МЧС - Аномальная зона

Михаил Серегин
Аномальная зона

Глава 1

      Пятилетний юбилей службы МЧС в Желтогорске праздновали с большой помпой. Для торжеств был снят городской театр, на юбилейном собрании присутствовала масса гостей, в том числе и из столицы. Были зачитаны приветственные телеграммы от министра, произнесены многочисленные речи и слова напутствия от местного начальства, а в самом конце состоялось чествование лучших сотрудников и вручение наград отличившимся – почетных грамот и денежных премий в белоснежных конвертах. Видимо, отличившихся было очень много, поэтому суммы не слишком поражали воображение. Когда торжественная часть закончилась, спасатели вышли в фойе покурить и обсудить щедрость руководства. Держались по привычке группами. Возле окна беседовали четверо мужчин, знакомых между собой много лет и понимающих друг друга с полуслова.
      – Сегодня Косицин явно в ударе, – желчно заметил Грачев, высокий, жилистый, с большим носом. – Подумать только – всей группе по триста рублей отвалить! Как говорится, хорошая прибавка к пенсии!
      – Мне не дорог твой подарок – дорога твоя любовь, – хладнокровно отозвался плотный, уверенный в движениях Величко. – Некоторые ребята вообще, кроме грамот, ничего не получили. А Косицина тоже можно понять – у него бюджет.
      – И все равно на тысячу хотя бы могли расщедриться, – заметил Грачев. – Юбилей небось не каждый день празднуем.
      – А я лично недостающее на банкете доберу! – захохотал Ашот Мачколян, огромный, добродушного вида весельчак, который, кажется, был не способен огорчаться ни при каких обстоятельствах. – Вот где бюджет! Говорят, на угощение сегодня не поскупились.
      – Еще бы, замминистра в гостях! – сказал Грачев. – Но дело ведь не в этом, а в том, что подумает жена, когда ты ей принесешь премию размером в триста рублей. Моя, например, решит, что по крайней мере половину я заначил.
      – Вот она, неприглядная изнанка семейного счастья! – иронически усмехаясь, заметил Величко. – Хорошо, что мы с Максом не женаты и можем распоряжаться любыми суммами по своему усмотрению. Что ты, Макс, сделаешь со своей премией?
      Андрей Максимов, называемый в кругу друзей Максом, широкоплечий красавец с густой шевелюрой, неодобрительно покачал головой.
      – Сашка опять передергивает, – сказал он с легким недовольством. – Все отлично знают, что я ничего не имею против семейного счастья. Просто мне фатально не везет в этом плане. А Грачу и Ашоту я от всей души завидую.
      – А ты не завидуй, дорогой! – назидательно сказал Мачколян. – Ты просто женись, и все.
      – Он уже пять раз женился, – напомнил Грачев. – И всегда брал меня в свидетели. В ЗАГСе на меня уже смотрят как на соучастника.
      – И все-таки, что каждый из вас думает делать с премией? – опять повторил Величко, расширив рамки своего опроса.
      – Лично я куплю за две сотни красивую рамку и помещу в нее оставшуюся сторублевку, – сказал Грачев. – Пусть висит на стене. А то жена все время говорит, что меня не ценят на работе.
      – А у меня как раз кончились деньги на мобильнике, – сообщил Макс. – Так что для меня премия очень кстати. Буду звонить девушкам. И нечего идиотски ухмыляться! Вы знаете какой-то другой путь к семейному счастью?
      – Может быть, тебе стоит попробовать позвонить одной девушке? – с невинным видом спросил Грачев. – Чтобы это действительно был путь, а не распутье.
      – Разумеется, девушка будет одна, – солидно сказал Макс. – Это просто такой оборот речи, и ты, Грач, это отлично понимаешь! Нечего делать из меня сексуального маньяка!
      – Ага, знаменательная оговорка, между прочим, – зловеще сказал Грачев. – Именно маньяк!
      – Да бросьте вы! Оставьте Макса в покое! Мы говорим о премии. Я, например, просто отдам ее своим женщинам, – засмеялся Ашот, у которого было две дочки. – Они лучше меня знают, куда тратить деньги.
      – Женщины знают, как тратить большие деньги, – назидательно заметил Величко. – Эти гроши их не заинтересуют. Поэтому я предлагаю вот что...
      Какое применение нашел премиальным деньгам Величко, узнать не удалось. По фойе вдруг прошло что-то вроде тревожного ветерка. Отдельные компании спасателей и приглашенных гостей, мирно беседующих между собою, одна за другой разворачивались навстречу движущейся через обширное помещение группе людей в выходных пиджаках и белоснежных рубашках. Их было человек шесть, но все взгляды были обращены на тех двоих, что шли впереди, – на осанистого улыбчивого заместителя министра и на невысокого, ничем не примечательного человека в сером костюме, который даже сейчас сидел на нем не по-праздничному мешковато. Это был начальник Управления МЧС Желтогорска Михаил Илларионович Косицин. Он двигался прямиком в сторону группы Грачева, и лицо его при этом казалось необыкновенно озабоченным. Это было тем более странно, что еще совсем недавно, сидя в президиуме бок о бок с замминистра, Михаил Илларионович был абсолютно спокоен.
      Все четверо сразу обратили внимание на эту странность, но объяснили ее каждый по-своему.
      – Кажется, Илларионыч к нам направляется! – усмехаясь, заметил Величко. – Не иначе услышал наши молитвы и решил добавить призовых! Из личного директорского фонда, как говорится.
      – Ага, держи карман, – скептически отозвался Грачев. – Судя по его физиономии, он, скорее, сообразил, что передал нам лишнего. Сейчас подойдет и попросит по сто рублей назад.
      – Двести рублей – тоже деньги, – добродушно сказал Мачколян. – И голову ломать не надо, что с ними делать.
      – Рано зубоскалите, – мстительно заявил Макс. – Я бы, например, сейчас все триста отдал, лишь бы он прошел мимо. Потому что его физиономия совсем о другом говорит.
      – О чем же? – поинтересовался Грачев.
      – О том, что у нас с вами проблемы, – сказал Макс, но больше ничего объяснить не успел, потому что Косицин и замминистра уже были рядом.
      Румяное лицо московского гостя и благожелательный взгляд, каким он окинул крепкие фигуры спасателей, могли ввести в заблуждение кого угодно, но только не Грачева – в глубине зрачков заместителя министра он увидел беспокойную искру. Нельзя было сказать, что этот человек по-настоящему встревожен, но некий душевный дискомфорт испытывал несомненно.
      – Ну вот и они, – сдержанно, но с удовольствием сказал Косицин. – Железная бригада. Грачев, Величко, Максимов, Мачколян.
      – Орлы! – приподнято провозгласил замминистра, но искра сомнения в его глазах никуда не исчезла.
      – Если интересуетесь пернатыми, то вам бы лучше в зоопарк наведаться, – хмуро сказал Величко, который терпеть не мог, когда начальство раздавало подобные характеристики. – Мы, как и все прочие, от приматов произошли. От мартышек.
      – Не груби, Величко! – сдвинул брови Косицин.
      Он моментально заметил легкую растерянность на румяном лице замминистра и поспешил пресечь нежелательное развитие событий. С группой Грачева Косицин был знаком давно – ребята раньше служили под его началом на Кавказе – и знал, что при всех положительных качествах они были способны на самые непредсказуемые поступки. И, как это зачастую свойственно людям дела, к любому начальству они относились без соответствующего пиетета. К самому Косицину это не относилось – в том, что он справедлив, честен, а когда нужно, тверд как скала, его подчиненные могли убедиться не однажды. Косицин и сам не любил дутых авторитетов, но, по его мнению, замминистра вовсе не был обязан держать экзамен перед каждым спасателем.
      Впрочем, и на ребят он не мог сейчас сильно напирать, так как, что ни говори, а он собирался испортить им праздник.
      – Это он не грубит, Илларионыч! – разрешая ситуацию, усмехнулся Грачев. – Это он от скромности. Сам знаешь, как мы не привыкли, когда на нас обращают внимание. Стесняемся, как девушки, руки не знаем куда девать...
      – Ну, рукам вашим я занятие найду быстро, – скороговоркой сказал Косицин. – Одним словом, разговор к вам есть серьезный, ребята!
      – А я что сказал? – громко произнес Макс, с превосходством глядя на товарищей. – Я сразу сказал, что у нас будут проблемы.
      – Ну, проблемы – это громко сказано, – попытался вмешаться сам замминистра. – Просто требуются ваш опыт, ваши молодые силы, ваш энтузиазм, черт побери! Да в вашем возрасте можно горы свернуть! Какие могут быть проблемы? Проблемы – это уже наш удел, так сказать... Расхлебывать кашу, которую заварили другие, нам, старикам, приходится. Вот многие считают – попал в начальники и как сыр в масле катается. А это в корне неверно – никто ведь не видит, какой груз ответственности ложится на плечи.
      – Это верно, со стороны вроде никакого груза не заметно, – двусмысленно произнес Величко. – Это вы правильно сказали.
      Косицин решительно взял его за локоть и потянул в сторону.
      – Вы нас извините, – сказал он, обернувшись к замминистра. – Мы сейчас все обсудим, и я вернусь. Думаю, вам тут не дадут скучать.
      – Но я могу надеяться, что меры будут приняты незамедлительно? – с тревогой спросил чиновник. – Мне нужно докладывать министру.
      – Все будет в лучшем виде, – заверил его Косицин.
      Он потащил Величко к выходу. Вслед за ними на широкое крыльцо театра вышли остальные члены группы. Теплый вечерний воздух был насыщен ароматами цветов, которые в изобилии росли на клумбах. Густую листву парка прорезали лучи заходящего солнца, тяжелые, как пластины червонного золота. За низкой чугунной оградой были видны прогуливающиеся по площади парочки.
      – Черт тебя знает, Александр! – с чувством сказал Косицин. – Ты специально решил мне праздник испортить? Какая муха тебя укусила?
      – А мы решили, что это ты нам решил праздник испортить, Илларионыч! – объяснил Грачев. – Вот и занервничали маленько.
      – Решили они! – мрачно повторил Косицин. – Здесь я решаю! А вообще, да, праздник для вас закончился, ничего не попишешь. И несмотря на это, никто не давал вам права дерзить заместителю министра. Смерти моей захотели?
      – Ни в коем разе, Илларионыч! – искренне воскликнул Макс. – Просто у нас аллергия на таких... на румяных.
      – Человек не виноват, что зарумянился, – строго сказал Косицин. – У каждого своя особенность. Один румяный, другой бледный. Вот я с вами скоро совсем здоровье потеряю...
      – Так что случилось, Илларионыч? – спросил Величко. – Нашел для нас горячую точку?
      – Примерно, – кивнул Косицин. – Только я здесь ни при чем. И никто ни при чем. Так что обижаться вам не на кого. Наоборот, повод для гордости имеется. Мне сразу сказали – определи на это дело лучших.
      – Спасибочки на добром слове, – вставил Грачев. – А можно конкретнее?
      – История длинная. Знаете про Черную Топь?
      Спасатели переглянулись. Грачев растерянно почесал щеку.
      – Это где-то к западу области вроде? – неуверенно сказал он. – Что-то такое слышал – не припомню сейчас.
      – А вот я помню! – обрадованно сказал Мачколян. – Сам в газете читал – уникальное место, таинственное. Явления там всякие происходят. Даже ученые туда приехали, чтобы на месте как следует разобраться.
      – Ну вот и я говорю – какие-то чудики НЛО там видели, круги дурацкие, – вспомнил Грачев. – Очередная брехня. Я такими вещами не увлекаюсь.
      – Придется увлечься, – строго сказал Косицин. – Потому что группа московских ученых, которая приехала на днях в Черную Топь, практически в полном составе пропала. По некоторым предположениям, заблудилась в лесу. Но существует мнение, что ученые могли стать жертвой неких паранормальных явлений. Последнее, разумеется, не афишируется, но в Москве к случившемуся отнеслись очень серьезно. Дело в том, что руководитель этой научной группы имеет обширные связи в самых разных слоях столичной элиты и его исчезновение взволновало очень многих. Самые умные догадались даже позвонить нашему с вами министру – требуют принять безотлагательные меры. Теперь понимаете, откуда ветер дует?
      – Это мы понимаем, – ответил Величко. – Только при чем здесь мы? Пропали люди – пусть этим занимается милиция. И вообще, какое отношение мы имеем к паранормальным явлениям? Я, например, в жизни не встречал ни одного зеленого человечка и даже не знаю, как себя вести, если вдруг встречу.
      – Один совет могу дать, – сказал Косицин. – Ты постарайся ему не хамить, это самое надежное средство. А вообще, ваша задача не зеленых человечков искать, а настоящих, живых людей, ученых. Задача, кстати, не такая уж для вас необычная.
      – Постой, Илларионыч! – нахмурился Величко. – Что-то я не совсем тебя понял. Откуда, во-первых, известно, что группа ученых пропала? Кто поднял тревогу? А, во-вторых, почему только нас четверых на это дело направляют? Леса в том районе обширные, сложные – что там могут четверо сделать? Здесь прежде всего воздушная разведка нужна...
      – Ладно, даю некоторые разъяснения, – вздохнул Косицин. На лице его появилось выражение досады. – Вы, ребята, не обижайтесь, но бывают моменты, когда приходится делать вещи, которые делать не хочется. Не маленькие, сами это знаете. Сейчас именно такой момент. Тут вся закавыка в том, что пока никто официальной тревоги не поднимал. Группа находится в нашей области несколько дней, работать они собирались здесь месяц, как минимум, никаких тревожных сообщений от них не поступало. И даже люди, которые принимали их в Боровске – это городок около самой Черной Топи, – вроде не обеспокоены. Забеспокоились коллеги из Москвы, которые периодически звонили в Боровск. Узнали, что от путешественников третий день нет никаких сигналов, и ударили в набат. Это как снежный ком. Хотя вроде и причин нет – под Боровском вообще, говорят, связь неустойчивая. Зато в Москве она хоть куда. Дошло вот до нашего министра, и он, заметьте, не приказал, а порекомендовал нам вмешаться. Сегодня он сюда звонил лично. Теперь понимаете?
      – Более-менее, – кивнул Грачев. – Случилось ли что-то на самом деле, или просто кому-то после плотного обеда примерещилось, но руководство на всякий случай решило подстраховаться. Большие силы задействовать нерационально – и причина незначительная, и в дураках можно оказаться, – а вот найти группу козлов отпущения...
      – А вот это ты зря, – с упреком сказал Косицин. – Все-таки речь о людях идет.
      – Я понимаю, – согласился Грачев. – Поэтому и не спорю. Только почему ты нас банкета хочешь лишить?
      – Потому что вы немедленно выезжаете в Боровск, – отрезал Косицин. – Когда вернетесь, я вам отдельно банкет устрою – за свой счет. А сегодня вам ехать нужно, чтобы к утру на месте быть. Возьмете машину – я уже распорядился. Родным сообщите, чтобы не волновались, – и в путь. Завтра я уже должен отчитаться о первых результатах.
      – Сам говоришь, что в Боровске связь не действует, – удивился Мачколян. – Как же мы оттуда докладывать будем?
      – Сотовая не действует, – буркнул Косицин. – Провода, слава богу, никто еще не отменял.
      – Ну приедем мы в этот Боровск, – сказал Величко. – Дальше-то что? Идти в лес, «ау» кричать?
      – Спокойно, – сказал Косицин, доставая из кармана сложенный вдвое листок. – Вот тут у меня адрес – из Москвы продиктовали. Это семья, которая с пропавшими учеными контактировала. Они и прежде встречались. Какие-то общие интересы, что ли. Одним словом, о планах москвичей никто лучше этих людей не осведомлен. Поговорите с ними, осмотритесь, а дальше уже решать будем, что делать. Мне главное, чтобы вы завтра на месте были, и я бы с чистой совестью мог отрапортовать наверх.
      – Отрапортовать можно и так, – заговорщицки улыбаясь, сказал Мачколян. – А мы бы свою долю на банкете отгуляли и поехали.
      – Голова! – сказал Косицин. – Замминистра не слепой! А я не самоубийца. В общем, даю вам час времени на сборы. А завтра с утра жду вашего первого звонка.
      – Ладно, тогда я заеду домой, попрощаюсь со своими женщинами, – вздохнул Мачколян.
      – А я за Графом, – сказал Величко. – Встречаемся в управлении.
      Графом звали самца немецкой овчарки, обученного находить людей в развалинах, с которым Величко практически не расставался. То, что он явился на торжественное собрание в одиночестве, многих по-настоящему удивило. Прошел даже слух, что кто-то из этих двоих серьезно заболел – то ли пес, то ли Величко. Для последнего такой поступок действительно был жертвой, но, трезво оценивая ситуацию, Величко решил, что общество еще не созрело для понимая простой истины, что собаки не менее достойные существа, нежели люди, и имеют все права на посещение театров и торжественных мероприятий. Другими словами, на конфликт с руководством он не решился.
      А еще через час уже впятером они выехали из Желтогорска и около десяти часов вечера прибыли в небольшой городок Боровск, располагавшийся в пяти километрах от межобластной автострады в окружении густых мрачноватых лесов. Впрочем, как выяснилось позднее, Боровск не был последним бастионом цивилизации на пути в Черную Топь. У самого леса притулилась деревня с классическим названием Сосновка, жители которой являлись основными хранителями сказаний о необыкновенных свойствах Черной Топи, но об этом спасатели узнали позднее. В самом же Боровске они не обнаружили ничего необыкновенного. Городок как городок – пятьдесят тысяч жителей, еще наполовину деревянный и плохо освещенный на окраинах, но изо всех сил старающийся поспеть за веком – на это указывала сверкающая неоновая реклама в центре города и удивительное изобилие иномарок на улицах.
      Адрес, который дал спасателям Косицин, они разыскали без труда. Пятиэтажный типовой дом находился неподалеку от центра. Окружающий его двор подкупал обилием зелени и почти деревенской тишиной. Для провинции час был довольно поздний, но окна в доме еще светились – вероятно, жильцы досматривали свой любимый сериал.
      На переговоры отправились Макс с Грачевым. Они поднялись на третий этаж и позвонили в дверь, обитую дерматином. Открыла им женщина лет тридцати – стройная, ладная, с короткой легкомысленной стрижкой, над которой как будто основательно поработал ветер, и смеющимися карими глазами. Хотя женщина была одета во все черное – на ней были обтягивающие расклешенные брюки и кофточка с длинным рукавом, – но впечатление она производила необыкновенно яркое, и у Грачева моментально испортилось настроение. Он не мог не заметить, как вспыхнули глаза у Макса и как тот заволновался, точно охотник, вышедший на одинокую лань.
      «С Мачколяном надо было идти, – с досадой подумал Грачев. – Но кто же знал!».
      А вслух он сказал суховатым и почти официальным тоном:
      – Здравствуйте! Приносим свои извинения за позднее вторжение, но мы здесь не по своей воле. Разрешите представиться – служба МЧС Желтогорска. Моя фамилия – Грачев. Моего товарища – Максимов. Можем показать документы. С нами еще двое, но они в машине. А вы, надеюсь, Кузовкова Елена Тимофеевна?
      – Она самая, – засмеялась женщина. – Только я не совсем понимаю, чем могла заинтересовать такую серьезную службу. У нас, кажется, все в порядке.
      – А наша служба интересуется красивыми женщинами в первую очередь, – неожиданно заявил Макс, пожирая хозяйку глазами. – Потому что красивая женщина – это источник повышенной опасности. Мы должны быть настороже.
      Кузовкова посмотрела на него с изумлением, однако в этом взгляде был и немалый интерес, и это очень не понравилось Грачеву.
      – Мой товарищ, конечно, шутит, – буркнул он. – Чувство юмора у него чересчур развито. Не обращайте внимания.
      – Ладно, постараюсь, – засмеялась хозяйка. – Однако что же мы тут стоим? Проходите, пожалуйста. Вы, наверное, есть хотите?
      – Не беспокойтесь, – покачал головой Грачев. – Мы не голодны. Только что, можно сказать, с банкета. Просто нам хотелось бы выяснить некоторые вопросы.
      Кузовкова провела их в небольшую комнату, где стояли диван, телевизор и стеллажи с книгами. Книг было море. Не умещавшиеся на стеллажах громоздились и на диване, и на телевизоре, валялись на полу и на подоконниках. На одном из глянцевых корешков Грачев заметил аббревиатуру «НЛО». На стене висели карты – мира, области, района и почему-то лунной поверхности.
      – Вообще-то порядка у нас никогда не бывает, – засмеялась женщина. – Муж постоянно обуреваем идеями, а мне вечно некогда. Или просто лень, если честно...
      – А где ваш муж? – спросил Грачев. – С ним мы тоже хотели бы поговорить.
      – Он должен вот-вот вернуться, – объяснила Кузовкова. – Поехал на вокзал встречать московского гостя. У нас небольшой переполох, знаете ли. Тут еще раньше друзья из Москвы приехали – я их зову энтузиастами, чтобы муж не обижался. Он-то их учеными считает, но, думаю, учеными их можно назвать с некоторой натяжкой.
      – Это почему же? – удивился Грачев, подступая к дивану и садясь на глобус. – О, извините!
      – Не обращайте внимания – на него все садятся! – сказала Кузовкова, забирая у Грачева наглядное пособие. – У других на диванах кошки, а у нас глобус... А про этих ученых я вот что скажу – сейчас стало очень модно верить в НЛО, загробную жизнь, вещие сны и прочее. Явления, которые невозможно объяснить с позиций тривиальной науки! Ну раз невозможно так – значит, нужно придумать подходящую науку. Вот умные люди и придумали. Профессор Хамлясов, который сюда приезжает, основал некий институт паранормальных явлений. Он его даже международным величает. А по-моему, все это какое-то грандиозное надувательство. Хотя некоторые верят в эту чепуху искренне. К тому же кое-какие основания для этой веры в наших краях найти можно.
      – Что вы имеете в виду?
      – Ну, случаются тут всякие несуразности. – Кузовкова повела в воздухе рукой. – Часы отстают, машины иногда не заводятся, люди пропадают... Но всему этому наверняка можно найти разумное объяснение, я так считаю.
      – А ваш муж, похоже, считает иначе? – догадался Грачев.
      – Ага, – опять засмеялась хозяйка. – Я уж с ним не спорю. Пусть себе тешится. А то раньше у нас такие баталии разыгрывались на этой почве! Ну сами посудите, мы с ним по профессии педагоги. Школа у нас тут, кстати, прекрасная. Я музыку преподаю, а Станислав – географию. Кажется, должен грудью встать на защиту науки... Нет, НЛО ему подавай!
      – А прилетают? – ухмыльнулся Макс. – НЛО?
      Кузовкова пожала плечами.
      – Не видела ни разу, – со вздохом сказала она. – И никто из знакомых не видел, но каждый знает по крайней мере пяток очевидцев, которые видели. Ну, разумеется, видели! И главный аргумент – а зачем ему врать?
      – Аргумент сильный, – согласился Грачев. – Но вернемся к этому... как вы его назвали? Хамлясов? Нас интересует, при каких обстоятельствах он пропал. Дело в том, что мы, собственно, направлены на поиски этого человека...
      Кузовкова слегка приподняла брови, а потом развела руками.
      – Так вот в чем дело! Ну конечно! Я должна была догадаться. Но у меня в голове не укладывается, откуда в Желтогорске узнали про эту историю... Ведь даже здесь практически никто не знает. Они приехали двадцать шестого июня со всем своим барахлом – кое-что оставили у нас, кое-что забрали с собой в гостиницу, а уже через день ушли в лес. Муж рвался пойти с ними, но был занят в школе. Отпуск у него должен был начаться первого июля. Но Хамлясов ждать не захотел. Они договорились, что будут созваниваться по мобильному и позже муж все-таки к ним присоединится...
      – Простите, но мы слышали, что мобильная связь здесь не работает.
      – Да, связь здесь неустойчивая, но у Хамлясова телефон, который действует через спутник. Однако прошло четыре дня, а он ни разу не позвонил. Муж запаниковал, и когда позвонили из Москвы, из этого самого «международного института» – Хамлясов, разумеется, оставил им наш номер, – то он так им и сказал: боюсь, не случилось ли чего. Насколько я понимаю, из этой мухи раздули слона. У Хамлясова большие связи в Москве. Но я-то уверена, что никуда они не пропали. Причина очень простая – Хамлясов не хочет, чтобы муж присоединился к его экспедиции. Он вообще себе на уме человек. Жаль, что Станислав этого не понимает...
      Неожиданно в прихожей послышался шум, и хозяйка оборвала свою речь. Отчетливо было слышно, как щелкнул замок, затопали каблуки и озабоченный мужской голос сказал:
      – Нет-нет, прошу вас, не разувайтесь!..
      Лицо Кузовковой просияло. Она улыбнулась и тихо прошептала:
      – Муж пришел! О том, что я вам тут наболтала, – ни слова, иначе я погибла!

Глава 2

      А дней за десять до этого разговора по той же самой дороге ранним утром в городок Боровск въехал разболтанный, неопределенного цвета «Москвич» с глубокой вмятиной на багажнике. Но, прежде чем пересечь городскую границу, автомобиль остановился на дороге, на склоне холма, и его пассажиры один за другим, потягиваясь и разминаясь, вышли на обочину. Было их четверо, и, судя по всему, путь они проделали немалый.
      Все они были еще довольно молоды, не старше тридцати лет, и чем-то неуловимо походили друг на друга, одинаково крепкие, широкоплечие, с жесткими недоверчивыми лицами. Впрочем, в одном из них с первого взгляда можно было угадать старшего хотя бы по тому, с каким почтением прислушивались к каждому его слову спутники. Светловолосый, коротко остриженный, он курил сигарету короткими затяжками, держа ее пальцами, сложенными в щепоть, – так курят под дождем или при сильном ветре. От его левого виска вниз по щеке тянулся грубый шрам, след какой-то серьезной старой драки. Серые глаза смотрели холодно и оценивающе, как у боксера, готового вот-вот выйти на ринг. Однако, разговаривая, он почти всегда улыбался и сыпал шуточками. Трудно было сказать, насколько весело ему было в такие минуты, но люди, которые его плохо знали, зачастую обманывались, принимая за рубаху-парня. Несмотря на абсолютно русскую внешность, прозвище у этого человека было с восточным колоритом – Али, но почему его так прозвали, не знали даже близкие друзья.
      – Ну вот, братва, это и есть моя деревня! – сказал он, прищуренными глазами разглядывая с холма затянутые утренним туманом крыши городка. – Не скажу, что дом родной, но с этим крысятником мы с некоторых пор не совсем чужие.
      – Да, местечко тухлое! – скептически заявил один из спутников Али, парень с густой, до плеч шевелюрой. – Сон разума!
      – За что я люблю Студента, – объявил Али, с ухмылкой глядя на длинноволосого, – так это за его образованность. Ну кто еще так завернет, как он? Точно сказано – сон разума. Никакого просвета. И кто бы мог подумать, что в такой куче дерьма однажды родятся такие гениальные подонки, как Максим и ваш брат Али? Как там на этот счет говорится, Студент?
      – Гении рождаются в провинции, а умирают в Париже, – сказал длинноволосый.
      Он действительно одно время учился на филологическом, но эта жизнь показалась ему слишком пресной, и впоследствии он натворил немало таких дел, от которых его самого частенько мучила изжога. Однако словарный запас у него до сих пор был богатый, благодаря чему Студент заработал определенный авторитет у «брата Али», который был далеко не глуп и догадывался, что образование и хорошие манеры люди придумали совсем не напрасно.
      – Точно, в Париже! – удовлетворенно заключил Али, отшвыривая в сторону сигарету и тут же поджигая новую. – Именно там я и намерен умереть. А может, и где подальше. Хочу, чтобы меня похоронили на приличном кладбище, в лаковом гробу, и чтобы красивая вдова белые лилии на могилку приносила.
      – Знаешь, Али, а ведь Максим не в Париже загнулся, – вдруг сказал сильно небритый парень в засаленной до желтизны рубашке. – Его менты в занюханной пивнухе завалили под Казанью. Мой кореш труп его видел своими глазами. Менты тогда нарочно его долго не увозили, чтобы все могли полюбоваться...
      – Это, Матрас, ты мне рассказываешь, как Максим загнулся? – саркастически поинтересовался Али. – Зря стараешься. Я про это лучше тебя знаю. Не порти настроение. Максим – это одно, а вот Али – совсем другое.
      – Максим – человек был! – немного невпопад, с надрывом сказал четвертый пассажир «Москвича», самый хмурый, с заторможенным взглядом. – Отчаянный до невозможности. Авторитет, в натуре!
      – Еще один запел! – с досадой пробормотал Али и глубоко затянулся сигаретой. – Прямо как про Ленина гимны слагают! Запомните, Максим – мертвяк. Нету его больше. Как там говорится, Студент?
      – Прах к праху, – изрек Студент.
      – Вот-вот, это я и имел в виду. В прах он обратился, в пыль! И базарить больше не о чем. Максим умер, а дело его живет. И мы должны это дело завершить. Как пионеры. Ты был пионером, Валет?
      – Чего? – враждебно спросил хмурый. – У меня с третьего класса приводы в ментовку. Какие, на хрен, пионеры?
      – Да, тяжелое у тебя было детство! – махнул рукой Али. – Ладно, поехали! Скоро рассветет, а мне не хотелось бы сильно рисоваться на нашем рыдване с вологодскими номерами. Менты здесь, конечно, лохи, но осторожность не помешает. Верно, Студент?
      – Осторожность – мать мудрости, – подтвердил длинноволосый.
      Али сел за руль. Захлопали дверцы, заурчал мотор, и «Москвич» медленно покатился с горы.
      – Слышь, Али, а ты точно знаешь, что этот твой кент в городе? – осторожно спросил Матрас, который сидел на заднем сиденье. – Вдруг он на зону загремел или вообще пулю поймал? За два года много чего могло случиться.
      – Не думаю, – помотал головой Али. – Я бы про это слышал. Земля слухом полнится. А этот Булат, он вообще остепенился. Когда мы тут с Максимом были, он уже глазом на сторону косил: дело у него, жена с приплодом, все как полагается. Не должен он никуда отсюда деться. Да и не в нем дело...
      После этих слов Али надолго замолчал, но никто не решился прервать это молчание. Когда уже въезжали на сонную окраину, Али неожиданно сам продолжил:
      – Я ведь вам сказал, что мы с Максимом в этом дерьмовом городишке родились. Кто-то из наших одногодков все равно тут остался. Если что, найдем знакомцев. Нам ведь Булат не больно и нужен. Нам нужен человек, который в здешних лесах не заблудится, который путь через болота знает. Я-то по лесам с детства не любитель был шататься, меня всегда в Москву тянуло... – Он засмеялся.
      – В асфальтовые джунгли, – с удовольствием вставил Студент.
      – Точно, – подтвердил Али.
      – Постой, так ведь ты сам говорил, что вы с Максимом тогда в самую глушь забирались! – тревожно спросил Матрас. – Скажешь, что Максим по лесам любил прогуливаться?
      – Не скажу, – ответил Али. – Но у нас был проводник. Старичок-охотник. Дядя Федор мы его звали.
      – Так, может, его и найти сразу?
      – Найдешь его! – ухмыльнулся Али. – За два года его, наверное, лягушки до костей объели. Нету дяди Федора, понятно? И никого нету, кто с нами ходил! Не доперло еще? Ничего не скажу, Максим авторитет был и большой отчаянности человек, но я лично свечку в храме поставил, когда его менты приморили, потому что тогда, в Черной Топи, он нас всех закопать собирался. Я чудом вырвался, а потом до самой его смерти по норам прятался, дыхнуть боялся.
      – А вы тогда с Максимом много взяли, Али? – полюбопытствовал Студент.
      – Тебе хватит, – отрезал Али. – И всем нам хватит, если сами не запалим дело. Два года назад через здешний банк два «лимона» наличными проходило.
      – Неужели зеленью? – изумился туповатый Валет.
      – Ага, мелкими купюрами, – кивнул Али. – Не знаю уж, какого хрена понадобилось бабло дробить и везти в эту дыру, – про это только Максим знал. Но, по слухам, вроде таким макаром одному здешнему начальнику отступного давали, чтобы он половину предприятий в городе обанкротил. Ну, не знаю, мне это все по барабану. Мы тогда просто машину с деньгами встретили и... как это, Студент?
      – Экспроприация экспроприаторов, – важно сказал Студент.
      – Во, точно! – кивнул Али. – Так и было. Без крови, конечно, не обошлось, и шухер в городе был, дай бог! Нас, как волков, обложили – все дороги, вокзал, вертолет из Желтогорска прислали... А про Черную Топь никто и не подумал. Никто не ожидал, что мы на болота отправимся, понятно? Туда ведь даже местные не ходят, считается, что это место плохое – типа, инопланетяне появляются, люди пропадают... Ну что пропадают – это точно. Сам видел. Тогда еще, как на грех, два каких-то заезжих туриста нам попались... Ну ладно, чего зря базарить! Было и прошло!
      – А что, в натуре инопланетяне? – подозрительно спросил Валет.
      Али покосился на него в зеркало.
      – Ага, – сказал он. – С рожками. В погонах и с матюгальниками. Не встречал ни разу?
      Валет надулся и больше никаких вопросов не задавал. А вскоре уже и подъехали к нужному дому. На переговоры отправился сам Али.
      Первый блин вышел комом. К его разочарованию, оказалось, что старый знакомый Булатов по кличке Булат уже год как переехал. Но, несмотря на ранний час, новые жильцы оказались достаточно любезны и объяснили Али, как проехать к новому дому Булатова. Сам он тоже был вежлив, как Дед Мороз, и улыбался чаще обычного. Оставлять после себя неприятное впечатление было совсем ни к чему.
      Когда отыскали новый дом Булатова, солнце уже выбралось из-за горизонта и позолотило крыши домов. Улицы оживали. Хмурые дворники дометали тротуары. Пронырливые фургончики везли в магазины свежий хлеб из городской пекарни. Запах теплой выпечки добрался и до салона «Москвича».
      – Жрать охота! – с тоской сказал Матрас.
      – Сейчас! Кофе тебе в кровать принесут! – откликнулся Али. – С булочкой.
      – А чо? Я бы тоже похавал! – заявил Валет. – Гляди, какой дворец твой кореш отгрохал! Небось жрет одну икру и шампанским запивает, барыга!
      Дом у Булатова действительно был отменный. Конечно, называть его дворцом было явным преувеличением, но выглядел он очень неплохо. Двухэтажный, построенный из дорогого кирпича, с островерхой крышей из искусственной черепицы, обнесенный высоким забором, дом вполне соответствовал пословице, в которой дом сравнивается с крепостью.
      «А домик и в самом деле неслабый, – подумал про себя Али. – Раскрутился Булат, забашлял! Вот как жить надо, а то крутишься тут, как шлюха в подворотне... Ну ничего, теперь мы свое возьмем – не все другим банк срывать».
      – Ладно, сидите тихо! – сказал Али, оборачиваясь. – Мы со Студентом разговаривать пойдем.
      Он снова зажег сигарету и, попыхивая дымком, вылез из машины. Вместе со Студентом они подошли к воротам. За забором было тихо. Али нажал на кнопку электрического звонка и сказал своему спутнику:
      – Гляди-ка, ни домофона, ни видеокамеры! Я думал, круче будет. Наверное, жизнь у Булата спокойная. Не боится открывать посторонним.
      Однако не открывали им еще очень долго. За оградой по-прежнему царила тишина. Похоже, во дворе не было даже собаки.
      – Долго кемарят! – заметил Студент. – Я думал, бизнесмены с первыми лучами Авроры встают...
      – Про залп «Авроры» слышал, – хмыкнул Али. – А лучи-то у нее откуда?
      – Аврора – это типа заря, – объяснил Студент. – В древности так говорили – для красоты.
      – Ага, понял! – удовлетворенно сказал Али. – Выходит, героический крейсер «Аврора» и не «Аврора» вовсе, а «Заря»! Ну ничего, тоже нормально! И как только все это у тебя в башке помещается, Студент?!
      Студент не успел объяснить своего секрета, потому что загремел замок, железная калитка отворилась, и наружу выглянул конопатый мальчик лет десяти в мешковатых джинсах и красной футболке с символикой московского клуба ЦСКА. На непрошеных гостей мальчишка глядел озабоченно, но не без некоторой надменности. Кажется, он привык к мысли, что его папа – важная шишка.
      – Вам кого? – спросил он почти враждебно.
      – Булат... то есть Булатов здесь живет? – спросил Али, ухмыляясь. Важная рожа пацана его забавляла.
      – Конечно здесь! – с превосходством заявил мальчишка. – Мы давно уже здесь живем – весь город знает.
      – То город, – смиренно ответил Али. – Мы с другом из деревни.
      – Вчера с пальмы слезли, – захохотал Студент.
      Мальчишка неодобрительно покосился на него и сказал:
      – Пальмы в Африке растут. Я видел пальмы. Мы этой весной в Египте отдыхали. А в деревне, кроме лопухов, ничего не растет.
      Али почему-то стало обидно за деревню.
      – Ты, видать, сильно устал, сопляк, если тебе уже отдых требуется! – раздраженно сказал он. – Лопухи ему не нравятся! Сам-то кто? Лопух деревенский и есть, а туда же – нос дерет, чмо болотное!
      У мальчишки даже нос заострился от волнения, и во взгляде его уже промелькнуло не высокомерие, а самый настоящий страх. Студенту показалось, что пацан хочет захлопнуть калитку, и он предусмотрительно выставил вперед ногу, обутую в тяжелый, почти солдатский башмак.
      – Тормози! – угрожающе добавил Студент. – С тобой взрослые дяди разговаривают. Соблюдай правила вежливости.
      – А чего вам надо-то? – угрюмо спросил мальчишка.
      – Нам твой папаша нужен, который дрыхнет больше положенного, – сказал Али. – Какой же он у тебя, на хрен, бизнесмен, если спит, как лошадь? Так дела не делаются.
      – Ага, ранняя пташка господа прославляет, – добавил Студент, – а поздняя... Вот черт, забыл, чего там поздняя делает!
      – Неважно! – мотнул головой Али. – Сейчас мы сами эту позднюю морду поднимать будем.
      Он бесцеремонно отодвинул мальчишку от калитки и вошел во двор. Студент последовал за ним. С мелодичным звоном щелкнул замок. По-хозяйски оглядывая двор, Али двинулся к дому. Сын хозяина с перекошенным от расстройства лицом семенил рядом, но Али не обращал на него никакого внимания.
      Перед тем как войти в дом, Али небрежно закурил очередную сигарету и негромко сказал Студенту:
      – Ты не встревай, понял? Ты нездешний и наших дел не знаешь. Стой себе как торчок и помалкивай, понял?
      Тем временем мальчишка уже успел проскочить в дверь и поднять некоторый переполох. Когда Али со Студентом перешагнули через порог, их глазам предстала чудная картина.
      Посредине большой светлой комнаты стояла большегрудая растрепанная женщина в дорогом пеньюаре и, уперев руки в крутые бедра, слушала какие-то бессвязные объяснения своего насмерть перепуганного отпрыска. Глаза у нее были мутные, непроснувшиеся, и едва ли она понимала хотя бы половину из того, что говорилось. Однако появление двух запыленных незнакомцев, один из которых к тому же вовсю дымил сигаретой, привело ее в чувство. Она нетерпеливо отпихнула в сторону мальчишку и грудью двинулась прямо на Али.
      – Вы кто еще такие?! – воскликнула она довольно красивым, но сипловатым со сна голосом. – А ну пошли вон, пока я мужа не позвала!
      Али смутно помнил, как выглядела жена Булатова, но в его представлении та все-таки была пониже ростом и не обладала столь пышными формами. Али знал, что многие женщины прибегают теперь к услугам пластических хирургов, чтобы исправить недостатки фигуры и добавить себе того, чего недодала природа, но здесь был явный перебор даже для хирургов.
      – Тихо, не гони волну! – с затаенной угрозой произнес Али. – Муж твой нам ни к чему, бикса драная, а вот Булатова позови нам и побыстрее, пока я не рассердился!
      Видимо, женщина не привыкла к такому обращению, потому что рот у нее раскрылся от удивления, и Али про себя отметил, что губы у нее пухлые и сочные, как переспелые ягоды.
      «Жена она или не жена, а поваляться с ней на чистых простынях я бы не отказался, – алчно подумал он. – Да нет, чего там, с такой бы я и на собачьей подстилке не отказался. Жаль, времени нету».
      – Ну чего ты не поняла, сучка? – ласково сказал Студент, который, видимо, испытывал схожие чувства. – Гони за Булатом, тебе сказано!
      Женщина внезапно побледнела, поочередно впилась взглядом в лица Али и Студента, а потом, подхватив кружевной подол, почти бегом кинулась наверх по деревянной лестнице с резными перилами, которая шла вдоль стены. Али и Студент с удовольствием наблюдали, как колышется при ходьбе ее аппетитный зад, а когда женщина исчезла наверху за дверью, тут же начали подниматься за ней следом.
      – Я же тебе сказал – хавку не раскрывать! – с досадой проговорил Али. – Куда ты полез, Студент? Слова-то какие – «сучка»... А еще образованный человек!
      – Я – недоучка, Али, – напомнил Студент. – А насчет бабы, я подумал, не считается.
      Али не успел сказать, что он думает насчет такой сообразительности Студента, как вдруг дверь наверху с шумом распахнулась и на балюстраду вылетел грузноватый всклокоченный мужик в трусах до колен и в распахнутом халате. В руках у него плясало двуствольное ружье с гравированной табличкой на прикладе – должно быть, подарок на день рождения.
      Это был, несомненно, Булатов, но Али узнал его не без труда – за время, прошедшее с момента их последней встречи, Булатов заметно полысел и прибавил не меньше пуда веса. Щеки у него свисали, как у бульдога, живот сползал на трусы, а нос был покрыт сеточкой мелких красноватых сосудов – свидетельство неумеренной жизни.
      – Всем стоять, суки! – каким-то замогильным голосом заорал Булатов и, не долго думая, выпалил из обоих стволов прямо в идущих по лестнице гостей.
      На самом деле он сознательно брал прицел повыше, и оба заряда дроби пролетели над головами Али и Студента, но эффект они произвели исключительный. Оглушающий гром выстрелов и свист дробин над макушкой убедили Студента в том, что жизнь его подверглась смертельной опасности. Он инстинктивно отпрянул, оступился и полетел вниз с лестницы, лишь чудом не переломав себе кости. Скатившись до самой нижней ступеньки, он грянулся об пол и несколько мгновений лежал без движения.
      Али повел себя совершенно иначе. Сощурив глаза и плевком выбросив изо рта сигарету, он метнулся вверх по лестнице, в два прыжка одолел оставшиеся ступени, рухнул под ноги Булату и, обхватив его колени, резким рывком опрокинул навзничь. Тот с диким криком припечатал затылком деревянный пол, выпустил из рук ружье и принялся извиваться всем телом, как жирная гусеница, на которую наступили каблуком. Из кармана его халата высыпались патроны в красных пластиковых гильзах.
      Али мгновенно вскочил, подхватив ружье, и далее уже совершенно хладнокровно стал перезаряжать его, с большим любопытством поглядывая на корчащегося у его ног Булата.
      В дверь просунула нос неприбранная большегрудая красавица, ахнула и снова спряталась. Али щелкнул стволами ружья, деликатно ткнул хозяина дома носком ботинка и сказал:
      – Слышь, Булат, хорош придуриваться! Несолидно. В людей из обоих стволов палишь, а сам стонешь, что задницу зашиб. А если я тебя вот так, дробью?
      Он наставил ружье прямо в лоб Булату. Тот моментально прекратил стонать и извиваться, сел и запахнул на груди халат.
      – У тебя что, критические дни – ты на своих с волыной кидаешься? – добродушно спросил Али.
      Булат поднял глаза, враждебным взглядом изучил загорелую физиономию гостя.
      – Ружье убери! – хмуро буркнул он. – С ним, знаешь, шутки плохие!
      – А пять минут назад где ты был? – удивился Али. – Когда какой-то козел нам чуть мозги не повышибал?
      – Ладно, – сказал Булатов. – Я у себя дома. А вот вас я что-то не припоминаю...
      – В самом деле? – Али оглянулся и с ружьем в руках присел на корточки возле хозяина. – А Максима ты тоже не помнишь? И как мы два года назад к тебе приходили – тоже забыл?
      – А-а, – словно прозревая, сказал Булатов. – Теперь понял. А я думаю, откуда мне твоя ряшка знакома? У тебя Али кликуха, верно? А сразу не узнал – столько времени прошло!
      – Да сколько его прошло-то! – пренебрежительно ответил Али. – А вот ты на самом деле изменился. Разжирел, как боров. Жизнь удалась, что ли?
      – Врагу такой жизни не пожелаю, – мрачно сказал Булат и кряхтя поднялся, цепляясь за перила. – Вчера на фуршете был... Симпозиум, типа диалог бизнеса с властью... Диалог говенный получился, зато нарезались в умат! А тут ты с утра... И эта еще мадам залетает – там бандиты!.. Ясно, у меня крыша поехала...
      – У тебя вроде жена худенькая была, – не удержался Али.
      – Да какая она жена! – поморщился Булатов. – Гувернантка у пацанов. Английский знает...
      – Она и еще кое-что знает, похоже, – плотоядно улыбаясь, сказал Али. – Сиськи-то у нее будь здоров! Век бы держался! – захохотав, он подмигнул хозяину.
      – Ну ты это... – недовольно пробормотал Булатов. – Ты, как это говорится... Не акцентируй! Жена у меня прихварывает. Я ее в санаторий отправил. Два дня только, как отправил.
      – И уже соскучился, – снова засмеялся Али. – Ну ладно, это не мое дело. Ты только успокой эту свою дуру, а то она сгоряча додумается в ментовку позвонить.
      – Не позвонит, – прокряхтел Булатов. – Я все телефоны отключил и спрятал. Достали уже. Хотел хоть денек спокойно пожить.
      – Что так? А бизнес? – спросил Али.
      – А ты думаешь, у деловых людей выходных не бывает? – с досадой поинтересовался Булатов. – Сегодня же воскресенье!
      – Твою мать! Правда, что ли? – удивился Али. – А мы вообще за временем не следим. От самой Вологды гнали почти без остановок.
      Булатов из-под насупленных бровей посмотрел на него.
      – А чего прикатил-то? – осторожно спросил он. – Я думал, ты решил больше не появляться на родине-то...
      – С чего это? – притворно удивился Али. – Как говорится, где родился, там и пригодился.
      – Да это не про тебя вроде, – заметил Булатов. – У тебя вроде здесь ни родных, ни дома не осталось.
      – Да уж, хором с гувернантками не завел, – подмигнул Али. – Но это неважно. Есть тут у меня кое-какие делишки. Но ты должен мне помочь.
      Булатов отвел глаза, потер обвислые щеки.
      – Ты меня пойми, Али, – сказал он. – Кое-что изменилось. Я теперь на виду. И менты у нас теперь не такие лохи, как раньше. Я в такие игры больше не играю. Да и Максим, я слышал, дуба дал – это правда?
      Али с язвительной насмешкой посмотрел на него, медленно поднял ружье и приставил стволы к волосатому животу Булата.
      – Хочешь сказать, что без Максима ты меня не уважаешь? – холодно спросил он. – Вот это ты зря. Я человек серьезный. И хочу, чтобы меня принимали всерьез. Мне плевать, в какие ты теперь игры играешь. Я хорошо помню, в какие игры ты играл два года назад, и если ты мечтаешь стукнуть про меня своим уважаемым ментам, то выбрось это из головы, потому что по всем понятиям ты – соучастник. Член организованной преступной группировки. Уж я постараюсь, чтобы менты про этот факт узнали в первую очередь.
      – За кого ты меня принимаешь? – оскорбился Булатов, осторожно двумя пальцами отводя дуло ружья в сторону. – Я на корешей сроду не стучал. Только... Я не понял, при чем тут соучастник?
      – Все ты понял, – сказал Али и опустил ружье. – В прошлый раз ты Максиму дядю Федора нашел. А теперь ты мне должен найти такого же человека. Хотим с братвой по лесу прогуляться, да боимся – заблудимся.
      На жирное лицо Булатова упала тень.
      – Дядя Федор... – мрачно сказал он. – Дядю Федора с тех пор никто не видел. Скажите спасибо, что у него ни родных, ни друзей не было. Никто его искать не хотел. А то бы такие возникли вопросы...
      – Так не возникли же! – возразил Али. – Никто же не знал, с кем он ушел! Вот и сейчас так же сделай. Найди человека, скажи, что хорошо ему заплатишь...
      – А мне кто заплатит? – спросил Булатов. – Я за так рисковать не хочу. Второго дяди Федора нету. Если на меня выйдут...
      – Не парься. Тебя тоже не обидим, – сказал Али.
      Булатов окинул его критическим взором.
      – Не похоже, чтобы ты при башлях был, – сказал он.
      – Не был, так буду, – многообещающе заявил Али. – И еще – пока ты человека ищешь, мы у тебя перекантуемся. И тачка пусть здесь постоит. Нехорошо, если кто-нибудь обратит на нее внимание.
      Булатов хотел что-то возразить, но в этот момент на балюстраду, прихрамывая, выбрался Студент. Лицо его было мрачно, на правой скуле темнел свежий синяк. Он с неприкрытой злобой посмотрел на хозяина дома и уже открыл было рот, чтобы высказать все, что он думает, но Али опередил его. Точно указкой ткнув ружьем в сторону Булата, он многозначительно произнес:
      – Я велел тебе заткнуться, Студент, – опять забыл? Все в порядке. Но если наш друган вдруг решит нас кинуть, тогда каждый получит слово, это я вам обоим обещаю!

Глава 3

      Ночью Грачеву не спалось. Он вышел на балкон гостиничного номера и, опершись на перила, стал смотреть на спящий город. Ночь была теплой. Небо, усыпанное звездами, обещало хорошую погоду. Пахло свежей листвой и цветами. И еще в изобилии летали комары. Появление Грачева они приветствовали радостным гудом. Грачев с досадой отбивался от их атак, но в номер не шел. Они взяли четырехместный, и теперь жизнеутверждающий храп Мачколяна, прорезавшийся у него в середине ночи, не давал Грачеву спать. Откровенно говоря, дело было не только в этом. Причин для бессонницы и без того было у Грачева предостаточно.
      Во-первых, неисправимый Макс с ходу увлекся симпатичной учительницей музыки, несмотря на то что приехали они сюда совсем не за развлечениями. Грачев попытался пресечь это безобразие в корне, между делом напомнив товарищу о семейном положении объекта его притязаний. Однако Макс со свойственным ему легкомыслием заметил на это: «Ну какая это семья! Детей-то у них нет! А муж... По-моему, он просто сумасшедший. Как может быть счастлива женщина, выйдя замуж за сумасшедшего? Я просто чувствую, как она просит меня помочь ей вырваться из этих оков. И вообще, это не твое дело, Грач!»
      Спорить с Максом не было времени, да к тому же в глубине души Грачев и сам думал, что у господина Кузовкова с головой не все в порядке. То есть вел он себя вполне адекватно и никакой угрозы для общества не представлял, но, едва речь заходила о Черной Топи, Кузовков превращался в одержимого. В глазах его появлялся фанатический блеск, он размахивал руками, брызгал слюной и готов был часами доказывать первому встречному, что у них под боком живут марсиане.
      Спасателям он тоже это доказывал. Накануне вечером, едва они познакомились, Кузовков тут же взял быка за рога. Узнав, из-за чего приехали в Боровск спасатели, он сразу же заявил, что они завтра должны все вместе отправиться на поиски пропавшей экспедиции, что дело абсолютно не терпит отлагательства и в любую минуту Хамлясова с его помощниками могут переправить на Марс, а то и в четвертое измерение. Он развернул перед гостями карту окрестностей Боровска со множеством отметок, которые ему одному были понятны, вручил каждому по альбому с пожелтевшими газетными вырезками и с какими-то мутными любительскими фотографиями и принялся сыпать фактами, слухами, историческими хрониками, которые все сводились в конечном счете к одному: Черная Топь – абсолютно необыкновенное место, которое едва ли не с девятнадцатого века облюбовали под свою базу пришельцы.
      Жена его во время этой импровизированной лекции только тихо посмеивалась, приехавший из Москвы журналист Гессер, аккуратный сдержанный человек в дымчатых очках, записывал все на диктофон, а Грачев печально размышлял, как могло так выйти, что пришельцы, шляясь по здешним лесам с девятнадцатого века, умудрились остаться незамеченными широкой публикой, и даже ни одной фотографии пришельца сделано не было, если не считать таковыми какие-то бледные пятна на сомнительных снимках, нащелканных с помощью дешевой мыльницы неизвестно кем и неизвестно где. Однако вслух свои сомнения Грачев не высказывал, считая, что посторонняя дискуссия уведет их далеко в сторону. Ему важно было выяснить лишь то, что непосредственно касалось группы Хамлясова. Однако об этом речь зашла далеко не сразу. Сначала Кузовков с пеной у рта убеждал гостей в уникальности Черной Топи, в качестве аргументов используя закорючки на карте, вырезки из местных газет и собственные впечатления от прогулок по лесу. Потом заговорил об известности и авторитете «Международного института паранормальных явлений», возглавляемого крупным «ученым» Хамлясовым, и уже ближе к полуночи дошло до конкретных фактов.
      К тому времени Грачев уже отправил Макса к остальным с наказом, чтобы те ехали в гостиницу обживать забронированный номер. Откровения хозяина слушал вдвоем с журналистом. Со слов Кузовкова Грачев уяснил, что с Хамлясовым тот познакомился в прошлом году, когда «ученый» наведался в Боровск в первый раз. Наслышанный о Черной Топи, Хамлясов собирался вплотную заняться столь заманчивым местом. Однако в минувшем году ему это не удалось – он лишь побродил в компании Кузовкова немного по лесу и полюбовался на обожженные молниями стволы деревьев. Утверждалось, что в Черной Топи молнии бьют необыкновенно часто, а шаровые молнии возникают в этих местах даже в ясную погоду. Одним словом, Хамлясов завелся и уехал обратно в Москву готовить экспедицию.
      На этот раз москвичи приехали в количестве восьми человек, нагруженные рюкзаками, диковинным оборудованием, видеокамерами и оружием. (Грачев на всякий случай взял списочек – педантичный Кузовков помнил всех по фамилии и примерно знал роль каждого в экспедиции.) По старой памяти Хамлясов воспользовался услугами Кузовкова и обратился к нему с просьбой найти человека, который хорошо знает окрестные леса. Кузовков в городе знал многих, но найти такого человека было совсем непросто. Через знакомых вышли на некоего Тарасова, немногословного, скрытного человека, нигде не работающего и промышляющего охотой, попросту говоря, браконьера. Он согласился поводить москвичей по лесам и болотам, но сразу же заломил такую цену, что даже у видавшего виды Хамлясова отвалилась челюсть. Деваться, однако, ему было некуда, и он согласился на кабальные условия, но в отместку за это не захотел ждать ни дня и отправился в лес без Кузовкова, таким образом отомстив ему за Тарасова.
      Последнее соображение Грачев додумал сам, сопоставив факты, которые изложил ему хозяин. Кузовков никогда бы не поверил, что Хамлясов способен на такие мелкие пакости. Для Кузовкова он был светилом, непререкаемым авторитетом, рыцарем новой науки. Он верил в Хамлясова почти так же истово, как в зеленых человечков, населяющих Черную Топь.
      Хамлясов ушел в лес со своей компанией и в сопровождении Тарасова утром двадцать восьмого июня. Обещал связаться с Кузовковыми, как только остановится на первый привал. И не позвонил ни разу. Этот факт был для Кузовкова основным поводом бить тревогу. В отличие от Хамлясова его московские коллеги были гораздо общительнее – они названивали в Боровск ежедневно, а Кузовков был вынужден отвечать, что ничего не знает, и с каждым разом его «не знаю» звучало все драматичнее. Он был на сто процентов уверен, что экспедицию Хамлясова уже поглотила таинственная стихия – возможно, четвертое измерение. В конце концов в Москве тоже встревожились, но вторую экспедицию высылать не стали (Грачев подозревал, что сотрудников в «международном институте» раз-два и обчелся), а пошли другим путем – обратились в СМИ и к нужным людям. Нужные люди нажали на свои рычаги – и теперь Грачев был вынужден ломать голову, мистификация ли это, недоразумение или действительно несчастный случай. Ему очень не нравилось, с каким усердием и деловитостью мотал на ус все эти подробности столичный журналист Гессер, – он явно собирался запустить в мир новую громкую сенсацию, и Грачев подумал, что этот необычно сдержанный для журналиста человек знает гораздо больше, чем старается показать.
      Однако вызвать его на откровенность Грачев не рассчитывал. Когда Кузовков закончил свой рассказ, наступила полночь и пора было прощаться. Гессер остался ночевать у Кузовковых, а Грачев отправился в гостиницу. Несмотря на поздний час, дежурная, моложавая черноволосая особа, впустила его, даже не пикнув, чему он немного удивился. А в номере уже выяснилось, что благодарить за это он должен Макса, который сумел так очаровать дежурную, что та не только допустила их в гостиницу вместе с собакой, но вряд ли даже стала бы возражать, приведи они с собой целого слона.
      – Тот редкий случай, когда энергия Макса сработала в мирных целях! – благодушно проворчал Величко.
      На что Грачев с беспокойством заметил, что долг платежом красен и, наверное, Макс теперь обязан пригласить дежурную в ресторан, на свидание, и черт знает чем все это еще закончится.
      – Ничем это не закончится, отцы! – сонно ответил ему проснувшийся от шума Макс. – Я оставил бедной женщине лишь слабый лучик надежды. Я сказал ей по секрету, что завтра мы выходим в далекий, смертельно опасный поход, и... и, короче, давайте спать, мужики!
      Грачев и сам жутко устал, поэтому признал замечание Макса разумным. Однако проспал он не более часа – мысли не давали ему покоя даже во сне. Уединение на балконе тоже не принесло никаких результатов. Грачев не знал, что ему делать. Он был убежден, что они попросту теряют здесь время. Никаких серьезных аргументов в пользу того, что группа Хамлясова попала в чрезвычайную ситуацию, он не видел. Разгоряченное воображение Кузовкова не в счет. Но даже если с экспедицией что-то и случилось, то в первую очередь этим должны заниматься местные власти, милиция, охотники, лесники, население, в конце концов. Нужны совместные усилия. Пусть поднимут в воздух пожарный вертолет. А их появление здесь не более чем экспромт. Ни Грачев, ни его товарищи не знают здешних мест, и их слишком мало на такой обширный лесной массив. Разумеется, высокое начальство имеет право на некоторые капризы, но разумные люди ориентируются в первую очередь на логику.
      Эти выводы Грачев решил довести до сведения Косицина немедленно. Будить того ночным звонком он, конечно, не собирался, но, едва рассвело, отправился на переговорный пункт. Он знал, что Косицин поднимается рано, в шесть утра, и этой своей привычке, выработанной еще в армии, никогда не изменяет.
      Соединили его с Желтогорском быстро. Косицин действительно был уже на ногах, но настроение у него было пасмурное.
      – Ты, Валентин, не обращай внимания, – сказал он, поздоровавшись. – Вчера на банкете слегка перебрали, сам понимаешь. А у меня печень... Ну что там у вас?
      Грачев изложил Косицину все известные факты и откровенно выразил сомнение в целесообразности направления их группы в Боровск. Он высказал Косицину все аргументы, которые подготовил ночью на балконе. Тот не стал спорить.
      – Так-то оно так, Валентин, – вздыхая, сказал Косицин. – Только, видишь, какое дело... Вчера уже после банкета включаю новости... московские... А там диктор про нашу Черную Топь говорит. Ну, чепуху всякую говорит – про загадочные явления, про летающие тарелки, про шаровые молнии. Только что про зеленых человечков не упомянул. А потом прямым текстом – теперь, мол, в этом загадочном месте бесследно пропала группа ученых. Но желтогорские спасатели самоотверженно их ищут. Вы то есть, понимаешь?
      – Можно в суд подать, – сказал Грачев. – Слупить с них за дезинформацию...
      – Ты мне пошути еще! – болезненным тоном воскликнул Косицин. – Замминистра тоже эту передачу смотрел, оказывается. Сразу и позвонил. Так держать, говорит! Знаешь, удивительный мужик – пьет за двоих, и ни в одном глазу!
      – У нас Мачколян тоже будь здоров может выпить, – хмуро сказал Грачев. – Так я не понял – нам возвращаться?
      – Да ты что?! – испугался Косицин. – Сейчас в управление приду – замминистра первым делом будет о ваших успехах спрашивать.
      – О каких успехах? – опешил Грачев. – Мы даже не знаем, пропал этот Хамлясов или просто деньги экономит. Илларионыч, не наше это дело!
      – Это дело под контролем у самого министра, – значительно сказал Косицин. – А ты говоришь – не наше.
      – Значит, ты настаиваешь, чтобы мы продолжали этот фарс? – негодующе спросил Грачев.
      – Однозначно, – отрезал Косицин. – И никакой это не фарс. Известные люди. Резонанс в средствах массовой информации. Вся Москва волнуется. Ты мне хотя бы какую-то весточку от них добудь – и побыстрее.
      – Да я ни черта тут не знаю! – взорвался Грачев. – Ты бы хоть с местной администрацией связался – для взаимодействия. Нам техника нужна, вертолет... Люди, хорошо знающие местность.
      – Ну тут ты прав, конечно, – согласился Косицин. – С Боровском я свяжусь, поговорю с кем нужно. Вы где остановились?
      Грачев объяснил.
      – Ну ясно. Не волнуйся, местная власть вам поможет. Об этом я позабочусь. Вчера, сам понимаешь, не до этого было. Но вы и сами там поактивнее, ладно? В общем, ты извини, мне тут нужно приготовиться, в порядок себя привести. Давай свяжемся часиков в одиннадцать-двенадцать, ладно? Я на месте должен быть. А если что срочное наклюнется, заму передам. У тебя еще что-нибудь есть? – нетерпеливо закончил он.
      – Комаров тут пропасть, – мрачно сказал Грачев.
      – Экология, значит, хорошая, – неуверенно отозвался Косицин. – Ну, пока! Успехов вам.
      – Успехов! – желчно повторил Грачев, вешая гудящую трубку. – Ничего себе!
      Он вышел с переговорного пункта и на противоположной стороне площади сразу же увидел журналиста Гессера. В аккуратном костюмчике, при галстуке, в затененных очках, великолепно выбритый и свежий, он бодрым шагом направлялся туда, откуда только что вышел Грачев.
      «Идет диктовать материал в свою газету, – догадался Грачев. – Двести строк на первую полосу. Профессор в руках зеленых человечков! Загадка Черной Топи! Вот кому на руку вся эта кутерьма».
      Он пошел навстречу журналисту, а поравнявшись, поздоровался. Гессер недоуменно вскинул голову, но тут же расплылся в вежливой улыбке.
      – Простите, не узнал сразу, – сказал он, протягивая холеную, но неожиданно крепкую руку. – Виделись-то всего один раз, да и то при электрическом свете. А я вот на почту – нужно давать свежий материал в газету. Как говорится, куй железо, пока горячо. Вас это, наверное, коробит, как и многих других? Но уж такая у нас профессия, куда деваться?
      – Нет, мне, собственно, все равно, – сказал Грачев. – Просто интересно, в каком духе будет репортаж. Чернуха, наверное? Кровавая тайна Черной Топи?
      Гессер улыбнулся.
      – Ну, на самом деле не так трагично, но в принципе вы угадали, – сказал он. – У журналистики свои законы.
      – А вы действительно верите в то, что пишете? – спросил Грачев. – Например, в случае с Хамлясовым. Какие у вас доказательства, что с ним случилось что-то ужасное?
      – Но я же не отчет для географического общества пишу, – возразил Гессер. – В моем жанре допускается полет фантазии. Читатели это любят.
      – Но опять же вы не про Гарри Поттера пишете, – недовольно сказал Грачев. – У этих людей родственники есть, друзья... Из-за тех слухов, которые ваша братия подогревает, и нас вот сюда прислали, а, по-моему, зря.
      – Сочувствую, – сказал Гессер. – Но помочь ничем не могу. Каждый выживает как может. У вас приказ, и у меня приказ. Я имею в виду редакционное задание. Такие вещи не обсуждаются. К тому же, говорят, в здешних лесах и в самом деле немало любопытного. Мне кажется, мы бы могли с вами скооперироваться. Представляете, материал в столичной газете – отважные спасатели в поисках пропавшей экспедиции! С цветными фотографиями. Прославитесь на всю страну.
      – Мы скромные, – сказал Грачев и недоверчиво поинтересовался. – А вы собираетесь отправиться в Черную Топь? Сами-то не боитесь зеленых человечков?
      – Так, самую малость, – засмеялся Гессер. – Но я же не в одиночку. Супруги Кузовковы, еще кого-нибудь подыщем.
      – А с Кузовковыми вы давно знакомы?
      – Столько же, сколько и вы, – ответил Гессер. – Их адрес мне дал Хамлясов. Однако мне нужно бежать, извините. Мы еще встретимся?
      – Возможно. Я намерен еще раз поговорить с Кузовковыми. Вы ведь, кажется, у них обосновались?
      – Да, так мне удобнее. Станислав Сергеевич, конечно, немного экзальтированный тип, но жена у него прелесть. Говорю это без всякой задней мысли, не подумайте чего-нибудь эдакого...
      – У меня и без того есть над чем подумать, – ответил Грачев.
      Он решил навестить Кузовковых немедленно – хотел выяснить, что им известно о маршруте Хамлясова. Затем он предполагал заглянуть в администрацию Боровска. Важно было знать, как относится к происходящему здешняя власть и можно ли рассчитывать на помощь официальных лиц. И еще Грачеву хотелось встретиться с семьей охотника Тарасова, потому что, следуя логике, он тоже числился в пропавших и было бы невредно узнать, что думают по этому поводу его родственники. Кстати, могло оказаться, что они осведомлены о предполагаемом маршруте экспедиции лучше, чем даже Кузовков.
      В гостиницу Грачев возвращаться не стал. Если Макс узнает, куда он собрался, то непременно увяжется следом – этот еще раньше Гессера понял, что жена у Кузовкова прелесть. Когда Макс увлекался какой-нибудь женщиной, это всегда было очень серьезно, как для него самого, так и для окружающих. Женился Макс легко и так же легко вскоре обнаруживал, что смертельно ошибся в выборе спутницы жизни. Как чувствовала себя при этом избранница, можно было только догадываться. Поэтому Грачев считал, что единственно верным было гасить искру страсти в самом зародыше.
      Кузовковы встретили его с энтузиазмом. Правда, весь энтузиазм исходил практически от одного Станислава Сергеевича. Его супруга была приветлива, улыбчива, но зато огорошила Грачева вопросом: «А где же ваш симпатичный товарищ, который вчера так рано ушел?» При этом в голосе ее Грачев уловил такие непростые нотки, что у него сразу же испортилось настроение. Исключительно в профилактических целях, стараясь говорить безразличным обыденным тоном, он ответил:
      – А, Макс! Да он побежал на почту – у него сегодня последний срок уплаты алиментов. Платит троим, так что не всегда успевает вовремя.
      Такой ответ немало озадачил Елену Тимофеевну, и в глазах ее появилось жалобное выражение, как у ребенка, не получившего на день рождения игрушку, о которой давно мечтал. Ее супруг благополучно пропустил весь диалог мимо ушей и, едва ли не схватив Грачева за грудки, принялся уговаривать немедленно отправиться на поиски пропавшей экспедиции. Он уверял, что готов выступить хоть сейчас, тряс картами и демонстрировал гостю превосходные болотные сапоги. Грачеву показалось, что от него уже пахнет мазью против комаров. Елена Тимофеевна смотрела на ужимки мужа с рассеянной улыбкой.
      «У тебя, брат, семейная жизнь пропадает, – подумал Грачев, – а ты о пришельцах думаешь. И оглянуться не успеешь, как уведет у тебя жену какой-нибудь ухарь вроде нашего Макса».
      – Знаете, Станислав Сергеевич, – вздохнув, сказал он. – С поисками мы пока повременим, ладно? Кое-что уточнить нужно. Вот вы, например, точный маршрут Хамлясова знаете?.. Ага, значит, сомневаетесь? Я так и предполагал. А ваша Черная Топь на карте немалую площадь занимает, верно? Сами говорили, что далеко не всю ее облазили. К тому же болота там, прочие неприятности... А у меня всего трое, не считая собаки. Здесь важна точная информация, и поисковые мероприятия должны быть масштабные. Что же, мы самодеятельностью будем заниматься?
      – Так ведь время уходит! Золотое время! – с трагическим надрывом провозгласил Кузовков.
      – Спокойнее! – остановил его Грачев. – Откровенно говоря, никаких данных за чрезвычайную ситуацию у нас не имеется. Все это пока только предположения. Поэтому давайте для начала сделаем вот что – сводите меня к родственникам Тарасова, который проводником ушел. Возможно, они что-то знают.
      Такое предложение Кузовкова озадачило. Он уже видел себя шагающим по таинственному лесу. Но Грачев настаивал, и Кузовкову ничего не оставалось, как согласиться.
      Охотник Тарасов жил на окраине Боровска в невзрачном, но добротном деревянном доме, обнесенном крепким забором. На стук Грачева в калитку откликнулся собачий бас – простуженный и злобный. Чуть погодя к нему присоединился второй, звонкий, исполненный еще большей ярости.
      – Странно, – пробормотал Кузовков, пытаясь заглянуть в щель между досок. – Вроде у него две собаки было.
      – Две и лают, – заметил Грачев.
      – Это и странно. Вот эту, звонкую, он с собой взял – в лес. А теперь она здесь. Выходит, сбежала? Я читал, в поисках родного дома собаки способны преодолевать огромные расстояния...
      – С чего бы ей сбегать, интересно? – задумчиво проговорил Грачев. – А вы уверены, что это та самая собака?
      – Видите ли, Тарасова я немного знаю, – объяснил Кузовков. – Несмотря на все свои отрицательные стороны, этот человек – настоящий знаток леса. Мне приходилось вместе с ним охотиться. Иногда я к нему заглядывал домой. И собак его я знаю превосходно. Вот эта, с грубым голосом, – Карай, помесь ирландского волкодава и русской дворняги. А другая – Амур, чистокровный ирландский сеттер. Я не мог перепутать. Я лично провожал их, когда они все уезжали.
      – На чем уезжали?
      – У Тарасова есть «УАЗ», старенький, но чрезвычайно выносливый. Представляете, они все поместились в него! Правда, пришлось выкинуть к черту все сиденья, а на крышу приладить багажник, но в результате обошлись одним рейсом. К счастью, до Сосновки, где они решили высадиться, недалеко – километров пять, и ГАИ у нас тут не слишком свирепое.
      – Значит, они доехали до Сосновки на машине? – спросил Грачев.
      – Ну да, не тащить же на себе все снаряжение лишние пять километров! Обычно мы туда на автобусе ездим, но он ходит всего лишь два раза в сутки, очень неудобно...
      – Доехали до Сосновки... – повторил Грачев. – Значит, машину оставили там? У кого?
      – У Тарасова кругом знакомые, – ответил Кузовков. – Так что с машиной, я думаю, никаких проблем не было... Однако странно и то, что нам не открывают. Жена у Тарасова, Клавдия, всегда дома... И дети тоже. Каникулы сейчас.
      Он снова забарабанил в калитку. Собаки ответили ему хоровым негодующим лаем. Потом в глубине двора хлопнула дверь, неприятный женский голос прикрикнул на собак, послышались приближающиеся шаги, и калитка наконец приоткрылась. Грачев увидел угрюмое лицо не старой еще, но уже как бы состарившейся женщины. Глаза ее недоверчиво и с тревогой всматривались в чужие лица. Пускать посторонних во двор она явно не собиралась и с Кузовковым вела себя так, будто видела его впервые в жизни.
      – Вам кого? – неприветливо спросила она.
      – Клавдия Ивановна, здравствуйте! – скороговоркой произнес Кузовков. – Вы меня не узнаете? Я у вас был совсем недавно, с Павлом Ивановичем договаривался...
      – Ничего не знаю, – убежденно сказала женщина.
      Кузовков растерялся. Такого поворота он не ожидал и теперь растерялся. Грачев пришел ему на помощь.
      – Что значит, не знаю? – удивился он. – Как это вы можете ничего не знать про своего собственного мужа? Ваш муж двадцать восьмого июня уезжал в лес с группой ученых из Москвы?
      – Ничего не знаю, – тупо повторила женщина. – У него и спрашивайте.
      – У кого у него? – начал злиться Грачев. – От вашего мужа уже несколько дней нет никаких вестей. Не исключено, что с ним что-то случилось. Вот даже мы из Желтогорска приехали на его поиски. Вам известно, каким маршрутом он собирался двинуться?
      – Ничего не знаю, – бесстрастно повторила женщина. – У него и спрашивайте.
      Она вдруг отпрянула и захлопнула калитку перед самым носом у Грачева. Звякнул металлический засов. Кузовков с глупым видом посмотрел на Грачева и виновато развел руками.

Глава 4

      – Одним словом, вот эта самая Сосновка – колыбель, в которой произрастал ваш покорный слуга! – театрально произнес маленький узкогрудый человечек в замурзанном пиджачке, с огромным рюкзаком за плечами.
      Рюкзак был так набит, что человечек не смог самостоятельно выбраться из автобуса, и Али пришлось выпихивать его оттуда, как пробку из бутылки.
      – Кто произрастал? – подозрительно спросил Валет, который не понял ни одного слова из произнесенной тирады.
      – Ну, то есть я – Валентин Шпагатов собственной персоной, – сказал человечек. – Это образно так говорится – колыбель. Вот и Циолковский говорил: «Земля – колыбель человечества!»
      Кроме старого пиджака на нем были заправленные в сапоги брезентовые брюки и белая бейсболка с длиннющим козырьком. Громадный рюкзак гнул его к земле и крючил пополам. Но узкое личико Шпагатова с носиком-пуговкой и раскосыми глазками сияло. Он чувствовал себя героем дня.
      Валет с отвращением посмотрел на эту нелепую фигуру и спросил у Али:
      – Не пойму – чего он гонит?
      – Цитатами кроет. Не обращай внимания, Валет! – улыбнулся Али. – Не напрягай извилины.
      Валет обиделся и посмотрел на Шпагатова взглядом, который не предвещал ничего хорошего. Неожиданно его поддержал Матрас.
      – Пусть он нам про колыбель не заливает, а ведет куда нужно! – заявил он, сплевывая пыль, которая набилась ему в рот во время путешествия в пригородном автобусе. – Это вообще далеко, Али? Не люблю я эту природу на хрен!
      – А кто любит? Я, что ли? – жестко сказал Али. – Максиму спасибо скажите. Его задумка. Хотя по-своему он все правильно рассчитал. Но об этом потом будем базарить. А сейчас – вперед! Сусанин нас живо доведет. Тут, если тропы знаешь, часов за пять до нужного места добраться можно. Наобум, конечно, дольше получится. А можно и вообще не добраться. Там дальше болота начинаются – топь!
      – И вот этот стручок нас поведет через болота? – с ненавистью спросил Валет, указывая на Шпагатова. – Да он через полкилометра копыта откинет! Какой козел его тебе показал, Али?
      Все четверо невольно уставились на Шпагатова, который от всеобщего внимания растерялся, засеменил ногами и поглубже надвинул на голову бейсболку.
      – Не понимаю вашего тона, господа! – бегая глазами, пробормотал он. – Я лес, как свои пять пальцев... С детства... По сию пору за грибами выбираюсь и вообще... А что комплекция у меня такая, это неважно, я, знаете, какой выносливый?
      Али махнул на него рукой, призывая к молчанию, а потом обернулся к своим спутникам.
      – Этого хмыря Булат нашел, – негромко, но внушительно произнес он. – Сказал, что знает он Черную Топь от и до. Из вас кто-нибудь знает Черную Топь?
      – Да мы же тут вообще в первый раз в жизни! – воскликнул Студент. – Это твоя родина, Али.
      – То-то и оно, – назидательно добавил Али. – А я, между прочим, на такой риск не пойду – по болотам лазить.
      – Ты ведь там был уже, – мрачно удивился Валет.
      – Потому так и говорю, что был, – отрезал Али. – Еще вопросы есть?
      Вопросов больше не было. Собственно говоря, остальных мало волновала личность проводника. Студента и Матраса куда больше смущала перспектива предстоящего марш-броска через незнакомый лес, про который ходило множество неприятных слухов. Ни тот, ни другой не были любителями пеших прогулок, к тому же в отличие от своего предводителя оба были нагружены рюкзаками – не такими внушительными, как у Шпагатова, но тоже довольно увесистыми. Али рассчитывал управиться со всеми делами за один день, но все-таки предусмотрительно запасся провизией и дополнительным оружием. Вообще-то все четверо уже были вооружены пистолетами, но Али выпросил у Булата четыре охотничьих ружья, до которых тот был большим охотником. Теперь в разобранном виде они тоже лежали в рюкзаках у Студента, Матраса и Валета. Шпагатов подготовился к походу куда основательнее – он тащил с собой даже двухместную палатку. Он настроился на превосходное приключение, надеялся блеснуть перед приезжими знанием лесных троп, но в душу его потихоньку начинало закрадываться сомнение. Компания, которую ему предложили сопровождать, выглядела довольно странно. На обычных туристов эти люди были нисколько не похожи. Более того, от них исходил дух какой-то недоговоренности, неясной угрозы, общались они между собой жесткими, а порой откровенно грубыми фразами, полными тревожных полунамеков. Шпагатов очень быстро почувствовал себя не в своей тарелке, но старался делать вид, будто ничего не замечает. Так ему самому было спокойнее.
      Али тоже был не в восторге от этого субтильного, придурковатого, как он считал, человечка. Булатов обещал найти им проводника, и Али ожидал увидеть матерого, уверенного в себе мужика с крепкими мышцами и охотничьими ухватками. Появление болтливого клоуна в бейсболке возмутило его, и у них с Булатом состоялся очень резкий разговор. Однако тот уверил Али, что лучшего проводника им не найти – Шпагатов работает в краеведческом музее, уже много лет шляется по здешним лесам, к тому же он одинок и находится сейчас в отпуске, – его уход с Али в Черную Топь не привлечет ничьего внимания. Скрепя сердце Али вынужден был смириться с предоставленной кандидатурой. Искать нового проводника не было времени, к тому же такого убогого типа, как Шпагатов, не жалко было прикончить. Избавиться от проводника было решено с самого начала – этот пункт даже не обсуждался.
      Кажется, и Булатов догадывался об этом и потому с большим беспокойством выспрашивал Али о его планах – надолго ли тот уходит в лес, когда собирается вернуться и что думает делать дальше?
      – Все это не твоя забота, – сказал ему Али. – Ты бензином торгуешь – вот и торгуй. А про свои планы я тебе сам расскажу, если понадобится. В твоих же интересах. Меньше знаешь – дольше живешь.
      Булат больше с вопросами не приставал, но после этого разговора беспокойством заразился уже сам Али. Что-то в поведении Булата его настораживало – вот только он никак не мог понять, что именно.
      Впрочем, тот ни в чем гостям больше не отказывал. После «теплой» встречи, которую он им устроил, Булат сделался покладистым и радушным. Накормил до отвала, снабдил продуктами, оружием и кое-каким снаряжением. Студент даже начал между делом подкатываться к симпатичной гувернантке, но Али пресек эти попытки в самом зародыше.
      На следующий день доехали утренним автобусом до Сосновки. От нее до леса было рукой подать. Главное было не задерживаться в этой дыре, не привлекать внимания – деревенские любопытны, а новые лица здесь всегда как на ладони. Поэтому Али поспешил увести своих людей из деревни сразу же, как только выгрузились из автобуса.
      Однако за околицей их ждал неприятный сюрприз. Навстречу им попалась телега, которую неспешно волокла по дороге понурая лошаденка. В телеге на клочке соломы полулежал неопределенного возраста мужичок в надвинутой на нос кепке. Он уже издали начал всматриваться в группу мужчин, которая шагала ему навстречу по обочине, а когда поравнялся с ней, вдруг натянул вожжи, крикнул «Тпр-р-ру!», а потом соскочил на землю и что есть силы пихнул Шпагатова под ребро.
      – Тушканчик! – заорал он, не обращая ни малейшего внимания на обращенные на него взгляды. – В натуре, Тушканчик! Во, встреча! Да ты меня не признаешь, что ли? Ленька я! Ленька Васильев! Мы же с тобой за одной партой сидели! Забыл, что ли? Вот чудо-то!
      Шпагатов, который до сих пор сосредоточенно пер свой необъятный рюкзак и по сторонам не смотрел, после тычка едва не повалился на землю, но удержал равновесие и с некоторой опаской уставился на мужика. Но постепенно лицо его прояснилось, Шпагатов заулыбался и неловко обнял бывшего одноклассника.
      – Леня! – растроганно сказал он. – В самом деле! Надо же! А я ведь тебя не узнал!
      И тут они оба начали сыпать бессвязными фразами, вспоминая молодость и старых друзей, чем здорово взбесили всю компанию. Валет даже минуты не выдержал.
      – Ну ты, Тушканчик! – уничтожающе сказал он. – Хорош базарить! У нас тут не вечер знакомств. Топай, куда топал!
      Бывшие одноклассники посмотрели на него мутными от воспоминаний взглядами.
      – А ты тоже, что ли, ученых провожаешь? – спросил Ленька Васильев. – Ну дела! Развелось ученых, как воробьев! Слышь, вчера только в Сосновку приехали человек десять! Ага! Машину у Чибиревых на дворе оставили, договорились, значит. А сами в Черную Топь подались – с приборами, все как полагается. Место, говорят, у вас тут загадочное. Будем, говорят, следы пришельцев искать. Про пришельцев не знаю, но в прошлом годе у Кушумовых скирда сена сгорела посреди бела дня. Говорят, молния откуда ни возьмись прилетела. А еще Егоров Лешка, тезка мой, поехал на тракторе за дровами. По правде говоря, ночью поехал – с тем расчетом, чтобы не поймали. А когда к лесу подъезжал, загудело у него над головой, полыхнуло, и мотор сам выключился. Он уж и так и эдак – не включается мотор. Так до утра и проканителился, а утром мотор сам собой завелся, понял! А вот бабка Соколовская, та марсиан своими глазами видела, у себя в огороде...
      Али видел, что Валет, раздраженный до крайности этой болтовней, готов броситься в драку, и решил разрешить конфликт прежде, чем тот начнется. Он втиснулся между старыми одноклассниками и, обращаясь к Леньке Васильеву, сказал:
      – Ты извини, дядя, но нам двигать пора. У нас, ученых, график работы плотный очень. Хоть спать не ложись.
      – Ага, работенка у вас хреновая, – охотно согласился Васильев. – А лучше бы пошли все ко мне. У меня баба такой самогон гонит – слеза! Посидели бы, закусили, а потом и шли бы себе на все четыре стороны. Никуда ваша наука не убежит, полагаю.
      – Спасибо за приглашение, – улыбнулся Али. – Как-нибудь в другой раз. Говорю, работы полно. Давай проезжай, папаша! Нам идти надо.
      Они расстались с гостеприимным мужиком и двинулись дальше. Шпагатов то и дело оборачивался, высматривая на дороге своего бывшего одноклассника, и лицо его при этом озарялось мечтательной улыбкой.
      Али от этой улыбки тошнило. К тому же в душу его закралось ужасное подозрение. Он сопоставил мысленно некоторые факты и пришел к выводу, что Булатов их кинул – вместо проводника подсунул хвастуна и лоха. Ведь если Шпагатов знал как свои пять пальцев Черную Топь, то он должен был частенько наведываться в Сосновку, это был самый простой путь добраться до леса. Но, судя по всему, Шпагатов не бывал в Сосновке уже тысячу лет, и этот факт вверг Али в глубокое раздумье.
      Однако ни о чем не догадывавшийся Шпагатов шел вперед уверенно и споро, точно муравей преодолевая сопротивление навьюченного на него груза. Он без раздумий выбирал путь и безошибочно пробирался среди молодого леса, в котором они оказались уже совсем скоро.
      Не растерялся Шпагатов и дальше, когда из светлой, шелестящей рощи они попали в мрачный густой ельник, где даже солнечным утром царили сумрак и тишина. Шпагатов успевал еще и комментарии давать, будто экскурсию сопровождал.
      – У нас здесь каких только пород деревьев не растет! – с гордостью объявил он. – Видите эти ели? Им не меньше ста лет. А дальше будет уникальное место – реликтовые сосны...
      Валет, которого живая природа раздражала, посоветовал ему заткнуться, чтобы сохранить зубы. Шпагатов испуганно посмотрел на него и, кажется, впервые надолго задумался. Али это уже не беспокоило – они достаточно глубоко зашли в лес, и помощи Шпагатову ждать было неоткуда.
      Вскоре угрюмый ельник действительно закончился, и они очутились в просторном, залитом красным солнцем сосняке. Шпагатов с искренним восторгом любовался высоченными раскидистыми соснами, то и дело задирая голову к небу. Ему явно хотелось разразиться какой-то умной речью, но, глядя на хмурые лица своих спутников, Шпагатов тут же замыкался в себе и, опустив голову, шел дальше. Несмотря на свою жалкую внешность, он, кажется, действительно был довольно вынослив, и эта черта постепенно тоже начинала раздражать всю компанию.
      Никому из них не приходилось подолгу ходить пешком, и уже через два часа все начали испытывать утомление. Тропа, по которой они шли вначале, кончилась, а сосняк постепенно уступал место смешанному лесу, где деревья росли так плотно, что порой сквозь них приходилось буквально продираться, вилять среди стволов, нырять под упавшие деревья, уклоняться от развешенной среди ветвей паутины и одновременно отмахиваться от комариных туч, которые вились над головой.
      Шпагатову все было нипочем, но остальные вскоре начали роптать. Первым не выдержал, как обычно, Валет.
      – Что за параша! – с ненавистью прорычал он, споткнувшись о корень и нырнув лицом прямо в огромную сеть, которую сплел между деревьями паук-крестовик. – Вот мразь! Ты куда нас приволок, Тушканчик хренов! Яйца тебе оторвать надо!
      Услышав один раз школьное прозвище Шпагатова, он теперь с наслаждением повторял его при каждом удобном случае. Если бы не Али, он бы давно перешел и к физическому воздействию – так у него чесались руки на этого несуразного человечка.
      Все остановились и тупо смотрели, как Валет выцарапывает из своих волос запутавшегося там крестовика. Валет не был польщен таким вниманием, но всю злобу обратил опять на Шпагатова.
      – Чего пялишься, урод?! – просипел он. – Доволен? Ох, и урыл бы я тебя, сучонка... Подожди, еще вспомнишь!..
      Растерянный Шпагатов не знал, что и сказать. Однако он уже начинал понимать, что ввязался в какую-то нехорошую историю. То, как с ним обращались заезжие «туристы», не оставляло места ни для каких иллюзий. Но открыто протестовать Шпагатов опасался.
      – Извините, – робко сказал он, ища глазами фигуру Али. – Вы сказали, что вам на болота надо, я и пошел напрямую. Если по тропе идти, тройной крюк придется делать. Пожалуй, и до вечера не доберемся.
      – Все нормально, – успокоил его Али. – Не бери в голову. Этот «ученый» у нас такой грубый. У него образования – три класса и четыре ходки. Что с него взять? Ты веди, куда нужно.
      – Слышь, Али! – подал голос Матрас. – А вообще не мешало бы передохнуть. Я, например, запарился по этим джунглям таскаться. Да и хавать охота. Труби привал, в натуре!
      Его поддержал Студент. Али и сам измучился от жары и ходьбы по лесу.
      – Ладно, – махнул он рукой. – Привал так привал. Давай, Тушканчик, ищи какую-нибудь поляну. Не в кустах же мы будем сидеть. Есть тут где-нибудь поляна?
      Шпагатов со знанием дела огляделся, пощупал шершавый ствол дерева, возле которого стоял, и фальшиво-бодрым тоном сказал:
      – Конечно, мы найдем подходящую поляну! Только нужно еще немного пройти на север.
      – Опять пройти! Вот сука! – взорвался Валет, срывая с плеч рюкзак. – Пускай тогда сам несет! – Он разразился грязной бранью.
      Шпагатов растерянно отступил назад, втянув голову в плечи. Его собственный рюкзак, большой, как воздушный шар, запутался в ветвях и мешал отойти подальше. Шпагатов выглядел так потешно, что Али невольно улыбнулся.
      – Закрой пасть, Валет! – добродушно сказал он. – Наш Сусанин и свой-то рюкзак еле тащит, а с твоим вообще переломится. Ты не обращай на него внимания, Тушканчик. Я же сказал, что этот «ученый» у нас с прибабахом. Иди себе спокойно. Только давай поищем место, где деревьев будет не так много, ладно? По правде говоря, достали меня твои деревья!
      – Так ведь лес же, – упавшим голосом сказал Шпагатов, повернулся и, покосившись с опаской на Валета, стал пробираться через заросли дальше.
      Чувствуя за спиной опасность, он невольно все прибавлял и прибавлял шагу и вскоре намного оторвался от своих спутников.
      – Куда он рванул, гад? – с ненавистью расшвыривая в стороны колючие ветки, шипел Валет. – Свалить хочет, гад!
      Напряжение достигло предела. Еще минута, и Шпагатову не поздоровилось бы, но тут они вышли на поляну.
      Небольшая, залитая солнцем, покрытая густой травой и голубыми лесными цветами, она одним своим видом навевала умиротворение. Все тут же забыли о Шпагатове и с огромным облегчением повалились на траву. Студент, Валет и Матрас распаковали свои рюкзаки и с ходу принялись за еду. Снял свой рюкзак и Шпагатов, предусмотрительно отойдя в сторону. Ссутулившись, стараясь казаться незаметнее, он открыл рюкзак и достал оттуда промасленный сверток, завернутый в старую газету. В нем оказались бутерброды с сыром и два разрезанных пополам огурца.
      Но за еду Шпагатов приняться не успел. К нему неторопливо приблизился Али и посмотрел на него сверху вниз задумчиво и непонятно.
      – Слышь, Сусанин, – сказал он с легкой усмешкой. – Ты говорил, у тебя карта имеется. Покажи, где мы сейчас находимся!
      Шпагатов засуетился, принялся лихорадочно копаться в рюкзаке, разбрасывая по траве всякую необходимую в походе мелочь. Али с прежней усмешкой наблюдал за ним. Наконец Шпагатов отыскал помятую, сложенную в несколько раз карту, развернул ее, с озабоченным видом принялся водить пальцем по бледно-зеленым разводам.
      Али был разочарован: карта оказалась самодельной, то ли отпечатанной на ксероксе, то ли нарисованной от руки, – ничего похожего на обычную двухкилометровку. «Без бутылки не разберешься», – с неудовольствием подумал Али, однако с большим вниманием выслушал сбивчивые объяснения проводника и попытался мысленно сопоставить зеленые пятна на листе бумаги с собственными воспоминаниями двухгодичной давности. Честно говоря, в голове у него мало что осталось – не тот был случай, когда хочется сохранять в памяти детали пейзажа.
      – Короче, долго еще до болот тащиться? – спросил он.
      – Часа два, не меньше, – будто оправдываясь, сказал Шпагатов.
      Но по его виноватым испуганным глазам Али понял, что гораздо больше. Он не стал более ничего говорить – повернулся и отошел в сторону. В душе он здорово на себя злился: сейчас Али отчетливо понимал, что совершенно беспомощен в этом чертовом лесу, а ведь еще предстоял путь через самый опасный участок – через болота. Без проводника вообще гиблое дело. А с проводником он тоже дал маху. По-хорошему, ни в коем случае не следовало торопиться, нужно было посидеть в Боровске подольше, порасспрашивать знающих людей, найти настоящего проводника, а не это чучело, которое, кроме раздражения, ни у кого никаких чувств не вызывает. Али даже боялся представить, какой вой поднимет братва, когда выяснится, что Тушканчик не знает дороги через болота. Почему-то Али был теперь уверен, что проводник в лучшем случае доведет их до болота, а дальше им придется действовать на свой страх и риск.
      Сообщники увлеченно жевали, запивая еду кока-колой. Студент вслух сокрушался по поводу отсутствия спиртного, Матрас над ним подшучивал – все знали, что Студент был большой любитель выпить. Но Али пообещал выбить зубы любому, кто захватит с собой хоть каплю спиртного. Рисковать никто не захотел. Однако Студент отводил душу нытьем, и скоро это Али надоело.
      Есть ему не хотелось – сев спиной к Шпагатову, он закурил сигарету и стал смотреть на лес, на братву, на небо. Солнце уже основательно перевалило за полдень, но на поляне было жарко, как в бане. Зудели шмели и комары, которых здесь было все-таки поменьше, чем в чаще. Не хотелось ни двигаться, ни думать, а ведь они даже не прошли и половины пути. В душе Али начала нарастать глухая злоба, и когда Студент в очередной раз упомянул про водочку, Али сердито оборвал его:
      – Хорош базарить! Водка им понадобилась! Вы и по трезвянке еле копытами ворочаете, а нам еще топать и топать! Думаете, я сам буду искать башли, а вам на тарелочке принесу? Кончай хавать, поднимайтесь!
      – Ты, Али, как командир прямо, – смущенно проворчал Студент. – Был у нас такой на военной кафедре. Встать – сесть, и весь разговор. Пожрать-то надо! Сам говоришь, еще долго идти.
      – Нажрались уже, – мстительно сказал Али и стремительно встал на ноги.
      – Е-мое! А где наш Тушканчик гребаный? – вдруг с тревогой спросил Валет, озираясь по сторонам. – Только что тут был, сука!
      Все обернулись. Огромный рюкзак валялся на траве, на развернутой газетке лежал надкусанный бутерброд с сыром.
      – Сбежал, – сказал Валет.
      – Да ладно, – рассудительно заметил Матрас. – Куда сбежал? Рюкзак-то вот он. Отлить, наверное, отошел.
      – Не-е-ет, он не отлить пошел! – зловеще пропел Валет, вскакивая на ноги и бросаясь в заросли. – Он, падла, кинуть нас решил. Ну, отоварю я его сейчас!
      Он с шумом ворвался в кусты и исчез за деревьями.
      – Видали, как скачет, – подмигнул Матрас. – А говорит – устал!
      – Ладно, шутки тут плохие, – оборвал его Али. – Без Сусанина нам тут хана. Искать надо.
      Они, не сговариваясь, ринулись в лес.
      – Тушканчик! – крикнул Али. – Вернись! Слышь, Тушканчик? По-хорошему прошу! Найду – уши обрежу!
      Он продрался сквозь душные, липкие от паутины заросли, распугивая комаров, пробежал метров пятьдесят и остановился. Вокруг стояла тишина, только в стороне слышался удаляющийся треск веток – это братва шарила по лесу в поисках проводника. Али неуверенно прошел еще метров десять и оглянулся. За спиной стояла зеленая стена из переплетенных между собой стволов и веток. Впереди было то же самое. Али понял, что ни черта он в этих джунглях не найдет, а заблудиться сможет в два счета. Для очистки совести он еще раз окликнул Шпагатова, а потом повернулся и медленно побрел в сторону поляны.
      Вскоре туда вернулись и все остальные, вспотевшие и злые. Валет разразился длиннющей матерной тирадой, в которой обещал Шпагатову такие адские муки, что если бы тот мог слышать все это, то наверняка умер бы от страха.
      Но слышать проклятий в свой адрес Шпагатов не мог, потому что к тому времени он сломя голову бежал через лес, все круче забирая к востоку, стремясь как можно дальше уйти от бандитской стоянки. В том, что его спутники были настоящими бандитами, Шпагатов уже нисколько не сомневался. Они называли друг друга исключительно кличками, вели себя по-хамски, и каждое их движение было наполнено агрессией. Шпагатов с самого начала чувствовал себя в этой компании неловко, а теперь у него окончательно открылись глаза. Он понял, что если немедленно не сбежит, то впереди его ничего хорошего не ждет. Что такое затевают бандиты и для чего они отправились в лес, Шпагатов не знал, но из некоторых полунамеков уяснил, что на болотах у них есть какое-то дело, и наверняка дело это было грязным. Свидетелей после таких дел не оставляют.
      Сообразив все это, Шпагатов улучил момент, когда его спутники сосредоточились на жратве, и потихоньку отполз на край поляны, в кусты, а потом дальше в заросли. Здесь он тихо поднялся и на полусогнутых пробрался через буйно разросшийся осинник. Когда он убедился, что с поляны его не видно, Шпагатов ускорил шаг и двинулся на восток. Страх подгонял его. Через пять минут он был уже далеко. Ему было до слез жалко рюкзака и множества полезных вещей, оставшихся в руках врага, – даже карту он не рискнул взять с собой, опасаясь лишним шорохом привлечь внимание. Но жизнь была дороже. Единственное, что он захватил с собой, – разрезанный пополам и уже посоленный огурец. Шпагатов сунул его в карман.
      Вообще же Шпагатов втайне надеялся, что сумеет вернуть рюкзак. Он собирался немедленно возвратиться в Боровск и написать заявление в милицию. Иного выхода он не видел. Из книг и фильмов Шпагатов знал – бандиты всегда мстят. Вряд ли эти были исключением. Значит, он должен был принять меры, чтобы предупредить их.
      Убедившись, что погони за ним нет, Шпагатов немного успокоился и принялся мечтать о том, какой сюрприз он приготовит этим негодяям, которые так цинично и жестоко воспользовались его доверчивостью. Эта мечтательность и еще усталость сыграли с ним злую шутку. Спускаясь в неглубокий овражек, Шпагатов зацепился ногой за торчащий из земли корень, споткнулся и кубарем полетел вниз. Придя в себя, он обнаружил, что растянул лодыжку. Каждое движение причиняло жуткую боль, и Шпагатов с ужасом понял, что возвращение домой откладывается на неопределенное время. С одной ногой он был не ходок.
      Уяснив это обстоятельство, Шпагатов уселся на траву, бережно вытянув больную ногу, печально съел последний огурец и стал думать, что делать дальше. Положение осложнялось еще тем, что он не очень хорошо представлял себе, где находится. В лесу он был, конечно, не впервые, но обычно в своих походах Шпагатов обязательно пользовался картой. Считая себя знатоком этих мест, в душе он признавал, что знает их недостаточно, – Черная Топь была очень непростым местом, и заблудиться здесь можно было в два счета.
      Среди валявшихся на дне овражка палок Шпагатов выбрал одну попрочнее и, используя ее как костыль, с большим трудом выбрался наверх. Постанывая от тянущей боли в ноге, Шпагатов проковылял метров двадцать и вдруг вышел на небольшую узкую полянку, напоминавшую коридор среди деревьев. Он сразу догадался, что здесь были люди: трава была примята, а посередке виднелась свежая проплешина – присыпанное землей кострище. Шпагатов присел на траву и потрогал рукой холмик. Земля была еще теплой, и, значит, люди ушли отсюда совсем недавно.

Глава 5

      Косицин сдержал свое слово, позвонил в администрацию Боровска и даже, по его словам, заручился обещанием местных властей оказывать спасателям всемерную помощь. На деле, однако, все оказалось не так гладко. Грачев был принят заместителем мэра, Валентином Ивановичем Токалиным, решительного вида человеком, с борцовским ежиком на голове. Он был очень любезен, деловит, выслушал Грачева очень внимательно, но с удивительной ловкостью уклонился от каких-либо обещаний. Предложение выделить для поисков вертолет вызвало у него сочувственную улыбку. Вертолет можно было попросить лишь в воинской части, но оказалось, что между городским начальством и военными существовали какие-то непонятные трения, из-за которых любое сотрудничество на данный момент исключалось. Поднимать широкие массы для прочесывания леса Токалин не считал целесообразным и вообще посоветовал Грачеву не горячиться.
      – Сами же говорите, что у нас нет никаких конкретных данных о том, что эти люди попали в чрезвычайную ситуацию, – убеждал он. – Все это только чьи-то предположения, верно? Охотно верю, что в Москве кто-то так беспокоится о судьбе известного ученого, что старается забежать вперед паровоза. Наверху могут себе это позволить. Они считают, что наши ресурсы безграничны. Мы же должны проявлять мудрость и не пороть горячку. Кто знает, может быть, эти исследователи просто не хотят себя афишировать? Знаете, сейчас даже в этих кругах сплошные коммерческие тайны. Но даю вам честное слово – как только появятся веские доказательства, я лично выйду на поиски!
      Грачев сразу понял, что ничего в этом кабинете не добьется. Он уже знал, что вся администрация готовится к празднованию Дня города, и никакие вопросы, помимо праздничных, никого не волнуют. Он и сам понимал шаткость своих претензий. В его активе были лишь приказ Косицина, беспокойство Кузовкова да собачий лай во дворе браконьера Тарасова – маловато, чтобы бить тревогу. Однако сам он эту тревогу чувствовал, а поэтому отступать не собирался.
      Ему все-таки удалось кое-чего добиться. Токалин при нем созвонился с начальником местного УВД и договорился, что тот организует Грачеву встречу с участковым того района, где проживал Тарасов. Без помощи милиции говорить с женой Тарасова было абсолютно бесполезно. Токалин объяснил Грачеву, где тот может найти участкового, и они попрощались, причем Токалин жал ему руку с видимым облегчением, как человек, сбросивший с плеч тяжкий груз.
      Грачев, раздосадованный и сердитый, поехал на поиски участкового. Он вполне допускал, что по указанному адресу он ничего не найдет, кроме наглухо запертой двери, но, к его удивлению, участковый оказался на месте. Он сидел в опорном пункте, отмахиваясь от мух, и терпеливо дожидался Грачева – милиция в Боровске была дисциплинированная.
      Участковый оказался примерно одного возраста с Грачевым. Симпатичный высокий парень спортивного телосложения, с прямым открытым взглядом, он сразу располагал к себе. Знакомясь с Грачевым, он крепко пожал ему руку и назвался:
      – Старший лейтенант Федор Конюхов, – весело блеснув глазами, сказал он. – Ага, как тот знаменитый путешественник. Но в отличие от него никуда из Боровска не выбирался. Только когда в армии служил, а потом в школе милиции. У вас какие-то проблемы?
      Грачев объяснил ему, в чем дело. Конюхов понимающе кивнул и решительно натянул на голову фуражку.
      – Этого кадра, Тарасова, знаю отлично, – сказал он. – Нигде не работает мужик, живет браконьерством да частным извозом. Собственно, это меня напрямую не касается, но Тарасов – мужик занозистый и частенько конфликтует с соседями. Два раза мы его привлекали к административной ответственности, но с него как с гуся вода. Вы правильно ко мне пришли – с вами он ни за что разговаривать не станет. Еще, чего доброго, в драку кинется.
      Пока добирались до жилища Тарасова, обсудили вопрос о московской экспедиции.
      – У нас частенько в газетах пишут про эту Черную Топь, – сказал Конюхов. – Очень популярная тема. Сам я там, по правде говоря, ни разу не был, но считаю, что на девяносто процентов все эти чудеса – бабьи сказки. Сейчас это модно – морочить людям голову. Призраки, летающие тарелки, ворожеи всякие... Лично я за всю жизнь ни одной летающей тарелки не видел. Разве что когда моя половина разойдется – тогда иногда, бывает, летают, – с усмешкой закончил он.
      – Однако у вас в городе хватает людей, которые считают Черную Топь необыкновенным местом, – сказал Грачев. – И даже в Москве, как видите, заинтересовались.
      – Хотите знать мое мнение? Москвичи за так и пальцем шевелить не станут. Раз заинтересовались, значит, рассчитывают хороший куш сорвать. Каким образом? Это уж вы у них спросите, когда встретитесь. Я деньги делать не умею, а то бы давно виллу себе на Канарах купил, – опять засмеялся Конюхов.
      Они остановились возле ворот Тарасова. Участковый одернул мундир, сделал строгое лицо и решительно забарабанил в ворота. Грачев услышал знакомый, на два голоса лай, а потом снова женский голос, одергивающий собак.
      Им открыла все та же рано постаревшая женщина с непроницаемым лицом. Пускать во двор она никого не собиралась, но Конюхов совершенно невозмутимо оттеснил ее от ворот и вошел. Грачев быстро проскочил за ним, и тут же навстречу им помчались два свирепых пса с оскаленными клыками. Грачев только успел подумать, что надо было захватить с собой Величко, специалиста по собачьим душам, как старлей, наставив на псов указательный палец, строго сказал хозяйке:
      – Собачек-то придержите!
      Это нехитрое действие произвело поистине волшебный эффект. Псы вдруг остановились в растерянности, переглянулись и сконфуженно замахали хвостами, отворачиваясь от укоризненного взгляда человека в форме.
      – Вы собачьей магией владеете, что ли? – пробормотал Грачев, который, честно говоря, порядком струхнул.
      – Тут магия простая, – внушительно сказал участковый. – Представителя власти кусать не положено – такое деяние может расцениваться как правонарушение уголовное, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
      Тарасова наклонила голову, подошла к псам и, ухватив обоих за загривки, молча оттащила в сторону.
      – Супруг дома, гражданка Тарасова? – еще более строгим тоном спросил Конюхов.
      – Нету его, – наконец открыла рот хозяйка. – Нету. А куда уехал – не сказал. Не твоего ума дело, говорит. Я и не спрашиваю.
      – Это когда же он уехал? – поинтересовался участковый.
      – С утра и уехал. А на что он вам?
      – С утра, говорите? – повторил Конюхов, пропуская вопрос мимо ушей. – А разве он у вас не в лесу? По моим данным, гражданин Тарасов двадцать восьмого июня отправился с группой московских ученых в Черную Топь. Ведь так было дело?
      Женщина заметно занервничала.
      – Ничего я не знаю, – сказала она. – У него и спрашивайте.
      – Вы тут дурочку не ломайте, – грозно сказал Конюхов. – У меня данные есть, что вы, гражданка Тарасова, самогон гоните и не только для внутреннего употребления. Будете запираться, я враз административные меры применю!
      Женщина открыла рот от неожиданности, но ничего в свое оправдание не сказала. Видимо, Конюхов попал в самое яблочко.
      – Ну! – еще более грозно сказал участковый. – Или мне досмотр учинить?
      Тарасова развела руками.
      – Да вы чего от меня хотите-то! – с надрывом воскликнула она. – Тут все одно, что в лоб, что по лбу. Мужики дурят, а бабы всю эту их дурость расхлебывают. Я для удовольствия самогонку эту гоню, что ли? Детей кормить надо! Мне, как другим, воровать негде!
      – Короче, – перебил ее старлей. – Прямо отвечайте на поставленный вопрос, гражданка Тарасова!
      – Про чего отвечать? Про ученых этих, чтоб они провалились?! Ну уговорили они его, да, ушел он с ними, дурак! Как ушел двадцать восьмого, так до вчерашнего вечера и шлялся. Пришел весь худой, голодный... Спрашиваю, заработал что-нибудь? А он на меня матерками. Проспал до утра, как убитый, в машину сел – и был таков. Предупредил, чтобы всем говорила – уехал, а куда – не знаю, мол. А он и правда не говорил, куда – едет, но я так думаю, что он к брату в деревню уехал. Далеко это, за Тамбовом.
      – А что он про ученых говорил? – спросил Конюхов. – Они тоже с ним вернулись?
      – Да ничего он не говорил! – с чувством сказала женщина. – А мне-то до них и дела нет никакого. Одно спросила – заплатили тебе? А он вот так – кулаком по столу как двинет... Вот теперь уехал, а мне тут одной как крутиться, может, подскажешь?
      – Подскажу, – согласно кивнул участковый. – Работать вам обоим надо!
      – За полторы тысячи-то? – возмущенно сказала Тарасова. – Спасибочки вам большое за такое предложение! Сами попробуйте семью поднять на такие деньги!
      – Странные все-таки времена, – обратился Конюхов к Грачеву. – Не работать у нас теперь выгоднее, чем работать. И вот что хочешь ты с ней делай, а в пользе честного труда ты ее не убедишь ни за какие коврижки.
      Он безнадежно махнул рукой и опять строго заговорил с хозяйкой:
      – Ладно, гражданка Тарасова, пока что, учитывая добровольную помощь следствию, я закрываю глаза на ваши правонарушения, но это не значит, что я оставляю вас в покое. И к мужу вашему у меня очень серьезный разговор. При случае обязательно ему это передайте.
      Вместе с Грачевым они вышли на улицу и остановились метрах в пятнадцати от ворот.
      – Чует мое сердце, – сказал Конюхов, – что дело нечисто. Давайте подобьем бабки. Значит, двадцать восьмого Тарасов с группой москвичей уходит в лес. Неделю он отсутствует, а потом возвращается домой ночью, один, молчит, как партизан, а рано утром бесследно исчезает. Москвичи из леса не возвращались – это нам известно точно. И какой напрашивается вывод?
      – Вывод напрашивается неприятный, – сказал Грачев.
      – Крайне неприятный, – согласился Конюхов. – Трагический напрашивается вывод. С одной стороны, москвичи – народ башлястый, и для Тарасова этот факт мог стать соблазном великим...
      – Что ты хочешь сказать? – встревожился Грачев. – Он в одиночку решился ограбить целую группу?
      – Почему нет? Тарасов – мужик твердый, к тому же с оружием. Но могло быть и проще. Он вызнал, где москвичи прячут деньги, ночью украл их и сбежал. Так или иначе, но группа, которую он сопровождал, теперь находится в опасности. Времени прошло много – значит, зашли они далеко. Думаю, он довел их до болот и там бросил. Без точного знания местности выбраться оттуда нереально. Мне это знающие люди говорили.
      – Вот черт! Что же делать? У нас есть человек, который мнит себя знатоком Черной Топи, но мне кажется, он преувеличивает свои возможности. Хотелось бы найти проводника получше. Если дело обстоит так, как вы сказали, то все сомнения отпадают – нужно искать Хамлясова.
      – Есть одна идея, – сказал Конюхов. – Кто может знать лес лучше человека, который в этом лесу живет? Нужно найти лесника.
      – Лесник – это мысль. Но, боюсь, что убедить его нам будет еще труднее, чем городское начальство. Мы здесь чужаки, и люди, которых мы собираемся искать, тоже чужие. Не думаю, что удастся зажечь лесника нашими проблемами.
      – Знаете что? – вдруг сказал Конюхов. – Я попробую вам помочь. Сегодня не мое дежурство, меня вызвали специально, чтобы помочь вам. Ну а уж если помогать, так помогать! Доедем до лесника вместе. Человек в форме – это человек в форме. Да и, честно говоря, давно мечтал посмотреть вблизи, что это за Черная Топь такая.
      – Неужели хотите рвануть с нами на болота? – удивился Грачев. – А как же личное время? Супруга у вас, как я понял, строгая...
      – Супруга – чистый Везувий, – подмигнул Конюхов. – Не поверите, но я на работу хожу с удовольствием. Я там отдыхаю. А потом, мне начальство приказало – оказывать товарищам из МЧС всемерное содействие. Вот и будем оказывать. Надеюсь, пожрать у вас найдется, а то я с утра только стакан чая перехватил.
      – С этим проблем не будет. Сухим пайком обеспечим, – улыбнулся Грачев.
      Возвращение Грачева в гостиницу было встречено почти с ликованием. Спасатели, если можно так выразиться, уже «застоялись». Величко занимал себя тем, что вычесывал Графа жесткой щеткой, а Мачколян, загнав Макса в угол номера, силой принудил его играть в «дурака». Таким образом он решал две задачи – во-первых, убивал время, а во-вторых, контролировал Макса, который то и дело порывался «пойти прогуляться».
      – От твоих прогулок случаются недоразумения, – по-отечески урезонивал его Мачколян. – А Грач очень просил держать тебя под присмотром. И я не пойму, чем тебе не нравится игра в «дурака»? Очень успокаивает. К тому же тебе везет.
      Действительно, к тому времени они сыграли уже более шестидесяти партий, и из них пятьдесят две выиграл Макс. Однако с каждым выигрышем он делался все мрачнее, то ли не разделяя мнения Ашота о пользе карт, то ли памятуя пословицу о том, что если везет в карты, то не повезет в любви. Ему очень хотелось завалиться в гости к супругам Кузовковым. Предлог найти было нетрудно, адрес он знал, а глаза очаровательной учительницы музыки снились ему всю ночь.
      Появление Грачева воодушевило всех. Даже Граф почувствовал, что в его здешней жизни что-то меняется. К Федору Конюхову он отнесся терпимо, но настороженно и не выпускал его из виду ни на секунду.
      Грачев познакомил спасателей с участковым и обрисовал сложившуюся ситуацию.
      – В итоге мы со старшим лейтенантом пришли к неутешительному выводу, – заключил он. – С группой Хамлясова действительно что-то неладное. Наше вмешательство считаю оправданным. Сейчас мы заедем к Кузовковым – возможно, у них осталось что-нибудь из вещей Хамлясова – они пригодятся, чтобы ориентировать Графа. Пока мы там занимаемся, Макс сходит на переговорный и доложит Косицину, что мы выступаем. Закончишь, подходи к машине. Подниматься к Кузовковым необязательно.
      – Это что за дискриминация? – возмутился Макс. – С чего это я должен пахать за курьера? Косицин черт знает что подумает. Нет, я тоже хочу к Кузовковым!
      – Скажи уж прямо, чего ты хочешь, – предложил Грачев. – А то старший лейтенант не в курсе.
      Макс уничтожающе посмотрел на него, но объяснений давать не стал. Он поднялся, рассыпав карты по полу, и молча направился к двери.
      – Скажи Косицину, что по крайней мере до завтрашнего вечера связи не будет, – предупредил Грачев. – А подробностей можешь не касаться – они еще нуждаются в проверке.
      Наверное, после этого диалога у старшего лейтенанта Конюхова возникли кое-какие вопросы, но он деликатно сделал вид, что ничего особенного не заметил.
      Они поехали к Кузовковым. Там тоже царило необычное волнение. Станислав Сергеевич ходил по квартире, как лев в клетке. Его деятельная натура рвалась на волю. По сути дела, он был совершенно готов отправиться на поиски Хамлясова в одиночку, но жена и журналист Гессер призывали его не торопиться и дождаться спасателей.
      – Все-таки мы с вами любители, Станислав Сергеевич, – убеждал его Гессер, развалившийся на диване с чашкой кофе в руках. – А товарищи из Желтогорска на таких поисках собаку съели. Да и в компании веселее, согласитесь!
      – Я чувствую, что с Хамлясовым что-то случилось, – возражал Кузовков. – Дорога каждая минута. А товарищи из Желтогорска непростительно осторожничают и подстраховываются.
      – Наверное, у них имеются для этого веские причины, – успокаивал его Гессер, с удовольствием прихлебывая из чашки. – Да не волнуйтесь вы так, Станислав Сергеевич! Господин Хамлясов – не школьница, в обиду себя не даст. К тому же с ним восемь человек. Восемь! А от диких зверей у них имеется с собой карабин «Сайга».
      – Не диких зверей я опасаюсь, – качал головой Кузовков. – Вы сами знаете, какие силы действуют в Черной Топи. Карабин против них бессилен.
      – Ну, не сгущайте так краски! – тонко улыбнулся Гессер. – Никто не спорит, аномальные явления в ваших краях присутствуют, но пока у нас нет достоверных данных, что они представляют угрозу для человека.
      – А как же исчезновения людей?! А свидетельства очевидцев? По крайней мере десять человек видели в районе Черной Топи неопознанные летающие объекты, два десятка – непонятное свечение над лесом, множество людей испытывали странные ощущения. Остановившиеся часы, заглохшие моторы... А помните тот рассказ, как на глазах у грибника само собой вспыхнуло сухое дерево?! А шаровые молнии, которые появляются в ясную погоду?
      Гессер аккуратно поставил пустую чашку на столик и шутливо поднял вверх руки.
      – Сдаюсь, сдаюсь! – воскликнул он. – Вы совсем меня забили, Станислав Сергеевич! Нокаут!.. Но все же я оптимист и придерживаюсь того мнения, что с Хамлясовым случилось только одно – он с головой ушел в свои исследования. Как вы полагаете, Елена Тимофеевна? Или вы солидарны с мужем?
      Жена Кузовкова слушала разговор вполуха, думая о чем-то своем, и на вопрос Гессера отреагировала рассеянной улыбкой.
      – Мне совершенно непонятен Хамлясов, – призналась она. – Я слишком мало его знаю, чтобы делать выводы, но мне сразу показалось, что он человек непростой.
      – Разумеется, он человек сложный! – возмутился Кузовков. – И как он может быть примитивным? Как ты себе это представляешь?
      – Ах, я совсем другое имела в виду! – с легкой досадой сказала Елена Тимофеевна. – Я знаю, что ты боготворишь Хамлясова, только...
      Объясниться она не успела, потому что пришли спасатели. Грачев довольно скупо обрисовал сложившуюся ситуацию и предложил Кузовкову отправиться вместе с ними в Черную Топь. Станиславу Сергеевичу этого только и надо было. Однако выяснилось, что составить компанию спасателям намерены также Гессер и Елена Тимофеевна. Грачеву эта идея не очень понравилась, но Гессер заверил, что обузой не будет, потому что человек он спортивный, в молодости даже занимался альпинизмом и до сих пор поддерживает форму. В качестве доказательства он также предъявил рюкзак, который привез с собой из Москвы. Рюкзак оказался современным, импортным, чрезвычайно вместительным и удобным. На самом верху в нем лежала пара великолепных походных башмаков с высокой шнуровкой. Эти башмаки убедили Грачева.
      Но зато сам он убедил Елену Тимофеевну остаться дома. Мотивировал он свое предложение тем, что в тылу всегда кто-то должен оставаться. Но Елену Тимофеевну не пришлось уговаривать. Она единственная из всех не горела желанием отправиться в Черную Топь. Грачев был этим вдвойне доволен. «Представляю физиономию Макса, когда он узнает, что именно жена Кузовкова и не идет, – подумал Грачев. – Он будет очень разочарован. Зато для дела польза будет неоценимая».
      Собрались за полчаса. Кузовков пообещал жене, что задерживаться не будет.
      – А Черную Топь мы все-таки обшарим вдоль и поперек! Но это потом, – мечтательно добавил он. – Сейчас главное – помочь Хамлясову.
      Он был очень патетичен, но Грачеву показалось, что Гессер посматривает на него с каким-то странным выражением лица. Жена, похоже, вообще была равнодушна к судьбе Хамлясова, хотя внешне старалась этого не показывать – все-таки, по идее, они составляли с мужем единое целое. «Надолго ли? – подумалось Грачеву. – В чем-то Макс прав. Семья без детей – вещь до некоторой степени эфемерная. Все равно что дом без фундамента. Особенно для женщины. И летающие тарелки – слишком плохая замена настоящей жизни».
      Но Кузовков думал совершенно иначе. В поход он собирался, точно крестоносец в Палестину. Лицо его горело одухотворением и страстью. Если он и заметил равнодушие жены, то испортить настроение оно ему все равно не могло. Станислав Сергеевич был идеалистом чистой воды.
      Журналист Гессер собирался деловито и сноровисто, безо всякой экзальтации, как человек, которому не в диковинку никакие летающие тарелки. Но он не забыл ни единой мелочи – переложил из чемодана в рюкзак видеокамеру, фотоаппарат, диктофон, блокнот. Лишь свой роскошный ноутбук он оставил у Кузовковых, решив, что в лесу пользы от него будет мало. Обстоятельность Гессера понравилась Грачеву, чувствовалось, что тот готовился к встрече с Черной Топью давно и серьезно. Его модный рюкзак выглядел набитым под завязку, даже после того как Гессер извлек оттуда дорожную одежду. «Видимо, он изначально планировал выбраться в здешние леса, – решил Грачев. – И все, что он тут говорил про альпинизм, – скорее всего правда. К тому же он человек рассудительный и слегка циничный. С ним проблем быть не должно. Наоборот, возможно, он будет сдерживать романтические порывы Кузовкова».
      Из города выехали в полном молчании. Возможно, всех стесняло присутствие незнакомого человека в милицейской форме, да и журналист Гессер с Кузовковым держались несколько обособленно, как члены закрытого клуба уфологов. Но, может быть, всем просто хотелось поскорее от разговоров перейти к делу.
      Макс тоже помалкивал. Он заметно огорчился, поняв, что Елены Тимофеевны с ними не будет, но принял этот удар судьбы хладнокровно. О своем разговоре с Косициным он сообщил только то, что Косицин «дал добро».
      Где искать лесника, Конюхов не знал, поэтому сначала заехали в деревню Сосновку, где произвели небольшой переполох, а заодно, к своему удивлению, узнали, что за последние десять дней они уже третья организованная группа, отправляющаяся в Черную Топь. Для удобства сельчане всех называли «учеными».
      Насчет первой группы вопросов у Грачева не было, а вот сообщение о второй удивило его и даже вызвало некоторые сомнения, хотя эту информацию Грачев тоже принял к сведению. По слухам, один из деревенских повстречал на дороге своего старого однокашника, ныне горожанина, который вел в лес каких-то чужаков. Однокашник в детстве носил прозвище Тушканчик. С того дня прошла уже неделя, но ни Тушканчика, ни его спутников в деревне никто не видел. Как, собственно, и Хамлясова, которого в деревне хорошо помнили, потому что машина, на которой он приехал, стояла во дворе у семьи Чибиревых. Кстати, эти люди подтвердили, что Тарасов явился за машиной накануне вечером, один, на вопросы отвечал невнятно и вскоре уехал.
      Федору Конюхову очень хотелось задержаться, чтобы допросить местных жителей более подробно, но дело шло к вечеру, и Грачев предложил двигаться дальше. Как доехать до кордона лесника, они уже выяснили, а все остальное его пока мало интересовало.
      Грачева больше всего волновало, удастся ли уговорить лесника показать им путь в Черную Топь. На крайний случай, конечно, сгодился бы и Кузовков, но Грачев предпочел бы иметь дело с профессионалом. Однако профессионалы, как правило, – люди с гонором, и этот факт нельзя было игнорировать.
      Но, когда они по лесной дороге подъехали к рубленому дому лесника, выяснилось, что уговаривать, собственно, некого. Спасателей встретила худощавая, жилистая женщина в джинсах и мужской рубашке с закатанными по локоть рукавами. Выслушав Грачева, она сожалеюще развела руками и сказала:
      – Да ведь Петра Игнатьевича нету! Вчера как с утра в лес ушел, так пока не появлялся. Тут днями он вроде слышал, что в лесу кто-то стреляет. А какая сейчас стрельба – охота запрещена! Вот он и пошел выяснить, кто это ружьем балуется.
      – А не опасно в одиночку? – поинтересовался Грачев, которому очень не понравилось такое неожиданное известие.
      – Мой Петр Игнатьевич не из боязливых, – со сдержанной гордостью усмехнулась женщина. – Да и не один он – Пиночет с ним.
      – Кто с ним? – удивился Грачев.
      – Он кобеля так назвал. Жуткая псина. Сама ее боюсь. За Петра Игнатьевича загрызет любого. А что долго он – так, наверное, далеко ушел. Если вы в Черную Топь собрались, так, может, по дороге встретитесь.
      – Машину можно тут у вас поставить? Не помешает?
      – А чего ей мешать? Она есть не просит. А еще лучше бы вам здесь Петра Игнатьевича дождаться. Без особой надобности в Черную Топь ходить не советую.
      – А у нас как раз особая, – гордо сказал Кузовков.

Глава 6

      Прошло около часа после того, как Шпагатов покинул своих подозрительных спутников. Погони за ним, кажется, не было, и Шпагатов немного успокоился. Правда, его сильно смущала травмированная нога – передвигался он со скоростью черепахи, – но теперь он мог чувствовать себя в безопасности, и к тому же где-то совсем близко были люди. Шпагатов очень надеялся, что это те самые ученые, о которых рассказывал его бывший одноклассник. Ученые – народ культурный, к тому же их много, и за ними он будет чувствовать себя как за каменной стеной.
      Правда, он никак не мог нагнать их. Люди, чье кострище он недавно обнаружил, судя по всему, двигались в сторону Черной Топи, и двигались довольно быстро. Он находил их следы – совсем свежие: надломленные ветки, примятую траву, разорванную паутину. Люди были рядом, но ускользали от Шпагатова, точно призраки. Ничего мистического Шпагатов в этом сейчас не усматривал – во всем была виновата проклятая нога. Можно было попробовать покричать, но таким образом можно было приманить бандитов, а этого Шпагатов боялся больше всего на свете.
      Наконец, устав ковылять среди стволов, он сделал привал и из подручных средств соорудил некое подобие лангеты на поврежденную ногу. В качестве перевязочного материала Шпагатов использовал разорванную на полосы собственную майку. Стало немного полегче, но удобный прочный башмак пришлось привязать шнурками на шею, иначе его надо было бы просто выбросить. С помощью верного складного ножа Шпагатов вырезал себе удобную палку, на которую опирался при ходьбе. После этого дело пошло намного лучше, однако не настолько, чтобы решились все проблемы. Шпагатов все равно передвигался слишком медленно и быстро уставал. Оставалась единственная надежда – рано или поздно ученые должны были остановиться на новый привал, ведь день постепенно клонился к вечеру.
      Поддерживаемый этой перспективой, Шпагатов упрямо ковылял вперед. Он был настоящим энтузиастом этих мест, много бродил по окрестным лесам в надежде своими глазами увидеть что-то необычное. Он слышал много рассказов о зависших над лесом летающих тарелках, о таинственном свечении в ночном небе, о замедляющемся времени, об исчезновении людей и появлении шаровых молний. Иногда ему даже казалось, что рядом с ним происходят эти необыкновенные вещи, но потом всегда оказывалось, что это просто был обман зрения. Возможно, все дело было в том, что совсем уж в глухую чащу, в район болот, он заходить пока не отваживался. Болот и ядовитых змей Шпагатов боялся смертельным первобытным страхом. Бродил же он всегда в одиночку. Почему-то никто не стремился составить ему компанию. Вообще-то большинство знакомых считали Шпагатова чудиком. Наверное, так оно и было. И все же Шпагатов не отчаивался, он был неисправимым оптимистом и просто ждал, когда придет его час.
      Но теперь он напрочь забыл обо всех чудесах, которыми был полон этот удивительный лес. Сейчас он мечтал об одном – увидеть порядочных, культурных людей. И еще ему до слез было жалко своего великолепного рюкзака. Вместе с ним было потеряно множество замечательных вещей – компас, бинокль, фотоаппарат, отличная одноместная палатка, да мало ли... Даже карту пришлось бросить, а ведь она сейчас была бы так кстати! Нет, положительно сегодня был самый черный день в его жизни.
      Постепенно солнце закатилось за верхушки деревьев, небо стало густо-синим, а по всему лесу расползлась тень. Потянуло прохладой. Окончательно выдохшийся, Шпагатов остановился и тоскливо огляделся. Темнеющий лес делался все более неуютным и даже страшноватым. Шпагатов впервые за все это время подумал о тех сюрпризах, которые могут скрываться здесь за деревьями, и сейчас эти сюрпризы вовсе не казались ему желанными. Он почувствовал себя маленьким и жалким. Нога распухла и при неловком движении отзывалась горячей пронзительной болью. Но болело также и все тело – ходьба с импровизированным костылем была слишком непривычной нагрузкой.
      Шпагатову пришло в голову, что след, на который он напал в лесу, сбил его с толку, и нужно было с самого начала возвращаться в деревню. Но эта запоздалая мысль ничем уже помочь не могла. Разбитый и впавший в уныние Шпагатов присел на землю, привалился спиной к стволу старого дерева и забылся тяжелым глубоким сном.
      Сколько он проспал, выяснять пришлось со спичками, потому что, когда Шпагатов открыл глаза, было уже темно. Оказалось, что спал он три часа. Сквозь кроны деревьев просвечивали крупные звезды. Далеко в гуще леса печально кричал филин. Шпагатов был довольно тепло одет, но понял, что быстро замерзнет, если не будет двигаться.
      Но теперь встал вопрос – куда двигаться? Шпагатов вдруг понял, что своими непродуманными действиями загнал себя в ловушку. Пожалуй, он смог бы сориентироваться по звездам и выбрать правильное направление, но возвращаться в Сосновку было далеко и страшновато. С больной ногой он мог стать легкой добычей даже не могучих пришельцев, а самого обыкновенного серого волка. Правда, до сих пор в своих блужданиях Шпагатов ни разу не сталкивался с волками, но знал, что они здесь должны водиться. Волки могли прийти к нему и сами, поэтому лучшим выходом было бы взобраться на дерево и дождаться утра, но для такого трюка Шпагатову не хватало силенок. Оставалось одно – идти дальше в надежде, что ноги сами выведут его к лагерю ученых.
      Он заковылял дальше, испытывая невыразимые муки и вздрагивая от каждого ночного шороха. В темноте пробираться через заросли было еще тяжелее, и занимало это гораздо больше времени, но все-таки с остановками и падениями Шпагатов сумел прошагать целый час. Этим результатом он был горд, точно выиграл олимпийскую медаль. Трудно было сказать, какое расстояние он одолел за это время, но, как оказалось, хватило и этого, чтобы в его судьбе появился просвет.
      Просвет был вполне реален и совершенно не походил на мистическое свечение, о котором рассказывали посетители Черной Топи. Это был настоящий костер, разложенный человеческими руками. Шпагатов увидел его издали – красно-желтые языки пламени то вспыхивали, то пригасали в гуще леса, высвечивая из темноты стволы окружающих костер деревьев.
      Шпагатов возликовал и с удвоенной энергией двинулся прямо на свет. Он уже почти не обращал внимания на больную ногу. Он так жаждал встречи с людьми, будто по крайней мере лет двадцать просидел на необитаемом острове. Треща сучьями и ветками, он продрался через заросли и вышел на небольшую поляну.
      Его заметили уже издали. Сначала из-за деревьев донесся звонкий недовольный лай, а потом грубый мужской голос крикнул:
      – Амур, назад! Сидеть, я сказал!
      Возле костра произошло какое-то движение, и навстречу Шпагатову вышел человек, коренастый, в расстегнутой брезентовой куртке и брюках, заправленных в сапоги. Лица его Шпагатов видеть не мог, потому что человек стоял спиной к огню. Его же самого рассмотрели подробно, осветив пылающей головешкой, извлеченной из костра.
      – Спокойно, свои! – добродушно проговорил человек, полуобернувшись к своим товарищам, силуэты которых угадывались в слабых отсветах пламени. – Давай, дорогой, присаживайся, гостем будешь! У нас сегодня, похоже, день визитов!
      Шпагатов сказал: «Здравствуйте всем!» – и захромал к костру. У него отлегло от сердца. В тоне незнакомца он сразу уловил искреннее сочувствие, грубоватое, но неподдельное. После той нервотрепки, что выпала сегодня на его долю, услышать нормальный человеческий голос было почти чудом.
      – Ба, да ты ногу сломал, что ли? – вдруг воскликнул человек с головешкой. – Вот дела! Ну постой, у нас тут доктор есть. Давай к костру! Ты, наверное, жрать хочешь? Заблудился, что ли? Эх, голова!
      От чувств у Шпагатова перехватило горло, и он даже «спасибо» не смог вымолвить. Сидящие вокруг костра люди потеснились и дали ему место. Шпагатов успел заметить, что было их довольно много и среди них были даже женщины.
      – Так-так! – вдруг звучно сказал кто-то совсем рядом со Шпагатовым. – Нашего полку прибыло, значит! Сегодня у нас и впрямь день приемов! Откровенно говоря, коллеги, не ожидал, что такое место, с неоднозначной репутацией, окажется так густо населено!..
      Вокруг негромко рассмеялись. Говоривший наклонился к Шпагатову и протянул широкую ладонь.
      – Профессор Хамлясов, – важно сказал он. – Из Москвы. А это мои коллеги. Мы интересуемся Черной Топью. С научной точки зрения. А вы как сюда попали? Что-то стряслось?
      У Хамлясова была внушительная ухоженная борода и строгий взгляд. Он был одет в штормовку, но и в ней он выглядел профессором. Шпагатов робко пожал протянутую руку.
      – А я... Со мной приключилась неприятная история... Меня попросили, кхм... – неуверенно начал объяснять Шпагатов.
      – Впрочем, мы рады видеть у нашего костра любого путника, – не слушая его, продолжил Хамлясов. – Мы ни у кого не спрашиваем паспортов. Каждый имеет право на свою долю тепла. Даже если вы лесной разбойник – милости просим!
      Это, несомненно, снова была шутка, и люди вокруг костра опять откликнулись на нее вежливым смехом. Видимо, к остротам профессора здесь давно привыкли и реагировали на них не слишком остро.
      – Я не разбойник, – взволнованно сказал Шпагатов. – Я – музейный работник. А вот повидать разбойников мне довелось... Я...
      – Но у вас что-то с ногой! – строго произнес Хамлясов, который, видимо, предпочитал говорить, а не слушать. – Наш доктор немедленно вас осмотрит. А если надо, то и ампутирует что-нибудь!
      Профессор огляделся по сторонам, ожидая взрыва веселого смеха, и тот не замедлил последовать, хотя смеялись опять скорее по привычке. А коротко стриженная женщина лет сорока, в ветровке и молодежной бейсболке, подсела ближе к Шпагатову и ободряюще пожала ему руку.
      – Меня Валентина зовут, – сказала она. – Я врач. Сейчас посмотрим, что такое с вашей ножкой. А на Бориса Александровича не обращайте внимания – он у нас известный шутник. Вы потерпите немного, я только схожу за своей сумкой...
      Женщина поднялась и пошла куда-то в темноту. В руках у нее вспыхнул электрический фонарик. Шпагатов увидел на противоположном конце поляны две вместительные палатки.
      – Вы наверняка есть хотите, – утвердительно сказал мужчина, сидящий по другую сторону костра напротив Шпагатова. – Жаль, вы немного опоздали – горячую стряпню мы уже съели. Подкрепитесь чем бог послал!
      И он протянул Шпагатову вскрытую банку тушенки и огромный ломоть хлеба. Шпагатов взял с благодарностью и жадно накинулся на еду. Чтобы не смущать его, сидящие вокруг костра отвернулись и заговорили о чем-то своем. Шпагатов слышал, как даже Валентину просили не торопиться.
      – Не видишь, что ли? Дай человеку поесть!
      Шпагатов был голоден как собака, поэтому целиком сосредоточился на еде. Он уже выскребал ложкой дно банки, как вдруг кто-то подсел к нему совсем близко, навалившись крепким, как дерево, плечом. Шпагатов рассеянно поднял глаза и обомлел. Кусок застрял у него в горле. Рядом с ним сидел и весело скалился Али!
      – Приятного аппетита! – сказал Али и тут же очень тихо добавил: – Жаль, вам не дали закончить свой рассказ о разбойниках. Я страшно люблю такие истории. Может, поделитесь? Кстати, мне откуда-то ваше лицо знакомо – мы не встречались?
      Он откровенно глумливо всматривался в побледневшего Шпагатова и не спеша доставал из кармана пачку сигарет. Так и не дождавшись ответа, он усмехнулся и, наклонившись, выдернул из костра горящую веточку.
      – Не понял, у вас с ногой проблемы или с голосом? – спокойно спросил он. – Я задал вопрос – мы раньше не встречались?
      Шпагатов молча замотал головой. Ему сделалось так страшно, что съеденная тушенка едва не выскочила из него обратно.
      – Это хорошо, – удовлетворенно проговорил Али. – Значит, история про разбойников будет новая. Не люблю слушать одно и то же по сто раз.
      – Да, собственно, и нет никакой истории, – прошептал Шпагатов, с ужасом глядя в глаза этому жуткому человеку.
      – Да? Жаль! – заметил Али. – Но если истории нет, то ее можно придумать. На вашем месте я так бы и сделал.
      Он вдруг вытащил из кармана выкидной нож и щелкнул им перед самым носом Шпагатова. Увидев блеснувшее перед глазами лезвие, тот невольно отпрянул. Сердце у него покатилось куда-то в область пяток. Люди вокруг костра с удивлением посмотрели на шарахнувшегося Шпагатова и на Али, сидевшего перед ним с ножом в руках.
      – Ну-ка, где наш добрый доктор Айболит? – весело воскликнул Али и ловко вспорол ножом тряпки, которыми была обвязана нога Шпагатова. – Пациента я вам подготовил – будьте добры поставить на ноги!
      Шпагатов сидел ни жив ни мертв – по спине его стекал холодный пот. Но, кажется, никто не замечал его состояния. Люди вокруг костра облегченно рассмеялись, а врач Валентина, присев рядом с аптечкой в руках, занялась ногой Шпагатова.
      – Ну-ка, держите! – властно распорядилась она, вручая Али электрический фонарик. – Будете у меня обеспечивать освещение.
      – А нельзя ли к вам ассистентом устроиться? – вкрадчиво спросил Али. – Я в душе вообще-то хирург. Если что-нибудь отрезать – у меня просто руки чешутся.
      – Хирург не мясник, – значительно сказала Валентина. – И ассистенты мне не нужны пока. Только осветители... Так не болит? А так?
      Она принялась мять и поворачивать больную ногу, а Шпагатов сидел точно в тумане, и в голове его лихорадочно метались мысли. «Что делать? Что делать?! Вся эта банда добралась и сюда. Надо было мне идти в деревню... Но кто ж знал? И что же теперь делать?! Этот гад откровенно показал, что меня ждет, если я проболтаюсь. У него такие страшные глаза, что он зарежет меня не задумываясь. Но неужели никто здесь не догадывается, с кем имеет дело? Боже, как я влип! Что же теперь делать?!».
      От таких сумбурных размышлений толку было мало, но зато охваченный паникой Шпагатов почти не чувствовал боли, и Валентина без помех сумела наложить на лодыжку повязку.
      – До свадьбы заживет, – сказала она. – Обыкновенное растяжение. Но желательно недельку полежать.
      – А давайте положим его здесь, в лесу, – весело предложил Али. – А через недельку заберем.
      – Ну так мы не поступим даже с настоящим разбойником! – авторитетно прогудел профессор Хамлясов, возникая из темноты. – Разумеется, мы не оставим вас, незнакомец! Можете на нас рассчитывать. И потом, по моему разумению, такой длительный срок вовсе не потребуется. У нашей Валентины золотые руки. Вот увидите, уже завтра вы будете скакать, как горный козел. А пока мы поместим вас в нашу лучшую палатку. Вам нужно выспаться. Все разговоры завтра.
      – И правда, пора спать, – согласно кивнул мужчина, который угощал Шпагатова тушенкой. – Пожалуй, я сегодня посплю на свежем воздухе, а раненый пусть ложится в мою палатку. Идемте, я помогу вам!
      Он обошел костер и протянул Шпагатову руку. Тот встал и, ведомый своим провожатым, неуверенно заковылял к палатке. Но, даже не оборачиваясь, он чувствовал, как Али сверлит его спину своим пронзительным взглядом.
      Проходя мимо костра, Шпагатов увидел сидевших чуть поодаль Валета, Студента и Матраса. Они тоже уставились на него, но не сказали ни слова.
      На поляне началась небольшая суета. Команда профессора собиралась отходить ко сну. Кто-то выносил из палаток спальные мешки, кто-то собирал оставшийся после ужина мусор. Хамлясов заявил, что спать пока не ляжет и еще посидит у костра.
      – Мы все ближе к главной цели нашего путешествия, – важно заявил он. – Я уже шкурой чувствую присутствие в этих местах какой-то особенной ауры. Интуиция мне подсказывает, что сейчас нужно поменьше спать, а побольше смотреть и слушать.
      Кто-то вызвался составить компанию профессору, но он категорически отверг это предложение.
      – Всем прочим спать! – решительно заявил он. – Завтра у нас много работы. Будем замерять магнитный и радиоактивный фон местности, брать пробы грунта и образцы флоры. Рутинная, но необходимая работа, и мы должны выполнить ее хорошо. А мне нужно поразмышлять в одиночестве, вступить в диалог с космосом, так сказать. И здесь помощники мне не нужны.
      До Шпагатова все эти разговоры долетали точно сквозь толщу воды, он слышал каждое слово, но с трудом улавливал их значение. Все, что говорили эти люди, не имело никакого смысла, потому что совсем рядом таилась опасность – возможно, смертельная – и говорить следовало о ней. Но этот разговор должен был начать не кто иной, как сам Шпагатов. Он это отлично понимал, но ничего не мог с собой поделать – он боялся Али. Сверкающее лезвие ножа все еще стояло у него перед глазами. Да вдобавок уже возле палатки Али вдруг опять заговорил с ним – оказывается, он все время шел за ним следом.
      – Ну, спокойной ночи, пациент! – бодро сказал Али, хлопая его по плечу. – И слышал, что сказал профессор? Завтра ты должен прыгать, как козел! Как козел, понял?
      На противном слове «козел» Али сделал едва уловимый акцент, явно придав ему оскорбительный и угрожающий смысл. У Шпагатова заныло под ложечкой.
      – Не знаю, в чем тут дело, но не нравятся мне эти ребята, – сказал сопровождавший Шпагатова мужчина, когда они вошли в палатку. – Странные они какие-то. Хотя ведут себя довольно прилично... Моя фамилия Фишкин. Вадим Фишкин. Я – картограф.
      – Алексей Иванович, – сказал в ответ Шпагатов. – Знаете, эти ребята...
      Он вдруг осекся и прислушался. Ему показалось, что за пологом палатки кто-то дышит. Слова, готовые сорваться с его языка, застряли в горле. Шпагатов испуганно посмотрел на Фишкина, который разворачивал спальный мешок, но тот, кажется, пропустил слова Шпагатова мимо ушей.
      «Завтра, – подумал Шпагатов. – Утро вечера мудренее. Можно таких дров наломать. А утром я найду возможность всех предупредить. Надеюсь, никто из этих мерзавцев не ночует в этой палатке?».
      – А кто здесь будет спать? – спросил он у Фишкина с надеждой.
      – А не волнуйтесь, вы никому не помешаете, – ответил тот. – Я уступил вам свое место. А еще здесь спят Крупицын, Корнеев и сам Хамлясов. Сразу хочу предупредить, что наш профессор и храпит по-профессорски, – он засмеялся. – Поэтому спокойной ночи желать не буду. Ночь у вас будет специфическая... Ну вот, можете ложиться. Вам помочь?
      – Огромное спасибо, – сказал Шпагатов. – Я сам. А вы... Вы уже нашли что-нибудь необычное?
      – Говорят, необычное начнется, когда доберемся до Черной Топи, – ответил Фишкин. – Это еще два-три дня. Мы еще здесь на целый день зависнем. И еще в одном месте. Собственно, это Хамлясов решает.
      – А эти... ну, эти странные ребята, – осторожно сказал Шпагатов. – Они откуда взялись? Они не с вами?
      – Нет, конечно, – пожал плечами Фишкин. – Приезжие. Охотники, по-моему, браконьеры. Они чуть раньше вас подошли. Тоже хотят на Черную Топь наведаться, но дороги не знают. А у нас проводник.
      – Значит, они с вами пойдут? – упавшим голосом произнес Шпагатов.
      – Да кто их знает? Собираются, – сказал Фишкин. – Ну, я пошел.
      Едва он выбрался из палатки, внутрь заполз крупный мужчина, от которого резко пахло костром. Он, коротко представился: «Крупицын, научный сотрудник», – и сопя принялся готовить себе постель. За ним появился жилистый веселый человек с шапкой курчавых волос и сказал:
      – Так, надо побыстрее выспаться, пока Хамлясов у костра с космосом разговаривает. Потому что, когда он закончит, будет уже не до сна.
      Потом он наскоро познакомился со Шпагатовым, отрекомендовавшись Григорием Корнеевым, профессиональным путешественником. Улегшись, он действительно мгновенно заснул, чем вызвал зависть у Шпагатова, который ожидал, что его ждет бессонная ночь. Наглая улыбка Али не выходила у него из головы.
      Однако Шпагатов ошибался. Едва закрыв глаза, он точно провалился в глубокую черную яму, в которой не было ни единого лучика света и ни единого шороха. Проспал Шпагатов до самого утра, и так крепко, что даже знаменитого профессорского храпа он так и не слышал.

Глава 7

      Следы лесника найти не составляло никакого труда. Граф уверенно вел их тем самым путем, которым ушел из дома Петр Игнатьевич. Величко был уверен в своем питомце на сто процентов. Он заявил, что для Графа такая задача – просто семечки, тем более что с лесником была собака, а уж след собаки Граф мог вычислить, по выражению Величко, «на автомате».
      Но день шел к концу, и Грачев испытывал некоторые сомнения. Если им не удастся достаточно быстро найти лесника, придется ночевать в лесу. Возвращаться назад не было никакого смысла. Все, что нужно, было у них на горбу – спальные мешки, запас пищи, снаряжение. Да и к нагрузкам все были привычны. Сомневаться его заставляло присутствие в группе посторонних. Как поведут себя в походных условиях Конюхов и Гессер, Грачев не знал. Да и насчет Кузовкова, который теперь считался их официальным проводником, у него были вопросы. Ребята с виду вроде бы крепкие, но это еще ничего не значит. Один – милиционер, другой – столичный житель, оба к лесу никакого отношения не имеют. Третий считает себя знатоком здешних мест, однако до настоящих болот добирался только однажды, да и то в большой компании. Энтузиазма у него было гораздо больше, чем опыта. Правда, и сам Грачев не мог считать себя знатоком леса. В полевых условиях им, конечно, приходилось работать, но сейчас задание было слишком специфическим, и помощь профессионала, лучше всего лесника, им теперь очень бы не помешала.
      Чтобы скоротать время, Грачев вел по дороге негромкую беседу с участковым. Речь опять шла о таинственных историях, связанных с Черной Топью. Конюхов решительно в них не верил.
      – Вот сейчас жена лесника нам рассказала, что в лесу стреляли браконьеры, – говорил он. – В это я поверю с ходу, потому что браконьеры – народ реальный. Тот же самый Тарасов. Сомневаться в его существовании не приходится. А что касается остального...
      – Ну а люди в Черной Топи пропадали?
      – Понимаешь, я плохо владею этой информацией, но кое-что об исчезновении слышал. Действительно, люди пропадают, но, я думаю, подобное происходит в любом глухом месте. Насколько я помню, года два назад исчезли двое туристов из Калининграда. И еще местный охотник, которого все звали дядя Федор. Ну, этот совсем старый был. Не исключено, что в лесу сердце прихватило. А вот с этими путешественниками посерьезнее было дело. Помню, тогда даже родственники сюда приезжали, пытались организовать поиски. Кажется, дело так ничем и не кончилось. Тогда как раз в Боровске ограбление крупное случилось – какая-то заезжая банда фургон взяла с наличкой. Шум был ужасный. Во-первых, сумма для нашего города была необычной – два миллиона долларов. А во-вторых, это имело отношение к отцам города, поэтому резонанс был дай бог! Тогда у многих звездочки полетели. Сами понимаете, не до заезжих туристов было.
      – Ну и поймали?
      – Банду-то? В том-то и дело, что ни банды, ни денег. Как сквозь землю провалились. И милиция вся на ноги была поднята, и дороги перекрывали, да все без толку. Надеялись, что потом где-то что-то всплывет, но до сих пор никаких следов.
      – Может, на летающей тарелке улетели? – пошутил Грачев.
      – Не иначе, – покачал головой Конюхов.
      – Нет, в самом деле. Тарелка не тарелка, но они могли ведь после ограбления в этих местах скрываться.
      – Была и такая версия, – вспомнил участковый. – Но всерьез ее никто не принял. Да и кадров не хватало лес прочесывать. Так, порасспрашивали местных жителей – никто ничего не видел. На том и закончилось.
      – Понятно. Значит, по твоему мнению, ученые, которые сюда приехали, ерундой занимаются?
      – Я так не скажу. Ученым виднее, – заявил Конюхов. – Может, они как раз установят, что все это – бабьи сказки. А может, и в самом деле какую-нибудь тарелку найдут. Просто я хочу сказать, что при моей профессии фантазировать вредно. Я нафантазирую, а кому-то срок дадут. Поэтому я вообще к таким делам спокойно отношусь. Жизнь покажет, кто прав. Свидетельские показания – вещь серьезная, а прямые улики все-таки лучше.
      – Золотые слова, – согласился Грачев. – Однако в нашем случае пока ни улик, ни свидетельских показаний. Ведь, насколько я понимаю, в юридическом смысле поведение того же Тарасова не содержит никакого криминала, верно? Ну, уехал человек, так сотни людей каждый день куда-нибудь уезжают. За это ведь не привлечешь. И это еще вопрос, что там было у него в лесу с группой Хамлясова. Может, они его сами выгнали за непрофессионализм? Тарасов вообще хорошо эти места знает?
      – Думаю, неплохо, – кивнул Конюхов. – Во всяком случае, охотой он давно промышляет. Тут поневоле места будешь знать. А насчет криминала действительно еще не факт. Подозрения, я считаю, обоснованные, но на одних подозрениях дела не заведешь. Поэтому-то я с вами и выбрался. Хочу своими глазами посмотреть.
      – Глазами – это хорошо, – сказал Грачев. – Только, боюсь, скоро мы вообще ни черта не увидим – темнеет уже.
      – Нужно место для стоянки искать, Грач, – подал голос Величко. – Желательно бы посуше, и чтобы дрова были.
      Вскоре нашли небольшую поляну, покрытую шелковистой травой. Развели костер и приготовили импровизированный ужин. Разговаривали мало. Все испытывали некоторое разочарование. Почему-то казалось, что стоит только войти в лес, как тут же найдутся следы пропавших исследователей. Но ничего подобного не случилось. Даже лесника им не удалось увидеть.
      Однако после ужина настроение изменилось. Кузовков приободрился и снова затеял дискуссию о чудесах Черной Топи. Он повторил текст едва ли не всех газетных публикаций на эту тему за последние пять лет. Похоже, он вызубрил их наизусть. В дискуссию с удовольствием включился Гессер, который привел схожие случаи, произошедшие в других областях. Кузовков отнесся к такой информации довольно ревниво, но оба согласились, что пришельцы давно уже взяли нашу планету под свой контроль и только слепцы могут этого не заметить.
      Из спасателей разговор поддержал один Мачколян, который вообще любил поговорить, но его шуточки Кузовкову не понравились, и вскоре дискуссия сама собой угасла. Костер тоже догорал, и Грачев предложил всем ложиться.
      – Выходим, как только начнет светать, – предупредил он. – Поэтому советую всем хорошенько выспаться.
      Мачколян достал из рюкзака два спальных мешка – он нес запасной для участкового – и сказал с шутливой серьезностью:
      – Увидите летающую тарелку – не забудьте меня разбудить! А то знаю я вас. Как работать, так Ашот, а как чудеса, так это все остальные.
      – Самым большим чудом будет, если и в самом деле удастся тебя разбудить, – заметил Грачев. – А вообще не надейся. Мы тут со старшим лейтенантом посоветовались и решили, что чудес не бывает.
      – Раньше тоже считали, что земля плоская! – с раздражением отозвался Кузовков. – Искренне считали! А еще про кибернетику говорили – продажная девка империализма. Помните?
      – Это не при мне было, – скромно сказал Грачев.
      – Неважно! Вы отлично понимаете, о чем я говорю, – обиженно заявил Кузовков. – Та же самая история будет с тем, что сегодня называют паранормальными явлениями. Рано или поздно даже вы будете вынуждены признать существование трансцендентных факторов в нашей жизни...
      – Да, есть многое на свете, друг Горацио, – со вздохом произнес журналист Гессер, – что нашей философии не снилось... Погодите, еще двойки школьникам будут ставить за неверие в духов!
      – А вы не передергивайте! – сердито сказал Кузовков. – Вы же сами приехали сюда, чтобы прикоснуться к миру тайн...
      – Вообще-то я приехал, чтобы сделать материал, который будет хорошо продаваться, – невозмутимо ответил Гессер. – Увы, Станислав Сергеевич! Газетчики – реалисты. Я бы даже сказал, циничные реалисты. Там, где вы видите новые горизонты, я вижу лишь цифры тиража.
      – То есть вы пропагандируете идеи Хамлясова и прочих, не веря в них? – возмущенно спросил Кузовков.
      – Вот именно, – улыбнулся Гессер. – Идеи Хамлясова сейчас в моде, а значит, за них можно выручить хорошие деньги. И вера тут ни при чем. Это закон рынка. Материя, как вам известно, первична...
      – Ничего мне не известно! – отрезал Кузовков. – Мне известно одно – вокруг нас столько непознанного, недоступного методам ортодоксальной науки... Вот это мне известно. А все эти постулаты марксизма давно нужно сдать в архив!
      – Старик Маркс был совсем не глуп! – покачал головой Гессер. – Посмотрите внимательно вокруг, и вы в этом убедитесь.
      – Вокруг – темный лес, – засмеялся Мачколян. – Поэтому давайте спать. Когда спишь, не так страшно.
      – По-моему, такой громадный человек, как вы, не должен вообще ничего бояться, – уважительно заметил Конюхов. – Вы, случайно, борьбой никогда не занимались?
      – Было дело, – скромно ответил Мачколян. – И штангой занимался – было. А вот по лесам бродить непривычен. Скажу вам, тут и без летающих тарелок чувствуешь себя не в своей тарелке. Особенно ночью. Так и лезет в голову всякая чертовщина – Баба Яга, леший...
      – Ну, если леший нагрянет, Граф его мигом учует, – обнадежил Величко. – Мимо нас ни одна собака не проскользнет, не то что леший.
      Так, перешучиваясь, они улеглись в спальные мешки, и вскоре на поляне воцарилась тишина. Усталость ли была тому виной или свежий лесной воздух, но все очень быстро заснули, даже Мачколян, несмотря на свой страх перед Бабой Ягой.
      А проснулся первым Величко – от тихого, но угрожающего рыка, который над самым его ухом периодически издавал Граф. Таким образом он ненавязчиво давал понять хозяину, что обстоятельства требуют его личного присутствия.
      Величко не стал сердиться. Он знал, что Граф зря рычать не станет. Ободряюще похлопав пса по вздыбившейся холке, Величко вылез из спального мешка и протер глаза.
      Поляна была погружена во тьму. Такой густой темноты никогда не бывает в городе, где все равно в любой час горят какие-то огни. Здесь, среди девственной природы, только призрачный свет далеких звезд едва обозначал верхнюю кромку леса. Больше разглядеть ничего было нельзя. Зато в первозданной тишине был слышен каждый звук, даже самый тихий, и Величко вдруг понял, что над поляной разносится какой-то едва слышный, но чрезвычайно назойливый звук. Ничего подобного слышать раньше ему не приходилось, разве что в фантастических фильмах, когда режиссер пытался озвучить загадочные инопланетные пространства. Это был электронный вибрирующий плач, идущий, казалось, из недр космоса. Так мог плакать робот, одиноко улетающий в бесконечность в ракете, экипаж которой подчистую вымер из-за неизвестной болезни.
      Величко знал, что все это чепуха и плачущих роботов не бывает, но тем не менее по спине у него поползли мурашки. Назойливый тихий звук лез в уши, и на душе от него делалось тоскливо, как наутро после новогодней ночи. Несомненно, именно этот звук насторожил Графа.
      – Черт знает что такое! – озадаченно пробормотал Величко, поднимаясь на ноги.
      Может быть, у кого-то из ребят включился мобильный телефон? Величко покрутил головой, но источника звука не обнаружил. Тот явно доносился откуда-то с неба. Или, вернее сказать, уносился, потому что с каждым мгновением он становился все тише и тише.
      Испугавшись, что звук исчезнет раньше, чем удастся понять его причину, Величко заметался по поляне, лихорадочно всматриваясь в усыпанное звездами небо.
      И тут он испытал еще одно потрясение. Скользя взглядом по верхушкам деревьев, он вдруг увидел слабо фосфоресцирующий шар, медленно плывущий над лесом. Очертания его были словно размыты, он был похож на призрак, но на призрак абстрактный. Эдакий призрак геометрической фигуры. «Может быть, в математическом мире существуют свои покойники? – мелькнула в голове у Величко глуповатая мысль. – Злодейски уничтоженный шар возвращается на место своей гибели. Или это просто круг света?»
      Точную форму геометрической фигуры, висящей в небе, определить было невозможно, так же как и ее размеры, – в темноте расстояния скрадывались. Фосфоресцирующий шар казался чуть побольше полной луны, но Величко знал, как легко обманывают человека собственные чувства.
      Он наконец сообразил, что нужно разбудить кого-нибудь еще. «Ум хорошо, а свидетель лучше, – подумал Величко. – По крайней мере, сразу станет ясно, чокнулся я или нет».
      Он растолкал Мачколяна и негромко сказал ему:
      – Ашот, ты просил разбудить, если придет леший.
      – А он пришел? – сонно пробормотал Мачколян, делая попытку с головой зарыться в спальный мешок.
      – Он уже уходит! – сердито ответил Величко. – Вставай!
      Мачколян шумно зевнул и кряхтя выбрался из мешка. Он знал, что Величко не любит розыгрышей.
      – Ну и где же он, твой леший? – спросил Мачколян, с недоумением оглядываясь по сторонам.
      – На небо смотри! – сказал Величко, разворачивая друга в нужную сторону.
      Плывущий над лесом шар значительно уменьшился в размерах, и плачущей электронной музыки уже не было слышно. Но даже один вид светящегося пятна в небе произвел на Мачколяна огромное впечатление. Он взъерошил волосы на голове и мечтательно сказал:
      – Ни фига себе!
      И прежде чем Величко успел поинтересоваться, что Мачколян думает по поводу такого небесного явления, тот вдруг в полный голос заорал:
      – Мужики! Подъем! Летающая тарелка!
      Переполох, который поднялся затем на поляне, был вдвойне удивителен, учитывая тот факт, что компания состояла почти сплошь из скептиков. Через минуту все сгрудились вокруг монументальной фигуры Мачколяна и до рези в глазах пялились в небо, следя за перемещениями загадочного шара.
      Больше всех волновался и ликовал Кузовков. Подпрыгивая от возбуждения и тыча одним пальцем в небо, а другим – в бок Грачева, он повторял одну и ту же фразу:
      – А что я говорил? А что я говорил?
      Грачеву в конце концов это надоело, и он отошел в сторону, заметив:
      – Если это и есть ваши пришельцы, то, ей-богу, не стоило из-за такой чепухи просыпаться!
      – Вот так вы все на свете проспите! – негодующе воскликнул Кузовков.
      – А из-за чего, правда, сыр-бор? – меланхолически произнес журналист Гессер. – Ну светится что-то... Мало ли!
      – Сначала оно еще и пело, – сказал Величко. – Знаете, как синтезатор. Граф от этого звука проснулся и меня разбудил.
      – Почему же мы ничего не слышим? – ревниво спросил Макс.
      – Удаляется оно, – уважительно сказал Мачколян.
      – А вообще любопытно, что же это такое? – деловито произнес Конюхов. – Может, стрельнуть в него, а?
      – Только этого еще не хватало! – возмутился Кузовков, наскакивая на участкового с таким пылом, будто тот уже передергивал затвор. – Варвары! Вот такие, как вы, все и портят! С таким подходом ни одна цивилизация не пойдет с нами на контакт!
      – А не больно и надо! – проворчал участковый, отпихивая от себя разгорячившегося Кузовкова. – Мы же к ним на Марс не лезем... Еще неизвестно, как они нас встретили бы... А вы, исследователь, хоть бы бинокль взяли, что ли!
      – Ах я шляпа! – закричал Кузовков, хлопая себя по лбу. – У меня же фотоаппарат!
      Он метнулся к тому месту, где были сложены рюкзаки. Конюхов злорадно рассмеялся ему вслед и сказал:
      – А я бы стрельнул! Вдруг это спутник-шпион? Но, кажется, сейчас уже поздно – все равно не достать...
      Грачев, еще раньше сообразивший насчет бинокля, достал его и опять присоединился к компании. Он долго смотрел в бинокль на небо, а потом разочарованно сказал:
      – Черт его знает! Пятно и пятно. Видно неважно. Точно гнилушка светится. На НЛО не тянет. Может, выброс какой? Смещается по ветру...
      – Какой выброс! – негодующе перебил его Кузовков, который нашел-таки фотоаппарат и теперь пытался поймать летающий объект в объектив. – На сто верст ни одного вредного производства! Сейчас мы его заснимем, а потом предъявим снимки Хамлясову. Он-то скажет, что это такое!
      Кузовков несколько раз щелкнул затвором.
      – Надеетесь, что на снимках будет что-то видно? – равнодушно спросил у него Макс. – Освещенность практически нулевая. Никакой Хамлясов ничего не разберет.
      – У меня пленка высокочувствительная! – заверил Кузовков. – Импортная, специально для ночной съемки. Вот только придется ждать, пока обработают.
      – Жаль, что я не сообразил вас первого разбудить, – сказал Величко. – Совсем забыл, что вы у нас главный энтузиаст. Эта дрянь прямо над головой висела. И светилась куда сильнее. Сейчас-то ее практически и не видно уже.
      – А ты говоришь, что она еще и музыку играла? – с усмешкой спросил Макс.
      – Ага, играла! Такую, знаешь, неземную – как в кино, когда что-нибудь про космос показывают.
      – А напеть сможешь? – с невинным видом поинтересовался Макс.
      Величко смерил его взглядом с головы до ног и уничтожающе сказал:
      – Граф тебе напоет, если хочешь. У него слух тоньше.
      – Спасибо! – махнул рукой Макс. – Пожалуй, я и без колыбельной засну. – Он повернулся и пошел искать свой спальный мешок.
      Остальные поступили точно так же. Лишь возбужденный Кузовков больше не ложился и как привидение бродил по поляне, с надеждой вглядываясь в небо. Порой ему начинало казаться, что он опять видит дрейфующий над лесом шар, да не один, а целую флотилию. И неземную, почти неуловимую музыку он тоже слышал. Потом оказывалось, что это всего лишь цепочка облаков и треск сверчков в траве.
      А потом Станислав Сергеевич и вовсе обалдел – на востоке над лесом появилось едва заметное свечение, с каждой минутой нараставшее и охватывающее все большее пространство. Сначала у Кузовкова даже перехватило дыхание от предчувствия чего-то грандиозного и необычайного, но, к счастью, он довольно быстро сообразил, что стал свидетелем банального рассвета, после чего сразу сник и, пристыженный, тихо заполз в свой спальный мешок, чтобы успеть вздремнуть хотя бы несколько минут до того, как первые лучи солнца позолотят верхушки деревьев.

Глава 8

      К большому удивлению Шпагатова, предсказание самоуверенного профессора оказалось точным. Конечно, скакать подобно козлу на следующий день он еще не мог, но почувствовал себя гораздо лучше. Отек на ноге спал, и на нее даже можно было наступать, правда, с превеликой осторожностью. Наверное, отправиться в поход у Шпагатова не получилось бы, но этого и не требовалось. Вся группа, как выразился картограф Фишкин, «зависла» на том участке леса, где на нее вышел Шпагатов. Каждый занимался своим делом – кто-то замерял электромагнитный фон местности, кто-то собирал образцы грунта и флоры, Фишкин, например, проводил топографическую съемку местности, еще кто-то варил пищу, а Шпагатов сидел в палатке и обливался потом от страха.
      Его намерение рассказать своим спасителям правду об Али и его компании улетучилось с первыми лучами солнца. Сначала всем вообще было не до него – подъем, завтрак, инструкции Хамлясова. Потом Шпагатова навестила Валентина и еще раз перевязала ему ногу, предварительно намазав ее какой-то вонючей мазью. Она шутила и посмеивалась, стараясь подбодрить пациента, но Шпагатов чувствовал, что мысли ее витают где-то далеко, и не стал ей ничего говорить.
      Еще меньше вызывал у него доверия сам профессор Хамлясов, который шумно ввалился в палатку сразу после ухода врача, отечески похлопал Шпагатова по плечу и, произнеся несколько бодрых напыщенных фраз, тут же исчез.
      Шпагатов хотел поговорить с Фишкиным или Корнеевым, но их нигде не было видно. Правда, и бандитов на поляне тоже не обнаружилось – после завтрака они куда-то смылись, – и Шпагатов предположил, что они решили покинуть группу от греха подальше. Эта мысль очень ему понравилась и принесла успокоение. На правах больного Шпагатов еще немного вздремнул в одиночестве, а когда проснулся, рядом с ним уже сидел Али.
      Это было так неожиданно, что Шпагатов растерялся и, не долго думая, бросился на четвереньках прочь из палатки. Он был на удивление проворен, но у входа в палатку он наткнулся на поджидавшего его Валета. Тот пинком ноги загнал его обратно, а потом уже сам Али железной рукой схватил Шпагатова за горло и сильно сдавил его.
      Лицо у Шпагатова посинело, глаза вылезли из орбит. Он захрипел и попытался оторвать руку Али от своей глотки. С таким же успехом он мог попробовать укусить камень. Мир вокруг Шпагатова уже начал катастрофически темнеть, и тут Али неожиданно отпустил его.
      Шпагатов упал навзничь и, ловя ртом воздух, забился в конвульсиях. Али с любопытством некоторое время смотрел на него, а потом спросил:
      – Хотел нас кинуть, недоносок?
      Как ни было плохо Шпагатову, но он все-таки нашел в себе силы простонать, что ничего подобного не имел даже в мыслях и все получилось совершенно случайно.
      – Кинуть нас хотел! – убежденно заявил Али. – А знаешь, что за это бывает?
      Шпагатов изо всех сил закивал головой, хотя ничего не знал, а только догадывался. Между тем Али как будто забыл про него. Он с интересом разглядывал интерьер палатки, особенное внимание уделяя рюкзакам ее обитателей. Немного подумав, он выбрал один из рюкзаков и, расстегнув один из боковых карманов, запустил туда руку. Лицо его просветлело.
      – Ну, Тушканчик, считай, что тебе крупно повезло! – объявил он. – Видишь, какой фарт попер? Видать, рука у тебя легкая. Удачу ты приносишь.
      Шпагатов с ужасом увидел, что Али вертит в руках пухлый кожаный бумажник. Вещь была дорогая, даже щегольская, и Шпагатов подумал, что, скорее всего, бумажник принадлежит самому профессору. Али подтвердил его догадку.
      – Хамлясов Борис Александрович, – прочел он в паспорте, который достал из бумажника. – Ну и борода! Чистый Карл Маркс! Погляди, Тушканчик!
      Он небрежно швырнул паспорт Шпагатову, а сам принялся рыться в бумажнике дальше.
      – Круто, – уважительно заметил он вскоре. – Борода, оказывается, не такой придурок, как можно предполагать. Бабки у него водятся. Даже в избытке. Поэтому не грех будет немного у него позаимствовать. Зачем ему в лесу деньги? – ухмыльнулся он.
      Шпагатов с беспокойством наблюдал, как довольно пухлая пачка денег из бумажника профессора исчезает в кармане Али. А тот подмигнул ему и сказал веско:
      – Вякнешь – точно придушу! Даже «мама» не успеешь сказать. И вообще пасть свою на замке держи. Только ее раскроешь – и сразу труп. Понял?
      – П-понял, – прошептал Шпагатов.
      – Ты нас не видел и знать не знаешь, – продолжал Али. – А как в лес попал – сам отмазывайся. И еще... Профессор на болота идет, в Черную Топь. И нам туда же. Из тебя проводник теперь хреновый, поэтому мы с ним идем. Но ты от нас не отделаешься, Тушканчик. Всякое может случиться, и ты у нас про запас будешь. Только не воображай, что сумеешь кинуть нас еще раз.
      – Я не буду, – тихо сказал Шпагатов.
      – Ясно, что не будешь, – презрительно отозвался Али. – Иначе мы тебя здесь и закопаем.
      Шпагатов все еще держал в руке паспорт Хамлясова. Пальцы его позорно тряслись. Али вырвал из них паспорт, запихал в бумажник и отправил тот на место – в боковой карман рюкзака.
      – Ну так мы пошли, – сообщил он Шпагатову. – Если что, так нам тебя и искать не надо.
      После этого визита у Шпагатова пропала всякая охота трепать языком. Да его никто ни о чем и не спрашивал. Даже о том, при каких обстоятельствах он повредил ногу и по какой причине оказался один в лесу. Почему-то все решили, что Шпагатов – просто заблудившийся грибник. Его кормили, врач обрабатывала ему ногу, а в остальном про него как будто забыли. Группа Хамлясова продолжала заниматься своими серьезными делами, а в минуты отдыха ее участники травили анекдоты, вспоминали забавные случаи из собственной жизни, каких-то общих знакомых, Москву и совершенно не обращали внимания на Шпагатова. Это было немного странно, потому что, как-никак, Шпагатов был местным жителем и мог порассказать путешественникам кое-что о Черной Топи, но, похоже, его рассказы никому не были нужны. Шпагатов заметил, что, несмотря на весьма специфическую цель экспедиции, по крайней мере половина ее участников вообще не заводила разговоров о пришельцах, неопознанных объектах и прочих чудесах. Создавалось впечатление, что эта тема интересует двух-трех человек, не больше. Это было очень необычно. Шпагатов представлял себе столичных ученых большими энтузиастами.
      Он даже попытался выяснить у врача Валентины причину такого равнодушия. Но от застенчивости так витиевато построил вопрос, что та с большим трудом поняла, чего от нее хотят. А когда поняла, то ответила с некоторым раздражением:
      – Ну чего вы от нас хотите? В конце концов, это всего лишь работа. За всех не скажу, но я согласилась поехать с Хамлясовым, потому что это дополнительный заработок. Вообще я работаю в одной из московских клиник, но сейчас в отпуске, и это очень удобный вариант – отдохнуть, да еще и деньги получить за это. Мне всегда нравилось отдыхать на лоне природы, дикарем. Места тут у вас замечательные.
      Шпагатову эти места нравились уже гораздо меньше, чем раньше, но он спорить не стал – у каждого свой вкус. Было даже лестно, что московской врачихе желтогорская чаща, полная разбойников, пришлась по душе.
      Однако сами разбойники старались ничем особенным не выделяться. Они даже по мере возможности и необходимости включались в общую работу – помогали таскать тяжести, запасали дровишки для костра, так же травили за ужином анекдоты. Не сказать, что все они занимались этим с удовольствием. С физиономии Валета, например, ни на минуту не сходило выражение мрачного уныния, да и в глазах Матраса все чаще загорался волчий огонек, но зато Али со Студентом забавлялись вовсю. Широкая белозубая улыбка Али сверкала, казалось, из-за каждого дерева. Своими шуточками и манерами рубахи-парня он быстро завоевал расположение всей компании. И уж, разумеется, никому и в голову не приходило видеть в нем злодея. К тому же Али с большой достоверностью признавался в своих планах. Якобы они с друзьями решили хорошенько поохотиться, несмотря на то, что сезон еще не открыт. Он рассказывал об этом направо и налево, словно браконьерство было безобидным озорством, легко объяснимым и простительным. Расчет оказался в общем-то верным – к нему относились с пониманием и даже с интересом. Если Шпагатова никто не замечал, то Али все время был на виду. Его расспрашивали – о жизни, о профессии, – и он охотно отвечал, неся при этом полную ахинею. По его словам выходило, что он и его товарищи живут в Боровске, занимаются бизнесом – торгуют бензином, – а в свободное время любят побродить с ружьишком по окрестным лесам. При этом в рассказах Али постоянно возникали нестыковки и просто откровенные ляпы. Любому местному жителю сразу было бы ясно, что Боровск Али знает плохо, а охотник из него и подавно никакой. По мнению Шпагатова, от него и его корешей за версту несло зоной. Но москвичи, казалось, ничего не замечали. Может быть, они искренне считали, что в Боровске все жители такие.
      Совсем иначе вел себя проводник, земляк Шпагатова. Они были незнакомы, но Шпагатов поневоле присматривался к человеку, который в некотором смысле являлся его коллегой. Правда, по ухваткам, мрачности характера и роду занятий этот человек был гораздо ближе к Али и его сообщникам. При нем были ружье и собака – ирландский сеттер, и он явно был любитель пострелять в неурочное время. Но этот человек (он носил фамилию Тарасов) был единственным, у кого рассказы Али вызывали заметное недоверие. Он ничего не говорил и молча проглатывал байки, которые преподносили у костра прибившиеся к экспедиции люди, и только все больше хмурился, поглядывая исподлобья на улыбающегося во весь рот Али. Шпагатов почувствовал в нем родственную душу и решил, что именно с этим человеком он должен поделиться при удобном случае своими сомнениями. Вдвоем они сумеют принять нужное решение.
      Но прошел один день, второй, а Шпагатов так и не нашел в себе сил сделать решительный шаг. Присутствие рядом Али и прочих повергало его в ужас.
      На третий день утром они должны были сниматься с места и двигаться дальше к болотам. Тарасов заявил, что путь будет тяжелым, так как идти придется практически звериными тропами, по бурелому, но часов через шесть-семь до Черной Топи они доберутся.
      После завтрака все стали собираться, укладывать рюкзаки, снимать палатки и приводить в порядок поляну. Профессор категорически запретил оставлять после себя в лесу мусор, и за это Шпагатов проникся к нему уважением.
      Шпагатов уже мог вполне сносно передвигаться, его беспокоила лишь небольшая хромота. Осознав этот факт, Шпагатов стал все чаще задумываться о том, чтобы, как говорится, развернуть оглобли. Ему совершенно ни к чему было идти на болота. Конечно, обратная дорога в два раза длиннее, но вернуться домой будет куда логичнее, чем шататься с незнакомыми людьми по глухим местам. Будь обстановка иной, Шпагатов непременно воспользовался бы такой возможностью и с гордостью бы рассказывал потом на работе, как путешествовал с московским профессором. Но жизнь была дороже славы. Шпагатов решил при первой же возможности незаметно смыться. Али и его корешам нужно на болота, значит, преследовать его они не должны.
      Приняв такое решение, Шпагатов даже повеселел. Он уже предвкушал, как будет пробираться назад в блаженном одиночестве, не испытывая страха за свою шкуру, свободный как ветер. Возможно даже, если повезет, он сумеет найти свой рюкзак. Заблудиться Шпагатов не боялся. Али был страшнее.
      Но, как это часто бывает в жизни, светлые надежды были разбиты в прах в самый последний момент. И разбил их не кто иной, как профессор Хамлясов, человек, от которого Шпагатов никакой подлости не ожидал.
      А вышло все очень просто. Собирая свой рюкзак, профессор проверил лежащий в нем бумажник и поднял страшный крик. Он матерился как сапожник, и на такое необычное выступление сбежалась вся его команда. Сначала никто не мог понять, в чем дело, но профессор быстро взял себя в руки и доходчиво все объяснил.
      – Какая-то подлая тварь без чести и совести взяла у меня из бумажника семьсот долларов! – громоподобным голосом объявил он, обводя грозным взглядом собравшихся вокруг него людей. – Вы можете себе представить что-нибудь подобное? Я, например, до сих пор не мог! Мне не денег жалко, хотя такую сумму трудно назвать ничтожной, а мне жаль доверия и тех теплых товарищеских отношений, которые сложились в нашем маленьком коллективе. И вот что я думаю – это каким же цинизмом и жестокостью нужно обладать, чтобы плюнуть в лицо людям, с которыми делишь кров и пищу, с которыми преодолеваешь трудности и невзгоды? Как хотите, а я не могу бросить даже тень подозрения на людей, с которыми бок о бок прошел многое, с которыми создавал наш институт. Вы знаете, о ком я говорю – это вот Вадим, это Васяткины, это Крупицын... И Визгалов всегда был с нами, и Гриша Корнеев...
      – Постойте-ка, Борис Александрович! Вы практически всех тут перечислили, а моей фамилии так и не прозвучало, – звонко и с вызовом произнесла врач Шилова. – Следует ли это понимать так, что, по вашему мнению, деньги сперла я?!
      – Упаси бог! – смутился профессор. – Вашу фамилию я не назвал по простой причине. Я и мысли не допускаю, что вы можете быть причастны к этому инциденту, Валентина Ивановна...
      – Короче, ясно, – мрачно заключил проводник Тарасов, глядя исподлобья на всю честную компанию. – Вы тут все из Москвы пушистые, а приблуды, само собой, – воры. Только сразу предупреждаю – у меня твоих денег нет, профессор, и можешь меня с этим вопросом не кантовать. Это чтобы потом обид не было.
      Хамлясову было до слез жаль денег, но ссориться с проводником не входило в его планы, поэтому он внес еще одну небольшую коррективу.
      – Никоим образом не хочу разбрасываться огульными обвинениями, – горячо заявил он, глядя на Тарасова. – И уж тем более в ваш адрес, Павел Иванович! За то недолгое время, как мы с вами познакомились, я убедился в вашей высочайшей порядочности и надежности...
      – Да чего там долго базарить! – вдруг вмешался в разговор Али. – Тут ведь козе понятно, кто ваш багаж шмонал, профессор! Тут дело ясное, без вопросов.
      Расталкивая толпу, он вдруг решительно подошел к ничего не подозревающему Шпагатову и ловким движением запустил руку в его карман. Через секунду он уже доставал из этого кармана смятую стодолларовую бумажку. Все ахнули.
      Шпагатов сначала даже не понял, что произошло. Ему эта манипуляция показалась каким-то фокусом, вроде тех, что показывают в цирке иллюзионисты. Он открыл рот и с большим любопытством уставился на купюру, которую торжественно поднял над головой Али.
      – Что и требовалось доказать! – объявил Али и повернулся к Хамлясову. – Дальше пошарить, профессор?
      – Ну-ка, постойте! – нахмурившись, сказал профессор и, набычившись, пошел прямо на Шпагатова.
      Тот невольно отшатнулся.
      – Стоять! – прикрикнул Али, хватая его за локоть. – Что-то ты больно прыткий стал, кореш!
      Хамлясов подошел к ним и требовательно протянул руку. Али почтительным жестом положил в раскрытую ладонь купюру.
      – Кхм! Несомненно, это мои деньги, – озабоченно пробормотал профессор. – Я всегда переписываю номера купюр, когда... Ну, неважно! Однако это лишь седьмая часть. А где же остальные, любезный? – спросил он у Шпагатова, отправляя деньги в задний карман брюк.
      Шпагатов отлично знал, где остальная часть, но безмятежный взор Али, устремленный на него, убедил его, что говорить этого не нужно.
      – Я... Не у меня... То есть я хочу сказать... – залепетал он.
      – Говорите толком! Что такое вы несете? Я – у меня... – рассердился Хамлясов. – Взяли деньги, так признайтесь!
      – Я не брал! – пискнул Шпагатов.
      – Поглядите на него! – Профессор обвел общество изумленным взглядом. – Изобличен! Пойман, можно сказать, с поличным и еще имеет наглость заявлять, что он не брал!
      – Правда, не брал! – чуть не плача, проговорил Шпагатов. – Я бы не посмел... Да вот, сами смотрите!
      Он принялся один за другим выворачивать карманы. На траву посыпались самые разнообразные вещи – складной нож, компас, спички, залитые парафином, радиоприемник размером с пачку сигарет, носовой платок, месячный проездной билет на автобус и еще много подобной чепухи. Были здесь и деньги – сто десять рублей десятками и мелочью. Однако долларов так никто и не увидел.
      – Заныкал где-то! – уверенно заявил Али.
      Шпагатов посмотрел на него со страхом и отвращением. «Как ему не совестно! – подумал он с отчаянием. – Сам же взял! А теперь все валит на меня – знает, что я не смогу его выдать, скотина! Но как они все не понимают, что это сделал он?!»
      Однако тут он ошибся. Из толпы раздался спокойный голос Корнеева.
      – Слушай, Борис Александрович! По-моему, нужно оставить человека в покое. Мы все-таки не следственные органы, чтобы выдвигать версии. Лично меня эта миниатюра с долларами не убедила. Очень это напоминает сцену из известного телефильма. Про Кирпича и Жеглова, помните?
      – Ты что же, козел, хочешь сказать, что я тут всем фуфло толкаю? – с надрывом спросил Али, резко обернувшись к говорившему. – Да ты знаешь, что за это бывает?
      – И что же за это бывает? – все тем хладнокровным тоном поинтересовался Корнеев. – Поделись, деловой!
      – Я потом с тобой поделюсь, – зловеще пообещал Али. – С глазу на глаз.
      – Заметано, – сказал Корнеев.
      Он стоял, сунув руки в карманы, выпрямив спину, и смотрел Али прямо в глаза. В этом взгляде не было ни капли страха. Шпагатов почувствовал, что завидует этому человеку, много повидавшему в жизни и ничего, похоже, не боявшемуся. Но прежде всего он испытывал к нему чувство благодарности – Корнеев был единственным, кто за него вступился и усомнился в правдивости разыгранного здесь спектакля. И еще он пожалел, что не рассказал своей тайны ему, а ведь это было так просто сделать – они спали, можно сказать, бок о бок.
      – Спокойно, друзья, спокойно! – меняя тон, воскликнул профессор. – Нет ничего хуже, чем ссориться в экспедиции, вы это знаете не хуже меня. Умерьте свои страсти. Случай, конечно, вопиющий, но попробуем разобраться в нем цивилизованными методами.
      – Единственный цивилизованный метод в данном случае – это немедленно вернуться в город и обратиться в милицию, – железным голосом сказал Корнеев. – Вернуться в полном составе.
      Все, кто был на поляне, растерянно посмотрели друг на друга.
      – То есть как это вернуться? – недовольно произнес Хамлясов. – Это невозможно. Это перечеркивает все наши планы. И потом, что это дает? Милиции-то откуда знать, что здесь произошло?
      – Милиция разберется, – упрямо сказал Корнеев. – Это их работа.
      – Нет, все-таки я не понимаю, что тут может сделать милиция? – пожал плечами сбитый с толку Хамлясов.
      – Ну, положим, – неожиданно поддержал Корнеева картограф Фишкин, – милиция может проверить наши личности, и после этого могут вскрыться какие-нибудь любопытные факты. И еще там могут снять отпечатки пальцев с банкноты – это окажется важной уликой.
      – А что, это мысль! – воскликнул писатель-фантаст Визгалов, выразительно поглядывая на компанию чужаков, не в добрый час прибившихся к их группе. – В своих-то мы уверены на сто процентов, верно? Знаем друг друга не один год. Да и потом, что это, черт возьми, за сумма – семьсот долларов? Извините за грубость, Борис Александрович, но за семьсот долларов я, например, мараться не стану. Это здесь семьсот долларов – целое состояние, а в Москве на них один раз в хороший ресторан сходить.
      – Я, знаете, по ресторанам на хожу, Визгалов! – сварливо ответил Хамлясов. – Я цену деньгам знаю. Семьсот долларов – это семьсот долларов, хоть здесь, хоть в Москве. Да и потом, разве в этом дело? Важен сам факт – среди нас затесался вор!
      – Ну а я о чем? – невозмутимо заговорил Корнеев. – Воров милиция ловит. Нам-то зачем этим заниматься?
      – Вам легко говорить, Корнеев! – пробурчал Хамлясов. – Вы – человек вольный. А у меня договора – с издательством, с журналом, с газетой, с телевидением, наконец! Это не шутки. А вы предлагаете вот так все бросить на полпути и вернуться назад? Это же катастрофа! Мы потеряем столько времени! А если милиция вздумает раздуть это дело? Если понадобится постоянное наше присутствие? Допросы, копание в наших с вами делах... Бр-р-р! Все пойдет прахом!
      – В таком случае есть еще один выход, – сказал Корнеев. – Плюньте на эти деньги.
      – То есть как? – опешил профессор.
      – А вот так и плюньте, – безмятежно повторил Корнеев. – Разбирательство обойдется вам дороже – сами только что сказали.
      – Гм, действительно, в этом есть рациональное зерно, – задумчиво проговорил Хамлясов. – В самом деле, игра не стоит свеч. В попытке сохранить малое мы можем потерять все. Пожалуй, вы правы, Корнеев. Но... нельзя же оставлять этот случай без всяких последствий. Мы не можем потакать преступнику!
      – Не можем, – согласился Корнеев. – Это некрасиво – потакать преступнику. Но, поскольку мы только что решили не возвращаться, значит, наказать его мы не сможем. У нас тут все-таки не Дикий Запад. Не устраивать же нам суд Линча!
      – Так что же вы предлагаете? – раздраженно спросил Хамлясов.
      – Да все очень просто – мы должны попросить наших гостей оставить нас. Пусть идут своей дорогой, а мы пойдем своей. В конце концов, мы не обязаны принимать каждого встречного. Наши новые знакомые чрезвычайно обидчивые существа, но, боюсь, им придется перетерпеть, – он с вызовом посмотрел в сторону Али.
      Хамлясов растерянно покрутил головой.
      – Гм, м-да... В самом деле, как паллиативная мера, это может оказаться полезным, – пробормотал Хамлясов. – Проблемы это, конечно, не решает, но... Однако, вы полагаете, мы можем бросить на произвол судьбы человека, который не вполне еще оправился от травмы? Мало ли что еще может с ним случиться? Вдруг его нога еще не зажила? Деньги деньгами, но мне не хотелось бы выглядеть эдаким людоедом...
      – Я не Шпагатова имею в виду, – возразил Корнеев. – Шпагатов пускай остается. Тем более что ему наверняка есть что нам сказать. А вот эти крепкие сообразительные ребята вполне могут обойтись и без нас.
      – Ага, – обрадовался Хамлясов. – Я понял. Ну что же, по-моему, это справедливо. Признаться, мне тоже не по душе, когда под ногами путается много постороннего народа. Наша миссия весьма специфична, и нам некогда отвлекаться на подобные разбирательства... Таким образом, господа, предлагаю вам немедленно покинуть наш лагерь! Во избежание дальнейших недоразумений.
      – Я вас не понял, профессор, – грубо сказал Али. – Вы нас ворами подписали, что ли? С какого это перепоя? Я вам настоящего вора нашел, а вы, значит, в благодарность – коленом под зад, так, что ли?
      – Нет, этого я не говорил, – твердо ответил Хамлясов. – Но ваше дальнейшее присутствие в группе категорически нежелательно. Попрошу вас, господа, немедленно удалиться.
      – Во как! – сказал Али с насмешкой и вытащил из кармана сигарету. – И куда же прикажете удалиться? И тут лес, и там лес. Он вам не принадлежит. Так что это проблема – нас удалить.
      – Удалим, не волнуйтесь! – сказал Корнеев, который уже успел сходить за винтовкой. – Нас здесь семь мужиков. Вас четверо. Не думаю, чтобы проблема оказалась такой уж неразрешимой.
      Он выразительно перебросил винтовку через руку. Али пристально посмотрел на него и щелкнул зажигалкой. Его компаньоны медленно сгрудились вокруг него. Их взгляды яснее всяких слов выдавали их чувства.
      – Ух, падлы, сявки московские, интеллигенция вонючая, – не выдержав, низким голосом забарабанил Валет.
      – Закрой пасть! – коротко сказал ему Али и снова обратился к профессору, на этот раз с преувеличенной почтительностью. – Ладно, господа, мы вас поняли. Не нравится наше общество – навязываться не станем. Идите своей дорогой. Только почаще оглядывайтесь. Места тут глухие, темные. Тарелки опять же летают. А сколько людей тут пропало – сосчитать невозможно!
      – Это что же, любезный, вы нам угрожаете? – нахмурясь, поинтересовался Хамлясов.
      – Да куда нам! Нас ведь всего четверо, – дурашливо посетовал Али. – А вас тут семь крутых мужиков. Нет, куда уж нам! Я просто предупреждаю. А то ведь налетят эти, в тарелках, тут и сила ваша не поможет... Ладно, прощайте, ученые люди!
      Он кивнул головой своим приятелям, и те, бочком подобравшись к сложенной на краю поляны поклаже, забрали свои рюкзаки. Потом все четверо повернулись и, ни разу не оглянувшись, растворились в густой зелени леса.
      Хамлясов и его сотрудники, не отрываясь, смотрели вслед ушедшим, а когда те исчезли, у всех вырвался невольный вздох облегчения.
      – Честно скажу, – призналась Шилова, – мне они сразу как-то не понравились. Но я молчала, потому что люди бывают всякие, а здесь в провинции...
      – Да чего там, правильно, что они ушли! – заявил картограф Фишкин. – Не сомневаюсь, что доллары они украли, а бедного Шпагатова подставили, чтобы подозрения от себя отвести.
      Теперь все уставились на Шпагатова, который от такого внимания готов был сквозь землю провалиться. Но такой исключительный момент он уже не мог упустить. Али рядом не было, и он, ощущая восхитительное дыхание свободы, выпалил:
      – Это настоящие бандиты! Я давно хотел вам сказать, но они меня запугали. Обещали прирезать. Честное слово! Замечательно, что вы решили их прогнать! Они наверняка что-то недоброе замыслили. Вот и доллары они взяли. Прямо на моих глазах! Они к вам в рюкзак залезли, когда вы в лесу были...
      Шпагатов вдруг замолчал. Взгляды, обращенные на него, показались ему не слишком приветливыми.
      – Черт вас знает, Шпагатов! – сказал в сердцах Хамлясов. – И что вы за человек такой? Вас пригрели, помощь вам оказывали, а вы...
      – Борис Александрович, – озабоченно перебил его Корнеев. – Есть смысл поскорее отсюда убираться, пока эти молодчики чего-нибудь не откололи.
      – Верно, – кивнул Хамлясов. – Товарищи, разбирайте поклажу!.. Тарасов, куда двинемся? Тарасов! Черт, где наш проводник?
      Все принялись озираться. Ни Тарасова, ни его собаки на поляне не было.

Глава 9

      А Тарасов тем временем быстрым шагом двигался на юго-восток, в обратном направлении. Сеттер Амур весело бежал рядом. Ему уже порядком надоело бродить по лесам, и неожиданное решение хозяина вернуться домой ему очень нравилось.
      Однако сам хозяин не выглядел счастливым. Он был хмур, меж бровей залегла глубокая складка, глаза озабоченно обшаривали заросли. Но шел Тарасов уверенно, ни на секунду не сбавляя шага. Лишь отойдя довольно далеко от лагеря, он остановился и недоверчиво прислушался. Было тихо, только где-то рядом горохом рассыпалась негромкая дробь дятла.
      Тарасов снял с плеча ружье и не спеша зарядил оба ствола. Амур с большим интересом смотрел на него снизу вверх, предвкушая потеху. Но хозяин снова забросил ружье на плечо и мотнул головой.
      – Домой, Амур, домой! – пробормотал он.
      Амур вильнул хвостом и помчался дальше, удивляясь, зачем нужно было заряжать ружье, если охоты не будет. Но хозяин не стал ничего ему объяснять, а просто пошел следом, торопливо, как человек, нечаянно вспомнивший про неотложное дело, которое среди суматохи совершенно вылетело у него из головы.
      Дело у него действительно было не терпящее отлагательства: нужно было спасать свою шкуру, и как можно быстрее – по его убеждению, более важного дела в этом мире еще не придумали. А в том, что шкуре его угрожает смертельная опасность, Тарасов был уверен на сто процентов.
      Ему с самого начала не понравилась странная компания, присоединившаяся к ним посреди глухого леса. В эти места редко кто забредал, разве что заядлые охотники, да еще те чокнутые, которым всюду мерещатся летающие тарелки. Обыкновенные люди старались держаться подальше от Черной Топи. Все знали, как легко сгинуть в здешних болотах. Поэтому мирные грибники и отдыхающие предпочитали не забираться дальше светлых сосняков, расположенных южнее.
      Тот человек, которого дружки называли Али, меньше всего походил на охотника. Во всяком случае, охотился он не за той дичью, что водилась в лесу. На уме у этого типа было что-то совсем другое. А все его бесхитростные рассказы о браконьерстве могли ввести в заблуждение лишь несведущего человека.
      К тому же Тарасов твердо знал, что те, кто промышляют охотой, трепать об этом каждому встречному и поперечному не будут. Али делал это намеренно. Он выдавал себя за браконьера, чтобы скрыть свои истинные цели. Но каковы были эти цели? Тарасов пытался понять это с самой первой минуты. Благодушие профессора Хамлясова его раздражало, но решения здесь принимал он, а не Тарасов. Между тем соседство странной четверки таило в себе какую-то серьезную опасность – Тарасов отчетливо это чувствовал. Пятый человек, приблудившийся к ним, таких чувств не вызывал. Он был настоящим чудиком, из местных, но между ним и подозрительной компанией существовала какая-то скрытая связь – это обстоятельство тоже не ускользнуло от внимания Тарасова. Шпагатов явно испытывал страх перед Али. И то, что все они появились в лагере в один и тот же день, тоже наводило на размышления. Но, кажется, этих ученых придурков ничего не волновало.
      В новой компании Али и его кореша вели себя довольно спокойно, на рожон не лезли, но Тарасов все более убеждался, что задумали они что-то недоброе. Невооруженным глазом было видно, что это за птицы. Наверняка у каждого в послужном списке имелась не одна ходка. Только простаки вроде бородатого Хамлясова не видели этого.
      Еще больше встревожился Тарасов, когда, улучив момент, проверил рюкзак одного из дружков Али. Он обнаружил в нем разобранное ружье и солидный запас патронов. Были там еще консервы и пара буханок хлеба. Однако ни патронташа, ни сумки для дичи, ни прочих мелочей, которыми запасается в дорогу охотник, Тарасов там не увидел. Да и одеты были Али с приятелями совсем не так, как одеваются охотники. Но если завзятые горожане, вовсе не охотники, вдруг идут в лес, да еще прихватывают с собой оружие, это выглядит очень подозрительно.
      Тарасов ни с кем не делился своими подозрениями. В жизни ему не однажды приходилось сталкиваться с представителями уголовного мира, и он хорошо знал, как опасно шутить с этими людьми. Тарасов решил выждать и выяснить, что нужно Али.
      Первая мысль, которая пришла ему в голову, – ограбление. Но, когда пришлые спокойно переночевали в лагере и ничего не произошло, Тарасов уверился, что им действительно нужно в Черную Топь, на болота. Он стал размышлять над такой странной идеей и вдруг вспомнил, что случилось в Боровске два года назад. Хорошо организованная банда ограбила банковский фургон, взяв два миллиона наличными, а затем бесследно растворилась. Разговоров об этом в городе было множество, и все в один голос гадали, как могли проскользнуть бандиты сквозь милицейские кордоны с четырьмя железными ящиками, полными заморских банкнот. У Тарасова уже тогда было на этот счет свое мнение, которым он ни с кем, однако, не делился. Он был уверен, что банда уходила не обычными путями – не автомобилем и не поездом, а пешком через лес. Если они сумели пробраться через болота Черной Топи, то искать их было бесполезно. Они могли выйти где угодно. Площади лесных угодий были здесь огромны.
      Конечно, чтобы уйти этим путем, нужно было прекрасно знать местность. Бандиты не увлекаются географией, но у них мог быть хороший проводник. И Тарасов даже догадывался, кто это мог быть. В то же самое время бесследно пропал одинокий старик, опытный охотник, которого все звали просто дядя Федор. Жил дядя Федор бедно, но денежки любил и за хорошую плату мог согласиться провести через болота хоть черта. Когда он исчез, этого практически никто не заметил. Милиция не связывала этот факт с ограблением банковского фургона. А Тарасов связывал. На сто процентов он, конечно, не был уверен, но возможность такую допускал. Однако прошло время, и вся эта история с деньгами начала забываться. А старика дядю Федора забыли еще быстрее. И только теперь, столкнувшись на узкой дорожке с Али, Тарасов невольно вспомнил все, что происходило два года назад.
      Все было очень просто. Фургон брали бандиты. И нос милиции они натянули очень просто – уйдя с награбленными деньгами лесом. Здесь перекрывали дороги, гоняли над окрестностями на вертолетах, отслеживали вокзалы, а лихие ребята с металлическими ящиками на плечах, битком набитыми деньгами, пробирались тем временем через болота по указке дяди Федора, который знал эти леса лучше любого другого. И вот сегодня в тех же самых местах появляются люди, очень похожие на бандитов, и просят провести их на болота. Зачем?
      Тарасов был убежден – просто так, без выгоды, эти люди ничего не делают. Ради сентиментальных воспоминаний кормить комаров они не будут. Остается лишь один вариант – там, на болотах, осталась часть награбленных денег, а может быть, и все деньги. В такой ситуации не было ничего необычного. Кто знает, что произошло два года назад? Может быть, кто-то из бандитов был ранен и не мог нести груз. Может быть, они перецапались между собой. Может быть, заблудились в топях и, спасая свою жизнь, вынуждены были бросить ценный груз. А вполне возможно, что идея спрятать груз на болотах зародилась у них с самого начала. Тарасов даже догадывался, в каком месте мог быть спрятан клад. Посреди болот Черной Топи находился заросший диким березняком островок, на котором до сих пор стояли развалины старой церквушки. В былые времена там скрывались от мирской суеты отшельники. Окончательно их вывели, кажется, во время Гражданской войны, а церковь спалили. Тарасов однажды добирался до этого места. Это было единственный раз в жизни, и повторять свой опыт он не хотел. Опасное было место, летом почти непроходимое, а главное, воздух там был какой-то гнетущий. Тарасову даже показалось, что он чувствует явственный запах крови.
      Догадка вовсе не обрадовала его – Тарасов любил деньги, но не настолько, чтобы жертвовать из-за них здоровьем. Будь на церковном острове спрятано хоть десять кладов, он бы десять раз подумал, прежде чем туда отправиться. А уж составлять конкуренцию блатным он совершенно не собирался. Пусть сами разбираются со своими грязными деньгами.
      Но вслед за этой мыслью пришла и другая – на болота они придут вместе. А нужны ли Али свидетели? Эта мысль сверлила мозг Тарасова неотступно, лишив его сна. Уже в первую минуту у него возникла идея бросить все к чертовой матери и потихоньку улизнуть. Но он еще колебался – Хамлясов обещал неплохо заплатить. Все решила история с теми семьюстами долларами, кражу которых Али пытался свалить на безответного Шпагатова. Тарасов окончательно понял, что иметь дело с таким человеком, как Али, – чистой воды безумие, и нужно уносить ноги.
      Его нисколько не успокоило и то обстоятельство, что Хамлясов решился все-таки избавиться от балласта. Он понимал, что Али не отступится и будет вертеться поблизости, пока Тарасов не приведет группу в нужное место. Получалось что в лоб, что по лбу. Поэтому, пока ученые препирались с Али, Тарасов потихоньку отступил на задний план, скрылся в ближайших кустах, а потом рванул на всю катушку, стараясь уйти как можно дальше от опасного места. Его маневра никто в пылу разборки не заметил.
      Нельзя сказать, чтобы Тарасов совсем не испытывал угрызений совести. Но у него было несколько аргументов, с помощью которых он успокаивал себя. Во-первых, за свои услуги он еще не получил от Хамлясова ни копейки, а значит, был в этом плане чист как дитя. Во-вторых, он был уверен, что профессор, как человек образованный и разумный, обнаружив пропажу проводника, немедленно откажется от своих планов и вернется в Боровск. Если он примет это логичное решение – а он его должен принять обязательно, потому что дороги в Черную Топь он не знает, – то все останутся живы и здоровы. И третьим аргументом, самым главным, являлась обязанность человека заботиться о своей шкуре. Ни профессору, ни бандитам, никому на свете не было никакого дела до шкуры Тарасова. Сохранять эту ценную вещь было его первейшим и наиважнейшим делом. Никто не заменит его, когда осиротеет семья, а семья – это святое.
      Решив для себя все щекотливые вопросы, Тарасов с чистым сердцем драпал на юго-восток, но одна проблема его все-таки тревожила. Он понятия не имел, куда пошли Али и компания, он потерял их из виду, а они пока еще представляли грозную опасность. Али тоже слишком увлекся разбирательством с московскими гостями и упустил такую существенную деталь, как проводник. Он забыл, что главной фигурой для него был именно проводник. Но когда Али обнаружит, что эта деталь потерялась, он примет все меры, чтобы ее найти. Без проводника ему не добраться до Черной Топи.
      Поэтому Тарасов не исключал, что Али бросится за ним в погоню. Более того, он был уверен, что тот поступит именно так. Слишком высоки ставки, ведь, кроме всего прочего, сбежавший проводник мог пойти прямо в милицию. Тарасов с милицией никаких дел иметь не собирался, но ведь Али этого знать не мог, а если бы даже знал, то все равно бы никогда в жизни не поверил. А куда мог отправиться Тарасов, загадкой не было. Тут даже школьник догадался бы. Значит, Тарасову просто нужно было выиграть время. Потому он так торопился. В этой гонке проигравший мог потерять все.
      Но вся проблема была в том, что слишком далеко они забрались, а преимущество у Тарасова было самое незначительное. Если Али достаточно быстро спохватится, он успеет догнать беглеца. Понимая это, Тарасов был готов к любым неожиданностям. Никаких шансов вернуться с болот у него не было, поэтому бороться за свою шкуру нужно было здесь и сейчас.
      Амур ни о чем таком, разумеется, не задумывался. Видя, что хозяину не до него, сеттер вволю веселился, гоняясь между деревьев за воображаемой дичью, то забегая далеко вперед, то отставая и вынюхивая что-то в лесных норах. Но периодически его рыжая голова вдруг возникала совсем рядом, и пес с треском вылетал из пышной зелени, давая знать хозяину, что с ним все в порядке. Тарасов не обращал на него внимания. Амур был сообразительным псом, не склонным к авантюрам, а то, что он так беззаботно вел себя, означало, что никаких поводов для тревоги он не видит, и Тарасова это успокаивало.
      Они прошли уже около трех километров и оказались на участке леса, который сплошь порос американским кленом с резными острыми листьями. В этом месте словно по линейке вытянулись три узких невысоких холма, и клены кружевной зеленой пеной перекатывались по ним, как по волнам. Тарасов намеренно слегка отклонился от того маршрута, которым они двигались с группой Хамлясова. Эти три холма они обошли стороной. Тарасов надеялся, что никому не придет в голову искать его здесь и уж тем более лазать по горам вверх и вниз.
      Свистнув собаку, он начал подниматься на первый холм и уже достиг середины пути, как вдруг какой-то посторонний звук за спиной привлек его внимание. Тарасов замер и медленно обернулся. Перед ним расстилалась огромная мохнатая шапка леса, скрывавшая все, что находилось внизу. Но у самого подножия холма деревья росли не так густо, и на этом открытом пространстве вдруг появился человек.
      Он не слишком старался быть незаметным и ломился через заросли, как лось. Судя по всему, добирался сюда он едва ли не бегом – такой взмыленный и усталый был у него вид. Тарасов сразу узнал его – в компании Али его называли Валетом. Из всей четверки этот тип был самым неприятным. Тарасов испытывал к нему почти физическое отвращение. Что-то подобное он чувствовал, видя перед собой гадюку.
      Валет озабоченно озирался, шарил взглядом по склону холма. Видеть Тарасова он не мог – тот надежно был скрыт зеленью деревьев. Но что-то он все-таки увидел, потому что вдруг радостно вскинулся, обернулся через плечо, а потом снова нырнул в заросли. До Тарасова донесся его придушенный крик: «Нашел!».
      Тарасов выругался сквозь зубы. Он сообразил, что мог увидеть Валет, – вверх по склону, треща ветками, взбегал Амур. Валет стоял с подветренной стороны, поэтому пес его не учуял.
      – Ко мне! – строго сказал Тарасов.
      Амур, чутко уловив интонацию, подбежал, ткнулся коричневым носом в колено, преданно и смиренно заглянул в глаза.
      – Рядом! – внушительно сказал Тарасов.
      Дальше они поднимались вместе. На гребне холма Тарасов снова остановился. На этот раз он ничего не увидел – все было скрыто за буйной зеленью кленов. Но зато теперь он отчетливо слышал внизу шум – за ним следом шли люди.
      Этот шум услышал и Амур. Он насторожился и вопросительно посмотрел на хозяина. Тарасов не колебался ни секунды.
      – Домой, Амур! – тихо, но категорично сказал он. – Пошел домой!
      Он слегка наклонился и шлепнул пса по рыжему боку. Амур сожалеюще покосился на него, махнул хвостом и ринулся вниз. Через несколько секунд он уже взобрался на следующий холм и окончательно исчез из виду. Тарасов облегченно вздохнул. Собак он любил и не хотел лишний раз подвергать опасности. Если ему предстоит схватка, толку от сеттера все равно будет немного. А дорогу к дому тот найдет обязательно – Тарасов не однажды убеждался в этом.
      Но теперь предстояло позаботиться и о себе. Тарасов вслушался в шум, доносящийся снизу, и попытался сообразить, что там происходит. Похоже, преследователи шли цепью. Точного направления они не знали и старались охватить как можно больший участок. Они не переговаривались, видимо, мечтали подобраться к Тарасову скрытно, но, не привыкшие ходить по лесам, они поднимали такой шум, что это было лучше любой визитной карточки.
      Тарасов стал спускаться наискосок по склону, стараясь побыстрее перебраться на второй холм. На него подняться нужно было как можно скорее, потому что растительность там была пожиже и заметить его можно было без особого труда. Он уже начинал подъем, когда на гребне первого холма появились бандиты. Тарасов их не мог видеть, но по злорадным крикам, которые донеслись до него, понял, что обнаружен.
      С шумом падающей лавины бандиты помчались вниз. «Стой, падла! Догоним ведь – хуже будет! Стой!» – горланили они на бегу.
      Тарасов понял, что дело приобретает плохой оборот. Преимущество, которое имелось у него, неожиданно сократилось до минимума. Теперь ему приходилось в полном смысле слова улепетывать. Али со своими корешами оказался куда расторопнее, чем он ожидал. Единственное, что скрашивало Тарасову разочарование, – это отсутствие у бандитов ружей. Видимо, они рассудили, что без груза они быстрее его догонят. В сущности, так и вышло.
      Теперь пришел черед и ему сбрасывать балласт. Тарасову было очень жаль расставаться со своим рюкзаком. Он привык к нему, как к старому другу, и вещи, которые в нем лежали, собирались любовно, с расчетом на любую трудную ситуацию. Потерять их было еще хуже, чем потерять деньги. Но делать было нечего – противник, как говорится, был уже на плечах.
      Тарасов швырнул рюкзак в кусты, подхватил ружье за цевье и помчался вверх по склону. Хотя «помчался» он только мысленно. На крутом подъеме возраст давал себя знать. Эти сволочи, которые гнались за ним, были раза в полтора моложе.
      Они уже не призывали его остановиться. Они во весь опор мчались с горы, поскальзываясь на клочках травы, цепляясь за стволы деревьев для равновесия и взрывая каблуками землю. Они потратили немало сил, чтобы догнать его, и Тарасов представлял, какая досада накопилась в их душах. Если они его поймают, то церемониться не будут. Убивать, конечно, не станут, но отваляют по полной программе. А поймать они его могут – расстояние между ними, несмотря ни на что, сокращалось.
      Тарасов на бегу оглянулся. Преследователи уже штурмовали подъем. От Тарасова их отделяли какие-нибудь тридцать метров. Впереди бежал Студент. Почти вровень с ним бежал Матрас, затем – Али. Валет замыкал цепочку, видно, был не мастак бегать.
      Тарасов решил рискнуть. Выстроились преследователи как по заказу, удобнее не придумаешь. Стрельни он сейчас на поражение, и, пожалуй, удалось бы подранить сразу троих. Первым двум уж точно бы досталось. Но брать на себя мокрое дело Тарасов не хотел. Прокурор не станет разбираться, кто прав, кто виноват, – впаяет предумышленное убийство. Для начала Тарасов решил пугнуть. Он остановился на секунду, вскинул ружье и шарахнул из обоих стволов поверх голов бежавших.
      Они посыпались на землю, как подкошенные. Со стороны могло показаться, что Тарасов действительно снял всех с одного дуплета. Но он-то знал, что это лишь временная передышка, и тут же, удвоив усилия, побежал прочь.
      Прячась за деревьями, он сумел беспрепятственно выбраться наверх, но тут силы оставили его. Навалившись плечом на ствол старого клена, он надсадно и хрипло дышал, стараясь утихомирить барабанящее в груди сердце. Перед глазами плыли белые круги. Так жестоко он давно не выкладывался – с самой армейской службы.
      «Загонят, суки! – с ненавистью подумал он. – Пацан я, что ли, по горам бегать? Сдохнешь эдак на следующем подъеме! Нет уж, господа хорошие, в другой раз буду бить всерьез!»
      Он вспомнил, что не перезарядил ружье. Спохватившись, переломил стволы, выбросил гильзы. Достал из патронташа два патрона, вставил в патронник. Сплюнул в траву тягучую горькую слюну. «Ну, держитесь, суки!» – мрачно подумал он.
      И в этот момент за его спиной хлопнул выстрел. Пуля пронизала листву где-то совсем рядом и сгинула в чаще леса. Тарасов облился потом от страха и кубарем покатился вниз с холма, стараясь не попортить ружье.
      У бандитов были пистолеты! Он этого знать не мог, и это в корне меняло дело. Если до сих пор Тарасов был уверен, что убивать его не станут, то этот шальной выстрел разом открыл ему глаза. Он умудрился так разозлить эту братию, что теперь остановить его любой ценой было делом их чести. Такие не любят, когда им противоречат. И вообще, для них выгоднее отправить его на тот свет, чем дать улизнуть и добраться до милиции.
      Поняв это, Тарасов не впал в отчаяние. Просто в груди у него образовался странный холодок, который как бы заморозил все эмоции. Сейчас он ощущал себя охотником, вышедшим на крупного зверя. Охота была непростая, опасная, но зверь того стоил. Нужно было только не растеряться, проявить характер и смекалку. Нужно было победить.
      Он собрал все силы и рванул вверх по склону последнего холма. Пробежав несколько метров, он упал на землю, спрятавшись за раздвоенным стволом клена, и стал ждать.
      Бандиты появились почти сразу же. Они врассыпную сбежали с холма и, не задерживаясь, двинулись дальше, настороженно всматриваясь в заросли. Тарасов поднял ружье, поймал на мушку того бандита, который был ближе к нему, задержал дыхание и медленно надавил пальцем на спусковой крючок.
      «Раз пошла такая пьянка, то режь последний огурец! – мрачно подумал он. – Сами напросились».
      Гром выстрела раскатился по ложбине звонким эхом. Бандит, шедший впереди, – кажется, это был Матрас – споткнулся, закачался, схватился обеими руками за живот и неловко повалился набок, уткнувшись лицом в траву. Он не издал ни звука.
      Все прочие тут же залегли и принялись беспорядочно палить из пистолетов. Цели они не видели и стреляли наугад. Но пули свистели совсем рядом. Одна даже стукнула в ствол над головой Тарасова.
      Теперь он тоже не видел противника, но все-таки выпустил еще один заряд картечи туда, где, по его расчетам, лежал Али, и тут же перезарядил ружье. Словно по команде, тут же прекратили стрельбу и бандиты.
      Тарасов стал медленно отползать назад, напряженно всматриваясь в мешанину ветвей перед собой. В какое-то мгновение ему показалось, что впереди мелькнула тень. Он, не раздумывая, вскинул ружье и выстрелил. Картечь, разрывая в клочья узорные листья, унеслась в чащу. Оттуда раздался крик боли и отборный мат. Снова кто-то наугад выстрелил из пистолета, но пуля прошла совсем высоко. Тарасов злорадно усмехнулся, привстал на корточки и бесшумно двинулся вверх по склону.
      За деревьями по-прежнему слышалась ругань, но теперь она звучала гораздо тише, и в интонациях говорящих слышалась растерянность. Тарасов удовлетворенно усмехнулся и, выпрямившись во весь рост, пошел, почти не таясь. В стволе у него оставался еще один патрон, и он был уверен, что получил небольшую передышку. Как ни странно, сейчас на душе у него было легко и спокойно. Опасный зверь не сумел достать его.
      Тарасов перевалил через третий холм и снова немного изменил направление. Лес стал мельче, но гуще – уже за десять метров невозможно было разглядеть, что делается за деревьями. Под ногами валялся гниющий бурелом, почерневшие стволы, высохшие сучья, ветки, покрытые серыми листьями. Тарасов намеренно выбрал этот маршрут, надеясь запутать следы. Однако, чтобы не оказаться застигнутым врасплох, он на минуту задержался и поменял стреляный патрон.
      Без рюкзака идти было намного легче, и Тарасов быстро преодолел сложный участок. Теперь он оказался в той части леса, где все чаще росли сосны и воздух был сухой, напоенный смолистым ароматом. Идти Тарасову предстояло еще немало, но он уже чувствовал, что с каждым шагом приближается к дому. За спиной не было никаких признаков погони, и Тарасов наконец уверился, что сегодня ему пофартило как никогда в жизни.
      Он забросил ружье за спину и пошел дальше спокойным, размеренным шагом. Мысли его были заняты тем, как незаметнее забрать в Сосновке свою машину. Афишировать свои приключения Тарасову совсем не хотелось. Он решил заглянуть к Чибиревым попозднее, когда стемнеет.
      Задумавшись, Тарасов не сразу заметил, как впереди шевельнулись кусты, а когда заметил, было уже поздно. Прямо перед ним, беззвучно оскалив жуткую пасть, стоял черный пес величиной с теленка. Тарасов встал как вкопанный, не сводя глаз с кошмарного видения. По спине у него побежали мурашки.
      И тут за спиной у него грубый голос повелительно произнес:
      – Я тебя на мушке держу, понял? Поэтому не суетись, а снимай ружьишко и тихо клади на землю. А потом сам ложись рядом. Будем решать, что с тобой делать.

Глава 10

      Первым новую странность заметил все тот же Величко. Вместе с Графом он шел во главе колонны и благодушно выслушивал шуточки насчет ночного происшествия, которыми обменивались между собой Мачколян и Макс. Хотя они и сами были очевидцами странного свечения в небе, но жало их иронии было направлено исключительно в сторону Величко. Он по этому поводу ни капли не расстраивался – пусть мужики почешут языками. Светящийся шар видели все, он Величко не примерещился. И вообще, сейчас его уже совершенно не интересовала эта ерунда – ну шар и шар. Вреда он никакого не наделал. Разве что Кузовков разволновался без меры. Похоже, что он до утра без толку пялился в небо – выглядит совершенно невыспавшимся, глаза красные и несчастные, шатается под тяжестью рюкзака как былинка, а про таинственное явление говорит вяло и односложно.
      Вообще-то шар они обсудили за завтраком и пришли к выводу, что ничего мистического в нем быть не могло. Грачев категорически заявил, что это всего лишь атмосферное явление, возможно, связанное с близостью болота. Выброс каких-то газов или что-то в этом роде. Спорить с ним никто не стал. Энтузиастов-уфологов среди них не наблюдалось, кроме все того же Кузовкова, а он был не в форме.
      Но, когда тронулись в путь, Величко вдруг обнаружил, что у него стоят часы. И встали они, судя по положению стрелок, именно в то время, когда над поляной пролетал тот самый чертов шар. Такое открытие заставило всех остановиться и проверить свои часы.
      Выяснилось, что часы остановились также у Мачколяна, Конюхова, Кузовкова и Гессера. Макс был без часов, а у Грачева были электронные, и они шли. У прочих же они остановились примерно в то же время, что и у Величко.
      Этот удивительный факт словно влил новые силы в измученный организм Кузовкова. Он ожил и, сверкая глазами, провозгласил:
      – Вот! Видите? И как вы думаете, что это значит?
      – Это значит, что мы тут все счастливые, – невозмутимо ответил Грачев. – Счастливые, как известно, часов не наблюдают. Прошло полтора часа, как мы встали, и только сейчас Величко догадался посмотреть на циферблат. Один из всех! Я-то, по правде говоря, смотрел, но мои, как видите, идут, поэтому ничего особенного я не заметил.
      – Ну, положим, я тоже смотрел, – возразил Мачколян. – Но как-то рассеянно.
      – И я смотрел, – вспомнил Кузовков. – Но, видимо, не сообразил. Только дело ведь не в этом!
      – А в чем же?
      – Мы с вами стали свидетелями настоящего аномального явления! Не рискну заявлять здесь, что мы столкнулись с деятельностью пришельцев – мне известен ваш скепсис по этому поводу, – но вы не сможете отрицать, что этот случай выходит за рамки заурядности. Вот еще проявим пленку...
      – Все это прекрасно, – сказал Грачев. – Но меня лично нисколько не трогает, тем более что мои часы в порядке. Хочу напомнить, что мы сюда явились искать группу Хамлясова, а не группу пришельцев. Попробуйте все-таки завести свои хронометры и давайте продолжим поиски. Часы, допустим, стоят, но время-то уходит!
      Они двинулись дальше. Однако Кузовков успел еще благоговейно объявить:
      – Лично я до своих часов теперь и пальцем не дотронусь. Это будет вещественное свидетельство того, что с нами случилось. В будущем, когда в нашем городе откроется музей, этот экспонат займет там подобающее место.
      – Тогда, Станислав Сергеевич, вам придется взять с нас письменное подтверждение достоверности этого экспоната, – невозмутимо заметил на это Гессер. – Потому что с виду эти часы ничем от себе подобных не отличаются. Некоторые могут даже подумать, что часы остановились сами по себе.
      – Это правильно! – озабоченно отозвался Кузовков. – Я непременно оформлю все документально, как только мы вернемся в город, и вы все распишетесь. Вы вовремя меня предупредили. Я как-то не подумал.
      Но вскоре феномен остановившихся часов уже никого не интересовал, потому что примерно через полчаса Граф заметно заволновался, свернул с тропы и с деловым видом повел всех куда-то в сторону.
      – Взял след, – объяснил Величко. – Не скажу, что тот, который нам нужен, но, судя по всему, где-то рядом должны быть люди.
      Через минуту они вышли на освещенную солнцем поляну. Граф вырвался вперед и сосредоточенно обежал поляну, останавливаясь в местах, которые считал ключевыми. Люди молча следили за ним, провожая взглядом каждое его перемещение. Им было над чем подумать.
      Несомненно, на этой поляне останавливалась какая-то компания. На траве валялись окурки, обрывки промасленной бумаги, консервные банки и пластиковые бутылки из-под кока-колы. Пришельцы явно не заботились о том, чтобы сохранять природу в первозданной чистоте. Но не это было самым шокирующим – на дальнем конце поляны Граф нашел вместительный добротный рюкзак, распотрошенный и смятый. Вещи, которые в нем хранились, были разбросаны в разные стороны – одежда, продукты, туристическое снаряжение, туалетные принадлежности.
      – Интересно! – звучно сказал Конюхов, присаживаясь около рюкзака. – Судя по набору предметов, хозяин рюкзака намечал себе длительную прогулку. У меня возникает подозрение, что прогулка не получилась.
      – Только не говорите, что его похитили инопланетяне, – проворчал Грачев. – Судя по объедкам и мусору, здесь останавливалось несколько человек.
      – Верно, – кивнул головой Конюхов, поднимаясь и переходя к тому месту, где проходило пиршество. – Водки не пили, консервы в пищу употребляли дорогие. Однако вели себя как свиньи, что наводит на размышления.
      – Вы что имеете в виду? – ревниво поинтересовался Кузовков.
      – Я имею в виду, что здесь, вероятнее всего, был осуществлен акт насилия, – сказал Конюхов. – Старательно собранный рюкзак сам высыпаться не мог, согласны? Тем более глупо бросать такую вещь. Ни один человек в здравом уме так не поступил бы. Остается одно – некий турист нарвался в лесу на группу какой-то урлы, и это вышло ему боком. Одно радует – я не вижу следов борьбы. Возможно, обошлось без кровопролития. Однако кто знает?.. Ваша собачка может взять след?
      – Без проблем, – ответил Величко, давая Графу хорошенько обнюхать брошенный рюкзак. – Только есть одна закавыка, старлей. Это явно не сегодняшняя была встреча. Участники давно разошлись.
      – Если они все разошлись, это просто здорово, – заметил Конюхов. – Если я удостоверюсь, что они все разошлись, я буду просто счастлив.
      – Не знаю, – сердито сказал Грачев. – Наверное, это важно, но, по-моему, вся эта история не имеет никакого отношения к Хамлясову.
      – Как знать? – возразил Величко. – Не так уж много народу тут бродит. Между этим рюкзаком и Хамлясовым может быть какая-то связь.
      – Скорее уж с тем шаром, который мы видели ночью, – заявил Грачев. – Но будь по-вашему. Все равно у нас нет пока другого следа. Но учтите, если Граф повернет сейчас назад, все тут же и закончится.
      Граф не стал поворачивать назад, но он потащил спасателей через такие дебри, что даже добродушный Мачколян вскоре не выдержал и принялся ругаться как сапожник.
      – Потерпите, – увещевал своих спутников Конюхов. – Вот увидите, этот след приведет нас куда нужно. Я это нутром чую.
      Вначале след привел их в неглубокий овражек, на дне которого неожиданно обнаружились следы грубых ботинок, а также обрезок толстой палки, явно обструганной ножом. Никаких комментариев по этому поводу Конюхов давать не стал и просто двинулся дальше за Графом, который неутомимо мчался вперед.
      Через некоторое время он привел всех еще на одну поляну, где также обнаружились следы чьего-то лагеря. Однако на сей раз все выглядело совершенно иначе – на траве не валялось никакого мусора, место, на котором разводили костер, было аккуратно присыпано землей. А около кострища Конюхов обнаружил отпечаток того же ботинка, что и в овраге.
      – Смотрите! – сказал он. – Я, конечно, не Шерлок Холмс и даже не охотник, я – самый заурядный участковый, но возьму на себя смелость предположить, что человек, по следу которого мы идем, повредил себе ногу. Видите, отпечаток подошвы только один. Рядом лишь какая-то вмятина, видимо, он был вынужден разуться, и еще отчетливый след палки, на которую он опирался.
      – Блестяще, – сказал Грачев. – Теперь вам остается нарисовать портрет этого человека и сказать, что лежит в его правом кармане.
      – Насчет портрета я пас, а вот ножик у него в кармане лежит, это точно, – ответил Конюхов. – Помните, он срезал в овраге палку?
      – Еще что-нибудь? – терпеливо спросил Грачев.
      – Ну что еще? – задумался Конюхов. – Очевидно, этот человек пришел на поляну уже после того, как отсюда ушли люди. И он почему-то двинулся вслед за ними, а не в сторону деревни, как того можно было ожидать от человека, потерявшего все свое снаряжение и повредившего ногу.
      – Может, он просто заблудился? – предположил Макс.
      Ему никто не ответил. Величко с задумчивым видом мерил поляну вдоль и поперек широкими шагами, а потом сказал Грачеву:
      – Знаешь, а ведь это могла быть стоянка Хамлясова. Здесь следы от колышков для палаток. Большие палатки, две штуки.
      – Ну что же, как известно, все дороги ведут в Рим, – пожал плечами Грачев. – Пойдем и мы туда, куда идут все. Надеюсь, нам не придется разочаровываться.
      Почувствовав, что взятый им след интересен людям, Граф воодушевился и с энтузиазмом рванул по краю поляны в гущу леса, нетерпеливо оглядываясь на хозяина. Величко, а затем и все остальные потянулись за ним.
      Совсем скоро дотошный участковый обнаружил, что нужное направление они могут держать даже без Графа – вмятина от палки, на которую опирался человек с поврежденной ногой, постоянно попадалась им на глаза.
      – Тяжело ему было скакать тут на одной ноге! – заметил Конюхов. – Но, видать, мужик упорный. Не сдавался.
      – А в самом деле, какого черта его понесло в глушь? – спросил Грачев. – Ну подвернул ногу – выбирайся поближе к жилью.
      – Может быть, он из группы Хамлясова? – предположил Макс. – Отстал человек, теперь нагоняет.
      – Точно утверждать не могу, но вряд ли, – помотал головой Кузовков. – Все же я видел всех москвичей. У них экипировочка современная, рюкзачки новенькие, импортные. А у этого видавший виды. Нет, это кто-то из местных.
      – Напугали его здесь сильно, – заявил Конюхов. – Видели же безобразие на той поляне? Он оттуда еле ноги унес. Ну и пошел потом куда глаза глядят, поближе к людям. А может, и заблудился в самом деле. Я бы, например, точно заблудился.
      – А может, он шар увидел? – хмыкнул Мачколян. – С испугу все вещи свои рассыпал и убежал.
      – Хорошо вам шутить, – с некоторой обидой заметил Кузовков. – Еще неизвестно, как вы бы себя повели, если бы столкнулись с этим явлением один на один. Хорошо, что этой ночью мы вместе были. На миру, как говорится, и смерть красна.
      – Да ведь этот человек тоже не один был! – возразил Мачколян. – Они ж там всю поляну загадили. Такие не то что шара – такие вообще ничего не боятся. А вы говорите – явление.
      – Про явления давайте не будем! – решительно сказал Грачев. – Мы с вами не в институте паранормальных явлений работаем. Давайте ближе к делу. У меня вопрос к старшему лейтенанту. Кто же, по-вашему, мог так сильно напугать человека?
      Участковый пожал плечами.
      – Сейчас много развелось таких специалистов – людей пугать, – сказал он. – Правда, я давно не слышал, чтобы в наших лесах насильники промышляли. В этом плане этот район спокойный. У нас больше в городе шалят. Исчезновение туристов или еще кого – это особая статья, – тут же поправился он. – Пока факт насильственной смерти не доказан...
      – Он и не будет доказан! – вставил Кузовков. – Вы еще услышите об этих людях! Такое услышите, что просто ахнете. Помните, я показывал вам вырезку из «Боровской Правды» от тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года? Там интервью с жителем деревни Нижняя Песчанка. Вышел человек по нужде, в одном белье, и отсутствовал ровно три года. Пропал бесследно! Его в деревне уже покойником считали, а он вдруг вернулся! Как был – в одном белье, и, что характерно, – абсолютно ничего не помнит.
      – Это где же такая Нижняя Песчанка? – полюбопытствовал Конюхов.
      – Это по ту сторону леса. В общем, довольно близко от Черной Топи, – объяснил Кузовков. – Умирающая деревня. Молодежь разбрелась, живут одни старики да среднего возраста люди. Работы нет...
      – Значит, самогоноварение процветает, – заключил Конюхов. – Когда работы нет, это первое дело. А после местного самогона и не такое может примерещиться. Говорю вам это как официальное лицо.
      – Самогон здесь совершенно ни при чем, – сухо сказал Кузовков и больше не произнес ни слова.
      Маршрут, по которому они двигались вслед за неутомимым Графом, представлял собой более-менее прямую линию, без резких поворотов и отклонений. Судя по всему, хромой человек совсем неплохо ориентировался в лесу. Поэтому предположение Макса о том, что он мог заблудиться, было окончательно отвергнуто.
      – А может быть, это след Тарасова? – с беспокойством спросил вдруг Грачев.
      – Ну нет, – мотнул головой участковый. – Тарасов благополучно смылся из леса. Успел и за машиной зайти, и домой заехать, и деру дать. У меня вот другая картина в голове вырисовывается... – озабоченно добавил он.
      – Что за картина? – насторожился Грачев.
      – Я опять же о том, что произошло на той, первой поляне, – пояснил участковый. – Представьте себе некую группу товарищей, мающуюся от безделья и безденежья. По мне, так это самая опасная категория граждан. И вот эта группа по какой-то причине заходит в лес, бродит здесь, а потом устраивается на привал. И на нее совершенно случайно натыкается мирный турист. Происходит столкновение, в результате которого турист теряет рюкзак и вывихивает ногу. Ему удается ускользнуть от этой шатии и, возможно, прибиться к Хамлясову. Но группа товарищей, о которой мы говорили, идет по его следам и также выходит на экспедицию... Что происходит дальше, можно только гадать. Но меня знаете, что настораживает в первую очередь?
      – Стрельба, про которую говорила жена лесника? – предположил Макс.
      – Это само собой, – согласился участковый. – Но меня поразило другое. У этой компании не было с собой спиртного!
      Грачев пожал плечами.
      – Что же в этом удивительного? Пошли люди по делам...
      – Возникает вопрос, по каким делам? Поохотиться? На охоту без бутылки? Не смешите меня! У нас так не принято. Скорее ружье забудут. А если не охота, то какие дела могут быть у людей в лесной глуши, да еще без выпивки? Очень это меня настораживает. И просто шпана так далеко забираться не будет, шпане это ни к чему. Ну а стрельба, которую слышал лесник, – это уже дополнительный повод для подозрений.
      – Так что же вы все-таки подозреваете? – поинтересовался Грачев.
      – А черт его знает! – вздохнул Конюхов. – Я же на самом деле не Шерлок Холмс. Даже не оперативный работник. Я просто чую, что здесь неладное что-то творится, а версии выдвигать мне вроде и по штату не положено. Одно только хочу сказать – нужно нам с вами быть поосторожнее, поскольку не исключено, что в лесу, кроме Хамлясова с его учеными, присутствуют и совсем неученые ребята, которые рюкзаки потрошат.
      – У нас есть Граф, – заметил Величко. – Если что, он ваших ребят за версту учует. А если вспомнить, что с нами милиционер, то неизбежно приходим к выводу – бояться нам нечего совершенно.
      – Бояться нужно всегда, – неожиданно сказал журналист Гессер, который, похоже, был по-настоящему взволнован рассуждениями участкового. – Тем более если все это даже на пятьдесят процентов правда. Лес, где происходят какие-то непонятные явления да к тому же кишащий подозрительными людьми...
      – Ну, «кишащий» – это уж слишком сильно сказано, – с улыбкой заметил Конюхов. – По-моему, до сих пор мы никого и ничего, кроме следов, не видели.
      – Зато, кажется, очень скоро увидим, – странным голосом сказал вдруг Величко, проводивший взглядом Графа, который, нырнув в заросли, вдруг исчез из поля зрения. – Граф кого-то учуял.
      Круглые углубления в земле, которые оставлял после себя импровизированный костыль незнакомца, по-прежнему шли прямо, но пес, забыв о них, устремился куда-то вбок, моментально потерявшись в зеленой каше. Из чащи не долетало ни звука, и спасатели некоторое время вслушивались в тишину, пытаясь понять, что происходит.
      – Может, за лисой побежал? – предположил участковый, которому надоело торчать на одном месте.
      – Граф не бегает за лисами, – объяснил Величко. – Он обучен находить людей, попавших в беду. Вот так ни с того ни с сего он мог свернуть только в одном случае – если почуял где-то совсем рядом человека. И скорее всего, этот человек ранен.
      – Тогда это, может быть, наш колченогий? – предположил Макс. – Сделал где-то там круг и вернулся обратно. Сейчас Граф его найдет, и мы узнаем, при каких обстоятельствах у него отобрали рюкзак.
      Из-за деревьев послышался тревожный собачий лай.
      – Нашел, – сказал Величко и, не раздумывая, пошел туда, откуда доносился лай.
      Остальные потянулись за ним. Конюхов подумал и все-таки расстегнул кобуру, висящую у него на поясе. «Береженого бог бережет, – подумал он. – Сколько ребят полегло из-за того, что постеснялись заранее пистолет достать!.. Собака, допустим, жива, но это ничего не значит. Варианты всякие бывают».
      Они прошли через густой лесок, большую часть деревьев в котором составлял американский клен, и вдруг очутились на неширокой просеке, образовавшейся, видимо, естественным путем, в результате небольшого пожара. Место это густо заросло какими-то розоватыми лесными цветами на жилистых сочно-зеленых стеблях. На дальнем конце просеки стоял Граф и выжидательно смотрел на приближавшихся к нему спасателей. Прямо перед ним, уткнувшись лицом в траву, лежал человек.
      Он не двигался и, кажется, ни на что не реагировал. Граф попытался осторожно взять его за воротник, чтобы приподнять голову, но человек не почувствовал и этого. Голова опять бессильно упала на траву. Пес виновато посмотрел в сторону Величко.
      – Жив! – решил тот. – Пока жив. С мертвым бы Граф не стал так возиться.
      – Действуем! – коротко сказал Грачев и побежал.
      Сорвались с места и остальные. Они окружили место, где лежало тело, и Макс проверил, бьется ли у человека сердце. Он нащупал сонную артерию на шее лежащего и с озабоченным лицом обернулся к товарищам.
      – Точно жив! Но пульс очень плохой. Очень. Отходит, по-моему.
      Грачев и Мачколян сбросили рюкзаки и присели рядом. Мачколян осторожно перевернул человека на спину, и все ахнули.
      У раненого было опухшее с синеватым оттенком лицо, потрескавшиеся запекшиеся губы и закатившиеся под брови глаза. Грязно-желтая куртка и серые широкие брюки были перемазаны землей и зеленью – по ним спокойно и деловито бегали рыжие лесные муравьи, – а в животе, под изорванной в клочья рубахой, зияла огромная рана, сочащаяся кровью, гноем и слизью. Судя по всему, с этой жуткой раной человек полз по лесу уже не первый день, и по траве за ним тянулся грязный след.
      – О боже! – жалобным голосом сказал Кузовков. Его вырвало.
      Грачев рванул завязки рюкзака, извлек оттуда аптечку, быстрыми движениями вскрыл одноразовый шприц, наполнил его лекарством. Мачколян уже разрезал рукав раненого. Грачев вонзил иглу в синюшно-бледную кожу, ввел лекарство.
      – Обыкновенный кордиамин, – почему-то виновато сказал Грачев. – А что еще остается? Может быть, все же придет в себя.
      Остальные в полном молчании стояли вокруг, напряженно глядя на неподвижное тело. Только потрясенный Кузовков прятался где-то в кустах, шуршал листьями.
      Неожиданно раненый зашевелился, дернул тяжелыми веками. Мутный незрячий глаз уставился в упор на Грачева, из запекшегося рта вырвался не то стон, не то хрип:
      – Пи-и-и-ить!..
      Грачев резко обернулся, махнул рукой Максу.
      – А ему можно? – с сомнением спросил Макс.
      – Ему уже все можно, – нетерпеливо ответил Грачев, протягивая руку.
      Макс вложил в нее флягу. Грачев быстро свернул колпачок, поднес флягу к губам раненого. Тот с усилием глотнул, поперхнулся и закашлялся. Вода вырвалась у него изо рта, потекла по небритым щекам. Вдруг тело его свело судорогой – один раз, другой – и все кончилось.
      – Отмучился, бедняга! – негромко произнес Конюхов. – А мы даже не успели спросить, кто это его так.
      Грачев медленно поднялся, вытер рукавом вспотевший лоб, посмотрел на товарищей.
      – Что будем делать? – спросил он.
      – По всем правилам, следственную бригаду нужно вызывать, – сказал Конюхов. – Убийство. Не думаю, чтобы это он сам себе живот разворотил.
      – Да уж, – сказал Мачколян. – У самого, даже если сильно захочешь, так не получится.
      – Тут вот какой вопрос, старлей, – задумчиво сказал Грачев, глядя на мертвеца. – Если уж тут такие дела творятся, то ведь и Хамлясову с его людьми может не поздоровиться. А может быть, уже не поздоровилось. Может быть, кто-то из них именно сейчас кровью истекает? Я вот что предлагаю – мы вперед пойдем, а ты возвращайся на кордон. Оттуда или по мобильнику со своими свяжешься, или на нашей машине до города доедешь. Вот тебе ключи!
      Участковый сумрачно уставился на Грачева, немного подумал и ответил:
      – Удивляюсь я на тебя, командир! Куда это вы вперед пойдете, когда тут по людям стреляют? Я ведь «пушку» с собой унесу.
      – Ничего, у нас ракетницы имеются, – сказал Грачев. – И потом, я думаю, здесь уже давно не стреляют. Похоже, этот бедолага дня два мучился. Кстати, Станислав Сергеевич! Где вы там прячетесь? Вы же спутников Хамлясова всех видели. Этот человек случайно не из его группы?
      Кузовков с несчастным лицом подошел, шатаясь, ближе и встал так, чтобы не видеть трупа.
      – Да вы посмотрите внимательно! – рассердился Грачев. – Летающих тарелок не боитесь, а тут сдрейфили, понимаешь!
      Кузовков заставил себя повернуть голову, передернулся от ужаса.
      – Н-нет, этого человека я не знаю, – пробормотал он. – Его с Хамлясовым не было. Точно.
      – И нога у него в порядке, – деловито произнес Конюхов, обходя покойника кругом. – Значит, не тот, за кем мы гонимся. Может быть, в карманах?..
      Он обыскал покойника, разочарованно покачал головой.
      – Пусто! А ну-ка... – неожиданно он разорвал остатки рубашки на груди трупа.
      Все увидели, что кожа убитого сплошь покрыта татуировкой – ножи, церковные купола, еще что-то... Кузовкова опять затошнило.
      – Ну так я и думал! Покойник – блатной, – заявил Конюхов. – Понимаете, что это значит? Вспомните, что я вам говорил. Определенно здесь бродит какая-то банда. Вы точно не хотите вернуться?
      – Хотим, – сказал Грачев. – Но не можем. Если с Хамлясовым что-то случится, у нашего начальника будут неприятности. А он у нас один, начальник-то. Единственный и горячо любимый.
      – Понятно, – кивнул Конюхов. – Тогда вот что я вам скажу. Покойнику уже ни хрена не надо, да и есть у меня подозрение, что он по заслугам получил. Как говорится, туда ему и дорога. А вот вам без охраны ходить тут опасно. Короче, командир, остаюсь с вами.
      – А как же должностные инструкции, следствие, то-се? – спросил Грачев. – Так ведь можно и звездочки лишиться.
      Конюхов махнул рукой.
      – Я ведь простой участковый, – сказал он. – Какой с меня спрос? И потом, главное не то, как сделаешь, а как доложишь. Мне ведь поручено вам помогать. Вот я и помогаю. А ввиду сложности обстановки многое простить можно. Короче, остаюсь.

Глава 11

      Лесник подошел к лежащему на земле человеку неторопливо, переваливаясь на ходу, как медведь. Наклонился, взял в руки чужое ружье, разрядил его и огляделся по сторонам. Высмотрев поблизости подходящее дерево, размахнулся и с силой двинул ружьем по кряжистому, покрытому лишайником стволу. Приклад разлетелся в мелкие щепы. Лесник брезгливо отшвырнул в кусты искореженные стволы и опять повернулся к своему пленнику.
      – Что ж ты делаешь, сука! – с тоской сказал тот. – Ружье-то при чем?!
      – Поменьше лайся! – ответил лесник. – Я ведь и обидеться могу. А ружьишко сейчас в лесу лишнее. Не сезон. У меня шалить нельзя.
      Лежащий на земле человек приподнял голову, всмотрелся в лесника.
      – Черт! Так это ты, что ли, Петр Игнатьич? – с досадой спросил он. – Лесник, что ли? Не признал я тебя с испугу... Ты что же себе позволяешь, а?
      Лесник подошел ближе, наклонил голову.
      – Ага, Тарасов! – сказал он удовлетворенно. – А я-то думаю, откуда мне этот голос знаком?
      – Ну ладно, хорош дурить! – уже сердито сказал Тарасов. – Долго я еще тут валяться буду?
      – А ты полежи, подумай, – посоветовал лесник. – О правилах и сроках охоты, например. Самое время, я считаю. И не вздумай увильнуть – Пиночет живо глотку перехватит. Полежи-полежи!
      – Да не охотился я! – с тоской выкрикнул Тарасов. – К ученым нанялся в проводники, ясно? Из Москвы ученые – приехали к нам пришельцев изучать. А дорог в лесу не знают. Вот я и нанялся на болота их проводить.
      Лесник снял с плеча ружье, неторопливо присел на пенек напротив лежащего, поставил ружье между колен и принялся доставать из кармана сигареты.
      – Нескладно врешь, Тарасов! – с осуждением сказал он, закуривая. – На болота совсем в другую сторону идти нужно. И я еще не глухой. Выстрелы в чаще слышал. Да и из стволов твоих воняет, как из кочегарки. В кого палил? Лося выследил?
      – Ты в своем уме, Петр Игнатьевич? – сказал Тарасов. – Видишь же, пустой я.
      – А я откуда знаю, что ты задумал? – рассудительно заметил лесник. – Может, у тебя где тележка припрятана? Тушу разделал, а теперь по частям вывозить будешь. Откуда я знаю?
      – Да какая тележка?! – возмущенно закричал Тарасов. – Сам же знаешь, что ерунду говоришь. Ну стрельнул я – так, для пробы. Что тут такого?
      – Для пробы, говоришь? – Лесник выпустил изо рта клуб дыма и, прищурив глаз, посмотрел на Тарасова. – Жалко, ты зеркала с собой не носишь. Посмотрел бы сейчас на себя. По твоему же виду все ясно – гнал зверя как проклятый. Изгваздался аж весь! И еще будешь мне шарики вкручивать – для пробы!
      – Не гнал я никакого зверя, Игнатьич! – дрогнувшим голосом проговорил Тарасов. – Богом клянусь.
      – У меня к таким, как ты, веры нет, – спокойно заметил лесник. – Вот я сейчас покурю и пойдем.
      – Куда?
      – А туда, откуда ты пришел. Смотреть будем, как ты для пробы стрелял. И сразу предупреждаю – найду зверя, держись! Жалеть не буду – измордую так, что жена не узнает. Штрафами вашего брата, браконьера, не возьмешь!
      – Да пошел ты! – мрачно сказал Тарасов. – Никуда я с тобой не пойду. Мне домой надо.
      – Пойдешь, – убежденно ответил лесник. – Захочу, так побежишь. На Пиночета посмотри. Пойдешь как миленький.
      Наступила короткая пауза. Лесник докурил сигарету, заплевал ее и тщательно растер окурок каблуком.
      – Поднимайся! – сказал он. – Веди показывай, чего в моем лесу натворил. И лучше, если не будешь мне мозги туманить – быстрее твои мучения кончатся.
      Тарасов встал, хмуро посмотрел на здоровенного черного пса, на лесника, потом уставился себе под ноги и неожиданно сказал:
      – Слышь, Игнатьич, может, решим все по-хорошему? Ты ведь меня давно знаешь. Вроде как не совсем чужие. Ты – мужик злой, с характером, но все знают, что ты в ментовку людей не сдаешь. За это тебя все уважают...
      – Ты мне зубы не заговаривай, – оборвал его лесник. – А в ментуру я вас не сдаю по одной причине – это для вас не наказание. Подумаешь, штраф возьмут! С вас это как с гуся вода. А мое учение надолго запоминается.
      – Тут такое дело, Игнатьич, – совсем мрачно сказал Тарасов, – твое учение тут ни к чему. Я в лесу человека завалил.
      Лесник быстро взглянул на него, нахмурил лоб и опять полез за сигаретой.
      – Не врешь? – деловито спросил он, чиркая спичкой.
      Тарасов молча взглянул ему прямо в глаза.
      – Понятно, – сочувственно произнес лесник. – И как же тебя угораздило, Тарасов? Только давай всю правду. Я не следователь – меня обманывать бесполезно. Случайный выстрел или умышленное злодейство?
      – Жизнь свою защищал. Самооборона, – объяснил Тарасов. – В меня-то тоже стреляли. Мои выстрелы ты слыхал, а что из пистолетов палили – не понял, что ли?
      – По правде говоря, удивился маленько, – признался лесник. – С тех пор как три года назад тут пьяные офицеры тир устроили с шашлыками, ничего похожего не было. И кто же это тебя?
      – Короче, тут такая история... – заговорил Тарасов.
      Лесник Серов был уникальным человеком. Обладая крутым нравом, огромной физической силой и отчаянным характером, он давно стал грозой всех местных браконьеров. Спуску он никому не давал, хотя уследить за всем, конечно, не мог. Его боялись и ненавидели, но больше все-таки боялись. Однако он действительно никогда и никого не отдавал в руки правосудия и этим снискал к себе определенное уважение. При этом он был человеком себе на уме и, например, охотничьим забавам большого начальства никогда не препятствовал. Наоборот, создавал, как говорится, режим наибольшего благоприятствования, за счет чего имел довольно крепкие тылы и за свое положение мог не опасаться. Тех самых гуляк-офицеров, о которых он рассказывал Тарасову, Серов самолично тогда вздул, повязал и сдал в комендатуру. Скандал получился крупный, начальник воинской части был в бешенстве, но Серова защитило городское руководство. Браконьеры помельче время от времени сговаривались отомстить леснику, но до настоящего дела никогда так и не доходило – все знали, что в драке Серов пойдет до конца.
      Тарасов в целом испытывал к леснику неприязнь, но отдавал ему должное – стукачом тот никогда не был. Теперь, попав в крайне щекотливую ситуацию, Тарасов счел за благо рассказать Серову все. Запирательство действительно могло выйти ему боком, лесник вранья не прощал.
      Но зато теперь судьба Тарасова была целиком в его руках. От лесника зависело, как поступить – сдать Тарасова в руки правосудия или отпустить на все четыре стороны. Тарасов постарался быть в своих признаниях как можно убедительнее и для этого даже изложил Серову все свои соображения насчет тех целей, которые могли наметить себе бандиты. Он напомнил о событиях двухлетней давности и поделился своими предположениями о том, что где-то в районе Черной Топи могут быть припрятаны денежки.
      Серов выслушал все очень внимательно, но по его непроницаемому лицу невозможно было понять, что он думает. Когда Тарасов закончил свою исповедь, лесник неожиданно угостил его сигаретой, опять закурил сам и въедливо поинтересовался, почему, если бандитам нужен был проводник, они стали стрелять в него, а потом вдруг прекратили преследовать.
      – Не вдруг, Игнатьич! – умоляющим голосом сказал Тарасов. – Говорю же, одного из них завалил! И еще одного подранил, кажется... И это вопрос, прекратили они или нет. Может, они сейчас за кустами крадутся...
      – Это вряд ли, – покачал головой Серов. – Пиночет их давно бы учуял.
      – А стрелять они начали, когда увидели, что я уйти могу, – продолжал Тарасов. – Они же боятся, что я в ментовку стукну.
      – А ты, значит, не стукнешь? – Лесник прошелся по нему испытующим взглядом.
      – Только этого еще не хватало! – горячо произнес Тарасов. – Зачем мне лишняя головная боль? У меня своя жизнь.
      – А как же насчет москвичей? Они ведь тоже живые. А ты, выходит, их подставил?
      – Своя рубашка ближе к телу, Игнатьич, – проникновенно сказал Тарасов. – Сам знаешь, у меня семья, дети. За чужих людей шкурой рисковать не хочу.
      – А за два «лимона», которые в лесу припрятаны, тоже не желаешь рискнуть? – хитро прищурился Серов.
      Тарасов замахал руками.
      – Лучше, знаешь, синица в руках, – убежденно заявил он. – Я этих денег не видел. Это я думаю так, что припрятаны, а на самом деле, кто знает? Да и не надо мне их. Я человек не гордый – своим трудом проживу.
      – Знаю я твои труды, – сурово сказал лесник. – Ну ладно. Пошли посмотрим, правду ты мне наговорил или лапши на уши навешал. Если не соврал, один разговор будет, а если голову мне морочил, то совсем другой... Пиночет, ко мне!
      Тарасову совсем не хотелось возвращаться на то место, где только что разыгралась трагедия, но под мрачным взглядом лесника и кровожадным – Пиночета он не посмел прекословить. Они пошли лесной тропой – Тарасов впереди, лесник с ружьем наперевес за его спиной. Жарко дышащий Пиночет почти бесшумно носился рядом, обнюхивая каждое дерево и каждую былинку вокруг. Беспокойства он не проявлял, и постепенно Тарасов уверился, что бандиты все-таки потеряли его след.
      Однако, когда подошли к холму, густо поросшему кленом, Тарасов невольно начал волноваться. Без оружия и практически под конвоем он чувствовал себя голым. К тому же теперь его начинало по-настоящему страшить то, что он натворил. Что ни говори, а убийство есть убийство. До сих пор Тарасову случалось направлять ружье только на животных. Теперь было совсем другое.
      Они перевалили через холм и стали приближаться к тому месту, где произошла перестрелка. Тарасов был мрачен, дышал часто и прерывисто. Лесник исподлобья посматривал на него и думал о чем-то своем.
      Вдруг Пиночет сорвался с места и помчался вперед. Под большим раскидистым деревом он остановился как вкопанный и обернулся.
      – Ну-ка стой тут! – строго сказал лесник и, вытянув руку, оттолкнул Тарасова. – Без тебя разберемся.
      Он неторопливо подошел к месту, где стоял пес, и тихо присвистнул. Под деревом, впившись ногтями в землю, лежал человек в грязно-желтой куртке. Трава под ним была перепачкана кровью. Чуть поодаль на плоском камне валялась латунная гильза от пистолетного патрона. Пиночет добросовестно обнюхал раненого и вопросительно посмотрел на хозяина.
      – По сторонам смотри! – сурово сказал лесник и сам очень внимательно окинул взглядом склон противоположного холма.
      Не увидев ничего подозрительного, он присел возле раненого, проверил пульс. Человек был жив. Почувствовав прикосновение, он с трудом повернул голову и устремил на Серова осоловевший взгляд. Несколько секунд он всматривался в незнакомое лицо, пытаясь сообразить, кто перед ним, а потом, задыхаясь, проговорил:
      – Чего смотришь, мужик? Продырявили меня, не ясно, что ли? Весь ливер вылез!.. Вытащи меня отсюда, в натуре!..
      Лесник задумчиво почесал крупный нос, украдкой посмотрел в ту сторону, где за деревьями остался Тарасов.
      – Куда же тебя тащить, голуба? – спокойно сказал он раненому. – Как-то и не соображу сразу. Вправо? Влево? Тут, куда ни тащи – везде одно, лес.
      – Ты дурочку не ломай! – зло просипел бандит. – До места меня вытащи! В больницу. Ранен я!
      – Это я вижу, что ранен, – сказал лесник. – И как только тебя угораздило? У нас тут ведь больниц нет. Лес тут.
      – Чего заладил – лес, лес? – хрипящим и булькающим голосом выдавил из себя раненый. – До первой машины вытащи! Бабки получишь, ну! У моих корешей много бабок...
      – Бабки? Это уже разговор, – кивнул Серов. – Только ты погоди, мне одно дело нужно сделать. Я сейчас вернусь. Пиночет, стеречь!
      Лесник поднялся и возвратился к Тарасову. Тот был бледен и смотрел на Серова со страхом.
      – Значит, так, голуба! – холодно сказал лесник. – Труп на тебе теперь.. Значит, не соврал ты, и это хорошо. А вот что убил, это, конечно, плохо. Как дальше-то жить думаешь?
      – Не стукнешь – буду дальше жить, – прямо глядя в глаза Серову, сказал Тарасов. – Жизнь такая штука – что бы ни случилось, а жить надо.
      – С повинной не хочешь идти?
      – А кто мне поверит? Свидетелей нету, а этих ищи-свищи.
      – Это верно. Человеку у нас не верят, – сказал лесник. – А я вот поверил. Ясное дело, плохого ты не хотел, а вышло, понимаешь, плохо. Но ты нос не вешай. Могло ведь и хуже быть. Ступай домой и помалкивай, понял? Возьму твой грех на себя.
      – Правда, что ли, Игнатьич? – растроганно сказал Тарасов. – Я твой должник, Игнатьич! Что хочешь...
      – Хочу, чтобы ты язык за зубами держал! – перебил его лесник. – Ни единой живой душе, понял! Я в соучастники не просился, а за доброту мою тем более страдать не хочу.
      – Никому! – торжественно произнес Тарасов. – Матери родной не скажу!
      – Ну, ступай! – повелительно прикрикнул лесник. – И чтобы я тебя здесь больше не видел, понял?!
      Тарасов встрепенулся, повернулся кругом и, втянув голову в плечи, затрусил вверх по склону. Через минуту шелест смыкающихся за ним ветвей затих, и лесник не спеша возвратился к раненому.
      Тот ждал его, чуть приподнявшись на локтях и напряженно вытянув шею. Эта поза доставляла ему, по-видимому, немалые мучения, но он терпел. Его лицо, обезображенное гримасой боли, светилось надеждой.
      – Ну что, заметано? – пробормотал он, пытаясь выдавить из себя улыбку.
      Лесник, не отвечая, присел с ним рядом на траву, критически посмотрел на кровавые лохмотья, свешивающиеся из-под желтой куртки.
      – Здорово засадили! – сказал он. – Кто это тебя?
      – Так, сука одна, – нетерпеливо ответил раненый. – Ты короче говори. Хреново мне.
      – Говорить будешь ты, – отрезал лесник. – И всю правду. Если расскажешь все как на духу, может, будешь жить.
      На лице бандита появилось выражение глубочайшей досады.
      – Что ж ты, падла...
      – Не груби! – предостерег лесник. – Я грубостей не люблю. У тебя ведь, голуба, положение хуже не придумаешь. В животе дыра, кореша тебя бросили, да и «пушку» твою унесли. Так что козырей у тебя нету, голуба, – ни одного! А ты грубишь.
      – Ладно, – сдаваясь, сказал раненый. – Чего тебе от меня надо?
      – Кто ты и откуда – это мы опустим, – решил лесник. – Каждый имеет право на свои маленькие тайны. Лучше скажи мне, что ты в здешних лесах делаешь? Сокровища ищешь?
      Раненый пристально и недоверчиво посмотрел ему в глаза. Взгляд лесника был невозмутим.
      – Ну, видишь, я все знаю, – сказал наугад Серов. – Одного не знаю, где вы эти сокровища припрятали. А ты мне скажи. Ну чего тебе теперь-то жаться? Они же тебе все равно не достанутся. Очнись! Твои подельники тебя здесь подыхать оставили, ты же понимаешь. Или надеешься, что они на обратном пути сюда завернут – «вот тебе, голуба, твоя доля»? И на что она тебе – на похороны только...
      В глазах раненого мелькнуло мрачное удовлетворение.
      – Слышь, мужик, а ты по делу базаришь, – пробормотал он. – Такой расклад получается, что надеяться мне пока не на что. Али, гад, ушел! Как собаку здесь бросил! Ну так пускай, падла, подавится своей зеленью! Правильно я говорю?
      – В самую точку, голуба! – подтвердил лесник. – Значит, доллары ищете? Те самые, которые два года назад в Боровске грабанули?
      – Ага, только меня тогда здесь не было. Тут Максим работал. Али с ним был и еще человек шесть. Уходили лесом, с проводником. Через болота, короче. Там на болотах ящики с деньгами оставили – так Максим захотел. А когда проводник их через болота перевел, Максим всех кончил. Али чудом спасся. Потом на два года на дно ушел – Максима боялся.
      – А чего сейчас расхрабрился?
      – Так Максима менты подстрелили. Теперь для Али зеленый свет. Вот он нас и собрал...
      – Значит, на болотах?
      – Ага, есть тут у вас какая-то Черная Топь. Вот там на острове, где церковь порушенная.
      – Есть такая, – подтвердил Серов. – А что за москвичи, к которым вы прибились?
      – Ученые какие-то. Тоже в Черную Топь собрались. У них проводник местный был, но он сбежал. Почуял что-то. Это он меня...
      – Как же теперь без проводника? – поинтересовался лесник.
      – Вообще-то мы какого-то лоха нашли. Но он от нас тоже сбежал. Потом к тем москвичам прибился. Али теперь надеется, что он их через болота проведет. Только вряд ли, убогий он какой-то и ногу подвернул.
      – Что же все от вас сбегают-то? – с усмешкой сказал лесник. – Или страшные такие? Сколько вас всего?
      – Теперь без меня трое. А москвичей человек девять. А ты, мужик, или сам банк сорвать хочешь? Гляди, обожжешься!
      – Ну ты скажешь тоже! – добродушно проговорил Серов. – Мне деньги не нужны. Тем более зелень эта. Что я с ней делать буду?
      – Не свисти! – недоверчиво протянул раненый. – Я еще ни разу в жизни не видал таких, которым бабки не нужны были бы.
      – Так сейчас посмотри, – посоветовал лесник. – Я просто твоих корешей предупредить хочу, что через Черную Топь кто попало не пройдет. Тут опытный человек нужен. А то сгинут не за понюх табаку.
      – Туда и дорога, – мрачно сказал бандит. – А ты, если башлями не интересуешься, так сделай христианское дело – доставь меня в больничку!
      – Так это еще с какой стороны посмотреть, христианское это будет дело или нет, – сказал лесник, поднимаясь. – Сдается мне, что спешить с этим не стоит.
      На шее раненого натянулись жилы. Из последних сил он рванулся вперед, пытаясь схватить лесника за сапог. Из груди его рвались бессвязные ругательства.
      – Не трать силы, голуба, – брезгливо посоветовал Серов. – Они тебе еще понадобятся. Если больницей интересуешься, то ползи все время на юг. Может, и приползешь, бог даст. Ко мне, Пиночет! Ищи!
      Он повернулся спиной к раненому и, не обращая внимания на несущиеся вслед проклятья, пошел вслед за псом, который уже штурмовал следующий холм.
      Пиночет не ошибся в выборе направления, но бандиты, видимо, уходили в большой спешке и оторвались порядочно. Лесник нашел их бивак примерно через час. Никаких сомнений в том, что бандиты останавливались именно здесь, быть не могло. На поляне была примята трава, валялись окурки и остались отпечатки грубых башмаков. Но самое главное – в кустах валялся раскрытый рюкзак. Внутри оказались банки с консервами, краюха хлеба, газированная вода в пластиковой бутылке. Осмотрев все, лесник покачал головой.
      – Питанием разбрасываются, уркаганы! – неодобрительно сказал он. – Пустой народ! Ничего по-человечески сделать не могут. В Черную Топь собрались, понимаешь! Вот до чего жадность доводит!
      Он пошел дальше, внимательно наблюдая за реакцией пса. Теперь следовало быть осторожнее – в любую минуту они могли выйти на бандитов. А в планы Серова это пока не входило.
      Он знал Черную Топь вдоль и поперек. Бывал и на островке, затерянном посреди болот. Пробраться туда можно было только по узким незаметным тропам. Место было гиблое. Сколько там пропало любопытного народа, никто не знал даже приблизительно. Но не всегда причиной тому было болото. Вот, например, два года назад какой-то залетный Максим положил здесь пять человек своих и проводника в придачу. Проводник, конечно, дядя Федор – он пропал два года назад. К этому старику Серов благоволил и, узнав про его гибель, испытал сожаление.
      Дядя Федор лес знал и меру соблюдал точно, хотя деньги любил. Деньги его и сгубили. Теперь даже трупа его не сыщешь. Черная Топь если засасывает, то назад уже не отдает. Серов не помнил, чтобы кого-то из пропавших здесь находили.
      Серов за большими деньгами никогда не гнался, хотя возможности такие у него были. На его месте, если с умом, можно было такие дела проворачивать! Но Серов не увлекался. Увлечешься, потеряешь голову, а тебя, глядь, уже съели. Покой был ему куда дороже. Но сумма, о которой шла речь сейчас, поразила и его. Имея два миллиона долларов, можно было устроить себе такую жизнь, какую они с бабой только в телевизоре видели. Побаловать себя на старости лет под каким-нибудь южным солнцем. Носить костюмы из тонкой шерсти, пить дорогие напитки, а вечером гулять по набережной, где все деревья оплетены электрическими лампочками, – Серов видел такое в какой-то передаче – красиво. Иногда он представлял, что будет, если весь их лес увешать лампочками. Получалось совсем не то – какой-то дурдом. Все-таки во всем должна быть мера.
      А главное, чтобы получить эти два миллиона, ничего не надо было делать – ни убивать, ни грабить. И вообще, эти деньги вроде бы теперь ничьи. Кто догадается, где они и у кого? Серов краем уха слышал в городе, что власти махнули рукой на расследование. Украденные купюры были небольшого достоинства, не помечены. Одним словом, что с воза упало, то пропало. Так что с этой стороны совесть у Серова была абсолютно спокойна.
      Оставалась, конечно, закавыка – даже две. Нет, три. Во-первых, банда. Эти просто так добычу не отдадут. Во-вторых, москвичи. Горластые, бесцеремонные, всюду сующие свой нос. Лишние свидетели. И в-третьих, Серов хотел знать точное место, где спрятаны деньги. Островок в Черной Топи небольшой, но искать на нем клад можно хоть сто лет. Их в распоряжении Серова не было.
      Но он собирался решать эти вопросы по возможности мирно, без крови и лишнего шума. Конкретного плана пока не было. Он еще не до конца разобрался в ситуации. Бандиты упустили проводника, но предпочли вернуться обратно. Рассчитывают прорваться через болота с москвичами? Но ведь те тоже остались без проводника. Теперь у них в этом качестве какой-то малахольный, да еще одноногий. Вообще-то Серову это на руку – только идиот рискнет идти в Черную Топь без знающего человека. Москвичи – публика нахальная, но они не идиоты. Скорее всего, они раздумают штурмовать болота и повернут назад. С бандитами сложнее. Эти ради денег ни перед чем не остановятся. Но какой они изберут вариант, Серов не знал и решил вначале разведать все хорошенько. Лес был его домом, он знал здесь каждую тропинку и не боялся, что его застанут врасплох. К тому же с ним был Пиночет.
      Настигли бандитов они, когда по лесу уже поползла предвечерняя прохлада. Наверное, встреча произошла бы раньше, но, похоже, потерпев неудачу в погоне за Тарасовым, бандиты открыли для себя черную полосу. Разыскивая лагерь москвичей, они заблудились и долго кружили, возвращаясь на одно и то же место. Серов, не желая выдать себя, вынужден был терпеливо повторять все их выкрутасы, позволяя себе лишь мысленно отпускать по адресу этих бестолковых людишек цветистые ругательства.
      Наконец они, кажется, нашли верное направление и двинулись прямиком в сторону Черной Топи. Однако до болот они не дошли и остановились на привал посреди небольшой поляны. Серов подобрался к ним довольно близко, но того, что его могут заметить, не опасался – бандиты настолько вымотались, что не испытывали ни малейшего желания знать, что творится вокруг них.
      Они попадали на траву, разбросав как попало свои рюкзаки, и несколько минут угрюмо молчали. Серов сразу сообразил, кто у них главный: раненый бандит называл его Али – это был ладный светловолосый парень со шрамом на левой щеке. Едва освободившись от поклажи, он сразу же достал сигарету и закурил, сосредоточенно уставившись в одну точку и глубоко о чем-то задумавшись.
      Другие двое, длинноволосый молодой человек, похожий на завсегдатая дискотек, и совсем неприятный тип со злым туповатым лицом, принялись открывать консервы. Все происходило в полном молчании до тех пор, пока Али вдруг не поднял голову и не сказал:
      – Чего расселись, мать вашу? Я сказал – посмотреть, далеко эта шобла или нет. Успеете пожрать. Ну-ка, Валет, сгоняй проверь!
      Неприятный тип, который уже принялся с чавканьем поглощать содержимое консервной банки, открыл рот и обиженно уставился на Али.
      – В натуре, почему нельзя пожрать? – возмутился он. – Крутимся весь день, как бобики, и даже пожрать спокойно нельзя! Куда они денутся, эти сволочи? Никуда не денутся!
      – Серьезно, Али, давай заправимся, – поддержал его длинноволосый. – Вечер уже. Мы же не железные. А московские и так никуда не денутся. Тоже небось жрать сели. Не пойдут же они на ночь глядя через болото.
      – Я должен знать точно, где они есть, Студент! – зло сказал Али. – Вам бы только брюхо набить. А если сейчас кто-нибудь из них сюда забредет? Они не должны знать, что мы рядом.
      – Как забредет, так и убредет, – мрачно сказал Валет. – Замочим, и все.
      – Одного уже замочили! – кривя рот, сказал Али. – Уже небось в ментовке стучит. Упустили, козлы! В руках уже был! И Тушканчика упустили!.. Ну, смотрите, козлы, в третий раз оставите без проводника – на руках через болота понесете!
      Подельники выслушали его с хмурым вниманием.
      – Ты, конечно, извини, Али, – осторожно, но твердо сказал затем Студент, – но стоит напомнить, что ты тоже с нами был.
      – Закрой хлебало, умник! – огрызнулся Али.
      Студент пожал плечами и уткнулся носом в банку с тушенкой. Али с отвращением швырнул в сторону окурок и развязал свой рюкзак.
      – Ладно, давайте сначала пожрем, – неожиданно мирным тоном сказал он.
      И в этот момент за его спиной на противоположном конце поляны колыхнулась ветка. И хотя от внимания лесника этот факт не укрылся, никто из бандитов ничего не заметил. Ветка еще раз дрогнула, встала на свое место и больше не шевелилась.

Глава 12

      – Это черт знает что такое! – с тихой тоской сказал уфолог Васяткин, убивая на своей шее очередного комара, рубинового от выпитой крови. – Если оценивать по количеству этих тварей, то место и в самом деле аномальное. Я таких зверей еще нигде не встречал. Мы с Ниночкой глаз не сомкнули, представляете, Гриша? И ничто их не берет – ни мазь, ни дым, ни ультразвук. Профессор нам дал какую-то импортную штуку на батарейках – утверждает, что комар к ней ближе, чем на сто метров, не подлетает. А видите, что творится?.. – Он развел руками и тут же с остервенением принялся лупить себя по щекам. – Проклятье!
      Его жена, по макушку закутанная в куртку с капюшоном, ничего не сказала, но ее грустный взгляд говорил лучше всяких слов. Бедняжка тоже страдала от комаров.
      Корнеев сумрачно посмотрел на обоих, снял с плеча карабин и присел на бревно, положенное возле костра. Он только что вышел из леса. Его ветровка была мокрой от росы, и комары его кусали не меньше других. Но Корнеев, кажется, даже не замечал этого.
      – А где Крупицын? – спросил он. – Кажется, он сейчас должен дежурить?
      – Я же говорю, мы с Ниночкой заснуть не можем! – простонал Васяткин. – Зачем же человек будет мучиться, если мы все равно здесь сидим? Пусть поспит. Ах черт! – снова послышался звонкий шлепок.
      – На удивление крепкий сон у наших, – недовольно заметил Корнеев. – Если учитывать, в какое положение мы попали, то это просто патология какая-то! Не к добру это.
      – А что, вы думаете, эти все-таки рискнут на нас наехать? – осторожно спросил Васяткин, кивая в сторону леса. – Нас ведь в два раза больше.
      – Зато спим мы в два раза крепче! – в сердцах сказал Корнеев. – А я предупреждал – бандиты совсем рядом. Они выслеживают нас.
      – Господи, что вы такое говорите? – с ужасом произнесла Васяткина. – Не могу поверить. Бандиты в лесу! Они нас выслеживают. Зачем?!
      – Затем, что им очень понравился кошелек Хамлясова, – сердито ответил Корнеев. – Прикинули, сколько тут таких кошельков можно грабануть, и вот вам результат.
      – Но ведь у вас ружье, – робко напомнила Васяткина. – Неужели они решатся?
      – Ружье! – фыркнул Корнеев. – Полагаете, они ружья никогда не видели? Нет, уходить надо отсюда. Пойду будить Хамлясова, – добавил он, вставая.
      – Да ведь солнце еще не взошло, – неуверенно сказал Васяткин. – Борис Александрович психовать будет.
      – Да и черт с ним! – на ходу обронил Корнеев.
      Он откинул полог палатки и бесцеремонно растолкал Хамлясова. Тот открыл дикие спросонья глаза, невнятно выругался и захотел перевернуться на другой бок.
      – Подъем, Борис Александрович! – строго сказал Корнеев. – Потом отоспитесь. Решать надо, что делать.
      – Идите к черту! Что за безобразие? Еще ночь на дворе! – возмущенно пробормотал Хамлясов.
      – Рассвет уже, – неумолимо возразил Корнеев. – А для руководителя вы чересчур сонливы. Нехорошо это.
      – Кто вы такой, чтобы судить меня? – с вызовом сказал Хамлясов, но тем не менее из спального мешка вылез.
      Сердито сопя, он надел башмаки и следом за Корнеевым молча вышел из палатки.
      Небо над лесом понемногу светлело. На траве лежала роса, а со стороны болота наползал молочно-белый туман. Сизый дым от костра стелился по траве. Хамлясов обвел взором печальный пейзаж вокруг и передернул плечами.
      – Зябко! – пожаловался он. – Так что случилось? Какого черта вы разбудили меня в эдакую рань?
      Корнеев посмотрел ему в глаза.
      – Я всю ночь караулил наших соседей, – сказал он. – Они все еще на той поляне, что и вчера. По-прежнему их трое. Куда делся четвертый – ума не приложу. Возможно, они затевают какую-то хитрую комбинацию. Пока у них все спокойно, дрыхнут.
      – И это все, что вы мне хотели сказать? – сдвинул брови Хамлясов. – Ну спасибо, удружили! Они, видите ли, дрыхнут! Не мешало бы и нам выспаться!
      – Некогда, – отрезал Корнеев. – Последний раз вам говорю, уходить надо отсюда, пока беды не случилось. Прямо сейчас уходить, не задерживаясь. Вещи у нас собраны...
      Хамлясов подозрительно уставился на него и передернул плечами.
      – Что за чушь вы несете? – негодующе произнес он. – Как это – уходить? Я еще вчера сказал, что исследования будут продолжены. Я расцениваю ваше предложение как провокацию.
      – Борис Александрович, – ровным голосом сказал Корнеев. – Пока что мы не нашли здесь ничего интересного, а неприятностей уже вагон. Мы находимся в глуши, помощи ждать неоткуда, а за спиной у нас крутятся, мягко говоря, подозрительные типы. Вы слышали вчера выстрелы в лесу?
      – В лесу всегда выстрелы, – раздраженно сказал Хамлясов. – Охотники... Вы сами охотник, должны понимать. А что касается подозрительных, то на них просто не нужно обращать внимания. Собака лает, а караван идет. Нас здесь шесть здоровых мужиков! У вас – карабин. Пусть только сунутся!
      – Они сунутся, – пообещал Корнеев. – Когда мы меньше всего будем этого ожидать. А кроме мужиков, у нас есть две женщины. О них тоже нужно подумать.
      – Вы ничего не понимаете, Корнеев! – едва сдерживая себя, сказал Хамлясов. – Мы год готовились к этой экспедиции. Мною подписан ряд контрактов, которые невозможно нарушить. Видеоматериал заранее куплен одним из телеканалов. Что вы предлагаете им показать – как мы драпаем по кустам от каких-то хулиганов? Стыдно! Стыдно и невозможно. Тем более мы уже подошли к самому интересному месту.
      – Кстати, насчет места, – упрямо заявил Корнеев. – Место опасное. Никто из нас здешних троп не знает. Проводник наш сбежал. Поступил, между прочим, разумно, хотя и неэтично, – видимо, знает, с кем имеет дело. Так с кем вы собираетесь обследовать болота?
      – У нас есть Шпагатов.
      – Шпагатов вызывает у меня большие сомнения. По-моему, он самозванец, а не проводник.
      – Я так не думаю. Солидный человек. Местный.
      Корнеев с любопытством посмотрел на профессора. Назвать Шпагатова солидным человеком можно было только в шутку. Но Хамлясов говорил это с самой серьезной миной. Что это было – недомыслие или обыкновенная глупость? Корнеев до сих пор не мог разобраться в Хамлясове. Прежде он не был с ним знаком, лишь читал публикации в прессе о чудаке, который повсюду ищет следы пришельцев, барабашек и прочей нечисти. Паранормальные явления Корнеева не интересовали, но в его графике образовался свободный промежуток, и из чистого любопытства Корнеев откликнулся на газетное объявление, в котором профессор извещал о наборе в экспедицию. Деятельность исследовательской группы его разочаровала, ему показалось, что профессорская свита занимается любительщиной, но места, куда они приехали, были красивые и действительно обладали какой-то загадочной притягательной силой. В своих странствиях Корнееву приходилось бывать на болотах. Будь обстановка спокойной, он сам бы не отказался побродить по Черной Топи. Но, имея за спиной врага, который в любую минуту может вонзить нож в спину, это было чистым безумием. К сожалению, Хамлясов не желал ничего слушать.
      – Дебаты закончены, – заявил он. – Решаю здесь я. И мы из Черной Топи никуда не уйдем. Впрочем, вас лично я не держу. Вы вольны делать все, что вам угодно.
      Он круто развернулся и зашагал прочь с большим достоинством. Корнеев пожал плечами. Один он уйти не мог, это было очевидно. Но сидеть сложа руки он тоже не мог. Корнеев решил поговорить с врачом Шиловой. Из всех членов группы она казалась ему наиболее рассудительным человеком. И она меньше других зависела от Хамлясова.
      Заговорил он с Шиловой за завтраком. По какой-то своей привычке она всегда сидела чуть-чуть отдельно от остальных, и Корнеев этим воспользовался. Подсев к ней, он полушутливо осведомился:
      – Не возражаете? Знаю, что вы любите одиночество, но я не собираюсь вас охмурять. У меня к вам деловой разговор.
      Шилова иронически посмотрела на него и негромко сказала:
      – Хорош кавалер! С первой фразы не оставляет женщине никакой надежды. Могли бы хоть из вежливости сделать вид, что хотите меня охмурить. Неужели я настолько плохо выгляжу?
      – Выглядите вы нормально, – поспешил успокоить ее Корнеев. – Вы даже очень хорошо выглядите. Но охмурять вас я все равно не буду. Не в моих правилах. А потом, мне действительно нужен ваш совет.
      – Правда? У вас что-то болит? – удивилась Шилова. – С виду такой крепкий мужчина. Настоящий человек с ружьем.
      – Это карабин, – поправил ее Корнеев. – И у меня ничего не болит. Меня беспокоит Хамлясов. Он совершает большую ошибку.
      – Вряд ли, – усмехнулась Шилова. – Из того, что я знаю про этого человека, можно сделать только один вывод: он всегда бьет в нужную точку. Взять, например, его «Международный институт паранормальных явлений», – с юмористической интонацией произнесла она. – Вообще-то чушь собачья. Но ведь у него имеется официальная лицензия, штат сотрудников, прекрасное помещение в центре Москвы, благословение властей и ряда действительно замечательных ученых. При этом вопрос о его собственном образовании остается открытым. Но это – тс-с-с! – только между нами. – Она тихо засмеялась.
      – Не в этом дело. Голова-то на плечах у него есть? Я сейчас пытался его убедить, что нам нужно вернуться, а он уперся, как баран.
      – А нам в самом деле нужно вернуться? – с интересом спросила Шилова.
      – А вы как думаете? Рядом с нами бродят какие-то непонятные типы. Вспомните, что рассказывал Шпагатов! Вспомните эту безобразную историю с долларами! А их угрозы? Вы считаете, что это пустой звук?
      – Вы меня пугаете, – серьезно сказала Шилова.
      – Я не спал. Наблюдал за этой троицей. Они по-прежнему находятся по соседству и не собираются уходить. У них есть оружие. Это не шутки.
      – Но чего же вы от меня хотите?
      – Вы лучше знаете всю эту компанию. Мы должны вместе убедить всех вернуться.
      – Боюсь, что не получится, – покачала головой Шилова. – Здесь все крепко-накрепко завязано на Хамлясове. И на деньгах, которые он платит. Если честно, то и мне было бы жаль лишиться заработка.
      – А жизни?
      Их глаза встретились. Шилова заколебалась.
      – Ну, не знаю, – устало произнесла она. – Все это так неожиданно. Я не из робкого десятка, но сейчас я просто растеряна. Наверное, вы в чем-то правы, но я не могу вот так просто взять и сказать Хамлясову – возвращайся.
      – А вы представляете себе, что значит идти через болота? Вы общались со Шпагатовым. По-вашему, он похож на лесного жителя?
      – Он скромный музейный работник, – улыбнулась Шилова. – Энтузиаст родного края. Полагаю, что он знает, что делает. Не станет же он соваться, не зная броду!
      – Это хорошо, если не станет, – озабоченно сказал Корнеев. – Потому что в противном случае наше положение осложнится неимоверно. Кстати, почему Хамлясов ни разу не связывался со своими знакомыми в Боровске? Насколько мне известно, он располагает спутниковым телефоном.
      – Мне это даже в голову не приходило. Наверное, это секрет самого Хамлясова, – ответила Шилова. – А правда, почему? По-моему, сейчас самое время его об этом спросить. Возвращаться он не будет, это ясно. Но позвонить-то можно. Рассказать о наших соседях. Или даже обратиться в милицию. По-моему, на это Борис Александрович должен согласиться.
      Однако Хамлясов не захотел ничего слушать. Когда после завтрака Корнеев с Шиловой подошли к нему со своим предложением, он сердито посопел, а потом с неохотой сказал:
      – Связи нет. Аппарат сломан. И вообще, занимайтесь своим делом! Куда, когда и по какому поводу обращаться – решать буду я! Вам, Корнеев, я уже сказал – не нравится, можете идти на все четыре стороны. А вы, Валентина Николаевна, зрелая женщина, вам не к лицу попадать под чужое влияние. Мы собрались сюда не на пикник, а чтобы делать свое дело. Кстати, если все-таки желаете остаться с нами, поторапливайтесь. Мы выступаем немедленно.
      Корнеев больше не спорил и занялся своими вещами. Кроме рюкзака, он тащил еще и одну из палаток – по негласному договору это входило в круг его обязанностей. И еще, разумеется, карабин. Этот предмет сейчас приобретал особое значение. Шилова пообещала, что будет держаться к нему поближе.
      – Вдвоем мы что-нибудь придумаем, – сказала она. Корнеев все-таки посеял в ее душе сомнение.
      Но сомнения одолевали и еще одного человека. Корнеев сразу заметил, что Шпагатов, с которым профессор совещался по поводу маршрута, держится крайне неуверенно. Только совсем уж благодушный человек мог не заметить этой неуверенности. По мнению Корнеева, профессор благодушием не страдал, но лепет Шпагатова слушал с удовольствием. Корнеев молча злился. Происходило что-то непонятное, во что он никак не мог вмешаться.
      Но у него все-таки была надежда, что в конце концов Шпагатов сдастся и признается в своей некомпетентности. Идти через болота на авось было слишком опасно. Однако Шпагатов мялся, произносил уклончивые фразы, но главного так и не сказал. То ли ему помешало мелкое тщеславие, то ли он считал себя обязанным профессору, то ли он просто боялся разочаровать московских гостей, но решение исполнить роль проводника было им принято.
      Когда Хамлясов со Шпагатовым закончили мусолить карту, профессор произнес перед своими соратниками речь.
      – Друзья! Мы у цели. Та самая Черная Топь лежит у наших ног. Мы призваны открыть ее тайны. Должен признать, что до сих пор нам не слишком везло. Результаты проб ничего не дали. Мы с вами не были пока свидетелями тех явлений, о которых ходит так много слухов. Но не следует отчаиваться. До сих пор мы находились в зоне, так сказать, умеренной аномальности. Основное здесь! Призываю вас быть бдительными: любые следы, уникальные находки – все должно быть зафиксировано. Видеокамеры, фотоаппараты при вас, так что не теряйтесь. И не забывайте о взаимовыручке. Место сложное, старайтесь держаться так, чтобы не терять друг друга из виду. Неосторожный шаг может окончиться бедой. Ну и не следует забывать, что здесь бродят, гм, какие-то сомнительные личности... Ну, вы их все знаете. Корнеев вот опять напомнил. В панику из-за этих мерзавцев мы впадать, конечно, не будем, но осторожность не помешает. Итак...
      – А как пойдем? – не выдержал картограф Фишкин. – Карты, которые у нас имеются, устаревшие и совершенно ненадежные. Наш проводник хорошо знает места?
      По-видимому, все-таки не у одного Корнеева возникли сомнения относительно проводника.
      – Господин Шпагатов бывал здесь не один раз, – успокоил всех Хамлясов. – Но очертя голову мы бросаться в топь не будем. Вначале попробуем обойти болота кругом, насколько это возможно. Именно здесь часто возникают удивительные явления – шаровые молнии, некие артефакты, звуки... Но не будем загадывать. Лучше все увидеть своими глазами.
      В конце концов все выстроились в цепочку и тронулись в путь. Хамлясов и Шпагатов шли впереди, задавая темп, и, надо сказать, темп был весьма щадящий, потому что проводник все еще заметно хромал. Корнеев намеренно занял место в самом конце, карабина из рук не выпускал и частенько оглядывался – он почти физически ощущал присутствие врага за спиной.
      А перед ним шел картограф Фишкин, тоже навьюченный, как верблюд, но не потерявший оптимизма. Учитывая его близость к профессору, Корнеев поинтересовался, что случилось со спутниковым телефоном Хамлясова.
      – Случилось? – удивился тот. – А что случилось? Я не слышал. Наверное, какие-то атмосферные помехи. Спросите лучше у него самого.
      – Он молчит, как партизан, – проворчал Корнеев. – Но, по-моему, это довольно глупо – путешествовать без связи.
      – Без карты хуже, – авторитетно заявил Фишкин. – А у нас карты сорок шестого года, представляете? Я даже невооруженным глазом вижу, как все здесь изменилось. Вообще, скажу вам по секрету, это стиль профессора – наши выезды всегда отличаются некоторой долей авантюрности. Но зато и реклама у нас дай бог! Уверен, что в Боровск уже прискакал какой-нибудь писака, чтобы увековечить наши находки.
      – Тем более нужна связь, – заметил Корнеев.
      – Я же говорю, профессор склонен к авантюрам. И потом, нашим писакам не нужны факты. Наверняка профессор уже обговорил, что и как будет написано. Уверяю вас, даже если мы тут ничего не найдем, шуму будет на всю Европу. – Фишкин тихо засмеялся. – А для телевидения потом что-нибудь смонтируют. Будете потом смотреть и удивляться, какие чудеса творятся в Черной Топи.
      – Чудеса тут и так творятся, – хмуро сказал Корнеев. – Только их видеть никто не хочет.
      – Вы опять про этих архаровцев? – добродушно спросил Фишкин. – Да бросьте вы! Увидят, куда мы пошли, и потопают обратно. Какой дурак за нами в эту трясину полезет?
      – Вы забываете, что у них цель такая была – попасть в Черную Топь, – напомнил Корнеев. – Шпагатова, кстати, они нанимали, тоже забыли?
      Фишкин немного помолчал, видимо, озадаченный справедливостью аргументов.
      – Ну да, – сказал он потом неохотно. – Но это ведь сам Шпагатов говорил. Может, он что-то не так понял. Я думаю, все не так трагично. Видите, мы идем себе, и никто нас не беспокоит.
      Действительно, вокруг царил удивительный покой. Солнце только начинало вставать, и в лесу навстречу ему полился птичий свист. Туман рассеивался. Мягкая трава под ногами совершенно скрадывала шаги. Деревья вокруг Черной Топи росли густо, но выглядели куда тщедушнее своих собратьев. В просветах между ними проглядывала яркая зелень – там уже начинались болота. Пространства, покрытые ядовито-зелеными кочками, перемежались островками растительности – попадались даже сосны, тонкие, как хлысты, и будто ощипанные. Многие из них имели обломанные и обгоревшие верхушки, видимо, следы многочисленных ударов молний. Кое-где стеной едва ли не в человеческий рост вставал буйно разросшийся тростник – там была открытая вода, и оттуда доносилось лягушачье кваканье. Над головами беспрерывно зудели комариные полчища.
      Примерно через полчаса идти стало заметно тяжелее. Под ногами захлюпала вода, и каждый шаг давался с трудом – вязкая, влажная почва будто присасывалась к подошвам и не хотела отпускать ногу. Колонна сбилась с темпа – во многом из-за Шпагатова, который испытывал наибольшие трудности, – и вскоре остановилась. Хамлясов и Шпагатов принялись совещаться. Профессор уже не скрывал, что начинает терять терпение.
      – Позвольте, любезный! – выговаривал он Шпагатову. – Вы утверждали, что знаете Черную Топь как свои пять пальцев. И что же? Мы с вами кружим вокруг топи, как кот вокруг сала. А нам нужно подобраться вплотную, понимаете? Пощупать ее своими руками!.. Видите вон те обгорелые сосны? Нам просто необходимо оказаться рядом с ними. Это уникальный материал. Аномальная атмосферная активность! Мы должны все это зафиксировать, произвести необходимые измерения, взять образцы для анализа. Вы можете указать нам безопасный путь?
      – Ну-у, это не так уж просто, – мялся Шпагатов. – Лучше всего пройти еще немного. Возможно, дальше будет более надежная тропа.
      – О какой тропе вы говорите? Я не вижу здесь никакой тропы! – начал бушевать профессор. – Ни здесь, ни дальше! По-моему, вы просто морочите нам голову, любезный!
      – Наконец-то в нашем профессоре начинает просыпаться здравый смысл! – саркастически пробурчал под нос Корнеев. – Полчаса назад он еще вовсю спал.
      – Но ведь Шпагатов утверждал, что хорошо знает местность, – мирно откликнулся Фишкин. – Борис Александрович привык, что люди отвечают за свои слова. Но я думаю, что все еще утрясется.
      – А вот я так не думаю, – возразил Корнеев. – Без проводника все это теряет смысл. И профессору остается только последовать моему совету.
      Но, как выяснилось, Корнеев плохо знал профессора. После непродолжительного разбирательства с заметно приунывшим Шпагатовым Хамлясов неожиданно принял весьма дерзкое решение – штурмовать болото своими силами. В этом его авантюрная натура проявилась особенно ярко. Правда, в числе первопроходцев он себя лично не видел и предложил добровольцам попробовать отыскать безопасный путь к интересующему его участку. За добровольцами в случае удачи должны были последовать остальные силы.
      Добровольцев в его группе хватало – супруги Васяткины, Крупицын и даже Фишкин изъявили желание сразиться со стихией. Похоже, никто из них не воспринимал Черную Топь слишком уж всерьез. И тогда Корнееву пришлось сделать то, против чего протестовала его душа, – он сам вызвался добровольцем. По глазам Хамлясова было видно, что это решение ему очень понравилось. Он тихо торжествовал. Но Корнеев согласился участвовать в авантюре вовсе не из-за того, что его убедили речи профессора. Он просто опасался за его легкомысленную команду, которая прежде дела с болотами не имела. Корнеев видел, что отговорить этих людей уже не удастся, и решил хотя бы ввести их в некоторые рамки, чтобы предупредить возможное несчастье.
      – Но, если вы хотите, чтобы из этой затеи что-то вышло, нужно выполнить несколько условий, – заявил он профессору. – Основной груз пока оставляем здесь, как и людей, впрочем. Сначала нужно определить, насколько уверенно можно здесь передвигаться. Обвяжемся страховочной веревкой. Я пойду первым, возьму с собой Фишкина и Крупицына. Васяткину оставляю карабин. Не забывайте, что рядом постоянно присутствуют эти люди. В случае, если скомандую возвращаться – возвращаемся немедленно! И еще, необходимо нарубить побольше вешек – тропу нужно будет отметить, чтобы не наступать по сто раз на одни грабли.
      К его удивлению, Хамлясову план понравился. Видимо, он уловил в нем что-то конкретное и надежное. Этого сейчас особенно не хватало. Корнеев злился, но повернуть вспять уже ничего не мог.
      Некоторое время ушло на заготовку вешек. Кроме них и пары фотоаппаратов, они ничего с собой не взяли.
      Шесть человек, оставшиеся на твердой земле, с волнением следили, как трое разведчиков, возглавляемые хмурым и сосредоточенным Корнеевым, медленно пробираются по ненадежной кочковатой поверхности, обследуя каждый метр с осторожностью саперов.
      До вожделенных сосенок, покореженных небесным огнем, им нужно было пройти не менее пятидесяти метров. Половина уже была пройдена и отмечена вешками, когда движение заметно осложнилось. Даже издали было видно, как глубоко погружаются в трясину сапоги идущих. Стоило им хотя бы ненадолго остановиться, как делалось еще хуже. В какой-то момент Корнеев провалился почти по колено, и его спутникам пришлось буквально вытягивать его обратно. Эта короткая, но неприятная сцена напугала тех, кто остался. Женщины заговорили о том, что не пора ли прервать эксперимент, пока не случилось беды. Впечатлительный Визгалов поддержал их, и даже Хамлясов, взвесив все за и против, решил отложить вылазку до лучших времен, о чем тут же возвестил своим зычным голосом на всю Черную Топь.
      Однако Корнеев будто не слышал его. Он продолжал упрямо идти вперед, методично отмечая проходимые места, и все ближе подбирался к цели. Он делал это не из желания досадить профессору. Просто ему удалось интуитивно нащупать верный путь, и он решил не останавливаться. В принципе до сих пор все складывалось удачно. Участок, который они обследовали, не таил большой опасности, нужно было только относиться к нему с аккуратностью и вниманием. Корнеев понимал, что у прочих участников экспедиции нет его опыта путешественника и они вполне могут наделать ошибок, но он рассчитывал на их здравый смысл. Они должны были видеть обе стороны медали. Он даже намеренно позволил трясине немного засосать себя, чтобы на «берегу», как говорится, прочувствовали момент.
      Затем все пошло практически без сбоев, и Корнеев вдруг почувствовал под собой твердую землю. Она тоже была покрыта ядовито-зеленым мохом и так же противно чавкала, но человека она держала свободно, и предательская зыбь не расступалась под сапогами. Он невольно улыбнулся и посмотрел назад – Фишкин и Крупицын след в след шли за ним и должны были вот-вот ступить на полоску суши, поросшую многострадальными сосенками. Вблизи эти деревья выглядели совсем не так заманчиво, как представлялось, и Корнеев подумал, что нужно быть большим фантазером, чтобы усмотреть в них что-то необыкновенное. Болото – это, в сущности, плоскость, и любое дерево на его территории неизбежно становится приманкой молний. Факт настолько банальный, что не стоит из-за него тревожить институт, особенно международный.
      Корнеев сматывал веревку, которая связывала его с остальными, и уже собирался протянуть Фишкину на всякий случай руку, как вдруг со стороны леса донесся странный крик.
      Корнеев вскинул голову, и в груди у него похолодело. Он увидел, что на краю болота появились три знакомые фигуры. Они с агрессивными криками бежали прямо на профессора с его компанией, явно рассчитывая на эффект психической атаки. В руках у них были пистолеты, и через секунду они начали стрелять.
      Корнеев с ужасом увидел, как люди, окружавшие профессора, бросились врассыпную. Паника была всеобщей.
      Крупицын, шедший последним, резко обернулся, потерял равновесие и неловко шагнул в сторону. С коротким криком он провалился по пояс, судорожно цепляясь за веревку. Не ожидавший рывка Фишкин с размаху сел в мокрую зелень, но потом сориентировался и, упав на живот, принялся тянуть к себе веревку, на которой держался Крупицын. Трясина забурлила и зачавкала, испуская из себя пузыри болотного газа. Бледный Крупицын, не мигая, смотрел в лицо Фишкину, и в его глазах стоял смертельный ужас.

Глава 13

      По предложению Грачева они разделились на две группы. Величко, Мачколян и Кузовков с Гессером должны были продолжить путь по старому следу, который взял Граф. Сам Грачев в компании с Максом и Конюховым собирался проследить, откуда приполз подстреленный бандит. Грачев допускал возможность, что эти два следа могут быть прямо не связаны между собой, но, поскольку все происходящее здесь все равно их касалось, нужно было выяснить, при каких обстоятельствах произошла перестрелка. Потеряться они не боялись – у всех спасателей были с собой рации, и теперь пришло время пустить их в дело. Они договорились держать постоянную связь между собой и в зависимости от того, как будут разворачиваться события, согласовать место встречи.
      Они шли по кровавому следу в мрачном молчании. То, что им пришлось увидеть за последние часы, никому не могло прибавить оптимизма. Учитывая же первоначальную цель их экспедиции, можно было предполагать самое худшее. До сих пор речь шла о возможном несчастном случае с заезжими уфологами, но это мнение основывалось больше на догадках и перестраховках. Грачев смотрел на вещи трезво и не собирался впадать в панику заранее. Но теперь в этом лесу отчетливо запахло криминалом, и он ощутил некую пустоту под ногами. По-хорошему в дело должны были вступать правоохранительные органы, и тут Конюхов был безусловно прав. Просто Грачев чувствовал, что Хамлясов со своими людьми где-то рядом и нуждается в помощи. Это нужно было немедленно проверить и при необходимости сделать все возможное, а уже потом можно будет с чистой совестью подключать милицию.
      Грачев рассчитывал управиться со всеми делами до темноты. Он уже прикидывал, кого отправит обратно на кордон, чтобы связаться с городом. Грачев понимал, что в эти места цивилизация добралась еще не полностью, но ведь каким-то образом здешние обитатели контактируют с внешним миром!
      Но пока нужно было понять, что происходит в этом проклятом лесу. Слава, которая до сих пор о нем гуляла, неожиданно приобрела зловещую окраску. Это уже не походило на сомнительные сказки о пришельцах. Даже летающие над лесом шары и остановившиеся часы товарищей вылетели из головы Грачева моментально, как только он увидел умирающего. Что значит остановка каких-то часов, когда рядом для кого-то само время останавливается навеки!
      Сейчас даже нависающие над головой кроны деревьев казались Грачеву мрачным пологом, под которым прячутся самые отвратительные тайны и самые кровожадные чудовища. На самом деле все было, конечно, не так, и лес вокруг был прекрасен и величав, наполненный солнечным светом и пением птиц, он являлся совершенным творением природы, и он был абсолютно равнодушен к тем трагедиям, которые разыгрывали под его сенью странные существа, неизвестно откуда приходившие и так же непонятно исчезавшие.
      Грачев не мог оставаться равнодушным, и в этом была причина его мрачного настроения. Остальным тоже было не по себе, но Макс и Конюхов довольно быстро пришли в себя и даже повели увлекательную беседу. Максу захотелось выяснить, не знакома ли участковому физиономия убитого и не имеется ли у него в голове каких-нибудь версий происшедшего. У Конюхова ничего такого не имелось.
      – У меня участок, – объяснил он. – В основном бытовуха. Пьянка, драки, мелкие кражи. К счастью, настоящие преступники в моем районе не проживают. То есть имеются граждане, что срок мотали, но таких, чтобы с огнестрельным оружием баловались, точно нет. И этого парня я никогда не видел. Причем не видел даже в ориентировках, которые до сведения всех сотрудников доводят. У нас тут вообще в последнее время поспокойнее стало. С тех пор как тот фургон грабанули, никаких серьезных эксцессов, тьфу-тьфу-тьфу, не отмечалось. Вот теперь дожили. Но я думаю, что все это, как и фургон, – дело рук каких-то гастролеров. Что уж они тут не поделили, не знаю.
      – А может, несчастный случай? Стреляли-то из охотничьего ружья, – заметил Макс. – Вполне мог ваш Тарасов бабахнуть. А потом испугался и рванул домой раньше срока. Спрятаться решил.
      – Все может быть, – неохотно согласился Конюхов. – Все равно тогда нужно группу искать, с которой он ушел. Они могли свидетелями быть. Гадать – занятие неблагодарное.
      Кровавый след, по которому они шли, между тем становился все отчетливее. Про себя Грачев изумлялся силе и выносливости человека, который с огромной раной в животе, истекая кровью, сумел одолеть довольно значительное расстояние. Будь он поудачливее, возможно, у него даже были бы шансы спастись. Но удача давно от него отвернулась, это было ясно с первого взгляда. Судя по состоянию его раны, в него стреляли не сегодня и даже не вчера. Скорее всего, расстояние, которое они прошли за каких-нибудь сорок минут, ему пришлось ползти суток двое, испытывая невероятные мучения, периодически теряя сознание и каждую минуту ожидая смерти.
      Место, где разыгралась трагедия, они наконец нашли. Там кровавый след обрывался. На склоне невысокого холма они обнаружили особенно густо перемазанную кровью траву, уже бурую, почти черную, и еще две стреляные гильзы от стандартного пистолетного патрона.
      – Поскольку тот человек скончался от ружейного выстрела, смею предположить, что сам он ходил с пистолетом, – заметил Конюхов, рассматривая гильзы. – И тут возникает один неприятный момент. То есть гильзы у нас есть, а самого пистолета нет. Значит, подобрал кто-то пистолетик. И вот этот факт для нас с вами очень неприятен. Хотя человек с этим пистолетом может быть уже далеко. По-моему, вся эта история разыгралась тут несколько дней назад. Приходится только удивляться живучести этого парня.
      – Да, в Книгу рекордов Гиннесса можно записывать, если, конечно, они там фиксируют такие печальные рекорды, – сказал Макс. – Но поскольку мы с вами знаем о пистолете, то не мешало бы сообщить о нем Величко с Мачколяном. Пусть тоже держат ушки на макушке.
      Грачев и сам собирался проверить, как идет дело у товарищей, и немедленно связался с Величко. Тот был немногословен – сказал, что идут по следу, Граф прет вперед, как заведенный, и никаких злоумышленников с пистолетом им пока не попадалось. Они сверили маршруты по компасу и договорились связаться еще через час.
      Поскольку ни Грачев, ни Макс, ни даже Конюхов не были потомственными следопытами, больше ничего примечательного на месте убийства они не нашли. Наверняка там имелись какие-то следы, но они были надежно скрыты зеленым покровом леса. Грачев решил не тратить время попусту и предложил спутникам догонять группу Величко.
      Преодолели подряд три холма, поросших лесом, и двинулись дальше, без тропы, ориентируясь только на показания компаса. Ровно через час их вызвал по рации Величко и сообщил, что находится на поляне, где несколько дней назад останавливалась на привал большая компания.
      – Мы тоже решили задержаться здесь, – сказал он. – Подождем вас и заодно осмотримся. Наверное, здесь был Хамлясов.
      Договорились, что Грачев со своими немедленно двинется в сторону этой поляны. Они так и сделали. Но примерно через двадцать минут снова поступил сигнал вызова, и на этот раз до предела возбужденный Мачколян сообщил захлебываясь:
      – Грач, ты не поверишь! Тут такое творится! Начали мы осматривать окрестности, и тут прямо на моих глазах дерево вспыхнуло! Матерью клянусь – не вру! Сухое дерево, на краю поляны торчит. Сам посмотришь. Ни молний не было, ничего, а оно как вспыхнет! Огонь такой белый... Мы все обалдели! Кузовков вообще чуть ума не лишился. Сейчас бегает, фотографирует его со всех сторон. Представляешь, картина? Стоит себе дерево, и вдруг из него – огонь!..
      Мачколян пребывал в состоянии, близком к экстазу, и тарахтел без умолку, не собираясь, кажется, переключаться на прием. Бессильный что-либо сделать, Грачев убрал рацию в сторону и пояснил своим спутникам:
      – Дерево у них там само собой загорелось. Синим пламенем. Теперь они, похоже, пляшут вокруг него, как аборигены вокруг священного огня. То-то радость для Кузовкова!
      Макс поднял одну бровь и задумчиво проговорил:
      – Черт возьми, а в этом лесу и правда какие-то чудеса творятся. То светящиеся шары по ночам летают, то деревья вспыхивают, как спички. Часы опять же...
      Конюхов с сожалением посмотрел на свои наручные часы, потряс рукой, чтобы оживить механизм, и пояснил:
      – Мои вроде опять пошли, а потом снова встали. Жалко! Привык я к ним. Новые придется покупать.
      – Ну, теперь часы не проблема, – утешил его Макс. – Каких угодно полно. Можно хоть каждый день менять.
      – А сам-то чего не носишь?
      – А мне они не нужны. Я время чувствую, как другие, например, запахи чувствуют, – заявил Макс.
      – Тоже своего рода аномалия, – с уважением сказал Конюхов. – Чего только на свете не бывает. Вот, например, дерево загорелось. Факт сам по себе бесполезный, но на размышления наводит.
      – Не знаю, – сердито сказал Грачев. – Меня все это раздражает, по правде говоря. Радуемся, как малые дети. А тут такие дела творятся... Пусть чудесами Хамлясов занимается, а нам-то что до них за дело?
      – Так уж устроен человек, – вздохнул Макс. – Чудес все равно хочется – в любом возрасте.
      – Ну, тебе-то я знаю, чего хочется, – сказал Грачев. – А нужда в чудесах – это всего-навсего голос пещерного человека, запрятанный у нас в подсознании. И чем меньше у человека задействован разум, тем сильнее этот голос.
      – Вот здрасьте! Выходит, профессор Хамлясов – тупой? – безо всяких экивоков спросил Макс.
      – С профессором не знаком, – отрезал Макс. – И я имел в виду совсем другое... Однако постойте, кажется, Мачколян все-таки закончил свою песню...
      Он принялся вызывать по рации Величко, и тот откликнулся.
      – Какого черта? – поинтересовался у него Грачев. – Что у вас там за чудеса в решете? Вы решили заменить Хамлясова? Профессор Мачколян и знатный уфолог Величко? Учтите, в этом лесу, кроме горящих деревьев, могут быть стреляющие люди. Надеюсь, про них вы не забыли? Прием.
      – Людей пока не встретили – ни вооруженных, ни безоружных. Ты, Грач, не волнуйся, все будет нормально. Ты меня знаешь. А если я где-то прохлопаю ушами, то Граф – ни за что. А дерево действительно загорелось. Почему – не знаю. Может, высохло сильно? Шучу. Но пришлось его тушить водой, потому что возгорание было приличное, а Кузовков сначала никого не подпускал – бегал вокруг с фотоаппаратом... А мне не хотелось, чтобы возникла угроза пожара – все-таки сушь стоит такая...
      Его спокойный ироничный тон успокоил и Грачева. Он немного повеселел и уже не вспоминал про чертовщину. А вскоре они и сами вышли на ту поляну, где уже обосновались Величко с Мачколяном.
      Обгорелое дерево бросилось всем в глаза сразу. Потемневший, наполовину лишенный коры ствол одиноко торчал на краю поляны, растопырив в стороны голые острые сучья. Примерно на высоте двух с половиной метров над землей ствол обуглился и был покрыт бархатно-черным слоем гари. Танцев вокруг него никаких не было, но Кузовков вился вокруг таинственного ствола, как муха вокруг куска сахара, и что-то яростно строчил в блокноте – должно быть, вел дневник наблюдений. На прибывших он едва обратил внимание и только торжествующе крикнул в их сторону:
      – Ну что, маловеры? Жизнь все-таки полна загадок, а?
      Журналист Гессер, как бы извиняясь за него, развел руками и сказал Грачеву:
      – Вы уж не сердитесь, но мы тут действительно немного в шоке. О таком я прежде только в книжках читал. До сих пор не верится.
      Грачев махнул рукой и отвернулся к Величко. Пока они разговаривали, к дереву подошли Макс с Конюховым. Взволнованный Кузовков, тыча пальцем в загадочное дерево, еще раз сказал:
      – Ну, кто сомневался в том, что Черная Топь – аномальная зона? Мы получаем с вами одно доказательство за другим! А ведь мы еще даже не вступили собственно в Черную Топь! Ручаюсь, что нас еще ожидают сюрпризы!
      – Сюрпризов у нас действительно целый мешок, – не слишком радостно согласился Макс. – Один покойник чего стоит!
      Упоминание о покойнике заставило Кузовкова нахмуриться и понизить тон.
      – Это ужасно, – сказал он. – Самое обидное, что этот дикий случай может повредить исследованиям.
      – Да уж, тому парню уже ничего повредить не может, – странно засмеялся Конюхов и пощупал пальцами мертвый ствол. – Интересно, из-за чего эти дрова могли загореться? Я вижу там дупло. Какие-то химические процессы, связанные с гниением? Не пробовали заглянуть в дупло?
      Кузовков посмотрел на него с негодованием.
      – Лес полон сухостоя, – заявил он. – Вы часто видели, чтобы он самовозгорался? Нет, здесь явно что-то неизвестное науке... А осмотреть место возгорания мне, к сожалению, помешали. Ваш товарищ оказался расторопнее и потушил огонь водой и брезентом. Наверное, по-своему он был прав, но, по сути, он погубил чистоту эксперимента.
      – Не расстраивайтесь, – сочувственно кивнул Конюхов. – Науке это все равно не по зубам.
      Он еще раз похлопал дерево по трухлявому боку, отошел в сторону и, сев на траву, с каким-то непонятным интересом стал наблюдать за Кузовковым. Тот черкнул в блокноте еще несколько строчек, но, застеснявшись обращенного на него внимания, захлопнул блокнот и подался прочь.
      – Вы тоже видели? – спросил Конюхов у стоящего рядом Гессера.
      – Что? Огонь? – уточнил тот. – Конечно. Мы разбрелись в разные стороны – смотрели, не оставили ли тут что-нибудь прежние гости, как вдруг слышим крик. Ей-богу, я думал, что Кузовков нашел еще одного мертвеца. Оборачиваюсь – дерево пылает. Здорово занялось... И главное, непонятно с чего. Но ваши товарищи среагировали мгновенно. Здоровяк подсадил второго, а тот плеснул в дупло воды и накрыл брезентом. Немного перемазались, но пожар был потушен. Закурить не желаете?
      Он протянул Конюхову пачку сигарет. Улыбка на его лице говорила о том, что все происходящее немало забавляет его. Конюхов взял сигарету, размял ее в пальцах, задумчиво оглядел поляну. В дальнем ее конце спасатели совещались между собой. Кузовков с озабоченным видом вертел в руках фотоаппарат. Кажется, он порывался еще раз запечатлеть удивительное дерево, но сидящий рядом участковый портил ему кадр.
      – Значит, первым увидел огонь Кузовков? – спросил Конюхов, прикуривая от протянутой Гессером зажигалки.
      – Кажется, – небрежно ответил Гессер. – Да, собственно, все увидели почти одновременно. Дерево стоит очень удачно – его отлично видно со всех сторон.
      – А пес в это время не беспокоился? – поинтересовался участковый.
      – Не заметил. А впрочем, не знаю. Вы лучше у его хозяина спросите.
      – Надо спросить, – согласился Конюхов. – А вы, наверное, уже пожалели, что поменяли столицу на эти дебри?
      – Совсем нет, – покачал головой Гессер. – Здесь очень интересно. Во-первых, колоритные типы, потом эти явления. Ну и, конечно, леденящая история с татуированным мертвецом. Печально, увы, но интересно!
      – А вот Кузовков боится, что все это помешает Хамлясову исследовать явления, – простодушно заметил Конюхов. – Вы как думаете? Ведь вас тоже в первую очередь интересуют всякие аномальные вещи?
      – Да, у меня спецзадание, – подтвердил Гессер. – Большой очерк, если хотите, о чудесах Черной Топи. Но я не считаю, что кровавая драма, здесь разыгравшаяся, чему-то помешает. Наоборот, привлечет повышенное внимание. Добавит перцу, я бы сказал.
      – Ну что же, по крайней мере, откровенно, – усмехнулся Конюхов. – Но ведь смерть этого неизвестного может иметь отношение и к вашему другу Хамлясову. Ребята вот уже не сомневаются, что с экспедицией что-то случилось. Хорошо, если все обошлось без крови, вы меня понимаете?
      На лицо Гессера набежала тень.
      – Вы озвучили мои тайные мысли, – признался он. – Это была бы катастрофа.
      – Но ведь катастрофы поднимают тираж, верно? – спокойно произнес Конюхов, глядя на дым сигареты.
      Гессер делано рассмеялся.
      – Ну вообще-то да, – сказал он. – А вы всерьез считаете, что меня прежде всего интересуют тиражи?
      – Да вы, по-моему, сами так сказали, – пожал плечами Конюхов.
      – Нельзя же все понимать буквально. Вот вы, например, мечтаете победить преступность?
      – Я? Даже и не думал! – удивился Конюхов. – Я простой участковый. А преступность – это явление. Похлеще летающих тарелок. Однако надо узнать, что там решили наши друзья.
      Вместе с Гессером они подошли к спасателям, которые разговаривали с Кузовковым о том, сколько им осталось идти до Черной Топи. Сверяясь с картой, они пришли к выводу, что желанная цель совсем близко. Если держать хороший темп и идти в нужном направлении, не сбиваясь, то добраться туда можно часа через два.
      Грачев торопился, но, повинуясь здравому смыслу, все-таки скомандовал привал. Все были голодны, и никто не знал, появится ли у них еще одна возможность перекусить. Но пока остальные жевали, участковый Конюхов предпочел снова вернуться к загадочному дереву. Он не просто вернулся, а с мальчишечьей ловкостью вскарабкался на него и заглянул в дупло. Однако визуальным осмотром он не удовлетворился и, запустив внутрь руку, принялся там шарить.
      – Во, наконец-то милиция занялась этими чертовыми пришельцами! Давно пора! – заметил Макс, иронически косясь на Кузовкова. – Пока они тут лес не спалили, и вообще...
      – Странные шутки, – сказал уязвленный Кузовков. – Впрочем, по-человечески это понятно. Сталкиваясь с непознанным, индивидуум стремится спрятать свои страх и растерянность за шуточками. И только гении, вроде Хамлясова, говорят: «Эврика!»
      – А он так говорил? – с невинным видом поинтересовался Макс.
      Кузовков метнул на него гневный взгляд и хотел сказать что-то резкое, но его опередил Величко.
      – Это в переносном смысле, Макс, – сказал он. – Не обязательно говорить «Эврика». Главное, эту самую эврику заметить. Вот ты увидел обгоревшее дерево и зубоскалишь, а умные люди это явление стремятся исследовать.
      Грачев посмотрел на свои часы, среди прочих единственно идущие, и крикнул:
      – Бросай, старлей, свои исследования! Иди порубай, а то сейчас дальше двинем!
      Конюхов откликнулся не сразу. Он еще с минуту поковырялся в дупле, а потом нехотя слез вниз. Отряхивая руки, он подошел к остальным и без разговоров занялся сухим пайком, который выделил ему Грачев. Никто не обращал на него особого внимания, и лишь Кузовков спросил, не в силах сдержать любопытства:
      – Что-нибудь нашли, старший лейтенант? Хотя что теперь можно найти – все залито водой!
      – Ну, воды там было совсем немного, – возразил Величко. – Воду я все-таки пожалел. В основном перекрывал доступ кислорода брезентом. Кстати, нужно его отряхнуть и уложить в рюкзак – чуть не забыл.
      – А можно мне на этот брезент взглянуть? – с набитым ртом спросил Конюхов. – Пока вы его не отряхнули?
      – Да сколько угодно, вон он валяется, – показал Величко. – Не стану даже возражать, если вам захочется привести его в порядок и положить на место.
      – Сделаем, – покладисто ответил Конюхов и, вытирая губы, пошел осматривать брезент.
      – Наш Шерлок Холмс, кажется, настроен очень решительно, – вполголоса заметил Грачев. – Не завидую я тому типу, который устроил этот поджог. Вот увидите, Конюхов засадит его в обезьянник, будь он хоть трижды пришельцем!
      – Зря ты смеешься, Грач! – с упреком сказал Мачколян. – Во-первых, некоторые люди относятся к этому серьезно, и им может быть неприятно. А во-вторых, если бы ты сам все это увидел, ты бы обалдел не меньше нас. Представляешь, я оборачиваюсь, а за спиной у меня горит дерево – как свечка!
      – Постой! – перебил его Грачев. – Ты мне все это уже рассказывал по рации. Можешь не повторяться. Я понял, что зрелище было не для слабонервных. Но меня, к сожалению, сейчас беспокоит совсем другое. В лесу творятся нехорошие вещи, не имеющие ничего общего с оккультными науками. Но зато они могут напрямую затрагивать интересы людей, которых мы ищем. Вот о чем нужно сейчас думать.
      – Ну вообще-то правильно, – пробормотал Мачколян. – Просто такого я в жизни своей не видел. Я буквально обалдел.
      Участковый тем временем закончил возиться с куском брезента и опять вернулся в компанию.
      – Спасибо, – сказал ему Величко. – Мне чертовски не хотелось заниматься с этой грязной тряпкой. Теперь я ваш должник.
      – Чепуха! – ответил Конюхов. – Я просто завернул обгорелую сторону внутрь, чтобы не испачкать рюкзак.
      – Осмотр что-нибудь вам дал? – полюбопытствовал Гессер.
      – Да так, есть кое-какие мысли, – уклончиво сказал Конюхов. – Но они нуждаются в проверке.
      – Вы сейчас будете их проверять? – спросил Грачев. – Нет? Тогда выступаем.
      Они быстро собрались, навьючили на себя рюкзаки и цепочкой двинулись в путь. Последним покинул поляну Кузовков. Он беспрестанно оглядывался на обгорелое дерево, и в глазах его ясно читалось сожаление. Если бы было возможно, он обязательно забрал бы это дерево с собой.
      Между тем над лесом начали собираться тучи, куда-то спряталось солнце, подул прохладный ветерок, деревья угрожающе зашумели, и в потемневшей чаще стало особенно неуютно.
      – Только этого нам не хватало! – огорченно заметил Грачев. – Похоже, гроза собирается. Господину Кузовкову это, конечно, интересно, потому что чревато новыми явлениями в атмосфере, но в целом хуже ничего нельзя было придумать. Собака потеряет след, и вообще...
      Никто не откликнулся на его тираду. Все с беспокойством поглядывали на небо, которое вот-вот собиралось разразиться дождем. Даже Кузовков, похоже, не думал ни о каких явлениях. Бродить по лесу во время грозы никому не казалось заманчивой перспективой.
      И все же природа отнеслась к ним на этот раз довольно снисходительно. Они успели добраться до самой Черной Топи (о чем всех оповестил Кузовков), и только тогда пошел дождь.
      Было не очень рационально ставить палатку на самом краю болота, но дождь усиливался с каждой минутой и грозил превратиться в настоящий ливень. Делать было нечего – они достали палатку и поставили ее на более-менее возвышенном месте. Едва успели закончить работу, как дождь обрушился на лес с ревом падающего самолета, и даже в палатке стоял такой треск, будто неведомые силы рвали брезент на мелкие кусочки.
      Последним в палатку заскочил Макс. Вытирая лицо, по которому струями катилась вода, он вытянул вперед руку и сказал:
      – Смотрите, что я нашел под кустом, когда натягивал трос! Никак не ожидал увидеть здесь эту штуку. Интересно, кто может себе позволить разбрасываться такими вещами?
      Все уставились на его ладонь. Там лежал совсем небольшой пластмассовый прибор с экранчиком, похожий на трубку мобильного телефона.
      – Ого! Да это GPS! – воскликнул Грачев, забирая прибор.
      – Да? А что это? – без особого интереса спросил Гессер.
      – Прибор для определения точных координат вашего местонахождения, – объяснил Грачев. – Действует через спутник. Вещь очень точная и дорогая, между прочим. Трудно себе представить, чтобы ее можно было вот так походя выбросить.
      – Ну, потерять можно все, что угодно, – заметил Гессер.
      – Но этот прибор, похоже, потеряли вместе с карманом, – возразил Макс. – Дело в том, что под тем же кустом валялся оторванный карман куртки и футляр от очков. Раздавленный. Я решил его не брать – надеюсь, поверите мне на слово.
      Грачев и Величко переглянулись.
      – Ты серьезно это видел? – спросил Грачев у Макса.
      – Ну вот, я так и знал, что на слово мне не поверят, – вздохнул Макс. – Можете сами сходить убедиться. Заодно примете бодрящий душ.
      Грачев еще раз посмотрел на GPS и присел на корточки.
      – Ладно, не обращай внимания, – сказал он Максу. – Я это просто от растерянности сказал. Боюсь, этот прибор – прямое доказательство, что с Хамлясовым и в самом деле случилась беда.

Глава 14

      Али следовал за группой Хамлясова неотступно, не выпуская из виду, но себя старался не обнаруживать. Когда Хамлясов разбил лагерь на краю болота, Али понял, что наступает решающий момент. И действовать нужно было решительно, потому что шансов на удачный исход у них оставалось совсем мало.
      Во-первых, сумел улизнуть Тарасов. Али имел на него большие виды, подозревая, что этот проводник гораздо солиднее заморыша Тушканчика. Но Тарасов оказался хитрее. Правда, они почти сумели его догнать, и если бы не тот удачный выстрел, еще неизвестно, чем бы все кончилось.
      Честно говоря, они все в тот момент растерялись. Никто не ожидал, что проводник пойдет ва-банк. Они хотели пугнуть его, а вышло так, что пугнул он.
      Матрас, конечно, был уже не жилец – это было ясно с первого взгляда. Али и самого задело, но совсем чуть-чуть – поцарапало руку. А в животе у Матраса провернули такую дыру, что он собственные кишки мог свободно рассматривать, и даже без очков.
      Ясное дело, Матрас тут же завел бодягу, что его нужно везти в больницу, что они все кореша и должны выручать друг друга. Хорошо бы он всех выручил, когда пришел бы с такой дырой в больницу.
      Однако у Али не поднялась рука добить. И самому как-то в лом было, и ребята раскисли, в общем, ушли они оттуда потихоньку, чтобы лишний раз Матраса не расстраивать. А пока возились, Тарасова и след простыл. Один облом за другим. Теперь он свободно мог явиться в ментовку с добровольным и чистосердечным. Но Али не думал, что он так поступит. Не похоже, что этот Тарасов стукач, да и какой ему интерес признаваться в убийстве? Самооборона? Так он ее не докажет. Труп есть, а мотивов убийства нет. В общем, не верил Али, что Тарасов их заложит – ну разве что процентов на пять, не больше.
      Хуже было то, что профессор собирался идти через болота. После того как вся его команда снялась утром с якоря, стало окончательно ясно, что такое решение им принято. А это означало только одно – Али опять остается без проводника. Этого допустить он не мог.
      Они оставили вещи в лесу и подошли к группе Хамлясова вплотную. Сидя в кустах, наблюдали, как выясняют отношения ученые. Заодно обнаружилось, что Шпагатов – просто дешевый понтарь и настоящей дороги через Черную Топь не знает. Профессор натурально психанул, и тут нарисовался этот Корнеев. По тому, как он пробирался через трясину, стало ясно, что этот человек кое-что соображает в этих делах. Пожалуй, стоило его использовать.
      Али смутно, но все-таки помнил, как они шли с Максимом два года назад через эти места. Его воспоминания, опыт Корнеева и кое-какие знания Шпагатова – этот коктейль может сработать. Вот только остальной народ представлял сплошную помеху, и от него следовало избавиться.
      Неожиданно в голову Али пришла гениальная мысль. Он знал, что от страха люди превращаются в стадо баранов. Болото в двух шагах. Если хорошенько пугнуть эту компанию, они с перепугу побегут куда глаза глядят и перетонут в болоте. Как говорится, семерых одним махом. Самому даже рук марать не надо.
      Корешам мысль тоже понравилась, но Студент обратил внимание Али на того мужика, которому Корнеев карабин оставил. Вот этого нужно было кончать в первую очередь, потому что с перепугу люди не только бегут, но иногда и стреляют.
      Когда трое из группы Хамлясова начали пробираться через трясину к небольшому клочку земли, где росло несколько захиревших сосен, Али решил, что пора действовать. С угрожающими воплями они выскочили из-за кустов и побежали туда, где стояли люди. Почти сразу же они открыли стрельбу. Стреляли, не целясь, стараясь произвести как можно больше шума. Мужика с карабином должен был снять Студент. Получилось это у него или нет, Али в горячке не заметил, но в целом паника была огромная, и вся профессорская рать разбежалась в одно мгновение. Даже те трое, что пробирались к соснам, потеряли самообладание, особенно когда Али выпустил в их сторону две-три пули.
      Однако в итоге все вышло не совсем так, как хотелось Али. Ученые разбежались сломя голову, но при этом никто из них не рванул прямиком на болота. Все побежали вдоль опасной зоны и мгновенно попрятались – кто в лесу, кто в зарослях тростника, – и на прежнем месте никого не осталось. Кто-то из мужиков все-таки растерялся, и Али едва не поймал его. Он уцепил его за карман куртки, но в последний момент мужик изо всех сил дернулся – карман оторвался, а его хозяин опрометью бросился в кусты.
      Все свое барахло москвичи побросали – рюкзаки, аппаратуру, продовольствие – то, без чего вся экспедиция теряла смысл. Единственное, о чем сожалел Али, – среди трофеев не оказалось карабина. Да и тот парень, что держал его в руках, тоже исчез. Осознав это, Али обрушился на Студента.
      – Тебе что было сказано? Этот лох был твой!
      – А что я мог сделать? – огрызнулся Студент. – Я тебе не спецназовец! На бегу попадать не умею. Ты сам-то в кого-нибудь попал?
      – Ни в кого попадать не надо было – только в одного малахольного! Это твое дело было, Студент! А ты его просрал! А если этот козел сейчас из кустов мне в спину шмальнет?
      Валет пугливо обернулся и подозрительно уставился на темные кусты поблизости.
      – Да нет, вроде спокойно все, Али! – сказал он немного погодя. – Они теперь ноги сделали – до самого города не остановятся.
      – Ну, будем надеяться, что в город они не попадут, – мрачно ответил ему Али. – Тут дорожных указателей нет. Надо было на болото их гнать – не полезли, суки! А то бы все проблемы сразу решились.
      – Что теперь делать-то? – спросил Валет, вглядываясь в три человеческие фигурки, копошащиеся посреди болота. – Что-то меня дальше не тянет, Али! Гляди-ка, у этих один чуть не потонул. Еле вытащили.
      Теперь Али и Студент обратили внимание на суету, которая происходила вдалеке среди ядовито-зеленых кочек. Двое, лежа на животе, тянули третьего, который весь был облеплен болотной жижей. С такого расстояния трудно было разобрать их лица, и Али никак не мог понять, кто из троих тот, кого он наметил новым проводником.
      Валет, злорадно усмехаясь, поднял пистолет и, прицелившись, выстрелил в направлении островка, поросшего соснами. Али что есть силы пихнул его в плечо, едва не сбив с ног.
      – Ты что?! – обиженно крикнул Валет. – Какого хрена?
      – А кто нас через Черную Топь поведет? – гаркнул ему в лицо Али. – Может, ты?
      Валет зло сверкнул глазами и отвернулся. С остервенением забил в рукоятку пистолета новую обойму.
      – Слышь, Али! А может, ну ее, эту топь? – осторожно спросил Студент. – Смотри, сколько шмоток тут осталось. Наверняка и бабок полно. Вспомни, какой бумажник у профессора? Обшарим все хорошенько, камеры заберем... У них аппаратура дорогая, японская.
      Али смерил его взглядом, который ничего хорошего не обещал, но сказал довольно сдержанно:
      – Ты, Студент, просто чмо. Зря тебя учили. Два «лимона» зелеными – это тебе не кошелек с получкой. Простая вещь, а ты не понимаешь.
      – Да все я понимаю, Али, – вздохнул Студент. – Если честно, боюсь я в эту трясину идти. Никто из нас дороги не знает, и проводника настоящего у нас нет. Потонем здесь – и никаких миллионов не увидим.
      – За такие бабки можно и рискнуть, – твердо сказал Али. – И потом, кто тебе сказал, что потонем? Гляди на тех мужиков – они тут вообще впервые, а все-таки дошли куда хотели.
      Видеть, однако, они уже никого не могли – москвичи вытащили тонущего товарища и залегли среди сосен. Об этом сообщил Валет, который неотрывно наблюдал за островком, мрачно поплевывая на траву. Похоже, он здорово переживал из-за того, что ему так и не удалось подстрелить никого из ученых.
      – Короче, так, – распорядился Али. – Пока есть время, хорошенько все прошмонайте – бабки забирайте, а остальное – в болото. Чтобы ничего тут не оставалось, понятно?
      Такая работа была по нраву и Студенту, и Валету. Они с энтузиазмом кинулись потрошить рюкзаки. Судя по их довольным возгласам, кое-что им найти удалось.
      Али презрительно посмотрел на этих крохоборов и стал соображать, как ему добраться до своего нового проводника. Путь через болото был отмечен вешками, но не до самого конца. Али решил, что пустит вперед Валета со Студентом.
      – Веревки какие найдете – не выбрасывайте, – предупредил он. – Пригодятся.
      Его сообщники уже закончили проверку чужого имущества и принялись безжалостно бросать вещи в трясину. Тяжелые рюкзаки плюхались в зеленую жижу с противным звуком и медленно погружались в пучину – булькая и пуская пузыри. Через полчаса на траве ничего не осталось, кроме двух мотков нейлоновой веревки.
      Али достал сигареты и закурил. Он, прищурившись, смотрел на зеленую плоскость болота и о чем-то напряженно думал. Наконец он отшвырнул окурок.
      – Ладно, время терять нечего! – заключил он. – Сейчас пойдем к тем друзьям, что под соснами прячутся. К разрушенной церкви не здесь нужно идти, значит, сначала с опытным человеком надо переговорить. Вот этим мы и займемся. Идти, сами видите, недалеко. Путь намечен – прямо по этим палкам курс и держите!
      Студент и Валет посмотрели на него, как на сумасшедшего.
      – Да ни за что! – замотал головой Валет. – Кому нужно, тот пусть и лезет в болото. Мне еще жизнь не надоела.
      – В натуре, Али, зачем самим-то лишний раз лезть? – спросил Студент. – Крикнуть им – пусть сами сюда выходят.
      – А если не выйдут, умник?.. Короче, закончили базарить! Валет – вперед! Студент за ним...
      – Да не пойду я никуда, – сказал Валет, с вызовом глядя на Али. В опущенной правой руке он все еще сжимал пистолет. – Мне и «лимонов» никаких не надо. Короче, в эту вашу Топь я не ходок. Лезьте сами, если крыша поехала...
      – Так, – почти весело сказал Али. – Бунт на корабле? Понятно. Крысы линяют с палубы. Ну а ты, Студент, тоже от «лимонов» отказываешься?
      Али повернулся вполоборота к Студенту, одновременно встав боком к Валету. Студент даже не успел ничего ответить, как вдруг Али, не глядя, неуловимым движением ткнул Валета локтем в солнечное сплетение. Валет охнул, согнулся пополам, и тут же получил второй удар – по шее, после чего бессильно рухнул на землю. Али, не теряя времени, двинул по зубам растерявшегося Студента и тоже отправил его в нокдаун.
      Потом не спеша закурил новую сигарету и обшарил карманы своих спутников. Найденные деньги и патроны он переложил к себе, подобрал с земли пистолеты. В этот момент очнулся Студент и тут же сел, с негодованием глядя на Али и размазывая по губам кровь.
      – За что?! – с возмущением спросил он.
      – Не понял? – с угрозой сказал Али. – Еще добавить?
      Студент принялся сидя отползать в сторону, с тревогой глядя в лицо нависшему над ним Али.
      – Я же ни слова не сказал, – оправдывался он. – Чего на мне-то отрываться?
      Али медленно обернулся и посмотрел на шевелящегося у его ног Валета. С тихим стоном тот поднял голову. Лицо его в этот момент показалось Али еще тупее, чем обычно. Он сплюнул, наклонился и сгреб Валета за воротник.
      – Еще слово вякнешь, – предупредил он, – башкой в болото засуну. Пока деньги не найдем – будете делать, что я скажу. Потом можете валить на все четыре стороны, держать не стану!
      Глаза у Валета вылезли из орбит, физиономия посинела, но он все же сумел выдавить из себя:
      – Пусти, Али, гад! Пусти, я сказал...
      Дыхание у него прервалось. Али еще раз хорошенько тряхнул его и оттолкнул от себя. Валет перекатился с боку на бок и опять уткнулся в траву, кашляя и матерясь одновременно.
      – Последний раз предупредил, – внушительно добавил Али. – Потом пеняйте на себя.
      Он дал Валету и Студенту отдышаться и кратко повторил свое требование. Перечить уже никто не посмел, но на обозначенную вешками тропу оба вступили с такими мрачными лицами, будто шли хоронить лучшего друга, наступая на кочки с осторожностью минеров и двигаясь с черепашьей скоростью.
      Али, который шел последним, был вне себя от их медлительности.
      – Темноты дожидаетесь, уроды? – злился он. – Что вы еле ползете? Люди же здесь шли уже.
      – Один чуть не потоп, – сквозь зубы сказал Валет.
      – Вроде тебя, наверное, недоносок, – отрезал Али. – Шевели копытами!
      Однако копыта все равно шевелились неважно. А тут еще примерно на полпути произошло событие, которого вряд ли кто-нибудь из них ожидал. Пока они осторожно пробирались между двумя покосившимися вешками, за их спиной вдруг прозвучал совершенно незнакомый голос, твердо потребовавший:
      – Всем стоять!
      Али резко повернулся, пожалуй, даже слишком резко, – почва под его ногами подалась и, как губка наполнилась хлюпающей влагой. Его спутники замерли на месте и с ужасом посмотрели назад.
      На краю леса стоял здоровый мужик в защитного цвета плащ-палатке и засаленной кепке с маленьким козырьком. В руках он держал двуствольное ружье, стволы которого были направлены прямиком на бредущую через болото троицу.
      – Вот это приплыли! – с отчаянием пробормотал Студент. – А ведь «пушки» все у тебя, Али!
      – И дальше что? – сквозь зубы ответил Али, не сводя глаз с незнакомого мужика.
      – Так шмальни в него! – взмолился Студент. – Он же нам двинуться не даст! Лупанет дробью – мы тут не устоим. Так и получится, как ты с москвичами хотел...
      Он имел в виду, что они попали в ту самую ловушку, которую готовили другим. Ловушка была неплоха – от одной мысли о том, что неверный шаг может стоить жизни, мороз продирал по коже.
      Али чувствовал себя паршиво из-за того, что так прокололся, однако виду он не подал.
      – Кто это такой? – спросил он, недоверчиво вглядываясь в лицо незнакомца.
      – А я знаю?! – воскликнул Студент. – Дай ствол, Али! Я сам его грохну!
      – Не дергайся! – вполголоса сказал Али. – Хочешь, чтобы мы все здесь загнулись? Посмотрим, чего этому хрену надо.
      Он намеренно медленно полез в карман за сигаретами, не отрывая взгляда от нацеленного на него ружья, прикурил от зажигалки и добродушно крикнул:
      – Ты, папаша, часом с утра не грибов объелся? Ты чего к людям цепляешься?
      Человек в кепке угрожающе повел ружьем и, никак не реагируя на шутливый тон, жестко сказал:
      – Вот что, граждане преступники! Закройте сейчас рты и потихоньку возвращайтесь, откуда пришли, – разговор с вами будет. Только без шуток, понятно? Я не промахиваюсь.
      – Мент, что ли? – с тревогой спросил Студент. – Не похож вроде.
      – Заткнись! Делаем, что он сказал, – тихо посоветовал ему Али и тут же добавил: – Сейчас я повернусь к тебе спиной, прижмись поближе и возьми ствол в левом кармане куртки. Потом я его отвлеку чем-нибудь, а ты шмаляй! И не вздумай промахнуться!
      – Я не промахнусь! – горячо прошептал Студент. – Только ты его хорошенько отвлеки!
      Но человека с ружьем неожиданно хорошо отвлек Валет. Все это время он помалкивал, мстительно сверкая глазами и раздувая ноздри, но потом не выдержал. Он сделал в сторону берега оскорбительный жест, разразился невнятной бранью и, неожиданно повернувшись, решительно двинулся в сторону островка с соснами.
      – Назад! – грозно крикнул человек с ружьем.
      Валет послал его подальше и сделал следующий шаг. В тот же самый момент Студент, прижавшись к Али, выхватил у него из кармана пистолет и снял его с предохранителя. И тут же бабахнуло ружье. Из-под ног Валета полетели крупные грязные брызги, а сам он вскрикнул, схватился за левое колено, закрутился на месте и соскользнул с твердой кочки в изумрудную жижу. Ноги его по колено ушли в болото.
      Студент уже не следил за ним. Оскалившись от напряжения, он вскинул пистолет и поймал на мушку фигуру в защитном балахоне. Два выстрела прогремели одновременно.
      Заряд крупной дроби попал Студенту в живот и смел его с тропы. Откинувшись на спину, он с оглушительным плеском рухнул в трясину, и бурая вода почти сразу же накрыла его целиком, оставив на поверхности только бледное лицо со страдальчески сжатыми губами.
      Али не успел даже толком осознать, что произошло, потому что рядом душераздирающим воплем заголосил Валет:
      – Руку! Али, дай руку! Скорее!
      Али с ужасом посмотрел направо. Валет с перекошенным от страха лицом барахтался в болоте, пытаясь уцепиться за скользкую кочку, но погружался в трясину все глубже.
      – Что стоишь, сука!! – в истерике визжал Валет. – Руку давай! Руку!
      Али тупо смотрел на него, словно не понимал, что происходит. Он не двигался и не произносил ни слова – замер, как соляной столб. В голове у Али все смешалось. Человек в кепке, целый и невредимый, по-прежнему держал его под прицелом. Если бы Али вздумал вытащить оружие, тот пристрелил бы его не задумываясь. Бежать тоже было некуда. Шаг вправо, шаг влево означали одно и то же – смерть. Наглядный пример бился и вопил перед его глазами.
      – Помоги, Али! – уже жалобным льстивым тоном кричал Валет. – Мы же кореша! Я тебя всегда уважал, ты знаешь...
      Он дергался так активно, что трясина засасывала его буквально на глазах. Над поверхностью оставались только голова и плечи. В широко раскрытых глазах застыл животный ужас. Грязными пальцами он все пытался уцепиться за что-нибудь, но они раз за разом соскальзывали.
      Инстинктивно Али все же сделал шаг в сторону погибающего сообщника, но в ту же секунду с берега донесся предостерегающий окрик, и снова пальнуло ружье. Деревянная вешка рядом с Али разлетелась в щепки. Он усилием воли заставил себя не сойти с тропы. Сжав зубы и пытаясь унять бешено колотящееся сердце, Али наконец вспомнил о пистолете, но охотник на берегу успел перезарядить ружье.
      – Последний шанс! – крикнул он. – Делай, что сказано было!
      Али посмотрел на Валета. Тот уже ничего не кричал, из его раскрытого рта вырывался лишь тонкий писк – так пищит пойманная лисой мышь.
      «Да уж, у этого никаких шансов уже нет, – подумал Али. – И Студент... Но как же так получилось? Я и глазом не успел моргнуть, как остался один. И откуда этот гад свалился на мою голову? Чего он хочет? На мента совсем не похож. Может, лесник здешний? А чего же он тогда людей как мух бьет?»
      Али медленно поднял вверх руки, показывая, что не имеет никаких дурных намерений, и осторожно пошел по тропе обратно, глядя себе под ноги и мучительно размышляя, что его может ждать на твердой земле. За его спиной громко чавкнуло болото, и мышиный писк разом оборвался. Али передернуло от омерзения.
      «Да этого охотника наверняка Булат послал! – Али вдруг будто ошпарило. – Никто же больше знать не мог, что мы здесь! Точно, Булат! Неужели догадался? Какой же я лох! Нельзя было этому подонку доверять. Хотя нет, не вяжется что-то. Булат сразу бы за нами увязался – следопыт из него хреновый. Тогда кто? Проводник, который сбежал? Вот это вернее – дружков своих привел, посчитаться решил. Если он, то мне хана. Один я против них не потяну. Тем более в лесу этом чертовом. Остается одно – делать ноги, если будет малейшая возможность...»
      – Стой! – прервал его размышления человек с ружьем. – Стоишь спокойно и делаешь, что я скажу. Если что – кишки сразу выпущу, понял? Вот и хорошо, что понял. А теперь давай – где там у тебя пушка? Потихонечку ее вынимаешь и бросаешь в болото... Ну, действуй!
      Али медленно и осторожно, держа за ствол, вытащил второй пистолет и, вытянув руку, разжал пальцы. Оружие с плеском нырнуло в трясину. Али вопросительно посмотрел на человека в кепке, соображая, догадается ли тот, что в заднем кармане Али лежит третий пистолет. Но по грубому лицу то ли лесника, то ли охотника было невозможно ничего понять.
      Али добрался наконец до твердой земли. Но о том, чтобы дать деру, пока нечего было и мечтать. Два грозных ствола ни на секунду не отпускали его.
      – Ложись, отдохни! – небрежно сказал человек в кепке, но тут же взорвался. – На землю, я сказал! Руки за голову!
      Али нехотя подчинился. Мужик быстро обыскал его и отобрал пистолет. Нашел он и кое-какие деньги, но только хмыкнул и сунул пачку обратно.
      – Ну, так-то лучше будет, – сказал он, отступая в сторону. – Давай теперь знакомиться. Меня будешь Петром Игнатьевичем звать. У тебя, я знаю, кликуха Али. Сам я кличек не уважаю, но если кому нравится по-собачьи – это его дело. Тут я препятствий чинить не буду. А вот за то, что ты в моем лесу гадить вздумал, я могу и семь шкур спустить. Я, понимаешь, лесник тут, так что за порядком мое дело следить.
      – Ничего себе порядок! – сказал Али. – Двух человек завалил и глазом не моргнул. Тебе, папаша, любой прокурор десятку выпишет. Пошлют тебя опять в лес – только в мордовский.
      – Тут у меня прокуроры редко бывают, – сказал лесник. – Только поохотиться. Но они люди занятые, к нам выбираются нечасто, так что на эту тему и говорить не стоит. Тем более что доказательств никаких не осталось. Все топь с собой унесла. Думаешь, кто-то ее перелопачивать будет?
      – Ладно, папаша, твоя взяла, – злым голосом произнес Али. Ему уже надоело лежать на мокрой земле. – Давай решай, что будешь дальше делать. Сдавать будешь, так сдавай, а издеваться хватит! Не могу я на сыром валяться – ревматизма боюсь.
      – Ладно, вставай! – сжалился лесник. – Расслабься. И чтобы ты знал, сдавать тебя я никуда не собираюсь. У меня другие планы.
      – Что за планы? – подозрительно спросил Али, поднимаясь с земли и отряхиваясь.
      Лесник огляделся по сторонам и, понизив голос, сказал:
      – Сколько ты заплатишь, если я тебя верным путем на тот островок с церквушкой проведу?
      Али вторично словно кипятком окатило. Как ни прячь тайну, она все равно становится известна всему миру. Он был страшно разочарован, но постарался сохранить невозмутимое выражение лица.
      – Ну, допустим, штуку я согласен заплатить, – спокойно сказал он, наблюдая за реакцией собеседника. – Баксов, конечно...
      Лесник неожиданно рассмеялся, чем здорово озадачил Али. Тот не понимал, что могло так рассмешить этого человека. Момент для веселья был не самый подходящий. Но долго держать его в неведении лесник не стал.
      – Ты шутник, парень, но со мной шутить не советую, – сказал он. – Твои братки было рискнули, да сам видишь, что с ними сталось. А теперь послушай мое предложение. Сколько у тебя там баксов спрятано – два миллиона? Вот и давай пополам. Тебе «лимон», и мне «лимон». И все довольны и счастливы. Социальная справедливость, как в газетах пишут.
      Али отреагировал не сразу. Он еще несколько раз обмахнул ладонью перепачканные травяной зеленью брюки, а потом испытующе посмотрел в глаза леснику. Глаза у того были хитрые, с какой-то болотной прозеленью.
      – Спокойно, папаша! – сказал Али. – У тебя сегодня определенно с головой что-то. С чего это ты со мной про лимоны заговорил? Или я сплю, и это все мне снится?
      – Пока не спишь, – с намеком ответил лесник. – Но могу убаюкать. Если ты мне и дальше тухляк гнать будешь. Ты, колобок, от ментов ушел, от подельников своих освободился, а вот от меня ты никак не отвертишься, понял? И не тяни резину. Ты эту компанию здорово шуганул, конечно, только рассчитал плохо. Надеялся, что все на болото побегут? А человек так устроен, что от болота и от змей старается подальше держаться. Они, конечно, до города не скоро доберутся...
      Али вдруг понял, что дела его по-настоящему плохи. Лесник давно все продумал и все решил. Все козыри на его стороне. Значит, единственное, что остается, – это выиграть время.
      – Ладно, – сказал он. – Миллионы, говоришь? Давай искать твои миллионы. Дорогу к церкви знаешь?
      – Вместе найдем как-нибудь, – подмигнул лесник.

Глава 15

      – Поверить не могу! – едва шевеля языком, пробормотал Фишкин. – Кажется, выбрались! Земля!
      Покачиваясь от усталости, он сделал два шага по влажной спутанной траве и без сил повалился на нее, раскинув перемазанные засохшей грязью руки.
      Он весь был в грязи – лицо, сапоги, куртка, – даже волосы на голове слиплись и торчали острым гребнем, как прическа у какого-нибудь завзятого панка. Комары, вившиеся над болотом в огромном количестве, разом ринулись в атаку на неподвижное тело, но Фишкин, сраженный усталостью, первые минуты никак не реагировал на них. Лежать без движения на твердой, никуда не ускользающей земле было блаженством.
      Корнеев, который вышел на это место чуть раньше, не обращал на Фишкина почти никакого внимания. Он сам вымотался до последней степени – последние метры ему пришлось тащить на себе Крупицына, который подвернул на кочке ногу. Крупицын совершенно раскис и как маленький ребенок просился домой. Вдобавок после купания в болоте он простыл и теперь начинал все чаще покашливать. Корнееву все это не могло понравиться. Он осознавал, что пройти через болото им удалось только чудом, и второго чуда судьба им не предоставит. Поэтому в первую очередь он собирался выяснить, куда они попали и какие у них перспективы на будущее. Хнычущий, простуженный Крупицын его раздражал.
      Даже сейчас, очутившись в безопасности, он никак не хотел отпустить плечо Корнеева. Он был похож на двухлетнего ребенка, впервые отправившегося с папой в магазин. Он был перемазан тиной еще сильнее, чем Фишкин, и был похож на какую-то гротескную куклу, слепленную из грязи. Одежда у него была насквозь мокрой, и Корнеев, хотя и сам выглядел ненамного лучше, отстранил Крупицына с брезгливостью. Он не был чистюлей и эгоистом, но усталость обостряла все чувства, и не только хорошие.
      – Присядь пока, Роман Павлович, – посоветовал он Крупицыну, который никак не хотел отпускать его руку. – Бери пример с Фишкина, отдохни малость. И я от тебя отдохну.
      Крупицын со стоном сел на траву и схватился грязными руками за голову.
      – Что же теперь будет? Где мы? – жалобно пробормотал он. – Где все? Я хочу домой.
      Корнеев хмуро посмотрел на него сверху вниз, повернулся и тяжелыми шагами пошел прочь. Теперь он двигался без опаски: в гуще Черной Топи нашелся клочок самой настоящей суши – вытянутый островок, густо поросший тощими березками и осинами.
      Подобные клочки земли им уже попадались, здешнее болото изобиловало такими спасительными участками, и, как показала практика, при известной сноровке и осторожности это можно было использовать, но на такое большое пространство Корнеев не рассчитывал и даже предположил, что они вышли на противоположный берег болота.
      Он побрел вдоль покрытой дикой растительностью косы, где порой приходилось буквально продираться сквозь намертво переплетенные ветви кустарника и молодых деревьев, и вдруг, к своему удивлению, вышел на открытое место. Он стоял на поляне, окруженной со всех сторон буйными зарослями. Над его головой сверкало ясное голубое небо, а прямо перед ним высились развалины старого каменного дома. По некоторым особенностям архитектуры Корнеев догадался, что раньше тут находилась церковь. Верхняя часть здания и крыша почти полностью обрушились. Оштукатуренные стены облезли, обнажив ребристый скелет из бурого кирпича. На изъеденных временем ступенях цвели лиловые колокольчики, и под самые окна подступал густой бурьян, над которым вились комариные тучи. Чуть поодаль чернел покосившийся, оплетенный каким-то вьющимся растением крест. Поставлен он здесь был очень давно, потому что уже наполовину ушел в землю. Теперь, наверное, никто и не помнил, что за человек покоится под этим крестом.
      Поколебавшись, Корнеев все-таки поднялся по щербатому крыльцу и заглянул внутрь здания. Он увидел абсолютно безжизненное помещение, заваленное фрагментами обрушившейся кладки, сгнившими балками, ржавыми оконными решетками. Пол в помещении был выложен каменными плитами, но и здесь кое-где пробивались ядовито-зеленые побеги. Сверху сквозь огромные прорехи заглядывало солнце. Но, несмотря на яркий свет и сочную зелень, обстановка в развалинах показалась Корнееву невыносимо гнетущей, вызывающей непонятную тревогу.
      Дальше порога он не пошел, опасаясь переломать ноги, спустился с крыльца, обошел здание и двинулся дальше. Ему снова пришлось пробиваться через кустарник и гниющий валежник, и с каждым шагом настроение его падало все больше – почва под ногами становилась все более влажной, под подошвами хлюпала вода, а вскоре заросли кончились, и Корнеев опять оказался лицом к лицу с Черной Топью.
      Все же он нашел в себе силы и еще немного походил по островку. Увы, это было единственное, что ему удалось открыть. Действительно, они находились на острове, клочке суши не более ста метров в длину, вытянутом, как галера, почти сплошь заросшем и покрытом древесным мусором. И кроме них, здесь не было ни одной души. Только птицы пересвистывались в зарослях.
      Корнеев вернулся к своим спутникам. Фишкин спал прямо на земле, натянув на голову куртку. Крупицын, по-сиротски обхватив себя руками, сидел на траве и тупо смотрел в одну точку. Губы его слегка шевелились, будто он бормотал про себя молитвы.
      «Еще не хватало, чтобы он сошел тут с ума! – недовольно подумал Корнеев. – Нет, братец, сначала изволь вернуться в Москву, а там уж делай что хочешь. А здесь будь добр держаться!».
      Он подошел ближе и присел на корточки около Крупицына. Тот посмотрел на него мутным взглядом и плаксиво спросил:
      – Куда вы ходили?
      – Так, осматривался, – стараясь говорить беззаботным тоном, ответил Корнеев. – Не поверите, но я набрел здесь на церковь. Правда, помолиться там уже не удастся. Она разрушена. А жаль, было бы интересно посмотреть. Здание не слишком большое, но каменное. Могила чья-то рядом.
      – Значит... Значит, где-то рядом жилье? – с надеждой воскликнул Крупицын.
      Корнеев отрицательно помотал головой.
      – Вот жилья-то как раз и нету, – сказал он. – Мы на острове. Метров сто в длину, метров пятьдесят в ширину. Но это в самом лучшем случае.
      Крупицын непонимающе уставился на него.
      – Как на острове? – с тревогой спросил он. – Зачем нам остров? Для чего вы вывели нас на этот остров?
      Корнеев поморщился. Ему показалось, что у Крупицына вот-вот начнется истерика.
      – Я вывел вас не на остров, – сухо сказал он. – Я вывел вас, куда получится. Не забывайте, что здесь я такой же чужак, как и вы.
      – Нет, постойте! – возмутился Крупицын. – Вы взяли на себя ответственность, потащили нас через трясину... Я чуть не погиб! Вы не забыли?
      – Разве такое забудешь? – мрачно сказал Корнеев. – Но все-таки вы не погибли. Благодаря мне и Фишкину. А уходить через болото нам пришлось вынужденно, и вы это прекрасно знаете. Иначе нас перестреляли бы, как куропаток. Те люди, которые за нами гнались, они, по-моему, без комплексов. Впрочем, если вы хотели там остаться, могли бы сказать об этом сразу. Сейчас-то какие могут быть претензии?
      – А вот такие! – упрямо заявил Крупицын. – Это ваша идиотская затея – залезть в болото! Остальные, которые не полезли, благополучно разбежались и теперь в ус не дуют. А нас вы уже почти погубили!
      – Ну, во-первых, идея принадлежит гению всех времен и народов, вашему блистательному Хамлясову. Я просто взял на себя смелость сделаться на время вашим проводником, потому что некоторый опыт хождения по болотам у меня имеется. Без меня эта затея могла кончиться куда трагичнее... Во-вторых, насчет остальных вы, по-моему, ошибаетесь. Они и в самом деле разбежались, но вряд ли благополучно. Городские люди посреди леса, без вещей, без пищи, насмерть перепуганные... Хорошо, если они не потеряли друг друга.
      – Мы должны быть с ними, – заявил Крупицын. – Почему мы здесь? Почему вы притащили нас сюда?
      Корнеев безнадежно махнул рукой и сказал:
      – Притащил и притащил. Наверное, я не такой смельчак, как вы, – на пули ни за что в жизни не полезу. Скажите лучше, как ваша нога?
      – Совсем плохо, – трагически произнес Крупицын. – Боюсь, ходить я уже не смогу.
      Страдальчески сморщившись, он принялся стаскивать с себя сапог. Когда ему наконец удалось разуться, глазам Корнеева предстала грязная, раздувшаяся, как удав, нога. Крупицын не отличался великим терпением, но сейчас Корнеев был вынужден признать, что он прав – ходить с такой ногой большая проблема.
      – Да, вам не помешало бы сейчас попасть на прием к Валентине Николаевне, – покачав головой, сказал он. – Видели, как она вылечила этого чудака Шпагатова? В два дня! Он уже бегает как заяц!
      – Какое мне дело до какого-то там Шпагатова! – капризно сказал Крупицын. – Меня волнует моя судьба! Что вы можете нам предложить?
      – Я вам не метрдотель в ресторане, – хмыкнул Корнеев. – Предложить!.. Пока я могу предложить только одно. Нам нужно хорошенько выспаться, отдохнуть, а потом выбираться отсюда. А вам лично я могу предложить кое-что из своей одежды. Вашу нужно высушить, иначе вы подхватите воспаление легких...
      Он растолкал Фишкина, который долго не мог понять, где находится и почему от него требуют снять что-нибудь из одежды. С большим трудом Корнееву удалось привести его в чувство, и Фишкин, тяжело вздыхая, принялся раздеваться.
      – Это жуть, сколько комаров! – жаловался он, размахивая руками. – Представляю, что тут будет ночью! Нас просто загрызут. Вы думаете, мы здесь надолго застряли?
      – Мне самому хотелось бы это знать, – развел руками Корнеев. – Сюда-то мы с перепугу забрались, а вот как отсюда выбраться – уже вопрос. Признаюсь вам честно, сейчас меня пугает даже мысль о том, что снова нужно искать тропу через болото. То, что мы здесь, – чудо. Не хуже тех чудес, что ищет Хамлясов.
      – Только оно никому не нужно, наше чудо, – сказал Фишкин. – А Хамлясов из каждого пустяка явление делает. В пиаре он – гений.
      – Значит, вы тоже ему не верите? – удивился Корнеев. – Работаете на него и не верите?
      – Мое дело – карты. Карты – дело полезное и увлекательное. Тем более если за них платят деньги. Вера тут ни при чем. Да и как тут разобраться? Допустим, мы с вами видим камень причудливой формы. Вы говорите – игра природы. А я утверждаю, что это не камень вовсе, а артефакт, наследие великой цивилизации. Можно спорить до посинения, но рассудить-то этот спор некому... Я вам вот что скажу – пока мне за веру платят, я верю. А в свободное от работы время... Вы говорили что-то про церковь. А там не получится спрятаться от комаров?
      – Вряд ли, – покачал головой Корнеев. – Разве что от ветра. И немного от дождя. Часть крыши сохранилась. Впрочем, там можно соорудить лежанку из каких-нибудь обломков. Все лучше, чем на голой земле валяться.
      – Думаете, мы здесь надолго застряли? – поднял голову Фишкин.
      – Будем надеяться, что ненадолго, – нахмурился Корнеев. – По правде говоря, я уже с ног валюсь. А тут еще Крупицын...
      Они разом посмотрели на своего незадачливого спутника, который, сидя на земле и морщась от отвращения, натягивал на себя детали туалета, пожертвованные ему товарищами. Из просторной нижней рубахи Фишкина он сделал себе что-то вроде шотландского килта. Его собственная одежда, мокрая и грязная, была разбросана по траве в полнейшем беспорядке.
      – Похоже, нам придется освоить профессию няни, – негромко заметил Фишкин. – Будем сушить подгузники и вытирать сопли. Честное слово, лучше бы я сам провалился в болото.
      – Лучше бы никто в него не проваливался, – заметил Корнеев и принялся собирать мокрые тряпки Крупицына.
      Развесив по деревьям одежду, они вместе с Фишкиным отвели Крупицына в развалины и из трухлявых бревен соорудили для него некое подобие топчана. Крупицын окончательно расклеился. Он жаловался, что у него болит нога, что он кашляет, что на нем нитки сухой нет, что он голоден, как собака, и что вообще он скоро умрет и Корнееву придется закопать его на этом проклятом острове и поставить еще один крест, который рухнет уже на следующий день, потому что здесь ничего нет, кроме гнилого дерева, и сюда никто не сможет прийти, чтобы ухаживать за могилкой.
      Как ни странно, его причитания уже не раздражали Корнеева. Кое-как приткнувшись на двух сложенных вместе бревнах, он заснул под эту жалобную декламацию, словно под шум ручейка. Устроившийся поблизости Фишкин тоже погрузился в сон. Крупицын еще немного постонал, поплакался, но, видя, что ответной реакции в его адрес не поступает, смирился и отключился тоже.
      Первым проснулся Корнеев. Что-то встревожило его во сне. Он резко поднял голову и прислушался. Над щербатой крышей посвистывал ветер. Шелестели деревья. Птиц не было слышно. Небеса приобрели насыщенную предвечернюю окраску. В развалинах становилось прохладно. Над головой звенели комары.
      Корнеев вдруг ясно осознал простую мысль, что по крайней мере на эту ночь им придется здесь задержаться. В темноте через топь не пойдешь, это безумие. Понятно, что это не вызовет восторга у его спутников, особенно у Крупицына, который, скорее всего, устроит по этому поводу истерику. Надо признать, что повод для этого у него имеется. У Корнеева у самого было на душе так скверно – хоть бейся головой о стену. Конечно, они находились не на Северном полюсе, и даже островок этот назвать необитаемым можно было только в шутку, но положение их все равно было незавидным. Ни пищи, ни воды, больной человек на руках и загадочная Черная Топь вокруг. Правда, до сих пор дела здесь творились исключительно земного происхождения, но держали они в напряжении почище любого фантастического романа.
      Однако дальше Корнеев сообразил, что встревожила его вовсе не эта жестокая мысль, пришедшая в голову во время сна. Его насторожил какой-то посторонний звук. За время своих скитаний Корнеев попадал в самые разные переделки, иногда очень опасные, и у него выработался рефлекс – он замечал малейшие признаки неблагополучия в окружающей обстановке. Было бы преувеличением утверждать, что это не однажды спасло ему жизнь, но от многих неприятностей уберегло точно.
      Что беспокоит его сейчас, Корнеев понял не сразу. Проснувшись, он ничего необычного не услышал. Фишкин опять спал по своему испытанному методу – завернувшись с головой в куртку. Но из-за того, что одежды на нем теперь было маловато, у него обнажилась поясница, на которой комары и отыгрались по полной программе. Фишкин тихо стонал, но не просыпался. В противоположном углу посапывал Крупицын. Он настолько вымотался, что даже на комаров не реагировал.
      Корнеев поднялся и вышел из церкви. Недоверчивым взглядом он окинул территорию. Грязная одежда Крупицына мирно сохла на березовых ветвях. Сквозь листву пробивалось багровое свечение заката. Комары сатанели в предвкушении сытного ужина.
      И тут Корнеев опять услышал странный шум. Это была как бы серия булькающих звуков. Они доносились из-за деревьев, которые росли по другую сторону развалин. Один шлепок, другой, третий – и опять все стихло.
      Корнеева вдруг осенило – кто-то идет по болоту! Пробирается, осторожно нащупывая тропу. И этот кто-то совсем близко.
      Корнеев едва не подпрыгнул от радости. Первым побуждением было броситься на шум шагов, привлечь к себе внимание, попросить о помощи. Но Корнеев не сделал этого. Его внезапно охватили сомнения. Кому могло прийти в голову ночью тащиться на болота? Изо всей их компании такое могло прийти в голову только Хамлясову, да и то чисто теоретически. Тогда кто? Бандиты? Но у них нет проводника. Может быть, это какой-то зверь?
      Радость незаметно улетучилась, и Корнеев поступил так, как поступал обычно, – с осторожностью. Он обошел развалины, углубился в заросли высокого, в человеческий рост, кустарника и через минуту вышел к болоту.
      Инстинктивно он старался не шуметь, и это ему в какой-то степени удалось. Но зато он сгоряча едва не выскочил на открытое пространство, а это могло бы иметь весьма неприятные последствия. Лишь в последний момент Корнеев успел пригнуться и скрыться за кустом. Сердце едва не выпрыгнуло у него из груди.
      Метрах в тридцати от него, кропотливо выискивая дорогу среди предательских кочек, двигались по болоту два человека, и один из них был не кто иной, как Али! Бандит, приблудившийся к ним в лесной глуши, а потом учинивший эту дикую, невероятную выходку, жертвой которой стали многие люди. Спутника бандита Корнеев видел впервые, но поскольку между ним и Али наблюдалось полное взаимопонимание, можно было сделать единственный вывод – действуют они заодно.
      Корнеева они не заметили лишь по той причине, что, когда он вылетел из зарослей, оба смотрели друг на друга и что-то негромко обсуждали. Но едва он успел спрятаться, как движение снова возобновилось. Нащупывая путь длинной свежесрезанной палкой, товарищ Али медленно пробирался к берегу.
      Теперь Корнеев мог его рассмотреть как следует. Этому человеку было лет за сорок. Плечистый и крепкий, как старый дуб, он был одет в плащ-палатку защитного цвета и засаленную кепку. Крупные и грубые черты лица выражали силу и непоколебимую уверенность в своей правоте. Немного нашлось бы смельчаков, которые посмели бы перечить человеку с таким лицом.
      Из поклажи у здоровяка имелось только ружье, заброшенное за спину. Зато Али, шедший вторым, тащил на горбу объемистый и тяжелый рюкзак. Сейчас он выглядел мрачным и замкнутым – ни следа от той улыбочки, которую он демонстрировал, когда нужно было втереться в доверие к Хамлясову.
      Они шли медленно, но расстояние неумолимо сокращалось, и Корнеев понял, что задержись он еще на минуту, и ему не удастся ускользнуть незамеченным. Он попятился назад, пригнувшись, нырнул за один куст, потом за другой и, только убедившись, что со стороны болота его увидеть не могут, выпрямился и почти побежал назад к церкви.
      Вернувшись, он прежде всего сорвал с дерева высохшую одежду Крупицына. В новом состоянии она оказалась твердой, как будто сделанной из картона. «Модель не от Юдашкина, конечно, – подумал Корнеев, – но выбирать не приходится, Роман Павлович».
      Он ворвался в церковь и объявил подъем. Крупицын очнулся сразу и, повернув в сторону Корнеева опухшее от комаров лицо, трагически сказал:
      – Боже, это не сон! Мы все еще здесь!
      Корнеев швырнул в него окаменевшими шмотками и приказал переодеваться.
      – И поторапливайтесь! – грозно прибавил он. – Потому что сюда идут бандиты!
      После этих слов Фишкин вынырнул наружу, как черепаха из панциря, и сделал круглые глаза.
      – Это что, шутка такая?
      – Какие, к черту, шутки! Вы прекрасно видели, как они шутят! Мы должны спрятаться, пока нас тут не перестреляли. Мы можем отсидеться в лесочке на другом краю острова. Только нужно поторапливаться. Они вот-вот будут здесь.
      Фишкин подскочил, как ошпаренный.
      – Что же вы раньше не сказали?! – с обидой воскликнул он и, посмотрев на Крупицына, свирепо добавил: – И бросьте к черту ваши обноски! Пока вы их разминаете, может отпасть в них надобность. Давайте, Григорий, берем его – и бежим!
      Корнеев согласился, что Фишкин прав. Процесс одевания Крупицын собирался растянуть до бесконечности. Корнеев отобрал у него одежду, а потом вдвоем с Фишкиным они подхватили Крупицына под мышки и поволокли на воздух. Он скорчил недовольное лицо, но возражать не посмел.
      Едва они успели скрыться за первыми деревьями, как почти напротив из-за кустов вышли два человека в сапогах и забрызганной грязью одежде. Они слишком устали, чтобы внимательно смотреть по сторонам, и Корнеев успел знаками показать своим товарищам лечь на землю. В таком положении их не было видно из-за кустов и высокой травы, однако положение все равно оставалось отчаянно опасным – от того места, где они лежали, до бандитов было рукой подать.
      – Ни звука! – делая страшное лицо, приказал Корнеев.
      Но и Фишкин, и Крупицын были так напуганы, что даже боялись дышать. Лежа в зарослях, они с тревожным любопытством наблюдали за тем, что происходит возле разрушенной церкви.
      Али между тем сбросил с плеч опостылевший рюкзак, с облегчением уселся на траву и закурил. Человек в плащ-палатке пристально посмотрел на него, снял через голову ружье и, держа его в руке, прошелся мимо развалин.
      – Запарился, Али Иваныч? – с юмором спросил он. – Слабоват ты, парень! А ведь ты со мной шел. Практически как у Христа за пазухой. Ступай только след в след, и никаких тебе хлопот! Понять не могу, как ты собирался со своими урками Черную Топь покорять! Все бы здесь полегли! Неужто до денег такая жажда – пуще страха смерти?
      Али поднял голову и зло сверкнул глазами.
      – Ты, папаша, к этому делу тоже неравнодушен, так что насчет жажды помолчим! А через болота нас проводник бы провел. Вот ты нашелся, а не будь тебя – другой бы справился.
      – Во-первых, я тебе никакой не папаша, и зови меня Петром Игнатьевичем, пока я не рассердился. А во-вторых, это только со стороны кажется, что здесь другой-всякий справится. Черную Топь только два человека как свои пять пальцев знали. Один – это я, а второй – дядя Федор, упокой, господи, его душу!..
      Али бросил на него быстрый взгляд.
      – А ты, похоже, знаком был с дядей Федором? – продолжал Петр Игнатьевич. – Что помалкиваешь? Твоя шайка его угробила, признавайся?
      – Ты не прокурор, чтобы признания тебе делать, – неохотно сказал Али. – Ты вон моих корешей угробил – я и то молчу.
      – Правильно я их угробил, душегубов, – сердито заявил Петр Игнатьевич. – Только землю поганите, бандюганы проклятые! А прокурору до вас нынче и дела нет – прокуроры тоже нынче счета в швейцарских банках открывают да на Канары отдыхать ездят. С какой радости, думаешь? А потому, что вы их всех купили! Вот и приходится мне, простому леснику, с вами бороться.
      – А награбленные ценности, конечно, государству будешь сдавать? – язвительно произнес Али.
      Лесник на секунду задумался. Потом делано рассмеялся и ответил:
      – Насчет ценностей мы с тобой железно договорились. Половина тебе – половина мне. Можешь не сомневаться, Али Иваныч.
      – Я тебе не Иваныч! – огрызнулся Али. – Бросай свои прибаутки, пока я тоже не рассердился. Будешь бабки сам искать, пока не сдохнешь.
      – Я не сдохну, – серьезно ответил лесник. – Я привычный. И мешок с провиантом ты не зря сюда тащил. Я и такой вариант просчитал. Чтобы как дома себя чувствовать, если вдруг заупрямишься. Только не советую. Упрямый ты мне не нужен.
      – В том-то и дело, что я тебе нужен, пока ты деньги не нашел, – сказал Али. – Думаешь, я идиот? Я тоже считать умею. Без меня ты тут до зимы рыться будешь. Так что лучше побереги меня, Петр Игнатьич! Я теперь как твой талисман, понятно? А потому предлагаю тебе одно условие. Не выполнишь его – ничего не получишь.
      – Ну-ка, ну-ка, – с любопытством проговорил лесник. – Что еще за условие? Комаров от тебя отгонять?
      – Пушку мне верни, – спокойно пояснил Али. – Для равновесия. А то, знаешь, с ружьем шутки плохи – оно, даже незаряженное, один раз в год стреляет. А когда в кармане ствол, как-то спокойнее. Ты стрельнешь, и я стрельну – вот мы и квиты.
      – Ишь, чего захотел! – покачал головой лесник. – Только этот номер у тебя не пройдет. Спину тебе подставлять дураков нет.
      – Да ты о чем толкуешь, Петр Игнатьевич! – с укоризной сказал Али. – Какой резон мне тебя здесь мочить, когда мне одному отсюда не выбраться! А вот тебе прямая выгода меня грохнуть. Нет, принимай мое условие, иначе не видать тебе бабок, как своих ушей!
      Лесник задумался, оценивающе глядя на Али. Помолчав, он посмотрел по сторонам и совсем другим, почти домашним тоном сказал:
      – Ладно, смеркаться скоро начнет. Все равно никаких дел сегодня уже не получится. Утро вечера мудренее. Сейчас порубаем и на ночь устраиваться будем. А завтра уже и решим – принимать твое условие или нет.
      – До утра еще дожить надо, – сказал Али.
      Лесник насмешливо посмотрел на него и заметил:
      – Это верно. Ночью любые неожиданности могут случиться. Поэтому сразу предупреждаю – на ночь я тебе, Али, руки-ноги свяжу, чтобы спалось спокойно. И тут уж без обид, ладно?
      – Недоверчивый ты, Петр Игнатьич! – скривился Али. – Если уж мое соседство тебя напрягает, так собачку бы с собой взял, что ли! Чего ты ее в лесу оставил?
      – Собака через топь не пройдет, – ответил лесник. – Но мы и без нее поладим. Давай вставай, пойдем ночлег искать. Да и живот уже подвело, перекусить пора.
      Лесник повернулся и уверенно зашагал к развалинам. Али метнул ему вслед хищный взгляд, быстрым движением сунул руку в свой сапог и выхватил из-за голенища нож. В ту же секунду нож как по волшебству исчез в его рукаве, а сам Али встал, перебросил через плечо рюкзак и пошел догонять лесника.

Глава 16

      К вечеру дождь прекратился. Однако небосвод по-прежнему закрывали тучи, дул ветер, и воздух был насыщен влагой и комариным зудом. Этих не мог распугать ни дождь, ни ветер. Первым покинул палатку Грачев. Он прошелся взад-вперед по мокрой траве, хмуро глядя на покрытое серой дымкой болото, затем потоптался возле кустов, где Макс нашел оторванный карман, но, кроме этого же кармана, ничего там больше не обнаружил и опять принялся изучать темнеющее болото. Сзади к нему неслышно подошел Величко и остановился рядом. Некоторое время они оба молчали, а потом Величко сочувственно сказал:
      – Ну что, темна вода в облацех? И для пса теперь проблематично нужный след взять. И погода, похоже, надолго испортилась. Даже странно для этого времени года. По-моему, кто-то специально вставляет нам палки в колеса. Я просто чувствую присутствие потусторонних сил где-то рядом.
      – Лучше бы ты чувствовал что-то более реальное, – сердито сказал Грачев. – Будем действовать соответственно обстоятельствам. Предлагаю выпустить пару зеленых ракет. Если кто-то бродит поблизости, то ракета будет для него ориентиром. А сами пройдемся вдоль болота – поищем людей или хотя бы следы. А здесь разложим костер и оставим Гессера и Кузовкова, чтобы принимали возможных гостей.
      – Ну а что? Это дело! – согласно кивнул Величко. – Дождь, правда, смазал картину, но посмотреть все равно стоит. И насчет ракет хорошая мысль. Наверное, это нужно было сделать раньше, но лучше поздно, чем никогда.
      Грачев вернулся в палатку и принес ракетницу. Подошли остальные: Мачколян с Максом, Конюхов и Кузовков, Гессер задержался в палатке – что-то записывал в свой блокнот с помощью щегольской авторучки, в которую был встроен фонарик.
      Грачев выпустил в воздух две ракеты, две ослепительных зеленых звезды, которые взмыли высоко над лесом, зависли, словно приглядываясь, в воздухе и медленно покатились вниз.
      – Таких красивых ракет только слепой не увидит, – заявил Мачколян и тут же не очень последовательно спросил: – И вы уверены, что сюда кто-то придет? Никто не догадается.
      – Тот, у кого проблемы, быстро становится догадливым, – возразил Величко. – В этом лесу ракеты пускают не очень часто. И ты сам сказал, что они слишком красивые, чтобы их можно было не заметить.
      – Но одними ракетами мы не ограничимся, – добавил Грачев. – Нужно хорошенько осмотреть весь район, особенно прилегающие к болоту участки. Возьмите с собой веревки, фонари, рации, все, что может пригодиться. Связь через каждые пять минут. Станислав Сергеевич и господин Гессер останутся тут: нужно развести костер, вскипятить воды и приготовить горячую пищу – мало ли что может случиться. Да, пожалуй, и старлей может остаться, как вы полагаете? В качестве щита, так сказать.
      – Знаете, я все-таки немного пройдусь по округе, – сказал Конюхов. – У меня есть кое-какие соображения насчет того, что здесь произошло, и я хочу их проверить. А ребятам у костра нужно просто тоже оставить рацию. В случае чего они смогут любого из нас вызвать.
      – Ну пусть так, – не слишком охотно согласился Грачев. – Но призываю вас быть предельно осторожными и далеко не заходить. Где-то здесь могут находиться вооруженные люди – не забывайте об этом. И не забредите по ошибке в болото.
      Они забрали снаряжение, согласовали между собой направление поисков и отправились осматривать ближние участки леса. Кузовков с Гессером остались сооружать костер, что при сложившихся обстоятельствах было не самой простой задачей. Нельзя сказать, что Кузовкова обрадовала возложенная на него миссия, он нервничал, но помалкивал, опасаясь разрушить свою репутацию бывалого путешественника. Гессер вряд ли умел разжигать костер под дождем и с одной спички, но держался все так же ровно и невозмутимо, и это Грачеву понравилось. Именно ему он доверил рацию и попросил быть очень бдительным.
      – Забудьте на время про козни пришельцев, – с улыбкой посоветовал он. – Реальные вещи сейчас куда важнее.
      – Не беспокойтесь, с этой минуты на всех пришельцев я буду смотреть сквозь пальцы, – ответил Гессер.
      Затем они расстались. Макс пошел на запад, стараясь не слишком приближаться к болоту – он был убежден, что на болоте искать нечего. Если два или три дня назад кто-то туда попал, то вряд ли ему теперь можно было помочь. По мнению Макса, искать что-то интересное нужно было в лесу.
      Ближайший сеанс связи с товарищами еще более укрепил его в этой мысли – Грачев и Величко, которые осматривали болото, ничего пока не нашли. Зато Мачколян, двигавшийся в противоположную сторону, объявил, что обнаружил в траве раскисшую пачку сигарет «Кент». Пачка была нераспечатанной, и трудно было поверить, что кто-то выбросил ее просто так.
      – Наверняка потеряна в пылу борьбы или бегства, – заключил Мачколян. – Если только кто-то тут не решил объявить бесповоротную войну табаку.
      Но пачка сигарет была не слишком убедительным свидетельством, а главное, она не давала подсказки, что здесь произошло и где следует искать людей. Макс пошел дальше. Трудно было надеяться на скорую удачу. Все следы были замыты дождем, лес был огромен, а их было слишком мало, чтобы обеспечить серьезные поисковые мероприятия. Макс подумал, что в таких условиях рассчитывать следует прежде всего на случайность – вроде той, когда он нашел прибор GPS.
      И едва он об этом подумал, как буквально через несколько шагов, выйдя на поляну, споткнулся о какой-то объемистый, но не слишком твердый предмет. Он наклонился и поднял мокрый рюкзак – отнюдь не импортный, а самый обыкновенный, из грубой ткани, с размахрившимися завязками. Шнуры тоже промокли, и распутать их было непросто, но Макс терпеливо доделал эту работу и заглянул в рюкзак. В нем вперемешку лежали банки с мясными консервами и совершенно раскисшая буханка хлеба. Больше ничего в рюкзаке не было.
      Макс озадаченно покачал головой и, осмотревшись по сторонам, пошарил под кустами. К его удивлению, там обнаружилось еще три рюкзака. Но на этот раз находка оказалась куда любопытнее. Кроме похожего пищевого набора, в каждом из трех рюкзаков лежало по разобранному охотничьему ружью и по коробке патронов в жестяной банке. Макс немедленно сообщил об этом остальным.
      – У Хамлясова в группе не было никакого оружия, кроме единственного карабина, – напомнил Грачев. – Значит, это не имеет к нему отношения. Но все равно, забирай это барахло и тащи на базу. Там будем разбираться. У нас пусто, к сожалению. Нужно обсудить все и принять какое-то решение.
      Через полчаса все собрались у палатки. Кузовкову с Гессером все-таки удалось разжечь костер и даже нагреть воды в большом котелке. Когда появились спасатели, оба, нахохлившись, стояли около костра и задумчиво смотрели на огонь.
      Но потом всеобщее внимание переключилось на Макса и его новую находку. Всех, разумеется, в первую очередь заинтересовали ружья.
      – Забавно, – заметил Конюхов. – Содержимое этих мешков наводит меня на мысль, что комплектовали их в спешке и во многом тем, что подвернулось под руку. И потом, где хозяева? Все это довольно странно.
      – В этих местах такие странности случались достаточно часто, – угрюмо напомнил Кузовков. – Но вам бесполезно объяснять. А вы видели много людей, которые вот так ни с того ни с сего могут бросить под кустом свои пожитки и исчезнуть?
      Спасатели переглянулись. Кузовков был в своем репертуаре.
      – Это вам сгоревшее дерево покоя не дает, Станислав Сергеевич, – мягко сказал Величко. – Но вы же образованный человек. Про постулат Оккама слышали, наверное? Зачем придумывать аномальные причины, когда существует множество способов заставить людей бросить свои рюкзаки? Их могли напугать бандиты, например.
      – Еще неизвестно, кто кого напугал, – возразил Конюхов, вертя в руках одно из ружей. – Не исключено, что как раз бандитам этот багаж и принадлежал. Когда вернемся, нужно будет отправить это оружие на экспертизу. Думаю, если оно не краденое, будет несложно определить, за кем оно зарегистрировано.
      – Все это хорошо, ребята, но ни черта это нам не дает! – в сердцах сказал Грачев. – Мы все время ходим вокруг да около, но ничего конкретного так и не нашли. Граф довел нас до болота – и что же? Мы знаем, что Хамлясов здесь был. Мы знаем, что здесь были какие-то люди с ружьями. И все они исчезли, побросав в панике свое имущество. Мы знаем, что здесь был и гражданин Тарасов, который тоже сбежал. Только и остается, что повторить версию о загадке Черной Топи! Но, боюсь, высокопоставленные поклонники профессора и его теорий не поймут нас, если мы спишем его исчезновение на зеленых человечков. Вот такая политика двойных стандартов!
      – Позвольте, я дам вам совет, – вставил Конюхов. – Под вечер бродить возле болота очень рискованно, поэтому предлагаю просто подождать. Если, даст бог, кто-то видел наш сигнал, возможно, он доберется сюда. Если же нет, то нужно будет повторить попытку утром, а потом кому-то придется вернуться в город. А лучше бы всем. Понимаете, дела здесь серьезные. Один труп, который мы без присмотра бросили, чего стоит! Мы сделали все, что могли, но дальше тянуть бессмысленно. Нам нужна серьезная помощь.
      – Старлей прав, – кивнул Величко. – Неприятно это признавать, но людей мы не нашли. Мы даже не поняли, что здесь вообще случилось. А ведь могло случиться самое худшее – Хамлясов повел своих людей через топь, и все погибли. Ведь проводника с ними не было.
      Наступила гробовая тишина. Величко высказал вслух ту страшную мысль, которая беспокоила всех. Кузовков даже побледнел. Один Гессер сохранил полнейшее самообладание. Он с любопытством оглядел помрачневшие лица своих спутников и каким-то странным тоном произнес: «М-да...»
      Эта странная интонация не ускользнула от внимания Грачева. Он повернулся к журналисту и резко спросил:
      – Вы хотите что-то сказать?
      Гессер повел в воздухе рукой, словно рисуя некую диаграмму, и пояснил:
      – Видите ли, я готов согласиться, что группа Хамлясова могла попасть в неприятную переделку. Я не очень даже удивлюсь, если окажется, что его похитила летающая тарелка. Допускаю, что кое-кто из его людей мог рискнуть и двинуться через болото. Но предполагать, что Хамлясов способен повести кого-то, значит совершенно не знать этого человека. Хамлясов никого не ведет – он отдает указания.
      – Что за чепуху вы несете? – обиделся за профессора Кузовков.
      – Это не чепуха, – покачал головой Гессер. – Мне достаточно часто приходилось общаться с Хамлясовым. Можете быть уверены – через болото он первым ни за что не пойдет. В самом лучшем случае пошлет кого-нибудь вперед, чтобы убедиться в том, что путь безопасен. А если этот человек утонет, то на этом все и закончится.
      – Какая гнусная клевета! – с отвращением воскликнул Кузовков. – Я был о вас лучшего мнения, Гессер! И вы еще считаете себя другом Хамлясова, лицемер!
      – Никогда не считал себя чьим-то другом, – хладнокровно ответил Гессер. – Может быть, в школьные годы... Но я давно вышел из этого возраста. А с профессором меня связывают деловые отношения. Я обеспечиваю ему информационную поддержку.
      – Интересно, знает ли Хамлясов, какого вы о нем мнения? – ядовито поинтересовался Кузовков. – Или вы всегда делаете такие признания за спиной?
      – Какие признания? – пожал плечами Гессер. – Я вижу, что все очень огорчены. Предполагается, что Хамлясов погиб на болотах. Я просто объяснил, почему считаю это маловероятным. А Хамлясову, могу вас заверить, нет никакого дела до моего к нему отношения. Он знает, что нас связывает нечто более крепкое, чем любая дружба, – деньги. Если эта связь однажды порвется, мы тут же забудем друг о друге.
      – Вы старательно выстраиваете свою репутацию, Гессер, – заметил Грачев. – И надо сказать, она впечатляет. Жесткий, абсолютно деловой человек, буквально механизм, работающий на зеленом топливе.
      – Если механизм беречь и заправлять качественным топливом, он работает безотказно и надежно, – посмеиваясь, сказал Гессер.
      Его прямота обезоруживала. Лишь Кузовков не мог простить обиды и, сердито сопя, удалился в палатку.
      Грачев произвел еще три выстрела из ракетницы, на этот раз применив три разных цвета – красный, зеленый и белый, – и предложил всем заняться приготовлением ужина.
      – Раз никто не идет к нашему очагу, придется позаботиться о себе!
      За ужином почти не разговаривали. Каждый время от времени с тревогой посматривал по сторонам, а Грачев обратил внимание, что у осторожного Конюхова предусмотрительно расстегнута кобура.
      – Отдыхаем по очереди, – распорядился Грачев после ужина. – Костер будем поддерживать всю ночь. У нас еще остался запас ракет. Будем выпускать их с промежутком в час. Возможно, кто-то их все-таки увидит и подаст ответный сигнал. Всех прошу быть очень внимательными. А учитывая, что возможно столкновение... гм, с преступными элементами, предлагаю привести в порядок найденные ружья и быть ко всему готовыми.
      Первыми караулить у костра остались Величко, Мачколян и Конюхов. Гессер тоже остался, но уже по своей инициативе. Остальные отправились спать.
      Мачколян попытался развлечь компанию, рассказав армянский анекдот, но настроения ни у кого не было, и беседа погасла, не начавшись. Все молча сидели у костра, напряженно вслушиваясь в звуки ночи. В шелесте деревьев и всплесках на болоте им чудились звуки осторожных шагов и тревожное бормотание незнакомых голосов. Однако каждый раз это неизменно оказывалось обманом слуха, и постепенно все успокоились. Мачколян опять попытался развлечь общество анекдотами, но Величко опередил его.
      – А любопытно было бы почитать, что вы обо всем этом напишете, – сказал он, обращаясь к Гессеру.
      – Никаких проблем, – небрежно ответил тот. – Как только публикация будет готова, сразу же вышлю вам номер журнала. Только адресочек дайте.
      – Обязательно, – кивнул Величко. – А наши имена туда попадут? В публикацию?
      – Я еще не решил, – сказал Гессер. – Все получается так запутанно... Возможно, придется дать некоторую волю фантазии, переступить грань, так сказать. Но вы не расстраивайтесь! Боюсь, что вам не понравится засветиться в таком контексте. Вы же скептик. Пожалуй, еще и в суд подадите!
      – Это вряд ли, – усмехнулся Величко. – По судам не ходок. Просто на самом деле интересно, что вы там понапишете.
      – Мне и самому интересно, – признался Гессер. – Потому что мои планы самым безобразным образом нарушены...
      – А какие могут быть у вас планы? – простодушно спросил Конюхов. – Вы же журналист. Что видите, то и записывайте.
      – Я журналист, а не акын, – засмеялся Гессер. – Открою вам маленькую тайну. Без планирования ничего хорошего не получится. Вы думаете, что сенсации из ничего рождаются? Как бы не так! Они рождаются, когда кто-то их запланировал.
      – Другого ответа от вас я и не ожидал, – сказал Величко.
      Гессер опять рассмеялся, а потом потянулся и продолжил:
      – Однако пойду я, пожалуй, вздремну чуток. Грачев определил меня на «собачью вахту», а я, признаться, люблю поспать. Пойду отолью – и на боковую.
      Он исчез в темноте и некоторое время шелестел в кустах. Потом вернулся и скрылся в палатке. Мачколян вздохнул, подбросил в костер ветку и негромко сказал:
      – Да, нехорошо получилось! Знать бы заранее, так вертолет бы потребовали. А так что же... Жди теперь у моря погоды!
      Ему никто не ответил. Минут пятнадцать они сидели, глядя на красноватые языки пламени, лизавшие сыроватый валежник. А потом Граф, тихо лежавший рядом, резко вскинул голову и прислушался.
      – Ч-черт! Неужели опять? – встревожился Величко. – Слышите?
      Они услышали. Откуда-то сверху вдруг полился мелодичный неземной мотив, едва слышная электронная трель, растворяющаяся в поднебесье.
      Мачколян подпрыгнул и принялся бегать возле палатки, задрав голову.
      – Я его вижу! – на весь лес завопил он. – Смотрите, опять тот шар! Он летит!
      От его криков проснулись спящие и высыпали из палатки. Узнав, в чем дело, все принялись таращиться в небо. В суматохе никто не заметил, что участковый Конюхов куда-то исчез.
      Над верхушками деревьев снова проплывал фосфоресцирующий шар. Он издавал печальные звуки и удалялся куда-то прочь от болота. Все смотрели ему вслед как завороженные, и только практичный Грачев с помощью наслюнявленного пальца определил направление ветра и сообщил, что шар движется вместе с потоком воздуха.
      – Легковесная вещь, – сердито сказал он. – Не стоило из-за такой просыпаться.
      – Это еще не факт, – запальчиво возразил ему Кузовков, – что легковесная. Движение соответственно направлению ветра может оказаться всего лишь совпадением. Это во-первых. А во-вторых, вес тут не главное.
      – Главное тут сенсация, верно, господин Гессер? – вдруг раздался громкий голос Конюхова.
      Участковый стоял возле входа в палатку, держа в руках какой-то тяжелый предмет. Что такое он держит и почему задает такой странный вопрос, никто не успел понять, потому что в отдалении неожиданно послышался треск кустов, влажный шорох листьев, шум рухнувшего тела и грубый мужской голос, с надрывом завопивший:
      – Помогите! Помогите!
      Все сорвались с места и, похватав фонари, бросились в гущу леса. Однако, прежде чем кто-либо успел обнаружить взывавшего о помощи человека, он обнаружился сам, со страшным шумом выломившись из зарослей и едва не сбив с ног Кузовкова.
      – Профессор!! Вы живы?! – заорал Кузовков. – Сюда, все сюда, профессор жив!
      Грачев был рядом и видел, как неожиданно нашедшийся Хамлясов отпихнул Кузовкова в сторону и бросился бежать дальше. Остановился он только у костра, опередив таким образом всех, кто спешил ему на помощь.
      Впрочем, один человек все-таки дожидался его возле палатки. Это был участковый. Он с загадочным видом сидел на каком-то чурбачке, зажав между коленями объемистый рюкзак. На профессора он посмотрел с любопытством и приветливо сказал:
      – Добро пожаловать! Присаживайтесь к огню. Вы один? Больше никого нет?
      Хамлясов дико посмотрел на него, словно перед ним находился не человек, а неизвестное науке существо, по непонятной причине говорившее человеческим голосом. После этого он закружился на месте, пытаясь найти что-то крайне ему необходимое, но не нашел и вплотную подскочил к участковому. Наклонившись, он ткнул в него пальцем и тревожно воскликнул:
      – Милиционер?! Вы в самом деле милиционер?
      Вид у профессора был ужасный – волосы и борода всклокочены, с застрявшей в них паутиной и пучками травы, лицо опухшее, грязное, с непонятными потеками, словно Хамлясов недавно плакал. Куртка тоже грязная, в разноцветных пятнах, а брюки ниже колен порваны в клочья. Но самое неприятное было то, что профессор вел себя как человек с повредившимся рассудком. Конюхов даже подумал, что Хамлясов собирается на него напасть.
      – Да, я милиционер, – стараясь говорить внушительно, ответил он.
      – Наконец-то! – заорал профессор, воздевая руки к небу. – Где вы вообще до сих пор прохлаждались, черт побери! Тут такое творится...
      Он недоговорил, неожиданно присел на четвереньки и нырнул в палатку. Конюхов изумленно посмотрел ему вслед. В этот момент на поляну возвратились остальные, и первый вопрос был: «Где профессор?» Конюхов молча показал на палатку.
      – Что он там делает? – спросил Грачев.
      Конюхов пожал плечами, но тут профессор сам обозначил род своих занятий – из палатки вдруг показался его зад, а затем и весь корпус. Хамлясов пятился как рак и прямо на ходу жевал краюху хлеба.
      – Дайте, что ли, колбасы, сыра, консервов каких-нибудь! – бормотал он с набитым ртом. – И воды! Воды дайте! Я умираю от жажды!
      Все пораженно смотрели на эту сцену, не двигаясь с места. Профессор паранормальных наук, на четвереньках пожирающий краюху хлеба, – это было уникальное зрелище. «Это почище горящего дерева, – подумал Грачев. – Вот бы когда Кузовкову хвататься за свой фотоаппарат! А он стоит как в воду опущенный. Боюсь, очень скоро и этот энтузиаст разочаруется в своем кумире».
      Величко заглянул в палатку и вернулся с фляжкой, которую протянул профессору.
      – Давно без пищи? – спросил он строго.
      – Три! Нет, четыре! Пять! – выкрикнул профессор. – Я сбился со счета! Я чуть не погиб от голода и жажды!
      Он выхватил из рук Величко фляжку и принялся жадно пить, запрокинув голову. Он урчал и захлебывался, но остановился, только когда осушил фляжку до последней капли.
      – Еще! – потребовал он. – Еще воды! И еды тоже!
      – Стоп! – сказал Величко. – Раз вы так долго не ели, не стоит спешить. У вас могут возникнуть проблемы.
      – Это у вас возникнут проблемы! – капризно сказал профессор. – Если вы меня не накормите как следует. Я вам обещаю. Вы еще не знаете, какие у меня связи!
      – К сожалению, знаем, господин Хамлясов, – подал голос Грачев. – Это мы как раз знаем. Но хотелось бы знать, что произошло с остальными участниками вашей экспедиции. Расскажите нам, что с ними сталось. Вероятно, им нужна помощь.
      – Мне самому нужна помощь, – убежденно заявил профессор. – Я в ужасном состоянии. Мне пришлось вынести адские муки. Голод, холод, отсутствие самых элементарных условий... Все потеряно – компас, спички... Я заблудился! Один на один с безжалостной природой. Остальные?.. Не знаю. Они бессовестно меня бросили. Они бросили меня на произвол судьбы! Каждый спасал свою шкуру...
      – Спасал свою шкуру? От чего? – спросил Конюхов.
      – Да вы что? С луны свалились?! – негодующе вскричал Хамлясов. – Я о чем вам уже битый час толкую? Здесь бесчинствует банда! Нас обстреляли. Пули свистели в миллиметре от моего уха! И дайте же мне наконец еды!..
      – Вам же сказано, что с этим не стоит торопиться! – резко оборвал его Величко. – Это может плохо кончиться. И вообще, придите в себя и дайте нам немедленно информацию, что случилось с прочими членами вашей группы! Не вы один пострадали. Мы должны отыскать всех.
      Хамлясов вытаращил на него глаза, а потом вдруг заорал:
      – Плевать на вас! Вы, похоже, идиот, раз не понимаете русского языка? Сказано вам – я умираю с голоду!
      Он вдруг развернулся и бесцеремонно выхватил из рук участкового рюкзак.
      – Дайте сюда!! – прорычал он. – Дайте мне еды!
      Он перевернул рюкзак вверх дном и высыпал его содержимое на землю. Глазам собравшихся предстала гора каких-то странных, тщательно запаянных пакетов, содержимое которых на глаз определить не удавалось. Была в этом рюкзаке и одежда, и еще кое-какая мелочь, но основной груз составляли пакеты, на еду совершенно не похожие.
      – Что за черт? – завопил Хамлясов. – Что это вы мне дали? Что это за дрянь? Я требую еды!
      – Я вам ничего не давал, – резонно заметил Конюхов. – Вы сами схватили этот рюкзак.
      – А правда, чей это рюкзак? – удивленно спросил Грачев. – Кажется, вы были без вещей, старлей?
      – Совершенно верно, это рюкзак господина Гессера, – сказал участковый.
      Журналист, который незаметно оказался за спиной Конюхова, быстро наклонился к нему и тихо сказал:
      – Даю сто долларов, и рюкзак не открываем.
      После чего он присел возле разбросанного по земле барахла и принялся запихивать его обратно в рюкзак. Сейчас он выглядел на удивление нервным и растерянным.
      – Гессер! Гессер! При чем тут Гессер, наконец? – брюзгливо сказал Хамлясов. – Меня здесь накормят или нет?
      – Никто вас кормить не станет! – резко оборвал его Конюхов. – Заткнитесь!
      – Да вы... Да что вы себе позволяете, милиционер? – выпучив глаза, завопил Хамлясов.
      Он взмахнул рукой, словно намереваясь влепить Конюхову пощечину. Тот холодно взглянул на него и, не вставая, сильно толкнул в грудь. Хамлясов охнул и сел в костер. Взметнулись искры. С диким криком Хамлясов выпрыгнул из костра и принялся кататься по траве, пытаясь потушить дымящиеся брюки. Мачколян пришел к нему на помощь и сбил огонь.
      – Что здесь, черт возьми, происходит? – раздраженно спросил Грачев, глядя то на страдающего профессора, то на ползающего по земле Гессера, то на насупленного Конюхова.
      – Видели шар над лесом? – вопросом на вопрос ответил Конюхов.
      – Ну?
      – Кажется, я раскрыл загадку этого удивительного явления, – ухмыльнулся участковый. – Оказывается...
      Поделиться своим секретом он не успел, потому что вдруг заворчал и насторожился Граф, а еще через несколько секунд зашелестели кусты, и в свете костра возникли две изможденные фигуры. Обе были в брюках, но в одной из фигур безошибочно угадывалась женская. Женщина едва держалась на ногах, и спутник заботливо ее поддерживал, но делал это явно из последних сил.
      – Господи, да это же супруги Васяткины! – воскликнул Кузовков, бросаясь навстречу.

Глава 17

      Прямо во сне Корнеева будто ужалило что-то. Охваченный неясной тревогой, он приподнялся на локтях и стал вслушиваться в послеполуденную тишину. Было очень тепло, но от близости болота и от голода его мучил постоянный озноб. Голова кружилась, и во рту стоял неистребимый привкус горечи. Помимо всего прочего, у них были и проблемы с водой. Корнеев уже и счет времени потерял. Ему казалось, что они торчат на островке целую вечность.
      Слух его ничего подозрительного не улавливал – только равномерное гудение комаров, шелест листьев над головой и неприятные влажные звуки, доносившиеся с болота. Раздраженный до истерики, болезненно реагирующий на все Крупицын сказал про эти звуки, что «там будто кто-то сопли размазывает». И еще Корнеев услышал болезненное похрапывание спящих товарищей. Хотя караулить сейчас должен был Фишкин, он преспокойно заснул. Эта беспечность разозлила Корнеева, но во сне он про нее знать не мог. Значит, нужно было понять, что его могло напугать.
      Самое страшное, что можно было здесь услышать, – это человеческие шаги. А если быть совсем уж точным, то шаги лесника. Этот человек сделался для них воплощением вселенского зла и кошмара. Да вообще вся эта история напоминала Корнееву кошмарный сон. Такого не могло случиться на самом деле. С каждым пробуждением он силился вырваться в нормальную реальность, но опять оказывался на занюханном островке, окруженном губительной трясиной, в самой атмосфере которого витал ощутимый запах смерти. Здесь и раньше погибали люди, а теперь та же участь должна была постигнуть их самих.
      Корнеев полежал еще немного и растолкал Фишкина.
      – А? Что? – всполошился тот, силясь открыть слипшиеся глаза. – Мне дежурить?
      – Приехали, – сердито прошипел Корнеев. – Очухайся! Ты с двенадцати заступил, – он посмотрел на часы. – Через десять минут Крупицына очередь. А ты, выходит, все это время дрых, как сурок!
      – Извини, Гриша, – смущенно пробормотал Фишкин. – С голодухи совсем сил не осталось, сам знаешь. Чуть расслабишься – сразу в сон шибает. Извини. Что-нибудь случилось, да?
      – Не пойму, – тревожно сказал Корнеев. – Вроде спокойно, а что-то меня напрягает.
      – Да от такой жизни мы скоро вообще чокнемся, – вздохнул Фишкин. – Надо что-то делать.
      Тут завозился Крупицын – оказывается, он тоже проснулся – и зло сказал:
      – Давно говорю – пойти и убить этого гада! Чистоплюев из себя изображаете! А то, что он нас здесь голодом заморит, вас не волнует? А на сучьях этих спать – это как? Удивляюсь, как мы до сих пор живы!
      – Легко тебе говорить, Роман Палыч, – убить! – покачал головой Фишкин. – Я, например, никого в жизни не убивал, даже животных никогда. Как вот я пойду и так запросто убью человека? Не представляю!
      – Зато он отлично представляет – как! – с горьким сарказмом заявил Крупицын. – У него рука не дрогнет всех троих прикончить, а потом еще и в болоте утопить. Корнеев сам видел.
      Корнеев мрачно задумался. Действительно, он стал свидетелем безжалостного убийства. Эта кровавая сцена постоянно стояла у него перед глазами. Возможно, она и сейчас явилась ему во сне.
      Произошло все очень быстро. Они втроем еще лежали среди березок и ждали, когда Али с лесником скроются в развалинах церкви, чтобы немедленно смыться куда-нибудь от греха подальше. Но появившийся в руках Али нож подстегнул Корнеева. Он еще не отдавал себе отчета в том, к чему может привести конфликт между двумя странными людьми, вторгшимися в сумрачный покой этого острова, и он не совсем понимал, какие цели преследует эта парочка, но сразу решил, что должен видеть, что они затевают.
      Он велел своим спутникам отступить в дальний конец острова и ждать его там.
      – Абсолютная тишина! – предупредил он. – Сами видели, что за компания тут собирается. Хотите – ползите, хотите – летите, но чтобы никто вас не обнаружил. Иначе нам всем хана!
      Никого не пришлось уговаривать. Даже Крупицын перестал капризничать. Ощущение близкой опасности привело его в чувство. Он торопливо натягивал на себя свои замурзанные тряпки и клялся, что будет предельно аккуратен.
      – Если Фишкин мне немного поможет, я, пожалуй, даже шагать смогу, – сказал он. – Не так быстро, но ведь пока у нас есть время, правда?
      А Фишкин сказал Корнееву на прощание:
      – Может, ты все это зря затеял, Гриша? Они, видал, какие? На все готовые. Нам с ними не справиться.
      – А я и не собираюсь, – ответил Корнеев. – Я понять хочу, что они затевают.
      – Ну так ты поосторожнее, – предупредил Фишкин.
      Корнеев махнул рукой: уходите, мол! Фишкин с Крупицыным на четвереньках поползли прочь. Скрывшись за деревьями, они поднялись и медленно захромали в дальний конец островка. Едва слышный шум шагов вскоре растворился в шелесте листвы, и Корнеев стал думать, что делать дальше.
      Сначала он произвел ревизию своего арсенала. Все, что при нем было, – это охотничий нож в чехле, непромокаемые спички и моток нейлоновой веревки – метров десять, не больше. У тех двоих запас был посолиднее – целый мешок провизии, ружье и, как понял Корнеев, еще и пистолет. Про остальную мелочь и говорить было нечего. И все-таки он решил рискнуть.
      Корнеев с превеликой осторожностью выбрался из кустов и по-пластунски пополз к церкви – туда, где в стене был пролом. Снаружи его не было видно, потому что все закрывала высокая, с мясистыми стеблями трава. Корнеев рассчитывал, что за этим естественным укрытием ему удастся подползти к самой стене и через какую-нибудь щель установить наблюдение за странной парой.
      Наверное, из Корнеева получился бы неважный разведчик, и его вылазка была не вполне идеальной. Он и сам признавал, что его маскировка не обманула бы даже школьника. Однажды он громко хрустнул сухой веткой и чуть не умер при этом от страха, но, судя по всему, ни Али, ни лесник не предполагали, что на острове может оказаться кто-то живой, и тревоги не поднимали. В результате Корнееву удалось выполнить свой план до конца. Он добрался до церкви и нашел удобное место, откуда мог незаметно наблюдать за тем, что творится в развалинах.
      Несмотря на тревожную прелюдию, ничего особенно страшного в церкви не происходило. Хмурый Али заканчивал раскладывать на сдвинутых вместе балках припасы – консервы, сало, лук, хлеб. Лесник, сидя на ступеньках в обнимку с ружьем, насмешливо на него поглядывал. Беседа у них явно не клеилась. Хотя для Али наверняка было оскорбительно прислуживать какому-то леснику – «западло», как сказал бы он, – но он делал вид, что ушел в это занятие с головой. Однако Корнееву показалось, что на самом деле голова у него занята совсем другой проблемой – как эффективнее использовать припрятанный в рукаве нож.
      Неизвестно, подозревал что-то лесник или нет, но внешне он был совершенно спокоен. Только когда Али вытащил из рюкзака пузатую фляжку и присовокупил ее к угощению, лесник спокойно сказал:
      – Убери! Это у меня НЗ. Коньячок натуральный, армянский! Один большой человек подарил. А мы с тобой и без этого баловства обойдемся. Не до того нам с тобой.
      – А ты, Петр Игнатьич, жлоб! – презрительно заметил Али. – Коньяка пожалел! Ты не из жидов, случайно?
      – Тебе-то какая разница? – невозмутимо ответил лесник. – Будь я хоть негром – коньяка тебе не видать, как своих ушей.
      Али швырнул фляжку обратно в рюкзак, презрительно плюнул в ту сторону, где за густой травой прятался Корнеев, и уселся за импровизированный стол.
      – Ну, жратвы-то тебе, по крайней мере, не жалко? – спросил он, отхватывая крепкими зубами порядочный кус сала. – А то я и поголодать могу, если ты такой строгий.
      – Да жри! – махнул рукой лесник. – Чего жалеть? Мне для тебя миллиона не жалко. А ты говоришь!
      Видимо, они здорово проголодались, потому что дальше оба набросились на еду и минут десять молча и упорно жевали, лишь искоса поглядывая друг на друга. Корнеев с тоской наблюдал за ними, истекая слюной. Когда придется пообедать ему самому, он даже приблизительно не мог представить.
      Зрелище чужого пиршества настолько его убаюкало, что он даже пропустил самый важный момент. Он не видел, каким образом Али вдруг оказался за спиной сидящего лесника. Но как сверкнуло широкое лезвие, он видел отлично, и у него на секунду перехватило дыхание от ужаса.
      Все произошло мгновенно. Али ударил лесника ножом, метя в шею. Но тот каким-то звериным чувством уловил направление удара и успел откинуть голову, прикрывая уязвимый участок. Острие ножа врезалось в затылок. Звук удара был такой, будто стукнули молотком о крашеную стену. Брызнула кровь.
      Однако дальше произошло невероятное. Лесник не упал, а обеими руками молниеносно ухватил стоящего за его спиной бандита и с силой швырнул через собственную голову. Али пролетел по воздуху, нелепо растопырив руки, и упал на груду камней, валявшихся в углу помещения. Впечатавшись лицом в одну из глыб, он потерял сознание и затих. Нож выпал из его руки и провалился в какую-то щель.
      Лесник остановившимся взглядом посмотрел на распластанное на камнях тело, а потом поднял руку и зажал ладонью рану на затылке. Кровь стекала по его волосам и капала на плащ-палатку. Глухо застонав, лесник начал сбрасывать с плеч плащ. Корнееву показалось, что он слегка не в себе.
      Лесник сорвал с себя плащ-палатку и, шатаясь, встал. С мучительным выражением лица он осмотрелся по сторонам, словно не понимая, где находится, и опять сел. В этот момент зашевелился на камнях Али. Он сполз вниз, помотал головой и сел.
      – Ах ты, сука! – с ненавистью сказал он. – Без меня ты хрен что получишь!
      – Твою поганую душонку! – хрипло ответил лесник, нашаривая ладонью ружье. – А больше мне ничего и не надо.
      Али сделал судорожное движение, которое должно было означать, видимо, взмах ножом. Но ножа не было. Тогда он схватил камень. Лесник поднял ружье, прицелился и выстрелил из обоих стволов. Али отбросило назад, он ударился головой о камни и больше не двигался.
      Опершись на ружье, лесник встал и медленно приблизился к телу. Убедившись, что враг не дышит, он повернулся и неуверенной походкой вышел из церкви. Корнеев слышал, как он спустился по ступенькам, а потом рухнул в траву.
      Корнеев не задумывался ни секунды. Он, как ящерица, скользнул в пролом и заполз в церковь. Первым делом он бросился к валяющейся на полу плащ-палатке – обшарил карманы. В одном из них он нашел пистолет «ТТ» и сунул его в карман. Потом, немного поколебавшись, собрал остатки чужого ужина и рассовал по карманам. В рюкзаке нашлось две фляжки с водой, одну из которых Корнеев тоже позаимствовал.
      Затем он остановился в нерешительности. По его мнению, лесник вовсе не был тем человеком, с которым можно договориться, но попробовать все же стоило. Идти путем Али ему совершенно не хотелось.
      Однако перед тем, как выйти из церкви, Корнеев проверил пистолет и снял его с предохранителя. За этим занятием его и застал лесник, который появился на пороге совершенно неслышно. К счастью, он не позаботился о том, чтобы заранее перезарядить ружье, но, увидев перед собой человека, тут же исправил свою ошибку, мгновенно скатившись назад по ступеням и укрывшись в траве перед входом. Корнеев вспомнил про большой патронташ, которым был опоясан лесник, и невольно поежился.
      – Э, послушайте! – окликнул его Корнеев. – Давайте поговорим! Ничего не потеряно. Я свидетель, что он напал на вас первым. В худшем случае вы отделаетесь условным сроком. Вам нечего бояться.
      Он шагнул в выходу, и тут же грохнул выстрел. Кирпичная крошка обожгла ему лицо. Корнеев отпрянул и с обидой заорал:
      – Вы с ума сошли, что ли? Я ведь тоже могу стрелять! Какого черта?..
      Лесник снова выстрелил и быстро перезарядил ружье. Делал он все молча, сосредоточенно, и Корнеев понял, что живым лесник его отпускать не собирается. Возможно, травма, которую он получил, лишила его способности трезво рассуждать. Решив отложить переговоры до лучших времен, Корнеев выбрался через провал в стене и скрылся в лесу.
      Его рассказ произвел на товарищей неизгладимое впечатление. Фишкин заметно затосковал, а Крупицын сразу же предложил подкараулить лесника и убить. Правда, сам он браться за эту работу отказался наотрез, а больше его предложение никто не поддержал. Пришлось удовлетвориться остатками чужого обеда и несколькими глотками воды.
      В ту же ночь лесник предпринял попытку выследить Корнеева в лесу. Но подобраться незаметно он не сумел, и Корнееву пришлось истратить один патрон, чтобы отбить у него охоту шататься ночью по острову. Лесник не стал рисковать и отстал, рассудив, что состояние его «тылов» позволяет ждать. Корнеев уже пожалел, что постеснялся забрать рюкзак с провизией, но локти кусать было поздно. Соотношение боеприпасов также было в пользу лесника. Кроме того, имелась еще одна причина, по которой он не спешил. Но Корнеев узнал о ней только на следующий день.
      Они встретились с лесником среди зарослей, где высматривали друг друга. Однако увидеть врага в лицо не удалось ни тому, ни другому. Едва заслышав треск веток под чужими сапогами, они опять обменялись выстрелами, оба промахнулись и залегли в кустах. А через некоторое время лесник все-таки решил объясниться.
      – Ладно, мужик! – крикнул он, по-прежнему не обнаруживая себя. – Давай поговорим! Чего ты добиваешься?
      – Повторяю, если ты с первого раза не понял, – ответил ему Корнеев. – Мы с товарищами попали сюда случайно, и нам нужно выбраться на твердую землю. Ты знаешь, как это сделать. Если ты боишься, что мы будем вмешиваться в твои личные дела, то это ты зря. Но ведь труп никуда не денешь!
      Лесник в ответ засмеялся.
      – Вот это ты напрасно! – крикнул он. – Здесь места хватит для всех! Да и не в трупе дело, приятель! Считай, что его вообще не было. Просто у меня здесь важное дело, а вы мне мешаете.
      – И что же ты предлагаешь?
      – Да ничего, – ответил лесник. – Ничего я вам предложить не могу. Конечно, вы можете попробовать уйти отсюда ночью... – Он засмеялся.
      – А если днем? – крикнул Корнеев.
      – Днем я вам уйти не дам, – серьезно пообещал лесник. – Никак не дам. Даже не пытайтесь.
      – И что же, вот так спокойно ты можешь убить трех человек? – попытался урезонить его Корнеев.
      – Обстоятельства вынуждают, родной! – объяснил лесник. – Вообще-то человек я не кровожадный, но упертый. Своего не упущу.
      – Ты ведь деньги тут собрался искать? – попытался закинуть удочку Корнеев. – Я слышал, как вы говорили про миллионы. Так ищи, ради бога, мы тебе не помеха.
      – Когда речь о миллионах идет, тут каждый лишний глаз – помеха, – убежденно сказал лесник. – И ты мне зубы не заговаривай. Все равно я вас достану. Есть вам нечего, патронов в твоей пукалке раз-два и обчелся. Один конец. А мне спешить некуда, мне еще сокровища найти нужно.
      – Значит, ты все для себя решил? Грех на душу возьмешь? – напоследок спросил Корнеев.
      – Возьму, родной! За два «лимона» я хоть тысячу грехов на душу возьму, – заверил его лесник. – Не обижайся.
      – Тогда уж и ты не взыщи, если придется тебя приморить, – с досадой сказал Корнеев.
      Лесник не испугался.
      – Флаг тебе в руки, родной! – ответил он. – Только помни, что я в лесу с детства. И промахиваюсь редко. Старайся близко не подходить.
      Корнееву и самому больше не хотелось сближаться с этим своеобразным человеком. Сложилась своего рода патовая ситуация. Корнеев со своими товарищами не мог приблизиться к развалинам и не мог попытаться уйти с островка – в обоих случаях конец был один. Сомневаться в серьезности намерений лесника не приходилось. Но и тот вынужден был действовать с оглядкой. Списывать со счетов, как он выражался, «пукалку» тоже было неразумно. Но преимущество, безусловно, было на его стороне. Он имел какое-никакое убежище, запас продовольствия и ружье.
      Корнеева мало интересовало, какие сокровища ищет на островке лесник. Его занимала единственная проблема – как найти выход из тупика. Но время, отпущенное на решение этой проблемы, ограничивалось как раз тем временем, которое должен был потратить противник на свои поиски. И еще тем запасом сил, который у них оставался, а его оставалось не так уж много. Голод и жажда делали свое дело.
      Корнеев ломал голову, как ему добраться до заветного рюкзака с едой. Предложение Крупицына пойти и убить лесника было не лишено смысла, но и в такой жесткой обстановке Корнеев даже не хотел думать об этом. Свою жизнь и жизнь товарищей он был намерен защищать любыми средствами, но просто пойти и отнять чью бы то ни было жизнь он не мог. Все его существо бунтовало против такого решения.
      Однако положение с каждым днем осложнялось. Корнеев чувствовал, что и Фишкин и Крупицын находятся на грани срыва. Он и сам уже начинал звереть от постоянного голода, недосыпания и комаров, которые не давали передышки ни на секунду. В такой обстановке было очень трудно держать себя в узде, но Корнеев старался изо всех сил. И еще у него была слабая надежда, что кто-нибудь придет им на помощь. Насколько он понимал, банда Али полностью уничтожена – Хамлясову и прочим ничего не угрожает. Правда, они тоже лишились всего снаряжения, но, возможно, им все-таки удалось выбраться из леса. Тогда Корнеева, Фишкина и Крупицына будут искать. Но время шло, а никаких подтверждений такого развития событий не поступало. Они прятались в зарослях, зверея от комариных укусов, а лесник копался в развалинах. Его-то, кажется, ничто не волновало. Он ждал своего часа.
      Корнеев сел и, вытянув шею, стал всматриваться в зеленоватое марево листвы. Причин для беспокойства точно не было. Лесник, видимо, по-прежнему сидел в церкви. Он не испытывал судьбу и больше вылазок в лес не делал. Но развалины караулил пуще, чем зеницу ока. Корнеев проверял. Подобраться туда близко было почти безнадежной затеей. Но, кажется, сегодня у них появился шанс.
      Небо над лесом с каждой минутой темнело, сильнее подул ветер, и в воздухе отчетливо запахло грозой. Фишкин и Крупицын с тревогой поглядывали на плывущие по небу тучи, справедливо ожидая очередной порции неприятностей. Корнееву тоже не улыбалось вымокнуть до нитки, но перемена погоды сулила надежду – под дождем они смогут попытаться проникнуть в развалины.
      Корнеев поделился своими мыслями с Фишкиным и Крупицыным. В одиночку Корнеев не рассчитывал справиться с лесником. Он прекрасно помнил, как тот, раненный в голову, швырнул своего противника, точно баскетбольный мяч. Завидной силы человек. Похоже, и раны заживают на нем как на собаке. Издали Корнеев мельком видел, что лесник ходит с перебинтованной головой, но никаких особенных мучений при этом не испытывает. Скрутить его будет очень непросто. Но попытаться можно, иначе потом у них совсем не останется сил и надеяться будет просто не на что.
      На Крупицына в этом плане рассчитывать тоже не стоило. Он еще прихрамывал и, несмотря на свои суровые заявления, сам в бой не рвался. Фишкин был посмелее, но и его смутило предложение Корнеева. Однако, как разумный человек, он согласился, что попробовать стоит.
      – Правильно! Чего тянуть? – сказал он, озабоченно морща лоб. – Невмоготу уже. Скоро вообще шевелиться не сможем – он придет и перестреляет всех как цыплят. А тут, глядишь, под шумок мы его и обскачем... Ты только, Гриша, учти, что его с первого удара выключить надо. Сам рассказывал, какой он мужик здоровый.
      – Я ему, пожалуй, ногу прострелю, – мрачно сказал Корнеев. – Нет, лучше руку. Иначе как он нас отсюда выведет? Ты его отвлекать будешь, а я подберусь поближе и выстрелю. Главное, ружье у него отобрать.
      Они обсудили в подробностях, как будут действовать, и стали ждать милостей от природы. По всему было видно, что вот-вот начнется сильнейший ливень. В отдалении над лесом уже стояла стена дождя. Ветер нес холодные брызги. Воздух потемнел, словно вот-вот должен был наступить вечер. Все заметно нервничали, а больше всех – Крупицын. По привычке он принялся жаловаться, что его бросают одного, в грозу, когда все, что угодно, может случиться. Тогда Корнеев мрачно предложил ему сопровождать их к развалинам, и это возымело действие – с этой минуты Крупицын словно воды в рот набрал.
      Между тем воды вокруг вскоре стало предостаточно. Совсем рядом вдруг глухо ударил гром, грозно взвыл ветер, и следом на головы Корнеева и его товарищей обрушился сверкающий поток. Роща на островке наполнилась шумом, похожим на грохот проходящего поезда. Под ногами мгновенно образовались лужи. В тщетной попытке спрятаться от дождя Крупицын присел под деревом и натянул на голову куртку. Корнеев сумрачно посмотрел на него, махнул рукой и решительно зашагал в сторону разрушенной церкви. Фишкин задержался на секунду, ободряюще похлопал Крупицына по плечу и побежал вслед за Корнеевым.
      Когда они дошли до края рощи, непогода бушевала вовсю. Развалины прятались за серой пеленой дождя. «Наверное, сейчас и внутри несладко, – подумалось Корнееву. – Шпарит ведь как из пулемета!»
      Он постарался представить себе, где может сейчас находиться лесник, – скорее всего слева от входа, там, где сохранились остатки крыши. Внутрь идти опасно – в темноте не успеешь ничего толком разглядеть и получишь заряд картечи в брюхо. Говорил же этот тип, что он не промахивается. На хвастуна он не похож.
      Значит, нужно действовать осторожно. Корнеев собирался залечь в кустах напротив крыльца. Фишкин в это время должен был обеспечить шум с противоположной стороны церкви. Вряд ли лесник оставит этот шум без внимания. Наверняка он захочет выяснить, что затеяли его соседи по острову, и выйдет – не с пустыми руками, конечно. И в этот момент Корнеев должен выстрелить ему в руку. Основная цель – лишить лесника оружия. Корнеев не слишком хорошо владел пистолетом, поэтому у них с Фишкиным был предусмотрен запасной вариант. Если после выстрела Корнеев не подаст нужного сигнала, Фишкин должен будет внезапно выскочить из-за угла и огреть лесника дубинкой, которую они подобрали в лесу.
      Это был самый слабый момент плана. Корнеев отчетливо понимал, что, если он промахнется, этот зверюга-лесник не даст шанса ни ему, ни Фишкину. И кто только придумал эти двуствольные ружья! Корнеев с сожалением вспомнил про карабин, который так нерасчетливо оставил. Сейчас бы он ему очень пригодился.
      Фишкин, кажется, думал о том же. Его мокрое, покрытое щетиной лицо было мрачным, как у приговоренного к повешению. Но он бодрился и крепко сжимал в руках суковатую дубинку.
      – Ну, пошли! – сказал Корнеев и лег на грязную землю.
      Фишкин сделал то же самое, и они поползли, огибая церковь с двух сторон. Задача у Фишкина была проще – из развалин его не могли заметить. А Корнееву приходилось все время следить за входом. Если бы лесник вздумал выглянуть сейчас наружу, то план мог рухнуть в самом начале.
      Однако все прошло гладко, если не считать того, что Корнеев с головы до ног вымазался жидкой грязью. «Прямо спецназ! – подумал он. – Естественная маскировка, черт ее подери!»
      Корнеев заполз в кусты и, поливаемый со всех сторон дождем, затаился там, не сводя глаз со входа в церковь. Почему-то именно сейчас он задумался о тех людях, которые когда-то давным-давно догадались построить в этом мрачном и недоступном месте обитель, чтобы укрыться в ней от невзгод и соблазнов. Он попытался представить себе, как выглядели эти люди, о чем мечтали, как протекала их жизнь в этом медвежьем углу и какая сила уничтожила маленькую общину, бросившую негромкий вызов грешному миру.
      Мысли эти промелькнули в его голове за одно мгновение и тут же улетучились, потому что вдруг в развалинах прогремел ружейный выстрел. Корнеева словно подкинуло на месте. Их план лопался по всем швам. Из-за шума дождя он не слышал, как за церковью поднял шум Фишкин. Зато лесник слышал все отлично и принял решение, которого они с Фишкиным не предусмотрели – он не стал выходить наружу, а просто выстрелил туда, откуда доносились подозрительные звуки. Не исключено, что этот выстрел оказался для Фишкина роковым.
      Корнеев не мог больше ждать. Он вскочил и бросился к развалинам.

Глава 18

      Рассказ Васяткиных произвел на спасателей огромное впечатление. Молодые супруги, несмотря на крайнюю усталость и голод, терзавший их ничуть не меньше, чем Хамлясова, изложили хронику последних дней толково и связно. Только теперь стало ясно, что произошло с экспедицией в самом сердце Черной Топи. Никакие пришельцы и никакие аномальные силы не были причастны к их бедам. Речь, как и предполагал Грачев, шла о самых что ни на есть земных страстях, и главной силой опять выступала неведомая, но отчаянная банда.
      – После того как они открыли эту ужасную стрельбу, – рассказывали Васяткины, – все впали в ужасную панику. Правда, Корнеев предупреждал, но никто даже подумать не мог, что можно вот так запросто стрелять в живых людей!
      – Кто это – Корнеев? – поинтересовался Грачев.
      – Он с нами был. Но как раз когда все это началось, он и еще двое наших пытались пройти через болото во-о-он до тех деревьев... – Васяткина немного смутилась. – То есть почему пытались? Они уже туда дошли. Корнеев – человек опытный, с головой. Но тут налетели эти, и уже никто не знает, что стало с Корнеевым и прочими. Больше мы их не видели.
      – Не знаю, что с нами со всеми сделалось, – добавил ее муж с горечью, – но повели мы себя безобразно и безрассудно. Никто не думал о взаимовыручке, каждый спасал свою шкуру. А ведь Корнеев отдал мне карабин, чтобы мы не остались с голыми руками. Но я от страха забыл, где у него приклад, а где дуло. Бежал быстрее лани...
      – Неправда, ты меня спасал, – ласково перебила его жена. – Если бы не ты, я бы вообще голову потеряла. Представляете, пуля ударила в дерево над самой моей головой!
      – Я все понимаю, – сказал Грачев. – Но где же карабин, о котором вы говорите?
      – А! Нет, с ним все в порядке, – ответил Васяткин. – Я даже из него не стрелял – берег патроны. Один раз, правда, выстрелил, когда мы заблудились и очень хотелось есть. Я надеялся подстрелить птицу, но не попал. А карабин сейчас у Шиловой. Дело в том, что когда мы блуждали по лесу, то встретили сначала Шпагатова, а потом еще и Шилову – это наш врач. Шпагатов опять повредил ногу и совсем не мог ходить...
      Он объяснил, откуда взялся Шпагатов и что с ним случилось. Личность этого человека страшно заинтересовала участкового Конюхова, и он на время даже забыл о своем намерении раскрыть всем тайну светящегося шара.
      – Мы увидели ракету и решили, что пойдем на разведку, – объяснил Васяткин. – Оказалось, что нужно возвращаться к болоту. Мы и так все время вокруг него ходили, как заколдованные. Никто уже и не ожидал, что здесь могут оказаться люди. Ну, в смысле, нормальные люди. А Шилова со Шпагатовым вообще, считай, беспомощные – вот мы им карабин и оставили, для поднятия духа.
      Грачев попытался подытожить, что произошло с каждым участником экспедиции Хамлясова. Получалось, что неизвестна судьба четырех человек – тех троих, что ушли на болота, и еще одного, писателя-фантаста Визгалова. Как выяснилось, последний был тем самым недотепой, которому доверили прибор GPS.
      Хамлясова новость о том, что прибор был потерян и перешел затем в чужие руки, поразила в самое сердце. Ему показалось, что теперь он может взять небольшой реванш за ту обиду, которую ему нанес участковый. Правда, гнев свой он обратил на своих же коллег.
      – Хорошенькое дело, черт возьми! – загремел Хамлясов. – Один теряет ценнейший прибор, другие бросают научного руководителя и разбегаются, как тараканы, третьи вообще исчезают... Ну скажите, кто просил этого Корнеева переться в самую трясину? Не-е-ет, теперь, если он погиб, я снимаю с себя всякую ответственность! Ситуация вышла из-под контроля...
      – Скажите, профессор, а почему вы с самого начала не выходили на связь? – перебил его Грачев. – Ведь у вас была такая возможность.
      Хамлясов сделал вид, что не слышал вопроса, и неожиданно опять заговорил о еде. Грачеву пришлось повторить.
      – Не было у нас никакой возможности, – смешавшись, ответил Хамлясов. – Ну не было, понимаете? Неисправность аппарата... А теперь, когда все наше снаряжение покоится на дне проклятого болота, вообще говорить не о чем...Черт побери! Все, все погибло! Все коту под хвост! Какие убытки!
      До него словно только что дошла суть произошедшего. Он опустился на траву и обеими руками обхватил всклокоченную голову.
      – Мы с Мачколяном пройдемся немного, – объявил Величко. – Нужно доставить сюда тех двоих.
      – Но вы не найдете, – забеспокоился Васяткин. – Я должен пойти с вами!
      – Укажите примерное направление, – сказал Величко. – А уж Граф найдет, не беспокойтесь. Вам никуда идти не надо. Отдохните и подкрепитесь немного, пока профессор не добрался до наших запасов, – шутливо добавил он.
      – Профессор сбежал самым первым, – шепотом сообщила Васяткина. – Мы еще ничего не поняли, а его и след простыл. Потому он один и оказался – слишком далеко убежал. И еще, он говорит неправду – Корнеев пошел на болота не сам, а потому что профессор настаивал, что туда необходимо идти. Корнеев был против.
      – Надо сказать, мы с женой здорово разочарованы, – признался Васяткин. – Раньше мы верили Хамлясову как самим себе. А теперь даже в нашем деле сомневаемся. Мы ведь столько дней уже здесь, а ничего необычного не видели. Никаких признаков аномальной зоны.
      – Зато мы видели, – небрежно сказал Величко. – Шары какие-то над лесом летают, дерево само загорелось, часы у всех встали...
      – Да вы что?! – ахнула Васяткина, и глаза ее загорелись. – Вы обязательно должны об этом рассказать подробнее!
      – Вам участковый расскажет, – улыбнулся Величко. – Он говорит, что раскрыл тайну этих явлений. А мы пойдем выручать ваших.
      Однако участковый не захотел ничего рассказывать, а вызвался сопровождать Величко и Мачколяна, заявив, что должен первым допросить человека по фамилии Шпагатов, потому что эта информация может быть ключом ко всем событиям.
      Когда они ушли, Грачев, Макс и Кузовков занялись вновь прибывшими. Гессер в этих хлопотах не участвовал. С потерянным видом он бродил по поляне и заглядывал под кусты. На него никто не обращал внимания.
      Возвращение спасателей затягивалось. Хамлясов и Васяткины, накормленные и переодетые в сухое, немного пришли в себя. Грачев предложил им поспать в палатке, но спать никто из них не мог, несмотря на сильную усталость. Нервы у всех были натянуты до предела. Грачев почувствовал напряжение, которое создалось между «научным» руководителем и его соратниками, и постарался развести их подальше. Желая успокоить профессора, он затеял с ним разговор об аномальных явлениях и загадках Черной Топи, но Хамлясов на эту тему говорил мало и уклончиво – зато вовсю ругался на никчемность и вероломство людей, которым он верил как себе. А еще он почем зря крыл местное руководство и Управление внутренних дел, которые не в состоянии обеспечить даже минимальную безопасность своим гражданам, не говоря уже о приезжих. В своем негодовании он был так многословен, что Грачев пожалел, что ввязался с ним в дискуссию.
      Но ему пришлось мучиться, пока не возвратились Величко и остальные. С ними была миловидная, но совершенно измотанная женщина и еще маленький испуганный человечек, которого Мачколян тащил на закорках. Это был тот самый Шпагатов, который прибился к группе Хамлясова неизвестно откуда. Видимо, Конюхов успел с ним уже поработать, потому что, появившись в лагере, сразу объявил Грачеву:
      – Этот Шпагатов – парень не промах. Пока остальные бестолково метались по лесу, он вывихнул ногу и заполз под ближайший куст. Поэтому ему удалось увидеть очень любопытные вещи. Во-первых, бандитов было четверо. Было, потому что Шпагатов утверждает: в живых остался только один. Остальных угробил некий незнакомец, явившийся сюда вслед за бандитами в сопровождении страшной как смерть собаки. Подробности я пока опущу. Самое важное – этот незнакомец обезоружил последнего бандита, забрал его с собой и увел вдоль болота в западном направлении. Шпагатов утверждает, что они намеревались проникнуть в глубь Черной Топи.
      – И что это за незнакомец? – нетерпеливо спросил Грачев.
      – Полагаю, что это не кто иной, как лесник, – заявил участковый. – Все сходится. Лес знает, ружье и собака. Но на уме у этого лесника что-то нехорошее, можешь мне поверить.
      – Охотно верю, – сказал Грачев. – Только нас не лесники интересуют. Нам группу Хамлясова собрать надо.
      – Так вот что еще видел Шпагатов: те трое, что раньше через топь пошли, добрались до деревьев, которые среди болота торчат, – ну ты их видел. Причем один чуть не утонул, и другие двое его вытаскивали. А когда стрельба началась, они сначала залегли, а потом осторожно дальше пошли. Видимо, опасались возвращаться под пули.
      – А дальше что?
      – Что дальше – неизвестно. Но, я думаю, они могли где-то посреди болота застрять. Тут, видишь, есть твердые участки. Они могли до такого дойти, а дальше не получилось. В любом случае, нужно болото обойти кругом. Возможно, что-то найдется.
      – Возможно, найдется, – пожал плечами Грачев. – Но опять же до утра ждать придется. Времени жалко. Я думаю, надо кого-то назад отправить за помощью. Нашего человека пошлем, и тебе нужно идти, старлей. Кажется, дело далеко тут зашло – без людей в погонах не расхлебаем. Забирайте машину на кордоне и вперед.
      – А вы тут как же? Ребята по лесам шатаются серьезные. Не дай бог, встретитесь лицом к лицу.
      – А у нас теперь арсенал имеется – забыл? Ружья, которые Макс нашел. Да еще теперь и карабин. Отобьемся в случае чего. Не впервой.
      – Ну смотрите, мое дело предупредить. А вообще, не хотелось бы, чтобы вы за оружие брались. Здесь и так уже групповым убийством пахнет. Даст мне прокуратура по шапке! Считай, два года как никаких серьезных ЧП, а тут у Конюхова целая резня на болотах! Как бы вообще из органов не поперли!
      – Расстроишься? – спросил Грачев.
      – Вы же меня к себе не возьмете, – усмехнулся Конюхов.
      – Ну, словечко-то замолвить можно, – в тон ему ответил Грачев. – Только ведь ты нам про шары так и не рассказал.
      – Сейчас уже некогда, – ответил Конюхов. – Сам разберешься. Не обратил внимания – Гессер сейчас вовсю свой рюкзак ищет? А я его на развилке дерева спрятал – видишь, слева от палатки стоит? Ты загляни туда, и сам все поймешь. А я пойду, душа у меня не на месте. Ты кого из своих-то отправишь?
      – Макс! – крикнул Грачев и махнул рукой.
      Макс подошел. Грачев объяснил ему задачу.
      – Сразу вызывай спецвертолет! – заявил он. – Нам отсюда не меньше десятка человек эвакуировать надо. Сами, скажешь, идти не могут. Не исключено, что раненые будут. Координаты по GPS сообщишь, чтобы долго не искали. А старлея до управления подбросишь.
      – Я загляну потом к Кузовковым, – небрежно сказал Макс. – Нужно же предупредить, что со Станиславом Сергеевичем все в порядке.
      Грачев оглядел его с ног до головы тяжелым взглядом и сказал:
      – А зачем тебе беспокоиться? Вы Кузовкова с собой забирайте, пусть он сам жену и порадует. Кстати, с ним вы в лесу уж точно не заблудитесь. А это сейчас особенно важно – нельзя терять ни минуты.
      Лицо Макса слегка вытянулось.
      – А если он откажется с нами идти? – сердито спросил Макс. – У него наполеоновские планы. Он мечтает поймать шар над лесом.
      – У кого что болит... – двусмысленно сказал Грачев и объяснил: – Кстати, по дороге старший лейтенант объяснит вам обоим происхождение шаров и прочей нечисти. Вот и будет у вас полезное с приятным.
      – С каких это пор милиция дает подобные объяснения? – недовольно поинтересовался Макс. – Насколько мне известно, от милиции вообще никаких объяснений не добьешься. Даже улицу найти не помогут. По собственному опыту знаю.
      – Не наговаривайте на милицию, – посмеиваясь, сказал Конюхов. – В основном это мужественные и самоотверженные люди. Просто вам до сих пор попадались, наверное, одни оборотни в погонах. А про шары я вам объясню только частично. Выводы все равно придется делать вам. Я знаю теперь о происхождении этих шаров, но, честно говоря, не слишком хорошо понимаю, каково их предназначение.
      – Ладно, Кузовков уж точно в этом разберется, – махнул рукой Макс. – Давайте двигать. А то даже при самом удачном раскладе мы вряд ли доберемся до рассвета. И еще неизвестно, что нас ждет на кордоне. А что, если жена лесника с мужем заодно? Эдакая атаманша, заманивающая честных туристов в лесные дебри, где ее муж обчищает их до нитки?
      – Вряд ли, – покачал головой Конюхов. – Такие вещи все равно были бы известны. Шила в мешке не утаишь. А я ни от кого ничего такого не слышал. Не хочу делать преждевременных выводов, но мне кажется, что лесник не главное действующее лицо в этой истории.
      – А свидетельство Шпагатова?
      – Шпагатов пока сам для меня загадка, – признался участковый. – Непонятно, откуда взялся, почему помогал бандитам и прочее. Правда, на злодея он не тянет, стопроцентный простофиля, но это тоже может оказаться мимикрией. Все факты нуждаются в тщательной проверке. Но вот про грабежи и убийства в лесу я ничего не слышал. Это первый такой опыт.
      – Но ведь люди пропадали.
      – Но ведь кое-кто утверждает, что в этом виноваты пришельцы. Побеседуйте на эту тему с Кузовковым.
      – Вот чего мне меньше всего хотелось бы, так это беседовать с Кузовковым. Я сыт по горло его доморощенными чудесами. Мне кажется, с ними вы должны разбираться.
      – Вы преувеличиваете мои скромные возможности. Моя роль здесь – доложить по начальству. А уж там пусть сами решают, что им делать.
      Пока они беседовали, Грачев переговорил с Кузовковым и убедил его покинуть лагерь. Это оказалось не так трудно, как предполагал Макс. Кузовков не меньше Васяткиных был сбит с толку поведением Хамлясова, а кроме того, атмосфера страха и тревоги угнетала его с каждым часом все сильнее. В душе ему хотелось послать все подальше, и даже удивительные явления, с которыми ему пришлось воочию столкнуться, уже порядком померкли в его глазах, хотя по инерции он еще продолжал изображать энтузиазм и увлеченность. Однако ни одна душа не торопилась разделить с ним эти чувства. Даже профессору, который сам являлся создателем удивительного института паранормальных явлений, сегодня, кажется, было совершенно наплевать на эти явления. Кузовков начинал чувствовать себя в этой компании глупо и неловко. А когда они вместе с участковым и Максом пустились в путь по ночному лесу, он вообще ни словом не обмолвился о чудесах Черной Топи. И странное дело, чем больше он от нее удалялся, тем большее облегчение при этом испытывал.
      Не торопился со своими секретами и Конюхов. Он был погружен в свои мысли, которые, судя по всему, были не очень веселыми. То, что произошло в лесу около Черной Топи, иначе как чрезвычайным происшествием назвать было невозможно, а такие происшествия вызывают цепную реакцию, сходную с делением атомного ядра. А когда происходит взрыв, то тут уж во все стороны летят звездочки, головы и уведомления о служебном несоответствии. И хуже всего приходится тем, кого определяют в стрелочники. По всем параметрам Конюхов был типичным стрелочником, поэтому насчет будущего не обольщался. Правда, вины за собой он особой не видел – ни район Черной Топи, ни спасатели из Желтогорска не имели к нему никакого отношения, и ввязался он в эту историю по инициативе начальства, но захочет ли начальство вспоминать такие подробности, он не был уверен.
      И Макс сделался неразговорчив. Он тоже испытывал разочарование от того, как складывались обстоятельства, но смотрел на них совсем под другим углом. Вообще-то он предпочел бы остаться на месте, чтобы до конца распутать клубок, а поручение Грачева воспринял с пониманием, потому что сразу же нарисовал в своем воображении картину – он, пропахший дымом костра и лесом, романтически небритый, вваливается в чистую, уютную квартиру к одинокой, измученной от ожидания женщине, и... Что следует за «и», он пока точно не знал – такие вещи решались на месте, экспромтом, – но это в любом случае должно было быть что-то приятное. Теперь же, когда в нагрузку ему сунули мужа, все предприятие теряло смысл. Он становился обычным курьером, а эта роль была совершенно не в характере Макса. К тому же он предвидел, что Косицин именно на нем сорвет свое раздражение, потому что они бессовестным образом нарушили все договоренности и уже несколько дней не выходили на связь. Правда, в их положении это было совсем непросто, но вряд ли Косицин будет вникать в такие детали.
      Так и получилось, что все трое не перекинулись и парой слов, пока добирались до лесного кордона. Обратный путь они проделали быстрее и увереннее, чем путь к Топи, несмотря на ночное время и ожидание возможных сюрпризов от темной чащи. И все равно, у цели они оказались, только когда над лесом слегка посветлели облака, а между деревьями поплыл сизый туман. В сыром воздухе стояла удивительная тишина, позволявшая надеяться, что повторения вчерашней бури не будет.
      Они вышли из сумрачного сосняка, перевалили через небольшой овражек, где остро пахло грибами, и очутились в полосе, где росли вперемежку дубы, клены и еще какие-то лиственные деревья. До кордона было уже рукой подать.
      Вдруг откуда-то с неба до их слуха долетел странный звук. Он был похож на плач. Все задрали головы. Буйно разросшаяся листва не давала рассмотреть, что творится наверху.
      – Что за черт? – недовольно сказал Макс. – Опять шары?
      – Птица, наверное, – отозвался Кузовков, который постепенно становился скептиком.
      – Я, конечно, не орнитолог, – сказал Конюхов. – Но мне кажется, для птицы это не самые подходящие звуки.
      – Некоторые птицы умеют подражать разным голосам, – вспомнил Макс. – Вороны, например.
      – Ага, и еще попугаи, – кивнул участковый. – Это я сам слышал. А ворону не слышал ни разу. Одно только «кар!» и больше ничего.
      – Так вы хотите сказать, что на дереве кто-то сидит? – спросил Макс.
      И тут, как бы в подтверждение этих слов, сверху прозвучало негромкое и жалобное: «Товарищи!»
      – А! Что я говорил! – воскликнул Конюхов, поднимая кверху палец. – Плюньте мне в глаза, если хоть одна ворона сможет так четко произнести это слово. Там, наверху, кто-то есть! Надо выяснить, кто это.
      Он задрал голову и крикнул:
      – Эй, наверху! Мы вас не видим. Что вы там делаете?
      – Я тут спасаюсь, – ответил тот же жалобный голос. – От чудовища. Помогите!
      – Мы бы рады помочь, но здесь нет никакого чудовища, – ответил Конюхов. – В принципе, если других дел у вас там нет, можете спускаться.
      – Я не могу, – простонали сверху. – У меня нет сил! И я вот-вот упаду.
      – Ничего себе! – озадаченно посмотрел на Макса участковый. – У него нет сил спуститься. Он намекает, что мы должны к нему подняться, что ли? Я пас. Не слишком уважаю высоту. Может, вы, Кузовков?
      – Я с ног валюсь от усталости, – мрачно сказал Станислав Сергеевич. – Среди нас есть профессиональный спасатель.
      – Намек понял, – спокойно произнес Макс и, в свою очередь, вступил в переговоры. – Эй вы, там! Сейчас я к вам поднимусь и попробую что-нибудь сделать. У меня есть с собой веревка. Если вы постараетесь и не упадете раньше, я попытаюсь вас спустить на землю.
      Дуб был старый, ветвистый, и при некотором навыке подниматься на него было одно удовольствие. Однако человек, спрятавшийся в его ветвях, залез так высоко, что Макс долгое время не мог его даже заметить.
      Наконец едва ли не у самой верхушки он увидел торчащую из листьев ногу, обутую в добротный походный ботинок. Нога слегка дрожала. Поднявшись еще повыше и усевшись на толстом суку, Макс оказался почти лицом к лицу с худощавым перепуганным человеком в толстой брезентовой куртке и черных джинсах. На джинсах имелось множество карманов, а вот на куртке один боковой отсутствовал – он был вырван с мясом. Вообще, одежда этого человека пребывала в плачевном состоянии – видимо, уселся он на своем суку еще до дождя.
      – Вы из группы Хамлясова? – уверенно спросил Макс.
      Человек радостно закивал.
      – Моя фамилия Визгалов, писатель-фантаст, – скороговоркой произнес он. – А вы...
      – Мы вас ищем, – объяснил Макс. – Собственно, половину уже нашли. Вот и вы теперь обнаружились. А чего вас на дерево-то понесло?
      – Я же говорю, чудовище, – почему-то шепотом ответил Визгалов. – Раз вы наших нашли, то должны знать, в какую переделку мы попали. Это был настоящий ад! Я едва ушел живым. Посмотрите! – Он показал на свой оторванный карман.
      – Так это вы потеряли прибор GPS?! – воскликнул Макс. – Ничего, не волнуйтесь, он в надежных руках. Но я не понял насчет чудовища...
      – Я скажу вам честно – бежал куда глаза глядят! – с подкупающей откровенностью признался писатель-фантаст. – Бежал, позабыв про всякие приличия. Оказывается, приключения в реальной жизни – очень неприятная вещь. Просто хуже ничего не бывает, по-моему. А главное, все эти ужасы совершенно подавляют волю. Да, я оказался трусом и не вижу смысла скрывать это. Зато я жив. Даже сейчас не могу в это поверить... Я трое суток блуждал по лесу, думал, меня сожрут дикие звери. За каждым деревом мне мерещились волчьи глаза. В чаще ухал филин...
      – Знаете, это вы потом вставьте в какой-нибудь роман, – нетерпеливо сказал Макс. – Насколько я понял, чудовище вам тоже примерещилось. Иногда воображение сильно мешает. Но давайте думать, как нам отсюда спуститься. Раз вы сами не в состоянии, я сейчас сделаю петлю, подцеплю вас на уровне груди и потихоньку смайнаю на землю. Без страховочного конца, пожалуй, обойдемся – вы человек не тучный, а в случае чего будете страховаться, придерживаясь за ветви.
      – Боюсь, у меня все онемело, – плачущим голосом признался Визгалов. – Я сижу тут вторые сутки. Спать боюсь, потому что во сне можно сорваться. Правда, я прицепился ремнем к суку, но, кажется, не очень надежно.
      – Вторые сутки на дереве? Под дождем! – покрутил головой Макс. – Это впечатляет. Видно, серьезное чудовище вы нафантазировали.
      – Я его видел, – убежденно сказал Визгалов. – Он был черный, с безумными глазами, и весь будто облитый маслом. Когда он бежал, лес расступался перед ним.
      – Здорово, – кисло сказал Макс. – Тогда давайте-ка я сейчас поднимусь немного повыше и накину на вас петлю.
      «Когда писатель-фантаст сильно пугается, он сходит с ума, – мысленно заключил он. – Нужно запомнить на всякий случай».
      Оказалось, что закрепить на теле писателя веревку – это только полдела. Значительно труднее было убедить Визгалова отцепить руки от дубовых сучьев. Казалось, он уже намертво сросся с ними. Однако Макс достиг все же своей цели, вернее, Визгалов устал сопротивляться, и спуск начался.
      Макс вытравливал веревку крайне медленно, учитывая совершенно раскисшее состояние писателя. Участковый вскоре принял живое участие в процедуре и снизу подавал Визгалову советы, которые тот честно пытался выполнить, и в конце концов добрался до поверхности земли живым и здоровым.
      Справедливости ради следует отметить, что о здоровье говорить можно было условно. Коснувшись пятками земли, Визгалов повалился к ногам озадаченных Конюхова и Кузовкова и принялся корчиться, будто в предсмертных муках. Спустившийся вскоре Макс объяснил, что Визгалов слишком долго сидел в неудобной позе, и теперь кровь пытается вернуться в его пережатые жилы.
      Муки Визгалова продолжались довольно долго, а потом вдруг выяснилось, что идти он может с большим трудом – его шатало, и он цеплялся за все деревья, которые попадались на его пути. Максу и Конюхову пришлось подхватить его на руки и таким манером дотащить до самого кордона.
      Но здесь с Визгаловым едва не случилась истерика. Его мышцы налились нечеловеческой силой, он вырвался и опрометью бросился к ближайшему дереву.
      – Вот оно! – завопил он. – Чудовище! Спасайтесь!
      На подступах к дому лесника стоял огромный, лоснящийся, как начищенный ваксой сапог, пес. Он мрачно смотрел на идущих к нему людей, и шерсть на его загривке постепенно вставала дыбом.
      – Да, в самую точку, – пробормотал Конюхов, останавливаясь. – Чудовище и есть.
      За ним остановились и остальные. Пес тоже пока не двигался, а на крыльце появилась хозяйка. Она подозрительно посмотрела на незваных гостей и, кажется, их не узнала.
      – Здравствуйте! – крикнул Конюхов. – Мы у вас тут недавно были! Нам машина нужна. А вы бы собачку прибрали! Кстати, муж ваш еще не возвращался?
      Женщина не ответила, крикнула что-то резкое собаке и повелительно махнула рукой Максу, разрешая подойти к машине. Ему не хотелось ударить лицом в грязь, но идти мимо жуткого черного зверя было нелегким испытанием. Макс просто чувствовал ненависть, исходящую от пса. Если бы в этот момент ему дали команду «фас», он разорвал бы Макса в клочки. Но жене лесника двусмысленность ситуации доставляла, кажется, удовольствие.
      Стараясь идти неспешно и уверенно, Макс целую вечность добирался до автомобиля, потом открыл дверцу и с огромным облегчением нырнул в кабину. Когда он выехал за ворота и подсадил в машину своих спутников, его лоб был покрыт испариной.
      – Теперь я точно знаю, что Шпагатов насчет лесника не соврал, – заявил Макс Конюхову. – От этой семейки чего угодно ожидать можно.

Глава 19

      На этот раз хладнокровие изменило Корнееву. Он настолько испугался за Фишкина, что напрочь забыл об осторожности, и только невидимый ангел-хранитель помог ему на этот раз остаться в живых.
      Уже взбежав на крыльцо, Корнеев поскользнулся на пороге и во весь рост грохнулся на камни, больно ударившись ребрами. От удара у него потемнело в глазах и перехватило дыхание. Прогремевший всего секунду назад выстрел прошел мимо его внимания. Он его не воспринял. И, лишь увидев в полумраке силуэт лесника, возящегося с ружьем, Корнеев запаниковал.
      Ждать, пока этот твердокаменный человек перезарядит ружье, он не стал. Как ни была ему противна мысль об убийстве, Корнеев решился. Не вставая, он поднял руку с пистолетом и выстрелил по фигуре лесника, не заботясь о том, чтобы выбрать уязвимое место. Его рукой управлял инстинкт.
      Выстрел отбросил лесника к стене. Падая, он споткнулся о балку, перекатился через нее и упал куда-то за кучу щербатых кирпичей. Корнеев слышал, как клацнуло о камни выпавшее из его рук ружье.
      На большее Корнеева не хватило. Он вскочил на ноги, испытав резкую боль в боку и, скрючившись, заковылял к выходу. Путаясь в высокой траве, начал огибать развалины и только тут обратил внимание, что все еще держит в трясущейся руке взведенный пистолет.
      Не раздумывая, он с силой отшвырнул его в сторону и тут же почувствовал себя гораздо лучше. Холодные струи дождя хлестали его по лицу, но сейчас это было даже приятно. Корнеев был словно в лихорадке.
      Он выскочил на противоположную сторону развалин, посмотрел по сторонам. Откуда-то послышался слабый голос Фишкина. Качнулись кусты. Корнеев бросился туда.
      Фишкин сидел в грязи, зажимая рукой рану на бедре. Кровь вытекала из-под его пальцев и тут же уносилась потоками воды. Лицо Фишкина было бледно, но он еще храбрился.
      – Я слышал, ты стрелял, да? – возбужденно спросил он. – Ты убил гада?
      – Боюсь, что убил, – сказал Корнеев. – Тебя задело?
      – Этот гад нас перехитрил, – нервно сказал Фишкин. – Он не вышел на шум. Он на шум выстрелил. А я, лох, зазевался. Хорошо еще, в ногу попало. В живот бы – тогда все.
      – Ну-ка стой! – скомандовал Корнеев, сбрасывая с себя куртку, а затем и рубаху. – Я должен взглянуть, что там у тебя... Снимай штаны!
      Осмотрев рану, он пришел к выводу, что опасности для жизни нет, но затягивать с медицинской помощью не следовало. В мышцах застряло немало дроби, и кровотечение было приличное. Корнеев стащил с себя и майку, разорвал ее на полосы и связал в импровизированный бинт.
      – Перевязка по-сырому! – объявил он Фишкину. – Не скажу, что врачи рекомендуют, но другого выхода нет, брат. Кровь остановить нужно. Терпи!
      – Я терплю, – стиснув зубы, ответил Фишкин.
      Корнеев туго перебинтовал рану и велел Фишкину одеваться.
      – Сейчас я в развалины загляну, – хмуро сказал Корнеев. – Туда перебираться будем. Все-таки не под открытым небом. Только...
      Он хотел сказать, что нужно убрать труп, но язык будто присох у него к гортани. Фишкин, шипя и гримасничая, натянул штаны и обессиленно привалился к дереву.
      – Пить охота! – пожаловался он.
      – Сейчас попьешь, – пообещал Корнеев. – Даже поешь, если повезет. Только подожди немного.
      Он повернулся и побежал назад. Ему совсем не хотелось возвращаться в церковь, но оставлять раненого товарища под дождем было невозможно. Корнеев решил, что сделает все, что от него требуется.
      Скользя на мокрой траве, он выскочил из-за угла, метнулся к крыльцу и остановился как вкопанный. На пороге, под осыпавшейся аркой, во весь свой немалый рост стоял лесник.
      Он был страшен. Дождь еще не успел смыть кровь, обильно текущую по его лицу, и оно было похоже на какую-то диковинную багровую маску. От этого жуткого зрелища Корнеев содрогнулся. Но по-настоящему ему стало страшно еще через мгновение, когда он осознал, что лесник вовсе не собирается умирать и в руках у него заряженное ружье.
      Его пистолет валялся где-то в траве, и найти его Корнеев теперь бы не смог, даже если бы сильно этого захотел. А он и не хотел, потому что понимал, что во второй раз сознательно и преднамеренно выстрелить в человека уже не сумеет.
      Лесник его заметил. Секунду они смотрели друг на друга сквозь стеклянную сеть ливня, а потом лесник вскинул ружье. Однако сейчас в его движениях не было легкости, он действовал, как заведенная и не вполне исправная машина.
      Корнеев увидел нацеленные на него стволы и невольно попятился. Нога его наткнулась на валяющееся в траве бревно. Он потерял равновесие и с коротким криком упал на землю.
      От удара сместилось сломанное ребро и отозвалось горячей болью во всем правом боку. Преодолевая эту боль, Корнеев перевернулся и шлепнулся в неглубокую канавку, наполненную дождевой водой. Он успел сделать это прежде, чем лесник спустил курок. Заряд крупной дроби взметнул фонтан грязи на том самом месте, где только что лежал Корнеев, но не причинил ему никакого вреда.
      Лесник стал спускаться с крыльца, медленно, точно двигался под водой. В каком-то смысле так оно и было. Дождь неистовствовал вовсю. Но Корнееву казалось, что все происходит с неимоверной быстротой. Он судорожно пытался выбраться из своего грязного убежища, из скользкой ямы, которая вдруг превратилась в ловушку.
      Лесник был уже на самой нижней ступеньке, сплошь заросшей дикой травой. Он был так близко, что казалось – он может коснуться Корнеева стволом ружья. Так же неторопливо прицелился он в сидящего на мокрой земле Корнеева, кое-как сумевшего выбраться из канавы, и в следующую секунду неминуемо должен был прозвучать роковой выстрел. Корнеев уже чувствовал, как пригоршня раскаленного свинца разрывает его грудную клетку и превращает в фарш внутренности. Предотвратить это он был не в силах.
      Но в этот момент произошло невероятное. В монотонном грохоте ливня вдруг возник резкий и высокий, почти музыкальный звук. Это выглядело так, словно захлопнулась массивная стальная дверь. А прямо над головой лесника из ничего образовалась сверкающая, как солнце, капля – сгусток белого пламени размером с мужской кулак.
      «Шаровая молния! – отстраненно удивился Корнеев. – Хамлясов мечтал, что увидит здесь массу шаровых молний. Жаль, что как раз сейчас его нет с нами».
      Трудно было представить такую вещь, которая могла бы вывести из равновесия лесника, но шаровая молния явилась для него полной неожиданностью. Выстрела не прозвучало. Лесник, смешно открыв рот, опустил ружье и воззрился на зависший над его головой огненный шар, забыв про сидящего напротив него Корнеева. Тот должен был бежать, но какая-то неведомая сила приковала его к месту. Вместе с лесником он неотрывно следил за шаровой молнией.
      Огненный клубок, точно маятник, покачивался в воздухе, делая едва заметные движения то влево, то вправо, а потом нырнул вниз, прилип к леснику, юркнул за отворот его плащ-палатки и вдруг исчез.
      Лесник издал горлом странный звук, побледнел как полотно и выпустил из руки ружье. Оно шлепнулось на землю, выстрелило и срезало оказавшийся на линии огня куст чертополоха. Едва стих гром выстрела, как шаровая молния неожиданно возникла уже за спиной лесника, легонько покачиваясь, проплыла по воздуху еще метра четыре и тихо исчезла. Лесник с ужасом посмотрел вниз, на свою грудь – на то место, куда вошла молния, а потом колени у него подкосились, и он грузно упал набок, лицом в грязь.
      Корнеев вскочил и бросился к нему, намереваясь поднять ружье. Однако едва он протянул к нему руку, как рядом снова возник необычный звук. Корнеев скосил глаза и увидел, как прямо на него пикирует еще одна шаровая молния. Эта была раза в два больше, и по ее поверхности пробегали голубоватые блики. Корнеев, как завороженный, уставился на нее, не в силах ни пошевелиться, ни оторвать взгляда от небесного огня.
      Вдруг, не долетев до него, шаровая молния с оглушительным грохотом разорвалась. Перед Корнеевым возникла огромная ослепительная вспышка, от которой потемнело в глазах. Он не помнил, отбросило ли его в сторону или же он отпрыгнул сам, но опомнился он опять на прежнем месте – лежа в канаве. Понял он это лишь на ощупь. Перед глазами по-прежнему стояла абсолютная чернота, перемежающаяся призрачными белыми вспышками.
      «Ослеп! – с ужасом подумал Корнеев. – Я ничего не вижу! Мы пропали».
      Забыв обо всем, он выкарабкался из ямы и наугад пошел прочь. Через некоторое время руки его коснулись сырой кирпичной стены, и он стал пробираться дальше, придерживаясь за нее. Дойдя до угла, он хрипло крикнул:
      – Фишкин! Вадим! Отзовись!
      После некоторой паузы Фишкин неуверенно подал голос. Корнеев понял, где он примерно находится, и пошел на голос. Дождь мешал ему идти, ноги путались в траве, скользили по разъезжающейся жиже, один раз больно хлестанула по лицу мокрая ветка.
      – Что с тобой, Гриша? – испуганно воскликнул Фишкин, когда Корнеев, запутавшись в кустах, повалился на землю.
      – Плохо дело. Ослеп я, – глухо отозвался Корнеев. – Молния шаровая перед глазами разорвалась. А другая прямо через лесника прошла. Там он валяется. Не знаю уж – живой или мертвый. Хамлясова бы сюда, он бы все в деталях изучил...
      – Так, значит, ты не застрелил? – спросил с сожалением Фишкин. – Лесника, я имею в виду?
      – А черт его знает, – равнодушно сказал Корнеев. – Он сам меня чуть не застрелил. Живучий, что твой зомби. Башка вся в крови, а он ходит.
      – А ты совсем ослеп? – простодушно поинтересовался Фишкин. – Это плохо. Мы с Крупицыным увечные, ты – слепой. Как же мы выбираться отсюда будем?
      – Ты бы пока дурацких вопросов не задавал! – посоветовал ему Корнеев. – Дал бы отдохнуть маленько.
      – Понял, Гриша! – вздохнул Фишкин. – Просто я расстраиваюсь, что без тебя мы точно из болота не выйдем. Это еще Крупицын не знает. Узнает – истерика нам обеспечена.
      – Ладно, не нагнетай, – оборвал его Корнеев. – Остался же кто-то живой у Хамлясова. Рано или поздно помощь придет. Просто поголодать придется, да вот нога твоя еще меня смущает. Операция нужна.
      – Операция – ладно, сейчас хотя бы часок в сухом месте побыть, – мечтательно сказал Фишкин. – Может, в развалины перебазируемся? Раз этого молнией убило...
      – Откуда мне знать, убило его или нет? – сердито отозвался Корнеев. – Другого кого, может, и убило бы, а этого – не знаю. Хочешь – проверь.
      – Да куда мне без ноги! – смущенно заметил Фишкин. – Может, ты того – на спине меня допрешь? Посидим под крышей... Ты же обещал, что у нас даже еда будет.
      – Обещанного три года ждут! – сказал Корнеев. – Я вот голову ломаю, как нам до Крупицына добраться. Он ведь сам не догадается хотя бы на метр сдвинуться. Так и будем сидеть по разные концы.
      – Знаешь, тогда давай попробуем проползти, – предложил Фишкин. – Заберемся через ту дыру, где меня подстрелили. Тут рукой подать. Даже я, пожалуй, осилю. А там уже разбираться будем.
      Корнеев согласился попробовать. Ему самому осточертел дождь. От бесконечного стука капель по голове он потерял способность соображать.
      Они поползли. Фишкин заметно переоценил свои силы, и эти несколько метров они преодолевали не меньше получаса. Наконец они оказались под сводами разрушенной церкви. Корнеев внутренне приготовился к новой встрече с живучим лесником, но Фишкин сообщил, что вокруг пусто. Он даже нашел в себе силы выбраться к порогу и выглянуть наружу. То, что он там увидел, заставило Корнеева занервничать.
      – Посмотри хорошенько! – потребовал он. – Не может быть, чтобы его там не было. Если он жив, значит, должен быть здесь. А если мертв, то тем более.
      Фишкин старался изо всех сил. Он сумел выбраться на крыльцо, чтобы получше осмотреть площадку перед развалинами, но тут в пяти метрах от него в дерево ударила молния. Потрясение было столь велико, что Фишкин скатился с крыльца обратно, ушиб раненую ногу и на некоторое время отключился.
      Очнувшись, он подтвердил свои слова, но идти больше никуда не хотел. Нога снова начала кровоточить, чувствовал себя Фишкин неважно, а кроме того, он теперь до смерти боялся молний.
      – Давай лучше поищем здесь какое-нибудь оружие, – предложил он Корнееву. – Если вдруг лесник вернется, мы врежем ему по черепу.
      – Этот лесник бессмертен, – мрачно сказал Корнеев. – Нам его не достать. Будем ждать, пока судьба сама не разрешит эту проблему. Без глаз я ни на что не годен.
      Они забились в самый темный угол церкви и стали ждать. Хватило их ненадолго. Оба были до предела измучены и быстро забылись в тяжелом неглубоком сне. Сейчас их можно было брать голыми руками. Но, судя по всему, леснику тоже здорово досталось. Прошло уже довольно много времени, а он себя так и не обнаруживал.
      Сообщил об этом Корнееву Фишкин, который проснулся первым. Его знобило, и охватывало нездоровое возбуждение. Спать он больше не мог.
      – Дождь, кажется, стихает, – сказал он. – Но зато начинает темнеть. А наш злой гений не подает никаких признаков жизни. Может, он утопился? Что бывает с людьми, которых бьет шаровой молнией?
      – Когда этот тип придет – спроси у него, – посоветовал злой спросонья Корнеев. – А что темнеет, я и сам вижу...
      Он вдруг осекся и сообразил, что действительно видит. Не так четко, как прежде, – стоял перед глазами какой-то противный туман, – но тем не менее он различал все предметы, несмотря даже на сгущающиеся сумерки.
      – Черт возьми! Да я и в самом деле вижу! – воскликнул он радостно. – Фу-у! От сердца отлегло. А ведь я подумал, что все, амба!
      – Я рад за тебя, – кивнул Фишкин. – Значит, у нас опять появилась надежда. Пойдем искать Крупицына?
      – Да, прямо сейчас и пойдем, – сказал Корнеев. – А то как бы он там не умер от страха. Только на этот раз я буду умнее и конфискую все припасы у этого мерзавца-лесника!
      Он поднялся, машинально обмахнул мокрые, безнадежно грязные брюки и принялся искать рюкзак с продуктами. Он осмотрел все углы и вдруг увидел нечто такое, что заставило его забыть о голоде и холоде. В том месте, где он раньше видел груду обломков, теперь было пусто – камни и бревна старательно отодвинуты в сторону, а две каменные плиты пола вскрыты и опрокинуты набок. Под ними зияла пустота.
      Теперь Корнеев понял, что разговоры о «сокровищах», которым он до сих пор не придавал особого значения, были не пустым сотрясением воздуха. Сюда шли не просто так, рискуя своей жизнью и проливая чужую кровь. Победителю действительно полагался приз, и лесник до него добрался.
      Однако в яме было пусто – значит, сокровища уже перепрятаны. Корнеев завертел головой. Ему во что бы то ни стало захотелось увидеть то, что стало причиной этой кровавой истории.
      Долго искать не пришлось. Объемистый рюкзак лесника был спрятан за кучей камней. Но в нем не было ни крошки съестного. Вместо этого внутрь были запихнуты две большие металлические коробки. Еще две такие коробки лежали на полу рядом. Сверху их прикрывал сверток из брезента, от которого исходил чесночный запах. Корнеев сообразил, что это и есть остатки продуктов, которые он искал. Но сейчас не они соблазняли Корнеева.
      Он отложил сверток в сторону, сорвал заплесневевшую крышку с металлической коробки. Внутри ровными рядами лежали плотные пачки двадцатидолларовых бумажек. Деньги были надежно запаяны в тонкую пластиковую оболочку, и пощупать их не было никакой возможности, но Корнеев ни на секунду не сомневался – доллары настоящие. А судя по размеру коробок и по их весу, денег здесь было несметное количество.
      Корнеев вытер невольно вспотевший лоб и оглянулся. Фишкин, съежившись и обхватив себя за плечи, сидел на бревне, глядя в одну точку. Видимо, ему стало еще хуже.
      Корнеев вдруг поймал себя на мысли, что внутренне он уже готов ощутить себя хозяином чужих миллионов. Прикоснувшись к долларам, он даже почувствовал себя намного бодрее, чем минуту назад. Так уж устроен человек, что шальные, а главное, большие деньги действуют на него совершенно магически – извлекая из его души, точно джинна из бутылки, некое алчное и кровожадное существо, о присутствии которого в себе человек, может быть, никогда и не догадывался.
      – Ч-черт! Надо же, наваждение! – пробормотал себе под нос Корнеев, опомнившись. – Еще немного, и я начал бы прикидывать, что куплю на эти деньги в первую очередь! Причем в детские дома я не собирался давать ни копейки – это абсолютно точно. Нет, большие деньги – это для особенных людей. Не будем даже мечтать.
      И, чтобы окончательно разорвать невидимую нить, которая в один миг связала его с соблазнительными коробками, Корнеев обернулся и громко сказал:
      – Вадим, не поверишь, что я нашел! Деньги. Целый мешок! Не знаю, сколько здесь, но миллион-то уж точно...
      – Два миллиона, придурок!
      Голос лесника прозвучал, как гром среди ясного неба. Они совсем про него забыли. У Корнеева даже появилось в какой-то миг ощущение, что лесник исчез, распался на атомы, растворился в болотном тумане. А он никуда не делся. И сейчас он стоял на пороге погибшей церкви, огромный, злой, мокрый, а в руках у него по-прежнему было ружье. Но хуже всего было то, что под ружьем он вел за собой насквозь промокшего и впавшего в беспросветное отчаяние Крупицына.
      «Стало быть, пока мы тут дрыхли, этот скот обшарил остров и нашел Крупицына, – подумал Корнеев. – Факт печальный, но что тут можно поделать? Так уж вышло. Кто виноват, что Фишкин нарвался на выстрел, а я потерял зрение? Судьба. Интересно, почему он не прикончил Крупицына там, на месте? Что он задумал?»
      Лесник не стал томить их неизвестностью. Он впихнул Крупицына внутрь помещения и вошел сам. Дуло ружья смотрело теперь на Корнеева.
      – Проворный ты, голуба! – сказал он то ли с одобрением, то ли с раздражением. – Везде успеваешь. Вот уже и на мои денежки глаз положил.
      – Не думаю, чтобы они твои были, – осторожно сказал Корнеев. – И уж точно знаю, что они не мои. А чужое меня не интересует, можешь успокоиться.
      – Чужое – оно чужое, пока ты его себе в карман не положил, – усмехнулся лесник. – Так оно всегда было, во все времена. И ты, если бы не я, положил бы эти деньги в карман и глазом не моргнул бы. Что, скажешь, не так?
      – К чему эта дискуссия? – пожал плечами Корнеев. – Говори прямо – чего хочешь?
      – И то верно, – кивнул лесник. – Скажу. Во-первых, скажу, что повезло вам, ребята. Здорово повезло. Я с вами откровенно, так что не обижайтесь. Я ведь вас порешить собирался, чего уж там. Не со зла, конечно, а просто, сами понимаете, расклад такой. А теперь не получается.
      – Что так? – спросил Корнеев. – Совесть проснулась?
      – Совесть к старости просыпается, – возразил лесник. – Когда человек спит плохо и все вспоминает, каких он злодейств в своей жизни натворил. А я пока сплю хорошо. Нет, дело не в этом. Тряхнуло меня сильно. Сначала этот гад Али ножичком прошелся, потом ты меня пулей контузил, а уж когда молния сквозь меня прошла...
      Он помотал головой, словно до сих пор не верил, что подобное могло с ним случиться.
      – Чудо, конечно, что я живой остался, – признался он. – Но тряхануло меня крепко. Я с этой минуты сам не свой стал. Сколько в беспамятстве валялся – даже не помню. И теперь в голове нет-нет, да будто отключается что-то.
      Он вздохнул и осторожно покрутил головой, словно боялся, что в любой момент она может отвалиться.
      – Одним словом, мужики, предлагаю вам мировую, – продолжил он. – Дождь, похоже, кончается. С рассветом я назад собираюсь. Одного могу взять с собой. Но на жестких условиях.
      – Что за условия? – спросил Корнеев.
      – Во-первых, при мне пистолет выбросишь. Во-вторых, груз понесешь. Самому мне не управиться. В-третьих, молчать будешь. Ну, за это отдельная плата. Дам вам на всех одну коробку – согласны?
      – А если не согласны?
      – Тогда один конец. Эти двое не ходоки у тебя. А с тобой придется по законам военного времени поступить, извини. А за коробками придется самому лишний раз сходить. Тяжеловато будет, но что делать?
      – Ты тоже извини, – сказал Корнеев, – но пистолета у меня нет. Решил, что прикончил тебя, и выбросил. Можешь обыскать, если не веришь.
      Лесник скептически посмотрел на Корнеева, покачал головой.
      – Эх, интеллигенция московская! – сказал он снисходительно. – Разве ж такие вещи выбрасывают? А если бы, к примеру, я все же решил бы вас сейчас порешить?
      – А правда, почему бы тебе нас не порешить? – с искренним любопытством спросил Корнеев. – Надежно было бы. Ну подумаешь, лишний раз бы через болото сходил!
      – Я бы, может, так и сделал, – сказал лесник. – Только я в беспамятстве своем патронташ потерял. Ружье перезарядил, а патронташ потерял. А найти так и не смог. Теперь понимаешь? Чисто убить я только двоих из вас могу. А третьего как? Прикладом? Или ножичком глотку перехватить? Я же не мясник в самом деле! А патроны поберечь надо, чтобы мы с тобой спокойно дошли. Нет, живите, раз уж так сложилось. Может, хватит у вас ума промолчать за собственные денежки.
      – А какие у меня гарантии, что, когда из болота выберемся, ты меня там не грохнешь? – спросил Корнеев.
      Лесник пожевал губами.
      – Да какие ж гарантии? – буркнул он. – Расписку тебе давать, что ли? Тут уж как в церкви – или верь, или не верь, – он обвел взглядом разрушенные стены и усмехнулся.
      – Ладно, будь по-твоему, – сказал Корнеев. – Дотащу твое барахло.
      – Оно не только мое теперь, – заметил лесник. – Оно теперь частично и ваше.
      На том и порешили. Остаток вечера и ночь прошли в обстановке, слегка даже напоминающей семейную идиллию, – лесник помог перевязать рану Фишкина чистым бинтом, разделил на всех запасную одежду. Потом они все поужинали тем, что у лесника осталось, – много времени это не заняло – и улеглись спать. Вернее, сделали вид, что улеглись, потому что спать никто не мог. Разговор под дулом ружья тоже не клеился – так и просидели до самого рассвета, изредка впадая в короткое забытье.
      Едва над лесом начал брезжить рассвет, лесник объявил подъем.
      – Пойдем, голуба! – сказал он Корнееву. – А то и так уже подзадержались. Набегут посторонние – делиться придется... Нехорошо!
      Он лично помог Корнееву приладить на спину мешок с двумя металлическими коробками внутри. Строго говоря, это был просто кусок брезента с веревочными лямками. Тащить его на горбе было не слишком удобно, но рюкзак лесник забрал себе.
      Корнеев собирался молча, стараясь не смотреть на своих товарищей, которые так же молча пожирали его глазами. Никаких обещаний и бодрых слов Корнеев говорить не стал. Если ему не суждено остаться в живых, Фишкин с Крупицыным должны будут сами о себе позаботиться, и незачем тешить их пустыми надеждами. Он даже прощаться не стал – просто махнул рукой с порога, и все.
      – Пойдешь за мной, – заявил ему лесник. – Шагай строго след в след. То, что ты сюда сумел прорваться, еще ни о чем не говорит. Попасть в мышеловку – дело нехитрое, вот выбраться – это посложнее будет.
      – Ты зубы не заговаривай, – перебил его Корнеев. – Ты сам сначала выберись! После такого дождя.
      – Да, это ты верно подметил, – кивнул лесник. – Некстати этот дождь. Но тут уж не нам с тобой выбирать. Ничего, с молитвой доберемся!
      – А ты набожный, оказывается! – криво усмехнулся Корнеев.
      – Подожди немного, еще сам молиться будешь, – пообещал лесник. – О спасении нас, грешных.

Глава 20

      Грачев возвратился к костру, когда вся компания заканчивала пить чай. Радостное и немного болезненное возбуждение, охватившее незадачливых исследователей при встрече со спасателями, улеглось, и теперь все чувствовали только огромную усталость. Даже Хамлясов откровенно клевал носом. Никто даже не заикался о паранормальных явлениях и тайнах Черной Топи. Вообще, если можно так выразиться, настроение в группе преобладало чемоданное. Всем хотелось поскорее убраться оттуда, где было пережито столь страшное потрясение.
      Однако Грачев решил вернуть общее внимание к тому предмету, который еще совсем недавно сплачивал этих разных людей и придавал особый смысл их жизни и деятельности. Грачев присел поближе к костру, поставил перед собой рюкзак Гессера, который нашел по подсказке Конюхова на одном из деревьев, и громко сказал:
      – Прошу минуту внимания!
      На него уставились со всех сторон – благожелательно, но без особого интереса. Только в глазах Гессера вспыхнул злой огонек.
      – Конечно, здесь собрались далеко не все, кого хотелось бы видеть, – начал Грачев. – К сожалению, о судьбе остальных ваших товарищей ничего пока не известно, но мы думаем, что это дело времени. Мы не теряем надежды. Во всяком случае, мы приложим все силы, чтобы найти их. Мы отправили гонца за подмогой, и уже завтра сюда прилетит вертолет с нашими коллегами. Мы не успокоимся, пока все заблудившиеся в этом лесу не будут обнаружены. Кроме того, сюда прибудут представители милиции и следствия...
      – Мы все поняли, уважаемый, – сварливо произнес Хамлясов. – Не стоит рапортовать нам о своих успехах. Где вы были, когда разнузданная банда стреляла в безоружных людей?
      – Мы были в Желтогорске, – спокойно ответил Грачев. – И сейчас еще были бы там, если бы не ваша сомнительная экспедиция, господин Хамлясов.
      – Чем же она сомнительная? – надменно спросил Хамлясов. – Выбирайте выражения, уважаемый! Вы не с какими-нибудь бомжами имеете дело. Меня в Москве каждая собака знает.
      – Насчет собак не знаю, – сказал Грачев, – а вот журналист Гессер вас знает хорошо. Он даже утверждал, что обеспечивает вам информационную поддержку.
      – Обеспечивает, совершенно верно, – важно кивнул Хамлясов. – И не он один. Самые солидные издания...
      – Я пока про Гессера, – перебил его Грачев. – Он был настолько любезен, что лично выехал вслед за вами в Боровск и даже сам отправился по следам пропавшей экспедиции.
      Хамлясов как будто слегка забеспокоился, повертел по сторонам головой и нашел взглядом Гессера. Тот сидел, внешне абсолютно спокойный, и равнодушно смотрел в сторону, словно речь шла не о нем.
      – Не пойму, куда вы клоните, – раздраженно сказал Хамлясов. – Ну выехал, ну отправился... Дальше-то что?
      – Дальше начинаются странные вещи. Во-первых, Гессер отправился в лес не сразу, а только в тот момент, когда исчезновение группы стало вызывать беспокойство, когда оно стало как бы фактом.
      – Что это значит? Что за издевательский тон? – разозлился Хамлясов. – Да, у нас были проблемы со связью...
      – Я об этом и говорю. Связи, собственно говоря, не было вообще, что само по себе довольно странно. Но зато это сразу привлекло к вам всеобщее внимание. Ничего еще не произошло, а сенсация уже начала рождаться. На ваши поиски брошена наша группа. Тут же подключились местные жители и журналист Гессер. Он с энтузиазмом выступил в поход. Что интересно, он как будто бы знал, что вас придется искать, – экипировался он заранее. Вот только набор предметов, который он взял с собой в дорогу, не совсем обычен.
      – Не понимаю, что за намеки? – уже откровенно забеспокоился Хамлясов. – Какая разница, что там взял с собой Гессер? И вообще, давайте ложиться спать. Все-таки вы должны иметь снисхождение к людям, которые оказались в экстремальной ситуации. Или я ошибаюсь?
      – Сидели бы себе в Москве, так и не оказались бы в экстремальной ситуации, – спокойно ответил Грачев. – Насколько я понимаю, не было никакой необходимости выезжать сюда с такой кучей народа – достаточно было послать Гессера. Он бы и чудеса обеспечил, и статью бы про них тиснул.
      В полной тишине прозвучал негромкий смех Величко. В его сторону никто даже не посмотрел. Никто уже не хотел спать – все с напряженным вниманием слушали речь Грачева. Как ни странно, Гессер уже не выглядел удрученным. Привалившись плечом к стволу дерева, он хладнокровно поглядывал по сторонам с брезгливой иронической улыбкой. Зато лицо Хамлясова с каждой минутой становилось все багровее, точно он сидел на полке в хорошо натопленной русской бане.
      – Вы еще хотите что-то сказать? – с вызовом спросил он Грачева.
      – Самое главное, – ответил тот. – Пока мы шли по вашим следам, с нами начали происходить удивительные вещи. То светящийся шар пролетит, то часы остановятся, то дерево ни с того ни с сего вспыхнет... Просто музей «Очевидное – невероятное» какой-то! Только вы с Гессером не учли, что с нами милиционер будет. На него мистические штучки не подействовали, он сопоставил некоторые факты и догадался заглянуть к Гессеру в рюкзак.
      – И что же такого было в рюкзаке? – с нетерпением спросил Мачколян, которого все это заинтересовало даже больше, чем людей Хамлясова.
      – Лучше спроси, чего там не было, – усмехнулся Грачев. – Покрытые специальным химическим составом надувные шары с электронным устройством, многофункциональный пульт дистанционного управления, легковоспламеняющиеся шашки на основе порошкообразного магния, портативное устройство, излучающее сильное электромагнитное поле, и еще много всякой ерунды.
      – А зачем это? – простодушно спросил Мачколян.
      – Чтобы поджигать на расстоянии деревья, запускать летающие объекты, останавливать часы и вообще морочить нам голову.
      – А зачем морочить нам голову? – все еще не понимал Мачколян.
      Взгляды всех присутствующих обратились на Гессера, который преспокойно сидел под деревом, похлопывая веточкой по носку сапога.
      – Ну, чего уставились? – проговорил он врастяжку. – А то вы ничего не знали, да? Впервые слышите? Ну а вам, господин спасатель, я надеюсь, полегчало? Раскрыли, можно сказать, тайну века! Поздравляю!
      – Какую тайну? О чем речь? – в один голос воскликнули супруги Васяткины. – Мы ничего не понимаем! Вы что же, Гессер, намеренно создавали фальшивые артефакты? Зачем вы это делали?
      – Вы и в самом деле такие тупые? – с досадой спросил Гессер. – Ну ладно, объясняю в последний раз. Да, у нас с Хамлясовым была договоренность. Он уходит в леса и намеренно прерывает связь. Ползут слухи, что с экспедицией что-то случилось. Тут выезжаю я с набором артефактов, как вы выразились, и принимаю участие в поисках. По дороге я устраиваю различные паранормальные явления, стараясь привлечь к ним внимание всех присутствующих. Чем больше народа их увидит, тем больше огласка, тем больше эффект. Будут снимки, будут споры, интервью, слухи, а в конечном итоге будут и деньги. Собственно, это даже не моя идея. Профессор Хамлясов лучше меня знает, что чудес не бывает. Гораздо надежнее сделать их своими руками. Вот мы и сделали. А чем вы недовольны? Если бы не ваша собственная глупость, вы бы вернулись в Москву с массой интересного материала. У вас имелись бы независимые свидетели, которым можно доверять, интригующие фотоснимки... Я бы расписал ваши приключения так, что полстраны стояло бы на ушах. А вы вместе со своим достопочтенным профессором все просрали. Утопили дорогостоящее оборудование, потеряли людей, меня поставили в дурацкое положение. Эх!
      Гессер махнул рукой, пружинисто вскочил, вырвал из рук Грачева свой рюкзак и принялся вытаскивать из него тщательно упакованные свертки – один за другим.
      – Вот вам летающие объекты! – приговаривал он, швыряя свертки в костер. – Вот вам пылающие древа! Вот вам следы внеземных цивилизаций!
      Пластиковые пакеты лопались среди угольев, и из них сыпалась какая-то техническая начинка. Ослепительно вспыхивал магний, ярко освещая ошарашенные лица сидящих вокруг костра людей.
      – Борис Александрович! – вдруг жалобно воскликнула Васяткина. – Как же так? Неужели этот человек говорит правду и все это время вы нас дурачили? Это же ужасно!
      – Помолчи пока! – не по-профессорски прикрикнул на нее Хамлясов и, повернувшись к Гессеру, заорал так, что у него надулись на шее жилы. – Вы, дебил! Что вы здесь наплели? Ищете дешевую популярность? Вы – ничтожество! Я профессор Хамлясов! У меня международная известность, у меня труды! Я не имею с вами ничего общего. Все, что сказано вами здесь, – наглая ложь! Я требую, чтобы вы немедленно убрались из этого леса!
      Гессер взглянул на него с любопытством.
      – Интересно знать, какое право вы имеете предъявлять мне подобные требования? – невозмутимо спросил он. – Вы сами ничтожество. Мыльный пузырь на вонючей луже! Лучше припомните, кто писал вам «научные труды»! Сами-то вы не в состоянии двух строк связать...
      – Ах ты скотина! – заревел профессор и, сорвавшись с места, прямо через костер бросился на журналиста.
      Во все стороны полетели пылающие головешки. Женщины закричали. Гессер отпрянул в сторону и на мгновение исчез в полосе тени. Профессор в горячке боя попытался перепрыгнуть костер, но споткнулся и полетел вниз носом, выбив из углей фонтан сверкающего магниевого пламени. Он сам вспыхнул в один миг как свечка, и Мачколяну пришлось валить его на землю и тушить куском брезента.
      – Пустите меня! – вопил, вырываясь, Хамлясов. – Я разобью морду этому подонку! Я его засужу за клевету! Я его в порошок сотру!
      – Профессор, поберегите себя! – негромко сказал Хамлясову Величко. – На вас уже вторые брюки горят.
      В могучих объятиях Мачколяна профессор трепыхался недолго. Вскоре он умолк и только гневно сверкал глазами, ловя на себе недоуменные взгляды своих недавних соратников.
      Васяткина неожиданно заплакала, и мужу пришлось увести ее в палатку. Остальные продолжали сидеть, сохраняя неловкое молчание. Чтобы как-то разрядить обстановку, Грачев сказал:
      – Нервы у всех на пределе, это понятно, но надо же все-таки себя сдерживать. У нас еще ночь впереди, да и завтра придется ждать... Кстати, завтра мы вас здесь оставим, а сами пойдем осматривать болото. Так что уж постарайтесь вести себя поспокойнее. Не стоит портить отношения из-за пустяков. В конце концов, ничего страшного не случилось. Будем считать, что мы все стали жертвами розыгрыша.
      – Ничего себе розыгрыш! – уничтожающе сказала доктор Шилова. – Самая настоящая панама! Наперсточники какие-то! Ничего удивительного, что к нам прибились настоящие бандиты – рыбак рыбака видит издалека.
      Она смерила Хамлясова презрительным взглядом и тоже удалилась в палатку. Притихший Шпагатов в палатку идти не осмелился и только виновато развел руками, словно причиной всех недоразумений был именно он.
      – Да отпустите вы меня наконец! – буркнул профессор, вырываясь из рук Мачколяна. – Я тоже спать пойду. Сказку на ночь послушали...
      Не глядя по сторонам, он дошел до палатки и юркнул под полог.
      – А вы чего? – требовательно посмотрел на Шпагатова Грачев. – Давайте-давайте! Места всем хватит. А мы у костра посидим, помозгуем, как нам завтра действовать.
      Шпагатов смущенно улыбнулся и тоже заполз в палатку. Один Гессер вознамерился было составить компанию спасателям, но Грачев решительно пресек эту попытку.
      – Извините за резкий тон, Гессер, – сказал он, – но валите-ка вы отсюда! По вашей с Хамлясовым милости нас сорвали с места и заставили шататься по лесам в поисках неведомо чего. В порядочном обществе за это морду бьют. Но мы люди культурные – мы просто не будем с вами разговаривать. Идите спать.
      – Зря вы обижаетесь, – спокойно сказал Гессер. – Жизнь так устроена. Ты все время комбинируешь, ищешь место получше. Естественно, из-за этого страдают другие люди. Но ведь это неизбежно, и тут нет ничего личного. Как взрослый человек вы должны это понимать. И потом, как выяснилось, не совсем зря вас срывали с места, верно?
      – Так бандиты – это тоже ваш сценарий? – насмешливо спросил Величко.
      – Упаси бог! – поднял руки Гессер. – Только этого мне не хватало. Понимаете, бандиты – это нечто земное, простое, как мычание. Хамлясову такая дешевка не нужна. Вот если бы вы, люди с прекрасной репутацией, сказали прямо в камеру, что видели странный шар над лесом или видели, как средь бела дня загорелось дерево, это было бы самое то, это было бы в тему. А если вы видели какого-то небритого подонка с пушкой в кармане – кому это интересно? Таких небритых в любой газете навалом. А наш читатель тянется к загадочному, необъяснимому...
      – Ну теперь волей-неволей придется объяснять, – засмеялся Величко. – Мы ведь теперь шары не только над лесом видели, но и прямо у вас в сумке. Согласитесь, это совсем другой коленкор. Интересно, как вы из этой ситуации собираетесь выпутываться?
      – Что-нибудь придумаю, – пообещал Гессер. – Эта скотина Хамлясов начинает меня раздражать. С его интеллектом действительно лучше игровыми автоматами заниматься, а не космическими явлениями. Пошлю я его, пожалуй, к черту! Дам напоследок разоблачительный материал – такой, чтобы небу жарко стало! А дальше посмотрим. Я все равно внакладе не останусь.
      – Да, с вашим интеллектом вы всегда будете востребованы, – согласился Величко. – Только все-таки будьте осторожнее. Не все так спокойно реагируют, когда им морочат голову.
      – Сбои даже у Билла Гейтса бывают, – пожал плечами Гессер. – Ну ладно, думаю, что по-настоящему нам с вами делить нечего. Слишком разный у нас бизнес. Спокойной ночи.
      Ему ответил один Мачколян, который не любил обижать людей, даже если они ему не очень нравились. А Грачев предупредил напоследок:
      – Не вздумайте в палатке подраться с Хамлясовым! Иначе я вас обоих привяжу к дереву, и будете так стоять до второго пришествия. Я не шучу!
      Он был зол не только на Гессера. Открывшиеся обстоятельства пробудили в его душе гнев и брезгливость по отношению к липовому профессору. Этот человек оказался не просто пустым мечтателем, своего рода изобретателем вечного двигателя, а самым настоящим мошенником, циничным и опасным. Реализуй он свои убогие планы где-нибудь в подмосковных рощах, это было бы еще полбеды, но он потащил кучу неподготовленного народа в глухие, безлюдные места, куда даже местные уроженцы заглядывали по великим праздникам. Разыгрывая свой псевдонаучный фарс, он погнал людей на болота, а это было уже полным безрассудством и, если называть вещи своими именами, самой настоящей подлостью.
      Правда, нужно было учитывать, что те трое первопроходцев не заявляли протеста, возможно даже, они были добровольцами. Но это ничего не значило – за все должен отвечать в первую очередь руководитель, а за глупость – особенно.
      Каковы могли быть последствия этой глупости, гадать было бесполезно. Грачев надеялся, что на этот раз безрассудным путешественникам повезло и они найдутся где-нибудь среди предательских зеленых кочек Черной Топи. Кстати, почему она черная? Зеленый цвет здесь явно преобладает. Хотя именно сейчас, да и во время ливня, топь была, без сомнений, черной. Или имеется в виду ее внутренняя, так сказать, сущность?
      Грачев почувствовал, что ломает голову над вопросами, которые должны касаться, скорее, виртуоза пера Гессера. Уж тот-то из простого географического названия сумеет выжать столько, что мороз по коже пойдет. Только возникнет ли у него теперь такое желание? Кажется, Грачев запустил неслабое яблоко раздора в эту дружную компанию. Он об этом не жалел – если любители зеленых человечков перессорятся между собой, всем от этого будет только лучше.
      К утру небо начало проясняться. К удовлетворению Грачева, погода обещала наладиться. Негустая россыпь звезд, появившаяся в разрывах туч, довольно быстро начала бледнеть – близился рассвет. Спасатели стали собираться.
      Перед уходом посовещались, на кого оставить костер и вообще присмотр за лагерем. Как ни странно, Величко категорически настоял на кандидатуре Гессера.
      – Как хотите, но из всей этой компании у него самый трезвый ум, – заявил Величко. – Остальные, насколько мне помнится, разбежались при первой опасности. Он, правда, в эту катавасию не попал, но тем не менее репутация в этом смысле у него не запятнана.
      Разбудили Гессера. Выполнить роль смотрителя он согласился охотно.
      – У нас осталась последняя ракета, – объяснил ему Грачев. – Доверяем ее вам. Если случится что-то важное – опасность, или явятся пропавшие участники, – пускайте. Только в этих двух случаях. И не позволяйте никому удаляться от лагеря. Снова всех собирать – удовольствие ниже среднего.
      Гессер заверил, что все будет в порядке. Держался он ровно и даже приветливо. По его виду никак нельзя было сказать, что накануне он пребывал в эпицентре страстей.
      Разбудили и Шпагатова, чтобы еще раз уточнить, в какую сторону направился лесник со своим спутником. Шпагатов охотно и многословно принялся объяснять. Правда, из всех его объяснений можно было лишь приблизительно определить направление, но и это было уже кое-что. По крайней мере, было ясно, что лесник пошел на запад, а не на восток. «Ведь есть еще север, восток и юг, – заявил по этому поводу Величко. – А тут хоть какая-то определенность. А там, глядишь, и Граф след возьмет».
      Нагруженные рюкзаками и ружьями, они двинулись в указанном направлении вдоль кромки болота, и вскоре их скромный лагерь скрылся за пологом листвы. По влажной траве стелился туман. Черная Топь проступала из серой дымки, как мрачный, почти лишенный красок мираж.
      Граф бежал чуть в стороне, деловито погружая черный нос в каждую подозрительную ямку, в каждый попавшийся на дороге куст. Однако эта активность пока оставалась чистой собачьей формальностью – ничего интересного ему не попадалось.
      Несколько раз Грачев останавливался и дотошно рассматривал через бинокль курящуюся туманом трясину. В объектив попадались покрытые светлой зеленью березки, обгоревшие, как спички, стволы, клочки земли, покрытые буйной травой, и никаких следов человека.
      – Этот район, если судить по карте, никак не меньше тридцати квадратных километров, – заметил Величко. – Да и то карта врет, по-моему. Болота, кусты, бурелом... И пять человек, которых нужно найти. То есть примерно по шесть квадратных километров на рыло. Счет не в нашу пользу.
      – Пять, – сказал Мачколян.
      – Ну я и говорю – пять.
      – Нет, ты говоришь шесть, а на самом деле пять, – возразил Мачколян. – Это найти нужно шесть человек. У них же еще фантаст пропал. Он ведь к костру не пришел. И таким образом, на каждого приходится по пять квадратных километров. А на каждого из нас по десять. В целом получается по два спасенных на брата.
      – Что это тебя на математику потянуло, Ашот? – спросил Грачев. – Здесь ведь арифметика не действует. Здесь теория вероятности больше подходит. И кое-какие знания ботаники.
      – Ботаника-то тут при чем? – обиженно поинтересовался Мачколян. – Мы же не грибы ищем.
      – Посмотри на болото, – предложил Грачев. – Шлепать по нему желания маловато, но не исключено, что придется. А вот тебе признаки труднопроходимого болота – густой кустарник, березы, ивы. Остерегайся также тех мест, где вода проступает на поверхность среди моховых кочек. А вот наличие мест, где растет сосняк, меня обнадеживает. И участки с густым травяным покрытием тоже имеются, а это несомненный плюс. В крайнем случае рискнуть можно. Но только если мы кого-то реально обнаружим. Ради спортивного интереса лезть на рожон не будем.
      – Ты меня успокоил, дорогой, – сказал Мачколян. – Меня такие виды спорта как раз не увлекают. Но если эта самая топь где-то под тридцать квадратных километров, то сколько же нам придется пилить в обход?
      – В пределах двадцати километров, – быстро подсчитав в уме, сказал Величко.
      – Недурно! – почтительно произнес Мачколян. – На полдня прогулка.
      – Как раз к прибытию вертолета закончим, – усмехнулся Величко. – Если, конечно, Макс ничего не напутал и вовремя добрался до кордона.
      – Если верить Шпагатову, почти вся банда уничтожена, – заметил Грачев. – Не вижу причин, которые могли Макса задержать.
      – Ну, лес все-таки, – пожал плечами Величко. – Аномальный район.
      – Он с Конюховым пошел, а тому все аномалии по барабану. Он на каждую аномалию статью знает.
      – А все-таки я не пойму, – удивился Мачколян. – И чего это вдруг всякую шушеру в лес потянуло? Прямо натуралисты какие-то, энтузиасты родного края! Жизни тут положили! Что им здесь – медом намазано, что ли?
      Ответа на свой вопрос он не получил, потому что Величко вдруг поднял руку и предостерегающе прошептал:
      – Тихо! Граф что-то учуял. Человек где-то рядом!
      Все замерли и осторожно выглянули из-за ветвей. Перед ними расстилался участок трясины, покрытый густой сочной травой. Ее свежий и даже преувеличенно яркий цвет невольно настораживал – уж слишком неестественно он выглядел. И хотя Грачев уверял, что высокая трава внушает надежду, желания тут же это проверить ни у кого из спасателей не возникало.
      Однако теперь они воочию видели человека, который подтверждал теорию самым что ни на есть реальным делом – он уверенно и сноровисто двигался через топь, не опасаясь, что она приготовила ему смертельную ловушку. И в то же время этот человек отнюдь не казался неуязвимым.
      Внешность его была внушительной – громадный, широкоплечий, с пудовыми кулачищами мужик, одетый в полувоенную плащ-палатку и здоровенные сапоги. Он казался не гостем, а хозяином этих диких мест, сильным и несгибаемым. Но в то же время его внешний вид вызывал какое-то странное беспокойство. Его лицо и голова были покрыты коркой засохшей крови, под глазами висели жуткие лиловые мешки, а кожа на фоне всего этого разноцветья казалась бледной, как у покойника. Судя по всему, крови этот человек потерял немало и держался только благодаря своим необыкновенным резервам. Грачев ни секунды не сомневался, что они видят перед собой лесника, Петра Игнатьевича Серова.
      За спиной у лесника висел объемистый и, видимо, тяжелый рюкзак, а в правой руке он держал ружье. За ним след в след шел еще один человек, тоже с котомкой за плечами. Оружия при нем не было, а выглядел он тоже неважно.
      Судя по свидетельству Шпагатова, этот второй был единственным оставшимся в живых бандитом. Откровенно говоря, Грачев сразу же в этом засомневался – для бандита у этого человека было чересчур интеллигентное лицо, и вообще он не производил впечатления агрессивного и двоедушного существа. Впрочем, доверять своим чувствам Грачев на этот раз не стал – слишком рискованное это было дело, а потому шепотом приказал своим товарищам не обнаруживать своего присутствия.
      – Сначала прикинем, что у них на уме, и вообще, – не слишком определенно пояснил он. – Не дай бог, они с испугу оружие в ход пустят!
      Леснику и его спутнику оставалось идти до твердой земли не более тридцати метров, как вдруг они остановились, и лесник начал пристально и придирчиво осматривать расстилавшийся перед ним лес. Он ощупывал взглядом каждый кустик, каждое деревце и вот-вот должен был добраться до того места, где прятались спасатели и их верный Граф.
      Что его насторожило, сказать было трудно. Грачев был уверен, что листва надежно маскирует их. Но леснику явно что-то не понравилось. Он вдруг повернулся и повелительно махнул рукой своему спутнику. Тот немного замялся, хмуро взглянул леснику в лицо и что-то резко сказал. Лесник выразительно потряс ружьем. Человек с котомкой в сердцах сплюнул и повернул назад.
      – Они что, уходят, что ли? – изумленно спросил Мачколян.
      – Похоже на то, – сказал Величко. – Сказку про белого бычка знаешь? Кажется, мы в нее и попали.
      – Оставайтесь на месте, – озабоченно произнес Грачев. – Попытаюсь их разговорить.
      Он положил на траву рюкзак и ружье и вышел из-за деревьев на свободное место.
      – Эй, мужики! – крикнул он. – Я здесь на Сосновку пройду? Тропинку потерял, понимаешь!
      Лесник на секунду замер, а потом оглянулся через плечо и долго изучал Грачева недоверчивым взором. Его спутник тоже остановился и из-за спины лесника начал подавать какие-то знаки. Грачев колебался. Конечно, предлог можно было придумать и поумнее, но теперь уже было поздно.
      И в этот момент произошло нечто странное. Второй покоритель болот одним движением сбросил со спины свою котомку, а другим что было силы пихнул лесника в грудь. Тяжелый рюкзак не дал тому устоять на ногах, и лесник грузно осел в сырую траву. Его спутник мгновенно рванулся мимо и устремился туда, где стоял Грачев.
      Но он не успел сделать даже двух шагов – лесник выставил ружье и заплел ему ноги. Беглец вскрикнул, полетел носом вниз, перевернулся и упал с тропинки на пропитанную бурой влагой поверхность. Он попытался сразу же подняться, но колени его быстро погрузились в зеленую жижу, и он сразу же застыл, обратив окаменевшее лицо в ту сторону, где стоял Грачев.
      Спасатели, не выдержав, выскочили из-за кустов. Лесник недобро усмехнулся, осторожно поднялся и, не обращая ни на кого внимания, размеренным шагом отправился в глубь болота.
      – Держись, мужик! – не своим голосом заорал Мачколян.

Глава 21

      Болото не хотело отпускать человека. Оно медленно, но неумолимо заглатывало свою жертву. Со стороны это было почти незаметно, но у спасателей не оставалось никаких сомнений – лежащему среди болотных кочек человеку приходилось туго. Это было ясно по его напряженному побелевшему лицу, по нелепой позе и по исходящей от него ауре ужаса, которая ощущалась даже на расстоянии.
      – Давай, Ашот, действуй! – распорядился Грачев. – Бросай ему конец! С твоей силушкой это вполне реально. Только не перестарайся, а то звезданешь по башке...
      Величко уже извлек из рюкзака моток прочной веревки с небольшой стальной кошкой на конце. Расстояние было приличное, но Мачколян действительно обладал уникальными физическими данными, а когда испытывал стресс, возможности его делались поистине неограниченными. Без лишних слов он принял от Величко веревку, по-ковбойски раскрутил над головой утяжеленный ее конец и с криком «Цепляйся!» швырнул его в направлении терпящего бедствие человека.
      Стальной крюк с чавканьем врезался в поверхность болота. Но утопающий не растерялся. В считаные секунды он отцепил кошку и, соорудив петлю, обвязал себя под мышками. Его сноровка и самообладание в катастрофической ситуации навели Грачева на мысль, что они имеют дело отнюдь не с новичком. Жизненный опыт у этого человека имелся. Криминальный ли это опыт или еще какой, решить было трудно, да и не так это было сейчас важно. Первый раунд был выигран, но спасенного еще нужно было вытащить на сушу.
      Мачколян зафиксировал другой конец веревки на стволе дерева. Затем, обвязавшись страховочными концами, они стали искать проход к тому месту, где силился выбраться из трясины незнакомец. Вытянуть его, оставаясь на берегу, они не могли. Тем более не мог он проделать этого самостоятельно. Было необходимо подойти ближе. Но эти тридцать метров представляли собой сплошную загадку. Однако ответ у этой загадки, несомненно, был – лесник его знал, и, следовательно, назвать ее безнадежной было нельзя.
      Ответ отправились искать двое – Грачев и Мачколян. Величко с Графом остались дожидаться «на суше». С нарастающим волнением следил Величко, как нащупывают невидимую тропу его товарищи. Тревожился он не только за них – положение человека, попавшего в плен Черной Топи, вызывало все большее опасение. Несмотря на спасительную веревку, он продолжал медленно проваливаться в сырую пучину. Кратковременная активность помогла ему, но одновременно помогла и ненасытной трясине еще больше втянуть в себя добычу.
      Когда Грачев с Мачколяном все же сумели отыскать проходимое место и приблизились к утопающему, он погрузился в болото уже по пояс.
      – Держись, дорогой! – ласково сказал ему Мачколян. – Один раз мы тебя заарканили, можно сказать, на крючке держим, а на второй раз точно вытащим! Держи конец!
      Вторая веревка полетела в руки утопающего. Трясина держала его прочно, наверняка уже торжествуя победу, но тут в дело вступил Мачколян. Точно мощная машина, он принялся вытягивать на себя натянувшуюся, как струна, веревку. При этом он еще умудрялся вести с незнакомцем светскую беседу, делая вид, что вытягивать людей из болота вещь почти такая же обычная, как снимать с дерева заигравшегося котенка.
      – Расслабься, дорогой! – добродушно посоветовал он для начала. – Ничего страшного не случилось. Доктора говорят, что ванны с грязью даже полезны. Сам бы с радостью понырял, да начальник у меня строгий. В рабочее время отвлекаться не велит. А ты здесь на отдыхе?
      – Почти, – с натугой ответил утопающий. Лицо его побелело, пальцы, перехваченные веревкой, налились багровой кровью. – Я здесь вроде как в экспедиции. Одного чокнутого профессора сопровождаю...
      – Это Хамлясова, что ли? – обрадовался Мачколян. – Наш хороший знакомый! Только теперь мы его сопровождаем, так что тебе беспокоиться не о чем.
      Трясина долго сопротивлялась, но в конце концов с жалобным всхлипом отпустила своего пленника. Измученный и грязный, выбрался он на твердую полосу и невольно ухватился за твердокаменное плечо Мачколяна.
      – Вот так-то лучше, – удовлетворенно сказал Мачколян. – Совместными усилиями мы победили стихию. Идти-то сможешь?
      – Куда я денусь? – тихо ответил спасенный и тут же задал свой вопрос. – Значит, с Хамлясовым все в порядке? А остальные?
      – И остальные не хуже, – вмешался Грачев. – Однако четверых из группы мы еще не нашли. Вы – первый. Как ваша фамилия?
      – Корнеев. Григорий Корнеев... Но дело не в этом. Тут среди болот есть островок с разрушенной церковью. Там и сейчас двое наших. У обоих повреждены ноги. А Фишкин вообще ранен.
      Он дернул головой и выругался сквозь зубы.
      – Вон он! Туда пошел! Опасный человек, между прочим. Наверняка следы замести хочет.
      Все повернули головы туда, куда смотрел Корнеев. Широкая фигура лесника медленно исчезала в клочьях сизого тумана, плывущего над болотом.
      – Какие следы? Что тут у вас произошло? – спросил Грачев. – Сегодня мы ждем вертолет. Заберем ваших товарищей.
      – Надо сейчас же его догнать! – убежденно заявил Корнеев. – Может случиться непоправимое. Он уже убил троих. Боюсь, на этом он может не остановиться. Я теперь знаю, как туда идти.
      Грачев посмотрел на Мачколяна. Тот развел огромными ручищами.
      – Наверное, человек дело говорит, – заметил он. – По-моему, мы должны его послушаться.
      – Все равно не успеем, – сказал Грачев, провожая взглядом мрачную фигуру. – Он нас опередил, дай бог!
      – Он тоже ранен, – упрямо заявил Корнеев, – у него груз, и потом, ребятам на острове есть куда спрятаться. Но мы должны идти. Я вас прошу.
      – Я не против, – сказал Мачколян. – К тому же у нас есть ориентир – широкая спина лесника. А скоро туман разойдется, и вообще все будет отлично.
      Они потратили еще некоторое время, чтобы сходить за оставленными на берегу ружьями и объяснить Величко, что они затеяли. Кроме оружия, взяли только веревки и портативные рации, чтобы поддерживать связь с Величко и, возможно, между собой в том случае, если придется разделиться.
      К тому времени, как вернулись на исходные позиции, фигура лесника маячила уже довольно далеко и должна была вот-вот скрыться за порослью молодых сосенок, перерезавшей ровную гладь болота.
      – Ничего, держим курс на эти сосны, – подбодрил Корнеев. – Немного левее, вот так... Я помню дорогу. К тому же у меня есть некоторый опыт. Если бы не моя непростительная оплошность в последнюю минуту...
      – А чем, собственно, вы все так досадили здешнему леснику? – спросил Грачев.
      Корнеев поискал глазами по сторонам и указал пальцем на промокшую котомку с веревочными лямками, валявшуюся у них под ногами.
      – Видите? – спросил он. – Как вы думаете, что в этом мешке? Даю подсказку – там то же самое, что и в рюкзаке лесника. Не догадываетесь? А ведь там миллион долларов. Честное слово! Идемте, я по дороге вам все объясню.
      Они осторожно двинулись вперед. Мачколян замыкал колонну и потому несколько раз оборачивался, с огромным сожалением глядя на брошенный в траву мешок.
      – Такие деньги! – сокрушался он.
      – Если ты будешь ворочать головой вместо того, чтобы смотреть под ноги, – предупредил его Грачев, – то уже нам придется тебя вытаскивать. А как тебе известно, тащить из болота бегемота – работа нелегкая и неблагодарная.
      Мачколян на бегемота не обиделся, потому что его воображение занимал брошенный на произвол судьбы миллион, а кроме того, предупреждение Грачева вовсе не было лишено смысла, поскольку путь, которым они шли, был по-настоящему опасен, и расслабляться не следовало ни на секунду.
      Тем не менее Корнеев с перерывами, но рассказал спасателям обо всем, что произошло с того момента, как ему довелось впервые столкнуться с лесником.
      – Черт возьми! – неожиданно разозлился Грачев. – Мы вчера извели весь запас сигнальных ракет. Благодаря этой нехитрой мере половина ваших нашла путь к нашему костру. Вы-то почему никак не ответили?
      – Во-первых, мы ничего не видели – сидели в церкви. Во-вторых, как мы могли ответить? – возразил Корнеев. – Только выстрелами. А к вечеру мы уже остались без оружия. Кстати, во время дождя стрельбы у нас было предостаточно, но вы же ее тоже не слышали.
      – Это верно. Дождь был лихой, с громом и молнией. Тут хоть из пушки пали, – заметил Мачколян.
      – Ладно, чего теперь разбираться, кто кого не услышал, – с досадой сказал Грачев. – Теперь нужно сделать так, чтобы нас услышал лесник. Человек он, судя по всему, неглупый, но, боюсь, его голове крепко досталось. Не исключено, что по этой причине у него крыша поехала. А тут еще два миллиона. Такое кого угодно с ума сведет.
      – Один миллион, – напомнил Мачколян. – Может, из-за одного он не станет упорствовать? Все-таки не та сумма.
      – Тебе бы только шутки шутить, – проворчал Грачев. – А я его хорошо понимаю. Мы ему все испортили, но надежды он пока не теряет. Какая у него цель? Спасти что возможно. Сейчас он доберется до острова и схоронит свое сокровище. Его, конечно, посадят, но ведь не пожизненное же дадут. Вот он и надеется, что, когда отсидит, миллион этот ему все равно достанется. И хрен бы с ним, но те два товарища, что на острове остались, – потенциальные свидетели, и, если что, он их жалеть не станет.
      – На острове есть где спрятаться, – повторил Корнеев. – Только ребята лесника назад не ждут. И двигаться им сложно. Особенно Фишкину. А Крупицын, к сожалению, мужик слабохарактерный, надежда на него плохая.
      – Значит, вся надежда на нас, – заключил Грачев. – Главное – добраться.
      Обещание Корнеева не было простой болтовней – он действительно запомнил дорогу, хотя это было совсем не просто. Двигались они медленно, но ни разу не сбились с тропинки, а когда над кромкой леса брызнуло солнце, а впереди показалась густая поросль деревьев, Корнеев объявил, что они почти пришли.
      – За деревьями полоска земли, – объяснил он, – потом кустарник и опять лесок. Справа – развалины. Место вообще-то глухое, спрятаться нет проблем, так что смотрите в оба. Если лесник заметил, что мы идем за ним, он может принять меры. Правда, у него осталось всего два патрона, но тут тоже есть нюансы. Патронташ он свой потерял – так ведь найти может. Да я сдуру пистолет в траву бросил. Ну там-то сам черт ногу сломит.
      – Ничего, – сказал Грачев, снимая с плеча ружье. – Нам и искать ничего не надо. Мы уже нашли. В случае чего пугнуть сможем не хуже. Только давайте сразу договоримся – как только на сухом месте окажемся, я вперед пойду, а вы с Ашотом тылы прикрываете. Вы, Корнеев, потому что безоружный, а Мачколян – слишком удобная мишень. И вообще, старайтесь сразу рассредоточиться.
      В душе Грачев был уверен, что лесник заметил погоню и наверняка подготовил им какую-нибудь пакость. В таких делах человек идет до конца. Тем более лесник считает это место своим домом и свободно хозяйничает здесь. Пришлых он наверняка не принимает всерьез и отчасти, наверное, прав. Достаточно того, что у них практически связаны руки. Без серьезных оснований открывать стрельбу они не имеют права. Они не ОМОН, а простые спасатели. Да и морального права карать и миловать Грачев за собой не чувствовал. Одним словом, как в детской считалке: «...да и нет не говорите», но действовать-то все равно надо!
      Выход на остров, тихо притулившийся посреди Черной Топи, был поскромнее высадки союзников в Нормандии, но чувства у всех троих вызвал в чем-то сходные. Рассредоточившись между кустами, они каждую минуту ожидали, что из мешанины ветвей вот-вот грянет выстрел.
      Однако ничего такого не произошло, все немного успокоились и засели в зарослях, чтобы обсудить, как действовать дальше. Совещание было недолгим, потому что Корнеев всерьез опасался за жизнь своих товарищей. Но Грачев не разделял его чувств.
      – Горячку пороть тоже ни к чему, – заявил он. – Лесник опередил нас как минимум на полчаса. За это время два ствола сто раз разрядить можно. А выстрелов мы не слышали. Значит, не тронул он ваших друзей.
      – Или спрятались они хорошо, – поддакнул Мачколян.
      – Да лучше развалин тут нет места, – с досадой сказал Корнеев. – Мы под открытым небом столько насиделись, что ни один из-под крыши теперь не выйдет. В церкви они, голову даю на отсечение!
      – Выходит, он их в заложники взял? – предположил Мачколян.
      – Только этого еще не хватало! – буркнул Грачев. – Ну-ка, расскажите, Корнеев, про развалины поподробнее. Разведать нужно, что там и как.
      Корнеев объяснил, что представляет собой разрушенная церковь, и предложил разделиться и обойти ее с трех сторон.
      – Мы что-то подобное уже проделали с Фишкиным, – добавил он смущенно. – Так что опыт есть. Кто-то отвлекает лесника, а другой...
      – Бьет ему по голове, – закончил Мачколян. – Значит, эта часть программы на моей совести. Сделаем.
      – Ну что же, в Генштабе такой план раскритиковали бы, – сказал Грачев. – Однако у нас ведь другого нет. Давайте попробуем. Только мне кажется, мы должны сначала попробовать поговорить с этим человеком.
      – Я с ним уже говорил, – возразил Корнеев. – У него аргумент в рюкзаке слишком весомый. Не станет он нас слушать. А впрочем, вам виднее.
      Они вышли из зарослей и принялись с двух сторон обходить развалины, зорко поглядывая по сторонам. Было тихо. В роще посвистывали птицы. Трудно было представить себе, что в таком спокойном уголке совсем недавно разыгралась кровавая драма и что она еще далеко не закончилась.
      Первыми к входу в церковь вышли Грачев с Корнеевым. Мачколян шел с другой стороны и пока не появлялся. Посмотрев в темный провал над ступенями, Грачев остановился и крикнул:
      – Господин лесник! Петр Игнатьевич! Выходите на переговоры!
      В развалинах послышался шум, и на порог выскочил возбужденный Крупицын. Увидев Корнеева, он захохотал безумным смехом и радостно завопил:
      – Фишкин! Он вернулся! Он здесь! За нами пришли!
      – Подожди, Крупицын! – сердито оборвал его Корнеев. – Не ори. Где лесник?
      – Какой лесник? – улыбаясь во весь рот, сказал Крупицын. – Он же с тобой ушел. Я думал, ему кирдык уже...
      Корнеев открыл рот, чтобы еще что-то сказать, но тут за его спиной прозвучал зловещий недобрый голос, от которого мурашки побежали по коже:
      – Рано радуетесь, господа хорошие! Сейчас будем разбираться, кому тут кирдык, а кому что другое.
      Грачев и Корнеев резко обернулись. Выступив из зарослей, позади них стоял лесник и целился в них из ружья.
      – Ты, голуба, который с ружьецом, ложи-ка его на землю! – строго сказал он. – Давай-давай, я два раза повторять не буду. А теперь оба отойдите на пять шагов назад!
      Грачев и Корнеев повиновались. Лесник быстро прошел вперед и подобрал ружье.
      – Ну вот, а теперь будем решать, кто какую судьбу себе уготовил. Ну, с этим-то все ясно – он наш договор нарушил. А вот ты кто такой, голуба?
      Вопрос был обращен к Грачеву.
      – Ты зря так раздухарился, дядя! – ответил за него Корнеев. – Я предупреждал, что у тебя последний шанс. Ты меня не послушал. А теперь сюда спасатели прибыли. Скоро вертолет прилетит, милиция понаедет...
      – Ну, раз скоро, значит, и действовать нужно быстро, – рассудительно заметил лесник. – Ты меня милицией не пугай, голуба. Я для себя все уже решил. Пофартит мне – и слава богу. А не пофартит – так миллион все равно меня дождется. Не веки же вечные мне в тюрьме сидеть.
      Грачев удивился, насколько точно озвучил лесник выдуманный им, Грачевым, сценарий. Он даже не удержался, чтобы не спросить:
      – А деньги-то припрятали уже?
      – Сейчас с вами разберусь да и спрячу, – ответил лесник. – Это без спешки надо делать, надежно.
      Он вдруг резко поднял голову и уставился куда-то за спину Грачева. Тот тоже обернулся. Из-за церкви вперевалочку вышел Мачколян и неспешно направился прямо к леснику. Ружье висело у него на плече. Кажется, он начисто позабыл о нем.
      – Стой! – крикнул лесник. – Еще шаг, и ты покойник!
      Мачколян засмеялся. Лесник вскинул ружье. Грачев, не помня себя, метнулся вперед, намереваясь отвести ствол и видя, что никак не успевает это сделать, – и тут произошло странное. В воздухе послышался громкий электрический треск, запахло озоном, и буквально из ничего перед самым носом лесника образовался огненно-белый клубок шаровой молнии. Он качнулся, как маятник, – раз-другой, а потом будто шутя ткнулся леснику в плечо.
      У всех, кто был в этот момент на поляне, вспыхнуло перед глазами ослепительное пламя, словно рядом лопнул резервуар, наполненный легковоспламеняющейся жидкостью. Затрещало раз в десять сильнее, и тут же все исчезло.
      Еще несколько секунд Грачев не мог прийти в себя – перед глазами плавали сплошные черные круги. А потом он вдруг увидел Корнеева, который неподвижным взглядом пялился на распростертого по траве лесника. Весь правый бок несчастного был покрыт гарью. Плащ-палатка еще дымилась.
      – Вот черт! – сказал Корнеев с глубоким изумлением. – Полюбила она его, видно. Вчера только поцеловала, а сегодня вот вернулась. Чудеса!
 
      Через четыре часа их прямо с острова забрал большой вертолет. Другой вертолет, поменьше, высадил посреди Черной Топи десант – следственную группу в составе десяти человек, усиленную четырьмя бойцами ОМОНа в бронежилетах и с автоматами. Старлей Конюхов тоже был с ними. Старший следователь прибыл на место в легких городских туфлях, но, когда понял свою ошибку, было уже поздно. Впрочем, осознав, что он будет тем самым героем, который нашел бесследно пропавшие миллионы, следователь махнул рукой и на новые туфли. Огорчало его только одно – он не мог допросить главного свидетеля. Лесник Серов, получивший сильнейшую электротравму, все еще находился в состоянии шока и нуждался в немедленной медицинской помощи. Врачебная бригада, прибывшая со вторым вертолетом, даже сомневалась, что лесника удастся дотянуть до больницы. Однако, едва лишь ему оказали первую помощь, лесник пришел в себя и слабым голосом попросил закурить. Это вселило в медиков определенные надежды. Закурить они ему, конечно, не дали, а погрузили в вертолет на специальных носилках и включили в группу пострадавших, которая до сих пор состояла всего из одного человека – Шпагатова. Теперь, кроме лесника, к нему присоединились Крупицын и Фишкин. Остальные решительно отказались от какой бы то ни было медицинской помощи. Все были одержимы единственной мыслью – скорее в Москву! Но пока их должны были доставить всего лишь в Боровск, где одним полагалась больничная койка, а другим – беседа со следователями.
      В салоне вертолета все четко разбились на группы. Раненые и спасатели – по одному борту, хамлясовские – по другому. Но и между собой люди держались замкнуто, если не сказать отчужденно. Все были измотаны, а их проблемы далеко еще не кончились. Лишь Макс, который возвратился в Черную Топь вместе с Конюховым, сохранял свою обычную жизнерадостность и, к неудовольствию Грачева, уже увивался вокруг молоденькой медсестры, давая ей советы по уходу за ранеными мужчинами.
      – Макс в своем репертуаре, – с досадой сказал Грачев Мачколяну и Величко. – Ни одной юбки не пропустит. И не поверишь, что он целую ночь топал по дремучему лесу.
      – Пускай потешится, – заметил Величко. – Все равно сегодня уедем. В конце концов, мы все заслужили небольшое поощрение. Честно говоря, в какой-то момент я засомневался, что мы найдем их всех целыми и невредимыми.
      – Я сомневался в этом с той самой минуты, как мы наткнулись на труп, – сказал Грачев.
      – А я – когда Граф потерял след.
      – Ну а я совсем не сомневался, – заявил Мачколян. – Потому что дуракам везет.
      – Ты нас имеешь в виду или еще кого-нибудь? – вежливо поинтересовался Грачев.
      Они негромко рассмеялись.
      – Надеюсь, это последнее путешествие профессора Хамлясова в наши края, – сказал Величко. – Если господин Гессер сдержит свое обещание и даст подлинный репортаж о событиях, «институту» Хамлясова конец. А между ними теперь здоровая кошка пробежала!
      – Да, этого удара контора Хамлясова не выдержит! – согласился Грачев.
      Он повернул голову в ту сторону, где сидел Гессер, и открыл рот. Журналист увлеченно и горячо беседовал о чем-то с Хамлясовым. Тот слушал его с большим интересом, наклонив всклокоченную голову и придвинув поближе ухо.
      Заметив взгляд Грачева, Гессер широко ему улыбнулся и помахал рукой. А в следующий момент он уже подсаживался к нему, доставая из кармана маленький диктофон.
      – Прошу прощения, – продолжая улыбаться, сказал он, – но вы должны рассказать мне, как это было.
      Грачев уставился на журналиста.
      – Что было? – с тревогой спросил он.
      – Но вы же не будете отрицать, что были свидетелем уникального явления – шаровая молния вернулась, чтобы покарать убийцу! Ведь это было! Не будете же вы утверждать, что и шаровую молнию я подстроил? Корнеев так и сказал – молния будто специально вернулась...
      Грачев остановил его кивком головы.
      – Точно, вернулась, – сказал он. – Покарала убийцу и ушла. Но перед уходом она просила вам кое-что передать.
      – Передать? Мне? – изумился Гессер. – Вы шутите, что ли? Что могла передать шаровая молния?
      – Что вы будете следующей жертвой, – злорадно сказал Грачев, показывая пальцем на диктофон. – Если не найдете себе занятие поприличнее.