Наркоза не будет

      - Вот... - Коша остановилась. - Я же говорила, подземный ход.
      Муся снова посмотрела на подругу с недоумением.
      - Ты... о чем?
      - Мужика ты видела?
      - Ну... Который навстречу попался? - Муся начала озираться, пытаясь увидеть, куда делся прохожий. - белесый такой?
      - Да. Видишь его нигде нет... - Коша пришла в высшую степень возбуждения. Она шумно дышала, металась, махала руками и бегала лихорадочно глазами.
      Муся огляделась. И подтвердила сомнения.
      - Да... Странно. Тут ему некуда было деться, а все-таки он куда-то пропал!
      Коша снова вернулась к стене и с новой силой принялась перебирать камни. Муся наблюдала из-за спины и пыталась осознать странное явление. Она склонила голову к плечу и наматывала локон на указательный палец.
      - Послушай! Кошара! - Муся оставила в покое волосы и подошла к Коше ближе. - Не надо ломать стену!
      - Почему это!?
      - Нет там никакого хода, - обречено сказала Муся. - У нас была галлюцинация. Бывает общая галлюцинация.
      - Ты думаешь?
      Коша в задумчивости опустилась в траву, сорвала листочек и с остервененим стала его грызть.
      Муся села рядом и легла на спину, спрятав лицо в зарослях клевера.
      - Но я точно знаю, что тут должен быть ход, - упрямо повторила Коша. Я это прочитала в какой-то книге.
      (Рита)
      Следущая страница почти целиком была залита тушью. Рита некоторое время пыталась разобрать отдельные фразы, просвечивающиеместами сквозь кляксу, но потом забила на это бессмысленное занятие.
      (Коша)
      ... увидев знак, подъезжали к селению и забирали этого ребенка с собой. Там не было генетического наследования, - закончила разговор Муся.
      Солнце вспыхивало ослепительными лампочками на гребнях темных волн, которые уже третий век старательно подтачивали ограничивающий их свободу гранит. Вывезенные из Египта сфинксы равнодушно взирали, как две девушки плелись по пустынной набережной и изредка перебрасывались ленивыми фразами. Темно-фиолетовые тени, путаясь у них в ногах, неторопливо ползли по мягкому от жары белесому асфальту.
      - Если у нас галлюцинация. - внезапно произнесла Коша. - Значит, мы психи. Если мы психи - нам надо лечиться. Так?
      Муся вздохнула:
      - Ты все об этом. Но не мог же он пройти сквозь стену. Тогда он еще больше псих, чем мы, и его нужно ловить.
      - Зачем ловить? - озадачилась Коша.
      - Ну можно и не ловить... - разрешила Муся. - А что будет, если все начнут ходить сквозь стены?
      - Да... Ничего особенного. Привыкнут... Люди ко всему привыкают. Честно говоря, меня волнует больше, как жить дальше... У нас совсем нет денег.
      Коша горестно вздохнула.
      Муся опустила голову и смотрела, как тень от сандалии наползает на мелкие светлые камешки. Они горохом перекатывались под кожаными подошвами.
      - Как-нибудь будем... Может, у тебя купят картины. Мне так нравятся твои последние работы... Честно говоря, даже жаль с ними расставаться. Они какие-то волшебные...
      - Эх-х-х... - вздохнула Коша. - А что делать? Писателем быть проще или певцом. Один раз сочинил и продавай всю жизнь... А художник... Да уж!
      - Может, я куда-то устроюсь... Тетя ищет мне место... Ищет! - грустно сказала Муся. - Может быть, на той неделе. Тогда мы уже не погуляем так. Я буду работать целыми днями.
      - Тебе хоть будут платить! - махнула Коша рукой.
      Так они достигли восьмой линии. Возле станции метро происходила оживленная торговая жизнь. Вобла, сигареты, пиво, газеты, фрукты. Бомжи сновали между людей собирая пустые бутылки.
      - Муся! Мы должны что-то украсть! - вдруг ни с того, ни с сего объявила Коша.
      Она остервенело рубанула воздух. Бабка, ковылявшая впереди, испуганно оглянулась и прибавила шагу.
      - Ты о чем? - Муся с удивлением напрягла мысли.
      - Ну понимаешь, мы же должны как-то жить... - Коша почесала кончик носа. - Есть, пить, одеваться и все такое... Делать мы ничего не умеем, значит нам надо просто где-то взять денег. Или обмануть кого-нибудь. Если мне не хотят платить деньги за картины, я имею право взять их где-нибудь в другом месте! У того же Валентина! Только так, что он об этом не узнает.
      - А как?
      - Ну мы можем ему назначить стрелку, пойти с ним в кабак и все такое. А потом украсть у него деньги и убежать.
      - Да? - Муся задумалась. - А если он нас поймает?
      - Ну... - Коша развела руками. - Типа... тогда нам будет звездец. А мы что-нибудь придумаем, чтобы он не узнал, что это мы. Есть какое-то вещество, которое напрочь отбивает память. Он не сможет нас сдать. Или поймать. Какой-то клофелин...
      - А... Пустое, - Муся махнула рукой. - Мы не можем ничего сделать. Мы ни на что не годимся. Ни на что. Может быть, пойдем к Зыскину?
      Коша опустила голову, раздумывая, как бы так убедить подругу совершить какое-либо действие.
      - Муся! Нет никакого смысла говорить, на что мы годимся, потому что мы еще ничего не сделали, чтобы это узнать. Мы должны... - тут она наклонилась и обрадовано сказала. - О! Я нашла денег еще на пару "трешек"...
      Она подняла с земли банкноту.
      (Рита)
      - Пиво?- сама себя спросила Рита и кивнула головой. - Пиво! Но как? Пикассо? Пикассо... Почему бы и нет?
      Она отложила тетрадку и отправилась искать ночного знакомого. Почему Рита не поехала в Москву? Потому. Она не была уверенна, что это правильный шаг. Она даже не была уверенна, что ей стоит показываться в Шереметьево и садиться в самолет. Эта компания - Лоер и иже с ним - очень ее беспокоила. Иногда так бывает. Еще ничего толком не знаешь, но какое-то наитие удерживает тебя от спешки. Так и Рита. Она понимала прекрасно, что общага на Опочинина - то место, где ее никто не будет искать. А потом... Потом само как-то все устроится. Жизнь подскажет. Она, бывает, подсказывает куда поворачивать.
      Итак. Пикассо.
      Тот оказался в своей, загаженной бычками комнате. Художник мрачно смотрел на криво натянутый холст и время от времени окунал в краску кисть. На холсте было изображено два человека с букетами масочек в руках. Собственных лиц их не было видно, а масочки изображали полный набор основных эмоций. Интересно, подумала Рита Танк. Подумала она, видно, вслух, потому что парень оглянулся.
      - А... Привет, - неопределенно протянул он. - А водка кончилась.
      - Хочешь пива? - прямо спросила Рита.
      На лице художника промелькнула радость, и он с готовностью подскочил.
      - Сходить? Ага?
      - Ага... - Рита протянула ему купюру. - Я тут подожду. Можно?
      Днем Пикассо не вызывал у нее ночной брезгливости. Она даже заметила, что в его работах есть какая-то мрачноватая прелесть. И то, что он не был дураком - это факт. Но он был придурком. Это тоже факт.
      - Да... - ответил художник, торопливо натягивая кожанную куртку.- Что взять-то? "Трешечку" ?
      - Ее, проклятую!
      Пикассо выбежал из комнаты.
      Рита опустилась на стул перед холстом и, увидев вчерашнюю пачку графики, взяла в руки. Теперь ее не интересовали декадентские изгибы обнаженки.
      Она нашла изображение человека с лысой головой и черными звездами вместо глаз, и снова внимательно рассмотрела его. Несомненно, это было лицо профессора Легиона. Во всяком случае, портрет очень напоминал лицо убитого из криминальной передачи. Теперь она была точно уверенна, что если Коша и сошла с ума, то - не одна.
      Рита достала из кармана тетрадку и открыла на следующей странице.
      ЕВГЕНИЙ. ДУБЛЬ ДВА.
      (Коша)
      Свет проник сквозь ресницы. Стук в окно. Он стоял полный решимости, натянутый - как струна; обнаженный - как меч; беззащитный - как улитка без панциря. Коше стало стыдно, что она избила его. Жестом пригласив глухонемого в комнату, она оставила его, а сама пошла умываться.
      И вдруг давно забытое чувство умиротворения ни с того, ни с сего посетило ее. Показалось, что все мучения закончились. Она чистила зубы и улыбалась идиотской улыбкой. Хоть кому-то она нужна! Хоть кому-то. Может быть, не стоит ломаться и взять от жизни то, что дают. Евгений в общем-то не вызывал у нее физического отвращения. Ей не очень нравилась его настойчивость, но глухонемому трудно. Ему трудно играть в игры слышащих людей. Для него не существует той требухи, которую льют в уши болтливые люди друг другу, завораживая рифмами, звуками, интонацией. Все это ложь и яд.
      Когда Коша вернулась в комнату, Евгений все еще рассматривал желтый берег, нарисованный для Рони. Берег с ключиками, камешками, раковинками. Оглянувшись, он улыбнулся. Коша стояла с полотенцем в руках и то открывала рот, чтобы что-то сказать, то закрывала, вспоминая, что гость глухой, то рука ее вздергивалась, желая изобразить какой-нибудь внятный жест.
      Евгений взял стул и сел напротив. Смотрел в глаза.
      Коша схватила со стола журнал и начала энергично листать блестящие пестрые страницы, спасаясь от неловкости. Молодой человек молча протянул руку к ее обнаженной плоти и схватил за коленку. Краем глаза настороженная Коша проследила за его пальцами. Жесткая, узловатая, крупная рука вызвала одновременно и желание отдаться и холодок страха.
      Такая рука могла убить.
      Глухонемой сильнее стиснул пальцы - стало больно. Коша подняла глаза и сильно треснула его по руке, вызвав то ощущение, которое было в трамвае. Евгений улыбнулся, медленно разжал пальцы, вытащил из кармана ручку и блокнот, что-то нацарапал и протянул ей.
      Писать что ли на бумаге? Писать! Конечно писать!
      "Пойдем куда-нибудь."
      Стало забавно.
      - Ты понимаешь, когда я говорю? - спросила она.
      Евгений утвердительно кивнул, и снова написал:
      " Я могу читать по губам. Но не могу говорить."
      Он довольно усмехнулся и произнес:
      - Лу-блу...
      И на его лице намертво поселилась сладкая полусонная улыбка. Коша с удивлением почувствовала, что ее тело, отдельно от головы отзывается на зов этой улыбки.
      - Хм, так сразу... а кино? А мороженное?
      У него было жесткое жилистое тело, длинные крупные конечности, угловатая, начинающая лысеть, голова. Ей не нравилась его жесткость, она пугала. Но она же и возбуждала. Глухонемой осторожно погладил Кошу по голове. И она удивилась тому чувству надежности, которое вызвал в ней этот жест. И испугалась того безоговорочного преобладания силы, которое исходило из этой надежности.
      - Так сразу? Ты же не знаешь меня совсем!
      " Знаю."
      Коша нервно расхохоталась.
      Евгений снова написал:
      "Я тебя куда-нибудь хочу пригласить."
      - Ну пригласи.
      Она попыталась представить себе, как бы это могло получиться. Обычно люди приглашают друг друга куда-нибудь, чтобы поболтать, а это "куда-нибудь", собственно, является всего лишь поводом или фоном. Он передал ей записку:
      "Куда ты хочешь? Я буду платить за твои удовольствия. Качели? Кино? Выставка?"
      На выставку она уже сходила с Ринатом. Идея на чем-нибудь до тошноты укататься ей понравилась.
      - Луна-парк.
      ***
      Глухонемой катался на всех атракционах вместе с Кошей орал на весь парк, пугая ревом детей. Коша умоталась до синевы под глазами. Она шла по дорожке и умиротворенно покачивалась. Обилие американских горок давало о себе знать. В палатке они купили шашлыки и "Балтику" - верх фантазии простоватого Евгения.
      Предавались чревоугодию, сидя за летним столиком. Она стала находить прелесть в бесконечном молчании. А что, может это и кайф - молча выполнять любую прихоть пушистой кошечки лишь за обещание позволить погладить по теплой шерстке? Может, ради этого стоит жить?
      "У меня много денег, - написал Евгений на салфетке. - У меня дома есть все для тебя. Музыка. Пластинки. Компьютер."
      Он отвез Кошу обратно на тачке и вежливо попрощался. Когда шаги Евгения затихли, Коша бродила по комнате и безотчетно перебирала вещи. Присутствие Евгения утешало, как уличную кошку утешает миска с рыбой и тазик в сортире. Но какова цена? Мучилась она, мучилась. Вздыхала, курила. Вертелась на диване. Потом она вдруг увидела на столе незнакомую книгу.
      "Сказки о Силе" было написано на причудливой фантасмагорической обложке. Коша схватила книгу и начала ее читать, постепенно узнавая те таинственные вещи, о которые она постоянно спотыкалась последнее время. Или сталкивалась когда-то давно. Как-то незаметно книга заворожила ее, и Коша уснула.
      И приснился ей сон.
      Будто уже сумерки, будто она проснулась и видит комнату сквозь серебристо-серый туман. Во сне догадалась, что спит. Но ей захотелось что-то сделать и она подняла руку, чтобы убедиться, что может контролировать себя. Встать, например и написать какое-то слово, чтобы потом проснуться окончательно и прочитать его. Зачем? Так. Из познавательного инстинкта. Для науки. Сначала она и правда прямо перед лицом увидела свою серебристо-серую правую руку. А если встать? Коша села на кровати и тут же каким-то образом скатилась на пол.
      Раздался стук, в окно заползла Муся.
      - Как она меня достала! - без предисловия начала она, не глядя на растрепанную сонную подругу. - Короче, я поругалась с теткой! Я сперла у нее бутылку вина и кусок курицы.
      Коша сглотнула слюнки и проснулась.
      - Наливай!
      Выползший из пакета запах заполонил комнату. Самиздатовский "Киндзмараули" отменно сопровождал радость поглощения плоти. Курица кончилась почти мгновенно. Муся, растопырив пальцы отправилась мыть руки. Коша отнесла тарелку к крысиной норе и, кое-как обтерев засаленное лицо и пальцы полотенцем, снова рухнула на лежбище.
      - Что за жизнь! То жрать, то срать! И так весь день! - протянула она, сыто пялясь в подернутый паутинками потолок.
      - Да... или трахаться, а то и все вместе. А жить-то когда? посетовала Муся, вернувшись из ванной, и легла рядом.
      Наслаждаясь бездельем и сытостью, они валялись на диване почти голые. На Мусе был только сарафан на тоненьких лямочках, а на Коше длинная, почти до колен футболка с надписью:
      NOBODY
      KNOW I AM
      LESBIAN
      расположенной красивым белым квадратом на черной ткани.
      Жаркий воздух медленно ползал по комнате. Подруги неподвижно замерли в ленивой дреме. Их организмы сосредоточились на пищеварении, оставив мозг почти без топлива.
      Часа через два на подоконнике появился Роня.
      - Сони! Вы целый день дрыхнете, как ни приду!
      - А что? Есть какое-то занятие? - лениво протянула Коша. - Что? Мы уже востребованы человечеством? Вот у меня куча готовых холстов. И Зыскин мне стуканул, что какой-то француз взял их за очень хорошие деньги. И Валек даже нажился на этом. Я готова быть нужной и полезной. Скажи кому?
      - Ну-ну! - рассмеялся Роня. - Остановись!
      - Ты что, голодный? - подняла Муся веки и чуть-чуть повернула голову.
      - Да нет... У меня даже деньги есть.. Я только что встал. Работал всю ночь.
      - Мешки грузил...небось? - Коша села и потрясла головой.
      - Нет. Книгу писал... - Роня прошелся по комнате. - Книгу! Напишу книгу и стану богатым.
      - Блин! Ты же художник, Роня! Ты хоть одну картину нарисовал в своей жизни? - Коша сползла с дивана и потянулась, громко мяукнув.
      - А зачем? Меня и так из общаги не выгоняют. Макет склею и все. Кисточки выкину. Нет, Коша. Тебе подарю! Я понял, чтобы быть художником, ни в коем случае нельзя получать художественное образование. Я очень рад, что не учился на писателя. Сам. Все сам придумывал. Пробовал. Нельзя! Нельзя у других перенимать. Так можно только вторяки делать. Завод. Автор Союз Писателей. А чтобы что-то хорошее написать. Ну совсем хорошее! Надо все самому.
      - Как же ты поступил? - удивилась вдруг Коша. - Ты же рисовать не умеешь! Блин!
      - Не умею. - согласился Роня. - Сам не знаю, как поступил. Я на режиссерское хотел. Не взяли за стеснительность. А рассказики и пьески у меня хорошие. Писать буду. О! Вы, что уже напились?
      Он понюхал бутылку, согнав с горлышка пчелу.
      - Ну-у... - протянула Муся. - Так чуть-чуть... Хочешь?
      Роня пожал плечами.
      - Э... типа... Можно и да...
      - Пойдем сходим. - Коша вскочила с дивана. Ей стало стыдно. - Мы уже вдвоем все выпили.
      Муся сползла следом:
      - Какие вы шумные. Вы какие-то слишком реальные. Жизни надо следовать, а вы превращаете ее в окрошку... Фу!
      - Ну, хочешь - оставайся... Мы сами сходим, - предложил Роня.
      - Ну уж нет! - Муся перехватила расворошенные после сна волосы косынкой.
      Посмотрела на себя в зеркало и, оставшись недовольной, опять распустила космы.
      - Ну... - сказала она и первой выползла на тротуар. - Пойдемте!
      Девчонки висели друг на друге и, заплетаясь, перебирали ногами. И тихий молчаливый зной развороченного Большого проспекта изредка лишь нарушал шум машин, пересекающих его на большой скорости. И огромные тополя покачивались в горячем летнем небе.
      Навстречу торопливо семенил дядька изрядного возраста. Того возраста, когда мужчины уже успевают доказать себе, всему миру и своим женам, что они главные в доме, и успокаиваются, постепенно сдавая позиции. Когда мужчина приблизился на расстояние трех шагов, Коша и Муся, не сговариваясь, задрали к подбородку подолы, обнажив бесстыдно все подробности своих тел.
      - Хотите звезду посмотреть? - крикнула Коша и захохотала.
      - А лучшие в мире сиськи? - добавила Муся.
      Мужичонка попятился вбок и почти бегом кинулся прочь.
      - Он нас испугался! - кричала Коша радостно. - Испугался!
      Муся долго не могла идти от смеха и, прислонившись к изгороди, сотрясалась в конвульсиях.
      - Долбанутые! - сказал Роня и посмотрел вслед мужику с сочувствием. Вдруг у него будет инфаркт?
      - Роня! Мы решили совершить кражу! Только не решили еще - что будем красть и у кого. Ты поможешь нам? - на весь проспект крикнула Коша.
      Роня принимал мир таким, как есть. Оценив свои возможности, будущий писатель смиренно согласился:
      - М-м-м. Думаю, что я приму в этом посильное участие.
      - Ура!!! Ура! Ура! - крикнули девчонки хором и припустили бегом, распевая на ходу:
      - Дорогая моя киска!
      Подними повыше хвостик!
      Я засуну тебе в поп-п-ку
      Электрическую пил-л-ку!
      Тут Кошу осенило, что она никогда ведь не была в Петропавловке до этого. Откуда же она узнала про эту полосу краски? Она остановилась и заорала:
      - Муся! Блин! Я видела это во сне!
      Муся вздрогнула:
      - Что ж ты так орешь-то?! Что ты видела?
      - Ну то, что там на камне краска и подземный ход! Краска-то была! Была!
      - Где? - Муся посмотрела на нее как на больную.
      - Ну там! Ты что? Не веришь мне? - Коша вдруг разозлилась. - В Петропавловке!
      Муся подняла брови в недоумении, но вдруг воскликнула:
      - А!!! Кастанеды начиталась...
      - Это правда, - согласилась Коша. - Я читала книгу. Но про краску я узнала гораздо раньше.
      - Это неважно, - поморщилась Муся. - Кастанеда, он очень странный. Он изменяет тебя так, что тебе кажется, что ты все это уже знала, но это не так. Ты не знала этого. Оно с тобой случалось, но ты не могла этого осознать, потому что у тебя не было подходящих слов. Но я не хочу об этом разговаривать! Меня тетка устраивает на работу! И там это все - не нужно!
      И, подпрыгивая, Муся побежала дальше по солнечным пятнышкам на пыльном асфальте. Особенная летняя тишина, возникающая между отчетливыми шорохами и всплесками далеких голосов, наступила внезапно на всем проспекте.
      - Да нет! Правда! - крикнула Коша. - А сегодня я руки видела. Когда ты пришла.
      - Ну я и говорю! - со смехом откликнулась Муся.
      - А что за полоса? - спросил Роня.
      - Мне приснился сон, - возбужденно начала объяснять Коша, - что в Петропавловке есть подземный ход, который начинается прямо из стены. Там есть мета - полоса краски на камне. Мы были там сегодня! Эта полоса действительно есть!
      - Ну хорошо... - Роня попытался представить разумную версию. - А если ты когда-то увидела эту полосу, а потом тебе приснился сон. А потом ты снова увидела это место и подумала, что тебе все приснилось.
      Коша отмахнулась от него:
      - Писатель! Не была я там никогда! Ни-ко-гда! Понял? Все закрыли тему.
      Мусин порыв бодрости иссяк:
      - Все равно, это все пустое, - сказала она и снова лениво поплелась, шаркая ногами.
      Муся разгоняла молчание пустоты, догадалась Коша, но не сказала об этом вслух. Консервная банка упруго отскочила от носка Муси, громко загрохотала и остановилась в постриженной травке газона.
      Роня неопределенно ухмыльнулся:
      - Ну и как. Руки-то? Чистые?
      - Ну так... - Коша поморщилась. - Руки, как руки! Только цвет у них дурацкий.
      - Да? - Роня оживился. - Ты какие видела?
      - Ну такие, сюзюлевые, как из газа какого-то...
      Роня задумался. И остаток дороги шел молча.
      МАТЕРИАЛИЗАЦИЯ
      (Коша)
      Белые ночи уже кончились. День еще был длинным, но после полуночи уже начинала вырастать темнота.
      Коше приснилось, что они с Роней сидят в кабаке на Грибоедова, там, где тусуются геи. Роня, типа, написал детектив, разбогател и угощает Кошу всякими всякостями. Вдруг входит этот человек в сюртуке и садится напротив. Официант гордой походкой несет ему румяного поросенка, человек приветливо машет Коше рукой и с хрустом втыкает в ляжку вилку. Тут оказывается, что они сидят за одним столом, а поросенок оказывается трупиком с пляжа.
      Проснулась в холодном поту. Это уже было слишком.
      Стояла над раковиной чистила зубы и тряслась мелкой дрожью.
      Утро было пасмурным. После вчерашнего зноя это спасало, возвращая желание заняться производительной деятельностью. Соседка уже завела "Желтые тюльпаны". Мусино место на диване еще хранило смутные очертания. Странно, что Коша не слышала, как она ушла. Черт! Семь утра! Чего не спиться? Коша бодро принялась грунтовать холст. Когда закончила, снова почувствовала, что ей необходимо лечь.
      Она взяла опять Кастанеду, принесенного Мусей, и прочитала ровно один абзац.
      ***
      Когда пришел Роня, оказалось, что Коша снова спит, положив голову на раскрытую книгу.
      Он осторожно спустился с подоконника и долго стоял, наблюдая за спящим лицом. Длинные ресницы девушки вздрагивали, зрачки под веками быстро бегали, разглядывая сон.
      Ее разбудило ощущение тревоги.
      - Черт! Напугал! - вскочила Коша.
      - Кайф. Такой влажный ветер... - сказал Роня, блестя темными глазами на осунувшемся от ветра лице.
      Он сунул руки в карманы и вытащил какую-то мелкую вещицу.
      - Где шлялся? - лениво потянулась Коша.
      - Да так. По Обводному ходил, на Пряжке, на заливе был. Так странно. Видел, как луна светит сквозь воду... Небо уже темное, а море - как перламутровая створка раковины.
      В руках у него блеснуло.
      Коша протянула руку:
      - Ты что, так и не ложился? Что это?
      - Да... Нашел... Змейка. Колечко. Не ложился....
      Он уронил в ее ладонь блестяшку. Безделушка вызвала ощущение знакомости, но Коша не могла понять откуда.
      - Хочешь, возьми себе.
      Коша не очень понимала - зачем, но не могла выпустить из рук.
      - Спасибо... - вяло пробормотала она и сунула змейку в карман.
      Побродила по комнате, бесцельно хватая и переставляя вещи.
      - Ты знаешь, на днях убили одну ни в чем не повинную кошку, - сказала Коша с грустью.
      - Это бывает с кошками.
      - Но ее убили специально. У тебя есть баблы? Жрать хочется.
      - Немного есть. Пойдем.
      Пока Роня заказывал в столовой яичницу, Коша тупо стояла у витрины. Что-то метнулось за спиной, но когда она оглянулась, никого не было.
      Зато она вспомнила, что змейка-то приснилась. Она снова достала ее из кармана. Да, это она. Только без рубина. Странно, но это открытие нисколько не удивило Кошу. Она снова призадумалась о своих последних открытиях. Они скорее пугали ее, чем радовали или удивляли.
      - Роняя? - Сказала Коша, уплетая яичницу. - Она мне приснилась во сне.
      - Кто?
      - Змейка.
      - Да?!
      - Что "да"! - она швырнула вилку. - Вдруг я свихнулась? То подземный ход, то змейка - не круто?
      - Ну и что? Что тут такого? А кто не свихнулся? В этом городе все свихнулись. - Роня продолжал уминать яичницу. - Спокойнее надо. Ты не спеши - прожевывай как следует.
      Некоторое время в кафе раздавался только мерный стук вилок и жужжание мух.
      (Рита)
      Рита очнулась от того, что Пикассо поставил перед ней пиво.
      - Ты чего? - поежился художник, пряча взгляд под мохнатыми ресницами.
      - Что ты имеешь в виду? - спросила Рита, открывая бутылку.
      - Ну... - Пикассо замялся и отхлебнул из бутылки. - Ты как-то нехорошо на меня посмотрела. Как врач в дурке. Ха-ха...
      Рита оживилась:
      - А ты был в дурке? Да!? Ну-как! Расскажи-ка!
      - Да... - Пикассо снова хлопнул ресницами. - Ничего интересного.
      - Ну! Ничего! Я-то не была там никогда! Расскажи! Ну, я же прошу тебя! Пьет мое пиво и мне же не хочет рассказать! Что за люди?
      Она сделала вид, что дико обиделась.
      Пикассо виновато посмотрел на Риту и смущенно улыбнулся.
      - Правда! Ничего интересного. Там мужик такой туповатый был. Ему что ни скажешь - он соглашается. Только все равно не верит. Это же видно. Он просто очень хорошо выучил во что можно верить, а во что нельзя и теперь ни во что не верит вообще. А потом привели какого-то профессора. Тот вообще дебил! Заставлял меня какие-то цифры писать. Встанет и молчит. А я должен угадать, что ему там мерещится. Мне кажется, он с психопатками там трахается.
      - Да!? Что же тебя натолкнуло на такую мысль? - Рита изумленно подняла брови.
      Пикассо вздохнул:
      - У него были очень чувственные губы. И потом, я видел, как он смотрел на одну девку. Там была одна рыжеволосая. Мелкая такая с круглой попкой и сисечками с кулачки.
      - А как ты мог видеть? Она что, в кабинет заходила? - усмехнулась Рита. Провоцируя Пикассо на дальнейшие откровения.
      - Нет. Он из окна на нее смотрел. Это летом было. Они гуляли, в смысле, психи во дворе. Я решил заранее от армии закосить. Чтобы после института тоже не забрали. Но не подрасчитал малек. Мне шизу приклеили, а я хотел МДП.
      - Как же ты так? - Рита закурила и протянула пачку Пикассо.
      - Спасибо... - сказал тот и вытянул сигарету. - Они мне какие-то вопросы стали задавать. Типа, что общего у мела и ботинок. Или у лампочки с Луной. Я так и не знаю, на чем я засыпался. Но почувствовал, что на вопросах. Но они неправильно спрашивают. Во-первых, они не предупредили, по какому принципу надо обобщать. У предметов бывает очень много общего там, где и не ждешь. Вот например, как бы ты ответила? Нужно убрать лишний предмет. Лампочка, Луна, свеча. Вот, что бы ты оставила?
      - Ну... - Рита помялась. - Скажи сначала, что ты оставил.
      - Я оставил лампочку и Луну...
      Рита хрюкнула, сдерживая смех:
      - Почему?
      - Потому, что я замаялся определять принцип, по которому их надо разделить и выбрал то, что было на поверхности...
      Рита выжидательно посмотрела на Пикассо.
      - Они с буквы "Л" начинаются!
      - Э-э-э... А... Ты издевался?
      - Ну вот и я так же сидел и думал. Можно, конечно, было так выбрать. Луна отраженным светом светится, а остальное горит. Или так. Луна планета, а то - приборы. Или так. Луна - холодная, а те горячие. А можно наоборот. Лампочка и Луна - яркие, а свеча - нет. Или так: лампочка электрическая, а Луна и свеча - нет. Короче, я запутался в этих вариантах и написал самое простое. Меня потом за это посадили в какую-то комнату без окон без дверей и держали. Пока я не стал на четвереньки и не залаял.
      - Залаял?!
      - Ну да... Я вообще один могу долго быть. Но тут и я не выдержал. Темнота полная. Тишина. Как будто во влагалище во время зачатия!
      - А ты помнишь? - усмехнулась Рита.
      - Ха... Я еще не то помню... Мне, правда, никто не верит, но мне посрать...
      - Да... Интересно. - Рита приподняла брови. - Э... А про рыжую-то!
      - А... - Пикассо махнул рукой. - Она во дворе ходила с тетками. Она совсем трахнутая была. И на всю голову и так....
      - Как так?
      Пикассо застеснялся.
      - Ну... Там все санитары с ней трахались. Она говорила, что беременна от Дьявола. Я горшки из-под буйных выносил. Видел, как они все вмете в душе закрывались, а иногда прямо в кабинете главврача. Ночью, понятно. Зажигали эти самые свечи. И давай все хором там черти чем заниматься.
      -Ты видел? Точно? - спросила Рита без тени издевки на лице.
      - Ну, как видел... Я же не был там с ними. Слышал. А что еще с бабой ночью можно делать?
      Рита усмехнулась:
      - Логично... Слушай. А это не тот мужик, который у тебя нарисован?
      - Где? - Пикассо нервно оглянулся. - А... Это... Да. Это он.
      - А почему у него такие глаза?
      Пикассо заржал похотливым смехом и чуть не уронил бутылку.
      - Я знаю, что ты подумала!
      Рита едва заметно напряглась.
      Пикассо ухмыльнулся и пояснил, резко наклонившись к ней:
      - У него глаза, как члены! Я сначала члены нарисовал. А потом исправил. Я у главврача книжку видел с рисунками сумасшедших. Некоторые рисовали глаза именно так. В виде черных звезд. Но знаешь - так лучше. Так больше похоже, чем с членами. Черт! Откуда у людей уверенность, что они знают? Откуда этот мудила знает, что я ненормальный? Только потому, что я из всех вариантов выбрал букву "Л"?
      Рита вздохнула:
      - А что ты думал, что я подумала?
      - А... Ну что я шизофреник. Да!?
      - Не без этого... - усмехнулась Рита. - А как тебя выпустили?
      - Ну вот. Я залаял. Тогда они дверь открыли и отвели меня опять к этому членоглазому. Он на меня посмотрел и сказал, что я очень хитрый, но, поскольку свое уже отмучался, то могу катиться на все четыре с волчьим билетом. Все.
      Рита сделала последний глоток пива и встала.
      - Уходишь? - подозрительно сощурился Пикассо. - А хочешь, я тебя с натуры нарисую?
      - С натуры? - Рита улыбнулась понимающей улыбкой.
      Пикассо придерживал взволнованное дыхание. Ход его мыслей был до скуки понятен.