Наркоза не будет

      Та взглянула на Кошу с вопросом и потом снова на Рината - тоже с вопросом. Синеглазый "ангел" снова что-то шепнул, и его рука медленно заскользила вниз, Муся залилась румянцем. Она снова взглянула на подругу, но та совершенно хладнокровно курила и даже довольно мило улыбнулась им обоим. Ринат подмигнул и выскользнул в комнату.
      Вышел Зыскин и Муся поспешила свалить с кухни.
      Евгений остался сидеть на столе.
      Коша включила газ и стала палить на огне бумажки, держа их в руке, пока огонь не обжигал пальцы. Последний раз он лизнул особенно горячо, и она схватилась за мочку, чтобы не было пузыря.
      Из комнаты в сопровождении Рината вышли два скромных юноши со своей спутницей. Они вежливо откланялись. Ринат пошел проводить их до трамвая. Все оставшиеся как-то одновременно рассупонились.
      Коша перебралась в комнату. Там было гораздо сумрачнее, горела маленькая настольная лампа. На диване валялась Муся, за столом сидели Зыскин, Котов и Рыжин. Коша взяла "ВОГ" и села у дверей в кухню, чтобы на страницы падал свет. Мимо нее прошел Евгений и устроился напротив у стены. Он совсем почти не пил, а просто носил с собой один и тот же стакан. Коша заметила, что он украдкой наблюдает за ней. Зыскин с Котовым обсуждали что-то серьезное. Судя по их лицам - дела. Зыскин кивал и катал пустой стакан. Котов что-то втирал, наклонившись вперед.
      Странно было видеть Котова почти трезвым и таким серьезным.
      Рыжин пытался чего-то добиться от магнитофона.
      Муся соскользнула с дивана, закурила и подсела к Зыскину:
      - Ну что? - сказал он, отвернувшись от Котова. - Какие планы? До утра? Не хочешь со мной поехать? Поспишь в постели, как человек. Родители на дачу уехали...
      - Ой! Даже не знаю... - Муся жеманно склонила голову. - У нас с Кошей тоже постель ничего себе. А! Представляешь, недавно была на вечеринке и нашла такую фишку. Засунула голову в низкочастотый динамик, и меня так проперло! Просто! Ты знаешь, мне так обидно за Кошу. У нее такие суперские картины. А эти мудаки не понимают... Ну, почему? Неужели это все из-за яиц? Неужели нельзя быть просто людьми? Яйца отдельно - картины отдельно.
      Закончив выступление, она отхлебнула из Зыскинского стакана.
      - Яйца - это и есть жизнь, - вздохнул Зыскин. - Как же их отделить?
      - Но скажи, почему ей труднее, а ей еще сильнее мешают? - возмутилась Муся и громко двинула стакан по столу, уже совсем пьяненькая, она взглянула на спину Рыжина и добавила. - А этот Валек, просто... Бе-е-е... Бе-е-е-е-е! Вот скажи! Почему?
      - Потому - кончается на "У", - обиженно сказал Зыскин. - Я с тобой согласен. Я тоже за справедливость. Я за светлое будущее, где ни у кого не будет яиц! За роботов без яиц! Я хочу с тобой выпить. Давай!
      - Давай! - сказала Муся.
      И они выпили.
      Муся откинулась на спинку стула и поджала под себя ногу.
      Хлопнула дверь.
      Вернулся Ринат. Прошел мимо Коши, не заметив ее. Муся посмотрела на него долгим мутным взглядом. Коша со вздохом отложила журнал. Внутри все перевернулось и обожгло желудок крысиным укусом. Она терпеливо ждала, как это будет, и что она будет чувствовать дальше, когда они будут делать э т о, и она э т о увидит. Ждала, как ждут очереди перед кабинетом зубного.
      Отвела глаза и наткнулась на прямой взгляд Евгения.
      - Что уставился? Что ты на меня уставился? - зло сказала она. - Какое право ты имеешь на меня так пялиться?
      Она резко поднялась на ноги и швырнула журнал. Опять она разрывалась между местью и желанием. Между желанием свободы и желанием плена.
      Ринат подошел к Мусе и поцеловал в губы "по-взрослому".
      Они свалились на диван и занялись изучением анатомии друг друга.
      Коша заставила легкие вдохнуть. Никто не хочет никаких сложностей. А она хотела. Коша подсела к Зыскину. Конечно, надо было уже уйти. Котов опрокинул стакан и громко объявил, что хочет жрать:
      - Блин! От хозяина тут уже ничего не добьешься! Рыжин! Пойдем на кухню! Сожрем что-нибудь! В холодильнике, наверно, есть...
      И они четверо - Зыскин, Рыжин, Котов и Коша - удалились на кухню. Потом последним приперся Евгений.
      - Давай! - Зыскин поднял стакан, протянул Коше второй и неожиданно ласково погладил ее по голове.
      - Ага! - Коша опрокинула в себя сразу всю водку. Лучше бы это была синильная кислота.
      Рыжин закрылся в туалете и пел там громкую песню. Евгений молча пожирал Кошу глазами. На него она старалась не обращать внимания. Котов шуровал в холодильнике.
      - Черт! Жрать хочется! Что за вечеринка? Хозяин трахается, выпивка кончилась, блядей нет! У-у-у!
      - Знаешь, почем ушли твои работы? - тихо спросил Зыскин.
      - А что, они уже ушли?! - Коша в изумлении вытаращила глаза. - Как это?!
      - Какой-то француз приехал и взял все по штукарю за каждую... То ли Арнольд, то ли Артур...
      - А ты откуда знаешь?
      - Рыжин сказал, он случайно увидел, как их грузили в машину. Только ты не кипятись сейчас. Не устраивай ему разборки. Он-то не причем. Наоборот. Он как-то, опять же случайно, разговор Валька с Прыщом подслушал. То ли Прыщу денег мало было, то ли еще что... Короче, Прыщ разорался на всю галерею. Валек не пожалел своей руки, чтобы ему мозги подправить и заодно лицо. Он теперь с пластырем ходит.
      Коша с грустью сравнила названную сумму и ту, которую получила от Валентина сама. Разница была нереальна. Она покосилась взглядом в комнату на диване продолжался урок анатомии. Желудок сжался.
      Никчемная! Никчемная! Никчемная!
      - Да и хер с ними... Все равно мне их никак не получить было, сказала она зло. Трезвея и мрачнея.
      Вдруг Зыскин обнаружил, что кончилась выпивка.
      - Однако, водка кончилась. Однако, в магазинку надо... Кто со мной пойдет? Вы пойдете? - Он покачал в воздухе пустой бутылкой.
      - Пойдем! - ответил Котов за себя и за Рыжина.
      Зыскин грустно глянул на Кошу и очень тихо одними губами спросил:
      - А ты? Пусть они тут. А мы пойдем.
      Коша молча покачала головой.
      - А, может, пойдешь? - спросил Зыскин снова, взглянув на возню на диване.
      Коша помотала головой:
      Зыскин ткнул Евгения, сидящего у стены, в плечо:
      - Айда!
      Тот нехотя поднялся.
      Они шумной гурьбой прокатились по лестнице, потом по двору. Голоса стихли, скрывшись за аркой. Распластавшись на подоконнике, Коша нависла над провалом двора. В небе медленно летела звездочка спутника еле видная на фоне светлого ночного неба. Стена дома круто уходила вниз. Черная кошка Рината сидела посреди асфальтового каре в глубокой задумчивости.
      - Чернуха! - шепнула ей Коша.
      И эхо усилило шепот до жестяного шелеста.
      Чернуха повернула мордочку и одними губами еле слышно произнесла:
      - Мя-а-а.
      Коша почувствовала спиной Рината.
      Он подошел к ней и потянул за собой.
      - Пойдем к нам. Ты же хотела!
      Наклонился и поцеловал. Она позволила довести себя до дивана, равнодушно проследила, как Ринат стащил с нее платье, потом вяло повалилась в Мусины объятья. Коша заблудилась в перепутанных чувствах. Было так странно ощущать настоящее. Коша следила за тем, как ее тело все еще отзывается на движения любовника, и одновременно была где-то рядом смотрела на все со стороны и думала, зачем ей это? Она попыталась что-либо почувствовать, но не смогла - потому, что не знала, что нужно чувствовать в такой ситуации.
      Зачем все это?
      Коша мягко отодвинулась в сторону и с наслаждением мазохиста смотрела, как задница Рината энергично задвигалась на фоне окна.
      Она подумала, что должна хотеть убить их обоих. Но не хочет.
      Стало безысходно скучно. Коша незаметно выскользнула и, схватив вещи, вышла в кухню. Оделась. Все хорошо. Все хорошо. Она красивая, как артистка. Талантливая, как Пикассо ли Дали. Только в этом нет никакого смысла.
      Она сама не знала, что считать правильным и чего хотеть. Уйти, остаться, жить, умереть?
      Коша понимала, что это какой-то другой мир, в котором все не так, как казалось прежде. И придется научиться понимать все это, и с этим жить.
      Вернулась бригада с пузырем. Из комнаты раздавались совершенно конкретные звуки, поэтому все остались на кухне. Рыжин подошел к Коше и спросил, обхватив рукой за талию:
      - Ну... А ты?
      - У меня выходной сегодня! - сказала она мрачно.
      - А что мы тогда тут стоим? - Рыжин пожал плечами, взял пузырь и отправился в комнату. - Вы что, деликатные какие-то?
      За ним, пряча глаза, потянулся Зыскин.
      - Я покурю, - объявила Коша. - Здесь.
      Высунувшись в окно, плюнула вниз. Плевок звучно шмякнулся об асфальт. Когда повернулась обратно, Евгений уже устроился на столе напротив.
      - Ты не хочешь меня одну оставить? - спросила Коша его довольно резко.
      Он помотал головой и улыбнулся.
      - Тогда я тебя оставлю! - сказала она злобно и пошла в туалет.
      На очке Коша разрыдалась обильными пьяными слезами. Включила воду, сидела прислонившись к стене и рыдала. Рыдания выворачивали, они вылезали из нее, как змеи, ей хотелось что-нибудь себе повредить. Но было стыдно, что об этом узнают. А умирать совсем она еще не решила.
      Не было у нее зла на людей!
      Она хотела, чтобы они объяснили ей, что они делают. Чтобы она тоже могла жить с ними одной общей человеческой жизнью. Ведь она человек!
      Кое-как заткнув глотку и отмыв лицо, Коша взялась за шпингалет. Хорошо бы в кухне было темно...
      Евгений упрямо сидел на столе и нагло смотрел на ее распухшее от слез лицо.
      - Черт бы побрал это электричество! - рявкнула Коша и поднесла руку к выключателю.
      Неожиданно посыпались искры, свет потух во всей квартире. Музыка сказала: "Ы-у-у!" и затихла.
      И, хотя полной темноты не было - все-таки белая ночь - что-то разбилось. От неожиданности. Раздалось всеобщее громкое возмущение, и Коша, под шумок выскользнув на лестницу, побежала вниз. Через два пролета она услышала, как открылась дверь, и кто-то побежал следом.
      Ее догнал Евгений.
      Зло спросила:
      - Что случилось?
      Тот молча пыхтел.
      - До свидания! - сказала она настойчиво и быстро вышла из подъезда.
      Евгений вышел тоже.
      Чернуха, сидевшая во дворе, метнулась в подвал.
      Повезло. На конечной станции мягко светился какой-то самый дикий последний трамвай. Коша успела в него вскочить, но и Евгений тоже. Он буквально на ходу втиснулся в уже закрывающиеся двери.
      - Что тебе надо? Что? - Коша орала на него, потеряв всякие тормоза.
      Он не реагировал, тогда она со всей дури ударила его по лицу. Лицо мотнулось и поморщилось.
      Евгений молча терпел. Она ударила его еще раз, потом еще и еще, пока у того из носа не пошла кровь. Он вытер кровь рукавом так же молча. Трамвай остановился. Евгений продолжая зажимать нос рукавом, спустился на нижнюю ступеньку, посмотрел на нее, как собака на живодера и вышел.
      Коша рассматривала свои руки и ненавидела себя.
      Осталась одна в плывущем в серебристых сумерках параллелепипеде света.
      Это был правильный трамвай. Он шел на Васильевский остров. Около Университета запахло горелой проводкой, и вагон остановился. Водитель вышел наружу, обошел трамвай кругом, чем-то постучал, вернулся в кабину и устало сказал в микрофон, что трамвай по техническим причинам дальше не пойдет.
      " Я сожгла трамвай," - подумала Коша равнодушно.
      Она поплелась одна по пустынному проспекту в своем длинном шикарном платье. Город, усталый бродяга, плелся за ней следом.
      Он понимал.
      Всё - пустое.
      ПЛЯЖНЫЙ ЭТЮД. ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ РОНИ.
      (Коша)
      Коша не спеша взгромоздилась на подоконник и перекинула ноги в комнату. Минуту она сидела, как будто это надо было обдумать: заходить в дом или нет. В груди возник вздох. Она прошла к стене и протянула руку к выключателю.
      Выключатель вспыхнул синим огнем, запахло паленой пластмассой.
      - Шит!
      Пить.
      Она сходила с чайником за водой, свалив или ударив на своем пути все предметы, какие могли попасть под ноги. На улице-то можно было и почитать, не без труда конечно, но можно было. А в комнате - темно. Почти на ощупь Коша нашла штепсель и с третьего раза таки попала.
      Розетка вспыхнула и сгорела.
      Расплавилась обмотка шнура и брызнула на голую руку.
      Коша заорала от внезапной невыносимой боли. Она прыгала по комнате, зажав руку, стараясь дышать как можно глубже, но легкие не слушались - боль проникла в межреберные мышцы. Когда мучение наконец ослабло, она испытала что-то вроде оргазма. Вся покрылась потом, как мышь.
      И жить стало легче на целую пару минут.
      Сдернув с себя платье, Коша рухнула в постель и свернулась зародышем.
      Боль кончилась, и Коша почти протрезвела. Правда пространство все еще пыталось перевернуться, и в легких спирта было больше, чем кислорода, но мысли уже построились в армейском порядке, готовые кинуться в бой за реальность. Коша лежала и пыталась объяснить себе властью слов, что с ней на самом деле случилось. А спирт? Это ж анестезия!
      Коша любила и Мусю, и Рината. Когда она думала о будущем, она думала о них с Мусей вместе. Потом она стала думать о них вместе с Ринатом. Ей казалось, что это непременно должно будет быть вечным, как рука, или часть желудка, и умрет вместе с ней. Ей было странно, что эта связь так легко оборвалась.
      Неужели они не чувствовали этого? И как же решить? И как же понять, что это так легко? Она знала, что это легко, так почему же она так не умела?
      "А может быть, я не человек?" - подумала она нерешительно.
      Неизвестно, сколько прошло. Лет? Дней? Минут?
      ***
      Стук в окно. Силуэт на фоне спутанных теней кленовых веток. Со скрипом открылась створка. Вошел ветер. Лист бумаги на полу поднялся парусом и поехал вдоль комнаты.
      Роня осторожно заглянул в окно и увидел на диване темный ком.
      - Коша!
      - Роня? - ком поднял голову.
      - Да, - откликнулся он почему-то шепотом. - Ты спишь?
      - Залезай, я сожгла все лампочки. - Коша села на постели. - Классно, что ты пришел. Я разбила нос одному парню и сожгла трамвай. Мне сегодня ни к чему нельзя прикасаться... Все взрывается и ...
      В этот момент в темноте сам по себе упал стакан. Наверно, крыса смахнула.
      - ... разбивается.
      Она засмеялась.
      Роня осторожно впрыгнул в комнату:
      - Я не разбудил тебя?
      - Нет. Хорошо, что пришел...Сейчас оденусь. Можешь не отворачиваться.
      Роня осторожно топтался у окна, не решаясь пройти, так как на полу валялись начатые холсты. Наконец он присел на подоконник.
      - Пойдем гулять? Я хочу сходить с тобой в одно место. Я уже приходил вечером, но тебя не было.
      - Пойдем, а почему ты шепотом? Что, кто-то спит?
      - Да нет. Просто ночь...
      - Да ладно. Какая это ночь. Одно название. На улице читать можно.
      - Возьми флейту... Ладно?
      - Если найду. А! Посмотри на шкафу.
      Роня полез длинными руками на шкаф и чем-то там загрохотал.
      - Нашел.
      Он в нее тихонько дунул. Коша сначала не поняла, что это флейта. Показалось, что это какой-то зверь на улице.
      Они выбрались из квартиры. Теперь Коша была в своей обычной одежде. Никаких платьев. Никаких артисток. Все это - дерьмо.
      Ночь стала прохладной.
      Роня долго вел по незнакомым линиям. Они остановились, когда над ними навис мрачным силуэтом пустой, выпотрошенный корпус старого завода.
      - Вот! - Роня указал путь рукой и ломанулся вперед, через дырку в заборе.
      - Страшно, - сказала Коша и последовала за ним. - Хорошо, что я пьяная.
      Они взобрались по бетонным обломкам внутрь. Лестничные пролеты в никуда, куски рубероида, свисающие с проломов в этажах. Ноги спотыкались о согнутые прутья и ящики. Под подошвами скрипели осколки стекла. Дружки пробрались к железной лестнице в центре сооружения, вскарабкались на верхний этаж. В разоренной крыше широко открылось изсиня-серое небо. Скоро утро. Буквально вот-вот.
      - Давай! - сказал Роня и протянул флейту.
      - Не хочу. Настроения нет. Меня колбасит.
      - От чего?
      - От того, что я не понимаю, кто я. Ладно, не суть.
      - Ну, пожалуйста. Хотя бы чуть-чуть, - упрямо дергал ее за рукав Роня.
      Коша толкнула его и повысила голос:
      - Слушай! Давай сам, если тебе так надо!
      Роня со вздохом опустил глаза и, отойдя на пару шагов, стал мучить инструмент, извлекая из нее что-то вяло непотребное. Коше стало за друга больно, а за дудку гадко. Подошла и молча протянула руку.
      Роня с довольной усмешкой, положил в ладонь деревянное тельце флейты. Коша немного постояла, слыша ночь, и осторожно, почти неподвижно удерживая диафрагму, выдохнула в нее долгую утробную "фа". И держала ее пока не слиплись опустошенные легкие, и не свело спазмом мышц живот. Огромное нутро завода всхлипнуло и застонало в ответ, долго забавляясь со звуком, боясь, что он больше не повториться, поворачивало его и так и сяк, дорожа его неясной шероховатой формой.
      Они вместе с Роней слушали, пока в воздухе не остался только последний мягкий вздох.
      Коша снова втянула сырой питерский воздух. Защекотало горячие альвеолы, в которых было все еще больше спирта, чем кислорода. Она с трудом удержала кашель. Закружилась голова, пространство сомкнулось над ней свинцовой невской волной и потекло мутным вибрирующим звуком. Волосы приклеились к внезапно вспотевшему лбу. Боялась, что упадет, но уже не могла остановиться. Ветер, точно большой зверь, осторожной мягкой лапой шевельнул волосы, Ронину рубашку. Нева пошла рябью. Коша опустила флейту, в голове возникла опустошенная тьма.
      - Играй! - Роня подтолкнул ее руку с флейтой обратно к губам.
      Коша снова стала играть.
      Она утратила волю.
      Если бы Роня сказал сейчас "прыгай", она бы прыгнула вниз не задумываясь. Где-то далеко, в громадине неба раздался низкий огромный гул. Драные облака, медленно разгоняясь, зашевелились в бледном изможденном небе. Загрохотали крыши. Прокатился черный кусок рубероида. Рама с полуразбитым стеклом изо всех сил хлопнулась о стену и блестящие треугольники просыпались сквозь разобранный пролет на дно подвала. Стемнело. Не потому, что стало темно. А потому что набежали облака.
      Ветер уже не пробовал на ощупь предметы - он стал одним широким потоком. Упала первая тяжелая капля, потом вторая. Хлынул внезапный тяжелый поток. Плечам и лицу было больно от струй.
      Они мгновенно вымокли. Коша стояла лицом к небу и орала. Теперь она сама стала как флейта, звук вырывался из нее твердым упругим жгутом.
      Ливень все усиливался. Он стал сплошной серебряной стеной, за которой пропали смутные очертания домов. Вода в реке металась от стены к стене стадом черных перепуганных тюленей. Вдруг все рассеялось и стихло. Холодные звезды пристально пялились с бледного светлого неба. Коша смотрела на город, и он показался призраком - все блестело тусклым светом измятой фольги.
      Роня отобрал у нее флейту, взял за руку и повел к проспекту. Коша чувствовала как огонь перетекает из Рониной ладони в ее. Но это не было похоже на тот огонь, который загорался, когда она была с Ринатом. Этот огонь не вторгался, но давал силу. И не опустошал, а наполнял.
      Она шла, и внутри нее хлопали створки распахнутых окон, словно брошенный пустой дом был внутри нее. И Коша бродила по нему и искала хоть что-нибудь, за что можно было бы зацепиться и, оттолкнувшись от стены, полететь все выше над этим городом, и пропасть в этой перламутровой раковине неба, и болтаться флагом на ветру, на мачте какого-нибудь парусника, а лучше на башне. Да, болтаться на ветру, но быть крепко прихваченной шнуром к чугунному крюку, вбитому в огромную бетонную стену. Коша начинала думать мысль, но она тут же оказывалась пустышкой, и она бросала ее. Так в голове образовалась полное ничего. И это ничего проглотило ее.
      ***
      Развесив одежду на стульях, Коша легла на диван с наслаждением измученной лошади. Хмеля не было и следа. Будто все ее тело, каждую клеточку, прополоскали в чистом серебристом огне. Она подобрала под себя холодные ступни, засунула под мышки ледяные пальцы и позволила Роне уснуть, прижимая ее спину к своему животу.
      Грелась о его тепло, с наслаждением чувствуя, как унимается дрожь.
      Она долго лежала и смотрела в одну точку. Вдруг эта точка превратилась в белый огонь на шоссе и стала приближаться. Коша чувствовала, как из него вливается горячая сила. Когда эта сила совсем приблизилась и закрыла собой всю темноту, по позвоночнику пробежала судорога, заставившая тело несколько раз дернуться словно в эпилептическом припадке. Коша испугалась, и огонь исчез.
      ***
      Утром в окно ввалилась Муся. Она была никакая. Она долго стояла перед окном с улыбкой пьяной Джоконды прежде чем решиться поднять ногу и поставить ее на подоконник.
      - Почему ты ушла? - сказала она хриплым расплывчатым голосом.
      Коша ничего ей не могла ответить. Она не знала, какое чувство выбрать. Ни одно из прежде испытанных не подходило.
      - Не знаю, - она опустила глаза. - Как-то мне все надоело
      Коша поднялась на кровати и убедилась, что Рони уже нет. Она помогла Мусе спрыгнуть в комнату.
      Коша коротко выдохнула и спросила сама себя:
      - Почему?
      Муся заторможенно, без всякой интонации - у нее просто не было на нее сил - пробормотала:
      - Просто... так. Разве во всем нужен смысл? Просто. Попробовать. Я имею право?
      Коша пыталась заставить себя быть жесткой, поэтому сказала злобным голосом:
      - Имеешь! Я разбила нос Евгению. Он меня достал.
      Муся шевельнула бровями и через паузу:
      - Да?!
      - Он просто пялился и молчал. Он догнал меня в трамвае. Просто! Достал! - К концу фразы Коша действительно разозлилась, правда, не на Евгения, а просто так вообще.
      Вот в чем беда! Она умела приходить в ярость, но не умела злиться. Ей было лень злиться. Но, оказывается, без этого очень трудно жить.
      Муся лениво обронила:
      - Он - глухонемой. Он уже не вернулся после этого.
      В лицо плеснуло холодом, потом жаром - Коша покраснела бы, если могла. И вся злость схлынула. Оказалось, что человеку можно быть просто глухонемым или параличным, чтобы иметь право на полное снисхождение.
      - А остальные? - спросила она, чтобы не возникло паузы.
      - Остальные нет... Ха-ха! - до Муси вдруг дошло, что она сказала. Остальные - глухие и слепые, как амебы. Они воспринимают мир на ощупь. Они вытягивают ложноножку, такое маленькое щупальце, и всюду им тыкаются... Метод естественного тыка... Бе! Зыскин мне такую сцену устроил. Я даже не ожидала, что он может такое.
      - Да!?
      - Ну так... Представь. Мы трахаемся с Ринатом. Все в самом разгаре, все происходит, и вдруг подходит Зыскин и начинает меня за ногу дергать, чтобы сказать, что уходит. Нормально?! А Рыжин! Это - просто. Он давай раздеваться и к нам третьим. Я чуть не блеванула. Хорошо, что Зыскин его увел. У него, по-моему, по жизни такая позиция - подбирать объедки. Это я про Рыжина. А с другой стороны, понятно - никакой ответственности.
      Открылась дверь и оказалось, что Роня все это время был в ванной, а теперь вернулся. Он кинул полотенце на диван, остановился посреди комнаты и сел на единственный стул.
      - А у меня сегодня день рожденья, девчонки! Поздравьте меня! - сказал он грустно, как ослик Иа. - Может как-то отметим? Я, правда, не такой богатый, как Коша, но бутылку водки куплю. Сядем где-нибудь на заливе, костерчик разведем. А? Погода хорошая.
      Всегда, когда Коша смотрела на Роню, ей было за него немного страшно. И это вызывало теплую нежность. Коша представила горячий песок и облака в сухом небе...
      - Это "Good idea". Пойдем... - кивнула Муся и улыбнулась, словно о чем-то сожалея.
      - У нас остались деньги? - Коша вдруг вспомнила, что вчера они были у Муси.
      Ее охватила минутная тревога. Но потом стало стыдно и захотелось быстрее от них избавиться, чтобы наказать себя за подозрение. Муся открыла сумочку и достала оттуда сто пятьдесят долларов и ворох рублей. И положила этот комок на стол.
      - Вот. Почти все. Я утром поменяла немного. Мне очень не хотелось ехать на трамвае. Вернее, сил не было.
      - Ты взяла себе? Возьми! Я же сказала! - Коша в упор посмотрела на Мусю.
      - Нет...
      Коша протянула ей полтинник зеленых:
      - Держи!
      - Перестань. Они уже скоро кончатся! - поморщилась Муся.
      - У меня они кончатся еще быстрее!
      Коша решительно сунула деньги ей в сумочку и захлопнула.
      - Мне кажется ты преувеличиваешь, - сказала Муся, немного помявшись.
      - Что ты имеешь в виду? - Коша напряглась, готовая отмести любые обвинения в свой адрес.
      Муся замялась.
      - Я не могу объяснить... - неуверенно начала она. - Вообще все. Ты слишком хорошо обо всем думаешь.
      - О чем ты?
      - Ну вообще... - Муся задержалась, соображая, как лучше сказать. - Ты слишком доверчива в своих ожиданиях, но слишком беззащитна перед тем, как есть на самом деле.
      - Ты о себе?
      - И о себе...
      - А что? - Коша съежилась, боясь услышать дальше.
      - Да нет. Не бойся - все так! Но в то же время не совсем. Одновременно так и не так. А ты ждешь, что всегда будет так, как уже получилось. Ладно, я сама не очень понимаю, как это сказать словами. Просто ты забываешь иногда, что ты - отдельно. Мы ведь не одно целое... Я иногда думаю не совсем или совсем не так, как ты... И никто не одно целое.
      - Да нет я... вовсе нет! Извини, но я даже и не думала! - Коша опустила глаза, потом вопросительно взглянула на Роню, надеясь, что он скажет что-то уместное, и вся это холодность исчезнет.
      - Ну, так мы идем? - Роня возбужденно вскочил со стула.
      - Конечно! - возбужденно воскликнула Коша и тут же поправилась. - По крайней мере я!
      - Да... Это хорошая идея пойти на залив, пойдемте! - повторил Муся и поднялась. - Я тоже.
      Увидев синяки под ее глазами, Коша смутилась.
      - Но если ты...
      - Нет. Правда, это очень хорошая идея... ты даже не представляешь, насколько она хорошая, - возразила Муся.
      Всю дорогу Коша думала над словами подруги. В чем-то Муся была на тысячу процентов права. Но Коша чувствовала, что она к этому не готова.
      Наверное поэтому тонкая завесь отчуждения отделила их друг от друга.
      Роня и Муся шли чуть-чуть впереди, и Коша пыталась представить их совсем чужими посторонними людьми. Не получалось.
      ***
      Зашли в магазин в котором воняло селедочными бочками и капустными листьями. Роня достал из кармана свои последние деньги (корее всего!) и принялся пересчитывать мелочь.
      - Ронь! - махнула на него Коша. - Не геморройся! Давай купим коньяк! Я добавлю тебе! Лучше пить хороший коньяк, чем бормотуху. Это будет мой подарок.
      Она полезла в карман.
      Роня покраснел и, покачал головой.
      - Нет... - И стремительно рванул вон из магазина. Подружки растерянно переглянулись, вздохнули и поспешили следом. Роня несся, как Петр I на строительстве флота.
      - Роня! Роня! - поспевая вприпрыжку, скакали они следом. - И куда ж мы идем? Эй! Тебе не кажется, что мы похожи на Пятачков?
      Роня чуть-чуть сбавил шаг. Он пыхтел и пытался что-то сказать всю дорогу, но у него плохо получалось. К частью, они решили подъехать на трамвайчике, и толпа разнесла их всех в расзные стороны. На Опочинина они снова воссоединились. Роня забежал в маленький питейный магазинчик, лихорадочно обшарил взглядом прилавок, пересчитал снова копейки, оглянулся и успокоенно сказал:
      - О! Это по-моему нормальная водка? Да?!
      Коша с Мусей смотрели на него с чувством глубокого непонимания. Казалось, Роня убеждал сам себя.
      - Ну чего? - воскликнул он. - Вполне нормальная водка! Мы ее все время пьем в общаге. И сосед мой пьет. И актеры все. Никто еще не умер. Ну! Берем?
      Коша молча выбрала более менее пристойный коньяк и протянула деньги продавщице.
      - Зачем ты? Сейчас купим водки! - перебил ее Роня. - Это же мой день рождения!
      Муся искоса глянула на именинника и, прислонившись к витрине неожиданно выпустила фразу:
      - Не долби мозги Роня!
      Он растерялся и покраснел.
      - Что мы будем пить какую-то фигню, если у меня есть башли? - сказала Коша довольно злобно, забирая бутылку. - Твой день рождения, мой подарок! Что ты как гопник какой-то?
      Роня вздохнул и грустно качнул головой:
      - Ты права, но твоя прямота меня убивает... И не только меня. Я не уверен, что тебя кто-то сможет выносить так долго как я.
      - Почему? - она искренне удивилась.
      Роня вздохнул:
      - С трех раз догадайся.
      Она пожала плечами и двинулась к выходу.
      - Я же мужчина. Местами. Мне стыдно! А тебе плевать на это! Ты даже поиграть не хочешь в то, что я мужчина!
      - Э-э-э-э... Что ты гонишь! Если бы мы тебя ценили за это, нас бы тут не было! - Муся поморщилась. - Мы, Роня, тебя ценим не за яйца, а за душу, ум и сердце.
      - Блин! - рассвирепев завизжала вдруг Коша. - Как вы, мужики, достали! Блин! Из-за того что у него нет баблов, мы должны травиться! Только потому что ему прищемит яйца, если он будет бухать с нами вскладчину. Мудаки вы все!
      Роня остановился:
      - Ну все! Не ори! Мне уже стыдно! Мы же не будем ссориться?
      - Прости... - внезапно успокоившись, тихо попросила Коша. - конечно, не будем!
      (Рита)
      Рита вздрогнула от того, что сигарета дотлела до пальцев и обожгла. Ей вдруг захотелось быть там, вместе с ними, на этом сером песке. Просто ощутить горячее солнце и ветер, и сухую обветренную кожу загорелых тел.
      Она оторвала взгляд от тетрадки и, открыв окно, высунулась в холодную струю воздуха. Рита с любопытством посмотрела на свое отражение в темном покачивающемся стекле. Вдруг лицо пропало. Неприятный холодок шевельнулся внутри. Но Рита качнула головой и появилась снова.
      - Слепое пятно... - громко констатировала Рита протой физиологический факт. - Просто! Все просто! Никакой мистики!
      Однако, ей снова захотелось повторить опыт.
      Она снова стала перед створкой окна и остановила взгляд на своих глазах, отражающихся в стекле. Лицо снова пропало. На этот раз Рита не спешила вернуться в действительность, пребывая в бесформенном сероватом внутреннем пространстве.