Семь смертей Лешего

      …Лес встретил тишиной и покоем. Ласково светило солнце, пробиваясь сквозь густые древесные кроны, скрывающие от глаз людей небо, без единого облачка, падая на землю причудливыми лучистыми узорами. В зеленых кронах пели невидимые глазу птицы, в изумрудной траве стрекотали кузнечики. Лес жил привычной, тихой и размеренной жизнью, что и миллионы лет назад, до появления первого человека. Лес дышал покоем. И чем тише и умиротвореннее казался окружающий конную десятку лес, тем тяжелее и неспокойнее становилось на душе у Лешего, тем сильнее его терзали нехорошие предчувствия. И чудилась ему за каждым кустом затаившаяся смерть, в образе гигантской и свирепой змеи, наблюдающей за ним немигающих взглядом злобных глаз. И когда нервы у Лешего оказались, напряжены до предела, все и случилось.
      В воздухе послышался свист стрел. Черная туча затмила небо, словно белый день внезапно сменился ночью. И падали воины Лешего на землю, утыканные стрелами, как ежи колючками. Лошади с пронзительным ржанием валились вослед седокам. А следом за свистом стрел пришел рев десятков человеческих глоток. Из-за деревьев, размахивая мечами, дубинами и топорами, катилась толпа плечистых и коренастых бородачей, облаченных в звериные шкуры.
      Они угодили в галльскую западню из которой им вряд ли удастся выбраться живыми. Не сговариваясь, Леший, и пара воинов, уцелевших среди роя смертоносных стрел, повернули обратно. Но путь к отступлению им преградил десяток решительно настроенных бородачей. Уже ни на что, не надеясь, бойцы Лешего вклинились в толпу галлов, нанося с высоты разящие удары. Леший, окруженный со всех сторон, вертелся на коне, обрушивая меч на патлатые головы варваров, мельтешащие внизу. И всякий раз удовлетворенно ухмылялся, краем глаз успевая заметить, как разваливается на части очередной, рассеченный ударом череп. Уже с полдюжины варваров валялось под копытами коня, который дико хрипел и безумно вращал глазами, закусив удила, топча лежащих на земле. Леший вновь и вновь продолжал наносить разящие удары, всякий раз достигающие цели, уклоняясь и отводя, направленные на него выпады.
      Но силы были не равны. Не мог он в одиночку долго противостоять галльскому отряду. Воины, попытавшиеся прорваться через неприятельский заслон, перекрывающий путь к отступлению, давно были мертвы. Кровавыми кусками изрубленного мяса, завалившись поверх тел варваров, которых успели порубить, прежде чем дубины и топоры добрались и до них. Все труднее становилось Лешему следить за нападавшими, окружившими его со всех сторон. Все чаще оскальзывался конь на окровавленных телах варваров, отправленных к праотцам. Леший чувствовал, секундомер его жизни, отсчитывает последние секунды, готовый в любой момент остановиться.
      Сокрушительный удар пришелся точно по позвоночнику. Дубина варвара, словно былинку, переломила хребет римского десятника, выбив его из седла. Леший, ничего не соображая от пронзившей тело безумной боли, оказался на земле, не в силах пошевельнуться. Упав, он ударился сломанным позвоночником обо что-то твердое. Новая волна боли захлестнула рассудок. Но помешательство длилось не более секунды, а затем вернулось восприятие мира, а вместе с ним и нестерпимая боль. Последнее, что увидел в своей жизни десятник Леший, это опускающееся на лицо, остро отточенное лезвие топора. Последнее, что уловил угасающий разум, - злобный посвист гигантской змеи, настигнувшей свою жертву.

Глава 4. Пират

      Великолепный красавец фрегат, некогда принадлежавший английской королеве, а ныне одному из капитанов берегового братства пиратов, отплыл от берегов Ямайки, где в компании себе подобных, находил убежище и приют. Взяв курс к берегам Африки, отправившись за очередной партией черного золота, столь ценного на американском побережье.
      Губернатор Ямайки, неофициальной пиратской республики, в которой находили приют и убежище пираты и корсары всех мастей, лояльно относился к береговому братству, могущественной пиратской гильдии, объединяющей десятки пиратских вожаков, имевших зачастую не по одному кораблю. Губернатор, от союза с людьми по которым в цивилизованных странах плачет виселица, имел вполне ощутимые выгоды, что и заставляло его благосклонно относиться к соседству джентльменов удачи. По негласному договору с пиратскими вожаками остров Ямайка объявлялся зоной, свободной от грабежа и насилия. Это вовсе не означает, что на острове, где правит губернатор, сумевший договориться с грабителями и убийцами, все чинно, благопристойно. Убийств и насилия там было ничуть не меньше, чем в прочих портовых городах в Старом, или в Новом свете. Там где есть моряки и где имеются продажные женщины и вино, тихой жизни не может быть в принципе. В мире, в котором перемешалось золото, женщины и выпивка, прожить без крови и насилия, невозможно.
      Каждый день в портовых тавернах, рекой лилось вино и кровь. Вино из запасов владельцев таверн, таких же конченых негодяев, как и большая часть публики, посещающей злачные заведения подобного рода. В прошлом пираты, чуточку более успешные, нежели их коллеги по ремеслу, скопившие кое-какой капитал, позволивший открыть таверну, где подается дрянная закуска и отвратительное пойло. Пойло, главным достоинством которого является дикий градус спирта, наглухо убивающий мозги, гасящий остатки разума в не особо избалованных их избытком, организмах.
      После принятия на грудь ударной дозы гнусного пойла и начинаются дикие стычки и разборки, без которых просто невозможно представить существование портовых таверн. Вслед за кулаками в ход идут ножи, заливая полы кровавыми лужами. Побоище длится до тех пор, пока его участники не окажутся на полу. Кто-то трупом, а кто-то спящим мертвецким сном, ибо градус настиг пропойцу, свалив с ног почище удара ножом. После того, как стихнет очередная потасовка, трактир вновь оживает. Клиенты, отвлеченные от поглощения омерзительного пойла и такой же гнусной снеди дракой, возвращались к прерванному потасовкой, занятию. Заедая мерзостью, гнусное пойло, и заливая в нутро очередную кружку омерзительного зелья, чтобы перебить вкус подаваемой в таверне, закуски. И никому нет никакого дела до кровавых луж, оставшихся на месте недавней драки. Нет им дела и до тех, кого служащие таверны уволокли на задний двор, где и бросили, предварительно обчистив карманы.
      Утром, некоторые из них, кого свалил хмель, а не нож, очнутся с дикого похмелья и потянутся к кораблям за деньгами, дабы унять разламывающуюся от боли голову. Найдутся монеты, можно будет снова выпить, закусить и развлечься с портовой девчонкой. А когда перепробованы все удовольствия, завершить вечер хорошей дракой. А там, как повезет. Проснуться в компании друзей-собутыльников на борту корабля, очнуться на заднем дворе таверны, с разламывающейся от боли головой, без гроша в кармане, или очутиться в яме, за окраиной города, куда каждый день сбрасывали отошедших в мир иной бродяг.
      К вечеру, на трупы насыпался слой земли, в ожидании нового дня, когда на засыпанную кучу, можно добавить дюжину-другую покойников. В течение недели яма наполнялась до верха. Над могилой ставился простой деревянный крест с датой захоронения, без указания фамилий и имен, которых и не было отродясь у морских разбойников и бродяг. Это был закономерный итог людей, выбравших своим ремеслом грабеж и насилие.
      Тем, кому удавалось проснуться на борту корабля с горстью не растраченных за вечер монет, или на заднем дворе таверны без гроша в кармане, оставалось только благодарить судьбу за благосклонное отношение к людям, поправшим все людские и божеские законы. Судьба сохранила им жизнь и подарила еще один день на суше, который нужно прожить так, чтобы было о чем вспомнить во время похода, когда они порой месяцами бороздят океанские просторы в поисках добычи.
      Что касается украденных монет, наплевать. Они наверняка перекочевали в корсеты портовых шлюх, что одаривали своей любовью вконец ошалевших от омерзительного пойла, моряков. Тем все равно никогда не вспомнить с кем они провели последние часы загула памятного вечера, по окончании которого они очнулись на заднем дворе таверны. И даже если возникнет желание отыскать воровку и поквитаться за кражу, сделать это будет практически невозможно. Слишком много уличных девок крутилось в портовых тавернах, зарабатывая на жизнь.
      Всех в лицо знал только один человек, дающий добро на поиск клиентов. Это хозяин таверны. Ему наличие шлюх просто необходимо по двум причинам. Во-первых, присутствие женщин вынуждало мужчин выпить побольше горячительного зелья самим и угостить выбранных для дальнейшего, приятного времяпрепровождения, девиц. И хотя определение прекрасного пола не подходило к большинству проституток, работающих в дешевых портовых тавернах, спрос на них был неизменен. Некоторые проститутки вообще мало напоминали не то что женщин, но вообще существ отличных от мужчин, мерзкое пойло отпускаемое бывшим пиратом, а ныне жуликоватым владельцем таверны, скрашивало все резкие углы. После пары кружек омерзительного пойла, даже конченая уродина, казалась нормальной бабой. Если к ударной дозе спиртного добавить еще одну чарку, то за обладание ею, человек готов был драться с любым, кто дерзнет покуситься на его сокровище. И не удивительно, что после принятия на грудь такой дозы, морячку ничего не стоило отключиться, порой в самый ответственный момент, находясь на объекте вожделения, пьяно дышащем в рожу потного кавалера.
      Оконфузившемуся подобным образом пирату и не стоило ожидать иного исхода. Шлюхе, на которой уснул очередной, минуту назад такой пылкий любовник, оставалось самой позаботиться о кавалере, обещавшем вознаградить ее за любовь, звонкой монетой. И не беда, что клиент мертвецки пьян, а в его карманах монет гораздо больше, чем было обещано. Это обстоятельство только на руку девице, не получившей в должной мере плотского удовлетворения, решившей вознаградить себя за это всем тем, что имелось в карманах клиента. Ему лишняя тяжесть в карманах ни к чему, тем более что пробуждение на заднем дворе таверны, не предполагало наличия монет в карманах.
      Если монеты не стащит проститутка, они достанутся другим. Служащие таверны, в недалеком прошлом отъявленные мерзавцы и негодяи, которых свет не видел, вышедшие в тираж в силу возраста, но чаще вследствие увечья, являющегося закономерным итогом опасного ремесла, в душе оставались прежними. Для них обычным делом было очистить карманы выпивохи, завалившегося под стол. Место таким посетителям одно, - на заднем дворе таверны, где сваливались в кучу все, кто оказывался не в состоянии стоять на ногах, кого свалил хмель, или нож. Невозможно оставить их карманы без внимания, иначе этим воспользуется разная шушера, что словно мошкара вьется вокруг таверны.
      И не дай бог человеку, сраженному ударной дозой алкоголя, пробудиться в момент препровождения его на улицу, на задний двор, и тем более, упаси господь, проверять содержимое карманов, и задавать вопросы выволакивающим его на улицу темным личностям, с рожами отъявленных мерзавцев. Ответом наверняка будет удар ножа. Служащим таверны, имевшим за плечами бурное прошлое, ничего не стоило отправить на тот свет очередного проходимца, которому все равно не суждено умереть своей смертью. Жизнь бродяги все равно прервется раньше срока, в силу избранного ремесла. В честном бою, на виселице, или от удара ножом в пьяной потасовке, без которой не обходились будни портовой таверны.
      Единственное спасение для перепившего пирата заключалось в том, что он падал под стол, за которым гулял с компанией собутыльников, оказавшихся невосприимчивыми к адскому пойлу, подаваемого в таверне. Утром, когда нужно было возвращаться на корабль, предстать пред очи капитана, для переклички, наиболее крепкие разбойники, загружали в нанятую у хозяина таверны за пару монет телегу, тела менее выносливых собратьев по ремеслу и доставляли их на причал.
      На причале боцман, пьяный в стельку, но твердо стоящий на ногах, приступал к приведению доставленных, в должное состояние. Старый морской волк знал сотню способов приведения в чувство мертвецки пьяного человека. К утренней поверке все стояли на корабельной палубе самостоятельно, без чьей-либо помощи. И хотя рожи некоторых головорезов были нездорового зеленого цвета, а глаза страдальцев пропитаны невыразимой мукой, это не главное. Пиратский капитан делал отметки в судовом журнале, на сколько голов уменьшился экипаж в канун очередного выхода в море. После переклички команда распускалась. Вернувшиеся с берега отлеживались в ожидании вечера, когда они вновь отправятся на берег, куда их неудержимо манили огни таверн.
      Вблизи таверн толклось немало подозрительных личностей, негодяев всех сортов. Они становились новобранцами понесших потери за время стояния в порту, экипажей пиратских кораблей. Когда после очередной переклички капитан вызывал к себе в каюту боцмана и нескольких, наиболее крепких по части выпивки разбойников, можно было готовиться к отплытию. Это означало, что выход в море состоится в ближайшие 2-3 дня. А значит, прощайте женщины и вино, на все то время, пока они будут бороздить океанские просторы в поисках добычи. Во время похода с выпивкой строго. Любой, уличенный в употреблении спиртного, мог рассчитывать только на одно наказание, - смерть. Смерть через повешение на рее, где несчастному суждено раскачиваться на протяжении нескольких дней, безмолвным напоминанием для нарушителей морских законов. Чтобы каждый, завидев раскачивающееся на рее тело, знал, чем чревато нарушение законов, и даже не помышлял об этом.
      С момента совещания капитана с боцманом, вылазки на берег прекращались, до особого распоряжения. Нарушителей ожидало наказание, - смерть через повешение на корабельной рее.
      Но прекращение вылазок на берег еще не означало немедленного отплытия. Корабль оставался на рейде еще два-три дня, и тому была веская причина. Пока экипаж отлеживался на борту, приходя в чувство после многодневного запоя, боцман с приближенными, продолжал наведываться в порт, посещая таверны, доступ в которые для остальных членов экипажа, отныне был заказан.
      Они по-прежнему пили и гуляли в таверне. Только гуляли теперь на деньги, выданные капитаном, для выполнения особой миссии. И не напивались до зеленых чертей, хотя делали вид, что мертвецки пьяны. Не даром, выполнять ответственное поручение отправился боцман, способный пить всю ночь и не захмелеть, и самые закаленные по части спиртного члены команды. Они не только пили, но и угощали выпивкой всех желающих, что еще совсем недавно, было немыслимым делом. Они были рады каждому новому знакомцу, поднося ему одну за другой кружки спиртного, пока новый знакомый не оказывался под столом, присоединяясь к тем, кто угодил в радушную компанию, чуть раньше.
      Утром их, мертвецки пьяных, грузили на подошедшую с судна шлюпку и доставляли на борт пирата. После похмельного пробуждения, их ожидало очередное потрясение. Отныне все они, становились членами экипажа морского разбойника. И даже имелась в наличии подписанная собственноручно бумага, в которой они обязуются служить верой и правдой капитану в течение оговоренного в договоре срока. Вместо подписи, красовался отпечаток пальца, обмакнутого в чернила. Соответствие подписи оригиналу не вызывало сомнений, каждый, мог собственными очами лицезреть свой большой палец, окрашенный соответствующим образом.
      Общее, что роднило всех свежеиспеченных пиратов, - отсутствие каких-либо воспоминаний о том когда, и при каких обстоятельствах, они успели подписаться под документом. Только боцман знал о том, когда была извлечена из-под стола безжизненная рука очередного волонтера, как окунался большой палец в чернильницу, и припечатывался к бумаге.
      Большая часть экипажа пирата именно так начинала свою разбойничью карьеру. И хотя, поначалу, морская романтика мало кого прельщала, но постепенно они привыкали к новой жизни, и уже не мысли без преступного ремесла, своего дальнейшего существования.
      Первые дни, с новичков не спускали глаз, особенно когда корабль стоял на рейде в порту и хороший пловец мог вплавь добраться до берега. Чтобы мыслей о побеге у новоиспеченных матросов пиратского судна не возникало, все они до выхода в море, запирались в одном из подсобных помещений. Там их круглосуточно и неусыпно охраняли злые, мающиеся похмельем, члены экипажа, готовые в любой момент пустить в ход оружие. Хотя шансов у пленников выбраться наружу, и без охраны не было. Находясь за запертыми дверями, они могли лишь сетовать на судьбу-злодейку, и на порочную любовь к бутылке, что привела их в заточение.
      Единственный выход на волю охранялся вооруженными до зубов головорезами. По угрюмому выражению, застывшему на лицах, можно было понять, что негодяя без раздумий пустят в ход весь убийственный арсенал имеющегося у них оружия, едва возникнет такая необходимость. И без проблем перебьют всех пленников, чтобы избавиться от необременительной в иное время, но мучительной с дичайшего похмелья, службы. Трижды в день, запертая дверь отпиралась, и на пороге возникал корабельный кок, здоровый верзила с мерзкой рожей и иззубренным тесаком за поясом штанов, хранящим на себе отметины от множества расколотых голов, чем увлекался этот головорез, в свободное от поварских дел, время. Здоровенный громила, так же не утруждал себя излишними разговорами. Молча ставил на пол ведра с баландой и водой, еду и питье, до следующего его пришествия.
      Видок пиратского кулинара был настолько свиреп, что и мысли не возникало о том, чтобы воспользоваться моментом и попытаться удрать. Но даже если у кого-то и рождалась в голове подобная шальная мысль, она умирала при виде направленных в сторону пленников пистолетов охраны, готовых прервать огнем любое, даже невинное движение по направлению к выходу. В очередной приход кока, все повторялось в точности. Он забирал пустые ведра, ставил полные, и молча удалялся, не вступая в разговоры.
      Утром в компании пленников, происходило оживление. В неурочное время, слишком раннее для завтрака, дверь темницы отпиралась, и внутрь заносились новые узники. Ни черта не соображающие по причине мертвецкого опьянения. Уложив очередную партию новичков, головорезы удалялись, отдохнуть после бессонной ночи, готовясь к очередному походу за любителями дармовой выпивки. За людьми, что соглашаются пропустить в компании подозрительных типов с разбойничьими рожами стаканчик-другой, не подозревая о том, каким тяжелым и безрадостным окажется пробуждение после дармовой выпивки.
      Учет необходимого для пополнения экипажа количества людей, вел капитан, на чьи деньги боцман с помощниками спаивал бродяг. Обычно требовалось два-три дня набрать необходимое количество людей, чтобы пиратский корабль в походе не испытывал в них нужду. Можно захватить и немного сверх нормы. Они тоже пойдут в дело. Некоторых из новичков, самых нерасторопных, или своенравных, вздернуть на рее, как пример остальным. Или же ради развлечения, скормить их акулам. Увидев, какая участь ожидает бездельников и своенравных гордецов, остальные станут трудиться вдвое лучше, чтобы и их не постигла столь незавидная участь. Быстрее освоятся и вольются в коллектив, который уже не покинут до самой смерти. Нет иного выхода из морского братства кроме смерти, или увечья, настолько серьезного, что дальнейший разбойничий промысел становится физически невозможным.
      И тогда, дальнейшая судьба пирата, всецело зависела от того, как долго он был членом морского братства. Удалось ли ему скопить капитал, чтобы начать жизнь добропорядочного гражданина на побережье. Если судьба благоволила пирату, он мог открыть на побережье таверну, или постоялый двор, и заняться собственным бизнесом. И лишь иногда, ночами, вспоминать свое темное прошлое, перерезая на заднем дворе горло богатому постояльцу, имевшему неосторожность похвастать имеющимся у него золотом.
      Монета к монете, в молодости на корабле и в зрелые годы на суше, копили и приумножали пираты свои богатства. Набрав очередной сундучок золота, бывший грабитель и убийца, а ныне уважаемый владелец таверны, или постоялого двора, спешил припрятать его в укромном месте, закопать поглубже, дабы не добрался до него кто-нибудь падкий до чужого добра. Бродяга, что за монету перережет глотку любому, без тени сомнений.
      Кто-то из разбойников слишком много пил, или же срок службы на пиратском корабле был недостаточен для того, чтобы скопить сколько-нибудь существенный капитал. Выйдя в отставку такой бродяга, как правило, оставался без средств к существованию. Ему выплачивалось выходное пособие из пиратского общака, куда каждый отдавал определенный процент из полагающихся при дележке награбленного, денег и драгоценностей. Общак тратился на общие нужды, в том числе и на лечение членов братства, и выплат выходного пособия. Слишком маленького для того, чтобы начать жизнь в качестве владельца питейного заведения, но достаточного, чтобы протянуть пару месяцев.
      Все зависело от вышедшего в тираж флибустьера, от его тяги к бутылке. Большинство предпочитало, оказавшись списанными на берег, утопить горе в ближайшем питейном заведении. И тогда, бывший гроза морей, ставший инвалидом жестокого ремесла, закатывался в многодневный запой. Дни и ночи напролет, просиживал в компании с кружкой вина и полуголой девицей, не видя разницы в ночи и дне, просыпаясь, когда этого требовал организм, отправляясь ко сну, по его же желанию. Еще были драки, постоянным участником, зачастую и организатором которых, являлся запивший пират.
      Мало кому из тех, кто, выйдя в тираж, избрал путь пьянства и разврата, удавалось благополучно преодолеть самый денежный период в жизни. В подавляющем большинстве случаев многодневный запой, скверно заканчивался для обремененного монетами бродяги. Драки, непременным участником которых он являлся, частенько заканчивались не в его пользу. Не всегда удавалось отделаться сломанным носом, выбитыми зубами и переломанными ребрами. Нередко и его, отволакивали на задний двор таверны.
      Тех, кому не суждено было, проспавшись встретить новый день, грузили на телегу и вывозили на кладбище. По указанию муниципалитета на специально отведенном для безродных бродяг месте, выкапывалась глубокая яма. Каждое утро яма принимала в свое чрево очередную партию мертвяков без рода и племени, свозимых туда со всего города. С таверн, кабаков, улиц и подворотен города, из больниц для бедных, где смертность была даже выше, чем в портовых тавернах и кабаках.
      Некоторым из пиратов, удавалось благополучно миновать период жизни, когда в кошеле звенели монеты и их обладателю были открыты двери таверн, и комнаты свиданий с девицами. Но деньги заканчивались и из желанного клиента, бывший пират превращался в нищего попрошайку, которых в городе пруд пруди. Таких служащие таверны пинками вышибали из заведения, где рекой течет вино и можно развлечься с женщинами. И напрасно угрожать и лезть в бутылку. Служащие подобных заведений, в недалеком прошлом отпетые негодяи и мошенники, быстро обламывали строптивца. Отделывали его так, что приходилось несколько дней отлеживаться в придорожной канаве, не имея сил подняться.
      И если встать после побоев бродяга не смог, путь ему предстоял один, в больницу для нищих. Если ему повезет и служащие муниципалитета обратят внимание на валяющегося в канаве грязного и вонючего инвалида. По крайней мере, он будет обеспечен трижды в день баландой отвратного вкуса, поддерживающей жизнь. И будет крыша над головой. Что касается лечения в больнице, оно подстать мерзкой баланде, которой кормят пациентов. Каждый день из ворот больницы выезжала груженная мертвецами повозка, направляясь на кладбище. К очередной могиле, единственным украшением которой, станет грубо сколоченный крест. Хотя, назвать христианами тех, кто покоится под сенью креста, можно только с очень большой натяжкой. В яме хоронили всех подряд, не взирая на цвет кожи, возраст, пол, или вероисповедание. Но было общее, роднившее мертвяков. Все они были безродными бродягами, поэтому и не имели обихаживаемых родственниками могил.
      Те из пиратов, кому удалось избежать кладбищенской ямы и больницы для нищих бродяг, опускались на самое дно. Грязные, убогие инвалиды, пополняли бесчисленную армию нищих и попрошаек. Целыми днями просиживали на людных улицах, выставив напоказ обрубки, язвы и рубцы, хриплыми голосами взывая к людскому милосердию, клянча гроши на пропитание. И падали гроши в протянутые мятые шляпы, перекочевывая оттуда в бездонные карманы уличных попрошаек. К вечеру нищий, был смертельно пьян, и засыпал прямо там, где весь день просил подаяние, чтобы, пробудившись, и промочив горло на оставшиеся медяки, принять вертикальное положение. И вытянув вперед руку с мятой шляпой, хриплым, пропитым голосом, взывать к людскому состраданию.
      И так день за днем, до тех пор, пока упавшее в очередной раз на мостовую грязное и хмельное тело, не засыпало мертвецким сном. Отвратное пойло, вкупе с избранным образом жизни, легко и быстро убивало вконец деградировавшего человека. Нередко к смерти попрошайки прикладывали руку соседи по мостовой, которым ничего не стоило перерезать глотку такому же, как и они нищему, за пару мелких монет.
      Больница для бедных, контингент которой состоял из бывших пиратов и бродяг, то обстоятельство, что нищих не прогоняли с городских улиц, были результатом заключенного губернатором острова с главарями морского братства, соглашения. Он не чинит им никаких препятствий, дает приют в портах острова, они же в свою очередь, обязуются не грабить его города. Позволяя жителям прибрежных городов чувствовать себя в безопасности настолько, насколько это вообще возможно, при подобном соседстве. Морское братство также обязуется не грабить суда, бороздящие океан под флагом губернатора, за что разбойничьи капитаны получают определенную сумму отступных.
      Иногда, губернатор подкидывал братству информацию о том, где и когда, можно хорошо заработать. Сдавал пиратам полученную от своих осведомителей информацию о караванах судов, следующих из испанских колоний в метрополию, груженых золотом. Совместными усилиями, пиратские капитаны громили испанский конвой, брали на абордаж груженые золотом суда. После одного такого рейса, все пираты, участвовавшие в сражении, в одночасье становились не просто обеспеченными людьми, а богачами. Заранее оговоренный процент доставался и губернатору, за ценную информацию. Союз губернатора и пиратов процветал к обоюдному удовлетворению.
      Именно благодаря связям губернатора судно, где вторым штурманом нес службу пират по прозвищу Леший, названный так из-за чрезмерной растительности, покрывающей лицо и тело, после недельного стояния в одном из портов острова, спешно готовился к выходу в море. Через доверенное лицо, губернатор получил заказ от американских друзей-плантаторов, на поставку крупной партии живого товара, невольников-негров, столь ценимых на американском континенте. Дело не слишком хлопотное, особенно если учесть, что поставка товара на Африканском материке, у них была налажена.
      Экспедиция занимала много времени, но она того стоила. К тому же, по дороге к Африканскому побережью никто не мешал заниматься любимым делом. В направлении африканского континента, практически невозможно было встретить суда губернатора Джонатана, предпочитавшего, несмотря на договор с пиратами, посылать суда по более проверенным маршрутам, посещаемым военными судами европейских держав. А для них не было различий в том, какого вероисповедания, или национальности встреченный ими разбойник. Его необходимо было уничтожить.
      При встрече с европейским военным судном, пирату оставалось только одно, - драпать без оглядки и молить разбойничьего бога о том, чтобы у военных нашлись дела поважнее, нежели погоня за одиноким пиратом. Если военный корабль начинал преследование пирата, тому приходилось несладко. Военные корабли превосходили пиратские суда по всем параметрам. Они более маневренные, скоростные, к тому же прекрасно вооружены. Ими управляли опытные офицеры, команда была прекрасно вышколена, и понимала приказы с полуслова. Не было в них и тени робости, при виде мелькнувшего вдалеке флага с черепом и костями.
      Мало кто из пиратских капитанов мог похвастаться кораблем, тем более флотилией судов, не уступающих военным. Единицы, самые удачливые, и богатые пираты на всем побережье, в силу благоприятного стечения обстоятельств сумевшие заполучить в свои руки военные корабли и должным образом выдрессировать собранную из разного сброда, команду. Они иногда рисковали вступать в бой с военными кораблями европейских держав парой, а лучше тройкой судов, чтобы иметь, как минимум, двойное превосходство над противником. Но это случалось крайне редко и, как правило, в том случае, когда военный в одиночку набрасывался на пиратскую эскадру.
      И хотя в лучшем из пиратских кораблей трудно было не узнать очертания боевого фрегата, ринувшийся в бой смельчак не желал поворачивать обратно, выказывая робость перед бандитами. Быть может, ведущий судно капитан слишком презрительно относился к пиратам, надеясь без проблем потопить их, или обратить в бегство. Его ожидало жестокое разочарование. На лучших кораблях пиратского флота и экипаж лучший, нежели на прочих посудинах, что, подняв на мачте Веселого Роджера, вышли на морской простор.
      И бомбардиры у пиратских пушек, были ничуть не хуже, чем у военных.
      Многие из пиратских пушкарей, прошли службу в вооруженных силах какой-нибудь европейской державы. Когда, напавший на пиратов военный понимал, что все гораздо хуже, чем он предполагал, изменить что-либо, было уже слишком поздно. Спасаться бегством, когда корабль по уши увяз в драке, не было возможности. Пиратские офицеры тоже не напрасно занимали свои должности и кое в чем были даже более искусны, нежели их коллеги. Они, наученные опытом, могли выкинуть такой фортель, до которого их противники, никогда не смогли бы додуматься. И когда надменный вояка понимал, что влип, что-либо изменить было нельзя. И хотя экипаж военного сражался отчаянно, не желая попадать в руки разбойников, участь его была предрешена. Пираты не щадили попавших в плен военных, их участь быть казненными и скормленными акулам, иных вариантов не было. Как не было иных вариантов и у пиратов, попавших в руки военных, кроме петли на шее.
      Военный сражался до последнего. Если отбиться от разбойников не удавалось, и над кораблем нависала угроза оказаться захваченным пиратами, кто-нибудь из офицеров приносил в жертву остатки отчаянно сражающегося экипажа. Офицер спускался в трюм, к пороховым погребам и горе пирату, рискнувшему взять обреченный корабль на абордаж. Мощнейший взрыв разносил в клочья и военного, и прицепившегося пирата. Раскидывал на сотни метров окрест обломки кораблей, пушки и мертвые тела.