Семь смертей Лешего

      Припрятанная в ветошь приличная одежонка, призвана помочь в плане отдохнуть и расслабиться в городе в тайне от начальства, и потому пользовалась устойчивым спросом, особенно среди старослужащих. Ей было уготовано стать не только камуфляжем для «самоходчиков», но и чем-то большим. Армейский срок службы 2 года, которые в самом начале кажутся нескончаемыми, однажды, неожиданно для солдата, кончаются. Впереди дембель, путь домой, и новая, гражданская жизнь. И здесь оказывается как нельзя, кстати, сделанный еще в армии запас гражданской одежды.
      Не нужно тратить денег из скромных солдатских сбережений. Выбранная по душе и по размеру одежда и обувь, послужат и на гражданке. Она же позволит избежать патрулей, что рыщут по приграничным, и просто большим городам, в поисках нарушителей. А придраться к дембелю проще простого, ведь он для этого значимого в жизни события, трудился, не покладая рук, несколько месяцев. А это неуставной китель, ботинки, рубашка. Все, в чем он должен предстать дома перед родными и близкими, изумленными девчонками и восхищенными парнями из числа тех, кому служба в армии еще только предстоит. Припасенная загодя гражданская одежонка, позволяла с наглой мордой миновать патрули и добраться без помех до родного города, и уже там переодеться в любовно приготовленную для такого случая, армейскую форму, чтобы явиться домой во всей красе.
      И поэтому усердно тюкали топорами солдаты, сортируя под шумок приличную одежду от откровенного барахла, которому только и место, что под топором. Когда все стихнет и толпа новобранцев, увлеченная новыми начальниками, покинет сие заведение, начнется уборка, а заодно дележка добычи.
      Раздевшись в комнате рубщиков, ребята без промедления направлялись в очередной дверной проем, где оказывались перед врачихой, проводящей наружный осмотр. И хотя она была по большому счету женщиной, но, глядя на ее рожу, не возникало и мысли застыдиться, попытаться прикрыться. Огромная, жирная туша, с большими грубыми руками, хриплым прокуренным голосом, не вызывала иного чувства, кроме омерзения. И это чудовище их бесцеремонно разглядывало, вертело перед собой, ставило раком, заглядывало в раздвинутые по команде, ягодицы. Не найдя компрометирующих высыпаний, она грубым голосом восклицала неизменное «следующий», производя привычные манипуляции.
      Проскочив кабинет с тушей в белом халате, будущие воины оказывались в предбаннике, где их дожидались тазики, мочалки и мыло, а из неплотно прикрытых дверей, доносилось приглушенное урчание воды. Воде они были несказанно рады, после стольких дней, проведенных в пыльной духоте вагона. И поэтому в руки первый попавшийся тазик, мочалку и кусок мыла, и скорей туда, где шумит вода, и раздаются оживленные голоса.
      Поплескавшись в душе, смыв грязь, дурное настроение и усталость, они оказывались в другом помещении, где на входе стоял солдат со стопкой вафельных полотенец в руках. Ими надлежало вытереться насухо и выбросить здесь же, в высящуюся на углу кучу. Затем новичок делал несколько шагов к стойке, находящейся под присмотром вездесущего прапора. И тут начиналось самое смешное. Один из солдат выдавал новичку белье и тот делал шаг вперед, второй выдавал штаны и китель, еще шаг вперед, далее следовали сапоги и шапка, и движение по направлению к очередной двери.
      Там не было ничего, кроме расставленных вдоль стен лавок, на которые надлежало приземлиться для переодевания. На выходе из этого, невесть какого по счету помещения, лениво курил, безразлично глядя на одевающихся, солдат. Усталость и отрешенность сквозили в его взгляде, словно он прожил не одну тысячу лет, и все интересное в жизни, было уже позади.
      Больше никуда не гнали, из чего был сделан вывод, что сие помещение является последним. Там они провели около часа, надевая полученное обмундирование, смеясь друг над другом. Настолько комично выглядели они, лысые и лопоухие в форме, которая явно была не по размеру, кому-то маловата, а для кого-то и велика. Эти недостатки им надлежало устранить чуточку позже, в казарме, куда их и доставил один из прапорщиков.
      Это был даже не учебный пункт, а карантин, где учили азам всего, что их ждет на службе. Основное это дисциплина, умение выполнять приказы не раздумывая, и как можно быстрее. В карантине учили быть солдатами внешне, и внутренне. Чтобы ко времени торжественного принятия присяги на верность служению Родине, они не выглядели стадом баранов, а представляли собой некое подобие подразделения.
      Жизнь в карантине текла с запланированной скоростью, в заданном направлении. Политическая подготовка, строевая, физическая и все это с утра и до позднего вечера, с перерывами на завтрак, обед и ужин, с ежевечерним просмотром программы «Время» и часом личного времени, когда тебя никто не строит, не заставляет что-то делать. Когда ты волен делать все, что хочется, в пределах дозволенного. В этот час набегавшиеся за день салаги, собравшиеся в ленинской комнате усердно скрипели ручками, спеша отправить домой очередную весточку о своей героической службе.
      Поначалу и Лешка кинулся вместе со всеми строчить письмо на Родину, но вскоре остыл. Ведь писать-то ему было некому, не с кем поделиться ни горем, ни радостью. Умерла мать, бабка и дед, сгинул без вести отец, пропав в зыбком и зловещем мареве таежной аномалии. Лешкины друзья затерялись еще на призывном пункте районного центра, и где они служат, он не знал. Поэтому, пока его товарищи по службе усердно корпели над письмами, Лешка в тишине ленинской комнаты листал газеты, которых имелось множество подшивок.
      Лешка не старался к кому-нибудь привязываться и заводить друзей. Он был прекрасно осведомлен о том, что и эти друзья-товарищи вскоре затеряются, многих он уже никогда не увидит. В первый же день пребывания в карантине, замполит учебной роты объявил о том, что так называемый карантин, продлится ровно 10 суток. По его окончании их ждет присяга на верность служения Родине и отправка в многочисленные учебки, где им надлежало провести по полгода, чтобы стать специалистами в своем деле и получить знаки различия младших командиров.

3.7. Сержантская школа

      В бесконечной учебе и муштре означенные 10 суток, пролетели словно миг. Вскоре все осталось позади, и учебная застава с присущей только ей дуростью, и торжественное стояние на плацу с автоматом в руках, и зачитывание красивой бумажки со словами клятвы в верности советской Родине. «И пусть постигнет меня презрение товарищей, если я нарушу слова клятвы», - так заканчивались слова присяги, по которой им надлежало жить ближайшие два года.
      Но сперва его ожидала сержантская школа, где надлежало провести первую четверть отмеренного срока, а это целых шесть месяцев. Ему, в отличие от большинства, ехать, никуда не пришлось. Учиться надлежало здесь, в Пржевальском пограничном отряде, входящем в состав Краснознаменного Восточного Пограничного Округа.
      Спустя пару часов после торжественного принесения присяги, началась для него, и новых товарищей, в большинстве прибывших из других отрядов КВПО, совсем другая жизнь. Время проведенное в карантине, тогдашняя муштра и дурь показались детской шалостью в сравнении с тем, что они имели сейчас. Гоняли их так, словно поставили цель не подготовить младших командиров, а извести под корень. Хотя было тяжело, порой невыносимо, когда хотелось орать от злобы, обиды на весь мир, невыносимой усталости, парни терпели. Закаляли характер, с каждым прожитым днем приближая маячащий где-то вдалеке день, когда закончатся их многомесячные мытарства, и они получат сержантские лычки на погоны.
      Все когда-нибудь заканчивается, даже казавшийся бесконечным кошмар. Когда все оказывается позади, и ты пребываешь в новой реальности, становится казаться, что так было всегда, и не было никакого кошмара, лишь страшный сон. Промчались месяцы и вслед за первыми снежинками, упавшими на землю, чтобы украсить белоснежным ковром, на Лешкины погоны легли сержантские лычки, чтобы золотым блеском украсить скромное, зеленое сукно погон.
      Выпускные экзамены остались позади в таком далеком прошлом, что и вспоминать об этом не хотелось. Лешка, всегда отличавшийся прилежностью и упорством, преуспел и здесь. И хотя было тяжело, старался делать все точно так, как того требовали от курсантов наставники. Лешка был сельским парнем, не избалованным бездельем и праздностью городской жизни, с детства привычный к физическим нагрузкам. В этом отношении ему было гораздо легче преодолевать нагрузки, по сравнению с парнями, оказавшимися в этом дурдоме прямиком из города. Когда становилось невыносимо тяжело, и хотелось бросить все и послать всех к чертовой матери, он бросал взгляд на товарищей по несчастью. И по глазам окружающих явственно читал, что им не лучше, даже еще тяжелее и горше.
      И он продолжали ползти, или бежать, в зависимости от полученной вводной. Стиснув зубы, Лешка устремлялся вперед, увлекая за собой остальных. Он никогда не был слабаком дома, не собирался становиться и здесь. Покинуть сержантскую школу, расписаться в немощи он не мог. Он обязан был закончить ее, преодолев все трудности. Это он наглядно продемонстрировал на экзаменах, где не было ему равных ни в стрельбе, ни в беге, ни в ориентировании на местности.
      Парню, с детства обученному бродить с ружьем по таежным дебрям, подобные дисциплины были раз плюнуть. Сложнее было другое, нудная зубрежка воинского устава, бестолковой книжонки, что едва ли когда ему пригодится, но без знания которой, аттестационных испытаний не преодолеть. Но, когда нужно, Лешка становился на редкость упрямым. Не все предметы в школе, которую он с блеском закончил, давались ему одинаково легко. Не все он понимал, но то, что не мог понять умом, брал зубрежкой.
      Точно также обстояло и с воинским уставом, которого он не понимал, но основные положения выучил наизусть. Итоговые испытания Лешка выдержал на отлично. В знак высокой оценки за продемонстрированные знания и навыки, он получил не две лычки на погоны, как большинство его товарищей, а сразу три, став по окончании курсов сержантом.
      Успешными итогами экзаменов Халявин настолько расположил членов комиссии, что получил приглашение остаться в сержантской школе, в качестве командира отделения, обучая новобранцев премудростям службы, будущего младшего командира. И хотя для Лешки было лестным, признание его заслуг со стороны начальства, но он отказался. Он представлял службу в пограничных войсках несколько другой, нежели бесконечная муштра в учебном пункте. Ему хотелось с оружием в руках служить на передовых рубежах советской Родины. Ловить ползущих на родную землю нарушителей и перебежчиков, пытающихся удрать за границу, чтобы на Западе продать подороже, украденные тайны.
      В этом благородном стремлении, ему отказать не могли. И вскоре он с группой бойцов, закончившим учебные пункты в других городах и по иным специальностям, «поднялся» на комендатуру, чтобы уже оттуда распределиться на заставу. А до заставы путь был не близок.

3.8. Дорога на заставу

      До комендатуры пришлось добираться по безлюдной, гористой местности, километров 200. где не было ничего, ни селений, ни растительности, ни зверья. Лишь мелькнет где-нибудь на горе одинокий архар, с тысячелетним безразличием во взгляде уставившийся куда-то в пустоту, застывший на месте, словно выточенный из камня. Промелькнет высоко в небе, распластав двухметровые крылья, белоголовый орлан, паря над кажущейся безжизненной, каменистой пустыней. На самом деле она вовсе не была таковой, доказательством чему было его присутствие здесь. Он парил над сонным, погруженным в вековую спячку миром, высматривая обитающую средь нагромождения камней, живность. А это и тушканчики, эдакие карликовые кенгуру, так смешно скачущие на задних лапках, прижав к груди короткие передние и выставив, как антенну вверх длинный, с кисточкой на конце, хвост. Это и суслики, что рыжими столбами застыли в каменистом безлюдье, осматривая нагромождение камней, на предмет возможной опасности, что может помешать в важнейшем деле, накоплении запасов пищи и нагуливании жира. И невдомек рыжим, глазастым столбикам, резким свистом, предупреждающим сородичей об опасности, что смерть наблюдает за ними не из-за россыпи серых, покрытых мхом валунов, не из-за нагромождения камней, где почудилось какое-то движение, заставившее прервать обгрызание вкусных кореньев. Смерть парили в небесах, наблюдая с заоблачных высот, подбираясь к бестолковому суслику, исполняющему роль стража, которого она давно приметила.
      Парящий в небе орлан, наблюдает за сусликом, уставившимся куда-то в нагромождение камней, обратившимся в зрение и слух. И невдомек рыжему наблюдателю, что быстрокрылая смерть над головой поставила на его жизни, жирный крест. Сужает орлан круги, готовясь к смертоносному пике, после которого унылая каменистая пустыня станет еще безлюднее. Зато у хищной птицы будет сытный обед и заслуженный послеобеденный отдых. А затем новый полет и наматывание кругов над раскинувшейся внизу россыпью каменных обломков, на предмет обнаружения очередного местного жителя, годного в пищу.
      А в пищу ему годились практически все здешние обитатели. Будь это бестолковый суслик, что должен стать сегодняшним обедом, что смешной попрыгунчик, - тушканчик, скорее завтрак, нежели обед, что пресмыкающийся в ничтожестве змей. Водились здесь существа и покрупнее, но встречались крайне редко и представляли по большей части чисто теоретическую опасность.
      Одно из подобных существ, с песчаного цвета шкуркой, притаилось в нагромождении камней, не дыша, не шевелясь, дабы не издавать ни малейшего звука, могущего спугнуть добычу. Добыча итак настороже. Суслик или что-то заметил, или почувствовал, но он перестал грызть сладкий корешок, настойчиво таращась в сторону затаившегося хищника. Лисе не оставалось ничего другого, как прикинуться камнем. И пребывать в столь безжизненном состоянии столько времени, сколько потребуется рыжему грызуну для того, чтобы успокоиться и вернуться к прерванному занятию.
      Наблюдая за застывшим в неподвижности сусликом, лиса успевала краем глаза отслеживать и перемещения парящего в небесной выси орлана, слишком часто бросающего вниз заинтересованные взгляды. Пернатый хищник высматривает добычу, и возможно нашел ее. Вот только кого он выбрал в качестве закуски? Кого бы хищная птица не заприметила, себе на обед, это в любом случае не устраивало лису. Если намеченной жертвой окажется суслик, то с обедом придется повременить, многие часы уйдут на выслеживание новой добычи. С подобным итогом лиса была не согласна, как еще более не согласна с тем, если в качестве добычи, парящая в небесах хищная птица присмотрела не суслика, а именно ее.
      Оба варианта лису не устраивали, поэтому она не сводила с птицы глаз, готовая при малейшей опасности пуститься наутек, наплевав на обед. В конце концов голодной, тем более летом, которое царит здесь почти круглый год, она все равно не останется. Мышей здесь водится, видимо-невидимо, просто придется побольше побегать, чтобы наловить достаточно мышатины на обед. Она продолжала прикидываться камнем, не сводя глаз с суслика, замершего в неподвижности. У лисы был шанс заполучить желаемую добычу, и она не желала его упускать. Тем более что суслик перестал быть неподвижным столбом, как минуту назад. Время от времени, он отрывался от пристального разглядывания нагромождения камней в десятке метров перед собой, бросая короткие взгляды на землю, где валялся в пыли вкусный корешок, который он с таким аппетитом грыз, пока его внимание не привлек мелькнувший в камнях, рыжий силуэт.
      Все было тихо, и грызун постепенно склонялся к мысли о том, что тревога оказалась ложной, и никого там нет, кроме его беспочвенных страхов. Минуту спустя зверек и вовсе позабыл о заставившем его насторожиться, движении. Он опустился к земле и с увлечением продолжил прерванное из-за досадного недоразумения, занятие. В передних лапах грызуна оказался вкусный корешок, который он с удовольствием грыз крепкими зубами. Он совершенно позабыл обо всем, что творилось вокруг, слишком увлеченный сочным корешком, чтобы обращать внимание на всякие глупости, творящиеся в округе. Не заметил он и молниеносного движения, родившегося в камнях. Лишь краткий миг длилось оно, но этот миг стал последним в жизни рыжего грызуна.
      Метнувшаяся из-за камней лиса не промахнулась. Слишком долго она ждала, буравя суслика взглядом. Для лисы не остались незамеченными изменения в поведении грызуна, свидетельствующие о том, что намеченная жертва успокоилась, перестав тревожно озираться по сторонам. Выждав с минуту для верности, лиса совершила стремительный бросок, закончившийся так удачно. Суслик, так и не успевший доесть злополучный корешок, стоивший ему жизни, безжизненно застыл в лисьих лапах. Из прокушенного горла, на пыльную каменистую землю стекала тоненькая струйка крови, оставляя след на рыжей шерсти хищника, цепко державшего в пасти, честно заработанный обед.
      Все-таки она оказалась первой. Опередила парящего в небе орлана, суживающего круги над добычей, чтобы в стремительном пике, обрушиться с небес. От острых когтей птицы, разящего клюва, не будет спасения. И поэтому лиса не торопилась приступать к трапезе, пристально уставившись на парящего в небесах хищника, словно пытаясь угадать его замыслы. Что-то лисе не понравилось в птичьих движениях, что-то насторожило. Сжав покрепче в зубах бездыханную тушку суслика, она скользнула в россыпь камней, откуда недавно предприняла удачную вылазку. И только там, поудобнее устроившись меж валунов, она смогла спокойно пообедать, не опасаясь за свою шкуру.
      Жизненный финал грызуна, не ускользнул от внимания орлана. Зорким взором он давно приметил притаившуюся в камнях рыжую конкурентку, явно позарившуюся на суслика, которого он присмотрел на обед. Знал он, что и лиса, хитрая бестия, наверняка заприметила его, и время от времени поглядывает в небо, опасаясь. Правильно делает. При благоприятном стечении обстоятельств, он не преминет вонзить когти в ее шкуру, а острым клювом за считанные секунды раздолбать хитрый рыжий череп, превратив его в сплошное месиво из костей и крови.
      Голод оказался сильнее страха, и лиса совершила стремительный бросок из каменистой засады, и в результате имела на обед потерявшего бдительность грызуна. А затем она с добычей в зубах, чтобы более не искушать судьбу, в лице разгневанного подобным нахальством орлана, юркнула в нагромождение каменистых обломков, скрывшись с глаз.
      Орлан не мог не выразить разочарование подобным исходом, так удачно начавшейся охоты. Тишину сонной долины огласил клекот разгневанной и раздосадованной птицы. Клекот, прозвучавший подобно раскату грома в оглушительной тишине долины.
      Дремавшая под камнями гадюка, укрывшаяся там от солнечного зноя, тревожно подняла голову, прислушиваясь к звукам, доносящимся извне. Звуки сказали ей о том, что в солнечном мире затаилась опасность. И змея решила действовать, тем более что место, где она спала, свернувшись черными тугими кольцами, было тесноватым для ее габаритов. Впереди, всего в паре десятков метров от ее нынешнего лежбища, она заприметила приличное нагромождение камней, где прохладно, уютно и просторно. Там она сможет расположиться вольготно, и в относительной безопасности. Полной безопасности в этом мире не существовало вообще, каждое место таило в себе угрозу. Камни наверняка привлекают внимание и прочих обитателей солнечной долины. А значит, у большой черной гадюки появится отличный шанс поохотиться прямо там, а то после сна что-то заурчало в брюхе от голода. Дождавшись, когда замерли отголоски орлиного клекота, змея, выбралась из убежища и заскользила по пыльному, каменистому дну долины, к привлекшему ее внимание нагромождению камней.
      А место сие давно не пустовало. Именно там укрылась торжествующая победу лисица, закусывая добытым сусликом. С камней не сводила зоркого взгляда парящая в небесах птица, решившая посчитаться с наглой тварью, умыкнувшей ее обед. Орлан терпелив. Он подождет, когда насытившаяся рыжая бестия покинет укрытие, отправившись по своим делам. Что это случится когда-нибудь, он не сомневался. Не просидит же она там остаток дня. Рано, или поздно, она обязательно выберется из камней и тогда он не упустит момента, и хищник, для которого суслик стал обедом, превратится в обед для большой птицы.
      Орлан парил над каменистым укрытием лисы, не сводя с него пристального взгляда. В поле его зрения были и несколько десятков метров прилегающей к камням территории, куда мог выскочить рыжий обидчик. Появившаяся на контролируемом участке черная, ползучая стрелка, не могла остаться незамеченной. Большая черная гадюка, достаточно редкое лакомство в здешних краях. Тварь чертовски опасная, но исключительно вкусная. Вкусная настолько, что можно пренебречь опасностью, ради обладания изысканным трофеем.
      Рыжая плутовка лиса, укравшая обед у орлана, была напрочь забыта. У хищной птицы появилась новая цель, гораздо более привлекательная, нежели прежняя, упускать которую, она была не намерена.
      До спасительной россыпи камней оставалось около метра, когда сверху пришли шум и движение, а следом за ними безумная боль. На гадюку свалилось нечто огромное, обдав воздушной волной гибкое змеиное тело. Ударившие с огромной силой стальные когти, прошили гадюку насквозь, затопив крохотный злобный мозг, дикой болью. А еще мгновение спустя змеиное тело, стиснутое в смертоносных птичьих объятьях, начало стремительно возноситься ввысь. И если бы не безумная боль, разлившаяся по всему телу, гадюке впору было ликовать. С каждым мигом она становилась все выше и выше, с презрением отвергая извечный закон о том, что рожденный ползать, летать не может. Но она смогла и стремительно возносилась ввысь, и только боль во всем теле, мешала ей ликовать.
      А когда земля осталась где-то далеко внизу, когти державшие змеиное тело в стальных тисках, внезапно разжались, отпуская добычу. Резкая боль внезапно схлынула и змея вновь ощутила полет, но теперь не вверх, а вниз. И с каждой секундой полет становился стремительнее, а земля все ближе. Гадюка уже отчетливо видела камни, в которых она спешила укрыться, пока не обрушилась с небес быстрокрылая смерть. Камни приближались с катастрофической быстротой, но черная гадина была не в силах остановить стремительное падение. И она ударилась о камни, в их прохладной глубине, ее злобный разум нашел умиротворение и покой, разбросавшись по самым дальним углам убежища.
      Ошметками разлетевшихся мозгов, шлепнуло по затылку лису, только то закончившую трапезу. Рыжая плутовка, разомлевшая после обеда, и совсем было решившая отдохнуть, после столь грубого прикосновения, поменяла решение. Лисица рыжей молнией метнулась из камней и пулей понеслась по каменистой долине, к другой каменной куче, где наверняка найдет покой и отдохновение, где на голову не будет падать всякая мерзкая дрянь.
      Орлан заметил метнувшуюся из камней лисицу, проследил траекторию движения, отметил в памяти укрытие рыжей плутовки. Ему было недосуг заниматься рыжей плутовкой. Внизу, в камнях его поджидал изысканный обед. Он не желал терять его, оставив на поживу другому хищнику, ради призрачной надежды удачно поохотиться на затаившуюся в камнях рыжую тварь, хитрое и коварное существо.
      Орлан спикировал вниз, а затем, зажав в когтях безжизненно обвисшее змеиное тело, взмыл на выступ ближайшей скалы. Зажав поудобнее добычу в когтистых лапах, приступил к обеду, острым клювом отрывая здоровенные куски сочного, обильно смоченного кровью мяса, отправляя их в рот. Спустя несколько минут голод, терзавший хищную птицу, был удовлетворен. На смену голоду пришло сонное оцепенение. Опустив крылья вдоль сильного тела, большая птица смежила веки и погрузилась в чуткий сон, слыша каждый шорох. Дабы не прозевать появление единственного хищника в округе, что рискнул бы напасть на него, спящего. Так и застывал орлан на вершине скалы неподвижным изваянием, словно выточенный из камня, лишенного даже слабых признаков жизни.
      И вновь жизнь в долине замирала, словно ее и не было здесь никогда. И такое ощущение длилось часами, все то время, пока Лешка трясся в кузове ГАЗ-66, направляясь к месту службы. Позади осталось несколько перевалов настолько крутых, что невольно захватывало дух, а глаза, словно магнитом, тянуло к краю пропасти. Где-то далеко внизу несла мутные воды горная река, с диким грохотом разбиваясь о камни, пенясь и рыча. Но в вышине, не было слышно ее безумного рева, и с высоты ядовитые хлопья рыжей пены казались легкими и пушистыми.
      А машины медленно ползли в гору из последних сил. Словно хотели сказать, «Смотри человек, мы делаем все, что в наших силах, ради твоего спасения. Но сил может не хватить и тогда…А тогда смотри человек повнимательнее вниз, на пену, на реку, на камни. И думай о чем-то большом, вечном. Для чего ты, ничтожный червь оказался здесь, на вершине мира. Где на всем лежит печать тысячелетий, где властвуют ветер, да вольные птицы». И сидели они в кузове, молчаливые и подавленные, и не было слышно веселого смеха, и дружеской болтовни. Все притихли, пораженные величием и красотой раскрывшегося пред ними мира, со всей наглядностью продемонстрировавшего царям природы, всю их мелочность и ничтожность.
      Три перевала позади. Осталась в прошлом и огромная долина меж гор, с затерявшейся в глубине ее, дремучей деревушкой, словно вынырнувшей из глубины веков на поверхность бытия. Стены домишек в деревушке, слепленные из глины и соломы, не крашенные, не беленные, производили удручающее впечатление. Особенно на фоне деревень, чистеньких и опрятных, что встречались им ранее, до подъема в горы, расположенные в равнинной части Киргизии. Но если разобраться, к чему здесь эта красота, для чего людям выпендриваться друг перед другом. Все были одинаковы и по настоящему равны. И не было здесь ничего лишнего, только то, что необходимо для жизни, как и бесчисленному поколению предков, живших в этих краях.
      Уже давно не видел Лешка линий электропередач, несущих одно из главнейших благ цивилизации в дремучие места. Не было электричества, а стало быть, и телевизоров, и как Лешка предполагал, радио и газет. Люди здесь жили так, как жили их предки столетия назад, и не было им никакого дела до цивилизации, лежащей за пределами их старинного мирка. Жизнь текла ровно и неторопливо в сонном царстве, казалось выпорхнувшем из толщи веков.
      Ничто не могло поколебать сонного спокойствия. Ни пролетающие мимо машины, испускающие клубы вонючего дыма, не светловолосые и голубоглазые существа, разглядывающие их из кузова смердящего железного чудовища. Как и многие сотни лет назад, паслись в долине бесчисленные овечьи отары, табуны коней, гоготали во дворах гуси, кудахтали куры. Все было в точности так же, как и тысячи лет назад. Ничто не менялось в этом мире, да и не тянуло этих людей, спокойных и каких-то отрешенных, что-то в своей жизни менять. Тем более что возраст жителей деревни был далеко не тот, когда жаждешь перемен и радуешься им.
      Молодежь поразъехалась учиться. В город, в крупные селения, где имелись интернаты, для учеников с гор. Едва ребенку исполнялось 7 лет и наступало время учебы, он отправлялся ближайшим транспортом на равнину. Там начиналась для него новая жизнь, длиною в девять месяцев. Лишь на время летних каникул возвращались они в родную деревню, проведать своих стариков, помочь по хозяйству, и со спокойной душой вернуться обратно, в школу.
      Осенние, как и весенние каникулы, слишком скоротечны, чтобы тратить их на поездку в горы. Школяры предпочитали проводить их в интернатах, где горных деревушек, их жители были далеко не бедными, и по количеству звонкой монеты, могли заткнуть за пояс любого равнинного богатея. В горах деньги девать было некуда. Лежали они дома мертвым грузом и некоторое их количество ничуть не жалко отдать любимому чаду, дабы оно ни в чем не имело нужды в далеком городе. И родные чада пользовались возможностью, живя на полную катушку.
      Окончив школу, они продолжали обучение в училище, или в институте. По окончании их вставал выбор, остаться в городе, или вернуться в горную глушь. И почти всегда выбирался первый вариант, тем более что ко времени подобного выбора, не стесненные в средствах кавалеры, как правило, имели даму сердца, а девчонки поклонника и воздыхателя. Только неудачники возвращались обратно, не найдя себе места в большом мире. Возвращались обратно и упертые фанатики родной долины, привозя с собой семью, да непреодолимое желание что-то изменить в сонном мире. Но в окружении величественных гор, взирающих скалистыми кручами на мир, раскинувшийся у подножия, с суетящимися внизу букашками-людьми, очень быстро пропадало желание что-то менять. И все возвращалось на круги своя, и долина продолжала жить также тихо и неторопливо, как и тысячи лет назад.
      И пролетающие мимо, грохочущие металлические чудовища машины, испускающие сизые клубы ядовитого дыма, и сидящие в них голубоглазые и светловолосые парни, не могли поколебать сонного спокойствия долины, и ее жителей. Они скользили безразличными взглядами по пролетающим мимо машинам, не выпуская изо рта неизменных трубок. И дымили неторопливо, прокапчивая и без того смуглые, продубленные солнцем и ветрами, лица.
      Деревня оставалась позади, и вновь по сторонам от машины тянулись бесконечные горы, каменистые равнины, да захватывающие дух перевалы, когда нет никакого желания смотреть по сторонам, когда глаза утыкаются в пол, а в голове всего одно заветное желание, чтобы поскорее заканчивался, чертов перевал. Лишь когда очередная горная круча, с начинающейся в метре от колеса пропастью оказывалась позади, переводился дух, и обреталась способность вновь созерцать унылый окрестный пейзаж. Хотя разглядывать там было особенно нечего. Однажды взглянув на это каменистое безумие и запомнив увиденное, можно добрую сотню миль проехать, не открывая глаз, не боясь пропустить что-нибудь интересное.
      Еще несколько часов тряской дороги по бесконечным горным кручам понадобилось для того, чтобы добраться до ближайшей заставы. Здесь Лешка и попрощался с ребятами, которым надлежало ехать дальше, на расположенные вдоль линии границы, заставы. Именно здесь предстояло Лешке провести ближайшие два года, дабы отдать Родине, невесть как оказавшийся за ним, долг.

3.9. Пограничная застава «Узенгегуш»