Сано Исиро (№4) - Татуировка наложницы

Госпожа Ишитэру говорила манерно, как всякая высокородная дама:

— ...рада познакомиться с вами... Конечно, я помогу вам в расследовании любым доступным мне способом...

Ее хрипловатый голос проникал в душу Хираты подобно черному, ядовитому дыму. Ишитэру подняла веер, прикрыла нижнюю часть лица, опустила глаза и чуть склонила голову. Она пригласила Хирату сесть рядом. Он повиновался и рассеянно посмотрел на Мидори, когда та взяла у него поднос и стала с печальным видом раздавать всем закуску. Потом Хирата забыл о ней напрочь.

— Мне бы... я хотел бы знать... — пробормотал он, пытаясь собраться с духом. Духи госпожи Ишитэру обволакивали Хирату сильным горько-сладким ароматом экзотических цветов. Он с ужасом ощущал свои остриженные волосы — маскировка, спасшая ему жизнь в Нагасаки, делала его похожим больше на крестьянина, чем на самурая. — Каковы были ваши отношения с госпожой Харумэ?

— Харумэ была премилой маленькой штучкой... — Ишитэру слегка пожала плечами, и кимоно еще сильнее обнажило верхнюю часть ее налитых грудей. Хирата, с усилием переводя взгляд на лицо наложницы, почувствовал сильное томление в паху. — Но всего лишь простой крестьянкой. Вряд ли кто-то из императорской семьи... вроде меня... захотел иметь с ней что-то общее. — Ноздри Ишитэру затрепетали в высокомерном пренебрежении.

Сквозь туман возбуждения Хирате припомнились показания госпожи Шизуру.

— Значит, вы не ревновали, когда Харумэ появилась в замке и... заняла ваше место в, э-э, спальне его превосходительства?

Он тут же пожалел о своих словах. Надо было сказать «в сердце» или использовать другой подходящий эвфемизм для описания отношений госпожи Ишитэру с сёгуном. Подавленный собственной грубостью, Хирата сознавал, что весь опыт полицейской работы не может ему помочь в обсуждении интимных тем с женщинами высшего сословия. Следовало уступить допрос госпожи Ишитэру Сано! А теперь, помимо собственной воли, Хирата представлял сцену в личных покоях Цунаёси Токугавы: обнаженная госпожа Ишитэру лежит на матрасе, а на месте сёгуна сам Хирата. Его кровь вскипела от возбуждения.

На губах госпожи Ишитэру мелькнула улыбка. Неужели знает, о чем он думает? Она кротко опустила глаза.

— Разве я... простая женщина... имею право противиться выбору моего господина? Если не Харумэ, то кто-то другой заменил бы меня. — Ее безмятежное лицо чуть дрогнуло. — Ведь скоро мне исполнится двадцать девять.

— Понимаю. — Хирата знал, что в этом возрасте наложницы уходят из дворца, чтобы выйти замуж, стать придворными чиновницами или вернуться в свои семьи. Значит, Ишитэру на восемь лет старше его. Все молодые девушки, в которых он видел кандидаток в будущие супруги, показались ему скучными и непривлекательными. — Что ж, э-э... — проговорил он, стараясь нащупать линию беседы.

Служанка передала госпоже Ишитэру блюдо с сушеными вишнями. Взяв одну, она повернулась к Хирате:

— Не хотите ли отведать?

— Да, спасибо, — сказал он, благодарный за передышку.

Ишитэру медленно приоткрыла рот и протолкнула вишню внутрь кончиком пальца. Хирата охнул, проглотив ягоду целиком. Он и раньше видел, как женщины едят, стараясь не смазать помаду. Но у Ишитэру это выглядело так эротично. Ее длинные нежные пальцы, казалось, были созданы для ласк и бесстыдных прикосновений.

Хирата устыдился собственных мыслей.

— Я знаю, что вы и госпожа Харумэ не выносили друг друга.

— Замок Эдо переполнен сплетниками, которым больше нечего делать, кроме как пакостить другим, — промурлыкала женщина. Отвернувшись, она изящным движением вынула изо рта вишневую косточку.

Хирата непроизвольно подставил руку, и Ишитэру уронила косточку в его ладонь. Она была теплой и влажной от ее слюны. Он смотрел на нее с необоримым вожделением, пока не вздрогнул от громкого, настойчивого звука деревянной трещотки. Хирата поднял глаза и увидел, что театр заполнился зрителями и спектакль вот-вот начнется. Одетый во все черное человек вышел на площадку перед сценой и объявил:

— Сацума-за приветствует вас на премьере спектакля «Трагедия в Симоносэки», который поставлен по недавним реальным событиям. — Он перечислил имена чтеца, кукловодов и музыкантов и прокричал: — Тозай — так слушайте же!

Зазвучала печальная мелодия, исполняемая на самисэне. Поднялись рисованные декорации, изображающие сад. Послышался плач, и чтец заунывным голосом произнес:

— В пятый месяц второго года Гэнроку в провинциальном городе Симоносэки прекрасная слепая Окику ожидает возвращения мужа-самурая, который находится в Эдо вместе со своим господином. Сестра Офудзи утешает ее.

На сцене под аплодисменты зрителей появляются две куклы в ярких шелковых кимоно, с разрисованными деревянными лицами и длинными черными волосами. У Окику печальное красивое лицо, закрытые глаза символизируют слепоту. Голос чтеца, изображающего плач, поднимается до визгливых ноток.

— О, как я скучаю по милому Дзимбэю! Его нет слишком долго. Я умру от одиночества.

У ее сестры Офудзи бесцветное лицо с глубокими морщинами на лбу.

— Тебе посчастливилось заполучить такого чудесного мужчину, — проговорил чтец низким голосом. — Пожалей меня, ведь я одинока. — Потом он сообщил публике: — Слепая Окику не видит, что Офудзи влюблена в Дзимбэя, завидует ее счастью и желает ей зла.

Окику под аккомпанемент самисэна, флейты и барабана спела печальную песню о любви. Зрители, громко переговариваясь, напряженно ждали развязки — тишина во время спектакля не соблюдалась театралами Эдо. Хирата, все еще сжимавший в ладони вишневую косточку, заставил себя вернуться к расследованию.

— Вы знали, что госпожа Харумэ собиралась сделать себе татуировку? — спросил он.

— Я не была настолько близка с Харумэ, чтобы она поверяла мне свои секреты. — Ишитэру из-за веера одарила Хирату взглядом, скользнувшим по нему, словно теплое дыхание. — До меня дошли потрясающие слухи... Если мне достанет смелости спросить... В каком месте у Харумэ была татуировка?

Хирата сглотнул.

— Она была у нее на, э-э... — Он запнулся. Ишитэру действительно не знает, где была татуировка? И следовательно, невиновна? — Она была, э-э...

Губы госпожи Ишитэру дрогнули.

— Над промежностью! — выпалил Хирата. Стыд окатил его горячей волной. Ишитэру намеренно заставила его использовать грубое слово? Провоцирует, не теряя элегантности. Как же теперь завершить беседу? Расстроенный Хирата воззрился на сцену.

Песня Окику закончилась. На сцене появилась кукла, изображавшая коварного и красивого самурая.

— Младший брат Дзимбэя, Баннодзо, тайно влюблен в Окику и хочет овладеть ею, — пояснил чтец.

Баннодзо поманил Офудзи. Невидимая для Окику парочка составляет заговор. Сгорающая от ревности Офудзи соглашается ночью провести страстно влюбленного Баннодзо в дом. Грянула музыка. По зрительному залу прокатилась волна напряженных голосов. Хирата призвал на помощь остатки профессионализма.

— Вы бывали в комнате госпожи Харумэ до ее смерти? — спросил он.

— Было бы позором войти в комнату какой-то вульгарной крестьянки. — В глазах Ишитэру мелькнул намек.

Если она не бывала в комнате Харумэ, означает ли это, что не могла подмешать яд в тушь? Несмотря на опыт полицейской работы, Хирата смешался и утратил нить разговора, поскольку замечание госпожи Ишитэру уязвило его в самое сердце. В ее присутствии он чувствовал себя неотесанным простолюдином, ему казалось, что она отвергает его, как прежде отвергала Харумэ. Унижение лишь подогрело его желание.

На сцене появилась новая декорация: спальня с ущербной луной в окошке, символизирующая ночь. Прекрасная Окику спит, а Офудзи впускает в комнату Баннодзо. Зрители предостерегающе закричали.

Окику просыпается и садится.

— Кто здесь? — высоким испуганным голосом воскликнул чтец.

— Это я, Дзимбэй. Я вернулся из Эдо, — ответил чтец голосом Баннодзо. Потом пояснил: — Его голос очень похож на голос брата, а она так соскучилась по мужу, что поверила лжи.

Парочка дуэтом исполнила радостную песню и развязала друг у друга пояса. Одежда упала вниз, открыв у кукол пышные груди и восставший член. В этом было преимущество кукольного театра: возможность показывать сцены, слишком откровенные для живых актеров. Когда Окику и Баннодзо обнялись, дворик огласили непристойные выкрики. Бедный Хирата не находил себе места. Его мужское достоинство выпирало из-под кимоно, и он боялся, что госпожа Ишитэру или кто-то другой заметит его состояние.

— Вам приходилось когда-нибудь видеть лаковую тушечницу с именем госпожи Харумэ, написанным золотом на крышке? — сурово спросил он и затаил дыхание. Пока Офудзи подглядывала под дверью, Баннодзо лег на Окику. Под аккомпанемент ритмичной музыки, стонов чтеца и хриплых восклицаний из зала куклы изобразили половой акт. Хирата сжался, а Ишитэру безмятежно наблюдала за разворачивавшимся на сцене действом.

— Когда видишь красивую тушечницу... то делаешь естественный вывод, что она предназначена для написания писем... — Она быстро взглянула на него. — Возможно... писем любви.

Последнее слово, произнесенное шепотом, заставило Хирату поежиться. Госпожа Ишитэру поднесла руку к виску, словно собиралась поправить прядь волос. Не глядя на молодого человека, она опустила руку так, что широкий рукав ее кимоно упал ему на колени. Он затрепетал под неожиданной тяжестью материи, горло перехватило. Она сделала это случайно или намеренно? Как он должен себя вести?

Хирата попытался сконцентрироваться на том, что происходило на сцене, где уже наступило утро и внезапно вернулся муж, Дзимбэй. Офудзи, торжествуя, сообщает, что жена и брат предали его. Дзимбэй, суровый благородный самурай, предстает перед женой. Окику пытается объяснить, что с ней сыграли жестокую шутку, но честь требует мести. Дзимбэй бьет жену мечом в грудь. Офудзи умоляет его жениться на ней, клянясь в вечной любви, но Дзимбэй убегает искать своего вероломного брата.

Под прикрытием рукава рука госпожи Ишитэру переместилась на ногу Хираты и принялась легонько массировать. Хирата ощущал прикосновение, такое теплое и нежное, словно она трогала его голое тело. Он тяжело задышал и только надеялся, что зрители слишком заняты пьесой, чтобы заметить это. Лицо госпожи Ишитэру было бесстрастным, но Хирата понимал, что все ее действия тщательно продуманы.

Баннодзо на городском рынке узнает о смерти Окику. Он бросается в дом и убивает предательницу Офудзи. В этот момент появляется Дзимбэй. Под бурную музыку, крики чтеца и одобрительные вопли зала братья выхватили мечи и начали схватку. Хирата, не понимая, что происходит на сцене, чувствовал свое собственное возбуждение, возрастающее по мере того, как рука Ишитэру тайком подбиралась к низу живота. Этого не должно было произойти. Она принадлежит сёгуну, который убьет их обоих, если узнает. Хирата понимал, что должен остановить ее, но ничего не мог с собой поделать.

Палец Ишитэру коснулся кончика его члена. Хирата проглотил стон. Еще и еще раз. Потом она легонько сжала его ладонью и принялась ласкать. У Хираты бешено забилось сердце, неистовое наслаждение росло. На сцене обманутый муж, Дзимбэй, нанес брату смертельный удар. Деревянная голова Баннодзо слетела с плеч. Рука Ишитэру умело двигалась вверх-вниз, Потрясенный, Хирата стремительно продвигался к вершине наслаждения. Он забыл о расследовании убийства и больше не боялся возможных соглядатаев.

Тем временем убитый горем Дзимбэй совершил сеппуку над бездыханными телами жены, брата и свояченицы. Пьеса закончилась, зрители зааплодировали. Ишитэру убрала руку.

— Прощайте, досточтимый детектив... Это была в высшей степени интересная встреча. — Скромно потупив глаза и прикрыв лицо веером, она поклонилась. — Если вам еще понадобится моя помощь... дайте, пожалуйста, знать.

Хирата, не получивший страстно желаемого облегчения, разочарованно сглотнул. Ишитэру держалась так, будто ничего не произошло. Слишком смущенный, чтобы говорить, Хирата поднялся, пытаясь вспомнить, что ему удалось узнать во время беседы. Разве может столь желанная им женщина быть хладнокровной убийцей? Впервые за свою карьеру Хирата почувствовал, как исчезает его профессиональная объективность.

Мрачный голос чтеца произнес из-за занавеса:

— Вы только что увидели правдивую историю о том, как вероломство, запретная любовь и слепота привели к ужасной трагедии. Благодарим за внимание.

11

Трупоносы-эта положили накрытое материей тело на стол в прозекторской доктора Ито в морге Эдо. Сано и доктор Ито смотрели, как Мура снимает белое покрывало с госпожи Харумэ. Ее глаза потускнели, тело покрылось пятнами начавшегося разложения. В воздухе ощущался отвратительный, сладковатый запах гниения. На ней все еще был запачканный красный шелковый халат, кровь и рвотные массы по-прежнему покрывали лицо и спутанные волосы. Хирата добился, чтобы никто ничего не трогал. Сано, уже видевший труп, испытал лишь мимолетное отвращение, но доктор Ито казался потрясенным.

— Такая молодая, — тихо проговорил он. Как смотритель морга он обследовал бессчетное количество трупов в гораздо худшем состоянии, но жалость омрачила его лицо, отчего он будто постарел на несколько лет. — У меня была дочь. Когда-то, — бесцветным голосом сказал он.

Сано вспомнил, что младшая дочь Ито умерла от лихорадки примерно в возрасте Харумэ. А с остальными детьми он утратил связь после ареста. Сано и Мура молчали, склонив головы в знак уважения к горю друга, которое он демонстрировал так редко. Потом доктор Ито откашлялся и заговорил в обычной для себя профессиональной манере:

— Что ж, давайте посмотрим, что жертва может рассказать о своем убийстве.

Он прошелся вокруг стола, изучая труп Харумэ.

— Расширенные зрачки, сведенные судорогой мускулы, рвотная масса с кровью — симптомы, подтверждающие мой первоначальный диагноз об отравлении ядом, используемым индусами на стрелах. Но возможно, придется кое-что уточнить. Мура, будь добр, раздень ее.

Несмотря на всю свою неординарность, доктор Ито следовал обычаю оставлять мертвых эта, и Мура под руководством господина выполнял при осмотрах большую часть работы. И теперь он взял нож и срезал одежду с застывшего тела Харумэ. Темные соски и татуировка резко контрастировали с восковой бледностью трупа. Ноги были гладкими и хорошо выбритыми, кожа безупречной. Сано подумал, как неприлично вторгаться в интимный мир этой женщины, которая явно очень тщательно следила за собой.

Доктор Ито, склонившись над трупом, нахмурился.

— Тут что-то есть. — Он расстелил на животе Харумэ белую хлопчатобумажную ткань, чтобы избежать загрязняющего контакта со смертью, и прижал к нему руки, щупая и давя пальцами бесчувственную плоть.

— Что там? — спросил Сано.

— Опухоль. Это может быть вызвано ядом или каким-то отклонением от нормы. — Доктор Ито выпрямился, его лицо омрачилось, когда он встретился глазами с Сано. — За время медицинской практики у меня было много женщин-пациентов. Если я не ошибаюсь, госпожа Харумэ была беременна.

Грудь Сано сдавило тяжелое предчувствие. Беременность даст серьезный поворот делу об убийстве, что может дорого обойтись и для Сано.

В глазах доктора Ито читались тревога и понимание, но он всегда шел до конца в поисках правды.

— Вскрытие — единственный путь установить истину.

Сано глубоко вдохнул и задержал дыхание, борясь с нарастающим в душе страхом. Вскрытие, которое связывают с заморской наукой, оставалось таким же незаконным, как и во времена, когда доктор Ито был арестован. В ходе прежних расследований Сано часто рисковал изгнанием и бесчестьем ради истины. Пока что бакуфу не было известно о его причастности к запрещенной деятельности — даже самые усердные шпионы избегали морга Эдо, — но ведь удача может от него отвернуться. Он страшился подтверждения состояния Харумэ и связанных с этим опасностей. Между тем беременность представляла множество мотивов для убийства наложницы. Не выяснив истинного положения дел, он рисковал никогда не найти убийцу. И еще он никогда не бежал от правды. Обреченно вздохнув, он сказал доктору:

— Хорошо. Приступайте.

По кивку хозяина Мура достал из шкафа длинный тонкий нож. Доктор Ито убрал ткань с живота госпожи Харумэ и провел над телом несколько линий.

— Сделай разрез здесь и здесь.

Мура осторожно вонзил острое лезвие в мертвое тело, сделав длинный горизонтальный надрез под пупком, затем два коротких перпендикулярных на его концах. Разведя в стороны лоскуты кожи и плоти, он открыл розовые внутренности.

— Вынь их, — приказал доктор Ито.

Резкий запах фекалий ударил в нос, когда Мура отрезал кишки и положил их на поднос. От тошноты у Сано подвело живот, его обволокла нечистая аура духовного загрязнения. Он присутствовал при нескольких вскрытиях и каждый раз ощущал душевную и физическую слабость. В пустоте, возникшей в теле госпожи Харумэ, он увидел мясистый орган грушевидной формы размером с человеческий кулак. От него отходили две тонкие изогнутые трубки, концы которых раскрывались двумя волокнистыми образованиями, напоминавшими морские актинии, и соединялись с двумя же похожими на виноградины мешочками.

— Органы жизни, — пояснил доктор Ито.

Стыд усилил неловкость Сано. Какое право имеет он, посторонний мужчина, смотреть на самые интимные части тела мертвой женщины? Однако растущее любопытство заставило его внимательно наблюдать за тем, как Мура вскрывает лоно Харумэ. Внутри находилось вместилище из тонкой, покрытой пеной пленки. Там, похожий на голую розовую саламандру, свернувшись, лежал нерожденный младенец размером не больше пальца Сано.

— Итак, вы правы, — сказал Сано. — Она была беременна.

По сравнению с большой головой тельце ребенка казалось крошечным. Глаза представляли собой черные точки на едва оформившемся лице, кисти и ступни походили на лапки, приделанные к маленьким конечностям. Кожу покрывали нитеобразные красные сосуды, протянутые вдоль тонких костей. Перевитый шнурок соединял пупок с внутренней поверхностью лона. Крошечный хвостик чуть выдавался из миниатюрного крестца. Глядя на явленное чудо, Сано ощутил необоримый трепет. Что за сверхъестественное явление — сотворение жизни! Он подумал о Рэйко. Будет ли удачной их потревоженная женитьба, и будут ли у них дети, которые выживут, чего не суждено было этому ребенку? Его надежды казались столь же хрупкими, как этот мертвый младенец. Но профессиональные и политические проблемы быстро вытеснили мысли Сано о семье.

Госпожа Харумэ умерла, потому что убийца хотел уничтожить ребенка? Ревность могла толкнуть на это госпожу Ишитэру или лейтенанта Кусиду, соперницу и отвергнутого поклонника. Впрочем, существовал и еще один, более зловещий мотив.

— Вы можете определить пол ребенка? — спросил Сано.

Кончиком металлического щупа Мура развернул младенца и осмотрел промежность — крошечный бутон между ног.

— Ему всего около трех месяцев. Слишком рано говорить, мальчик это или девочка.

Неопределенность не уменьшила тревогу Сано. Мертвый ребенок мог быть долгожданным наследником сёгуна. Кто-то мог убить госпожу Харумэ, стремясь прервать преемственность режима Токугавы. Этот сценарий был чреват серьезной опасностью для Сано. Если только не...

— Сёгун мог зачать ребенка? — озвучил сомнения Сано доктор Ито. — Ведь сексуальные предпочтения его превосходительства хорошо известны.

— В дневнике госпожи Харумэ упоминается тайная связь, — заметил Сано и изложил суть соответствующей записи. — Отцом может быть ее любовник... если они не ограничивали свои отношения тем, что описала Харумэ. Возможно, я смогу выяснить это уже сегодня, после визита к господину Сигэру Мияги.

— Желаю вам удачи, Сано-сан. — На лице доктора Ито отразилась надежда, которая жила и в Сано. Ставки растут, расследование омрачено смертельной угрозой. Если ребенок от другого мужчины, Сано в безопасности. Но если он от сёгуна, то убийство госпожи Харумэ становится государственной изменой: не просто убийством наложницы, а умерщвлением плоти и крови Цунаёси Токугавы, преступление, карающееся казнью. И если Сано не сумеет представить изменника правосудию, он сам может быть наказан смертью.

12

По улицам Нихонбаси двигалась процессия из солдат и слуг — в одеждах с гербом семьи Сано в виде летящего золотого журавля, — сопровождавших черный паланкин, на дверях которого блестел тот же символ. Внутри устланных подушками носилок сидела Рэйко, напряженная и взволнованная. Она не замечала колоритных видов торговой части Эдо. Нарушение приказов мужа наверняка обернется разводом и позором для всего клана Уэда. И тем не менее она полна решимости продолжать свое собственное расследование. Она должна доказать свои способности и себе, и Сано. А чтобы получить необходимую информацию, следует задействовать все возможности.

Под верхним слоем общества Эдо действовала невидимая сеть, состоявшая из жен, дочерей, родственниц, служанок, наложниц и других женщин, связанных с могущественными самурайскими кланами. Они собирали информацию не менее эффективно, чем мэцукэ — шпионы полиции Токугавы, — и передавали ее из уст в уста. Рэйко и сама являлась звеном этой неорганизованной, но действенной сети. Будучи дочерью судьи, она частенько обменивала информацию из зала суда на новости извне. Этим утром она узнала, что Сано выявил двух подозреваемых в убийстве — лейтенанта Кусиду и госпожу Ишитэру. Общественная традиция не допускала встречи с незнакомыми людьми без предварительного представления общими знакомыми, к тому же Рэйко боялась вызвать гнев Сано, связавшись с ними напрямую. Но сила женской информационной сети заключалась именно в способности обходить такого рода преграды.

Процессия миновала центральный продуктовый рынок с его торговцами, стоящими у лавок, заваленных редькой, луком, чесноком, имбирным корнем и разной зеленью. При воспоминании о прошлом Рэйко улыбнулась. В двенадцать лет она начала тайком убегать из отцовского дома в поисках приключений. Одевшись мальчиком, спрятав волосы под шляпой, с мечами на поясе она смешивалась с толпой самураев, заполнявших улицы Эдо. Однажды на этом рынке она наткнулась на двух рёнинов, которые грабили фруктовый лоток и избивали беспомощного торговца.

— Стоять! — крикнула Рэйко, выхватывая меч.

Воры захохотали.

— Иди возьми нас, парень, — кривлялись они, обнажив оружие.

Когда Рэйко сделала выпад и нанесла первые удары, их веселье сменилось сначала удивлением, затем яростью. Клинки зло зазвенели об ее мечи. Лавочники разбежались, проходившие мимо самураи с готовностью вступили в завязавшуюся свару. Рэйко испугалась. Она не собиралась затевать коллективную драку. Но ощущение первой настоящей схватки было потрясающим. Во время боя чей-то локоть угодил ей в лицо, и она выплюнула осколок зуба. Потом прибыла полиция, разоружила буянов, отходила их дубинками, связала и отправила в тюрьму. Один из досинов схватил Рэйко. Она стала вырываться и потеряла шляпу. По плечам рассыпались длинные волосы.

— Барышня Рэйко! — воскликнул досин.

Это был знакомый, который частенько болтал с Рэйко, бывая по делам в доме судьи. Поэтому Рэйко оказалась не в тюрьме вместе с другими хулиганами, а на коленях в зале суда своего отца.

Судья Уэда пристально смотрел на нее со своего возвышения.

— Что все это означает, дочь?

Заикаясь от страха, Рэйко поведала о случившемся.

Лицо отца осталось суровым, но горделивая улыбка чуть тронула его губы.

— Я приговариваю тебя к одному месяцу домашнего ареста. — Это был обычный приговор для задиристых самураев, когда их действия не повлекли жертв. — А потом найду тебе более подходящий способ приложения энергии.

С тех пор судья позволял ей наблюдать за судебными процессами, оговорив, что она будет держаться подальше от улицы. Сломанный зуб хоть и смущал, но был боевой наградой Рэйко, символом ее храбрости, независимости и неприятия несправедливости. Теперь, проплывая в паланкине мимо лавок с разноцветными вывесками, она ощущала такое же возбуждение, что и во время той давней схватки. Может, ей и не хватает детективного опыта, но чутье подсказывает, что она нашла верное применение своим способностям.

— Стойте! — скомандовала она эскорту.

Процессия остановилась, Рэйко вылезла из паланкина и быстро пошла вниз по улице. Сопровождающие старались не отстать, но Рэйко вскоре потеряла их в толпе, состоявшей в основном из женщин, напоминающих своими веселыми кимоно стайки щебечущих птиц. Здесь в магазинах продавались различные снадобья и украшения, косметика и парфюмерия, парики и веера. Немногочисленные мужчины были владельцами лавок, служащими магазинов и сопровождающими дам. Рэйко скользнула за синюю дверную занавеску «Сосэки», популярного магазина мазей.

Комната для показа товаров — с зарешеченным окном и открытыми световыми люками в потолке — была увешана полками, заставлена шкафами и ларями со всевозможными парфюмерными средствами: лечебными бальзамами, маслами и красками для волос, мылом, пудрой, а также гребнями и разнообразными губками. Клерки обслуживали посетительниц. Рэйко сняла обувь у входа и двинулась по заполненным покупательницами проходам к витрине с маслами для ванн.

Служащий принимал заказ у женщины лет тридцати пяти — сорока в синем кимоно дзёро — наряде второстепенной дворцовой чиновницы. Невероятно тощая, с поднятыми вверх волосами, она властно потребовала:

— Я возьму по десять бутылочек масла с ароматом сосны, жасмина, гардении, миндаля и апельсина.

Клерк записал заказ. Окликнув служанок, дзёро собралась уходить, и тут к ней подошла Рэйко.

— Доброе утро, кузина Эри-сан, — сказала она, кланяясь.

Это была дальняя родственница по материнской линии, некогда состоявшая в наложницах прежнего сёгуна, Иэмицу. Теперь Эри руководила поставками товаров для личных нужд женской половины замка, а значит, являлась незначительной по рангу служащей, которую Сано наверняка поставит в самый конец списка свидетелей. Но Рэйко знала, что Эри в Эдо была еще и средоточием придворных сплетен. Через служанок Рэйко выяснила, что она в «Сосэки», и собиралась воспользоваться знаниями своей кузины. И все же обратилась она к Эри с большой осторожностью.

— Не могла бы я переговорить с вами? — После смерти матери клан Уэда не часто контактировал с семьей Эри. Положение Эри еще больше изолировало ее, и Рэйко опасалась, что та может недолюбливать свою родственницу, которая моложе, красивее и успешнее в замужестве, чем она.

Однако Эри обрадовалась, увидев Рэйко.

— Рэйко-тян! Как давно мы не виделись. Ты была совсем маленькой, когда мы встречались в последний раз, а теперь ты уже взрослая. Да еще замужем! — Некогда красавица, Эри утратила свою былую свежесть. Возраст проглядывал в седых корнях крашеных волос, в костлявости лица, но теплота ее глаз и улыбки осталась прежней. Когда Эри смотрела на кого-то, вспомнила Рэйко, возникало особое ощущение, словно никто другой ее больше не интересует. Несомненно, именно этим она очаровала своего господина... и этим же заставляет людей выкладывать секреты. — Пойдем куда-нибудь, где можно поговорить с глазу на глаз, — предложила Эри.

Вскоре они с удобством расположились в задней комнате магазина с саке, сушеными фруктами и пирожными, которые им поднес хозяин. Поскольку высокородные дамы не могли посещать общественные чайные или питаться у лотков с едой, многие магазины в этом районе предоставляли посетительницам возможность закусить и отдохнуть. Эти комнаты, куда мужчины не допускались, часто служили местом обмена сплетнями. Сквозь бумажные стены Рэйко видела силуэты других женщин, слышала их болтовню и смех.

— Ну рассказывай, что у тебя новенького, — поторопила Эри, наливая себе и Рэйко подогретый напиток.

Рэйко поведала кузине о своей свадьбе, о полученных подарках и меблировке нового дома. Она едва не проболталась о своих проблемах с Сано, подивившись способности Эри вытягивать информацию. Какой прекрасный детектив мог бы из нее получиться! Но Рэйко не собиралась уходить, рассказав больше, чем узнав.

— Я очень интересуюсь убийством госпожи Харумэ, — сказала она, откусывая кусочек сушеного абрикоса. — Что вам о нем известно?

Прихлебывая из чашки, Эри заколебалась.

— Твой муж расследует это убийство, не так ли? — Она насторожилась и теперь вела себя сдержанно, и Рэйко почувствовала, что Эри вообще не доверяет мужчинам, а в особенности бакуфу. — Это он подослал тебя ко мне?

— Нет, — созналась Рэйко. — Он приказал мне держаться подальше от расследования. Он не знает, что я здесь, и раз — гневается, если узнает. Но я хочу разгадать эту тайну. Хочу доказать, что женщина может быть таким же хорошим детективом, как и мужчина. Вы мне поможете?

В глазах Эри вспыхнул озорной огонек. Она кивнула и протянула руку.

— Только сначала пообещай, что будешь рассказывать мне все о делах своего мужа.

— Договорились. — Рэйко подавила в себе чувство вины. Все честно: за информацию, которая ей необходима, надо платить. И разве Сано, отказавшись от ее помощи, не заслужил, чтобы о его делах узнала каждая женщина в Эдо? Хотя воспоминание о том, как страстно ей хотелось быть с ним, заставило сердце забиться быстрее, Рэйко решительно кивнула и сообщила новости, добытые у служанок, подслушавших разговоры детективов Сано во время уборки в казармах: — Сегодня муж встречается с лейтенантом Кусидой и госпожой Ишитэру. Могли они отравить Харумэ?

— Женщины в Больших Внутренних Покоях заключают пари, что это сделал кто-то из них, — сказала Эри, — причем большинство склоняется в пользу госпожи Ишитэру.

— Это почему?

Эри печально усмехнулась.

— Наложницы и фрейлины молоды. Романтичны. Наивны. Положение отвергнутого ухажера трогает их добрые сердца. Они не понимают, что мужчина может любить женщину так же сильно, как Кусида госпожу Харумэ, и одновременно настолько ее ненавидеть, чтобы убить.

— Но должны же быть улики, которые заставили других женщин считать виноватым Кусиду?

— Ого, ты говоришь, как полицейский офицер, Рэйко-тян. Твой муж сглупил, не приняв твоей помощи, — рассмеялась Эри. — Что ж, я расскажу тебе кое-что, чего он, вероятно, не знает, да и не узнает. За день до того, как лейтенанта Кусиду отстранили от службы, один охранник застал его в комнате госпожи Харумэ. Он копался в шкафу, где она хранила нижнее белье. Кусида явно собирался его украсть.