Богатая белая стерва

      Гениально? Может быть. Миллионы людей всю свою жизнь работают на паршивых работах, экономят, сводят концы с концами, платят за квартиру, платят налоги, сидят на диетах, смотрят телевизор, и прочее, но мысль, что надо бы организовать музыкальную группу никогда не приходит им в голову. Стало быть, действительно гениально.
      Фукс говорит — А сколько нам нужно для этого народу? Эй, слушай, а певец нам нужен?
      Что он хорошо умеет — так это действовать людям на нервы. Я сказал ему, раздраженно — Сперва давай составим группу. Используем твои способности бас-гитариста. Нужны барабанщик и ведущая гитара. И, может быть, саксофон.
      Он говорит — Эй, а саксофон-то зачем?
      Я сделал серьезное лицо, многозначительно поднял указательный палец, и сказал — А спецэффекты?
      Он понятия не имел, о чем я. Тем не менее Фукс, глядя на мой указательный палец, торжественно покивал. Старина Фукс.
      Я сделал себе яичницу. Фукс присоединился ко мне в кухне. Есть у него еще одна неприятная черта — он все время путается под ногами.
      Он говорит — Ну, хорошо, ты знаешь кого-нибудь?
      Я поставил тарелку на стол и вооружился вилкой. Очень люблю яичницу, и когда я ем, не желаю, чтоб меня часто и суетно прерывали. Разговор за едой следует вести медленно и лениво, со множеством пауз — чтобы можно было жевать задумчиво, проглатывать со знанием дела, и переваривать со значением. Я не ответил Фуксу.
      Но Фукса не удержать. Он продолжил, типа — Хорошо, я знаю одного парня. Он из Гарлема. Паркер. Его зовут Паркер. Большой такой ухарь. Может барабанить сутками. Это все, чем он занимается целыми днями. Было время, он барабанил в метро, пока не стали гонять.
      И я сказал — Хорошо. Найди его. Можешь?
      Фукс говорит — Ну дак! Мой двоюродный брат его знает. Надо, [непеч. ], ему позвонить прямо сейчас.
      Я говорю — Эй, эй, не спеши, брат. Было бы лучше, если бы мы нашли сперва гитариста.
      Фукс вдруг просветляется и говорит — Никого не знаю, брат. Гитариста найдешь ты. Раскидай по городу листовки, брат, или помести [непеч. ] объявление в [непеч. ] газете, брат. Кстати, брат, что именно мы будем играть, какую музыку?
      Я положил вилку. Я ухмыляюсь как безумный, но на Фукса ничего не действует. Тогда я ему говорю — А тебе-то что, брат? Ты играй на своем басе. Я скажу тебе, какие ноты когда играть.
      Он крепко подумал и в конце концов сказал — [непеч. ], наверное ты прав, мужик. Мне это никогда не приходило в голову, [непеч.]. Я все могу играть. Блюзы, и все что угодно. Что мне сказать моему двоюродному брату?
      Скажи ему, что будем играть рок, джаз и блюзы.
      Ну да? Все это будем играть?
      Да.
      Паркер-барабанщик обнаружен был три дня спустя. Мы взяли напрокат… Хорошо, это я взял напрокат… В общем, дешевую репетиционную студию в огромном бывшем индустриальном здании, принадлежавшем кому-то, кого звали Уайтфилд, или что-то в этом роде. Ну, ладно — не очень дешевая она была. Но в пределах разумного. И провели мы пробную репетицию.
      Для человека, стучавшего в четыре пластмассовых ведра в метро, Паркер был неплох. Но моим задумкам он не очень соответствовал. Моя задача была — улучшить и утончить. Самый утонченный аспект игры на барабане в метро — грохотать громче, чем поезда. На поверхности этого мало. Всякие туристы и даже популярные музыканты думают, что этого достаточно. На самом деле нет. Я показал Паркеру кое-какие приемы. В конце концов я сыграл ему на рояле увертюру к «Летучему Голландцу», в моем собственном переложении. Увертюра не сильно его впечатлила, но все-таки он начал больше обращать внимание на музыку и в конце концов сообразил, что темп может меняться, и не один раз, во время исполнения опуса. Я объяснил ему про джаз. Он не понял. Я объяснил еще раз. Он старался. И снова старался. И в конце концов стало звучать неплохо.
      Мы условились встретиться в следующее воскресенье, в полдень. Я обещал найти к тому времени гитариста.
      КОНЕЦ ЦИТАТЫ
 

VII.

      В следующую пятницу у Юджина был ангажемент в модном ресторане, где он подменял иногда постоянного пианиста — тот заболел и, по словам Юджина в поспешной дневниковой записи, «помер бы к свиньям, если бы парамедики не приехали быстро и не вогнали бы ему в вену что-то, что нейтрализовало или сбалансировало то, что он вогнал себе в вену до этого». Был один из тех странных дней в марте, когда погода в Нью-Йорке готовится и раннеапрельской буре, включает обогрев на какое-то время, путая метеорологов и деревья. Было семьдесят градусов в тени по Фаренгейту, и не было ветра. Огромные окна ресторана — стеклянные стены, на самом деле — открыты были настежь. Акустика отвратительная. Менеджер заведения огорошил Юджина с самого начала, запретив поднимать массивную верхнюю крышку кабинетного рояля. Юджин сел на рояльную скамейку и некоторое время просто сидел, дуясь на менеджера. Делу это не помогло. Поправив манжеты, распрямив спину, вдохнув глубоко, Юджин очень свободно сыграл первые несколько тактов «Апассионаты», что и привело менеджера обратно к роялю.
      — Тихая музыка, друг мой, — сказал он с яростным восточноевропейским акцентом. — Ресторан. Люди едят. Играть тихо. Окей?
      И он ушел.
      Униженный и злой, Юджин прекратил игру. К небрежным бездумным оскорблениям привыкаешь, но стенка, отделяющая тебя от аудитории, не всегда выдерживает удары, ее можно пробить, и начинаешь ты в конце концов обижаться, особенно если ты изначально в плохом настроении, и не успел приготовиться, и у тебя нет на примете гитариста, который мог бы гарантировать успех твоей группе.
      За столом рядом с роялем помещалась колоритная пара — маленькая индийская женщина и большой рыжий очкастый парень в корпорационном костюме, чьи комментарии действовали на его подругу странно — время от времени она издавала стеснительные смешки. Впечатление было, что у нее нет чувства юмора и она просто изображает веселие — из вежливости. А парень, наверное, какой-нибудь менеджер из нижнего эшелона.
      В конце концов девушка его поднялась и ушла искать туалет. Рыжий встал во весь немалый рост, потянулся, зевнул, и шагнул на подиум.
      — Не возражаете, если я задам вам личный вопрос? — спросил он, делая серьезное лицо. Юджин кивнул. — Так… — рыжий подумал, — у вашей герлфренд — большие сиськи?
      Слово герлфренд почему-то далось ему с трудом.
      — Не знаю, — ответил Юджин, наклоняя голову и изучая неровный узор на дешевом галстуке молодого менеджера. — Я почти никогда на них не смотрю.
      — Понял, — сказал парень. — Воистину, я не виню тебя, о спутник. Твои предпочтения твоими и останутся. А это правда был Бетховен? То, что ты играл только что?
      — Да, — ответил Юджин, раздражаясь.
      — Ладненько. Ну-с, так. Я не утверждаю, что разбираюсь в… как бы это определить… в симфонической музыке — а может, ты предпочитаешь называть такую музыку оркестровой? — но в любом случае, на прошлой неделе я смотрел по телевизору «Кольцо Нибелунгов», Вагнера… — он сделал большие глаза и заговорщически поднял брови, — ну знаешь, из Мета? Смотрел подряд. Не мог, прямо-таки, оторваться от экрана. Бетховен мне знаком потому, что моя бедная дорогая тетушка давала мне уроки, когда я был всего лишь младенцем. Но если бы вам, друг мой, захотелось бы осведомиться у меня, кто и когда написал такую-то оперу или такой-то концерт, я не смог бы ответить, поскольку…
      Когда же он оставит меня в покое, уныло подумал Юджин. И что за претенциозная фразеология? Чего он кривляется?
      — Тебе нравится «Кольцо»? — спросил рыжий.
      Точного ответа на этот вопрос у Юджина, если честно, не было.
      — Нравится, — сказал он.
      — Можешь что-нибудь сыграть, из «Кольца»?
      — Думаю, что могу. А что?
      — Вот! — сказал парень, но не в смысле «вот видишь!», а в библейском ключе, как говорится в Писании, например — «И, вот, некоторые из книжников сказали сами себе, Он богохульствует». — Не совсем я похож на некоторых инфернальных подонков, к которым исполнитель подлизываться вынужден в сием прелестном заведении, не так ли? Скромно попросил я тебя, и, из уважения к твоему умению, о исполнитель, кое умение удивляет степенью немалой, как понимаю я, я не предлагаю тебе денег. Да, именно так. Я ничего не собираюсь класть в этот твой… мутный аквариум на крышке рояля. Если хочешь — сыграй. А нет — так бренчи джаз, не обижусь.
      Чаевые составляли немалую часть выручки, поэтому Юджин даже расстроился слегка.
      — Хорошо, — сказал он. — Буду бренчать джаз.
      — Дело твое, — сказал рыжий. — А только я бы действительно… хотел бы послушать Вагнера. Прямо сейчас. Это скрасило бы мне тоскливый вечер и принесло бы мне радость и необходимое утешение. Но чу! Кто-то идет.
      Юджин понял, наконец-то, что рыжий слегка пьян.
      Чопорная дама среднего возраста материализовалась рядом с роялем и сказала,
      — Простите, — рыжему.
      Он неодобрительно на нее посмотрел, поправил очки, и чуть отодвинулся в сторону. Положа ладони на крышку рояля, дама наклонилась к Юджину. Рыжий тут же прилип глазами к ее ягодицам и, после короткого осмотра, презрительно пожал плечами.
      — Мой муж очень робок, — сказала она с официальной любезностью, чуть улыбнувшись.
      Ее показное добродушие пришлось Юджину совершенно не по вкусу.
      — Не могли бы вы сыграть «Летний Ветер»? Специально для моего мужа?
      Она положила пятидолларовую купюру в аквариум.
      — Думается мне, — сказал рыжий строго, — что вам необходимо делать вашему досточтимому супругу минет время от времени. И в самом деле, это излечило бы его от излишней робости, да и в любом случае это лучше, чем заставлять честных музыкантов исполнять всякую гадость, которая явно не является частью их обычного репертуара. Стыдитесь.
      Юджин нервно провел пальцем по басовым клавишам, не нажимая. В воздухе запахло тревогой и беспорядками.
      — Вы негодяй, — сообщила рыжему женщина.
      — Можете и мне сделать минет, это даже лучше, — предложил услужливо рыжий. — Готовы ли вы к такому обороту дел, о злая фея судеб? Обвиты плотные губы вокруг куполы страстной, и пальцы мягкие ласкают нежно яйца. Эй, грядешь куда, о прекраснейшая из прекрасных?
      Она ушла надменной походкой. У Юджина появилось предчувствие, что эта вечерняя смена в данном заведении станет для него последней.
      — Это было лишним, — заметил он. — К тому же, ты не сказал ей, почему это будет «даже лучше». Неужто тебя не учили в твоей школе предпринимателей, что некоторые вещи нельзя говорить публично, сколько бы в них не было правды?
      — Ты не представляешь, каким глупостям учат нынче в школе предпринимателей, — сказал рыжий. — Не заводи меня, я до утра не остановлюсь.
      — Ты любишь поговорить, не так ли?
      — Свобода слова, — заметил рыжий.
      Юджин выпрямился, поправил манжеты, и начал играть «Летний Ветер», импровизируя гармонию. Рыжий уходить отказывался, и вдруг начал смеяться.
      — Да перестань ты, — сказал он. — Это не твое, мужик. Не умеешь ты импровизировать. Ты другим силен, о доблестный.
      Юджин проигнорировал замечание и лихо вошел в следующий куплет, расцветив аккомпанемент. Рыжий опять засмеялся. Подошел менеджер.
      — Извините меня, сэр, — сказал он рыжему авторитетным голосом. — Вам следует сейчас же уйти.
      — Не думаю, — ответил рыжий с пресыщенной томностью в голосе, разглядывая менеджера критически, но не зло. — Ты да я, мы оба знаем, что в глубине души своей ты находишь меня привлекательным и желаешь страстно, чтобы я остался. Не сопротивляйся желанию, признайся себе, о невежественный.
      — Сэр.
      Рыжий сделал строгое лицо и сунул руки в карманы.
      — Сэр, — сказал менеджер безапелляционным тоном. — Пожалуйста, покиньте помещение.
      — Не могу, — объяснил рыжий комически холодным тоном. — Эта стареющая сварливая матрона, коя, я уверен, все еще чарует, несмотря на жировые отложения и морщины, она — крепкий орешек. Нет, нет, сэр. Подумайте. Она только что грозила сделать мне минет. Терпеть не могу, когда такое случается — она ведь совершенно не в моем вкусе. Но она непременно последует за мной, если я сейчас выйду. Ты ведь знаешь, какие бывают женщины. А может и не знаешь. В любом случае, я подожду, пока уйдет она. Так безопаснее.
      — Так. Это твой друг? — спросил менеджер, поворачиваясь к Юджину.
      Юджин поступил бы разумно, отделив себя от развивающихся событий. К начинающейся баталии он не имел отношения. У него был свой номер, который он здесь исполнял, и за который ему платили. Отведи глаза. Извинись. Отрицай. Все что угодно.
      — Да, — сказал Юджин, начав неожиданно играть «Лесные звуки». — Он мой друг. Это, наверное, нехорошо?
      У каждого художника имеется порог отвращения, особенно когда туго с деньгами.
      — Вот, это уже лучше, — сказал рыжий, имея в виду музыку, а затем, повернувшись к менеджеру, добавил, — Вот, послушай, что человек играет. Ужасно здорово. Правда?
      Но менеджер не впечатлился.
      Фирменные вагнеровские лейтмотивы заполнили помещение. Юджин почувствовал ветерок вдохновения. Пальцы его заскользили вверх и вниз по клавиатуре. Неожиданно он скрестил руки, и, наращивая аккомпанемент левой рукой в верхних регистрах, он потянулся к басам и сыграл главную тему Зигфрида с такой небесной ясностью, что даже сам удивился. Глаза рыжего широко открылись. Посетители один за другим повернули головы к роялю. Появился вышибала.
      Был он большой, плотный мужчина, и одет он был в такой же дешевый костюм, как рыжий. Сочетание бесстрастного, замершего лица с низким хриплым голосом говорило о том, что, возможно, он иногда, в компании, употребляет кокаин. Он был бы хорош в роли главного жреца в «Аиде», подумал Юджин. И чуть было не сказал это вслух, но вдруг заметил, что рыжий снимает очки и прячет их очень тщательно в нагрудный карман пиджака.
      — Сэр, — сказал вышибала монотонно. — Вам следует уйти.
      — Тварь непокорная, в четверг пойдешь смирнехонько ты в церковь, — пробормотал рыжий перед тем как веско объявить, щурясь на вышибалу, — Зрение мое — не то, что было в молодости, но все же я до сих пор различаю… а? что?… ага! — формы! Я различаю формы.
      — Сэр, — сказал вышибала, протягивая руку, чтобы схватить рыжего за локоть.

VIII.

      Ему не часто приходилось применять силу. Телосложение его служило предупреждением желающим вести себя безответственно в его присутствии.
      На рыжего эта особенность вышибалы не произвела никакого впечатления. Помимо этого, молодой конторский работник видимо не очень любил, когда вышибалы его лапали. Он отступил в сторону, и рука вышибалы не достала до его локтя. Вышибала понял, что сейчас ему придется применить силу. Удивленно, медленно он повернулся к рыжему. В этот момент возмутитель спокойствия пнул его в пах.
      Вышибала крякнул на весь ресторан, зарычал, завыл, и даже захныкал, все это одновременно, согнувшись пополам. Рыжий ударил его ногой в лицо. Несколько брызг хлынувшей крови попали на клавиши верхних октав. Юджин был уже на ногах. Схватив аквариум, он перевернул его над скамейкой и поставил обратно на крышку. Рыжий стремительным жестом сорвал аквариум с крышки и разбил его об голову вышибалы. Юджин в это время заталкивал купюры в карманы.
      Огромный вышибала лежал на полу, на боку. Некоторые из наблюдавших за сценой устремились к выходу, некоторые повынимали сотовые телефоны, чтобы звонить в полицию. Окно позади Юджина, от пола до потолка, темнело пригласительно. Решившись, он прыгнул в него, чуть подвернув ногу, поскольку тротуар оказался на несколько дюймов ниже, чем он рассчитывал. Рыжий приземлился рядом почти одновременно с Юджином.
      — Вот, — сказал Рыжий. — Смотри. Лексингтон. — Он указал направление рукой. — Поймаем такси. Вперед, волочи [непеч.].
      Они побежали.
      — Можно было просто повернуть за угол, — сказал Юджин, тяжело дыша.
      — Не в этом районе, — огрызнулся рыжий.
      И был прав.
      Светофор только что переключился, и стадо свободных такси пошло волной вниз по Лексингтон, ища клиентов. Рыжий поднял руку. Они забрались в машину и таксист влился снова в автомобильную волну, и в этот момент две полицейские машины, ревя сиренами, промчались по поперечной улице сзади.
      — Извини, мужик, — сказал рыжий.
      — А с девушкой что будешь делать?
      — Она уже большая. Созрел плод ветреный восточной грации. Она найдет дорогу домой, не консультируясь со мною в отношении маршрута. Помимо этого, не стоит мне с нею видеться доле. Последнее время она жутко мне досаждала. Ну, не важно. Так под каким же именем живешь ты на свете, добрый рыцарь, то есть, маэстро? Как тебя зовут, шеф?
      Юджин помедлил, но все-таки сказал, — Юджин.
      — А меня Джульен.
      Он протянул руку. Юджин снова помедлил, но в конце концов пожал руку.
      — Слушай, мужик, — сказал он. — Я из-за тебя потерял очень неплохое место.
      — Эй, — Джульен пожал плечами. — Я ведь не обязывал тебя говорить менеджеру, что я твой друг, не так ли.
      — Не знаю, зачем я это сделал.
      — А он тебе не нравится.
      — Кто?
      — Менеджер.
      — Менеджеры никому не нравятся.
      — Не хочешь ли ты мне сказать, что зарабатываешь себе на жизнь, играя пошлые песенки в мещанских ресторанах?
      — В основном в барах. Когда мне это позволяют.
      — А, [непеч. ], — извиняющимся тоном сказал Джульен. — Ну тогда прости меня, мужик. Я просто… хмм… — Он покачал головой, будто только что понял всю глубину случившегося. — Да, я очень виноват перед тобой.
      — Ты вышибале нос сломал.
      — Не думаю. Пару зубов выбил, правда. Ничего, придет в себя. Его наверное прямо сейчас уже везут в лечебницу. Ну, может не прямо сейчас, но в очень скором времени он будет как новый, уверяю тебя. Могло быть хуже. Этот дурак просто напрашивался, чтоб ему колено дислоцировали. Знаешь, когда сдвигаешь человеку чашечку, это навсегда. Починить нельзя. Он счастливчик, ему очень повезло.
      Он снова покачал головой, на этот раз поражаясь огромному количеству удачливости, выпадающему на долю дураков. Юджин засмеялся. Джульен вытащил очки и надел их, возвращаясь в прежнее свое состояние — менеджер нижнего эшелона, возможно с Верхнего Вест Сайда.
      — Ты всегда так?…
      — Всегда ли я склонен вести себя эксцентрично в публичных заведениях? О, не знаю, — протянул Джульен, вальяжничая. — Я был в настроении, скорее всего. Может, твоя музыка меня вдохновила. Да, именно она, скорее всего.
      — Не следовало быть таким… э…
      — Непримиримым?
      — Жестоким. С вышибалой.
      — Еще как следовало. Ты что, шутишь?
      — Зачем?
      — Ну что мне тебе на это сказать, Юджин. Как у большинства белых, у меня стеклянная челюсть. Мне нельзя допускать, чтобы меня ударили. Мне необходимо давать негодяям понять, с кем они имеют дело — быстро и решительно, пока они не пришли в себя. Ты что! Слушайте, маэстро, а нельзя ли… что бы мне такое сделать, чтобы компенсировать… потерю вами вашего места в заведении? Перспективы у меня не очень солнечные, но, вот, Юлианус Магнус может быть полезен друзьям своим очень многим, хоть это и не бросается сразу в глаза. В общем, так — что я могу для тебя сделать? И могу ли?
      — Можешь. Найди мне ведущего гитариста, — сказал Юджин сварливым тоном. — У меня послезавтра репетиция.
      Это заявление слегка удивило Джульена. Выдержав паузу, позволив себе мысленно переключить скорость, он сказал:
      — Эй, — чуть стыдливо, и не обычным своим игривым тоном. — Я играю. Немного, но играю. На гитаре.
      — Не устраивает. Мне нужен кто-нибудь, кто играет много.
      Джульен издал смешок — стыдливый.
      — А ты дай мне возможность себя показать, — сказал он — неожиданно аристократическим тоном. Невозможно было определить, шутит он или нет. — А? Может, я тебе подойду. — Его брови быстро заходили вверх-вниз.
      Юджину нечего было терять. Он дал Джульену адрес зала. Из такси он вышел у Юнион Сквера. Джульен поехал дальше.
 

ИЗ ДНЕВНИКА ЮДЖИНА

      Утром я проснулся с головной болью. Надел халат и потащился в кухню делать кофе. Фукс сидел за столом, изучая компьютерный каталог. Фукс без ума от компьютерных игр. Рядом с апельсиновым соком стояло на столе портативное радио, крича хриплым голосом Джонни Би:
 
I put on a jacket like Don Quixote's,
And still she passed me by and wouldn't take no notice,
So I pushed her in the face and I said, «Hello?
How's your big fat Mamma and Daddy-o?»
She says, «Pretty boy, I hear your sneakers squeakin'.
Show me whatcha got if you don' min' mah peekin'.»
 
      Я выключил радио. Фукс поднял голову и говорит — Ну, нашел кого-то?
      Я посмотрел на часы. Одиннадцать тридцать.
      Я сказал, что нашел.
      Он говорит — Не [непеч. ]?
      Я сказал ему, что нашел человека, который уверяет, что умеет играть. Я сказал — это выясниться в течении дня, врет он или нет.
      Фукс, великий эксперт, сказал важно — Надеюсь, он достаточно хорош.
      Я объяснил ему, что на самом деле большой разницы нет — хорош ли, плох ли.
      Кофемолка работала плохо. Это всегда раздражает. Фукс несколько раз повторил — А? А? Ха? — чтобы привлечь мое внимание. Я пожал плечами. Я сказал ему, что главное — попадать в тональность. Если парень умеет попасть иногда в тональность, все будет хорошо.
      Фукс ушел в гостиную обиженный. Я активизировал кофейник. Ляп, ляп — закапали кофейные капли. Вернувшись в гостиную, я обнаружил Фукса, пьющего мой апельсиновый сок. Я спросил его, почему за два месяца он ни разу не пополнил запасы сока.
      Он говорит — Извиняюсь, мужик. Завтра куплю.
      Ты всегда это говоришь.
      Слушай, а этот ниггер — он симпатичный?
      С каких это пор тебя стала интересовать внешность коллег?
      Я серьезно, Джин.
      Фукс любит говорить рассудительным тоном, неприятно напоминая мне меня самого.
      Он говорит — Нам нужен симпатичный ниггер. Ведущий гитарист должен выглядеть. Это хорошая рыночная стратегия. Несовершеннолетние телки, им нужен кто-нибудь, чтобы выглядел горячим — подумай, мужик.
      Я сказал ему, что гитарист — мальчик белый.
      Возмущение Фукса было так велико, что он пролил сок на стол и себе на халат.
      Он говорит — Эй, мужик, я с хонки играть не буду.
      Я налил себе кофе и сел. Фукс посмотрел на меня враждебно и принялся вытирать стол своим халатом.
      Он говорит — Ты слышал, что я сказал?
      Типа, да. Ты с хонки играть не будешь.
      Так что же?
      Так ничего же.
      [непеч.]. Что ты надумал, Джин?
      Я говорю — Слушай, Фукс, если мы собираемся зарабатывать на жизнь, и, я думаю, это одна из наших целей, не так ли, нам необходим по крайней мере один хонки. Рыночная стратегия, как ты только что отметил, требует такого подхода.
      Отвращению Фукса не было предела.
      Он говорит — [непеч.].
      Я говорю — У тебя есть выбор.
      По правде сказать, мне было все равно, кто они — остальные члены группы. Гвоздь программы все равно — я сам. Остальные просто попутчики. В музыкальных делах нужно смотреть фактам в лицо. Справедливость, конечно, торжествует — я не собирался брать себе больше, чем остальные, если деньги вдруг появятся.
      Фукс говорит — Я не играю, мужик.
      Иногда он бывает ужасно упрям.
      Тогда я говорю — Слушай. Я говорю — Я хочу, чтобы мы выглядели профессионально, а не как банда пацанов из черного гетто, торчащих от своего исполнения.
      Он обозвал меня дураком, но, по правде говоря, выбора у него не было. Бас-гитаристы — их много, они в хороший день не стоят больше, чем десять центов за дюжину.
      КОНЕЦ ЦИТАТЫ
 

IX.

      Погода была прекрасная, лужи сверкали на солнце, а здание было похоже на прошитую ядрами крепость. Огромные белые буквы на стене вестибюля, «Уайтфилд», навели Юджина на какие-то смутные воспоминания, но ему было не до этого.
      В помещении пахло пролитым пивом, потом и пылью. Фукс подключил свою бас-гиатру к усилителю. Юджин проверил усилитель, попробовал клавиатуру, и хлопнул Фукса по плечу.
      — Просветлись, — сказал он. — Великие дела не за горами.
      Паркер вошел плетущейся походкой — большой, толстый, немногословный как всегда, поглаживая персональные барабанные палочки, и Фукс поприветствовал его:
      — Эй, брат.
      — Эй. Гитариста нашли?
      — Да, ага, — сказал Фукс мрачно. — Спроси Джина. Нашел какого-то [непеч. ] хонки, мужик. Не нравится мне это, мужик.
      Вместо ответа Паркер залез на стул и ударил в барабан.
      — Надеюсь, он будет вести себя прилично, мужик, — добавил Фукс.
      С гибсоном в кожаном чехле на плече — как двустволка охотника — бумажная чашка кофе в руке, Джульен вошел величественно, стремительно, безжалостно, в облаке яростного напускного добродушия — в момент, когда Юджин начал бояться, что он не придет.
      — Добрый день, господа, — сказал Джульен с узконаправленной веселостью. — Вижу, что немного опоздал. Нижайше прошу меня простить и сказать мне, что я должен совершить, дабы исправить оплошность.
      Фукс отвел глаза, удивленный и еще более расстроенный, чем прежде. Паркер поднял голову и брови и ухмыльнулся. Ухмылка тот час же пропала.
      — Какие новости, друзья? Что делать нам? К чему готовы мы? — вопросил Джульен. Баритон его грохнул, размножился, отлетел от поверхностей инструментов. — Ну-с, посмотрим. Так. Вот здесь я подключу Мою Жемчужину Кастильских Ночей, если, конечно, никто не возразит мне гласно. А? Возражений нет. Хорошо. Зовут меня Джульен.
      Он косо посмотрел на Фукса.
      — Ага, — сказал Фукс.
      — На самом деле, — объяснил Юджин, — этого парня зовут Фукс-басист, а не Ага. А который вон там в углу, большой такой жлоб, неприветливый — так он Паркер.
      Джульен приблизился к Паркеру и протянул ему руку. Последовало рукопожатие. Джульен переместился к Фуксу. Не поворачиваясь к нему, Фукс сказал,
      — Да, хорошо.
      — Следует пожать хонки руку, — наставительно сказал Джульен. — У меня, конечно, веснушки на лице, но это еще не повод меня игнорировать. Ближним следует быть благожелательными по отношению друг другу. Так сказано в справочнике.
      — Каком справочнике? — неприязненно спросил Фукс.
      — В Библии, конечно же.
      Еще немного подождав, чтобы сохранить лицо, Фукс пожал Джульену руку.
      Некоторое время они настраивались. Затем Юджин, сидя за клавиатурой, махнул рукой и сказал:
      — Ля-бемоль, четыре четверти. Остальные аккорды — си-бемоль минор, до-минор-семерка, и ми-бемоль-шесть. Вот так…
      Он сыграл мелодию, объявляя каждый аккорд вслух.
      — Паркер, — сказал он.
      — Да.
      — Стучи мудро, а не дико.
      — Ладно.
      — Фукс?
      — Ну?
      — Сечешь?
      — Секу.
      — Джульен?
      Вскоре выяснилось, что Джульен не имеет понятия, где на его гитаре находится ля-бемоль. Чтобы спасти ситуацию, Юджину пришлось дать ему быстрый урок, который сопровождался презрительным хмыканьем Фукса. Паркер смотрел и ничего не говорил. Джульен знал, оказалось, немалое количество аккордов, и перебирал струны неплохо. После примерно десяти минут ошибок и нереализованных амбиций, он понял, как именно следует играть то, что хотел играть Юджин. Опус сыграли четыре раза, а затем Юджин объявил пятиминутный перерыв. Джульен выключил усилитель и стал тренироваться тихо в углу, прислушиваясь к струнам. Юджин развлекался, играя немецкую песенку тридцатых годов двадцатого века. В его дневнике комментарии по поводу немецкой музыки той эпохи нестандартны и слегка бестактны по отношению ко многим.
      В конце концов Джульен перестал бренчать и начал слушать. Паркер тоже, вроде бы, прислушивался к тому, что играет Юджин. Фукс ерзал и ерзал на своем стуле.
      Четыре часа спустя свежесозданная группа проголосовала за поход в реднековый бар напротив. У Юджина вечером был ангажемент, и долго он торчать в баре не собирался.
      — Ангажемент? Думаю, что ты против того, чтобы я составил тебе компанию, — предположил Джульен, ухмыляясь в свое пиво.
      — Одного раза мне хватило, — сказал Юджин.
      — Эй, — Фукс повернулся к Джульену. — Уши у тебя смешные очень, мужик.
      И в самом деле уши у Джульена были маленькие и чуть вогнутые.
      — Ты моего [непеч. ] не видел, — сказал Джульен.
      Немыслимое свершилось — Паркер засмеялся. Юджин не знал, что Паркер умеет смеяться. Смех его звучал искренне и приятно, почти музыкально.
      Фукс надулся и слез со стула. Джульен положил руку на плечо Фукса и без усилий водворил его обратно на стул.
      — А ну-ка я тебе кое-что скажу, дружок, — сказал он медленно и ровно, и театральные ноты исчезли из его голоса, а калифорнийский его акцент вдруг проявился очень отчетливо — и слегка зловеще. — Слушай, чадо. Хорошо? Будешь слушать? Слушай. Я, может, не великий гитарист. Может, я вообще не гитарист. Но, видишь ли, это в данный момент не важно.
      — Ай! — запротестовал Фукс, потирая плечо. — Ты держи свои руки при себе, мужик.
      — Спроси меня, почему это не важно.
      — Ай… [непеч. ]… Хорошо. Почему? Ай!
      — Потому что, — сказал Джульен веско, усиливая хватку на плече Фукса, — Юджин не просто ведет шоу, Юджин и есть — шоу.
      Он выдержал паузу, чтобы до Фукса дошло. И не только до Фукса.
      В этом рыжем что-то было, больше, чем казалось на первый взгляд. Хвалил ли он Юджина в этот момент, или просто льстил ему — какая разница. Юджина не часто хвалили, и льстили ему тоже не часто, особенно в собственном его окружении, за одним исключением, а она была слишком молода и глупа, чтобы воспринимать ее всерьез.
      Совершенно не важно, объяснил Джульен, станут ли в результате напряженной тренировки и упрямого стремления к совершенствованию — станут ли Фукс и он, Джульен, достаточно умелыми, чтобы производить впечатление профессионалов. Не имеет значения, насколько духовно удовлетворительны и общественно полезны будут их вклады, Фукса и Джульена, в музыкальную историю мира в будущем. Абсолютно несущественно — достигнут ли они, Фукс и Джульен, благодаря помощи Юджина, известности в этой области человеческой деятельности, смогут ли они занять место среди любимых и почитаемых публикой музыкантов.