О кораблях и людях, о далеких странах

      Ребята что-то бормочут в ответ. А юнга в спецовке громко говорит:
      - Ты чего стоишь, будто в штаны наделал?
      Ребята смеются. Руди, продолжая улыбаться, медленно подходит к ним и оглядывается, ища свободный конец.
      - Вот, держи мой! - говорит Франц.
      Руди протягивает ему руку.
      - Руди меня зовут.
      - Здорово! У нас еще нет ни одного Руди. - И Франц оборачивается к юнге в спецовке. - Мне нужно выйти...
      - Только не пропадай там: нам еще три новых узла надо выучить.
      Франц уходит.
      Руди становится рядом с Кудельком и берет конец в руки. Ему кажется, что он физически ощущает обращенные на него взгляды, и все это только от чувства неловкости, от которого начинают бегать мурашки по спине. Пальцы его торопливо завязывают узлы, а глаза тем временем потихоньку косятся на туго натянутый конец соседа. Куделек тоже завязывает узел. У него маленькие, коричневые от загара руки. Под ногтями - траурные полоски.
      - Живо, живо! - покрикивает юнга.
      Руди облегченно вздыхает, заметив, что ребята кругом снова громко затараторили, вскоре стало так же шумно, как до его прихода. Медленно, очень медленно он осваивается. Еще дома он учился вязать морские узлы и ничего не забыл. Плоский, например, над которым все ребята сейчас мучатся, он завязывает с закрытыми глазами. Руди так и кажется, что он слышит, как отец ворчит: "Пальцы сами должны видеть конец! Глаза на море для другого нужны. Нас на паруснике мокрыми канатами стегали, когда мы что-нибудь не так делали. После четвертого удара кожа лопалась!"
      Когда отец рассказывал про жизнь на море, он всегда глядел в окно вдаль, может быть, на темные облака в небе или на Эльбу, протекавшую поблизости от маленького домика и мчавшую свои воды на север - к далеким морям и океанам. И глаза у отца при этом делались большие-большие! Руди уж знал: надо сидеть тихо и ждать до тех пор, пока отец не вздохнет глубоко. Вот тогда можно попросить его: "Расскажи, пап, что у вас там в Калькутте было!" или: "А тебе не страшно было в Бискайском, когда..." И отец принимался рассказывать. Громкий ворчливый голос его делался тихим, совсем другим, чем обычно, мягким и задушевным. Так они сидели допоздна, пока мать не приходила домой от господ со стирки: "Опять ты мальчонке голову морочишь! Знаешь ведь, что дома помощник нужен. Сам ведь зарабатываешь раз-два да обчелся, и болезнь тебя ломает..." Иной раз, когда она поутру будила Руди, глаза у нее были красные...
      - Не получается - спроси! - раздается за спиной Руди голос юнги.
      Парень вздрагивает от неожиданности и только теперь снова слышит шумные голоса ребят.
      - Получается! - говорит он и быстро вяжет плоский узел. - Так?
      - Ты что... учился? - спрашивает Куделек.
      Руди гордо отвечает:
      - Мой отец плавал...
      - Ты здесь вставай, рядом со мной! - предлагает Куделек и протягивает руку. - Долговязый до перерыва не покажется. Я знаю... Я со вчерашнего дня с ним рядом.
      Не прошло и нескольких минут, как они разговорились.
      Руди уже преодолел свою неловкость и чувствует, что ребята приняли его в свой круг. Только иногда кто-нибудь взглянет на него, и Руди слышит, как они после этого начинают шептаться. Он знает - это они оценивают его. Но он не одинок: он ведь уже знаком с Кудельком.
      - Ты откуда родом-то? - спрашивает парень с певучим, мягким голосом, просовывая под балку, на которой закреплены концы, круглую детскую голову.
      - Из Мейсена.
      - А я из Ризы! - обрадовавшись, говорит паренек, и розовое его личико так и сияет. - Значит, мы из одних мест, почти соседи. Меня зовут Гейнц Шене, но здесь меня кличут "Сосунком".
      Раздаются смешки. Руди застенчиво улыбается и протягивает Гейнцу руку. Тот рад.
      - Они тут дразнят меня всегда. Ну, а теперь я не один ты ведь земляк мой!
      Руди снова заговаривает с Кудельком. Гейнц немного обиженно возвращается на свое место и достает из кармана кусок булки. Когда он жует, лицо его кажется еще круглей.
      - А почему твой отец против-то был? - спрашивает Руди своего нового друга - Куделька.
      - Против морского дела он ничего не имел. Но вот, что я хочу в моряки, - этого он никак понять не мог. Магазин у нас свой - в этом вся и загвоздка.
      Немного погодя он добавляет:
      - Но мне неохота было. Всю-то жизнь за прилавком стоять и всегда быть вежливым: "Пожалуйста, мадам! Конечно, конечно... мы можем обменять товар... Этот гарнитур мы особенно рекомендуем! Прошу убедиться - двойная вставка..." Три месяца я терпел, а потом плюнул. Отец меня сам выгнал. По-настоящему, взял и выгнал! Понимаешь?
      - И отодрал, да?
      - Нет, выгнал из дому, лишил наследства. Магазин теперь достанется нашей Лютте. Правда, ей только одиннадцать лет, но, когда она подрастет, уже наверняка лучше будет разбираться в дамских гарнитурах, чем я.
      - И он отпустил тебя в моряки, да?
      - Сказал: сам выбирай, либо останешься здесь и будешь учиться на приказчика, тогда тебе в свое время и магазин достанется, или иди в моряки - тогда я тебе и подписку дам, но кроме нее - ничего.
      - И ты согласился? - шепчет Руди.
      - А как же я иначе сюда бы попал? Без подписки родителей не принимают.
      Руди смотрит на своего друга с изумлением. Потом отворачивается, завязывает плоский узел и думает про себя: "Во как, у них свой настоящий магазин! А он все равно сюда приехал. Здорово!" Он восхищен Кудельком.
      - Значит, тебе потом так ничего и не достанется от родителей?
      Куделек удивленно смотрит на него.
      - Ты моего отца не знаешь. Упрямая у него башка.
      - Ну, у тебя тоже.
      Репродуктор в углу начинает гудеть, щелкает, верещит, и вдруг раздается свисток и сиплая команда: "Убрать рабочее место!"
      Все сразу бросают концы.
      - Живо! Подобрать мусор под ногами! - Юнга в синей спецовке указывает на пол. - После сигнала можете отправляться в кубрик! - говорит он и уходит.
      Сосунок ползает по полу и сдувает мусор, приговаривая:
      - Грязь должна всюду поровну лежать!
      В дверях показывается Франц.
      - Как раз вовремя пришел! - говорит он, засунув руки в карманы, и подходит к Кудельку. - Вы что, собираетесь тут сигнала дожидаться?
      - Не знаю я, как остальные, - отвечает Куделек.
      - Трусишь, вот и все! - презрительно бросает Франц. Подумаешь, через две-три минуты все равно дадут сигнал.
      - Эх, была не была! - слышится во многих углах, и ребята плетутся к дверям.
      Пройдя длинный коридор и поднявшись на палубу, Франц останавливается и поднимает руку:
      - Полундра! Справа по носу Медуза!
      Кое-кто собрался было юркнуть обратно, но толстый боцман с жидкими рыжими волосами уже заметил ватагу.
      Медленно, словно крадучись, он подходит и настороженно спрашивает:
      - Откуда изволят пожаловать господа? - Он стоит, скрестив толстые руки на разрисованной татуировкой груди.
      - Мы... мы думали... - бормочет кто-то из ребят.
      - На нижнюю палубу! Марш-марш!
      Руди так и вздрагивает. Лицо боцмана исказилось, он стал похож на какое-то чудовище.
      Ребята несутся во весь дух. Задыхаясь, Руди спрашивает своего друга:
      - Что случилось?
      - Не понимаешь?
      - Ни бум-бум!
      - Внимание! - слышится тявкающий голос боцмана.
      Вся ватага оборачивается. Ребята, встав по стойке "смирно", вытягивают руки по швам.
      - Господа изволили запамятовать, что никто не смеет покинуть до сигнала рабочее место. А чтобы память у вас стала покрепче, придется вам кое-что запомнить, хорошенько запомнить.
      Ребята замерли.
      - На нижнюю палубу бе-е-е-гом!
      Гремя башмаками, вся ватага мчится по трапу.
      - Вот ведь собака какая! - задыхаясь шепчет Руди.
      Боцман подгоняет отстающих пинками.
      - Что я такое сделал? - возмущается Гейнц Шене.
      - Хэ-хэ! За то и бью, что ты ничего не делаешь...
      На темной нижней палубе ребята выстраиваются.
      - Ша-а-гом марш! - командует боцман.
      Ребята топают по деревянному настилу так, что только грохот раздается.
      - Ко-о-о-лени сгибай!
      Ребята шагают на согнутых коленях.
      Боцман стоит рядом с трапом и ухмыляется. В зубах его зияет черная дыра.
      - Господа, прошу запевать!
      Один из юнг падает. Остальные смеются. Кто-то затягивает, и все подхватывают:
      Марш вперед, не зная страха.
      Ждет по-о-о-беда впереди!
      Понемногу с лиц исчезает упрямое выражение. Начинают болеть ноги. Еще никто не заставлял их маршировать с согнутыми коленями. Колонна растягивается. Каждый раз, проходя мимо трапа, Руди смотрит на боцмана. Он стоит, скрестив руки на груди, и ухмыляется.
      - Так! Приставить ногу! На сегодня хватит! Я вас научу еще! Хэ-хэ! Научу!.. Становись!
      Ребята становятся в шеренгу.
      - На верхнюю палубу - шагом марш!
      Ноги ноют, но, собрав последние силенки, все бросаются вверх по трапу.
      Насвистывая себе под нос какую-то песенку, боцман шагает следом.
      4
      Корабли бороздят море уже много тысяч лет. А оно все такое же безбрежное и бездонное, как в давние времена, и все так же веют над ним ветры. Они вздымают к небу целые горы воды, срывают с гребней брызжущую пену и швыряют ее снова к подножию волн. Прибой грохочет у прибрежных скал, грызет и пожирает берега. Но человек смел, и корабли его поныне рассекают морские волны, и теперь, как и встарь, в штормовые ночи не спят на берегу бледные испуганные жены.
      Не те уже стали корабли - теперь это стальные великаны с мощными гребными винтами, но море все так же дико и непокорно: за тысячи лет его так и не удалось обуздать. И поэтому моряку надо быть сильным, крепким, смелым, ему надо хорошо знать свое дело.
      До сих пор по морям плавают и другие корабли, с большими белыми парусами, и нет такого моряка, сердце которого оставалось бы спокойным при встрече с красавцем парусником. Плавание на этих гордых парусниках - высшая школа морского дела. На них будущие корабельные офицеры обучаются навигации, здесь их учат водить корабли по морям, здесь их учат приказывать. Поэтому так дорого стоит учение в таких школах, и матросам остается лишь провожать завистливыми взглядами сверкающие на солнце паруса.
      В тихих затонах иной раз можно увидеть и другой корабль - старый и трухлявый. Бури, штили и годы превратили его в калеку. Светлые паруса давно проданы с торгов, как ненужные тряпки. К небу тянутся оголенные мачты, черные борта обросли под водой толстой коростой ракушек.
      Мощные канаты притянули старый корабль к берегу. Это начальные школы морского дела. Тут учат повиноваться. И плата за учение невелика.
      На носу одного из таких кораблей белеют буквы "Пассат". Глядя на эту старую развалину, не поверишь, что и ее воющие штормовые ветры мчали некогда по морям, что этот старый форштевень разрезал во время бно грохочущие волны. И пусть с утра до ночи на ней раздаются командные свистки, поднимаются на мачте разноцветные вымпелы, пусть бегает и взбирается на реи сотня юнг, - сам корабль мертв.
      И все-таки ребята счастливы. Под ногами палуба, в воздухе - дыхание гавани, дыхание моря. Где-то совсем рядом белые паруса, штормы, приключения. А у этих юношей особая жажда всего неведомого.
      Первые книги, которые им довелось прочитать, первые увиденные ими фильмы были полны выстрелов, разрывов гранат, грохота войны. С ранних лет они шагали за развевающимися знаменами, распевая дикие песни. Они росли под гром фанфар и солдатских оркестров, под топот подкованных сапог и барабанный бой. И в ребячьих сердцах зрела тоска по иной жизни. Они рвались в другой мир, в мир приключений.
      Но в школах и на строевых занятиях юнгфолька их давно и накрепко выучили повиноваться. И все мечты о белокрылых парусниках так и останутся мечтами.
      Их корабль черен и стар. И над дверью, ведущей к жилой палубе, начертано угловатыми готическими буквами:
      ПОВИНОВЕНИЕ - ОСНОВА ДИСЦИПЛИНЫ
      С удивлением знакомится Руди с новым для него миром. Все здесь странно: крики боцманов, резкие свистки, вечная спешка. И ребята здесь все чужие, кроме, пожалуй, Куделька. Первый день на корабле Руди делает только то, что делают другие. Он думает: "Они все лучше меня знают, как поступать. Я один такой неловкий".
      Накануне вечером он долго не мог заснуть. Куделек тоже все ворочался с боку на бок. А один раз он даже подошел к койке Руди и спросил:
      - Спишь?
      - Нет... Не хочется.
      - Мне тоже, - сказал Куделек и долго молчал, опершись локтями о край койки.
      Потом он вдруг выпалил:
      - Эх, была бы наша Лютта здесь! С ней в темноте так здорово всякие истории рассказывать! - Голос его звучал совсем мягко.
      - Моя сестра уже совсем большая, - сказал Руди.Скоро замуж выйдет. - Повернувшись на другой бок, он добавил: Посмотрим, что-то завтра будет!
      Всю ночь он слушал, как отбивали склянки.
      Сирена завыла в шесть утра. Звук ее так громок, резок и противен, что юнги соскакивают с коек точно ошпаренные. Следом за другими Руди бежит к умывальнику.
      Посреди маленького узкого помещения стоит длинное узкое корыто. Шестеро ребят не отходят от ручного насоса - воду для мытья качают из реки, из Везера. Вода солоноватая, и мыло почти не мылится.
      В дверях показывается длинный боцман Иогансен. Первым под руку ему попадает Франц. Боцман стаскивает с парня через голову рубашку, приговаривая:
      - Мыться надо лучше - вот и не будет у тебя угрей. Вся спина запаршивела.
      Франц краснеет и принимается за мытье, но, как только боцман проходит дальше, ворчит:
      - Я прыщи свои знаю - они от мытья не проходят, - ухмыляясь, он первым исчезает в спальной.
      - Ну и трепач! - говорит Куделек Руди.
      Раздается команда "драить палубу". Тот же насос снова идет в ход. Руди, вооружившись шваброй, шагает в первой шеренге уборщиков. Он тщательно следит за тем, чтобы не отстать от товарищей, и отчаянно скребет совершенно чистую палубу.
      По доскам тянутся три белые полосы - это следы чистки зубов. В три шеренги стояли здесь ребята. Сплевывать белую пену разрешалось только себе под ноги. Темно-синие брюки Руди - подарок ко дню конфирмации - намокли до пояса. Юнгам с деревянными ведрами доставляет огромное удовольствие окатить водой весь ряд драильщиков. То и дело они кричат: "Полундра!" Руди злится и решает взять на следующий день не швабру, а ведро.
      Точно в восемь - поверка. По стойке "смирно" ребята выстроились на еще не просохшей верхней палубе. Боцманы тоже здесь. Капитан-воспитатель Вельксанде произносит речь. Руди почти такой же высокой, как Франц, и стоит на правом фланге. Он уставился на капитана, боясь пропустить хоть слово.
      - ...Народ мореходов... на нас возложена огромная ответственность... Служба моряка - самая почетная служба. Когда вы покинете гавань... - рявкает капитан с мостика. Он одет во все белое. Фуражка кругла как тарелка. Китель туго обтягивает брюшко. - Мы из вас сделаем крепких парней... Ваши предки викинги открыли Америку!
      Руди смотрит капитану прямо в рот, а он, словно черная дыра на красном обрюзгшем лице. Крышка дыры то захлопывается, то снова открывается. Под конец Руди видит только эту дыру, очертания которой все время изменяются.
      Руди не может сдержаться и начинает хихикать, когда из дыры вырываются слова о викингах. "Викинг в подтяжках и с брюшком", - думает он.
      Но вот перед шеренгами появляются боцманы. У них в руках списки.
      Куделек, который тоже стоит в первой шеренге, но левее, так как он меньше ростом, оборачивается к своему другу, указывает пальцем на него, потом на себя и кивает в сторону боцмана. Руди пожимает плечами - он ведь не знает, удастся ли ему попасть с Куделькой в одну группу,
      Ребята рассматривают боцманов: длинного Иогансена, толстого, немного сгорбленного Медузу с жидкими волосами и рядом с ним - Глотку с черными густыми бровями.
      Глотка стоит и грызет ногти.
      - Что ж, господа, - говорит Медуза, - начнем, пожалуй!
      По алфавиту выкрикивают фамилии. Около 30 ребят составляют одну группу. Руди и Куделек попадают в последнюю. Гейц Шене, Сосунок и Эрвин Шульце с выступающими зубами, - тоже в последней группе, и руководит ими боцман Глотка.
      - А Франц? - спрашивает Руди.
      Куделек показывает на группу, перед которой стоит Медуза.
      - Тебе нравится Франц? - спрашивает он.
      - Не знаю я... он какой-то... - отвечает Руди краснея.
      - Задавала он. - Больше Куделек ничего не говорит.
      Глотка, широко расставив ноги, стоит перед воспитанниками. Некоторое время боцман продолжает грызть ногти, но вдруг, как бы испугавшись, отдергивает пальцы и складывает руки на животе. Однако и теперь он не знает, что делать с ними. В конце концов боцман опускает руки и прячет их за спину. Ему явно не по себе - нужно рассказать ребятам о жизни на корабле, о значении чувства товарищества и многом другом. Но Глотка не мастер произносить речи.
      Ребята не многое понимают в словах боцмана, но на всякий случай притихли, будто почувствовав, как туго приходится воспитателю. Тот делает мрачное лицо - брови образуют одну прямую жирную черту над глазами - и продолжает так, будто бранит кого-то. Под конец он и впрямь разражается бранью:
      - А кто не будет повиноваться, того... в порошок сотру! Поняли?
      - Так точно! - хором орут ребята.
      - За мной! - гаркает боцман и шагает к помещению, где будут происходить занятия.
      Ребятам приходится отступать до самого фальшборта.
      Боцман Медуза расхаживает крупными шагами перед фронтом своей группы. Его ребята разуваются: он осматривает их, стараясь обнаружить грязные ноги и рваные носки. Руди машет рукой Францу, который занят тем, что вытирает носком грязь между пальцами. Франц ухмыляется.
      Щербатый боцман подступает к одному из юнг своей группы и трясет его за руку. У парня как-то странно перекашивается лицо, будто у него дух захватило.
      Руди не может дальше идти - Медуза загородил ему дорогу: он что-то записывает в толстый блокнот. Ребята напирают сзади на Руди.
      Медуза оборачивается - что-то вроде улыбки появляется на его лице, и он отходит в сторону. Руди делается жутко от этой улыбки. Ни за что он не хотел бы попасть в группу Медузы.
      Перед классным помещением уже собралась группа боцмана Иогансена. Ребята стоят полукругом около своего воспитателя. У него очень низкий голос.
      Как только боцман Глотка открывает дверь, ребята ватагой врываются в класс. Они чуть не дерутся из-за мест.
      Кудельку удается одним из первых завоевать выскобленную добела деревянную скамью, и он нетерпеливо машет Руди.
      - Сюда, сюда! - кричит он.
      Но тут окрик боцмана прекращает всякую возню. При одном звуке этого голоса ребята пригибаются.
      - Может быть, господа имеют желание заняться немного гимнастикой ?
      "Господа" не имеют такого желания. Они сидят на скамьях молча и на всякий случай вытянувшись.
      Боцман подходит к большому шкафу в стене и достает оттуда черный ящик.
      Руди оглядывается. На стенах классной и дверцах шкафов рядом с огромной доской, на которой прикреплены самые хитроумные узлы, какие себе только можно представить, висят карты и таблицы.
      Руди всегда гордился тем, что его отцу, когда собирались знакомые моряки, удавалось завязать наибольшее число самых невероятных узлов. Отец умел даже плести циновки, но то, что висит здесь, на этой доске, превосходит все до сих пор виденное.
      Глотка открывает ящик и ставит на стол компас.
      - Компас служит для ориентировки в открытом море, - начинает он занятие.
      Все замечают, что голос боцмана вдруг изменился: чувствуется, что он знает весь урок наизусть.
      Ребята слушают затаив дыхание. Руди некоторое время даже не думает ни о чем постороннем. Но понемногу его внимание снова привлекают большие таблицы со странными цветными знаками на них, с чертежами якорей, цепей, шлюпок и многое другое, чего он никогда не видел. Кусок каната, подвешенный в стеклянном ящичке, просто завораживает его. "Манила" - написано жирным шрифтом на дощечке сверху.
      Руди не может справиться со своими беспокойными мыслями. Они унеслись через моря и океаны в Южно-Китайское море, к большому острову Лусон.
      Руди видит корабль, несущийся под полными парусами, раздуваемыми попутным юго-западным муссоном. Сгущаются темные тучи - предвестник приближающегося тайфуна, и Руди чувствует, как корабль стонет и вздрагивает под ногами. Громадные волны перекатываются через палубу. Но на корабле сильный и смелый штурман. Его имя Руди Роттер, и матросы любят и уважают его - в самом трудном положении Руди найдет выход. Нелегко сейчас стоять за штурвалом. Матросы не в силах управлять им, и Руди сам встает за руль. Налетает новый шквал. Руди хочется крикнуть: "Держитесь крепче!" Но шквальный ветер уже подхватил грот...
      Нет, нет, это вовсе не шквальный ветер, это твердая рука боцмана схватила Руди за шиворот точно железными клещами. До настоящего Руди, а не того, что только что стоял за рулем, вдруг доносится гогот ребят, затем голос самого боцмана, настоящий, а не тот, что монотонно бубнил об этой черной штучке...
      - Раскис, дубина?! Я тут объясняю про компас, а ты...
      Руди проводит рукой по глазам и пытается вывернуться из клещей. Боцман отпускает его. Руди стыдно - он покашливает и краснеет до ушей. Затем пялит глаза на стол и на белую розу ветров, слегка покачивающуюся в прозрачной, как вода, жидкости.
      Боцман спокойно продолжает урок, будто ничего и не произошло.
      Руди внимательно слушает и даже не перешептывается с Куделькой. Когда Руди вызывают, чтобы он повторил урок, он отвечает так бойко, что боцман даже не ворчит. На завтра задают выучить наизусть все тридцать два румба розы ветров.
      Почти без перерыва продолжаются занятия. Ребята слышат о вещах, о которых до сих пор не имели ни малейшего представления. Отбарабанив заученный урок, боцман садится на край стола и рассказывает. Тогда-то все оживает и делается интересным. Ребята задают вопрос за вопросом.
      Боцман Глотка все повторяет: "Руками - не кради, а глаза пусть будут самыми ловкими воришками".
      В маленьком помещении душно. Хотя иллюминаторы открыты, боцман то и дело отирает пот с лица. До обеденного перерыва еще час. Ребята проголодались, внимание их рассеивается. Но предстоит еще познакомиться со званиями и фамилиями лиц начальствующего состава судна, с вахтенным распорядком и перечнем всех дозволенных и запрещенных на борту поступков,
      - Эй, ты! Ты - с лохматой башкой! Повтори, что я сказал!
      Куделек встает.
      - На борту немецкого учебного корабля "Пассат" строго запрещается курить. Нарушение влечет за собой исключение из списков личного состава. - Видно, что Куделек безмерно горд своим лихим ответом.
      - Глядите у меня! - говорит боцман, обходя стол и приближаясь к скамьям. - Поймаю с сигаретой - убью! Поняли?
      - Так точно! - в один голос орут ребята. Это "так точно" они уже раз пять разучивали и сейчас кричат улыбаясь.
      Через открытые иллюминаторы сюда, в классную, порой доносится басок боцмана Иогансена, а то и дружный смех ребят его группы, которые возятся на палубе с огромной якорной цепью.
      - Так, а теперь мы повторим фамилии начальствующего состава нашего учебного судна.
      Головы почти одновременно опускаются, как будто все вдруг чтото уронили под парту. Руди мысленна повторяет фамилии боцманов. Он запомнил всех, но не смеет просить слова.
      - Ответь ты! Тебя я имею в виду, толстоморденький!
      Гейнц Шене встает. Он весь так и пылает от жары и волнения. Ясным звонким голосом он отчеканивает имена так, как учил боцман.
      - Командир учебного корабля "Пассат" - капитан Вельксанде.
      - Господин капитан, - поправляет недовольный боцман.
      - Господин капитан Вельксанде. Первую группу ведет боцман Хеннигс. Вторую группу - господин боцман...тут он задумывается на минутку, - ...господин боцман Иогансен, а третью группу - боцман...
      - Господин боцман! - рявкает вдруг Глотка.
      Гейнц Шене вздрагивает. Глубокая морщина пересекает его лоб. Нервным движением он приглаживает свой ежик:
      - ...Господин боцман... господин боцм-а-а-ан...
      - Ну, как же меня-то зовут? - спрашивает его боцман, и голос его звучит совсем не громко, почти ласково - гнев его уже улетучился. Он говорит с Гейнцем точно отец родной.
      А тот опустил голову и силится вспомнить. Вдруг складка со лба исчезает, круглая мордочка блестит будто само солнышко.
      - Господин боцман Глотка! - торжествующе выкрикивает Сосунок.
      На секунду воцаряется мертвая тишина. Ребята затаили дыхание. Первым не выдерживает Куделек и прыскает, остальные за ним.
      - Лечь! - орет боцман Глотка. Это единственное, что приходит ему сейчас в голову. - Лечь! Встать!.. Лечь! Встать!.. Лечь!..
      5
      Почти по самой середине судна, от первой мачты - фока до главной-грота, прямо на палубе тянется низкий, но длинный - метров в пятьдесят - барак. В кровле его прорезаны большие окна. Это - кубрик. Других помещений для ребят на судне нет, и свободное от занятий время они проводят сидя на койках. Сейчас сюда доносится звон ложек и вилок.
      Наконец в репродукторе скрипит голос Медузы, сегодня он вахтенный боцман:
      - Выходи строиться!
      Ребята соскакивают с коек, поправляют одеяла и бросаются наверх. Здесь они выстраиваются и предъявляют боцману ложки и вилки. С некоторых вилок Медуза ногтем указательного пальца соскабливает ржавчину или остатки еды. По его ухмыляющейся физиономии видно, какую великую радость доставляют ему подобные "находки".
      И тут же следует неизбежное в таких случаях: "На бак шагоммарш!" Вилки от такой процедуры чище не делаются.
      Но вот контроль окончен, и ребята гуськом бегут по длинному темному коридору в столовую. Это большое помещение, слабо освещенное несколькими бортовыми иллюминаторами и лампами на потолке. На длинных столах дымятся огромные миски, сверкают пустые тарелки.
      - Опять капуста! - ноет кто-то.
      Гейнц Шене вскрикивает от боли и трясет рукой, держа другую ковшиком у рта. Наконец ему все же удается проглотить щепотку капусты, которую он через спинку стула достал из миски и поспешно отправил в рот. Он пытается утихомирить боль, прикладывая к языку носовой платок.
      За небольшой стол, стоящий несколько в стороне, никто пока не садится. Там сверкает белизной скатерть и дымятся два блюда с картофелем; рядом стоит тарелка с морковью и соусница.
      Куделек подталкивает Руди. Другие ребята тоже начинают посматривать на столик.
      - А у них-то еда получше! - возмущается толстоморденький Сосунок.
      - И за едой тебе покоя не дают! - замечает Эрвин Шульц, юнга с крупными выступающими зубами.
      Первым из боцманов входит Глотка. Он не спеша поудобнее устраивается на стуле, уголком носового платка протирает нож и вилку. Ребята не спускают глаз с дымящейся капусты.
      - Трава да вода и для виду немного сала подброшено! вздыхает Куделек.
      - Са-а-адись!
      Ребята, словно сорвавшись с цепи, набрасываются на миски с капустой.
      Последним за столик с белой скатертью садится Медуза.
      Юнга в белой куртке ставит перед боцманами блюдо с жареным мясом. Миски на больших столах вновь пополняются капустой. Здесь ворчат по поводу такого меню, у которого, пожалуй, одно достоинство - еда горяча. Восемьдесят голодных желудков бурчат от нетерпения. Со всех концов слышно, как ребята дуют на капусту. Дежурные следят зачтем, чтобы миски с капустой были всегда полны.
      О! На учебном судне кормят до отвала!
      Ребята едят осторожно. Понемногу горы капусты на тарелках становятся ниже.
      Руди смотрит на боцманов. Глотка курит. На блюде лежат два кусочка мяса. Медуза тоже кончил. Он вытирает рот носовым платком. Боцман Иогансен жует медленно и обстоятельно.
      Руди возвращается к своей тарелке. Теперь капуста уже не так горяча. Наконец-то можно утолить голод. Никто уже больше не разговаривает, слышится лишь стук ложек.
      Вдруг Медуза кричит:
      - Шабаш!
      Ребята удивленно поднимают головы. На тарелках еще горы капусты. Мало кто воспользовался добавкой.
      - Встать, господа! - кричит Медуза.
      Ребята недоуменно переглядываются. Кое-кто, колеблясь, встает.
      - Шабаш! - повторяет Медуза. - В следующий раз будете поживей управляться. Я ведь уже успел поесть?
      Ребята стоят возле своих стульев. Они все еще не решаются выходить.
      - Как раз, когда капуста остыла и ее можно есть, - тихо произносит Руди. Остальные тоже ворчат.
      Медуза, расставив ноги, стоит посреди кают-компании.
      Он втянул голову в плечи, пригнулся и очень похож сейчас на разъяренного быка.
      - Живо, живо! - приказывает он и улыбается, будто выгонять ребят из столовой доставляет ему несказанное удовольствие.
      За боцманским столом теперь никого нет. Приглушенные голоса ребят жужжат в зале, как вспугнутый рой пчел.
      Кое-кто, помешкав, уже успел выйти в коридор.
      Руди до боли стискивает зубы. Ему хочется остановиться, побежать к столу и съесть все, что осталось. Он же голоден! "Надо во что бы то ни стало еще поесть!" - так и стучит у него в висках, но он ничего не говорит, ничего не делает. Мелкими шажками он плетется за ребятами, проходящими мимо столика, накрытого белой скатертью.
      До этого дня Руди никогда не думал о том, правильный ли отдан приказ или неправильный. Он выполнял все приказы. "Так оно и положено! Приказ есть приказ".
      В юнгфольке, правда, им никогда не отдавали серьезных, трудновыполнимых приказов. "На-лево!", "На-право!", "Шагом марш!" Ну уж на худой конец, самое страшное - это: "Ложись!" Он всегда делал, что ему приказывали, да ему и легко было, даже весело. Как и всем другим, ему приятно было шагать под звуки фанфар или бодрого оркестра. Трам-тара-рам-там-там! гремит большой ландскнехтский барабан. Он-то и подсказывал им, когда надо вышагивать левой. Все это было легко, но теперь?
      Здесь? Кто-то приказал: "Встать!" - и они поднялись с мест, вовсе не желая этого. Восемьдесят здоровых, крепких ребят встали - ведь им было приказано. В животе бурчит.
      Это бурчание отдает в голову и рождает в ней строптивые мысли. Наверное, и у других ребят так.