Тень Саддама Хусейна

      Другие пять назначенных заместителей премьер-министра были Тарик Азиз, Аднан Хайралла, Садун Гхайдун, Наим Хадад и Аднан Хуссейн. Повышение Тарика было особо счастливым случаем для моего зятя Акрама. Его назначили помощником Тарика вскоре после моего собственного назначения, таким образом повышение Тарика до заместителя премьер-министра повлияло на повышение по службе Акрама, что не прошло мимо Вахаб. Хотя Акрам никогда не входил в ближний круг Саддама, каждый, кто находился больше пяти минут в обществе моей сестры, не мог не поверить, что президент не издавал ни одного закона, не посоветовавшись прежде с её мужем.
      Близость Тарика с Саддамом восходит к началу их работы в партии Баас, и они были вместе, когда отправили в ссылку первых руководителей партии Баас. Аль-Бакр никогда не любил Тарика и не доверял ему, а в 1969 году сместил его с должности редактора правительственного вестника. На три месяца Тарик вернулся к преподаванию английского, пока Саддам не пригласил его в свой штат. В 1971 году Саддам сделал его министром информации и в течение трех лет полноправным членом СРК. Его особенно оценили, когда он сумел убедительно оправдать первые погромы Саддама.
      Возвышение двоюродного брата и шурина Саддама, Аднана Хайраллы, было одним из первых примеров крайней семейственности Саддама, когда речь шла о подборе его ближайших политических союзников. Аднан, находясь рядом с Саддамом, так разбогател, что смог удовлетворить свою всепоглощающую страсть к автомобилям; в его коллекции было свыше двухсот автомобилей и, как говорят некоторые, такое же количество любовниц. Ко времени Баасской революции Аднан вступил в армию, затем перешел в воздушные силы и получил звание полковника перед тем, как стать министром нефтяной промышленности и членом СРК.
      Полковник Садун Гхайдун был командующим бронетанковой дивизией Республиканской гвардии при прежней администрации. Он оказался достаточно проницательным, чтобы поддержать партию Баас, когда был свергнут президент Абдулла-Рахман Ариф. Бывший министр внутренних дел, он был одним из основателей СРК. В 1973 году его похитили, он был ранен во время покушения на аль-Бакра и, как рассказывают, его спас сам Саддам. С тех пор он безоговорочно поддерживал Саддама.
      Наим Хадад, шиит-мусульманин, был политической пешкой, бесстыдно используемой Саддамом. Он был поставлен во главе следственной комиссии, созданной в 1979 году, для допросов "заговорщиков" из партии Баас, с единственной целью - осудить и казнить двух шиитов, членов правительства, причинивших наибольшие неприятности: Мухи Абдель Хусейна Машхадани, Генерального секретаря СРК, и Аднана Хуссейна аль - Хамдани.
      Быстрое возвышение и такое же быстрое падение Аднана Хуссейна служит иллюстрацией того, что даже высокий пост и близкое родство не может гарантировать безопасность человека при режиме Саддама. В качестве ведущего члена СРК, министра нефтяной промышленности и одного из ближайших советников Саддама, Аднан был на посту заместителя премьер-министра меньше недели, когда его арестовали и обвинили в организации заговора против Саддама.
      Рыжеволосый Иззат Ибрагим аль-Дури, бывший продавец льда и ревностный поклонник Саддама, был министром внутренних дел. Когда Саддам стал президентом, он немедленно повысил его до вице-председателя СРК и сделал председателем революционного суда. Он был также, по крайней мере теоретически, конституционным преемником президента. Выбор Саддама было нетрудно понять. В середине шестидесятых годов они вместе сидели в тюрьме и Иззат, возможно, являлся наиболее привлекательным и начисто лишенным личных амбиций среди членов СРК. Несмотря на столь высокий пост, он мало известен и его редко можно увидеть по телевизору или услышать по радио. Его недавние претензии на известность проявились в ноябре 1998 года, когда он едва не был убит во время устроенного террористами взрыва в Кербеле, который широко освещался СМИ на Западе.
      Организовав по своему вкусу состав СРК, Саддам затем постарался ещё больше ослабить его, возродив закон, принятый десятью годами раньше, о формировании национальной ассамблеи. Согласно этому закону, все иракцы старше 18 лет могли избирать парламент в количестве 250 человек. В действительности голосовать было разрешено только коренным иракцам старше двадцати пяти лет, которые могли продемонстрировать перед комиссией свою поддержку баасистским принципам. Чтобы успокоить мусульман-шиитов, более шестидесяти членов парламента были шиитами, включая спикера Наима Хадада, но каждый из них был тщательно проверен на предмет верности Саддаму.
      В Багдаде нас с матушкой поселили в квартире на улице, по случайному совпадению названной Рамадан, в процветающем районе аль-Мансур, рядом с ипподромом, множеством иностранных посольств, при малоприятном соседстве со штабом службы безопасности. На Амну, которая была страстной противницей всего, что олицетворял Саддам, моя новая должность не произвела никакого впечатления. Амна была сильной, интеллигентной личностью, чья позиция сложилась под влиянием её отца Паши, а так как Баасская социалистическая партия была, по существу, неофашистской, моя будущая жена была против многого из того, что проповедовала эта партия. В те дни я не разделял её интерес к политике, но, кроме этого, я был единодушен с ней во всем.
      В конце июля в Багдаде, со значительно большей помпой и торжественностью, чем мой отец мог позволить на свадьбе Вахаб, я женился на Амне. На свадьбу приехало много старых друзей и родственников из Кербелы и Кадхимии. Меня немного беспокоили возможные комментарии по поводу моей слегка измененной внешности. А так как я не мог отрастить "бороду" в такой день, я придумал историю о том, что перенес незначительную операцию на лице после автомобильной аварии. Но оказалось, что мои слегка измененные черты были скрыты весом, который я набрал, и со стороны гостей не последовало никаких замечаний.
      Хотя моя мать полюбила Амну и была очень рада тому, что её сын наконец женится, она почти весь вечер проплакала по отцу. В стране, где так много пар женится по соглашению семей, они поженились по любви, и именно по этой причине мой отец никогда не настаивал на том, чтобы я женился против своего желания. Во время торжества я получил собственноручно подписанное послание Саддама, в котором он передавал свои наилучшие пожелания Амне и мне. Но мы благоразумно решили не показывать его никому, кроме наших близких.
      Одним из развлечений во время свадьбы было представление Акрама. Большинство наших друзей знали, что он работает в мэрии Багдада, но лишь некоторые из них обращали внимание на его чрезмерное, высокопарное самовосхваление. Сейчас он расхаживал с важным видом в компании только что назначенного мэра Багдада Самира Мухаммеда Латифа, словно они были друзьями с детства. Саддам тактично передвинул своего дядю Хайраллу с поста мэра в иракскую службу по выдаче водительских прав, где он мог снимать навар с 80 долларов, которые платит каждый сдающий экзамен по вождению. Самир заменил его на посту мэра, и Акрам был тут как тут, чтобы снискать расположение нового градоначальника.
      Ко мне подошел Абдулла Юнис, мой старый приятель, который жил в Кербеле по соседству с квартирой, которую я недавно покинул.
      - Если бы я не видел этого своими собственными глазами, - сказал он, глядя на Акрама и Самира, которые вместе смеялись над какой-то шуткой, - я ни за что бы не поверил.
      Я очень любил Абдуллу, и мне так хотелось подробно рассказать ему о моей удаче. Он относился с юмором ко многим вещам, и его позабавила бы ирония происходящего. У него было четверо детей, мне особенно нравился младший, Садун. Ему недавно исполнилось восемнадцать лет, и я всегда с таким же удовольствием, как и сам Абдулла, наблюдал за тем, как он растет.
      - Пожалуйста, скажи мне, Миклеф, - сказал Абдулла, - что не Акрам нашел тебе работу в министерстве образования.
      - Нет, Абдулла, не он, - ответил я, улыбаясь.
      - Отлично. В таком случае я могу гордиться твоими успехами.
      Члены его семьи называли меня Миклеф с тех пор, как Садун, будучи совсем маленьким, не мог правильно произнести мое имя и "Миклеф" было единственное, что у него получалось. В доме Абдуллы это имя прижилось.
      Из всех арабских государств лишь Египет начал серьезно разрабатывать программу ядерных исследований, но прекратил её после арабо-израильской войны 1973 года. Спустя три года Саддам поднял перчатку. Ирак купил 70-мегатонный ядерный реактор у Франции, в то время одну из самых передовых экспериментальных моделей в мире. Его доставили в комплекс, расположенный в Тувайте, в пятнадцати километрах к юго-востоку от Багдада в сторону реки Тигр, и он стоил Ираку 275 миллионов долларов, включая стоимость 12,3 кг урана-235, обогащенного до 93%. Реактор, названный французами Осирак, от Осириса, древнеегипетского бога умирающей и воскресающей природы, Саддам переименовал в Тамуз, от исламского месяца, в который произошла Баасская революция.
      Французы всегда утверждали, что реактор не будет использован для производства ядерного оружия, но израильтяне были явно настроены против этого контракта. Саддам узнал, что "Моссад", секретная израильская внешняя разведывательная служба, получила приказ строго наблюдать за всем происходящим. Их скрытое присутствие в Багдаде в то время значительно превышало количество агентов других секретных служб.
      В апреле 1979 года французская компания Морского и промышленного строительства на Средиземноморье (CNIM), расположенная на Сене вблизи Тулона, завершила работу над реактором Тамуз. Однако самых существенных частей не хватало, и транспортировка их по морю была отложена на несколько месяцев. Многие верили, что "Моссад" был также ответствен за другой удар по ядерным амбициям Ирака, когда в Париже был убит профессор Яхья аль-Мешад. Профессор, сорокавосьмилетний ученый-ядерщик, нанятый Саддамом, был одним из ведущих специалистов в ядерных исследованиях, и его смерть в отеле "Меридиан" в значительной мере отбросила Ирак назад.
      Саддаму совсем ни к чему были подобные заботы в период, когда назревал другой кризис - с Ираном. Граница между Ираком и Ираном была предметом распрей и войн ещё до появления ислама, и река Шатт эль-Араб, связывающая реки Тигр и Евфрат в Ираке и реку Карун в Иране с Персидским заливом, постоянно находилась в центре внимания. Еще в 1975 году Саддам, как вице-президент, пошел на переговоры с шахом Ирана для того, чтобы сохранить мир за счет иракских курдов. Будучи не в состоянии подавить курдское восстание, пока восставших снабжали оружием из Тегерана, Саддам хотя и неохотно, все же согласился отказаться от претензий на восточный берег реки Шатт эль-Араб в обмен на прекращение Ираном связей с курдами.
      Когда Хомейни захватил власть, он стал активно выступать против сторонников национальной независимости и лишь на словах признавал государственную власть и границы. Его мечта о великой исламской империи служила постоянной угрозой Ираку, поэтому более 100 тысяч иракцев-шиитов, многие из них - респектабельные бизнесмены, получили ярлык "персы" и были отправлены на иранскую границу для депортации. Никто не обжаловал эту акцию.
      Начиная с апреля каждый день из страны изгонялись тысячи иракских шиитов. Все те, в чьих паспортах было написано, что они "иранского происхождения", подлежали депортации, несмотря на то что эта классификация была пережитком оттоманской бюрократии и уходила на несколько поколений назад.
      Исламская подпольная группа "Исламский призыв" отплатила попытками покушения на Тарика Азиза в багдадском университете и, спустя две недели, на Латифа Нуссейфа аль-Джасима, министра культуры и информации. Оба они едва не были убиты. Саддам назвал членство в "Исламском призыве" преступлением, караемым смертью.
      Аятолла Вакр аль-Садр, один из ведущих шиитских диссидентов, и члены его семьи были арестованы и подвергнуты пыткам, после чего их казнили.
      Война с Ираном казалась неизбежной. В конце сентября Саддам приказал провести упреждающий удар. После воздушной бомбардировки иранских военно-воздушных баз, двенадцать иракских дивизионов пересекли границу с Ираном от Мохаммараха на юге до Каср-э-Ширина, расположенного более чем на 300 километров к северу. Иран ответил беспорядочными воздушными атаками на Багдад, аль-Басру и Киркук, но им не удалось добиться многого, так как плохо оснащенные воздушные силы вскоре оказались без жизненно важных запасных частей.
      Через несколько дней после начала войны два реактивных "Фантома" выпустили ракеты класса "воздух-земля" по ядерному исследовательскому центру Тамуз. Самолет, как говорили, имел иранские опознавательные знаки, но по разведданным самолет прилетел с другой стороны, а именно из Израиля.
      Война вскоре стала известна как "Кадиссия Саддама", ссылка на историческую победу арабов над персами в 635 году н.э. Когда воздушные рейды закончились и была снята светомаскировка, ещё некоторое время поддерживался беспрецедентно высокий уровень жизни, который был у иракцев до войны. Этот период экономического роста, вызванный нефтяным бумом семидесятых, сопровождался значительным ростом населения, которое более чем удвоилось по сравнению с шестидесятыми годами, при этом Саддам всячески старался скрыть отрицательные результаты войны. Расходы населения возросли на 40% в первый год войны, и большая их часть шла на домашние товары и продукты питания. Единственным последствием войны, которое, однако, нельзя было скрыть, были людские потери. Саддам тратил огромные суммы на компенсации семьям, чьи мужчины погибли на фронте.
      Поначалу сражения проходили к северу от Мохаммараха, вокруг городов Дизфуль, Бостан и Сусангерд, где было сосредоточено более четверти иракских сил. Стремясь овладеть богатой нефтью провинцией Хузистан, иракская армия пересекла Карун и заявила, что нефтепровод Абадан-Тегеран разрушен. К концу октября был оккупирован Мохаммарах, а Абадан находился в осаде, однако иранцы укрепили свою оборону. К концу года продвижение иракцев приостановилось и в войсках появились первые признаки недовольства. В то время как иранцы привлекали тысячи юношей-добровольцев для участия в общенародном джихаде (священной войне), Ирак страдал от все увеличивающегося числа дезертиров и уклоняющихся от службы в армии.
      Когда на линии фронта сложилось безвыходное положение, Саддам сделал Хомейни первое из многих последовавших позже предложений о прекращении огня. Оно было твердо отвергнуто. Иранцы дали ясно понять, что они не будут вести переговоры с Саддамом, и потребовали его отставки как предпосылку для переговоров.
      Итак, война продолжалась.
      Мое первое официальное задание на службе у Саддама пришлось на январь, когда я посетил госпиталь в Таль-Мансуре, расположенный неподалеку от моей квартиры. Почти год меня держали в секрете, но теперь я был готов появляться на публике. И все же меня обуревал страх и я убеждал себя, что мне никого не обмануть. Однако Мухаммед, заметив мою характерную привычку, которая проявлялась, когда я особенно нервничал, оказал мне серьезную помощь.
      - Если ты перестанешь терзать свое ухо, - пошутил он, - тебе не о чем будет беспокоиться. Ты проходил через это тысячу раз.
      - Это так, - ответил я, - но то были репетиции. Что будет, если я сделаю ошибку?
      - Какую ошибку ты можешь сделать? Никто ни о чем не подозревает, поэтому никто не будет ничего выискивать. Ты просто нервничаешь, как перед премьерой, Микаелеф. И больше ничего.
      Когда мы прибыли в госпиталь, у главного входа нас встретили главный администратор и несколько старших врачей и хирургов. Мы также увидели нескольких детей в инвалидных калясках. У троих из детей был рак, и они находились под наблюдением доктора Садуна аль-Такати, приятного мужчины лет сорока. Он вышел вперед и представил меня каждому из детей. Больше всего меня поразила восьмилетняя девочка по имени Фатима. Она была очень красива, но у неё был болезненный вид. Доктор объяснил, что у девочки лейкемия и она провела в госпитале пять месяцев. Он также тихо добавил, что жить ей осталось всего несколько недель.
      Я присел на корточки, чтобы поговорить с ней, и нашел, что очень трудно в таких унизительных условиях имитировать Саддама. Когда я взял её за руку, она улыбнулась так, что мое сердце чуть не разорвалось.
      - Тебя зовут Фатима? - спросил я тихо.
      - Да, господин президент, - весело ответила она, хотя эта веселость не соответствовала её истинному состоянию.
      - Ты должно быть очень храбрая.
      - Да, господин президент.
      - В нашей стране храбрых людей всегда награждают, Фатима. Какое вознаграждение ты бы хотела получить?
      - Я хотела бы поправиться, господин президент, и я хотела бы, чтобы моя мама перестала плакать.
      У меня в горле встал ком, и я с трудом мог сдержать слезы. Она просила о двух вещах, которые я, даже будучи Саддамом, не мог ей дать.
      Аналогичные сцены повторялись на протяжении всего визита. У многих пациентов будущее было столь же мрачным, как и у Фатимы, но я убедился, что все они получали самое лучшее лечение, какое только было доступно.
      В последующие месяцы я посетил много госпиталей, школ и заводов, а однажды даже появился на телевидении, участвуя в игре Саддама "инкогнито". Менее бессмысленными были посещения раненых. В каждой городской больнице имелось несколько палат для раненных на войне и картина была одна и та же по всей стране. Однажды я отправился в больницу аль-Хуссейни, расположенную в моем родном городе Кербеле, который, как один из самых западных городов Ирака, находился далеко от линии фронта. Даже здесь лежало много мужчин с ужасными ранами. Одни были обречены, другие должны были остаться инвалидами на всю жизнь.
      Как всегда, я ходил по больнице в сопровождении старших врачей и больничной администрации. Я почти не разговаривал с ними. Я берег слова для тех, кто нуждался в утешении. Кто-то потерял руку или ногу, кто-то ослеп, но самое печальное зрелище представляли те, кто был ранен в голову или страдал от внутренних повреждений.
      Я увидел человека, у которого была ампутирована нога ниже колена. Он сидел рядом со своей кроватью, но не взглянул на меня, когда я приблизился.
      - Как тебя зовут? - спросил я его.
      - Мустафа Хахмад, - ответил он. Я не обратил внимания на то, что он не признал меня, точнее, того, за кого я себя выдавал.
      - Где ты сражался?
      - Около Абадана, - отрешенно ответил он угрюмым голосом.
      - Ты знаешь, кто я?
      Он впервые взглянул мне в лицо.
      - Да.
      - Кто же я?
      - Вы мой отец.
      Двое из администраторов в тревоге сделали шаг вперед, но я поднял руку, показывая, чтобы они остались на месте.
      - Ты знаешь, где ты находишься?
      - Это глупый вопрос. Я - здесь.
      Когда я услышал, как один из врачей за моей спиной издал возглас негодования, я с улыбкой обернулся, показывая, что я не был оскорблен. В действительности я рассердился, но не на этого молодого человека.
      - Ты знаешь, почему ты тут? - спросил я, вновь поворачиваясь к нему.
      - Это награда мне. Никто не может обидеть меня здесь. Я слишком много повидал, но теперь я в безопасности. Здесь вы не можете причинить мне боль.
      - Я не хочу причинить тебе боль, Мустафа. - Я все ещё видел ужас в его глазах.
      - Все хотят причинить мне боль! - закричал он, вдруг взволновавшись. - Особенно вы, отец. Вы лгали мне. Вы говорили мне, что я найду славу. Я много чего нашел, но только не славу. Мы так никогда и не встретились.
      Я обернулся и взглянул на самого старшего из врачей, стоящих у меня за спиной.
      - Что случилось с этим человеком?
      - Он потерял ногу, подорвавшись на мине в пригородах Абадама, Ваше Превосходительство, - ответил он.
      - Когда?
      - Примерно полтора месяца назад. Его отвезли в госпиталь в аль-Басре, но он родом из Кербелы и его семья попросила, чтобы его перевели сюда. Он прибыл два дня назад.
      - Почему его не наблюдает психиатр?
      - У нас не было времени, чтобы полностью оценить его состояние, Ваше Превосходительство. Он поступил как пациент с ампутированной конечностью. Мы не заметили, что он нуждается в психиатрической помощи.
      Я почувствовал, как во мне поднимается гнев.
      - Знаете ли вы, доктор, какое я получил медицинское образование?
      - Нет, Ваше Превосходительство. Не имею представления.
      - Абсолютно никакого, - зарычал я на него. - И все же я, не видевший никогда в жизни справочника по первой медицинской помощи, понимаю, что этот человек нуждается в психиатрической помощи.
      Доктор, запинаясь, попытался сказать что-то в ответ, но я не дал ему говорить.
      - Вы будете нести личную ответственность. Вы переведете его в отдельную палату и покажете его опытному психотерапевту в течение ближайшего часа. Вы будете обращаться с ним со всей заботой и состраданием, которых он заслуживает и которых требует ваша профессия. Вы будете ухаживать за ним, как за собственным братом, доктор, потому что он - ваш брат. Он и мой брат. Он - брат всех иракцев. Вы понимаете?
      Дрожащий доктор неистово закивал головой, не проронив ни слова.
      - С вами ежедневно будет связываться член моего президентского штата и снабжать меня полной информацией о том, как продвигается лечение. И я не хочу слышать, что его состояние не улучшается. Вы поняли меня, доктор?
      Я так запугал человека, что он с трудом мог говорить.
      - В высшей степени понятно, Ваше Превосходительство. Все, что вы мне поручили, будет выполнено.
      - Отлично. Я вернусь через месяц. Надеюсь, что не будет повторения случившегося.
      - Конечно, Ваше Превосходительство.
      Оказавшись в машине, я немедленно пожалел о своей вспышке. Это было более типично для Саддама, чем для меня, но в моем поведении не было ничего напускного. Меня привело в искреннюю ярость невнимание к молодому солдату, хотя я понимал, что больничный персонал был перегружен работой и им явно недоплачивали за их труд. И если бы я дал возможность врачу заговорить, он возможно объяснил бы, почему о раненом недостаточно позаботились. Я также считал, что я переступил черту в "условиях" моего найма. Когда я повернулся к Мухаммеду, чтобы извиниться, на его лице была широкая улыбка.
      - Что смешного? - нервно спросил я.
      - Ты был великолепен, Микаелеф. Саддам будет в восторге, когда я расскажу ему обо всем.
      - Вы должны рассказать ему? - спросил я, опасаясь последствий.
      - Конечно, но тебе не о чем беспокоиться. Он будет очень доволен. Это отличная пропаганда. По всему госпиталю уже ходит история о том, что сам Саддам разгневался, узнав, как плохо заботятся о герое войны. К утру эта история появится в газетах. Уж я позабочусь об этом. Ты был замечателен, Микаелеф!
      На следующее утро Саддам ворвался в Черный кабинет с экземплярами правительственных газет. С ним были Тарик Азиз и Акрам.
      - Микаелеф, это изумительно! - восторженно заявил он, потрясая газетами. - Именно это я и имел в виду, когда впервые пригласил тебя прийти и повидаться со мной. Посмотри на это.
      Сначала он протянул мне один экземпляр. Я прочитал заголовок вверху первой полосы: "СОСТРАДАНИЕ ВЕЛИКОГО ВОЖДЯ". За ним следовала довольно точно переданная история с немного приукрашенными деталями того, что произошло накануне. Статья в другой газете была написана в том же ключе и имела аналогичный заголовок: "ГНЕВ НАШЕГО ПРЕЗИДЕНТА ПО ПОВОДУ ЛЕЧЕНИЯ ГЕРОЯ ВОЙНЫ". Саддам обнял меня и затем поглядел мне прямо в глаза.
      - Это великолепно, Микаелеф. Я очень доволен тобой. Ты реагировал именно так, как поступил бы я, будь я там сам. Скажи мне, ты изображал своего президента или ты искренне рассердился?
      Несмотря на его широкую улыбку, я заподозрил, что за этим невинным вопросом должен быть какой-то скрытый мотив. Я ответил как можно тактичнее:
      - Возможно, и то и другое понемногу, Ваше Превосходительство. Я был подавлен, увидев безразличие больничного персонала, но я всегда помню о том, что я представляю вас.
      - Отлично, отлично! - воскликнул Саддам. - Отныне ты будешь называть меня по имени. Больше нет нужды для каких-то формальностей между нами. Зови меня Саддам.
      Я был ошеломлен этой великой честью, выпавшей на мою долю. Хотя иракцы обычно, говоря о президенте, называют его "Саддам", немногим разрешено обращаться к нему так неофициально. Я взглянул на Акрама, который покраснел от ревности. Ясно, что эта привилегия ему пока не была дана.
      Я уверен, что в те первые дни Саддам обращался со мной покровительственно, словно не принимал меня всерьез, да и не было у него причины относиться ко мне иначе. В то время я был кем-то вроде дворцового шута, то есть я не делал ничего значительного, но ко мне можно было относиться как к источнику развлечений.
      Было бы глупо считать, что он мог рассматривать меня как угрозу своему положению, и в течение последующих месяцев и лет отношения, сложившиеся между Саддамом и мной, не имели ничего общего с его отношениями с другими соратниками. Он редко откровенничал со мной, когда дело касалось государственных дел, и, что было мудро, никогда не интересовался моими политическими взглядами. И все же он часто разговаривал со мной открыто и прямо, и я чувствовал, как со временем он становился все более искренним. Мне было интересно, не играл ли я, благодаря своей внешности, роль его "второго я". Когда мы оставались одни, он часто говорил со мной, словно думая вслух, как будто мы с ним были одним и тем же человеком.
      Саддаму не давал покоя его образ в обществе и то, какое впечатление он производил на других. Больше всего он любил поговорить о том, как усилить воздействие его обаяния на рядового иракца, и настаивал, чтобы я проявлял сострадание и заботу, когда исполняю его роль.
      Организация Объединенных Наций полностью игнорировала первые месяцы войны. Иран серьезно восстановил против себя международное содружество в целом и США в частности, когда в ноябре 1979 года в американском посольстве в Тегеране были захвачены 58 американских заложников. Их продержали 444 дня, пока, наконец, не освободили в феврале 1981 года. Вашингтон порвал дипломатические отношения с Ираном и ввел против него экономические санкции. Когда негодующие крики из Ирана по поводу иракской агрессии были встречены в мире с глубокой апатией, начало казаться, что Саддам правильно оценил сложившуюся политическую ситуацию.
      Война уже длилась значительно дольше, чем предполагал Саддам, и в это время я видел его очень редко. Наши дороги не пересекались большую часть времени, когда однажды в мае он удивил и Мухаммеда, и меня. Он вошел в Черный кабинет в сопровождении министра образования Абдуллы Кадера Иззадина, с которым я должен был познакомиться на случай, если буду появляться в его обществе. Мухаммед тут же остановил пленку, которую мы прослушивали, и мы оба встали. Саддам жестом показал, что можно сесть.
      - Пожалуйста, извини, что я прервал вас, Микаелеф, но есть небольшое дело, которое я хотел бы обсудить с тобой. - Он подошел к окну и затем несколько театрально повернулся к нам лицом. - Я доволен твоей работой. Ты знаешь, что я требовательный человек, но ты превзошел все мои ожидания. Я даже мечтать не мог, что ты будешь столь полезен.
      - Благодарю вас... Саддам. Я стараюсь.
      - Да, ты хорошо стараешься, но я хотел бы, чтобы ты ещё кое за что взялся.
      - Если это можно сделать, я сделаю.
      Он кивнул и, пройдясь по комнате, остановился около стула и сел рядом со мной.
      - Когда мы говорили с тобой в первый раз прошлым летом, ты, возможно, помнишь, я сказал тебе, что все, что ты будешь делать здесь, - это ради нашей великой родины.
      - Я хорошо помню это.
      - Как ты знаешь, Микаелеф, здесь зародилась цивилизация. Здесь был Рафидаин, и здесь возникли великие империи Вавилон и Ассирия. В древнем городе-государстве родился пророк Авраам. В Курне был Эдемский сад, а Ноев ковчег наконец нашел убежище на склонах горы Арарат. Но даже такие великие нации, как наша, могут переживать трудные времена, и тогда к народу должны предъявляться большие требования. В такие времена мы должны показать, как мы гордимся своей родиной, и чтобы защитить её, проявить нашу признательность, мы должны идти на жертвы. Ты согласен, Микаелеф?
      - Я согласен со всем, что вы сказали, - ответил я, хотя выспренность его короткой речи вызвала у меня беспокойство. Я очень боялся, что передо мной поставят задачу, с которой мне не справиться.
      - Для Ирака настало такое время, - продолжал Саддам, - когда мы должны обратиться к себе и спросить: что мы можем сделать для нашей страны? Американский президент Джон Кеннеди, этот плейбой, человек, на которого я в юности не обращал никакого внимания, помнится, сказал одну вещь, которая выражает то, о чем я думаю сейчас: "Спрашивай не о том, что твоя страна может сделать для тебя, - сказал он, - а что ты можешь сделать для своей страны". Отличные слова, Микаелеф.
      - Действительно, Саддам. В том контексте, в который вы их поставили.
      Он пристально посмотрел на меня.
      - Ты, Микаелеф, можешь сейчас оказать большую услугу своей стране. Я хочу, чтобы ты провел время с нашими храбрыми молодыми людьми, которые отправляются на войну. - Он встал и опять подошел к окну, остановился там со сцепленными за спиной руками, расправив плечи, словно инспектировал парад войск. - Им нужно видеть их президента. Они должны знать, что он с ними. - Он повернулся. - Я сам не могу взять на себя этот долг, Микаелеф. Война ведется отсюда. Ни один старший офицер не делает ничего без моего личного одобрения. Это огромная ответственность, но я несу её с радостью. А для всего остального у меня остается очень мало времени. Ты поможешь мне? Ты поможешь Ираку таким способом?
      - Вы хотите, чтобы я побывал на фронте? - спросил я. В горле у меня пересохло.
      - В конечном итоге, да, Микаелеф, но прежде всего я хочу, чтобы ты посетил казармы, откуда солдаты готовятся пойти на фронт. Уверь их, что я вместе с ними. Ты сделаешь это?
      Позже я обнаружил, что это был привычный трюк Саддама. Когда он хотел, чтобы кто-либо выполнил его распоряжение, он сначала представлял это задание как труднейшее и опаснейшее. Подготовив таким образом "жертву", он давал задание, которое было не обременительней, чем прогулка по парку. Естественно, я согласился безо всяких колебаний. В любом случае у меня вряд ли была возможность отказаться.