Тень Саддама Хусейна

      Еще минут пять Саддам продолжал разговор в той же игривой манере, периодически предлагая собравшимся вокруг сравнить наши черты. Было заметно, как осторожно все высказывались, чтобы ни на йоту не принизить Саддама. Хотя он был старше меня на пять лет, когда делались сравнения, собравшиеся ясно подчеркивали, что он казался более моложавым. Юный Удай сделал несколько уничижительных замечаний, которые звучали неуместно для юноши его возраста, он казался полной противоположностью своему отцу.
      - Мне не кажется, что он выглядит как ты, отец, - сказал он с циничной улыбкой, которую мне пришлось потом часто наблюдать. - Его нос слишком тонкий, а глаза выдают слабость. Думаю, что у него столько же храбрости, сколько у овцы в горах. - Он встал и вышел вперед, глядя на меня сверху вниз с высоты своего уже значительного роста. - Скажи мне, Микаелеф Рамадан, ты храбрый? Ты смог бы сделать то, что сделал мой отец? Смог бы ты выстоять против мощи самых злостных врагов, не имея никакой другой защиты, кроме любви твоей семьи? - На эти вопросы было невозможно ответить, и мое сердце заколотилось, руки задрожали, пока я пытался найти выход из затруднительного положения, в которое меня поставили. На помощь мне пришел Саддам.
      - Удай, сядь и прояви уважение к человеку. Он наш гость. Тебе не следует дразнить его.
      Удай снова сел, с высокомерной насмешкой глядя на охрану и ожидая её одобрения. Он явно наслаждался тем, что поставил меня в неловкое положение, и прежде чем снова заговорить, Саддам положил руку на плечо Удая.
      - Пожалуйста, извините моего сына за его юношеский максимализм, Микаелеф, но, возможно, это естественно для сына гордиться своим отцом. Не обижайтесь.
      - Я не обижаюсь, Ваше Превосходительство. Он славный юноша. - У меня была природная склонность к дипломатии.
      - Это так. Однако позволь мне вернуться к тому, зачем ты здесь сегодня. - Он щелкнул пальцами, и к нему приблизился слуга с большим ящичком гаванских сигар. Он взял одну и зажег её, в то же время показывая слуге, чтобы он предложил сигары Акраму и мне. Мы оба вежливо отказались. Ты, конечно, понимаешь, - продолжал Саддам, - что мои дни перегружены делами. Я знаю, что жители Ирака почитают своего президента, но мои обязанности таковы, что у меня нет времени, которое я мог бы провести со своим народом. Возможно, Микаелеф, в этом ты можешь помочь своему президенту. Сможешь ли ты оказать мне и, конечно, великому народу Ирака огромную услугу и заменять меня в некоторых случаях?
      - Я не понимаю, Ваше Превосходительство, - сказал я изумленно. Я действительно не мог понять, что он имел в виду.
      - Все очень просто, - сказал он с ободряющей улыбкой. - Иногда я люблю, чтобы меня видели среди простых людей Ирака. Хотя я преодолел огромные трудности, карабкаясь на вершину власти, я не забываю, что когда-то был в долине, у подножия горы. Я не родился с серебряной ложкой во рту, как говорят англичане. - Он взглянул на тех, кто собрался вокруг. Все, чем владела моя мать, было деревянной ложкой, чтобы мешать пищу, которую мы ели руками! - Когда Саддам рассмеялся, все тоже стали смеяться. - Я хочу, чтобы люди знали, что я не забыл их. Я - один из них, но мне трудно сейчас делать то, что подсказывает сердце. Редко возникает такая возможность. Может быть, ты бы мог сделать это для меня?
      - Конечно, Ваше Превосходительство, - сказал я с убежденностью, которая скрывала мои опасения. - Но что мне конкретно нужно делать?
      - Ты можешь так много сделать! - воскликнул он. - Ты можешь посещать больницы, ходить в бедные кварталы Багдада или, возможно, навещать детей в школах. Никто не будет знать о безвредной лжи, и это доставит удовольствие стольким людям. Если ты сделаешь это, Микаелеф Рамадан, я обещаю, ты будешь щедро вознагражден.
      Это звучало как просьба, но я был не настолько наивен, чтобы думать, что у меня существовал иной выбор, кроме как согласиться.
      - Если вы хотите, Ваше Превосходительство, я сделаю это.
      Саддам хлопнул в ладоши.
      - Я никогда не сомневался, что ты поможешь. Ни один человек не может быть так похож на меня внешне и так отличаться внутренне, что бы ни говорил Удай. - Он сделал жест в сторону одного из охранников, и через несколько секунд внесли поднос с кофе. - В молодости я провел почти два года в тюрьме, когда сражался за свободу своего народа...
      - Жертвы, на которые вы пошли, Ваше Превосходительство, - вмешался Акрам, и вся его страсть к угодничеству выступила на первый план, - хорошо известны иракскому народу.
      Саддам, казалось, впервые заметил присутствие Акрама.
      - А ты Акрам Салем, зять, не так ли? Человек, который привел ко мне этого мужчину ?
      - Это так, Ваше Превосходительство.
      - Да, Акрам, ты, конечно, прав. - Саддам затушил сигару, сделав всего три-четыре затяжки, прежде чем продолжил. - В те дни мы были лишены многих удовольствий, в тюрьме нам не давали кофе, позволяли только горький черный чай. Мой старый друг, Изза Ибрагим, был тогда со мной.
      Даже в самые лучшие времена я не любил пить кофе, но первый из трех глотков расцениваю как любезность в ответ на арабское гостеприимство.
      Саддам заговорил снова:
      - Ты учитель в школе, Микаелеф?
      - Да, Ваше Превосходительство.
      - Моя жена Саджида преподает в начальной школе, хотя сейчас она директор школы. Так же, как и мой дядя. Это самая важная работа. Ничто так не важно для нации, как образование и благосостояние детей. Ты согласен?
      - Даже очень, Ваше Превосходительство.
      Затем Саддам повернулся к Акраму.
      - Ты не из Кербелы?
      - Нет, Ваше Превосходительство, я уроженец Багдада.
      Саддам кивнул.
      - Вы оба выросли в городах, я же воспитывался в селении слишком маленьком, чтобы нанести его на карту. - Прежде чем продолжить, он вновь потребовал свои сигары. Это было привычкой Саддама, с которой мне пришлось познакомиться. В течение дня он мог зажигать сотню гаванских сигар, редко куря одну сигару дольше нескольких минут.
      Часто, когда он говорил, Саддам казался слегка заторможенным или отрешенным, но сейчас он рассказывал о своей юности с гордостью. Его детские годы окутаны тайной. Он заявлял, что родился 28 апреля 1937 года, в маленьком селении Шувайш, недалеко от города Тикрит. Расположенный на берегах реки Тигр, протекающей в 150 километрах к северу от Багдада, город был разграблен татарскими захватчиками 600 лет назад и из черепов покоренных была воздвигнута огромная гора. Позже на этом месте построили внушительную стену.
      Саддам утверждал, что его отцом был Хуссейн Абд аль-Маджид. Но в действительности он был внебрачным ребенком и кто на самом деле был его отцом - неизвестно. По этой причине его противники в Ираке часто называли его Саддам аль-Тикрити по месту рождения, что было прямым оскорблением.
      Его "овдовевшая" мать вышла замуж за Ибрагима Хассана аль-Тикрити, родственника его предполагаемого "отца". Саддам презирал отчима, который регулярно бил и унижал мальчика. Когда тот стал старше, он испытал огромное удовлетворение, узнав, что среди мужчин местной общины отчим был известен как "Ибрагим-лгун".
      Официальная дата рождения Саддама - тоже вымышленная. До 1957 года в Ираке не было точной регистрации дат рождения. Все младенцы регистрировались каждые полгода, 1 января или 1 июля, и Саддам в действительности родился во второй половине 1939 года. Перед своим первым браком он решил добавить к своему возрасту два года, так, чтобы они были ровесниками со своей будущей женой Саджидой. В Ираке не принято жениться на женщине старше себя. Придумав, что он родился в апреле двумя годами раньше, Саддам также установил свой день рождения по календарю хиджры в один день с днем рождения пророка Мухаммеда.
      Он вырос в местах, где основными населенными пунктами были поселения, состоящие из тесно связанных кланов. Хотя он был мусульманином-суннитом, позже называл своим прямым предком имама Али, внука пророка Мухаммеда и первого лидера шиитов, что делало его потомком Мухаммеда из племени пророка Мухаммеда. Поскольку в исламском мире насчитывается по меньшей мере 10 миллионов человек, которые утверждают, что они "благородные" и произошли от пророка, это клуб далеко не для избранных.
      Ближайшая школа находилась в 15 километрах, в городе Тикрит, и именно семья матери смогла противостоять отчиму, желавшему чтобы мальчик работал в поле. Когда ему исполнилось 10 лет, его послали в школу. Позже он переехал в Багдад, чтобы продолжить учебу в средней школе. Там он жил у своего дяди, твердого арабского националиста и человека, которому предстояло оказать глубокое влияние на политическое развитие Саддама.
      Когда в 1956 году правительство Нури аль-Саида ввело военное положение, Саддам часто принимал участие в уличных беспорядках в поддержку арабского национального возрождения, вдохновляемого Гамалем Абдель Насером в Египте. Он попал в самую гущу событий и в 1956 году вступил в Социалистическую партию Баас. Вне всякого сомнения, он находился в толпе демонстрантов в июле 1957 года, когда был убит король Фейсал II, конституционный монарх, и его изуродованное тело протащили по улицам Багдада, чтобы насадить на ворота министерства обороны.
      Новое правительство возглавил Абдулла Карим Кассем, но он был не слишком популярен, и в покушении на него в октябре 1959 года, говорят, принял участие Саддам. Он рассказал мне, что был ранен и истекал кровью, сам зашил свою рану и скрылся, с благословения Аллаха, на оседланном ослике, по счастью, стоявшем поблизости. Саддам не упомянул о широко распространенном слухе, что в тот момент он был переодет женщиной.
      Позже он убежал в Каир через Дамаск и там поступил в университет изучать право. Саддам вернулся в Ирак, не завершив образования и не получив степени - упущение, которое он исправил в 1979 году, когда наградил себя высшей почетной степенью Багдадского университета.
      В феврале 1963 года Кассем был наконец свергнут Баасской революцией и казнен. Его мертвое тело показывалось по национальному телевидению. Саддам сыграл решающую роль в свержении Кассема и его министров, когда привел небольшую группу восставших, вооруженных пулеметами, на заседание кабинета министров. Когда Кассема вели на казнь, его министров отвезли в аэропорт и депортировали.
      Вскоре после этого Саддам женился на своей двоюродной сестре Саджиде и несколько месяцев принимал участие в чистках национальной гвардии, пока не свергли самих баасистов, и тогда ему пришлось скрываться.
      В сентябре следующего года Саддам был арестован за участие в заговоре против нового лидера страны полковника Абдуллы-Салама Арифа, но вскоре бежал. Когда полковник погиб в вертолетной катастрофе в 1966 году, власть перешла к его старшему брату генерал-майору Абдулле-Рахману Арифу, алкоголику, не обладающему ни коварством, ни злобой, необходимыми для лидерства на Ближнем Востоке. Вновь баасисты приготовились захватить власть. Утром 17 июля 1968 года Саддам возглавил танковую атаку на президентский дворец и баасисты взяли контроль над страной. Ахмед Хасан аль-Бакр, дальний родственник матери Саддама, стал президентом, а Саддам, как заместитель председателя революционного Совета командования, был назначен его вице-президентом.
      Когда Саддам сам стал президентом, он осуществил свое намерение править безжалостно, при этом делая все, чтобы его признали отцом нации. Он часто инсценировал посещения домов простых иракцев для средств массовой информации, выдавая себя за журналиста. Я много раз видел его по телевидению, когда он спрашивал людей, нравится ли им их президент, причем кто он, было ясно всем, кроме, казалось, тех, кого спрашивали. Конечно, они говорили самые лестные слова, которые только можно придумать. Несколько минут спустя после этого фарса, Саддам снимал с головы шляпу, опускал поднятый воротник - и все ахали в изумлении. Меня это очень забавляло, но старший брат Амны Латиф, приходил в отчаяние.
      Помимо Удая, у Саддама были сын Кусай, которому в 1979 году исполнилось тринадцать лет, и три дочери: Рахд - одиннадцати лет, Рана девяти лет и Хала - четырех. Саддама и его жену Саджиду часто фотографировали в кругу обожаемых детей - в арабской культуре сплоченности семьи придавалось огромное значение. Самой большой мечтой Саддама было, чтобы сыновья пошли по его стопам и оказались в парламенте. Удай уже готовился к этой высокой должности.
      Пока Саддам рассказывал историю своей жизни, его ни разу не прервали. Многое из того, что он рассказал нам, было известно каждому грамотному иракцу, но его манера говорить была для меня откровением, показывая его как человека огромных страстей и сильной воли. Те, кто недооценивал его, не доживали до того дня, когда могли пожалеть об этом.
      По пути назад в город я радовался тому, как прошла встреча. Я нашел, что Саддам далеко не так страшен, как я опасался, хотя до знакомства с ним я бы разочаровался, если бы не почувствовал внутреннюю угрозу, исходящую от него. Я знаю, что люди на Западе не могут понять популярности Саддама среди определенных слоев иракского населения и думают, что все это инсценировано. Отчасти это так, но в то же время связано с трагической историей страны и тем, что арабы в своих вождях ценят силу, а не сострадание. Это глубоко укоренилось в иракской культуре и проистекает из войн, которые велись на протяжении столетий в одном из наиболее бурных районов Ближнего Востока.
      Саддам лишь последний из исторического списка могущественных вождей, которые боролись и продолжают бороться за господство на Аравийском полуострове.
      Я пытался не обращать внимания на болтовню Акрама, который брал сейчас реванш за свое молчание в присутствии Саддама. Для моего зятя это, похоже, было началом новой жизни, и он мечтательно рассуждал о том, как судьбы наших двух семей отныне и вовек изменятся к лучшему. Он видел особое значение в том, что сегодня по календарю хиджры наступал новый век. В глазах суеверного Акрама это, безусловно, указывало на божественное благословение, выпавшее на долю наших семей.
      Что касается меня, я предвкушал необычную для меня, новую деятельность. Саддам приказал мне уйти из школы в долгосрочный отпуск, но мне не суждено было вернуться обратно в класс. Нам с матушкой немедленно предоставили роскошную государственную квартиру в Багдаде, и я планировал ускорить свою женитьбу, чтобы Амна могла как можно скорее присоединиться ко мне. После нескольких дней, данных мне на устройство жилья, я должен был каждый день приходить во дворец, где меня посвящали в тонкости техники президентского поведения.
      Несколько месяцев меня ежедневно обучали в президентском дворце особенностям поведения Саддама Хусейна. Моим наставником был Мухаммед Кутайби аль-Дженаби, консультант из канцелярии президента. Мы вместе просматривали по видео бесконечные ленты кинохроники с Саддамом. Мне приходилось осваивать особенности его рукопожатия, походку, манеру смеяться. Я пристально наблюдал в фильмах, как он воспринимал поклонение большого количества людей, собиравшихся перед ним. В таких случаях он поднимал правую руку от локтя и протягивал её открытой ладонью к толпе, в манере, напоминающей Адольфа Гитлера. Каждый день я смотрел фильмы с ним и старательно практиковался. Мне давали прослушивать аудиопленки с интервью Саддама или его речами. Вначале я и не подозревал, что мне, возможно, предстояло сыграть серьезную и зловещую роль.
      Саддам часто заходил проверить мои успехи в офис, отведенный специально для моего обучения, место, которое стало известно как Черный кабинет . Свет часто выключался, когда я просматривал видеопленки вместе с Мухаммедом, но то, чем мы занимались, сохранялось в тайне от обитателей дворца. Обслуживающему персоналу, который не знал о моем существовании, говорили, что в этой комнате лаборатория, где проявляются правительственные фотоматериалы, и входить туда строго запрещалось.
      Поначалу мне было трудно изображать Саддама в его присутствии. Я был в ужасе от того, что могу оскорбить его. Но моя игра развлекала его, он с удовольствием выступал в качестве зрителя, и постепенно, при поддержке Мухаммеда, я обретал уверенность. Я провел много часов, работая над манерой, с которой Саддам отдавал приказания, закуривал и тут же тушил свои гаванские сигары, и когда Мухаммед утверждал, что я готов, мы устраивали просмотр достигнутого. Я боялся, что зашел слишком далеко, но то, что Саддам видел, очень забавляло его.
      - Ты делаешь замечательные успехи, Микаелеф, - сказал он мне с широкой улыбкой. - Скоро ты сможешь одурачить даже мою мать.
      После того как я избавился от своей скованности, общий настрой этих занятий стал беззаботным и занимательным. Немногие знали, что, несмотря на свою зловещую репутацию, при непосредственном общении Саддам демонстрировал здоровое чувство юмора. Он прирожденный шутник, и часто невозможно было понять, всерьез он говорит что-либо или нет.
      Однажды утром он пришел в Черный кабинет и заявил, что у него возникла идея.
      - Я хочу, чтобы тебя тайком переправили через границу в Иран, сообщил он с большим энтузиазмом. - Тебя привезут в какой-нибудь город рано утром, возможно в Хоррамабад или Ахваз. Там ты постоишь около одной из их священных мечетей и мы сфотографируем тебя. Потом пошлем фотографии этому исламскому сумасшедшему в Тегеран с нашими наилучшими пожеланиями. Я отдам целое состояние, лишь бы увидеть его лицо в этот момент.
      Я подумал, что это безумная идея, и готов был вежливо возразить, когда Саддам расхохотался.
      - Не беспокойся, Микаелеф, моя идея - просто глупая шутка. Эта мысль позабавила меня, но гораздо важнее, чтобы о тебе никто не узнал до выполнения самой важной задачи, которую мы уже обсудили.
      Мухаммед начал также учить меня курдскому языку, которым арабу было нелегко овладеть. Пока я с трудом справлялся со своими заданиями и пытался протестовать, не видя в этом особого смысла, Мухаммед отмахивался от моих протестов, заявляя, что никогда не следует отказываться от возможности выучить новый язык. Как бывший учитель, я с ним отчасти соглашался. Тогда я не знал, что настойчивость Мухаммеда однажды спасет мне жизнь.
      Мое новое положение было явно окутано тайной. Согласно инструкции, я должен был говорить своим друзьям, что мне повезло получить место в министерстве образования в Багдаде. Первоначально, кроме ближайшего окружения Саддама, только Амна, Вахаб, Акрам и моя мать знали о моих новых занятиях. Мне было запрещено свободно перемещаться, а во дворец и обратно меня возили в частном лимузине с затемненными стеклами. В тех редких случаях, когда я отправлялся на улицу один, я должен был носить густую накладную бороду. Она полностью изменяла мою внешность. Мне не дозволялось появляться в компании Саддама, когда во дворце присутствовали посторонние, и даже моим передвижением по дворцу внимательно руководили.
      Я был увлечен своей ролью и старался оправдать то, как я считал, чрезмерно щедрое жалованье за выполняемую работу. Все свободное время я проводил, изображая Саддама, чем очень забавлял свою матушку. Если бы я вел себя так несколько месяцев назад, она ругала бы меня за мою непочтительность. Теперь это была моя работа.
      Однако Мухаммед подчеркивал, вначале очень тонко, что, хотя мы с Саддамом и схожи, мы не идентичны друг другу. Однажды днем, незадолго до того, как я должен был вернуться домой, он подвел меня к огромному зеркалу, стоящему рядом с фотографией Саддама в полный рост, которых везде было в избытке.
      - Как ты думаешь, есть разница между тобой и президентом?
      Я внимательно изучал картонную копию, но не мог выявить никаких серьезных расхождений.
      - У президента костюм лучше, чем у меня, - наконец предположил я.
      - Очень хорошо, Микаелеф, - заметил Мухаммед, качая головой с наигранным разочарованием, - но я больше думал о твоих физических характеристиках.
      - Президент выше.
      - Да, возможно. Какой у тебя рост?
      - Метр семьдесят пять.
      - Да, ты немного ниже, но мы легко можем подбить подошвы твоих ботинок. А как насчет лица?
      Я вгляделся повнимательнее.
      - Нос президента немного толще моего.
      - Согласен, хотя я думаю, что в его присутствии мы должны сформулировать это более тактично. Что еще?
      - У меня на лице оспинки.
      - Да, у тебя есть, а у президента их нет. Садись, Микаелеф. - Я сел перед письменным столом у окна, которое выходило во двор дворца и на реку Тигр. - Я заметил, что ты набираешь вес.
      - Да, благодаря своей матушке. После того как умер отец, а сестра вышла замуж, ей больше не о ком заботиться, кроме меня. Теперь, когда она может купить все, что пожелает, она кормит меня так, словно это последний обед в моей жизни.
      - Не могу сказать, что я недоволен этим, Микаелеф. Каков твой вес?
      - Около семидесяти килограммов, - предположил я. Я не часто проверял свой вес.
      - Ты на несколько килограммов легче президента, - заметил Мухаммед. Скажи матери, чтобы она продолжала в том же духе.
      Из всех перемен, которые выпали на мою долю в первые несколько месяцев, значительное улучшение моего питания было самым приятным заданием, которое требовалось от меня.
      Мухаммед сел по другую сторону письменного стола и взял в руки подшивку газет. Он перелистал её, потом взглянул на меня.
      - Что ты знаешь о косметической хирургии? - спросил он с улыбкой.
      - Ничего, - честно признался я.
      - Но ты, должно быть, слышал о ней?
      - Да, конечно. Я полагаю, женщины на Западе одержимы ею.
      - Да, но у неё и другие цели. Иногда лица могут быть полностью изменены. Например, после серьезных аварий. Но сейчас стандарты во внешности очень высоки и все чаще люди на Западе прибегают к незначительным изменениям внешности, чтобы обрести уверенность в себе.
      - Например, имплантация груди?
      Мухаммед рассмеялся.
      - Да, вроде имплантации груди. Западные женщины странные существа, не правда ли?
      - Я считаю это аморальным, - ответил я слегка высокопарно.
      - Я согласен с тобой. Но я думаю кое о чем другом для тебя. Потребуется лишь небольшое вмешательство, и с парой почти незаметных изменений в твоем лице ты будешь идентичен президенту. Как ты смотришь на это?
      - Не знаю, - ответил я. Идея подвергнуться пластической операции ещё несколько недель назад показалась бы мне невероятной. - Вы считаете, это необходимо?
      - Подумай над этим. Нет ничего проще, чем пригласить ведущего специалиста по пластической хирургии из Западной Германии, который в два счета подправит твой нос и щеки. Это будет сделано под местным наркозом. Ты ничего не почувствуешь.
      - Не следует ли спросить президента, что он думает по этому поводу? спросил я.
      - Это была его идея, - без колебаний ответил Мухаммед.
      Итак, вопрос был решен. Теперь я ясно видел, к чему он вел разговор последние несколько минут.
      - Президент хочет, чтобы мне сделали пластическую операцию?
      - Да.
      - А если я откажусь?
      - Теперь ты знаешь его достаточно хорошо, Микаелеф.
      Те, кто не считался с желаниями Саддама, обычно вскоре оказывались выброшенными из жизни. Пока я лично не сталкивался с темными сторонами его натуры, но хорошо знал, что он никогда не сворачивал с намеченного пути. Хотя мне казалось, что я уже стал достаточно важной персоной, чтобы обсуждать с ним какую-либо проблему, у меня не было веских возражений против идеи об изменении моего лица. Честно говоря, я не видел, какой вред это может причинить мне, и если это увеличит мое сходство с президентом, тем лучше.
      - Можете сказать президенту, что я согласен, - заявил я под конец.
      - Отлично! - Мухаммед был счастлив. Он явно чувствовал себя неловко, обсуждая эту тему. Мое сопротивление могло вызвать недовольство Саддама. Напряженность, которую Мухаммед чувствовал ещё минуту назад, оставила его. - Я сообщу ему об этом немедленно.
      Спустя неделю из Ганновера прилетел доктор Хельмут Райдл, и в день его приезда, утром, меня представили ему. Он был высоким, лет шестидесяти и выглядел, как типичный немец. Он высоко держал голову и говорил быстрыми, отрывистыми фразами. Он не знал арабского, а я немецкого, поэтому мы вынуждены были общаться через переводчика, в роли которого выступил иракский доктор Айяд Джихад аль-Асади. Во дворце устроили маленькую, но хорошо оборудованную операционную, чтобы как можно меньше людей знали об операции. До встречи с немцем я спросил Мухаммеда, почему не пригласили иракского хирурга.
      - Им не хватает храбрости, - ответил он со смехом. - Если операция окажется неудачной...
      - Неудачной? - Я взглянул на него с беспокойством. Мысль, что что-то может пройти неудачно, не приходила мне в голову.
      - Ну что ты, Микаелеф, я не об этом. Здесь тебе не о чем беспокоиться. Как я говорил, иракские хирурги слишком боятся последствий, если операция окажется неудачной. Даже самая ничтожная операция, которую нужно сделать президенту или его протеже, выполняется иностранными врачами.
      - Но это другой случай, - возразил я. - Как президент может быть уверен, что Райдл будет держать операцию в секрете после возвращения в Германию?
      - За неё ему заплатили 250 тысяч долларов, - ответил Мухаммед, - и, мягко говоря, если о деталях операции станет известно на Западе, он может ожидать визита людей из Багдада.
      - Это большие деньги, - согласился я, - но почему такой человек связывается с подобным делом? Он не из бедных.
      - Такие люди всегда существуют, - ответил Мухаммед. - Два года назад доктора Райдла арестовали в Лангенхаге, городе к северу от Ганновера, и предъявили ему обвинение в изнасиловании двух девятилетних мальчиков. Дело не дошло до суда, но он был исключен из реестра врачей и с тех пор не может открыто практиковать. Когда президент услышал об этом, он подумал, что однажды мы могли бы воспользоваться его услугами. Президент оказался прав, как всегда.
      Я бы предпочел, чтобы Мухаммед рассказал мне об этом после операции, но у меня теперь не было иного выхода, кроме как отдать себя в руки этого зарубежного любителя малолетних. Пока Райдл занимался приготовлением, доктор Айяд рассказывал о деталях операции.
      - Доктору нужно сделать толще вашу носовую перегородку. После того как он сделает местную анестезию, он вставит силиконовую распорку через вертикальный разрез в середине вашей columella. Это кусочек кожи... вот здесь... между ваших ноздрей. Это займет всего несколько минут. Затем шлифовальным кругом он удалит оспинки с ваших щек. Возможно, вы почувствуете некоторый дискомфорт, но это не больно.
      И действительно, я не чувствовал боли, но последующие тридцать минут были определенно неприятными. Я испытал огромное облегчение, когда доктор Райдл дал знак Айяду, что операция закончилась. Мое лицо было забинтовано, и мне дали болеутоляющие таблетки, чтобы принять, когда пройдет анестезия. Затем я отправился домой и лег в постель, испытывая большую жалость к себе.
      Последующие две недели моя матушка хлопотала вокруг меня, превознося храбрость сына, который пошел на такие жертвы ради своей страны. Меня же больше волновало, изуродовано мое лицо навеки или нет. Ночью мне постоянно снились кошмары, причем они не повторялись. Во сне я всегда стоял перед зеркалом, когда снимали бинты, но каждый раз обнаруживалось новое ужасное лицо. Один раз это было лицо моей сестры, выражение которого красноречиво говорило о том, что она думает обо мне. В другой раз вместо лица было пустое пространство.
      Когда доктор Айяд снял бинты, мои страхи оказались напрасными. Если не считать легких синяков, я выглядел почти как прежде. После того как припухлость полностью исчезла, можно было заметить некоторые изменения, но теперь я поразительно походил на Саддама. Мы стали больше чем близнецами.
      Вскоре после того как я вернулся к своим обычным обязанностям, Мухаммед принес мне кейс, в котором были отличные фальшивые бороды и несколько пар очков с темными стеклами.
      - Тебе нужно привыкнуть скрывать свое лицо, когда ты выходишь на улицу и не исполняешь роль Саддама, - твердо наставлял меня Мухаммед. - Я знаю, ты привык к тому, что тебя останавливают на улицах, но этому надо положить конец. Примерь их. Бороды из Америки Они сделаны из натуральных волос, это лучшее, что можно купить за деньги.
      Весь следующий час я развлекал Мухаммеда разнообразием превращений.
      - Когда я надоем Саддаму, - пошутил я, - возможно найду работу у Фиделя Кастро!
      В первые месяцы моего пребывания в президентском дворце я был очень занят и достиг больших успехов. Было предложено, чтобы мой дебют в качестве Саддама состоялся на торжествах, посвященных двенадцатой годовщине партии Баас в июле, но Мухаммед колебался. Он не был уверен, что я готов. Отсрочка не огорчила меня. В пределах президентского дворца я искусно подражал манерам президента и его речи, но мысль о том, что надо будет играть роль на публике, все ещё лишала меня мужества.
      Когда я освоился во дворце, то ближе узнал методы правления Саддама и характер служб безопасности, которыми он окружил себя. В 1963 году короткое правление партии Баас поддерживалось Республиканской гвардией, в то время относительно небольшой группой милиции. Она была целиком разгромлена армией, и когда партия вернулась к власти в 1968 году, перед Саддамом встала задача сформирования специального подразделения службы безопасности "Специальное агентство". Оно действовало под кодовым названием "Посланник Пророка" и состояло из преданных партии активистов, действующих в рамках независимых "резервных подразделений" или активных обслуживающих частей. Служба безопасности, как справедливо предполагалось иностранными разведывательными агентствами, занималась по приказу Саддама похищениями, пытками и убийствами. В 1971 году Саддам сформировал Отдел информации, а спустя три года - Главное разведывательное управление, больше известное как Мухабарат. Военная разведка осталась в ведении Истехбарата, учрежденного в 1958 году с падением монархии.
      Получив контроль над Советом революционного командования (СРК), Саддам, не теряя времени, назначил своих любимых сторонников на самые ответственные посты. Никогда полностью не доверяя Совету командования, он быстро создал внутренний кабинет, повысив шесть членов СРК до поста заместителя премьер-министра, а одного из них - Таху Ясина Рамадана аль-Джазрави - сделал старшим над остальными. И хотя я испытывал страх, находясь в присутствии этого человека, Таха, очевидно, обладал какими-то личными качествами, которые внушали коллегам уважение к нему. В самом начале он постарался убедить Саддама в том, что его амбиции не идут дальше занимаемой им должности.