Перекресток: недопущенные ошибки

Никого спасти, конечно, не удалось — от такой смерти не убежишь, ее не остановишь. Да и, честно говоря, жалости к погибшим охотникам я и тогда не испытывал: они собирались истребить сотни живых существ, принадлежащих этому миру, просто потому, что те, как им казалось, представляли для горожан опасность. И это на расстоянии в три-четыре десятка переходов от города! Не знаю, честно, не знаю… Никогда не считал змей опасными. Мне кажется, но лично мне, что змея никогда не укусит без причины — они спокойно относятся даже к вторжению на свою территорию, но вот насилия никогда не терпят. Для сопротивления насилию им, наверное, и нужен яд. Мне так кажется… Как я уже говорил, у меня проблем с ползучими созданиями никогда не было… Как и с морским народом.
      Вновь пауза. А кошка сосредоточенно смотрит своими ослепительными очами куда-то в сторону от Мирона, как бы собираясь с мыслями, пытаясь связать воедино его рассказ про змей и упоминание морского народа…
      — Все началось с морских странников. Однажды я увидел одного из них на мелководье. Обычно они не забираются так близко к берегу, потому мне показалось, что с этим что-то случилось, и прилив просто выкинул его на стоячие пески. Примерно так и вышло: его гладкую серую кожу покрывала целая сеть кровавых царапин. Не скажу, что их было много, но сеть закрывала весь бок создания, а ведь соленая вода очень едкая и в ней полным-полно гниющих под солнцем водорослей. Мне показалось, странник сильно страдал от этих ран. Возможно даже, зараза уже проникла в кровь, и ничем помочь ему было невозможно, но я решил хотя бы попытаться. Знаешь, Тигруша, эти создания всегда очень нравились мне: они кажутся в полной мере разумными, поговаривают, что странники помогают мореходам в шторм и ведут корабли сквозь туманы. Правда, в Маскаре чаще упоминали о том, что они шпионят для морского народа, и в море близь города всегда расставляли колючие сети, которые должны были нанести этим животным глубокие раны. Вот, видимо, в такую сеть и попал странник, по крайне мере, рисунок ран напоминал следы от ее шипов. Тогда я на чем свет стоит проклинал жителей Маскара, посмевших ранить такое красивое и миролюбивое существо!
      Я ухаживал за ним в течение недели. Носил мази, которые должны были вытянуть из ран гной и заживить их, кормил его свежевыловленной рыбой. Тогда мне казалось, что я просто облегчаю агонию существа, глаза которого чаще всего видел закрытыми. Но оказалось, что здоровье у странников куда крепче, чем мне казалось поначалу. В первую неделю его раны все еще выглядели довольно жутко, но уже через десять дней кожа постепенно вернула свой обычный блеск, а самого странника я все чаще находил с открытыми глазами. Ах, Тигруша, какие у него были очаровательные глаза, куда красивее человеческих. У странников они по форме вытянутые, веки слегка закрывают верхнюю часть глаза и они куда более толстые на вид, чем у людей. А вот радужка глаз крупнее — белка совсем мало, а цвет… не знаю, как правильно выразиться, напоминает цвет моря — и не синие, и не зеленые. Вроде странного камня, который добывают в северных каменоломнях и изготавливают из него брошки для молодых девушек. Кажется, этот минерал называют бирюзой, хотя я могу ошибаться. У моей сестры… да, у нее была такая брошь, из небесного цвета бирюзы…
      Голос Мирона как-то вдруг стал сдавленным и замолк. Стало больно. Отвратительно. Тоскливо. Все сразу. Обещал же себе, не рассказывать эту часть истории, не заметил… Кошка, казалось, почувствовала состояние князя-бродяги и, осторожно приблизившись к нему, тихо мурлыкнула. Мирон поднял на нее взгляд и на секунду его лицо перекосило от пустой ненависти: и к этому миру, к своему городу и вообще народу — ко всем глупцам и жадным до власти вельможам. Кошка смотрела прямо в его зрачки и, в этом он мог поклясться, в ее глазах читалось неподдельное сочувствие и понимание.
      — Странная ты, Тигруша, какая-то сильно не-животная. Ты мне напоминаешь существ из рассказов Кайлит — многочисленных спутниц эльфов. Кажется, она упоминала сильфов и варис: первые — летучие и умеют говорить, чем-то напоминают людей в миниатюре и с прозрачными крыльями, а другие похожи на кошек, но гораздо крупнее и более сообразительны. Может, ты и есть одна из этих варис? Хотя нет… Кайлит упоминала белых тигроподобных кошек с перевернутым черным треугольником на груди, а твой окрас при всем желании с описанным ею не сравнить. Да и треугольника никакого нет, а он, по словам Леди волн, должен присутствовать обязательно, даже если окрас у варис не белоснежный, а более темный. Впрочем, я слышал, среди эльфов, как и среди людей, существует какое-то деление на народности, может, и животные рядом с разными эльфами живут разные?
      Кошка слегка наклонила голову к земле и вновь подняла ее, заглянув в глаза Мирону. Как будто кивнула, но как-то неопределенно, половинчато, соглашаясь со словами Мирона не до конца.
      — Буду считать, что правильно догадался. Если только ты действительно поняла, о чем я тебе говорю. А сестра… сестренка… Тигруша, я, наверное, никогда от этого воспоминания не избавлюсь. Она ведь так мало походила на этих напыщенных ублюдков, упоенных собственной славой и ведущих заумные беседы о науке. Она даже и не пыталась научиться каким-то там маскарским истинам. Ее больше всего занимало море и морские создания. Она так часто пропадала на берегу, что мне ее больше нигде и не приходило в голову искать, когда бывало, что днями пропадала. Только на берегу. И что она там делала? Зачем? Кажется, однажды я видел, как она пускает в воду кораблики, сшитые из кусочков кожи куцехаров. Ты же знаешь, Тигруша, кожа этих животных очень хорошо на воде держится, говорят, из нее и корабли делают… Ну, вернее, не делают, а ею корпуса обивают, чтобы вода внутрь через трещины не просачивалась. Да и пробить случайно корпус уже невозможно — она ведь прочная, почти как сталь. Но я все не о том, куда-то в сторону…
      Голос юноши вновь затих. Он никак не мог отогнать от себя мысли, которые снова начали лезть в его голову. Сцены, какие-то отрывочные, будто ненастоящие: плачущая мама, стоящий с мертвым выражением лица на берегу отец…
      — Однажды, когда мне уже исполнилось восемнадцать, я нашел в подвале дома такой кораблик. Красивый, очень прочный и похожий на настоящие… Я думаю, что похожий — настоящих, если честно, никогда не видел. Нашел — и снова эти воспоминания. Я тогда на берег моря побежал, долго что-то кричал волнам, что-то пытался требовать, потом… не знаю, это была слепая ярость… А дальше из ниоткуда пришла туча, стали бить молнии прямо в море: и там где они били, море закипало. Птицы от этой тучи разлетелись на милю, а она все густела и молнии били все сильнее…
      Мирон тяжело выдохнул и уставился в пространство перед собой. Он как будто заново переживал тот день, ощущения, страшную ненависть, которая тогда его захлестнула. В тот раз — ненависть к миру и, особенно, к воде.
      — А потом впервые появилась Кайлит. Я ее даже не испугался: просто принял как факт, что в водах тоже водятся змеи, и то, что у них может быть человеческое лицо, и то, что говорят и думают они вполне по-человечески. Если не сказать больше.
      Кайлит рассказала мне историю морского народа, рассказала, что значит жить под водой, а еще объяснила, что сильная ненависть не сослужит хорошей службы, что она может завести на это самое дно, но только без шансов выжить там. Оказывается, ту тучу, породившую дикую борю не только на море, но и под его поверхностью вызвал я, когда пытался каким-то образом наказать воду за то, что та убила мою сестру.
      Кошка молчала. Молчал Мирон. В темноте догорал костер. На бесплодные холмы опускался вечер. Солнце уже закатилось за горизонт, и на небе появлялись первые редкие звезды. Дул очень тихий и спокойный ветер, несущий откуда-то далеко с запада морские ароматы. А может, и с юга, в этих краях трудно было так, с ходу определить направление света.
      — Даже Леди волн не знала, что именно произошло с моей сестрой. По большому счету, я и сейчас не знаю, что именно случилось. Может, внезапный незамеченный ею прилив, может, какая прибрежная тварь напала, а приливом тело унесло. Не знаю, Тигруша, что с ней случилось, но в тот вечер она ушла на берег, а обратно уже не вернулась… Кайлит говорила, что отчаиваться еще не стоит, раз тело девушки не нашли. Может, она вовсе и не умерла там, на берегу. Единственное, за что я особенно благодарен Леди волн — в тот раз она даже не заикнулась на тему бессмертия души и рождения в другом мире, тогда бы я и ее вместе с водой проклял. Нет ничего правильного и верного в смерти молодой девушки, нет и быть не может! А теперь, как и тогда, я просто не знаю, чему верить, не знаю…
      Кошка свернулась у его ног и только голову подняла от лап, уже откровенно сочувственно глядя в глаза человека.
      — Знаешь, что на самом деле гонит меня на восток? Говорят, там собирают все тайны, все секреты мира. А моя сестра такой тайной действительно была. Она почти не говорила, но если однажды и открывала рот, то все ее речи касались всегда моря и кораблей. Кораблей и моря… Мне когда-то тоже очень нравилось море, но до такой степени в любви к нему я не доходил, — В этот момент Мирону почудилось, что в голову ему навязчиво стучится какая-то мысль, пришедшая извне. Очень важная и нужная… Кошка пару раз ударила хвостом по песку, а Мирон попытался впустить странную идею и механически продолжил свой рассказ, — Постой, да, теперь вспомнил еще одну вещь: она ведь тоже упоминала о странниках, говорила, что очень легко понять их стрекочущий язык. Вроде даже рассказывала, что они позволяют некоторым людям путешествовать на своих спинах. Может быть…
      Нет, эта мысль оказалась уж слишком обнадеживающей для Мирона. Он не привык верить в такиечудеса, не привык ждать от мира добрых подарков. Мысль о том, что сестра могла отправиться в путешествие на спине странника, казалось ему дикой и почти лишенной смысла. Куда бы она отправилась? Без еды и воды? А когда странник устанет? И почему она тогда никого не предупредила, не оставила весточки? Но, в конце концов, она могла совершить путешествие вдоль кромки моря, хотя тогда ее обнаружили бы в одном из прибрежных городов… И тут же вспомнил о том, что восточнее Маскара на берегу городов больше не строили — приливы поднимались летом очень высоко и затапливали все побережье. Но все же, не может быть, чтобы… Или все-таки может?…
      — Странно, Тигруша, очень странно. Почему-то мне кажется, что все так и есть. Но… не может быть. Она ведь никогда не путешествовала. Неужели Эйвелин смогла преодолеть расстояние до восточных земель по морю? Но это же просто… не знаю… немыслимо!
      А с другой стороны, он тут же понял, что вполне мыслимо. Кайлит многое рассказывала о его крови и преобладании в ней волшебных корней, а эта самая кровь у них с сестрой, естественно, была общей.
      — Ох, Тигруша, если бы только это оказалось правдой! Думаю, это станет первым вопросом, который я задам, переступив порог владений восточных народов. Наверное, ничего они не ответят, но ведь все может быть. Впервые за пять лет хоть какое-то подобие надежды. Спасибо, Тигруша, это, наверное, твое спокойствие на моих мыслях положительно сказывается: в кой это веки стал рассуждать не только разумно — хоть во что-то верить. Я вообще редко к чувствам прислушиваюсь, может, и зря…
      Кошка ничего не ответила. Просто продолжала тихонько мурчать себе под нос, изредка поглядывая на юношу пронзительным взглядом. Она как бы спрашивала, что же еще интересного случилось в его жизни.
      — Да, наверное, надо рассказывать дальше. В течение последних двух лет Кайлит навещала меня еще пару раз, рассказывала о жизни морского народа. Она говорила, что в заморских странах подобных ей существ называют нагами: где-то боятся, где-то наоборот едва не обожествляют. Но повсеместно осторожно относятся к морскому народу, зная о его магических способностях. Она еще рассказывала о том, что вся их магия зависит от наличия воды и в основном использует силу этой стихии. Иногда еще и воздуха, но гораздо реже. Говорила о том, что вода обладает больше защитными свойствами: лед позволяет создавать идеальные щиты, сама влага способна излечивать от ядов и защищать от действия иных заклятий, говорила, что водные заклятия используются магами и в мореходстве, причем большинство из таких речитативов служат навигационным целям. Еще рассказывала о том, что вода способна возвращать молодость и силы телу человека, потому разумные морского народа живут очень долго, почти как эльфы. О чем же еще? Да, она упоминала, что ее подданные — не наги, а преображенные полуэльфы-полулюди. Вроде бы преображение это было вынужденным, и самой возможности сохранить жизнь ее народ обязана племенам лунных эльфов. Кстати, именно тогда я впервые услышал о том, что эльфы бывают лунными: я их обычно всегда связывал со светом, но Кайлит уверяла, что мое понимание очень далеко от истины. И еще, что-то когда-то… не помню… она рассказывала об эльфийском Прибережье, но очень мало. Как-то почти не распространялась по этому поводу… Однако речь, кажется, шла тогда о мореходстве. Хотя, знаешь, она всегда говорит так, будто рассказывает какой-то опостылевший рассказ, вроде легенды из детской книжки, единственное назначение которой — скрыть стоящие за историей реальные факты, но дать к ним ключ.
      Кошка выжидательно замерла и даже перестала мурлыкать. У Мирона вновь возникло ощущение, что животное погрузилось в какие-то собственные, не доступные его взгляду мысли.
      — Ну ладно, хватит уже о Кайлит… Самые жуткие трудности начались, когда мне исполнилось двадцать. В нашем городе буквально процветали, наполнялись силой и мощью варварские предрассудки по поводу волшебства и магии… Возможно, из-за того, что в Маскаре жило немало умных, хитрых и изворотливых людей, которые на дух не переносили превосходство по силе "каких-то там детей природы". А тут еще морской народ под боком, который удобно использовать в качестве всеобщей страшилки — кто хотел, из такой ситуации извлек, думаю, немалую личную выгоду. Скоты!
      Ну а после того случая с тучей и так уже поползли нехорошие слухи: о том, что она явно не природного свойства, что ее вызвал кто-то с целью разрушить Маскар волнами. Больше всего пересудов шло по поводу бесчинств морского народа. Собирались даже послать гвардию на охоту, но потом образумились: где им с подводными жителями тягаться. Гвардия — она, может, и обучена хорошо, но под водой и минуты не проведет — захлебнутся люди и весь сказ. А на сушу выманить морских жителей и вовсе невозможно. Постепенно разговоры утихли.
      Слова-то утихли, а мысли о магии и волшебстве остались. Да еще безумец-Алиас потерял остатки осмотрительности и разослал по всем городам указ о необходимости истребления магических лазутчиков на просторах Иезекилия. Наверное, постепенно, опасаясь заговоров и покушений, он просто впал в манию или что-то в этом духе… Что тут началось: старейшины из кожи вон лезли, чтобы поймать хотя бы одного мага, да вот только беден оказался город на волшебство или чародейство. Тогда начали арестовывать без суда и следствия почтенного возраста женщин, проводящих время на берегу моря. Обвинения предъявляли смехотворные: великие судьи Маскара решили, что те общаются с водным королем и разглашают ему секреты империи. И знаешь, что самое отвратительное и жуткое во всей этой пошлой истории?!
      В этот момент Мирон яростно вскочил на ноги и заходил вокруг костра, чеканя шаг и отбрасывая носками сапог попадающиеся на пути камни…
      — Самое отвратительное, Тигруша, то, что зачинщиком "охоты на магов" стал мой отец. Все началось с того, что он обнаружил Хариссу — эту бабку давно уже считали городской сумасшедшей, но до того момента оставляли без внимания — на берегу моря, выпускающей рыб из сетей. Среди рыбы отец заметил и маленького змеевидного угря. Не знаю, что вызвало его гнев: то что Харисса осмелилась выпустить дневной улов рыбаков, воспоминания о пропавшей Эйвелин или разгорающееся под действием непроходящего горя безумие — в любом случае, на следующий день созвали суд, и Хариссу приговорили к казни, предназначенной для колдунов и прочих практикующих магию людей. Ты знаешь, Тигруша, что они собирались сделать с бедной женщиной?!
      Зубы Мирона уже откровенно стучали друг об друга. Он с ужасом вспоминал тот день, когда отец в блеске славы выносил приговор «колдунье», указывая левой рукой на сооружение для расчленения живых людей. Вспомнил он и злобно-торжествующий взгляд отца, зачитывающего указание суда: по всей видимости, тот уже грезил о грядущей награде императора за способствование истреблению магии в империи. И еще Мирон помнил умоляющие карие глаза Хариссы, смотревшей отчего-то на него, а не на Ахора'Красса, выносившего немощной старухе жуткий приговор.
      — Ее должны были казнить утром, — Сдавленно и уже совсем тихо продолжал историю Мирон, — Поздно ночью, около трех часов, я выбежал из своего дома и подкрался к клетке, в которой держали заключенную. По мнению отца, колдунья не заслуживала проводить оставшееся время жизни в настоящей тюрьме. Она ничего не говорила, только все так же умоляюще смотрела на меня, а я… я просто очень сильно захотел, чтобы мои пальцы смогли разогнуть прутья клетки. Приложил ладони к железу и представил себе, в деталях, как гнется и ломается сплав, как прутья распадаются на части при соприкосновении моих рук с ними…
      Потом был огонь. Не яркий и полыхающий — просто словно бы огненные перчатки появились вокруг ладоней, и я без труда разломал всю стенку клетки. Скорее даже не разломал — расплавил. Думал, Харисса свалится в обморок, по крайней мере, я сам готов был это сделать, как и в том случае с тучей, но она даже не удивилась — просто выскользнула из клетки и, прошептав "Спасибо, князь", выскользнула из клетки. Тогда меня впервые в жизни назвали князем. Потом я слышал это слово еще и от Кайлит, но и тогда мне не стало понятнее, что они подразумевали, меня так называя. Хотя, помнится, однажды Кайлит пошутила, что это слово вышито красной нитью на моей душе. Или не пошутила — ее сам водяной черт не разберет…
      И вновь пауза. Снова заинтересованный взгляд кошки, теперь уже молча прогуливающейся вокруг давно потухшего костра. В ночной темноте Тигруша казалась живой тенью: рыжая шерсть в лунном свете казалась синей, а черные полосы и вовсе становились не видны. Призрак бродил вокруг костра, призрак, с кристально-чистыми голубыми глазами, будто бы зависшими в воздухе, наполненном сумраком.
      — Старейшины были в гневе. Отец окончательно сошел с ума: отдал гвардейцам приказ обыскать все земли за десять дневных переходов от города, чтобы найти Хариссу. Однако этот указ ему не помог: солдаты вернулись ни с чем, утверждая, что обшарили каждый куст в округе. Создавалось такое впечатление, что женщина действительно владела какой-то непонятной магией, делающей ее невидимой для глаз…
      Дальше начался непрекращающийся ночной кошмар. Ахора'Красс — это имя стало самым страшным словом в городе. По его велению охота была объявлена на всех женщин в Маркасе, хотя бы на одну длину храма Асадоны приближавшихся к воде. Его безумие касалось отчего-то в основном женщин, мужчин в связях с магическим искусством отец не подозревал. Но самое страшное для меня — он обнаружил рядом к клеткой Хариссы зацепившийся за куст и выдранный клочок плаща. Моего плаща…
      Конечно, как только я узнал о его находке, сразу же затолкал плащ куда-то в самый дальний угол подвала, но это не изменило сути дела. Его природная подозрительность превратилась в подозрительность безумца, как прежде это случилось с императором. Отец не один и не два раза допрашивал меня, куда я задевал свой плащ, а я отвечал ему едва ли не заученным тоном, что плащ украли из гардеробной в театре Маскара. Не знаю, поверил ли он или нет. Не знаю до сих пор. Думаю, узнай он о моих способностях, объявил бы приговор, не колеблясь. Хотя бы из-за того, что я лишил его возможности казнить "колдунью"…
      Потом погиб Алиас. Его дочь, принцесса Элоранта, приняла на себя правление империей, вот только далеко не все генералы оказались согласны с таким порядком престолонаследования. Варварские корни: женщина не имеет права распоряжаться властью в государстве. То здесь, то там вспыхивали восстания, Маскар объявил себя нейтральным городом с собственным правлением, а отец заявил о принятии на себя властных полномочий. С тех дней его гордыня переросла всяческие пределы: он издавал угодные себе законы, "охоту на магов" возвел в ранг важнейшей мировой миссии Маскара… К моему двадцатидвухлетию, всего пару месяцев назад, от рук Ахора'Красса погибло людей в сотни раз больше, чем от всех змей в округе за сотни лет. И в один день пребывающие в здравом уме жители Маскара не выдержали: началось восстание, в котором с одной стороны участвовали разгневанные до предела горожане, а с другой — старейшины и элитная гвардия во главе с отцом. Естественно, народный бунт был обречен на провал. И естественно, всех без исключения бунтовщиков жестоко казнили вместе с семьями. Немногим из родственников удалось бежать куда-то за город — в пустынные земли.
      Мирон устало вздохнул. Он не привык к долгому повествованию, но историю захватила и его самого. Он восстанавливал в памяти события последних лет и поражался всей той ненависти, что жила в сердцах людей, населяющих самый справедливый город империи. Истинно, нельзя доверять правосудие в руки простых людей: слишком много эмоций и личных интересов стоит за их душами — это приводит к страшному финалу. Гордыня ли, ненависть или отчаяние — любая из крайностей превращает людей в зверье.
      — Спасшиеся изгнанники разбили лагерь где-то на расстоянии пяти-шести дневных переходов от Маскара. Я ведь именно от них спасался бегством, когда город накрыла разрушающая волна, вызванной по воле Кайлит. Никак не мог им объяснить, что мне противны действия отца: это были просто бедные, загнанные люди, испытывающие одну лишь ненависть к моей семье. Но ненависть и отчаяние превратили их из людей в стаю диких убийц, они даже не пытались думать или слушать, а разорвать меня на части готовы были даже клыками. Какое-то безумие. В них человеческого осталось не больше, чем в моем отце.
      Был в этой истории и еще один эпизод, еще при жизни Алиаса. Мы вместе с Кайлит обсуждали возможность основания вольного города. Просто, многие горожане не любили правителя империи либо открыто побаивались его, ну а моему отцу доверяли еще меньше. Тогда и начали поговаривать о "тихом восстании": покинуть город и уйти в восточные земли, на которые власть кровожадного императора не распространяется. В те дни мне удалось сплотить людей, донести до них эту идею и обсудить переход. А потом Кайлит рассказала о том, что вынуждена была пустить стрелу в сердце Алиасу, который все-таки нашел способ навредить морскому народу. Не знаю, что именно он планировал сделать, кажется, все было связано с некими устройствами, позволяющими сохранять порох сухим под водой. В любом случае, безумие императора дошло до такой степени, что Леди волн приняла решение убить его прежде, чем он уничтожит все подводные города. А потом произошло отделение Маскара, и о "тихом восстании" забыли, переключив весь свой гнев на уничтожение нового тирана…
      И все.
      Мирон в очередной раз тяжело выдохнул и, повинуясь внезапному импульсу, улегся на небольшой кусочек травы, растущей на склоне холма, который приютил его на этот раз. Он выдохся, но рассказал все. Абсолютно. Опустошил душу, и внутри на время поселилась приятная, успокаивающая пустота… Небо Природного мира освещал яркий месяц и с десяток столь же ярких звезд.
      К юноше подошла кошка и свернулась в клубок неподалеку. От нее исходил такой мягкий покой и тихая благодарность, что Мирон как-то сразу перестал переживать за прошлое. Ему стало также спокойно и благодатно на душе.
      — Спасибо, Тигруша.
      Последней его мыслью, перед тем как кануть в глубокий сон, было:
      — Если провести между этими десятью звездами линию, получится красивый небесный корабль…

Глава 4 "Рассуждения"

       1 472 202 год по внутреннему исчислению Мироздания "Альвариум".
       Природный мир, континент Эльмитар, эльфийское Прибережье, дом Эйвелин.
      В этой книге оказалось слишком много глав. Да, слишком много! К тому же сама книга поражала девушку своим занудливо-незатейливым смыслом и неоправданной претензией на авторскую философию. Книга с вытканным золотом единорогом на обложке повествовала о древних днях, первых в череде тысяч, последовавших за изгнанием черной нечисти с просторов материка Эльмитар. Ныне эти земли служили пристанищем для морского народа, варваров (включая вконец «оцивиловавшихся» жителей Иезекиля), а также двух эльфийских народностей.
      Автор книги пытался донести до читателя мысль о возможности существования общих корней, связывающих перечисленные народы, о явно магической природе отрицающего всякую магию варварского народа, о вероятной истории морского народа и прочих, абсолютно неинтересных девушке вещах. Вообще, она взяла эту книгу в руки лишь потому, что заметила на обложке единорога — слишком уж большой интерес испытывала златовласая красавица к редким животным, неразрывно связанным с мистической сетью тонких нитей, пронизывающих просторы Природного мира. А девушка умела видеть эти нити: с их помощью она безошибочно определяла направление ветра, силу языка пламени, будущую высоту еще только зарождающейся в океане волны… Нет, физически существующими она бы их не назвала — больше таинственные нити никто из знакомых ей эльфов не наблюдал, но, тем не менее, сама девушка видела мерцающую сеть, не напрягаясь, и даже могла перемещать нити пальцами рук. Эйвелин называла их струнами: на нитях можно было играть, их можно было трогать, но различать на расстоянии пяти-шести шагов уже не удавалось — слишком тонкими казались эти проводники вселенской силы. Разве что самые древние и прочные из них можно заметить издалека.
      Это удивительно, но первые семнадцать лет своей жизни она почти не помнила, будто они оказались скрыты плотным туманом. Девушка могла представить родной город, маму, горячо любимого брата, морских странников и само море. Все. На этом список ее детских и подростковых воспоминаний обрывался. Да Эйвелин никогда и не стремилась надежно запечатлеть в памяти Маскар, подаривший ей когда-то временноеубежище. Именно временное — так и не иначе юная дева воспринимала родной дом: она не помнила, откуда и как попала в этот мир, каким образом оборвалась ее жизнь в предыдущем, но точно знала, что эта самая прежняя жизнь существует. Все те же нити давали девушке понять, что сила, принявшая для нее вид струн, простирается далеко за пределы маленькой вселенной Природного мира. Речь шла, конечно же, не о иных материках, даже не о звездах на небе: земля, море, небо и звезды — все они являлись частичками этого мира, тогда как нити уходили за их пределы. Смешно, но спроси кто-нибудь Эйвелин, как выглядит этот самый «предел», она бы только в недоумении пожала плечами. Чувствовать что-то — еще не означает представлять, как оно выглядит.
      Да к тому же, все эти великолепные истины ничуть не волновали ума юной красавицы — ее не прельщали иные пространства, потому что именно в этом она нашла свое настоящее сокровище и отраду — море. Море, море, море — сколько тайн, секретов, бурных течений и тихих заводей, островков с необычными народами, заброшенных причалов и сундуков с неисчерпаемыми сокровищами хранило оно! И в этом же море жили ее любимые странники: существа, внешне напоминающие гигантских рыб, но поразительно разумные и безупречно доброжелательные в общении с другими разумными.
      Помимо неописуемого восхищения для Эйвелин существовала совершенно конкретная причина любить морских странников: три года назад милые друзья спасли ей жизнь, не больше, ни меньше. Вот тот деньона запомнить сумела. Семнадцатилетняя Эйвелин, по обыкновению, отправилась тогда на берег моря. Сегодня она хотела опробовать на воде новый парусник, созданием которых девушка увлекалась на протяжении последних семи лет своей жизни. Этот кораблик существенно отличался от всех предыдущих ее творений, ведь на нем было установлено две мачты с парусами, в отличие от прежних, одномачтовых, яхточек. Чтобы изготовить эти новшества, Эйвелин пришлось полдня искать на улицах города (а за его пределы выйти она не могла — отец предупреждал стражу у ворот о неуемной любви дочери к праздному шатанию вне пределов видимости родителей и брата) подходящую древесину. В конце концов, на одной из немногочисленных свалок Эви вытянула из кучи мусора слегка подгнившее полено — по всей видимости, когда-то этот обрубок был высоким раскидистым фрельмом, но ныне деревяшка тихо завершала свой век в компании таких же ненужных жителям города вещей. Можно сказать, что в лице Эйвелин полено обрело друга, потому что девушка смогла сделать судьбу деревяшки не столь грустной. Как бы смешно это ни звучало, она ощущала жизнь даже в давно срубленном дереве, а где видишь жизнь — там наблюдаешь и определенную судьбу, пройденный путь, историю создания.
      Дальше наступила очередь парусов. С этой задачкой сообразительная девушка справилась гораздо проще: всего и делов — выпросить у мамы кусок подходящей ткани. Так как шелка и парусины у Ариды хранилось немало (женщина часто шила на заказ одежду для жителей Маскара, и эти материалы здесь никогда не выходили из моды), а упрашивать людей поделиться необходимыми вещами девушка умела в совершенстве. На создание парусов у Эйвелин не ушло и дня. Над мачтами пришлось трудиться существенно дольше: сначала отколоть от массивной деревяшки два в меру тонких прута, а потом еще и хорошенько просмолить их — на это ушло полнедели. Однако результат стоил того: суденышко приобрело вид настоящего корабля, какими их рисуют на картинках в старых книжках.
      Эви запомнила, что в дни создания корабля ее голову посетило немало интересных вопросов: например, почему на материке почти никто не занимается мореходством? Отчего в Южном море никогда не появлялось и самого захудалого паруса? Много ли народов живет за пределами Иезекиля? Есть ли среди них эльфийские народы или они живут только в пределах этого континента? Правда, отец Эйвелин отрицал само отличие эльфийских племен от иных, утверждая, что это просто "порченые люди". Но девушка своим чудесным зрением различала множество струн, пронзающих земли материка восточнее империи, когда пыталась представить их в воображении, потому она прекрасно понимала, что эльфы — куда более загадочные и интересные существа, нежели полагает отец.