Дважды Татьяна

      Здесь устраивались балы, именуемые «вечерами славянского содружества», — своего рода подачка солдатам неарийского происхождения. Чтобы создать видимость содружества, на балы эти посылали с десяток офицеров-немцев невысокого ранга.
      На один из таких балов и проникла Таня.
      От этого вечера она ожидала многого. В непринужденной болтовне с офицерами, из случайных реплик она могла узнать точнее число частей местного гарнизона, да и мало ли какие секретные сведения вообще раскрываются в подобных случаях.
      На Тане было изящное строгое платье — Тереза Францевна немало потрудилась, перешивая его для девушки. Когда-то в молодости она очень любила этот сочный васильковый цвет, а потом платье так и залежалось в одном из ящиков комода.
      Из Золушки Таня превратилась на один вечер в принцессу. Приветливая, оживленная, она перебрасывалась шутками то с одним, то с другим офицером, и вместе с тем было в ней что-то вызывавшее невольную почтительность.
      От взора ее не укрылось, что офицеры-немцы держались заносчиво и старались не слишком общаться со своими славянскими коллегами. Иные из них привели с собой сомнительных девчонок, грубо и наивно пытавшихся замаскировать нищету своих нарядов модными прическами под германских киноактрис.
      Играл военный духовой оркестр. Начались танцы.
      Но даже в мелодиях вальса или фокстрота чудились Тане чеканные звуки немецких маршей, топот тяжелых сапог, лязг танков, свист пуль. Как бы для того, чтобы впечатление это усиливалось, в перерывах между танцами чей-нибудь пронзительный голос выкрикивал: «За победу третьего рейха!», «За братство, хайль!»
      Видимо, и это входило в программу спектакля дружбы и солидарности. А солидарность была остро необходима оккупантам: дела на фронте пошатнулись. Москва, Ленинград, Сталинград — имя каждого из этих городов было связано с провалом очередного, выношенного заранее и продуманного, казалось бы, до мелочей плана фашистов. Давно уже геббельсовская пропаганда объявила о «начисто уничтоженной» советской авиации, а воздушные налеты и взрывы продолжались. Было над чем призадуматься оккупантам. Было ради чего кричать: «За наше братство… Хайль!»
      Однако новоявленные братья веселились без особого энтузиазма.
      Еще в вестибюле Таня заметила молоденького лейтенанта, который внимательно на ее посматривал. Кто он? Девушку тревожил этот изучающий взгляд: «А ведь я его видела… Где? Когда?»
      Таня подошла к киоску с цветами. Как она и ожидала, рядом с ней вскоре оказался молодой офицер.
      — Какая прелесть! — сказала Таня, любуясь пышными алыми гвоздиками.
      Чех поклонился и, коверкая русские слова, попросил принять от него в подарок небольшой букетик. Таня пыталась спорить, но цветы уже были у нее в руках, любезно врученные расторопной продавщицей.
      Таня поблагодарила, прижала букетик к лицу и уже по-немецки спросила:
      — Вы — чех?
      — Наполовину. Мать — чешка, отец — итальянец.
      — Вы говорите по-немецки?
      — О, да! Я — переводчик. Хорошо знаю немецкий, итальянский, чешский. Немного — русский.
      — Вы — доброволец?
      — Это не имеет значения, — уклончиво ответил чех по-немецки. — Здесь, по-моему, невесело, фрейлейн… Здесь веселятся только немцы.
      В ответ Таня громко отчеканила:
      — Я приветствую германский дух во всем. Это непобедимая сила. Фюрера нам послал сам бог!
      Стоявший спиной к Тане немец в форме войск СД не замедлил обернуться к ней и гаркнул:
      — Хайль Гитлер!
      — Хайль, — ответила Таня.
      Чех слегка поклонился капитану. Едва тот отошел в сторону, он шепнул Тане:
      — Уйдемте отсюда…
      — Что вы, я хочу танцевать, — возразила Таня. Ей нужно было разглядеть получше погоны и знаки отличия у офицеров, уточнить и запомнить, из каких они частей.
      — Что ж, танцевать я тоже люблю, — задорно отозвался чех. — Тем более, мне еще не выпадало счастья танцевать с Золушкой, вырвавшейся на бал…
      Они кружились в танце, а Таня, стараясь охватить взглядом весь зал и побольше запомнить, мысленно то и дело возвращалась к словам своего партнера. Он улыбался безмятежно и приветливо. Заговорил негромко:
      — Не удивляйтесь, фрейлейн. Меня с детства считали большим фантазером. Я был обидчивый мальчик и нередко мечтал, как сумею проучить своих врагов. Иногда воображал себя грозным пиратом или бросался на поиски клада. Говорят, это с возрастом иногда не проходит. Сейчас мне пришла фантазия, что вы — Золушка и умеете удивительно меняться… Простите, я даже не представился. Юзеф Басти.
      — Татьяна. Можете называть меня просто Таней.
      Она уже запомнила все, что нужно, и минут через сорок сама предложила покинуть зал. Они вышли на улицу.
      У подъезда толпились солдаты охраны, полицейские, жалкого вида девицы. Звонкие мальчишеские голоса предлагали купить папиросы.
      Лейтенант, поддерживая Таню под локоть, медленно шел с ней вдоль улицы. Из-за колонны клуба кто-то крикнул вслед:
      — Эй ты, фашистская подружка! Овчарка немецкая.
      Таня заметила кричавшего, быстро вернулась обратно. Молодой парнишка, не пытаясь убегать, стоял за колонной. Не успел он опомниться, как Таня наотмашь ударила его по лицу.
      — Ну, я тебе это припомню, — зло прошипел паренек. Увидев приближавшегося лейтенанта, он поспешно ретировался.
      — Я тебя тоже запомню! — крикнула Таня.
      А про себя подумала: «Ах, паршивец! Хороший, должно быть, хлопец».
      Если бы он знал, этот парнишка… Если бы мог предвидеть, что в скором времени ему придется…
      Впрочем, не станем забегать вперед.
      — Я знаю, где вы живете, Таня, — сказал Юзеф. — На улице Горького. Я иногда встречал вас, только вы были совсем-совсем другая, а теперь преобразились, как Золушка.
      — Да, — ответила девушка, — теперь я тоже вспомнила дом, откуда вы выходили.
      Наконец-то она поняла, отчего лицо офицера показалось ей знакомым.
      — Мы можем встречаться чаще, если вы захотите, — сказал Юзеф. — Я каждое утро выхожу из дому в четверть девятого. Возвращаюсь в…
      — Для чего вы говорите мне это? — прервала его Таня. — Чтобы при встречах с вами я выслушивала такие комплименты, как сегодня? Вы слышали, что крикнул мне тот парень? И без этого боишься всего и всех…
      — Прошу вас, не обращайте внимания. И не надо меня бояться, — тихо произнес лейтенант Басти. — Мне кажется, вы очень хорошая, вам тоже трудно, и я хочу сказать: я ни в чем не виноват…
      — Разве я обвиняю вас в чем-нибудь?
      — Не знаю… Мне показалось… Ведь он оскорбил вас, когда увидел русскую девушку с человеком в этой форме. Она мерзка мне самому, поверьте.
      — Зачем же вы ее носите? — с вызовом спросила Таня, но большие, всегда как будто чуточку расширенные глаза ее смотрели детски-наивно.
      — Если б вы знали, как я их ненавижу! Высшая раса… Пришли на бал к славянским коллегам… А в бою гонят нас впереди и сами прячутся за наши спины, держат пистолеты наготове. Если мы отступим, перестреляют нас, как куропаток. Одним словом, истинное братство…
      — Но почему вы рассказываете это мне? — удивленно спросила Таня.
      — Потому что вы — русская. А у меня мать — славянка. Отец мой потомок Гарибальди. И вдруг на мне этот мерзкий мундир.
      — Успокойтесь, Басти. Быть может, все не так уж плохо. Армия фюрера одерживает победы. Она — в Европе. Оккупировала часть СССР. Наступит день, и вы поймете, что должны гордиться своим мундиром!
      — Оккупация — это ненадолго, Татьяна. Многие смеются над блицкригом, длящимся второй год… Еще я хочу сказать вам: если от меня понадобится какая-нибудь помощь, я буду рад…
      Таня молча пожала плечами.
      Интуиция, чутье разведчицы подсказывало ей, что Басти, возможно, и не кривит душой. Но… осторожность прежде всего! Нужно присмотреться поближе к этому чеху.
      Было уже поздно. Таня посмотрела на часы и встревожилась: не хотелось быть задержанной патрулем.
      — Не спешите, — сказал Басти. — Я знаю пароль.
      Он отчетливо произнес слова пароля. Пароль был верен, Таня знала его от Андрея.
      — Может, вы и завтрашний знаете? — сказала она шутливо. — Тогда с вами в самом деле не страшно.
      — Да, Татьяна, знаю. Он начнет действовать с полуночи. Хотите знать? Слушайте…
      Простились они поздно, договорившись увидеться снова через несколько дней.
      Догадывался ли Басти, что каждая встреча, каждый разговор с ним — это очередная проверка. Возможно.
      Однажды он познакомил Таню со своим земляком — чехом. Тот носил солдатскую форму, отлично говорил по-немецки.
      — В какой части служит ваш приятель? — спросила Таня.
      — В охране, — многозначительно ответил Басти. — В караульной роте по охране здания. Гитлеровцы ему очень доверяют, потому что он отлично знает немецкий язык, но он их ненавидит до глубины души и охотно взорвал бы склад вместе с его обитателями. Вам это должно быть понятно, Таня… Им кажется, что он знает и любит ИХ язык, ИХ Германию. А ведь Бетховен или Гёте принадлежат им не больше, чем эта вот земля.
      Да, Таня отлично понимала, что хотел сказать Юзеф, но на всякий случай промолчала. Уже несколько раз ей удалось получить от него ценные сведения. Таня придирчиво проверяла их по различным каналам: всякий раз информация оказывалась безупречно верной.
      Она уже привыкла к манере Юзефа облекать порой в форму шутки вещи самые серьезные. И слушала его очень внимательно, когда он во время очередной прогулки сообщил, что приятель его тоже всегда был большим фантазером. Наверно, их и сдружила эта вот общая склонность фантазировать. Вот и недавно они сочинили вместе прелюбопытнейший план…
      Таня остановилась. У нее буквально дух захватило.
      — Забавно, не правда ли? — сказал Юзеф и заговорил уже серьезно: Мне кажется, Таня, вы тоже не любите фашистов. Да и за что вам любить их? Может быть, вы даже принадлежите к тем, кого ваши люди называют «народные мстители»?
      — О, если так, лейтенант Басти, вам по долгу службы положено сообщить о своих подозрениях властям. Вы же получите поощрение или даже награду за меня.
      — Не оскорбляйте меня, Татьяна. Я уже достаточно оскорблен. — Басти указал на свой мундир. — Я понимаю, вы мне не верите. Это ваше право. Но все же я хочу повторить: обдумайте наш план…
      Чтобы понять, каким образом оказалась Таня на офицерском балу в клубе, придется рассказать еще об одном ее знакомстве.
      Собственно говоря, его можно было считать довольно давним.
      Чтобы ознакомиться с городом, новыми порядками, а главное — поближе и получше узнать расположение воинских частей, штабов, складов, Таня, особенно в первые месяцы, целыми днями бродила по Минску. Случалось, заглядывала в какой-нибудь дом, спрашивала, не найдется ли работы.
      Однажды, сильно утомившись, девушка присела на скамью в скверике напротив здания, где до войны размещался Совет Министров Белоруссии. Теперь тут был какой-то немецкий штаб.
      Одно из окон цокольного этажа распахнулось. В окне показался офицер. Он расположился на подоконнике, носовым платком стряхнул пыль, развернул большой пакет, извлек из него курицу, белый хлеб, огурцы, бутылку пива. Он открыл бутылку о подоконник и приступил к трапезе.
      В это время на скамью рядом с Таней присела утомленная, бедно одетая женщина с двумя малышами. Маленького она держала на руках, а старшая девочка голодными глазенками уставилась на офицера.
      Как смачно он жевал курицу и хлеб, запивая пивом прямо из бутылки! Вот он исчез на мгновение, потом показался с консервной банкой в руке, начал открывать банку перочинным ножом.
      Девочка подошла к окну. Мать окликнула ее, но взор голодного ребенка был прикован к разложенной на подоконнике еде.
      Офицер засмеялся, швырнул к ногам девочки ломоть хлеба. Мать вскочила со скамьи, пыталась отнять у девочки хлеб, вернуть его обратно «благодетелю». Малышка торопливо жевала, плача во весь голос.
      — Цыц! — рявкнул офицер.
      Мать схватила ребенка за руку и в исступлении поволокла прочь от штаба.
      — Негодяй! Подумал бы лучше, чей хлеб он жрет. Швырнул ребенку, как собаке… Задушила бы его!
      Эти гневные слова тихо, но отчетливо произнесла присевшая рядом с Таней женщина, разительно непохожая на первую. Холеная, элегантно и добротно одетая, она, казалось, не имела причин быть недовольной жизнью. Кто она? Уж не провокатор ли?
      Таня сделала вид, что не слышит. Притворно зевнула, поднялась со скамьи.
      — Здесь сидеть ферботен… Запрещается. Ваши документы.
      К ним незаметно подошли патрульные.
      Нарядная женщина уверенно достала из сумочки аусвайс. Таня тоже приготовила свой паспорт. Старший патрульный с вежливым поклоном вернул женщине документ, с Таней же он заговорил совсем иначе:
      — Это не те документы. Нужен аусвайс.
      Таня улыбнулась, ответила по-немецки:
      — Меня приняли на работу в столовую. Аусвайс выдадут завтра.
      — Аусвайс нет? Идемте с нами. Вы наблюдали за штабом, так?
      — Мы только что присели с ней, господин ефрейтор, — вмешалась нарядная женщина. — Да, эту девушку взяли на работу в столовую. Я подтверждаю: завтра она получит аусвайс. Надеюсь, мне вы можете поверить, господа.
      Когда патрульные отошли, женщина сказала Тане:
      — Я ни о чем вас не спрашиваю… Меня зовут Августа Робертовна. Я выдам вам аусвайс. Ровно в четыре часа завтра приходите в главную комендатуру. Спросите фрау Зонбаум.
      Ровно в четыре часа следующего дня Августа Робертовна, вписав в аусвайс имя и фамилию Тани, вручила ей аусвайс. Рабочий день в комендатуре окончился, они остались одни.
      — Спасибо, фрау, — сказала Таня.
      — Повторяю, я ни о чем вас не спрашиваю. Ваши строгие глаза сказали мне все. Мы одинаково оценили эпизод с куском хлеба. Кстати, я не немка. Но у них есть основание мне доверять, а у меня — люто их ненавидеть… Приходите ко мне, если понадобится. Всегда рассчитывайте на мою помощь, Таня Климантович. Кстати, позвольте мне дать вам несколько советов…
      И фрау Зонбаум, как некогда тетя Ирена, стала мягко, но вместе с тем настойчиво выговаривать Тане за ее небрежную прическу, ссутулившиеся плечи. Усталость? Да, усталость. И все же ее можно сбросить с плеч, согнать с лица. Девушка, которая ищет работу, должна быть бодрой, по возможности нарядной. Вот если она идет, как многим сейчас приходится, менять вещи на продукты — иное дело. Ну и еще — к чему это хмурое выражение? Надо почаще улыбаться, не стесняясь давать взятки гитлеровцам.
      — Берут они охотно, — сказала фрау Зонбаум. — Пойдете с этим аусвайсом к начальнику ближайшей столовой, дадите ему сто марок. Он запишет вас в число сотрудников. На работу можете не являться. Просто через месяц, когда будут менять аусвайсы, отнесите ему еще пятьдесят марок. За обмен.
      Впоследствии Таня не однажды доставала для нужных людей аусвайсы и другие документы через Августу Робертовну. Ни о чем не расспрашивая, фрау Зонбаум снабжала ими Таню. Между ними как бы действовала негласная договоренность — не требовать ничего сверх меры. Напротив, соблюдать крайнюю осторожность, встречаться пореже. Приходя в комендатуру, Таня иногда помогала фрау Зонбаум вынести мусор, протереть пыль. В благодарность за помощь она и получила пропуск на бал в «Зольдатенхаус»…
      Связей в городе у Тани становилось все больше.
      Все больше было друзей.
      К концу года Мария-маленькая представила Тане трех местных комсомольцев. Они готовы были выполнить любое задание. На их счету уже были и взорванные эшелоны, и «убранные» с белорусской земли фашисты.
      В комнате Марии Таня познакомилась с подпольщицами Верой и Зоей Петроцкими, матерью и дочерью.
      А через Тамару Синицу Таня узнала еще про один клуб гитлеровской воинской части. Там работали девушки-уборщицы. Все они помогали юной разведчице добывать новые сведения, чтобы сведения эти, проверенные всеми доступными способами, стали достоянием штаба фронта, а если требовалось то и Москвы.

В ЛАПЫ ДЬЯВОЛА

      Партизанам постоянно недоставало оружия. Лесные отряды пополнялись, множились, но добирались до них люди зачастую безоружными.
      Лучшим способом добыть оружие считалось отобрать его у фашистов. Наиболее сговорчивыми оказывались мобилизованные в гитлеровскую армию поляки, чехи, венгры, иной раз и немцы, из рабочих или батраков.
      Таня, как просил Андрей, не теряла ни одной возможности разузнать о настроениях вражеских солдат. Слыша проклятия в адрес тех, кто погнал их в эту огромную общую могилу, она, нередко под видом утешения, умела рассказать солдатам правду о положении на фронтах. Начальство не баловало их правдивыми сводками, пыталось всеми силами поддержать боевой дух своей армии.
      Конечно, передавать вражеским солдатам последние сводки Советского Информбюро было весьма рискованно. Потому-то приходилось то утешать, то шутить, но девушка знала, что после таких утешений или шуток солдатам становилось совсем не по себе. Сами того не замечая, собеседники высказывали вслух затаенные мысли и чувства, отвечали на вопросы, облеченные в самую невинную форму.
      Шутка была для Тани и оружием, и средством самозащиты, но вот шутливость Юзефа Басти, сказать по правде, поначалу ее просто обескураживала. Потом она привыкла. Однако предложенный им план, как раздобыть оружие, показался ошеломляющим. Необходимо было окончательное решение Бати, чтобы разговор, начавшийся якобы забавы ради, воплотился в действие.
      Впрочем, ни Юзеф, ни его приятель — солдат, охранявший склад, больше не шутили.
      — Дорогая фрейлейн, — объяснил солдат, — эти дурни, по-видимому, считают меня своим за мое хорошее немецкое произношение. Иначе мне, чеху, не доверили бы такой высокий пост — охранять оружие. Вы мне рассказали много правдивых вещей, я очень благодарен вам. Мы с Юзефом решили отблагодарить вас по-настоящему. Вам нужно оружие? Приходите на склад и возьмите. Там его немало…
      Таня опешила. Уж не рехнулся ли он? Возможно ли — забрать оружие у фашистов?! Нет, тут кроется неладное. Может быть, охранник решил заманить ее и других в ловушку, поймать на месте преступления?
      На это она не пойдет.
      Между тем молодой чех горячо убеждал Таню, что замысел его легко осуществить. Они с лейтенантом Басти продумали это во всех деталях.
      — Верьте мне, я не подлец. Я — честный человек. Только выслушайте меня внимательно. Та часть здания, что выходит на улицу, тыловая часть, охраняется лишь одним часовым. В ночь на воскресенье там буду стоять я. Оттуда можно проникнуть в здание и пройти в кладовую. В ней хранится оружие, которое немцы отбирают при арестах. Я нарисую вам план здания, укажу, где находится кладовая. Запирают ее обычным ключом. Оттуда можно забрать все, и никто сразу не хватится. Я заметил, теперь они складывают оружие в другой комнате. В кладовую ходят очень редко, верьте мне…
      Совершить такой налет!
      Что может быть страшнее и рискованней? Но там — оружие, которого так недостает партизанам.
      И Таня в душе одобрила этот план. Рассказала о нем безгранично смелой Марии-маленькой. Посоветоваться с Андреем не было возможности. Пешком идти в Бобры и обратно — на это потребуется несколько дней, а действовать нужно было незамедлительно. Тогда Мария и устроила Тане встречу с Батей, так рассердившую поначалу этого сурового человека.
      Вскоре от Бати пришел ответ: «Чех заслуживает доверия. Действуйте».
      Ночь под воскресенье выдалась морозная. Людей на улицах было немного. Но невзирая на стужу вышли погулять две молодые пары. Это была Таня с друзьями. Они весело приветствовали встречавшихся на пути патрульных.
      Подошли к зданию. У входа стоял, переминаясь с ноги на ногу, часовой. Казалось, он никак не может согреться. Но это был сигнал, означающий: «Можете входить»:
      Ребята притихли, глубоко взволнованные.
      Они прижимались к стене, готовые слиться с нею. За углом — дверь. В нее им предстояло сейчас войти. Так объяснил солдат-чех. А где же он сам? Ах да, он, как условились, побрел в другой конец здания, чтобы ничего не видеть, не мешать. А вдруг — чтобы дать оттуда сигнал для ареста советских подпольщиков?
      Ладно, об этом поздно.
      Чех говорил: надо подняться на второй этаж, пройти вдоль коридора. В шестой комнате слева сложено оружие. Открыть замок нетрудно простой отмычкой.
      Так входить или…
      Но ведь уже решено: довольно об этом.
      Сам старик Батя после размышлений сказал: «Действуйте!»
      Значит, пошли.
      Таня, разрумянившаяся на морозе, в коротком, с красивой вышивкой, полушубке, подаренном партизанами, в белых мягких бурочках и пушистом белом платке, вошла первой: отворила незапертую дверь, поднялась по ступенькам. За ней последовали ее друзья. В длинном коридоре дверь искали на ощупь: первая, вторая, третья… Вот и шестая. Не опечатана.
      Звякнул замок, и в тусклом свете зажигалок все четверо увидели разложенные на полках пистолеты, гранаты, самодельные клинки. Быстро сгребли все это в сумки — и назад. Только один задержался: снова запер замок, стараясь не оставить ни единой царапины.
      Сошли вниз. Вышли на улицу. Там по-прежнему никого не было. Часовой стоял спиной к ним у противоположного угла.
      И опять весело шагали по улице две молодые жизнерадостные пары. Перекликались, толкали друг друга. Это — для случайных прохожих. Но когда кто-то из ребят издали заметил патруль — с другого конца улицы на них надвигались четверо с автоматами, — все встревожились.
      Было уже одиннадцать вечера — время, когда у прохожих требовали пропуска.
      Они были и у девушек, и у их спутников. Тревожило другое: ночные патрули нередко обыскивали запоздалых прохожих. У каждого из парней лежало в кармане по заряженному пистолету — «беззвучке». Пистолеты мгновенно выкинули в сугроб, патрульные этого не заметили. Их внимание отвлекла Таня: она бросилась вперед и по-немецки стала их приветствовать, желать здоровья, счастья, успехов. Возбужденная, розовая от мороза и волнения, она была очень хороша. И тут она сделала такое, чего в иные времена ребята не простили бы ей во веки веков.
      Презрительно, через плечо указав расчувствовавшимся патрульным на товарищей, Таня попросила освободить их с подругой от назойливой любезности этих незнакомых молодых людей. То, мол, помощь свою предлагают — сумки с продуктами дотащить, то на танцы приглашают.
      Расступившись, патрульные пропустили девушек, нагруженных сумками, прикрытыми сверху какими-то тряпочками.
      — Данке! Благодарствую! — крикнула Таня, оглянувшись, и увидела расстроенные лица ребят. Вот чудаки! Они в самом деле были ошеломлены Таниным коварством, да еще вдобавок пропуска их были действительны лишь до одиннадцати часов, а стрелка перешла уже на двенадцатый.
      Ребят обыскали и объявили арестованными. Правда, несколько марок, которые ребята наскребли по карманам, сделали свое дело: их отпустили. Они заторопились на квартиру Тамары Синицы, где их ждали девушки. Оружие, взятое со склада, спрятали в ожидании часа, когда можно будет ходить без пропуска.
      Едва рассвело, Таня отправилась к месту, где ребята выбросили пистолеты. Для отвода глаз она взяла с собой Лену. Тамарину племянницу.
      Лена, необычайно привязавшаяся к Тане, стала ее глазами и ушами. Девочка очень гордилась, что тетя Таня взяла ее на поиски оружия.
      Ночью выпал снег, намело новые сугробы. Лена с Таней сняли варежки, зарылись почти по локти в снег. Края рукавов быстро обледенели, руки жгло как огнем.
      — Есть! — воскликнула Лена. — Вот один.
      Таня схватила находку, сунула за пазуху. Стали искать второй пистолет. Руки окоченели. Лена опустилась на колени, разрывая снег.
      Послышались шаги — патрульные! Пришлось отойти в сторону. Потом вернулись обратно, опять начали шарить в снегу.
      Появились любопытные прохожие, заинтересовались: что можно искать в снегу?
      — Брошку вчера здесь потеряла. Простенькая, но дорога как подарок… — сокрушалась Таня. — Видно, подобрал кто-то.
      Прохожие разошлись, улица опять опустела. Искали долго. Наконец нашли пистолет у стены дома.
      Очень скоро пистолет этот пригодился подпольщикам. Из него, стрелявшего бесшумно, спустя несколько дней на углу Старо-Виленской и Мопровской улиц…
      Но об этом позже.

С НОВЫМ ГОДОМ, ДРУЗЬЯ И… ВРАГИ!

      Время неслось безостановочно.
      Всего несколько листков-дней оставалось в календаре до конца 1942 года. На пороге стоял сорок третий.
      Второй раз встречали жители Белоруссии Новый год под властью оккупантов. Готовилась к встрече Нового года и Таня.
      За пять месяцев работы в тылу врага она изменилась, повзрослела. Узнавая новых людей, постоянно испытывая каждого из них в деле, она силой обстоятельств открывала главное, определяющее в их жизни, но вместе с тем как бы заново постигала и самое себя, беспощадно отсекая все мешавшее ей.
      Окруженная врагами, она с обостренной чуткостью ощущала кровную связь с теми, кому помогала сама, и с теми, кто помогал ей. Они неукоснительно слушались Таню, хотя ей было всего девятнадцать лет.
      По-прежнему, невзирая на слякоть или холод, пренебрегая опасностями, Таня регулярно ходила в Бобры. С новыми сведениями. За новыми приказами, которые нередко поступали прямо из Москвы.
      Незадолго до Нового года Андрей дал Тане очередное нелегкое поручение: пополнить партизанскую аптеку бинтами, йодом, глицерином, аспирином и другими лекарствами. Кое-что раздобыла у себя в больнице Мария-маленькая, но не могла же она опустошить весь шкафчик с медикаментами.
      — Остальное добудем у немецких солдат, — сказала Мария. — Они и продадут, и на вещички сменяют…
      — Вот и чудесно! — обрадовалась Таня. — Понимаешь, еще надо будет у них достать бутылки из-под шампанского.
      Мария расхохоталась.
      — Ты что, пункт по приему посуды решила открыть? А пивные принимать не будешь? Или водочные?
      — Нет, — возразила Таня серьезно и строго. — Нужны бутылки именно из-под шампанского. И побольше. Пробки, блестки там эти разные тоже нужно поискать.
      Достать бутылки было несложно: оккупанты пили награбленное вино и бутылки выкидывали на задворки десятками. Вскоре у Тани накопился порядочный запас.
      И вот в канун Нового года Таня приступила к необычной стряпне.
      Подоткнув фартук, завернув рукава фланелевого Тамариного платьишка, она сосредоточенно готовила новогоднее угощение по рецепту, вывезенному еще из Москвы. Как у старшей поварихи, были у нее и помощники — друзья Марии-маленькой.
      Таня готовила взрывчатую смесь. Ею заполняли бутылки из-под шампанского, на пробку надевали проволоку, обертывали серебряной бумагой. Все как в лучшем магазине!
      «Только для немцев», — перешучивались ребята. В шутке звучала издевка: такую надпись оккупанты прилепляли к дверям ресторанов, увеселительных заведений, а случалось, и некоторых уборных.
      Мария-маленькая и самые близкие друзья ее помогали Тане, но никто не знал, кроме Тани и ее командира, для кого предназначено это новогоднее «шампанское».
      Все волновались, так как подпольщикам угрожала двойная опасность: быть разоблаченными или ненароком погибнуть от сфабрикованного ими «шампанского», если таинственная операция не будет выполнена точно в срок. Изготовленная по Таниному рецепту смесь должна была взорваться ровно через два часа после закупоривания в бутылку.
      …В памятный вечер накануне годовщины Октябрьской революции Сергей вел Таню под конвоем и при встречах с немцами или полицаями грубо толкал ее прикладом в спину. Никто так и не догадался, что это они — конвоир и арестованная — подали сигналы советским самолетам, разгромившим военные объекты. Незнакомые советские летчики с неба оберегали своих — самые тяжелые бомбы были сброшены с таким расчетом, чтобы те, кто подавал сигналы, успели уйти подальше.
      Так было в канун Октябрьской годовщины.
      Но как преобразились оба, Сергей и Таня, вечером 31 декабря 1942 года. Таня надела хорошее пальто и кокетливую белую шапочку. Сергей, подтянутый, тщательно выбритый, выглядел отменным кавалером. Правда, он не мог поддерживать свою даму под руку: и у него, и у нее руки были заняты. Каждый нес по нескольку бутылок с большой красивой этикеткой: «Советское шампанское».
      Любому было ясно: молодые люди торопятся празднично встретить новый, сорок третий год.
      Они действительно торопились. Пройдут два часа, и «шампанское» превратится в бомбу. Таня и Сергей, все убыстряя шаг, шли к велозаводу, неподалеку от которого находились гитлеровские склады горючего.
      Здесь, на посту, их должен был ожидать знакомый солдат, свой часовой, как и тот чех у склада. Но часового на месте не оказалось.
      Что случилось? Ведь он, в сущности, был третьим участником операции. Уже одно то, что он спокойно охраняет свой пост, должно было отвлечь патрульных, если они тут появятся. А так…
      Но медлить было нельзя. Бутылки жгли им руки. Еще пройдет примерно около часа — и «шампанское» вырвет затянутые проволокой пробки, ударит огненной пеной, заливая, захлестывая пламенем баки с горючим…
      А солдат… похоже, просто сбежал. В последнюю минуту обезумел от страха, от ожидания. Предал… Сам себе не отдавая отчета, предал и себя, и их. Куда он пойдет сейчас, в шинели, с оружием? Не первый, так второй патруль его задержит…
      Надо было принимать решение. Действовать.
      Немцы обвели территорию склада проволокой, пропустили через нее электрический ток. Молодые люди пошли вдоль заграждения. В темноте Таня разглядела, что в одном месте нижний ряд проволоки лежит прямо на земле.
      Сергей не успел опомниться — она мгновенно поставила свои бутылки на землю, пригнулась и скользнула между рядами проволоки на складской двор.
      — Давай бутылки по одной, — послышался ее голос.
      Она то появлялась, то исчезала за огромными черными баками, и, когда она исчезала, Сергею хотелось броситься вслед, вернуть ее, увести из этого страшного места.
      Вскоре все бутылки с этикеткой «Советское шампанское» оказались в разных углах склада.
      Таня легко пригнулась, выпрямилась, как пружинка, уже рядом с Сергеем, и они снова торопливо зашагали по улице — запоздалые прохожие, молодая пара, что спешит к накрытому столу встретить Новый год…