«Драконы Хаоса»

      Большеклубень посмотрел на него с любопытством.
      – У тебя больное чувство юмора для представителя твоего Ордена, Карен. - На его лице расплылась ухмылка. - Хотя должен признаться, что из тебя получился чертовски отличный овражный гном.
      – Благодарю, - сказал знахарь с самодовольной полуулыбкой. - Да и ты был неплох.
      Блим подмигнул ему:
      – Думаю, нам надо поторапливаться. Когда, наконец, погасят этот пожар, они пойдут искать нашей крови, и самым жестким образом.
      Он посмотрел через плечо, разглядывая свою команду. Его взгляд остановился на одном из них.
      – Глерт! Иди сюда!
      Маленький овражный гном, который привел Гелла к укрытию Блима, заспешил к ним, широко раскрыв глаза.
      – Мы закончить? - спросил он. - Может моя ехать на лодке?
      Блим ласково улыбнулся и погладил Глерта по голове.
      – Боюсь, что нет, мой маленький друг, - сказал он. - Нам предстоит долгое и опасное путешествие, и тебе лучше остаться там, где ты можешь спрятаться. Но я хочу сказать тебе спасибо, Глерт. Мы никогда бы не справились без твоей помощи.
      Несмотря на свое крайнее смущение, гном просиял:
      – Моя доволен помогать. Ты играть в очень забавные игры, Большеклубень.
      – Вот, - сказал Блим, залезая в один из карманов своей рваной одежды, доставая медную монету, ту самую, которую дал ему Рыцарь Тьмы, и вкладывая ее в руку Глерта. - Однажды я обещал тебе сокровище. Она твоя… ты заработал ее.
      – Твоя иметь в виду это, Большеклубень? - Глерт изумленно уставился на монету. - Это мое?
      – Да, маленький овражный гном,- кивнул Блим.- Она твоя… но мы задолжали тебе значительно больше.
      Глерт посмотрел на него, озадаченно мигая.
      – Не понимаю, - протянул он.
      – Я знаю,- ответил Большеклубень с тихим вздохом, - но, боюсь, что у меня нет времени на объяснения.
      Он поднял руки, напевая на странном языке, и его тело стало расти и изменяться. Через несколько секунд Большеклубень пропал. На его месте стоял крепкий человек с добрым лицом, облаченный в красную мантию. Он повернулся к своей команде и повторил заклинание. Один за другим овражные гномы стали превращаться в людей: золотоволосую женщину, темнокожего юнца, седеющего наемника и многих других. Пуг стал высоким, седовласым Праведным Сыном Паладайна. Глерт изумленно наблюдал, как Хьюик снимает заклятие изменения облика.
      Маг поднял его и перенес на пристань.
      – Прощай, Глерт, - сказал он, пока жрец развязывал узел, а остальная часть команды готовилась выгребать на открытую воду.
      Гном немного постоял на пристани, с удивлением сжимая свою драгоценную медную монету и наблюдая, как Первое Движение Сопротивления Овражных Гномов обходит волнорез и скрывается в темноте. А затем отправился на поиски чего-нибудь съестного.

ОСКОЛОК ЗВЕЗДЫ Джефф Грабб

      Это история гнома-механика, что имеет смысл, поскольку я гном-механик. Впрочем, я не гном из этой гномьей истории, и, хотя я есть в этой истории, это не моя история, а скорее история другого гнома-механика, который не есть я. Но все же, возможно, это и моя история, так же как и другого гнома. Пока меня понимаете? Отлично.
      Другого гнома-механика из этой истории зовут Ван, или Вандеркин, если желаете более точно, или Вандеркинвспышкавдохновения, если хотите еще больше точности. Есть даже более длинное и наиболее точное имя, но у людей не хватит терпения выслушать его.
      Для гнома-механика Ван довольно типичен, если судить по маленькому росту (он меньше, чем я), ярким глазам, каштановым волосам и коротко подрезанной бороде, которая только немногим более опрятна, чем моя собственная. Он мой друг, а это история о том, как мы чуть не перестали быть друзьями. И все из-за куска камня.
      Мы с Ваном живем в Гномьекуче, вытянутом поселении в нескольких милях от человечье-гномского города Таггловы Низины. Наше поселение отделено от города высоким и широким холмом под названием Тагглова Вершина. В основном и люди, и гномы оставляют гномов-механиков из Гномьекучи в покое (так же, как и кендеры после короткого лета взрывов). Во всей Гномьекуче проживают двести гномов-механиков, и большинство из нас занимается разнообразными изобретениями. Должен заметить, что все дороги, идущие из Таггловых Низин, уводят прочь от Гномьекучи.
      Ван просто чародей в области математики, в то время как я - скромный исследователь небес, картографирующий движение звезд. Эта ответственность несколько беспокоит, поскольку исторические отчеты показывают, что звезды перемещаются крайне беспорядочно по ночному небу Кринна и образуют новые скопления и созвездия без каких-либо очевидных причин и закономерностей. Мне нравится думать, что если я буду изучать звезды достаточно долго, то мне удастся вычислить, когда и куда они переместятся в следующий раз. Ван часто сопровождал меня в моих походах на поля за пределами Гномьекучи для наблюдения за звездами и лунами. Он всегда говорил, что ночной воздух помогает ему думать.
      Полагаю, что все началось в этих полях, на склонах Таггловой Вершины, в конце лета, однажды вечером, когда взошли луны. Мы наблюдали за звездами. Я стоял, задрав голову со своими линзами. Ван растянулся на спине, всматриваясь в небеса. Я знаю, что он всматривался в небеса, поскольку он не храпел.
      Тем вечером был метеоритный дождь, тот, который регулярно приходил со второй летней красной луной. Пока мы стояли (или растягивались на спине) в темноте, а красноватые огни проносились над нами в ночи, беседа наша пошла примерно так:
      Ван: А из чего они на самом деле сделаны? Я имею в виду метеоры.
      Я: Думаю, это частички звезд, что объясняет, почему они пылают, пока мчатся по небу.
      Ван: А я всегда полагал, что это остатки огромных звездных кораблей, или же, по крайней мере, мусор, который капитаны этих судов скидывают за борт.
      Я. А разве мы не видели бы тогда, как сами эти суда движутся по небу? Мы всегда видим только звезды.
      Ван (некоторое время помолчав): А что насчет лун?
      Я (размышляя): Если бы от лун отрывались кусочки, мы видели бы луну с вырванной частью, словно пирог без одного куска. Мы же не видим, чтобы в лунах отсутствовали части. Следовательно, это должны быть звезды.
      Ван (отстаивая свою позицию): Люди говорят, что звезды представляют самих Богов. Зачем это от Богов откалываться частям? Более вероятно, что это хлам, выброшенный за борт с некой звездной шхуны, управляемой представителями более развитой цивилизации, чем наша собственная.
      Я начал формулировать вслух теорию о звездной фрагментации, гласившую, что, когда звезды перемещаются по небесному своду, от них откалываются кусочки, как от мебели, которую перетаскивают из одной комнаты в другую.
      Один метеор прошел близко. Очень близко. Настолько близко, что будь я человеком или эльфом, то сомневаюсь, что мне пришлось бы когда-нибудь снова беспокоиться о своей стрижке. Когда звездный камень ударил в мягкую землю менее чем в ста футах от нас, раздался взрыв. Меня сбило с ног (Ван уже и так находился на земле и позже написал, что сила, с которой камень ударился о землю, заставила его проникнуться сочувствием к большой лепешке на сковороде).
      Когда мы поднялись, Ван повернулся ко мне и произнес:
      – Ты видел, как он приближался?
      Я вынужден был признать, что не видел.
      Там, где осколок звезды разорвал ближайшее поле, мы увидели зубчатую борозду в земле, вспаханную полосу, заканчивающуюся дымящейся, светящейся ямой. Ван уже устремился к кратеру. Я следовал чуть позади. Было действительно очень важно добраться до места падения, прежде чем все вокруг будет загрязнено людьми, кендерами или - что еще хуже - другими гномами-механиками.
      Круглая яма была глубиной примерно в человеческий рост и столько же шириной, с огромным пылающим камнем в центре. Камень излучал зеленое сияние, что напомнило мне сферу из морского гранита, которую каким-то образом подсветили изнутри. Он раскололся и потрескался во многих местах, и пар все еще выходил из этих трещин, пока мы спускались в кратер. Метеор (или осколок звезды, или мусор со звездной шхуны) уже остывал, когда мы приблизились.
      Ван, опередив меня, начал извлекать остатки метеора, отламывая куски хрупкой, остывающей оболочки. Я неожиданно подумал, что метеор мог оказаться вообще чем-то иным, например космическим яйцом некой обитающей на звездах птицы. Я быстро проверил небо, чтобы посмотреть, нет ли других огромных камней (или огромных птиц), падающих на нас. К тому времени, как я обернулся, Ван уже вытащил статуэтку из обломков.
      Статуэтка, возможно, слишком сильное слово, поскольку подразумевает явного изготовителя или разумного создателя. То, что нашел Ван, походило на оплавленную кучку сияющей зеленоватой глины, из которой был слеплен округлый конус. В точности он ничего не изображал, но походил на свернувшуюся и изготовившуюся к броску змею, хотя и несколько сплавившуюся, с глазами, которые излучали такое же сияние, что и быстро остывавший камень. Если уточнить, то можно сказать, что оплавленная статуэтка выглядела как вырезанный из сыра дракон, которого на слишком долгое время оставили на солнце, и тот потек.
      Глаза Вана горели.
      – Взгляни! Доказательство жизни среди звезд! - закричал он.
      Я указал на то, что если смотреть с этой стороны, то это доказательство того, что живущие среди звезд отличаются дурным вкусом.
      Мы все еще продолжали спорить, когда на место происшествия стали прибывать остальные гномы-механики. Большинство выдирало кусочки из тускло светящегося метеора и утаскивало их в свои лаборатории. Больше никто не извлек артефакта, похожего по форме, размеру или сырной уродливости на безделушку Вана.
      Сам я захватил несколько маленьких кусков и собственно кратер, потратив несколько последующих дней и вечеров на замеры всех особенностей места падения. К тому же я удвоил свои старания в определении движений различных планетарных тел. В итоге у меня не оставалось времени для Вана, и прошла неделя, прежде чем он позвал меня к себе в дом-лабораторию-нору.
      На нынешний момент жилища гномов-механиков в Гномьекуче, исходя из своей природы, широко разбросаны и глубоко встроены в окружающие Тагглову Вершину пригорки. На первом этаже вдоль этих пригорков располагаются подвалы и лаборатории; старые жилища все глубже и глубже встраиваются в холмы, поскольку регулярные взрывы имеют тенденцию уничтожать их предыдущие инкарнации. Несмотря на то, что Вана больше занимает математика, его жилище было перестроено, по меньшей мере, с дюжину раз и зарывалось все дальше и дальше в холм, так что его дом оказался в конце широкого рукотворного каньона.
      Парадная комната Вана типична для домашнего хозяйства гнома-механика - удобные стулья, крепкие столы, туго набитые диваны, где всякая доступная плоская поверхность покрыта бумагами, записями, грубыми эскизами, наполовину готовыми опытными образцами и забытыми завтраками. Будучи осведомленным в путях своего народа, я остановился в парадной комнате и позвал… невозможно было предсказать, какие эксперименты проводились в глубине. Через мгновение выбежал улыбающийся Вандеркин. В руке он сжимал стальной кружок.
      – Подбрось, - сказал он, - назову в полете.
      Я озадаченно подбросил старую тяжелую монету из Тарсиса, на одной стороне которой был изображен какой-то позабытый человек, а на другой - огромная драконоподобная птица. Когда монета взлетела в воздух, Ван произнес:
      – Решка!
      Я поймал монету и пришлепнул к тыльной стороне руки. Когда я убрал пальцы, она лежала портретом вверх.
      Ван был восхищен и попросил монету обратно, затем со смехом развернулся на пятках и удалился в свою лабораторию.
      – Спасибо! - закричал он через плечо. - Если захочешь, заходи завтра!
      Конечно, я был озадачен, но не чрезмерно. Гномы-механики по своей природе совершают поступки, которые иные могут счесть странными, так что я отправился по своим делам (в которые в тот день входило помочь своему другу Многоватоогню погасить его последний эксперимент). И я не задумывался о случившемся до следующего дня, когда зашел в комнату Вана.
      – Орел! - прокричал он, когда монета была подкинута, и в самом деле выпала драконоподобная птица. И снова Ван забрал монету и исчез в своем логове.
      Так продолжалось большую часть недели. Я приходил к нему домой, подбрасывал монету, а Ван угадывал. Он разрешал сделать только один бросок и никогда не объяснял, в чем дело. Наконец, когда он оказался прав пять раз из пяти, я больше не мог сдержать своего любопытства и решил воспротивиться ему.
      – Ты сделал послушную монету, - сказал я, крепко сжимая стальной кружок из Тарсиса, угрожая не возвращать его и не подбрасывать до тех пор, пока не узнаю правды.
      Ван рассмеялся.
      – Близко, очень близко, - вежливо произнес он,- но, скорее, я разработал способ определения, какой стороной упадет монета, прежде чем это произойдет. Фактически это способ предсказывать будущее.
      Теперь настал мой черед смеяться, и, боюсь, это был невежливый смех. Даже не сочувственное подсмеивание одного изобретателя над любимой теорией другого. Это был хриплый, громкий и чрезвычайно оскорбительный хохот. Ни один гном-механик не должен когда-либо смеяться подобным образом над своим собратом, но я это сделал. Возможно, это была нервная реакция на то, что Ван объявлял о крупном прорыве, подразумевавшем, что он обогнал меня в важном исследовании. Это был ужасный смех, и я сам укоряю себя за то, что это произошло.
      Лицо Вана словно затянули грозовые тучи, а в голосе прозвучали резкие нотки, когда он начал объяснять:
      – Каждый день я просил тебя подкинуть монету. У меня есть вычислительная машина, которая определяет результат броска монеты прежде, чем ты ее подбросишь. Может быть, хочешь посмотреть?
      Продолжая хихикать, я изобразил поклон и последовал за Ваном в дальние комнаты. Мне показалось, что недавний взрыв на поле выбил мозги моего компаньона из их вместилища. А для гнома-механика это многое значит.
      Дальние комнаты жилья гнома-механика похожи на переднюю, только менее опрятны. Здесь ведется настоящая работа (и происходят настоящие взрывы). Ван провел меня по зале, заваленной диаграммами и разными старинными безделушками, в большие чертоги, уходившие в сланцевые слои холма.
      В дальнюю стену было вмонтировано странное устройство… странное даже по стандартам гномов-механиков. Оно напоминало огромный шкаф, из которого повырывали двери и ящики, оставив только каркас, пустой корпус, слегка наклоненный к стене. В заднюю стенку Ван вогнал беспорядочным узором сотни мелких гвоздиков. На шляпки гвоздей была намотана тонкая медная проволока, устремлявшаяся к вершине огромного шкафа. Наверху корпуса сидел, словно король, обозревающий свои владения, зеленоватый кусок камня, покоившийся на медной пластине. Все медные нити оказывались связаны с этой пластиной.
      В основании шкафа, под лабиринтом проводов, была установлена пара корыт. Одно было помечено «решка», другое - «орел». Корыто с пометкой «решка» заполняло множество небольших металлических шаров, каждый из которых был размером с мой большой палец.
      – Я откалибровал устройство под ту монету, которую ты держишь. Обнаружил, что оно предсказывает примерно за день до события, но это может быть связано с размерами гвоздевого ложа, -произнес Ван, и его раздражение по поводу моего смеха стало проходить. - А теперь ты подбросишь монету?
      Я вытащил стальной диск из кармана, покачал его на изгибе указательного пальца и отвесил ему мощный щелчок большим. Он легко взлетел вверх и опустился на пыльную пачку бумаг.
      – Решка, - сказал Ван, указывая на заполненный шарами ковш.
      Действительно, выпала решка.
      Я посмотрел на шары, а затем опять на монету. А потом потянулся за диском и подбросил еще раз.
      Второй раз решка.
      Я нахмурился и снова протянул руку, но на сей раз Ван оказался быстрее, подхватив кружок пухлой ладонью.
      – Лучше не рвать ткань реальности слишком сильно, - сказал он, убирая диск в карман.
      Я покачал головой:
      – Так твоя машина предсказывает, какой стороной выпадет монета, или диктует результат?
      – Это одна из причин, по которой я хотел, чтобы подбрасывал ты, - резко произнес Ван, вытаскивая металлические шары из корыта и укладывая в небольшой ящик. - Я мог бы повлиять на результаты. Думаю, что она просто предсказывает. Бросок одной-единственной монеты должен быть случайным, изолированным событием с равной вероятностью выпадения орла или решки. К тому же это событие должно быть непредсказуемо за довольно большой срок. Пока что машина безошибочно предсказывала результаты каждый день.
      Я посмотрел на осколок звезды на шкафу:
      – А камень?
      – Имеет к этому некоторое отношение, увеличивая мощность машины, - закончил мой друг. - На деле, он каким-то образом вызвал у меня вдохновение для создания предсказательного движка. В этом есть некий смысл благодаря законам подобия. Раз люди говорят, что звезды на самом деле кусочки Богов, а Боги влияют на наши жизни, значит, кусочки звезд, как кусочки Богов, должны оказывать эффект в более локализованном окружении. Желаешь посмотреть аппарат в действии?
      Я кивнул, и Ван поднялся на короткую лестницу, засыпав металлические шары в корытце наверху машины. Они загремели через проделанное отверстие внутрь корпуса. Шары запрыгали по металлическим штырям, в падении отскакивая от них. Там, где они ударялись, вспыхивали искры, и воздух вскоре начал пахнуть, как при грозе.
      Когда шары полностью попадали вниз, они оказались в корытце с пометкой «орел». Все до единого.
      – Возвращайся завтра, - улыбаясь, произнес Ван. - Посмотрим, как сработало.
      Я собирался посвятить этот вечер и следующий день своей собственной работе, но желание проверить шкаф Вана был слишком сильно. Я опять оказался в доме своего друга - задолго до назначенного времени.
      И нашел Вана за процессом добавления дополнительных корзинок под шкаф с булавками. Они были закодированы цветами: белым, желтым, зеленым, красным, оранжевым, синим, черным и фиолетовым (конечно же, в алфавитном порядке). Ван что-то приколачивал между корзин, и мне пришлось кричать, чтобы привлечь его внимание.
      Мой друг казался более странным, чем обычно, и я заволновался, не забыл ли он поесть в тот день. Он вылез, вручил мне стальную монету и вернулся к заколачиванию. Я подкинул монету, и, конечно же, выпал «орел». Я подкинул ее еще дважды, и оба раза выпал «орел».
      У меня возникло тяжелое предчувствие, что если я стану подбрасывать ее дальше, то так и будут продолжать выпадать «орлы». Я поднял монету и почувствовал, что она стала теплой на ощупь, словно лежала у очага.
      Ван закончил возиться со своими корытцами, сделав последний мощный «тук» деревянной киянкой, и отошел назад, чтобы оценить работу.
      Я протянул ему монету:
      – Орел.
      Ван кивнул и рассеянно убрал теплый стальной кружок в карман.
      – Думаю, что, наконец, нашел, на что она способна.
      – Может быть, выигрывать ставки в баре? - предположил я.
      – Предсказывать погоду, - ответил он. - Я хотел бы позаимствовать несколько твоих линз от телескопа и зеркал, чтобы направить в эту машину свет. С помощью его мы сможем определить, какой погода будет завтра, благодаря цвету корзины, в которую упадут шары.
      Он улыбнулся. И мне его улыбка показалась утомленной.
      Я был другом Вану и не мог отказать ему, особенно учитывая, что все еще чувствовал себя виноватым из-за того, что посмеялся над ним. Моя коллекция зеркал и линз оставалась невостребованной с момента аварии в планетарии, происшедшей прошлой весной, а один гном-механик никогда не откажет другому в неиспользуемых ресурсах. Правда, на самом деле я чувствовал себя немного расстроенным из-за того, что Ван затаптывал всю область, которую я полагал своей: небеса. Но в тот момент мне удалось забыть об обидах и согласиться. Понимаете, ведь он все-таки мой друг.
      Я вернулся менее чем через час с деревянной коробкой, заполненной призмами, стеклянными панелями, зеркалами и прочей всячиной. А, кроме того, принес горшочек с линзами, для сохранности плавающими в густом желтоватом масле. Их мне прислали из эльфийского королевства на юге. В это время Ван пробивал дополнительные отверстия в своем доме, чтобы осветить дальнюю стену рабочей комнаты.
      Мы провели остальную часть дня, размещая зеркала и призмы. Мы устанавливали линзы, все еще измазанные защитными маслами, в крепления так, чтобы солнечный свет бил в ту точку, где обычно лежала монета. В результате к концу дня все было готово, и Вандеркин запустил свой поток металлических шаров.
      Они зазвенели и забрякали, устремившись вниз, вспыхивая, когда ударялись о металлические штыри. Падая, они отклонялись влево. Когда все закончилось, большая часть оказалась в синей категории, и несколько шаров - в белой.
      Утомленный Ван довольно кивнул.
      – Завтра будет ясно, - интерпретировал он. - С небольшой облачностью,
      Так предсказала его машина. На следующий день небо было чистым, с несколькими нитями высоких облаков. Более того, оно оказалось синим… абсолютно синим, словно крыло зимородка… практически идеально синим. И облака были тонкими, словно борода мага, и такими белыми, что резало глаз.
      Мне это показалось ненатуральным, но я списал все на свою озабоченность. Обычно я больше обращал внимание на погоду ночью, нежели днем. Ван пребывал в восторге, но выглядел отощавшим, словно работа пожирала его жизнь. Его круглые щеки ввалились, а кожа приобрела старческий желтоватый оттенок.
      Я поинтересовался его здоровьем, и поначалу он только пожал плечами.
      – Просто мечты, - произнес он отстранение, не спуская глаз с машины, увенчанной оплавленным камнем. - У тебя когда-нибудь бывали мечты, которые обретали собственную жизнь, понукали тебя, подталкивали, вдыхали в тебя смелость двигаться к большей цели? Вот что происходит со мной с тех пор, как я… в смысле, мы - нашли статуэтку.
      Я не смог ответить сразу, поскольку подобный самоанализ необычен для моего друга. А к тому времени, как оправился, момент уже был упущен. Ван отмахнулся, и мы приступили к эксперименту.
      На следующий день был предсказан чисто белый цвет, и в самом деле, посреди дня в деревню вкатился вал тумана, накрывая все вокруг хлопковым одеялом. Гномы-механики слепо шатались вокруг, и даже двери и окна практически не удерживали усики удивительно теплого тумана от просачивания внутрь.
      Смысла сохранять предсказывающий аппарат в тайне больше не было. Ван рассказал о нем еще нескольким друзьям, которые, в свою очередь, передали другим. В полдень, когда Ван решил продолжить испытания своей удивительной машины, собралась огромная толпа. Проходя мимо болтающих гномов-механиков, я чувствовал себя немного сбитым с толку тем вниманием, которое привлекал к себе Ван. И испытывал некоторую ревность.
      На сей раз выпали фиолетовый и зеленый.
      Ван оказался озадачен результатом, а я немного расслабился. Способность машины к предсказаниям заставляла меня нервничать, а невозможный результат мог бы отговорить Вана от продолжения экспериментов. Для Вана я сохранял уверенное выражение на лице и наговорил всяческих правильных и ободряющих слов, но надеялся, что происшедшее положит конец всей этой ерунде. Но, произнося свои слова, я поднял взгляд на шкаф. Осколок звезды взирал на меня с вершины огромного шкафа, словно разъяренный кот.
      Я ужасно спал в тот вечер. Осколок камня поселился в моих снах. Я увидел, каков он был. Живая часть неба, кусочек Богов. Но он сорвался с одного из темных созвездий и губительно влиял на мир вокруг себя. Он не предсказывал, скорее, просто диктовал будущее. За этими грубо вырезанными зеленоватыми глазами скрывалась злоба, и я чувствовал, как она ищет меня.
      Наконец под утро мне удалось задремать; меня успокоил стук дождя по крыше. На деле же, прямо над нами прошла гроза, обернувшаяся мощным ливнем. Я проспал до полудня, а когда пробудился, увидел результаты предсказания машины Вана.
      Дождь был обильным и удивительно плодородным. Трава и кусты, казалось, подрастали под проходящей грозой, и даже некогда голые дорожки покрылись яркой свежей зеленью. Кроме того, повсюду выросли маленькие фиолетовые цветы, такие, каких мы никогда не видывали, они напоминали звездочки.
      Я вышел из дома и обнаружил, что большая часть населения также находилась снаружи, занимаясь исследованием новой поросли. Лепестки цветов имели маслянистую поверхность, неприятную на ощупь. Воздух в поселении казался теплее после дождя, почти душным. Другие гномы-механики тоже заметили это и, будучи гномами-механиками, произвели на свет множество вентиляторов на педальной тяге и циркуляторов воздуха, питаемых солнцем. Я же предчувствовал, что это больше чем просто перемена погоды, и вспомнил о том, как странно нагрелась монета во время предыдущих экспериментов.
      Я зашел в лабораторию Вана без приглашения и обнаружил, что шкаф с металлическими шарами и штырями оставлен без присмотра, в окружении установленных на скорую руку линз и зеркал. Наверху, словно идол, облаченный в медную мантию, стоял камень. Он казался больше и зеленее, чем прежде, если, конечно, такое возможно. Окружавшее его зло казалось почти ощутимым.
      Я подобрал киянку побольше.
      Внутри меня все переворачивалось, пока я приближался к устройству Вана. «Может быть, мной движет простая ревность? - размышлял я. - Ван сделал то, что мне оказалось не под силу, - предсказал движения небес. Вдруг именно это заставляет меня разбить эту штуку? Смогу ли я и в самом деле считать себя другом Вана после того, как разрушу его великое достижение, машину, делающую в точности то, для чего была создана? И все из-за немного странной погоды?»
      Я слишком долго колебался. И услышал за спиной скрип лестницы и тихий голос Вана, зовущего меня по имени.
      Я обернулся и увидел, что он спускается с верхнего этажа. Мой друг выглядел хуже, чем труп, его белая рубашка пропиталась потом, а рабочий халат висел на нем, как на вешалке. Глаза Вана запали, лицо избороздили глубокие морщины. Казалось, что он не спал уже несколько дней, а если быть честным, то и пах так, словно не переодевался вдвое дольше.
      – Я услышал тебя, - сказал он со слабой улыбкой. - Подумываешь немного отрегулировать мой предсказывающий движок?
      – Отрегулировать, - повторил я, потом осознал, что держу огромную киянку, и быстро опустил ее. - Немного. Даже не знаю, необходимо ли это. У меня было… чувство.
      – Чувство, - кивнул маленький гном-механик. - И со мной то же самое. Чувства и сны. Сны приказали мне построить шкаф, а чувство заставило использовать медную проволоку там, где, на мой взгляд, могла сработать и обычная хлопковая бечевка. Во снах осколок звезды всегда ожидает меня, предсказывает будущее, рассказывает, что произойдет дальше.
      – Как ты думаешь, как он работает? - спросил я, окидывая взглядом шкаф. - Я имею в виду, как именноработает?
      Ван встревоженно пожал плечами:
      – Думаю, что время - это река и что устройство позволяет нам как бы взять образец воды выше по течению, прежде чем ее донесет до нас. Со временем мы сможем предсказывать великие вещи, создавать предупреждения и оракулы, рассказывать о неизбежных проблемах и способах расправиться с ними… - Его глаза затуманились. - Это великое изобретение. Мое изобретение.
      – Река, - кивнул я. - Но что, если при осуществлении процесса получения образца приближающегося времени машина влияет на результат? Что, если, когда монета выпадает решкой, эта штука вынуждаетмонету выпасть решкой? Что, если, предсказывая синий день или зеленый день, она начинает изменять, перекручивать саму погоду?
      Ван сильно нахмурился, обдумывая мои слова.
      – Как я и сказал раньше, это ведь не имеет особого значения, не так ли? Будущее есть будущее, вне зависимости от того, было ли оно определено случайным указанием или предсказано машиной. Отличие, которое не делает разницы, не есть настоящее отличие, а?
      – Просто это кажется неправильным… погода, цветы, туман. - Я пожал плечами, подбирая слова: - Просто кажется неправильным.
      – А ты уверен, что не завидуешь моему успеху? - резко спросил Ван, вытягиваясь в полный рост. - Тому, что ты не совершил ничего столь же важного, как это? Тому, что это я, а не ты раскрыл тайны небес? Это тебе кажется неправильным?
      Я попытался сформулировать ответ, но не получилось. Я тоже боялся, что Ван прав.
      Гнев, казалось, высосал из моего друга больше сил, чем тот мог себе позволить. Он махнул мне тощей рукой:
      – Я устал, старина. Прости мое поведение и, пожалуйста, оставь меня. Я был удивлен, когда ты не появился, чтобы услышать предсказание на завтра. Все остальные уже побывали.
      – Завтра? - спросил я, - А какая погода будет завтра?
      – Черный и красный, - со слабой улыбкой произнес он. - Шары выпали - черный и красный. Я предсказываю красивый закат.
      Не помню, что именно я говорил, но принес свои извинения и отступил к собственному обиталищу.
      Все, о чем я мог думать, так это о том, что Ван прав. Он превзошел самые смелые ожидания. Я ревновал, ненавидел и его самого, и его успех.
      Я боролся со своими простынями всю следующую ночь, когда в мои сны проникли ужасные образы. Камень в кошмарах рисовался огромным, словно гора. Длинная трещина разорвала одну из его сторон, и из нее выросла голова змеи. Затем показалась еще одна, потом еще три, и все они переплетались и кричали на странных языках. Головы имели разную окраску: красная, черная, белая, зеленая и синяя. И когда головы дракона увидели меня, они заревели.
      Я проснулся в поту. Нет, вся Гномьекуча проснулась в поту, когда на город стал оседать слой влажного воздуха. Весь город казался обесцвеченным из-за тумана, а стены заплакали сыростью. Наш собственный пот стал казаться таким же маслянистым, как и фиолетовые цветы.
      Большинство моих товарищей с нетерпением дожидались сумерек, когда великолепный закат, предсказанный Ваном, отгонит влажность и поднимет настроение. Половина из них уже к полудню собралась на Таггловой Вершине, лучшей позиции для наблюдения за садящимся солнцем. Некоторые принесли с собой корзины с обедом, а многие - вино. Я побродил между ними, расслабляющимися посреди странных фиолетовых цветов, уже обремененных звездчатыми семенами.