Чужие (№7) - Лабиринт

Разочарование? Отсутствие веры в свои силы?

Страх?

Что-то определенно было не так.

— С того дня я держал глаза и уши открытыми, впитывая любую информацию, которая могла бы помочь мне спастись. Я поклялся себе, что найду способ убить их всех. В стае появилась какая-то болезнь, и чужие оказались ей подвержены. Я понял, что мне необходимо найти ее причину, а потом каким-то образом использовать свои знания... Я поклялся себе, что выживу, стану самым ужасным врагом чужих, таким, какого они еще никогда не встречали на своем пути. Я до сих пор не знаю, зачем меня тогда водили в родильную пещеру. В тот день, по правде говоря, меня это совсем не волновало. Я знал одно: я жив и намеревался найти способ, как не погибнуть в этом аду, да и вдобавок ко всему заставить тварей пожалеть, что они не прикончили меня первым.

Чурч внимательно посмотрел на молча слушавших его Креспи и МакГиннесс и продолжил свой рассказ:

— Когда меня вели из родильной пещеры, я внимательно оглядывал все, что попадалось на моем пути. Я увидел то, что находилось там и раньше, но на что я в панике не обратил внимания в предыдущие дни, — в пещере лежало много мертвых и разлагающихся трупов чужих. В каждом углу были горы маленьких паукоподобных паразитов. Их тела буквально устилали пол. Рядом с ними находились подобные угрям новорожденные — точно такие же, как те, что родила Луиза. Некоторые взрослые особи вели себя не так, как остальные, — они делали все, как в замедленной видеосъемке, а значит, были поражены какой-то непонятной болезнью. Они с трудом передвигались, вяло поднимали и опускали свои лапищи, по их телам иногда пробегали судороги. Меня отвели в новое помещение, и я увидел там то, что осталось от Хьюетта и Джохансона. Они были еще живы, но уже не могли узнать меня.

Чурч замолчал, вспоминая округлившиеся и выпученные глаза членов экипажа, широко открытые рты, пустые выражения лиц. Доктор потряс головой и снова заговорил:

— Меня подвели к еще одной зловонной луже, но я не стал ждать, пока чудовища заставят меня выпить из нее слизь. Я сделал огромное усилие над собой и сам опустил лицо к этой мерзости, притворяясь, что с готовностью пью. Я надеялся, что если буду в точности выполнять их желания, то со мной не сделают того, что превратило членов экипажа в существ, лишь отдаленно напоминающих людей. Избранная мной тактика с самого начала оказалась правильной. Успех пришел сразу же: если мне удавалось предугадать желания чужих, они не издевались надо мной. А мои друзья уже не могли о себе позаботиться.

Чурч снова замолчал. Креспи и МакГиннесс совсем не требовалось знать, как он кормил двух умирающих мужчин, как переносил в своем рту безымянных, извивающихся паразитов и перекладывал в их рты, как наблюдал за лицами Хьюетта и Джохансона с идиотскими выражениями и улыбками, когда они проглатывали этих паразитов...

— Так что, когда я видел, что чудовища занимаются чем-то, в чем я мог им помочь, я обязательно принимался за работу, всячески показывая, что не намерен создавать им лишних проблем. Вскоре чужие перестали стеречь меня так, как вначале: мне предоставили относительную свободу действий. Я принялся обследовать место, в котором находился. Я собрал пробы органических веществ, которые только мог найти, и спрятал их в небольшом углублении в полу. Я начал проводить эксперименты, проверяя, как соединяются эти вещества. Личинки или пиявки, или кто они там были в этих лужах слизи по всей пещере, выделяли какой-то коллоидный раствор, который чужие использовали как лекарство. После многочисленных проб и ошибок я обнаружил, что выделения этих личинок разрушают черные шкуры чудовищ, то есть ядовиты для чужих. Твари пытались сделать нас невосприимчивыми к инфекции, от которой страдали сами. Как я предполагаю, они проводили на нас эксперименты, чтобы найти панацею от своих бед.

Чурч вздохнул, вспоминая случившееся с ним сорок лет назад, помолчал несколько секунд и снова поднял глаза на Креспи и МакГиннесс.

— Прошло много дней, может, даже недель, пока я наконец обнаружил что-то, что были не в состоянии понять мои тюремщики. У меня в руках был ключ к их выживанию. Я сразу же начал применять свою находку на практике, используя большие количества ядовитого вещества, чтобы уничтожить этих чудовищ. Меня поражало, как хорошо работала моя схема: через несколько дней чужие начали умирать от заражения крови. Я использовал любую возможность, чтобы претворить в жизнь этот... биологический саботаж (тут весьма сложно подобрать правильное определение). Я искал дальше, с каждым днем объем моих экспериментов увеличивался и они усложнялись. Мысли о побеге отошли на второй план: результаты моей работы интересовали меня гораздо больше. Пробирками служили черепа моих погибших товарищей, я вообще использовал все, что только попадалось под руку и что могло бы помочь в поиске решения...

Чурч вспомнил свои наблюдения за чужими, ощущение власти над ними, от которого кружилась голова и которое усиливалось после смерти очередного чудовища. Раньше ему внушалась мысль о том, что эти существа неуязвимы, их практически невозможно убить, — но тут он продолжал жить среди них, травил их, обманывал, узнавал их секреты.

Эксперименты так захватили его, что он уже давно перестал думать о том, какой его ждет конец...

Пол продвигался по туннелю к своей секретной нише и хихикал про себя.

«Сегодня умерло еще четверо. Четверо!» — думал он.

Последний свалился прямо у его ног. Скрюченные, темные лапы чудовища тянулись вперед, из горла доносились слабые звуки, все движения стали медленными, оно очень страдало...

Пол почувствовал движение у себя за спиной, остановился, опустив голову, ожидая, пока чужой пройдет мимо. Они больше не обращали внимания на юношу, не видели его: он стал для них еще одной тенью, безобидной и...

До его костлявого плеча дотронулся холодный коготь. Чудовище тихо шипело, оно уже заболело непонятной болезнью. Чужой развернул его и подтолкнул в направлении, противоположном тому, куда шел Пол. Тварь последовала за юношей.

Пол решил, что его ведут кормить. Куда же еще? Он нахмурился и с несчастным видом пошел впереди чужого. Все люди уже умерли, наверное, много дней тому назад. В животе у Пола все сжималось при мысли о еде, одновременно появился позыв к тошноте, потому что его всегда кормили какой-то гнилью. Ни о какой калорийности здесь не могло быть и речи.

Они дошли до входа в тускло освещенный туннель. Пол завернул в левый отсек, где хранились остатки еды. Это существо когда-то звали Эмис...

Чужой зарычал на Пола. Юноша повернулся к нему в удивлении. Чудовище все еще стояло у разветвления и ждало его. Сбитый с толку Пол повернул назад. Куда еще можно было отсюда идти?

Чудовище схватило его за руку и потащило к возвышающейся груде трупов чужих. От разлагающейся массы шел ужасный смрад.

За кучей скрывался еще один проход: узкий и темный.

Пол улыбнулся, несмотря на свою неуверенность. Его вели в какое-то новое место, где он пока не успел побывать со своими ядами. Не исключено, что там имеется еще одна лужа с личинками...

«Неужели пришел мой черед умереть?» — пронеслось в голове у юноши.

Он заставил себя не думать о смерти, а сконцентрироваться на том, чтобы взять ситуацию под контроль. Чудовище снова зашипело, и Пол быстрым шагом пошел по туннелю. По пути они никого не встретили, было очень темно, но через некоторое время Пол заметил свет впереди: проход открывался в широкое помещение. На губах юноши снова появилась улыбка.

Он услышал стоны умирающих чужих. Он уже научился определять по их крикам, кто болен, а кто еще нет. У входа стояло пять чудовищ, они расступились, чтобы дать ему пройти.

Юноша быстро огляделся вокруг. Улыбка сошла с его лица, и он нахмурился. Он не заметил в помещении никакой лужи с личинками, в центре находилось что-то огромное, по форме напоминающее колыбель, построенное из гигантских паутин. Это образование занимало большую часть помещения. Кроме него, здесь ничего не было. А в центре колыбели лежала человеческая фигура.

Это оказалась его мать.

Пол почувствовал, как внутри у него что-то сжалось и умерло. Он считал, что больше уже ничто не сможет затронуть его сердце, никакая жестокость, никакое зверство, но ошибся.

Наверное, Люсиан Чурч много дней не переставала сопротивляться: боролась столько, сколько могла. От ее рук и ног остались лишь обрубки: их откусили или оторвали. Концы загнили. Ее кожа была покрыта дюжинами, сотнями рваных ран, оставленных когтями и зубами.

Это казалось невозможным, невероятным, но его мать все еще была жива! Пол услышал, как она дышит, слабо и медленно, но тем не менее дышит. Она оставалась без сознания. Каждый ее вдох зловонного воздуха словно ножом ударял в то, что осталось от его души...

Один из чужих грубо подтолкнул его вперед. Ему не дали остановиться, пока он не свалился в эту же колыбель, на свою мать...

— Нет!!! — застонал Пол.

Разум покидал его. Юноша осознал наконец, зачем его привели сюда, он понял, что сейчас сойдет с ума.

Чужие хотели, чтобы они спарились, а в результате получились новые, здоровые инкубаторы.

Пол почувствовал, что помещение плывет у него перед глазами, спускается тьма, он ничего не видит. Он понял, что не сможет долго оставаться в сознании, а упадет в бездну. Юноша склонился над своей матерью, чужие подошли поближе и начали с ликованием шипеть.

Пол вспомнил ее улыбку, ее смех, то, как она обычно дотрагивалась до волос, если нервничала. Все это безвозвратно ушло, было отнято от нее навсегда...

Он нежно опустил свои дрожащие руки на распухшее горло своей матери и сделал то, что только можно было сделать в этом случае, чтобы прекратить ее страдания.

Одно из чудовищ завопило, попыталось остановить Пола, но оно было ослаблено болезнью — и опоздало. В последние секунды своей жизни Люсиан Чурч открыла глаза, они начали вылезать у нее из орбит. Она увидела, что ее душит ее же собственный сын, а он увидел боль и безумие в ее взгляде.

Но не только их: в самый последний момент в глазах Люсиан Чурч появилась благодарность. Пол заплакал. Он снова и снова произносил ее имя, а помещение кружилось вокруг него все быстрее и быстрее, чужие схватили его и стащили с ее изуродованного трупа.

В глазах у Пола все потемнело. Он потерял сознание.

— Когда я снова пришел в себя, я оказался привязан к одной из стен их родильной пещеры. Чужие понимали, что у них остался последний шанс. Они принесли зародыш и показали его мне. Болезнь уже охватила их всех, даже зародыша. Он был слабым и беспомощным. Взрослые особи вынули его из какой-то оболочки. Один чужой силой раскрыл мои губы и протолкнул зародыша вниз по трахее мне в грудь.

Чурч замолчал на несколько секунд, понял, что не в состоянии продолжать свой рассказ, по крайней мере пока. Прошло столько лет, а он отлично помнил, что происходило тогда, ему пришлось многократно пережить тот ужас в кошмарных снах: цепкий хвост сворачивается, загибается, проходит по его горлу, ему нечем дышать...

Чурч поднял глаза и увидел Креспи и МакГиннесс. Они ждали продолжения. По выражениям их лиц невозможно было понять, что они думают в этот момент. В конце концов молчание нарушил Креспи, спросив тихим слабым голосом:

— Но как... Как вы уцелели?

Чурч кисло улыбнулся:

— А кто говорит, что я уцелел?

Глава 22

Чурч внимательно посмотрел на лица Креспи и МакГиннесс, увидел, что они поражены и шокированы, и решил открыть им все до конца. Требовалось еще много всего сделать, а эмоции, испытываемые им теперь, несколько отличались от тех, которые он ожидал, начиная рассказ. Чурч надеялся на катарсис, понимание, но сейчас он чувствовал себя... грязным.

«Все придет позднее», — решил он.

— Наверное, я подумал, что меня в конце концов убили, но это блаженное забытье прошло, и я проснулся. Я был один и чувствовал тяжесть в груди — там сидел паразит. Мне было мерзко и противно. Это ощущение того, что ты несешь в себе больного зародыша чужого, ни с чем не сравнимо. Его невозможно описать. Он постоянно шевелился внутри меня, и я знал, что меня ждет.

Из-за болезни чудовища были ослаблены и не смогли крепко меня привязать. Я без труда оторвался от стены. Ко мне не подошло ни одно из них и не остановило меня. Везде вокруг стоял запах смерти: от умерших чужих и людей...

В пещере царила полутьма, пахло гнилью и разлагающимися трупами. Качаясь и падая, я пошел прочь. Я понял, что схожу с ума от пережитого ужаса и от того кошмара, который ждал меня впереди.

Я не стал искать своего отца. У меня не было ни малейшего желания видеть, что они с ним сделали. Мне хотелось одного: умереть, но только не в этом жутком логове.

Выход из пещеры никто не охранял. Я понял, что все твари мертвы. Тем не менее я все равно ожидал, что меня каким-то образом остановят. Я не допускал мысли, что мне дадут вот так просто взять и уйти, словно и не было того кошмара, который довелось испытать. Но я вышел на открытый воздух, из ада на свет Божий, в то место, которое когда-то показалось мне Раем.

Свежий воздух, яркий свет были чем-то совершенно новым для моих растерзанных чувств. Я упал рядом с выходом из логова, но был счастлив, осознавая, что по крайней мере умру под лучами солнца, а не в мрачной пещере.

Через какое-то время я понял, что могу встать и идти дальше. Я проследовал мимо корабля контрабандистов и подошел к «Инкунабуле». Наш корабль совсем не пострадал, все системы работали прекрасно.

Я почувствовал, что я наконец дома, в своем уютном родном корабле, где я знал каждый уголок. Мне показалось, что меня окружают дружелюбные привидения, любящие меня. По земному календарю я вычислил, что находился в логове сорок три дня, а не вечность, как мне представлялось.

Я подумал о своих родителях, друзьях и чужих, вместе лежащих мертвыми в той пещере, практически в объятиях друг друга. Они соединились в смерти. Я один выжил в этом апокалипсисе. Я выжил, но я не могу сказать, что я уцелел. Того Пола Чурча, который сорок три дня назад приземлился на маленькой планете в «Инкунабуле», больше не существовало. Не исключено, что для этого была причина.

Внезапно мне страшно захотелось жить и начать все сначала. Я не стал раздумывать почему, точно так же как не ломал голову над тем, как я один смог все это вынести и не погиб, но могу откровенно сказать, что желание жить было восхитительным и всеохватывающим, словно на обезвоженную плоть брызнули холодной водой. Я хотел жить не из-за эгоистических мотивов, не для того, чтобы в дальнейшем ублажать себя какими-то плотскими радостями, а для того, чтобы продолжать исследования. Так что, практически сразу же после того, как я ступил на борт «Инкунабулы», я послал сигнал SOS.

Мне потребовалось четыре часа, чтобы отмыться. Я обработал свои раны, а затем воспользовался ультразвуковым оборудованием, имевшимся на корабле, для обследования зародыша у себя в груди. Он умер и разлагался, так что требовалось его немедленно удалить.

У меня абсолютно отсутствовал хирургический опыт, но я собрал имевшиеся на борту медицинские инструменты и приступил к работе. К счастью, мой отец всегда держал на «Инкунабуле» различное медицинское оборудование и лекарства. Операция заняла семь часов, но прошла успешно.

Когда через месяц прибыли спасатели, я лично встретил их. Я мог стоять на ногах, хотя в общем-то мое состояние было плачевным.

Меня очень долго допрашивали. Выяснилось, что чужие на той планете появились благодаря контрабандистам. Они решили разводить каких-то больших жуков и, видимо, взяли не те личинки.

Компания посчитала мой опыт бесценным. В качестве компенсации за мои страдания и службу правительству мне предоставили все условия для исследовательской работы. Логовище уничтожили до того, как у меня появилась возможность рассказать о ядовитой сыворотке или о коллоидных пиявках. В этом не повезло нам всем. Я много раз пытался сделать подобную сыворотку — и до сегодняшнего дня мои попытки не увенчались успехом. Больше мне никогда не доводилось ни от кого слышать или самому где-либо натолкнуться на паразитов, плавающих в лужах слизи, таких, как были в той пещере. С тех пор я занимаюсь изучением чужих. И когда-нибудь...

Чурч замолчал и обвел все вокруг широким жестом:

— Нет никаких норм и правил, регулирующих исследования, проводимые мной на борту этой станции. Моя работа — это богохульство, она ужасна, безнравственна и незаконна. Пока мне еще не удалось найти средство, которое положило бы конец этой чуме. Однако мои эксперименты дали кое-какие неожиданные, удивительные результаты.

Он встретился взглядом с напряженно смотрящим на него Креспи.

— Несомненно, до вас дошли слухи о многочисленных реакциях обмена, самовоспроизводстве мозговых тканей, приобретенных ультрасенсорных способностях у чужих, так называемой «сыворотке смерти»...

Темные глаза Креспи внимательно посмотрели на Чурча. Он заинтересовался.

— Сыворотка смерти? — переспросил полковник. — Это ваша работа?

— Да, — кивнул Чурч, — результаты помогут нам...

— Результаты?! — сделала шаг вперед МакГиннесс, перебивая его, кипя от злости. — Вы убили этих людей ради науки?

Чурч прямо встретился с ней взглядом.

— Я никого не убивал, — ответил он. — Я только забрал в свою лабораторию трупы солдат, погибших во время несения службы. Химикаты, выделяемые их телами, бесценны, они — ключ к окончательному решению. Шрамы, извращения, мутации неизбежны, хотя, конечно, неприятны. По каждой реакции делаются замеры, ведется строгий учет. Результаты используются в создании новых версий телепатина и других синтезированных химикатов, которые в конце концов положат конец угрозе, представляемой чужими. И вы обвиняете меня в убийстве? МакГиннесс, вы теперь знаете правду. Перестаньте изображать из себя невинную девочку.

Сбитая с толку, МакГиннесс подняла глаза на Креспи.

— Я даже не представляла, что он... — начала женщина.

Чурч нахмурился:

— Прекратите, пожалуйста. Посмотрите на себя. Вы — опытный фотограф и показывали Креспи снимок, на котором изображены вы с Дэвидом Ленноксом. Прекрасный монтаж. Вам даже удалось убедить Креспи, что вы были помолвлены с Ленноксом.

Она была шокирована его обвинениями.

— Что...

Чурч с грустью посмотрел на человека-компьютер, который не так давно был его помощником:

— Дэвид согласился стать донором. Он верил в меня. Вы его совсем не знали...

Доктор снова повернулся к МакГиннесс и Креспи. Женщина все еще была в ярости и, заикаясь, снова закричала:

— Вы... вы... лжец!

Чурч грустно покачал головой и снова перевел взгляд на Дэвида:

— Я знаю, что говорю. Мы с Дэвидом были любовниками.

— Нет!!! Он врет. Креспи, не слушайте его!

Чурч опять повернулся к ним, но на этот раз обращался только к Креспи, причем очень твердым голосом:

— Подумайте о том, что я вам рассказал. Подумайте хорошенько, Креспи. Мортенсон был шпионом Компании Гранта. Адмирал Тавес знал об этом. Тавес сам догадался, на кого работал лейтенант. Приказом по станции Мортенсон находился под постоянным наблюдением, но каким-то образом ему удалось на время от нас ускользнуть — в результате он погиб. Шарон МакГиннесс — его напарница.

Женщина в панике переводила взгляд с Креспи на Чурча и обратно.

— Это ложь! — крикнула МакГиннесс.

Чурч сурово посмотрел на нее:

— Это решит военный трибунал. А теперь, полковник, я прошу вас арестовать эту женщину и...

— Креспи... Тони, пожалуйста! Он убьет меня!

Креспи колебался. Вначале он посмотрел на Чурча, потом на МакГиннесс. По его лицу было видно, что он все еще в нерешительности. Чурч считал, что если Креспи все-таки человек здравомыслящий, то он поймет, что доктор говорит правду и другой выбор невозможен. Чурч ждал, гадая, что же решит полковник, на самом ли деле он так умен, как представляется.

МакГиннесс стояла вполоборота к приоткрытой двери в коридор. Чурч посмотрел на нее и подумал, что она бросится бежать, если Креспи примет правильное решение.

И тогда доктору придется отвечать на множество вопросов, которые, естественно, возникнут у полковника.

Двое мужчин и женщина стояли молча, составляя треугольник, на одном углу которого была надежда, на втором — отчаяние, на третьем — правда. Они все ждали, застыв на месте, как бы скованные одной цепью, разбить которую могло только принятое решение.

Глава 23

Креспи внимательно выслушал рассказ Пола Чурча. Он был поражен, потом ему стало физически плохо, затем он испытал благоговейный трепет. Другой человек не смог бы пережить подобные испытания, тем более подняться в дальнейшем до тех высот, на которые поднялся Чурч. Он жил среди этих мерзких существ, изучал их, а затем голыми руками и силой своего ума уничтожил все стадо.

А теперь Чурч выступает с обвинениями. Изможденный и усталый Креспи был в замешательстве и не мог сразу же разобраться в ситуации. Он внимательно посмотрел на доктора, подумал о том, что тот сказал, встретился с ясным, прямым взглядом уверенного в себе и в своих словах человека. Если он врет, то у него это получается очень убедительно.

Затем Креспи перевел взгляд на МакГиннесс, женщину, которую, как ему казалось, он уже хорошо изучил. Ее глаза округлились, в них стояли испуг и мольба. Она была с ним честна, не так ли? Пластиковая карта с кодами открыла вход в скрытую лабораторию. МакГиннесс провела его сюда, была так же поражена увиденным, как и он сам.

Только... только делает ли это ее невиновной?

В ее версии, несомненно, имеются пробелы, но они есть и в версии Чурча. Все дело в том, кому из них он поверит. Слово МакГиннесс против слова Пола Чурча. Если она наврала ему насчет того, сколько членов экипажа погибло за последние три года — а подобное т исключено, — то она могла врать и обо всем остальном...

А Мортенсон? Что он на самом деле делал с теми костюмами? МакГиннесс утверждает, что он занялся ими, потому что приказ по станции обязал его заменить фильтры. Но здесь снова оказывается ее слово против слова Чурча.

Креспи посмотрел на доктора и попытался проанализировать все, что ему известно. Чурчу не составит труда убить их обоих, даже не потребуется напрягаться для этого с его-то знанием биоанализа. Зачем ему настаивать на аресте МакГиннесс, если он хочет отправить ее на тот свет или хочет отправить на тот свет их обоих? Он признался во всем, заявил, что его работа жестока, не вызывает положительных эмоций, даже противозаконна. Тем не менее он не ищет одобрения, не пытается оправдаться за содеянное.

И что делал чужой в центральной лаборатории, где находится кабинет Чурча? Кто еще мог его туда впустить?

За этой мыслью последовала другая: как МакГиннесс могла знать о пластиковой карте с кодами и не знать о чудовище?

Креспи закрыл глаза. Его раздирали на части противоречивые эмоции. Где правда, а где ложь? Он или она? Компромисса быть не могло. Он хотел бы прислушаться к своей интуиции, но она молчала. Креспи устал, очень устал, он желал лишь одного: чтобы это испытание поскорее закончилось и он мог бы спокойно лечь и заснуть...

Она не верила своим ушам. На ее глаза навернулись слезы. «Этого не может быть!» — только и подумала она и бросилась бежать.

МакГиннесс пришла в негодование от выдвинутых против нее обвинений. Она злилась и страшно боялась, что Креспи все-таки прислушается к Чурчу. Чего он ждет? Что за внутренняя борьба раздирает его? Почему он вообще обращает внимание на откровенную ложь Чурча?

— Я... — прошептал Креспи. — Простите. — С этими словами он открыл глаза и посмотрел на нее: — Простите, но я... МакГиннесс, мне придется...

Она отшатнулась от него; почувствовала, как ее рука ударилась о приоткрытую дверь, ведущую в еще один коридор, обернулась. Это был какой-то длинный, тускло освещенный туннель.

— Вы — чудовища, — выдавила из себя МакГиннесс.

Креспи попытался ее схватить, но не успел: женщина увернулась. Ее шаги гулко отдавались в металлическом коридоре, по которому она куда-то неслась.

— МакГиннесс!

Полковник обернулся к Чурчу, увидел, как доктор направляется к пульту управления, встроенному в стену.

— Бегите за ней! — приказал Чурч. — Отсюда я могу контролировать все двери на станции. Мы загоним ее в угол.

Креспи бросился в туннель...

«Чурч был прав. Боже, каким же идиотом я оказался...»

Он жил, словно в кошмарном сне. События разворачивались слишком быстро. Полковник будто сел на скоростной поезд, и поезд помчался куда-то в неизвестном направлении — вне пределов разума и здравого смысла. Интуиция отказывалась помогать, приходилось полагаться на то, как поведет себя подозреваемый, чтобы определить, где правда, а где ложь.

Креспи добежал до конца коридора, повернулся и увидел мелькнувшую фигуру МакГиннесс, заворачивающую за угол. Полковник слышал, как закрываются какие-то двери, ограничивая свободу ее передвижений, запирая ее в замкнутом пространстве.

— Сдавайтесь, МакГиннесс! — крикнул Креспи.

Его слова повторило эхо. Она, несомненно, услышала их, но все равно продолжала бежать дальше.

Еще один поворот, какое-то движение впереди, он приблизился к ней, расстояние между ними сокращалось. Он злился, сильно топал ногами, его шаги становились все тяжелее.

«Ну почему ей удалось ввести меня в заблуждение? Почему я был так слеп?» — проносилось в голове у Креспи, когда он заворачивал еще за один угол.

Он почти настиг ее. МакГиннесс застонала, поняв, насколько он приблизился к ней, и снова бросилась вперед, вкладывая последние усилия в этот рывок.

— Глупец, глупец, — повторяла она.

Креспи сделал нечеловеческий прыжок вперед — и МакГиннесс оказалась загнанной в угол, прижалась спиной к стене. Ее лицо исказил ужас...

— Нет!!! — закричала она.

МакГиннесс смотрела совсем не на Креспи, а на то, что было за его спиной, там, откуда они прибежали.

Креспи повернулся. Дверь за ним захлопнулась. Звук металла, ударяющегося о металл, разнесся по всему коридору, его несколько раз повторило эхо. Полковник был доволен, хотя и обливался потом. МакГиннесс поймана, теперь она уже не скроется.

Выражение полнейшего ужаса у нее на лице заставило его на минуту остановиться.

— Я не сделаю вам больно, — сказал он.

Его обидело то, что женщина боится его, но казалось, что она не слышит его слов.

— Он поймал нас, — прошептала МакГиннесс.

Почему-то сердце Креспи забилось чаще, чем когда он преследовал женщину по коридорам станции. Потом оно опустилось. У него заныло в животе, и ему вообще стало как-то не по себе.

МакГиннесс подняла глаза вверх. Креспи проследил за направлением ее взгляда и тоже посмотрел туда. Пол Чурч подошел к перилам площадки над вольерами и обратился к стоявшим внизу:

— Вам следовало послушаться ее, Креспи.

Чурч захватил их в плен. Доктор улыбнулся и скрестил руки на груди.

Креспи прислонился к стене, в ушах у него звенело, сердце учащенно билось. Он злился на самого себя и не знал, что теперь придумать.

Он сделал неправильный выбор, и это будет дорого стоить и ему, и МакГиннесс.

Глава 24

Чурч стоял на обзорной площадке и улыбался. Он считал Креспи разумным человеком. Рассказанное доктором имело смысл, могло сойти за правду, только на самом деле это была ложь. Очевидно, Креспи не так умен и сообразителен, как представляется. В таком случае Чурчу требуется другой помощник — более способный, чем этот полковник.

Чурч взглянул вниз, на пленников, прижавшихся к стене. Он наслаждался моментом. Ему, конечно, здорово помогла женщина: по ее лицу стало понятно, что она запаниковала, потом начались неистовые отрицания, крики, а в конце концов она бросилась бежать. МакГиннесс повела себя именно так, как предполагал доктор.

Вернее, надеялся.

Однако это уже не играет роли, потому что она сделала то, что он хотел. Вести себя подобным образом заставил ее доблестный, но глупый рыцарь.

Конечно, Чурч мог бы прямо сейчас покончить с ними — но тогда он не получит никакого удовольствия, а доктору хотелось немного поразвлечься. Все получилось гораздо лучше, чем он ожидал: Креспи сам сделал выбор, а теперь полковник здорово помучается от осознания того, что поставил в затруднительное положение и себя, и МакГиннесс, отказавшись прислушаться к ее словам...

Сейчас Креспи удивляется сам себе. Его лицо стало пунцовым, он что-то бормочет себе под нос, даже слюна начала брызгать у него изо рта от возмущения.

— Чурч, что, черт побери, вы делаете?

Доктор грустно покачал головой:

— Пожалуйста, не надо драматизма. Вы льстите себе, удивляясь, что вас так легко обвели вокруг пальца. Вас можно купить за одно печенье, обмануть, произнеся всего лишь три слова. На самом деле даже я удивился, что вы так быстро отказались от правды ради лжи, которая прозвучала для вас более убедительно.

Крести молчал, виновато поглядывая на МакГиннесс.

«Очень мило, — усмехнулся про себя Чурч. — Он ушел после того, как описался у нее на ковре, испытал по этому поводу угрызения совести, а потом вернулся с букетом роз со словами: Дорогая, это тебе. Мне очень жаль, что я все испортил, но ты ведь простишь меня?» Типично для таких, как Креспи".

Чурч фыркнул и в этот момент почувствовал, как его намерение становится все тверже. Ему было очень жаль, что все получилось именно так: трогательно и безнадежно.

— Вы — раб эмпирической правды, — усмехнулся Чурч. Он явно издевался над полковником. — Раб нежности и света. А что они из себя представляют на самом деле? Протетические абстракции, зачатые мозгами в стадии эмбрионов, не способными справиться с правдой. Где существует добро? Только в ваших пустых головах. Боже, если бы вы только знали, какими вы мне представляетесь... вы, люди.

И Креспи, и МакГиннесс пришли в замешательство.

— Но вы же — чело... — открыл рот ничтожный человечишка Креспи.

Чурч вздохнул:

— Заткнитесь. Вы что, всегда верите в то, что появляется у вас перед глазами? Судите по внешнему виду? Я уже открыл вам правду, но вы не слушали. Я не уцелел в том логове. Вы создаете образ прекрасного солдата, гордящегося своими умственными способностями и героизмом, но на самом деле вы — глупый молодой лоботряс, ограниченный, ставящий перед собой лишь малые, бессмысленные цели, в голове у которого пролетают только какие-то инфантильные мыслишки. Разве вы не понимаете, что вы ниже моего презрения? Вы не лучше, чем Мортенсон, чем кто-либо другой. Просто еще одно теплое тело.