Лунная радуга (№3) - Волшебный локон Ампары

И на скорость реакции. Помогало одно: Олуэн почти не маневрировал — пер напролом, вкладывая в каждый удар всю силу мышц, все свое умение, словно был уверен, что это финальный удар. Но, когда с финалом не получалось, он, ничем не выдавая досады, с пугающе искаженным недвижным лицом упрямо пытался снова и снова достать коллекционным оружием горло обреченной на заклание жертвы. Кир-Кор, сосредоточив внимание на увертках от смертоносного лезвия, никак не мог выбрать момент, чтобы метнуться к соседней колонне, где торчал манекен с зажатой в руке спасительной алебардой, — ни на мгновение нельзя было терять из виду артурида и порхающий нож грозной нагаты. Ошибка в движении на полсантиметра могла стоить жизни: дважды кончик ножа прошел в опасной близости от подбородка.

Приседая, уклоняясь, фехтуя коротким обрубком копья, Кир-Кор вынужденно пятился вокруг колонны, и вдруг что-то выпуклое неподатливо уперлось в спину; миг замешательства. Расторопный зомби успел сделать шаг вперед и послать нагату в горизонтальной плоскости срезающим махом. За колонной не скроешься (Кир-Кор уже понял, что наткнулся спиной на щит принайтованного к железобетону витязя) — значит, движение влево — смерть. Он нырнул вправо — под налетающее сверкание бело-голубой стали, и лезвие со свистом скользнуло по волосам — фью!.. Одновременно прозвучало — шурх!.. Огибая в броске бронированный торс манекена, Кир-Кор увидел в воздухе полет светлобородой головы молодого воина и кувыркание на полу шлема с позолоченным шишаком.

Кир-Кор выхватил из подвернувшихся ножен сверкающий меч, успел встретить сталь сталью. Ударом ноги перебил древко. «Спасибо, Претичь, сын Твердислава», — мысленно поблагодарил он обезглавленного бойца и клинком отодвинул шлем к постаменту.

Ситуация переменилась. Теперь артурид стоял с деревянным обломком против меча. Звериный оскал угас на его бледном и будто окаменелом лице.

Это был шанс завершить поединок мирным путем. Кир-Кор демонстративно отшвырнул меч далеко в сторону. Произнес внятно, спокойно:

— Бросьте палку, Олуэн. И подойдите ко мне — я помогу вам кое-что вспомнить.

Бедняга уронил обломок на пол. Отвернулся, пошагал к соседней колонне. И прежде чем обманутый его неспешным шагом Кир-Кор позволил себе понять намерения зомбированного противника, Олуэн отобрал алебарду у генуэзца.

— Напрасно ты это сделал, магистр, — пробормотал Кир-Кор, отступая. — Очень напрасно… Плохая для тебя примета.

«Для тебя, кстати, тоже, — резонно заметил внутренний голос. — Видать, он мастер нагатно-алебардного боя».

Сзади охранял первую от двери колонну угрюмый темнобородый богатырь в кольчуге с нагрудными бляхами. На поясе — меч и шипастая булава, на голове — островерхий шлем с металлическими полями вокруг околыша, в одной руке — удлиненный книзу червленый щит, в другой — бердыш (по счастью, боевой топор был насажен на металлическую рукоять). Бердыш Кир-Кор позаимствовал без колебаний и вовремя увильнул за колонну — верхняя кромка щита под ударом алебарды звучно треснула, и ужасная секира застряла в доске. «Спасибо и тебе, Ратибор, сын Доброгнева».

Выбрав для себя позицию в центре зала (стоя теперь посреди рядов светящейся колоннады, черных грифонов и бранного мусора), Кир-Кор машинально оглаживал лезвие топора, зорко следил за приближением зомби. Бердыш был серьезным оружием, нисколько не уступающим алебарде, и спортивные навыки обращения с ним у Кир-Кора имелись. Но одно дело — рубиться в спарринге с манекеном фехтовального тренажера, другое — с живым человеком. С ни в чем не повинным и пока живым человеком…

«И чего не сиделось в безопасных уютных апартаментах?! Как предусмотрителен был Агафон!..»

— Остановись, Олуэн. МАКОД позволяет мне убить тебя, но я не хочу твоей крови.

Магистр проворно взмахнул алебардой — Кир-Кор принял удар на рукоять бердыша. И зазвенела сталь, полетели искры.

Обмениваясь тяжелыми ударами, атакуя и обороняясь, бойцы кружили в межколонном пространстве цирхауза. Кир-Кор поскользнулся на каком-то обломке, чуть не упал, секира со звенящим визгом врезалась рядом с коленом в каменный пол, крошка разбитой мозаики брызнула в грудь. На этот раз обошлось… Этнический родственник рубился мастерски, напористо, и было совершенно ясно, что втиснутая в его зомбированный мозг программа владеет им полностью.

Бой сместился к стендам с кинжалами и арбалетами, и первой жертвой брани стал манекен в экипировке рыцаря тевтонского ордена: отбитая бердышом алебарда рикошетом скользнула к затылку рогатого плосковерхого шлема и перерубила пластиковый найтов.

Рыцарь пал ниц с постамента и развалился грудой железа с таким ужасающим грохотом, что бойцы на мгновение оцепенели. Со словами «Извини, Герхард!» Кир-Кор перемахнул через накрытые белым плащом металлические останки. Олуэн — следом, но зацепил край плаща штыком алебарды — плащ развернулся, как белое знамя с черным крестом. Оценив ситуацию, Кир-Кор отбросил бердыш и кинулся на магистра.

Наверное, план связать Олуэна плащом удался бы, перехвати Кир-Кор не рукоять алебарды, а закованное в металл запястье зомби. Рука-протез осталась на свободе… Удар снизу в челюсть бронированным кулаком был совершенно неожиданным, мощным и точным.

Преодолев ошеломление (уже сидя на полу), Кир-Кор ощупал челюсть и увидел, что Олуэн целится из небольшого арбалета прямо ему в лицо с близкого расстояния. Деваться некуда — палец магистра нажал на спусковой крючок (было видно, как сходит с ложа короткая стальная стрела), и единственный способ защиты — головой резко вправо, рука ладонью наружу. Обжигающий удар в ладонь тяжелой, как охотничья пуля, стрелой — руку отбросило к левой щеке, стрела отлетела куда-то в сторону рикошетом. Другая ладонь сама (помимо сознания) отбила брошенный с прицелом в горло кинжал. Зомби издал странный звук, похожий на всхрап, и неподвижная маска звериного безучастия на его лице сменилась маской мрачного ожесточения. В мгновение ока он снова схватил со стенда оружие — хвала Ампаре, не арбалет.

Кир-Кор вскочил на ноги и попятился от Олуэна, вооруженного двумя длинными, острыми, как иглы дикобраза, стилетами. Память услужливо подсказала: леворукие даги… кажется, так называют стилеты для фехтования в паре с мечом или шпагой.

С момента арбалетного выстрела пси-защита несколько ослабела, и теперь Кир-Кор явственно воспринимал мощную, как цунами, тошнотворную, обволакивающую сознание волну мелодичного рева.

Песня-рев… Черный эгрегор!..

Пятясь от готового броситься на него зомби, он чувствовал близость производителей эгрегора и слышал сквозь мелодический рев голоса детского спора: пять реалетов, четыре. Теперь фактография спора понятна: на корт возле палестры Олуэн высадился не один, и сейчас злосчастного артурида посредством эгрегора держат в жестком ошейнике на пси-поводке, отсюда все эти странности. Цирхауз — ловушка для двух простаков.

Отступая вдоль стенда, Кир-Кор, улучив мгновение, выхватил из кассетника первый же попавшийся под руку меч, направил острие клинка противнику в грудь. Зомби метнул в него стилет блестящей рукой, сорвал со стенда меч с шаровидной гардой — Кир-Кор поймал дат в воздухе за рукоять.

Все четыре клинка со звоном скрестились. Олуэн намеренно (или, может быть, инстинктивно) задержал клинч в расчете на результаты своего дерзкого силового давления. Если противник в таком положении уступает и начинает пятиться, то каждый шаг назад легко может стать его последним шагом. Чтобы не пятиться, Кир-Кор оттолкнул магистра ногой, освободился от клинча. И лишь теперь обратил внимание на необычный цвет своего оружия — зеленоватый с разводами, почти малахитовый. Окисел? Патина? Во всем остальном меч как меч — в меру тяжел, удобен в руке и при других обстоятельствах мог бы, пожалуй, доставить хозяину спортивное удовольствие.

Магистр сражался бело-голубой сталью. Прирожденный боец, экс-чемпион Европы по фехтованию сражался мастерски, виртуозно, опасно: обманные движения, серии внезапных выпадов, дубль-атаки — сразу мечом и кинжалом, мощные эстакады; его закованная в латы правая рука с искусственной кистью не знала усталости. Вдобавок он, подобно грагалам, был амбидекстром — одинаково хорошо владел обеими руками, а это опасно вдвойне. И еще одна неприятность: Олуэн иногда ошибался в глубоких контратакующих выпадах после защиты — слишком спешил, рискованно раскрывался — и приходилось контролировать сразу свою и чужую атаки, чтобы, случаем, не убить артурида в момент редублемана и не подставиться самому. Надо, надо, очень надо найти бескровный способ утихомирить зомби.

Клинки с оглушающим звоном пели безумную песню смерти: дзинь-дзань-дзинь! И не только клинки — аккомпанементом к лязгу и звону оружия был проникающий сквозь пси-защитную «шубу» агрессивно-мелодический рев-возбудитель: «Быстрее! Сильнее! Убей, убей!!!» Кир-Кор ощущал, что «шуба» истончается и сдерживать далее мощный напор черного пси-проникающего диктата становится все труднее; в голове шумит, кровь закипает. Бедняга Олуэн совершенно осатанел, прет напропалую — успевай отбиваться. План бескровного его обуздания никак не складывался главным образом потому, что навязать борьбу без оружия среди оружейного изобилия такому физически сильному и опытному бойцу, как артурид, заведомо невозможно. Пробовать еще раз — самоубийственно. Как быть?..

Черный эгрегор продолжал делать свое черное дело: подогревал, воспламенял и раскалял желание покончить с противником одним ударом. Кир-Кор, стараясь что-то противопоставить мучительно-жгучему наваждению, просто взвинчивал темп боя. Олуэн уже не успевал грамотно защищаться и вынужденно стал применять недавнюю тактику грагала — использовать колонны в качестве прикрытия слева. В какой-то момент между бойцами оказалась фигура китайского латника, и зомби то ли намеренно, то ли случайным взмахом меча отделил манекен от колонны. Лязг, грохот… Части воина, оружие и амуниция — вразброс и враскат. Олуэн оступился в атакующем выпаде и, чтобы сохранить равновесие, отвел в сторону вооруженную мечом правую руку. Это длилось мгновение, и мгновением этим Кир-Кор, не колеблясь, воспользовался: прицельно, резко рубанул окованное металлом запястье артурида.

Бой закончен. Упал на пол, звеня, меч, упал стилет, брякнулась кисть искусственной руки в обрубленной стальной перчатке, и тяжело осел, глухо стукнувшись коленями, бескровно обезвреженный зомби. Глаза его блуждали, бледное лицо и растрепанные волосы были мокрыми от пота. И было видно, что шок частично вернул ему контроль над сознанием. Левой рукой он судорожно ухватил то, что осталось от правой, поднялся и, покачиваясь (видимо, силы его иссякли), побрел к выходу из цирхауза. Дверь над родонитовым порогом уже приоткрыта…

Кир-Кор проводил беднягу сочувственным взглядом. Хотел послать вдогонку слова извинения и утешения, но почему-то не смог. Посмотрел на колонну с торчащей из ее толщи кавасой… И вдруг под влиянием какой-то неосознанной невыносимо-печальной эмоции он, коротко вскрикнув, с неимоверной, поразительной, непонятной ему самому особенной силой всадил клинок своего меча в железобетон. В голове гудело, руки, грудь, плечи странно вибрировали. Попятился. Теперь колонна была пробита двумя мечами крест-накрест. И один из них, зеленоватый с разводами, пробил насквозь заодно и скрытое в железобетоне лезвие коллекционной кавасы…

Не успев даже как следует осознать диковинность дела рук своих в том, что касалось «ростральной» колонны, Кир-Кор вдруг утратил ко всему этому интерес. Вышел на усыпанный боевым мусором мозаичный псевдоковер и побрел через зал с ощущением вялости и несвойственного для него глубокого безразличия. Он понимал, что надо покинуть цирхауз, но откуда-то знал, что дверь, за которой исчез побежденный магистр, для победителя просто так не откроется. Знал, что за противоположным рядом колонн между оружейными стендами есть еще одна дверь — проход в смежный зал, где ему предстоит встреча с людьми, которым он нужен. Знания эти магнетически были связаны с присутствием возле прохода неподвижной фигуры, закутанной в черное. Фигуру можно было бы принять за манекен, если бы не ее пси-активность. Ненавязчивая пси-активность, но бестрепетная, уверенная, обещающая что-то… Как путеводная нить.

Опустошенный безрадостной победой боец не противился чуждому зову. Призывам же внутреннего голоса возбудить пси-защитную «шубу» не внял. Он готов был войти в смежный зал — встреча так встреча. В «шубе» или без — какая, собственно, разница. Без «шубы» — свободнее, легче. Катись оно все…

Мелодичный рев сменился немелодичным воем. Заунывный вой этот напоминал вой ветра в беспросветную ночь, вызывающий скверные слуховые галлюцинации: обрывки тоскливого пения, горького смеха, далекие крики о помощи… Недвижная фигура в черном дышала спокойствием, как одинокая скала в пустыне. По всей ее одежде сверху вниз, от головной накидки до низко приспущенного подола, струились, то прячась в складках, то выходя наружу, неширокие лаково-черные полосы. Точно потеки вылитой на голову черного истукана жидкой смолы.

Низко опущенный край накидки скрывал лицо мрачно одетой персоны — Кир-Кор, впрочем, и не старался ее разглядывать. Прошествовал мимо — в распахнутую дверь. Вялость, апатия… За всю историю своих «земных» отпусков он не помнит у себя такого гнусного настроения. Зачем он здесь? Что привело его в этот безрадостный мир? Какая надобность, тридцатью трижды маракас?.. На мозг давила воющая круговерть, мысли путались.

В сопровождении пси-активного субъекта он словно бы под конвоем пересек отделанный деревом просторный, но сумеречный, с погашенными люминелями тамбур, вышел через противоположную дверь и спустился по ступенькам каскадной лестницы на слабо освещенную арену величиной с теннисный корт. Под ногами — светло-серый овал плотного настила, разделенный на четыре сектора голубым крестом; это была арена театра ристаний холодным оружием… Он остановился в пяти шагах от голубого перекрестья и посмотрел верховному пейсмейкеру в лицо. И впервые увидел раскрытыми оба его глаза. Взгляд гроссмейстера не выражал ничего, кроме задумчивости и, может быть, сожаления.

Джугаш-Улья Каганберья стоял в середине полукруглой шеренги своих скрытых под черной одеждой клевретов — шестеро слева, шестеро справа. Его одеяние мало чем отличалось от ритуальной униформы остальных — не было наголовной накидки и не было в складках лаково-черных полос. Зато на груди балахона отливало глянцем лаково-черное изображение попугая, а в параллель золотой цепочке на шее живым ожерельем шевелилась, меняя изгибы красно-желто-черного длинного тела, коралловая змея. На фоне угрюмой компании пси-активных, но визуально недвижных, словно окаменелых субъектов эта змея казалась Кир-Кору единственным существом, способным хоть как-то перемещаться в пространстве. Себя он тоже чувствовал полностью окаменелым от ступней до подбородка (в остатке — наполовину). Собственный мозг представлялся ему выброшенной на берег морской раковиной, воющей на разные голоса под напором пустынного ветра…

Гроссмейстер открыл было рот, собираясь что-то сказать, но вовремя прикусил язык — живым словом он опасался ослабить достигнутый эгрегором диктаторский пси-эффект. В поле эгрегора Кир-Кор улавливал намерения и опасения этого человека, несмотря на занавеси помех в виде бесцветной ряби и прозрачных завихрений аурического происхождения. Маскировочный мимесис?..

Отказавшись от звукового способа общения, верховный пейсмейкер выбрал пси-реактивный:

«Мы с тобой и не предполагали, грагал, что наша встреча произойдет несколько раньше договорного срока. Тем не менее это произошло. Случилось. С той лишь разницей, что случилось это не на Большой Экседре, а на Экседре Черного Попугая».

Джугаш-Улья Каганберья выпростал руки из складок ритуального балахона, развел энергично в стороны, тряхнув головой в полупоклоне, — так представляют публике уважаемых членов жюри на конкурсах азартного слабоумия; коралловая змея приподняла головку над его плечом — зашлась шипением, приветствуя черный клир на свой гадючий лад. Где-то в завывающем пространстве — поверх укрытых по-прежнему черными накидками и по-прежнему неподвижных фигур, в затемненных далях местного окоема проступали плотные скопления приглушенно светящихся изнутри красных прямоугольников. Как зерна граната. Скопления кресел совершенно некстати пустых сегодня зрительских рядов.

По-змеиному прошипела фраза гроссмейстера:

«Твой мозг под нашим контролем, грагал, здесь не поможет твоя пси-защита, не пытайся ее возбудить».

Пустынный ветер выдул из раковины-мозга ответную фразу-песчинку: «Я не пытаюсь, пейсмейкер».

Шипение гроссмейстера неприятно усилилось и стало приобретать характер скрежета — стеклом по стеклу:

«Сегодня я для тебя не столько пейсмейкер, сколько грасол».

Ветер вынес очередную фразу-песчинку в пустынный мир, сдул к подножию бархана:

«Хорошо, пейсмейкер, я буду стараться называть тебя грасолом».

«А еще постарайся, грагал, способом ретроспективной пиктургии показать нам все, что ты хотел утаить от нас о тайнах Планара».

«Я уже говорил — нет во мне суперкосмических тайн и секретов. В этом смысле я пуст и бесплоден, как сыпучий бархан».

«Пиктургия покажет».

«Не заблуждайся, пейсмей… грасол, ничего она не покажет».

«Не заблуждайся, грагал, ты в нашей власти! Нас много, тринадцать сильнейших псиманантов земного мира держат твой мозг под контролем».

«Именно поэтому я не смогу настроиться на пиктургию. Мое сознание замутнено и рассредоточено. Поле моего сознания под гнетом эгрегора».

«Ты подчинишься — или умрешь!»

Кир-Кор оценил угрозу как настоящую. Равнодушно признался:

— Угроза ничего не меняет, грасол. Мир пуст… мне все безразлично.

Верховный пейсмейкер вынужден был принять это к сведению.

— Мы снизим тяжесть эгрегора, — пообещал он вслух. Пообещал с большой неохотой, но сделал соответственный обещанию знак левому крылу терзателей.

Вой ветра утих. Кир-Кор ощутил себя так, словно только что очнулся от глубокой, не в меру затянувшейся угнетавшей его апатичной задумчивости. Вдобавок он ощутил остатки пси-защитной «шубы». Остатки-лоскуты как бы самопроизвольно стягивались друг с другом, срастались… Умный его организм где-то на подсознательном уровне продолжал спасительную работу даже в обстановке безнадежности, очумелое сознание пока было лишь в состоянии осознать свою удручающую беспомощность.

Гроссмейстер — требовательно:

— Грагал! Экседра Черного Попугая ждет от тебя пиктургической информации о Планаре.

— Мне казалось, вы все собирались присутствовать на Большой Экседре, грасол, — напомнил Кир-Кор, прислушиваясь к себе (пси-защита исподволь крепла).

— Ретропиктургия о Планаре нам нужна до начала Большой Экседры! — был резкий ответ.

— Пощады, гроссмейстер! Два публичных сеанса!.. Есть ли в этом хоть какой-то практический смысл?

Джугаш-Улья Каганберья прикрыл монголоидный глаз, угрожающе вытаращил сливоцветный:

— В общем так, грагал… У тебя всего три возможности, выбирай любую. Либо ты проводишь сеанс пиктургии об интересующем нас артефакте сначала здесь, сейчас, а уж потом на Большой Экседре, либо — только здесь и сейчас, либо — нигде и никогда.

— И если, напротив, я захочу выбрать только Большую Экседру…

— Нет, такой возможности у тебя не будет, клянусь всеми устоями Великого Ордена…

— Никого из дальнодеев гибелью не запугать, ты знаешь об этом, пейсмейкер.

— Но ты умрешь не один. Я позабочусь, чтобы в потусторонний мир тебя сопровождала приятная твоим глазам, уму и сердцу теплая компания… Мы позаботимся.

Минуту Кир-Кор не мог выдавить из себя ни единого слова — спазм перехватил горло. Фундатор? Вината? Марсана? Еще кто?.. Ах, сукин сын!!!

— Так что же?.. — осведомился кривоскулый мучитель и поднял руку, настораживая внимание левого крыла. — Думай быстрее, грагал!

— Напрасно ты это, гроссмейстер, — хрипло проговорил Кир-Кор, ворочая пересохшим вдруг языком, как булыжником. — Напрасно… — И прежде чем рука, повелевшая приготовиться к усилению эгрегора, порхнула вниз позволяющим махом, он рванулся с места и… упал в темноту, поверженный ударом остронаправленной псиволны, точнее, пси-импульса необъяснимой мощи. Такого рода сокрушительных пси-ударов ему никогда раньше не доводилось испытывать.

Он вскочил и, обнаружив инфракрасным зрением, что темнота впереди поредела, уже осторожнее переступил через какую-то невидимую границу, за которой его встретил красновато-коричневый сумрак с белыми, но не слепящими фонарями и торжественно-мрачное многоголосие хорала… Он огляделся. Ночная плоская пустыня, исчерченная длинными тенями. Высоко в агатово-черных глубинах пустынного, совершенно беззвездного неба подрагивала амплитудной рябью длиннющая изумрудно-зеленая нить. Вдали, над равниной, треугольным зубом торчала красноватая грань каменной пирамиды, и в ее геометрическом центре белым глазом светил фонарь. Остальные белые фонари источали сияние почему-то из-под наголовных накидок подступающих полукруглым строем черных фигур. Фонари — как белые лица… Очень странно и жутко.

Со стороны пирамиды пробился сквозь мрачное многоголосие еще более темный, безжалостный голос:

— Умертвите его. Остановите ему оба сердца — пусть уснет навсегда враждебный ордену мозг.

Пришелец почувствовал страх. И за себя, и за тех, кому он уже не сможет помочь. Что-то тяжко сдавило грудь и правое сердце. Полегче — левое. И опять тяжко — правое… Он усилием воли попытался восстановить ритмику сердцебиений, это ему удалось, и страх покинул его. В порыве возмущения он вдруг поднял руки и стремительно потянулся всем телом кверху с необычным для себя нервно-мышечным напряжением — будто хотел сразу вдвое, втрое увеличить свой рост — он откуда-то знал, что так надо. Темный, безжалостный голос заметался в панике:

— Убейте его! Взрывайте мозг болью! Скорее, он выходит из-под контроля!!!

Пришелец с каким-то безудержным вдохновением продолжал стремительно наращивать нервно-мышечное напряжение торса и рук, тянулся все выше и дальше — за пределы беззвездного черного кокона, к полной Луне, изваянной, как ему показалось, из хрустального звона, к золотой чаше Залива Радуг с его грозными динаклазерами и еще дальше, туда, за пределы пределов, пока не достиг запредельно далеких прозрачно-изумрудных вод содрогающегося в амплитудных конвульсиях неимоверно длинного океана-реки, где почерпнул заряд неведомой ему самому пронзительно-колдовской энергии и, вернувшись к прежним масштабам, направил обе ладони навстречу белоголовому черному строю сатанинской экседры, уже ощетиненному по команде гроссмейстера частоколом глянцево-белых тростей. Удар прозрачно-изумрудного разряда был страшен: белые трости — вразброс, черные фигуры — враскат, точно сбитые кегли, наголовные накидки — вразлет, как летучие мыши, фигура гроссмейстера странно взметнулась кверху и странно опала бесформенной грудой одежд… И стал свет, и смолкло мрачное многоголосие.

Он попятился и, почуяв, что силы ему изменяют, опустился в изнеможении на перечеркнутый голубым крестом светло-серый настил площадки ристаний, подобрал под себя ноги, голову свесил на грудь. Даже псизащитная «шуба» сейчас представлялась ему непосильной обузой — он сбросил ее, расслабил плечи. Покой… Наконец-то покой… В ушах застряла тонко звенящая нота. Дорого дал бы за минуту-другую полного покоя… Тянуло лечь на пол, но он не позволил себе этой маленькой слабости. Диктат спортивной закалки. В новастринском гладиатории тот, кто падал на пол, считался проигравшим бой.

Нирвана длилась недолго. Относительная тишина, наступившая после эгрегора, была слишком уж относительной: театр оружия казался переполненным массой посторонних, хотя и негромких, но абсолютно несвойственных этому заведению звуков. Чмоканье, шипение, легкие хлопки, шлепки, всхлипы, приглушенные стуки, шорох, а также звуки и созвучия, похожие на сладкое (до стона) зевание, на протяжное мяуканье… Сперва Кир-Кор склонен был считать акустический этот коктейль слуховой иллюзией. Как и тонко звенящую ноту. Что-то все же заставило его разлепить тяжелые веки. И вовремя!

В первый миг он просто оторопел, обнаружив возле колен разверстые пасти двух весьма возбужденных, судорожно извивающихся крупных змей, которые, казалось, вели сражение между собой за единоличное право смертельно искусать его усталое, враждебное ордену тело. Он не стал уточнять, что именно служило причиной свирепого раздражения гадов — взаимная неприязнь или он сам, немедленно ухватил обеих пятнисто-пестрых рептилий за шеи чуть ниже голов и вскочил на ноги.

— Силы небесные!.. — прошептал, холодея от ужаса. Мозг его автоматически отметил при этом появление множества взбудораженных чем-то людей — отдаленные крики и топот, шумный спуск по лестничным ступенькам со стороны цирхауза, встревоженные голоса. За спиной у него шум голосов сразу стихал, люди подходили слева и справа, останавливались и молча смотрели туда, куда смотрел он. Такое не часто увидишь. Картина, достойная кисти Иеронима Босха.

То, что несколько минут назад было геометрически безукоризненным полукружьем гордой своим всесилием Экседры Черного Попугая, сейчас в беспорядке, вповалку лежало на сером, кое-где окропленном кровью полу (кто — ничком, кто — навзничь, двое — друг на друге крест-накрест), и все это слабо копошилось, конвульсивно подергивая конечностями, зевало одинаковыми лицами-масками из эластика, чмокало, мямлило что-то нечленораздельное, бессмысленно таращилось сквозь глазные прорези в масках, пускало слюни и пузыри. А среди беспомощно распростертых тел, среди задранных балахонов, среди раскиданного черного тряпья и брошенных глянцево-белых, похожих на раздвижные трости штуковин агрессивно шипели, извивались, ползали и впивались ядовитыми зубами во что ни попадя крупные аспиды и гадюки. Эфы, кобры, гюрзы, мамбы, тайпаны, бушмейстеры… Опасных рептилий было здесь никак не менее двух десятков…

Наконец кто-то из застывших рядом людей опомнился, проговорил:

— Срочно сюда серпентологов! У кого при себе телеком?

«Знакомый голос, — машинально отметил Кир-Кор. — Михаил Полуянов?..»

В театре оружия вдруг вспыхнул слепяще яркий свет, и тут же, будто все только этого и ждали, посыпались на разные голоса команды, вопросы, ответы, советы. Шаги, топоток, суетливая беготня…

— Здесь кто-нибудь есть, кто умеет это… со змеями?

— Погоди, сейчас мешки принесут! Без мешков и палок отлавливать очень опасно.

— Ну какие в палестре мешки?! Может, если чехлы, рюкзаки.

— Да хоть рюкзаки!

— В рюкзак разве такого гада засадишь?! Вон их сколько!..

Голос Ивана Полуянова-старшего:

— Медиков вызвали, Павел?

— Как же без них… В первую очередь.

— Сразу и вызвали по дороге сюда.

— Реаникары, должно быть, уже на подходе, — подтвердил еще один знакомый голос (не Леонида ли Полуянова?).

— Что ж это делается у нас в экзархате, батюшки светы!..

— Разберемся. Главное сейчас — видеозапись. Следственный документ огромной важности.

— Конечно. Впервые накрыли рыцарей Черной Струи непосредственно за черной работой.

— Вперед никому не выдвигаться — опасно!

— Судари, отойдите слегка и не мешайте брату Фотию производить видеозапись! У кого еще есть унимзор или хотя бы майвижн?

— Фотий, не забудь: грагала — во весь рост и с пейсмейкерскими трофеями в руках.

— И меня рядом! На добрую память!

— Судари, у кого теленом? Дайте наверх команду немедленно включить все кондиционеры. Холод на полную мощность!

— О, голова у Володи работает! Утихомирить гадов морозцем!.. И рыцарям Черной Струи это на пользу пойдет.

— Да-а, пейсмейкеры мудрецы… С таким зоопарком в гости пожаловали… жуть!

— К чему им столько здоровенных гадюк?!

— Для усиления эгрегора. У каждого черноструйника под балахоном по две змеи — на шее и на груди. Во время эгрегора мозг хорошо разогретой змеи помогает хозяину увеличивать псиманацию чуть ли не вдвое.

— Надо же!.. А зачем обязательно ядовитые? Почему не питоны, удавы, ужи?

— Наверное, потому, что питоны слишком тяжелые, а ужи слишком мелкие. Крупные гадюки и аспиды где-то посередине. Да и форсу побольше. Черноструйники с детства приучены ладить с опасными гадами и практически невосприимчивы к змеиному яду.

— Да? Вон они лежат, сердешные, все двенадцать!.. Еле-еле шевелятся.

— Я думаю, их уложил не змеиный укус…

— А что же?

— Пси-реактивный удар. Ответ грагала. Не на того они, придурки, напали.

— Верная мысль. Похоже, они заработали на свою голову пси-кумулятивный шок. Выпросили, так сказать, себе по мозгам…

— Смотри, как он змей этих держит в руках. Геракл!..

— Аполлон.

— Почему Аполлон?

— Изящества больше. Геракл — это грудная клетка с паровой котел, гора бычьих мускулов. А у неге — фигура фехтовальщика.

— Это уж точно. После их изящного с магистром фехтования музей восстанавливать надо.

— Позвольте… но я не вижу среди поверженных Каганберьи!

— А может, его здесь и не было.

— Экседра Черного Попугая без гроссмейстера?!

— Да, такого у них не бывает. Прямо на перекрестье смотри — там его ритуальная мантия.

— Ну, значит, сбежал.

— Экзарх идет!

— Потеснитесь чуточку, судари! Фундатор!..

Кир-Кор, до этого совершенно недвижный, повернулся навстречу экзарху вместе с обвисшими в разведенных руках пятнистыми гадами — люди шарахнулись в стороны.

Ледогоров, тяжело дыша:

— Ты ранен?

— Я?.. Нет. — Кир-Кор покосился на свой пропитанный кровью рукав. — Пустяк. Не стоит внимания, рана уже затянулась.

Прижимая руки к груди, экзарх старался успокоить дыхание. Он был в той же одежде, в которой летал на шверцфайтере, — прикорнул, должно быть, не раздеваясь.

— А как вообще?.. — Похоже, не верил своим глазам.

— Как видишь. Ничего… Относительно. Привет от меня и поздравления ватагару.

Притащили мешки (чехлы из-под туристских палаток), и кто-то помог Кир-Кору избавиться от трофейных рептилий. В соответствии с предложением находчивого Володи арену затопила волна морозного воздуха. Экзарх вышел вперед и уставился на поверженных участников Черной Экседры. Трое из пейсмейкерской элиты уже сидели. Остальные все так же слабо копошились в обнимку с напуганными холодом змеями.