Лунная радуга (№3) - Волшебный локон Ампары

— Смею думать, изрядное, — ответил Кир-Кор.

Элибар Маципулос поощрительно улыбнулся:

— И… нечего больше добавить?

Кир-Кор обвел взглядом замершую шеренгу ареопага:

— Надо ли мне отнимать у вас время ретроспекциями о Махавире, Декарте, Платоне?

— Нет, не надо, — возразил созипатор. — Нам довольно будет узнать, как ты сам определяешь духовность. Что она для тебя?

— По-моему, это потребность поиска истины и стремление безвозмездно делать добро.

— Познание и альтруизм, — заключил Элибар Маципулос, кивая. — А что есть для тебя нравственность?

— Понимание того, что никогда не нужно мешать кому-либо в поиске истины и творении добра.

— Не мешать… А как насчет того, чтобы помочь?..

— Помочь — да, разумеется. Но хотя бы не мешать. Не совать под нос индивида свой указующий перст.

— Поиски истины в философской системе Ампары вызывают в тебе оптимизм? — полюбопытствовал созипатор.

— Сочувствие. Кстати, я разделяю ваши надежды на то, что наступит когда-нибудь время прямого влияния духовного Абсолюта на земную и вообще человеческую жизнь. Дай-то, как говорится, Бог! Однако я не сторонник полумистического «иносказания иноимен». Хочется ясности.

— А в чем, собственно, затруднения?

— Их много. В частности, мне трудно солидаризироваться с утверждением философов вашей школы о том, что точка соприкосновения современного мира людей и грядущего мира Ампары сиюминутно близка.

— То есть нет у тебя ощущения перемен?

— Увы. Мы, дальнодеи, неплохо знаем инфраструктуру Солнечного Рукава Галактики, и вот что я вам скажу… если, конечно, вы хотите знать мое мнение. По-моему, Галактика совершенно естественно эволюционирует в своем сугубо материальном космофизическом облике. Во всяком случае, в ее глубинах мы пока не встречали «особых» точек и «подозрительных» аномалий, которые могли бы представлять интерес для вашей философской школы в качестве космических тестов на близость Ампары или хотя бы на вероятие сближения с нею.

— И даже Зердем не кажется тебе «подозрительной» аномалией?

— Зердем… Ну что Зердем?.. Зердем действительно впечатляюще аномален, но ведь ничто в нем пока не указывает на то, что это круглое вакуумно-полевое образование уже вправе именоваться артефактом Ампары. Мало ли странных космофизических объектов в Галактике!

— Вижу, с теорией Ампартефакта ты в какой-то мере знаком… Недавно открытый тобой Планар, очевидно, тоже не вписывается в круг вещных знаков Ампары?

— Думаю, нет.

— Благодарю вас, коллеги, за долготерпение. Иных вопросов к грагалу у меня не имеется.

Элибар Маципулос вернулся в полукружье философов, уступая «кафедру» своему соседу — коренастому, ладно скроенному европеоиду средних лет. Бледное лицо, обросшее дремучей окладистой бородой, взгляд исподлобья и нависающие над бровями темные волосы придавали этому человеку вид романтический и мрачноватый, а ритуальное рубище только усугубляло артистически разбойный вид Алехандро Эроховерро. Кир-Кор сразу узнал его. Да и как не узнать лучшего и вернейшего на этой планете друга грагалов — коммуникатора группы эксальтадос «Зелегра» (есть и такая в абрисе философской школы Ампары).

— Салюд, компаньерос! — сверкнув глазами, поприветствовал Алехандро коллег. Адресовал энергичный взмах рукой персонально Кир-Кору: — Салюд, камарад!

— Салюд, амиго! — с нескрываемой теплотой откликнулся Кир-Кор на приветствие несгибаемого коммуникатора, известного в среде грагалов под прозвищем Борода и Барба Сибросса.

— Я внимательно выслушал все адресованные гостю нашей экседры вопросы и с трепетным благоговением осознал, насколько они актуальны, — заговорил бородач. — Что ж… в продолжение темы, которую лично я не могу воспринимать иначе как тест на вменяемость стоящего перед нами грагала, нахожу уместным подкинуть в общий костер и свое вопросительное полено…

В шеренге эвархов возник глухой ропот. Алехандро набычился. Левой рукой этот профессиональный возмутитель спокойствия с треском надорвал тесный для его обросшего волосами горла ворот джутового рубища, правую поднял над головой:

— Одну минуту, философы! Я вовсе не задавался целью куражиться над традициями наших экседр. Но когда в моем присутствии, а значит, и при моем, так сказать, соучастии грагала донимают вопросами типа «не хочется ли тебе ням-ням, пи-пи?» и «не растерял ли ты там, среди звезд, свою нравственность?» — у меня возникает желание предложить грагалу еще один актуальный вопрос. Будь любезен, амиго, расскажи нам, какие ответные чувства вызывает у тебя наше странное вопрошательство?

Ропот усилился. Кто-то сказал, как плюнул: «Нек плюс ультра!» note 3 Послышались голоса, призывающие Алехандро немедленно объясниться. Прозвучало слово «фундатор». Ледогоров стоял не меняя позы, молчал. Потом вдруг сказал:

— Линейная логика — на стороне коммуникатора. Правда, это еще не значит, что истина там же… Сдается мне, грагал сейчас сам поможет нам окончательно определиться.

Машинально Кир-Кор попытался сунуть руки в карманы. Руки — маракас! — скользнули вдоль голых бедер. Наверное, потому и придуман бескарманный вариант униформы участника философских бесед, чтобы в затруднительные моменты не отвлекаться.

Момент был именно таков. У Барбы Сиброссы некстати возникло желание побольнее лягнуть закостенелый в традициях ритуал, и теперь Кир-Кор плохо себе представлял, как, не роняя ни своего, ни чужого достоинства, выйти из созданного коммуникатором щекотливого положения. С одной стороны, от решения, которое примут эвархи здесь, на экседре, будет зависеть судьба желанного отпуска. С другой — не хочется дискредитировать деятелей из группы «Зелегра» — единственного на этой планете общественного объединения, которое самоотверженно ведет борьбу за полную легализацию грагалов на Земле (отсюда и аббревиатурный их лозунг «Зе-Ле-Гра!»).

— Уважаемые эвархи, — осторожно начал Кир-Кор. — Излишняя пристрастность вопрошающих, видимо, неизбежна при слабом знакомстве друг с другом. — Он виновато улыбнулся, переступил с ноги на ногу. Продолжил: — Но особой беды здесь, наверное, нет. Отмеченные Алехандро Эроховерро излишества лично я готов компенсировать искренними ответами на любой ваш вопрос. Я не боюсь откровенности. Во-первых, нечего мне от вас скрывать… если, конечно, мы не будем затрагивать секретов и тайн третьих лиц. Во-вторых, я обладаю достаточным запасом мужества, чтобы встретить с открытым забралом даже нелестное мнение обо мне, коль скоро оно таковым вдруг окажется. Благодарю за внимание.

— Мужской разговор, — одобрил понятливый Барба Сибросса. — Я вынужден снять свои претензии к участникам экседры и признать зыбкую безупречность диспута близкой к желанному идеалу. Зе-Ле-Гра! — завершил Алехандро Эроховерро свое выступление обычным для эксальтадос финальным возгласом и вскинул кверху прямую ладонь крылом открытого семафора.

Минуту босоногие участники экседры молча переваривали извинительный реверанс коммуникатора, больше похожий на очередной выпад.

— Коллеги, — прервал паузу Ледогоров, — я чувствую, многие из вас набрались наконец решимости объясниться с грагалом начистоту. Наверняка есть вопросы к нашему гостю у экзарха Приземелья Максимилиана Экспромтова.

Кир-Кор встретил настороженный взгляд главы Лунного экзархата, двое суток назад вручившего ему с улыбкой визу отпускника. Двое суток спустя лунный экзарх уже почему-то не улыбался.

Казначей Приземелья (бытующее среди грагалов негласное прозвище Максимилиана) огладил ладонью и без того аккуратно уложенные пряди светло-русых волос, изящным движением пальцев коснулся подстриженных и подбритых усов, негромко сказал:

— Фундатор… э-э… угадал. Я действительно… э-э… намерен адресовать грагалу упрек.

«Значит, все же фундатор», — отметил Кир-Кор. Глянув на Ледогорова, вспомнил, как плакал на борту пиратского шверцфайтера Лирий Голубь. До сих пор непонятно, что заставило интротома лить горючие слезы…

Кир-Кор почти не вслушивался в тихо журчащую плавную речь Казначея — смысл упрека был ясен ему с полуслова: грагал-де обязан был поделиться с лунным экзархом информацией об экзотических особенностях Планара, но почему-то не поделился. Он знал, что такой упрек будет, и к тому моменту, когда монолог Максимилиана иссяк, обдумывать форму ответа уже не было необходимости.

— Уважаемые эвархи, — заговорил Кир-Кор. — На проблемах объекта, который вам известен под названием Планар, я не стал заострять внимание лунного экзарха по тактическим соображениям. Мне не хотелось, чтобы половина моего отпуска ушла на обсуждение топологических свойств Планара. Не для того я совершил тревер в Солнечную систему…

— То есть особенности топологии Планара ты, грагал, намерен был утаить? — спросил худощавый европеоид с благообразным и отчего-то скорбным лицом. Представился: — Ландарх курии Отчего милосердия Борислев Божчковски.

— Простите, — вмешался Олег Владимирский-Люпусов, — так ставить вопрос некорректно. В конце концов, Планар и главная его особенность не составляют секрета для общественности Дигеи. А в последние дни — не секрет и для общественности Земли. Полагаю, Борислеву Божчковски следовало бы изменить форму вопроса.

— Региарх прав, — согласился ландарх. — В сущности, меня интересует одно: почему грагалу было важно избежать обсуждения особенностей топологии Планара? — Ландарх сделал нажим на предпоследнем слове.

— Само по себе для меня это было не важно, — возразил Кир-Кор. — Мне было важно сэкономить время. Обсуждение довольно специфической проблемы с участием приглашенных специалистов, на Луне, в условиях экзархата… Сами понимаете!..

— Тебе есть чем оправдать свою торопливость? — спросил ландарх, и на лице его отразилось сочувствие.

— Я очень спешил встретиться с одним человеком… С женщиной.

— Любовь?..

— Да.

— Поэтому ты изменил транзитный маршрут?

— Я опасался, что иначе мне не удастся встретиться с ней вообще.

— Серьезный довод, — признал Борислев Божчковски. — Что ж, изменение транзитного маршрута — полбеды. Гораздо хуже другое — факт умолчания… Это противоречит МАКОДу. Противоречит закону, который мы все обязаны соблюдать. Экзарх Приземелья здесь, по-моему, прав.

Кир-Кор принял упрек ландарха без возражений.

— Простите, — снова вмешался Олег Владимирский-Люпусов. — Я чего-то, видимо, недопонимаю… В чем заключается факт умолчания?

— Очень хороший вопрос, региарх! — подхватил Алехандро Эроховерро. — Скажи нам, амиго, какого числа ты возник на Луне?

Кир-Кор назвал точную дату. Барба Сибросса посмеялся в густую бороду, но комментировать причину своего веселья не стал.

— За двое суток до этого я уже знал о Планаре, — сообщил региарх.

— За двое суток до этого о Планаре знали мы все, — подытожил коммуникатор.

Олег Владимирский-Люпусов изобразил на лице удивление:

— Выходит, знали мы все, кроме — теперь это очевидно — эвархов Лунного экзархата!

— Претензии по факту умолчания следует прежде всего предъявить средствам массовой информации Приземелья, — подыграл ему Алехандро Эроховерро.

Настороженно глядя на Ледогорова, экзарх Приземелья делал вид, будто не слышит дотошных коллег.

— Мне кажется, отказ грагала вступать в состязание с нашими средствами массовой информации — не столько вина его, сколько достоинство, — ответил на реплику коммуникатора региарх.

— Давайте не будем здесь возводить баррикады, — призвал Борислев Божчковски. — Грагал должен был поделиться с Максимилианом своими впечатлениями об экзотических особенностях Планара. Обязан был.

— Вчера нас с тобой, Борислев, угощали в трапезной экзархата каким-то экзотическим блюдом из неизвестного нам морского моллюска, — глядя куда-то вверх, напомнил глава курии фармакопеев.

— Да… ну и что?

— А то, что в иных географических регионах мы не обязаны распространяться о своем опыте дегустации на Камчатке.

— Но по меньшей мере невежливо будет умолчать об этом, если нас спросят, — парировал глава курии Отчего милосердия.

— Невежливо. — Региарх согласно кивнул. — Если спросят.

— На территории Лунного экзархата кто-нибудь расспрашивал тебя о Планаре, грагал? — осведомился Барба Сибросса.

— Конечно. Любители естествознания есть везде.

— И самым активным любителем естествознания оказался, естественно, лунный экзарх?

Кир-Кор ограничился неопределенным жестом.

— Грагал не может лгать нам, коллеги, — сделал вывод коммуникатор. — Среди любителей естествознания кое-кого, как видите, не было.

Наступила длинная пауза.

— У меня такое ощущение, — произнес Ледогоров, — будто Максимилиан чего-то недоговорил. Должно быть, сейчас он нам все объяснит.

Казначей Приземелья зачем-то ощупал мешок (словно только теперь обнаружил его на себе), опустил руки. Объясняться он, видимо, не собирался.

— Меня изумляет твоя деликатность, фундатор, — проворчал Алехандро Эроховерро.

— Не беспокойся, коллега, это в противовес твоей радикальной напористости.

И вот тогда выступил из полукруга философов тот, кого Кир-Кор заприметил в первые же секунды визуального ознакомления с персональным составом ареопага и за кем все это время исподтишка наблюдал, — человек невысокого роста с признаками акрокефалии и очень асимметричным лицом: левая скула превосходила свою родную сестру размерами вдвое — над ней поблескивал узкий монголоидный глаз, странно контрастирующий с другим глазом — начисто лишенным эпикантуса, овальным, цвета зрелого плода темной сливы. Живописный портрет разноглазого субъекта весьма убедительно дополняли все остальные детали его неординарной внешности: резкий излом насупленных темных бровей, рыжеватые усы, брезгливо сжатый тонкогубый рот, глубокие складки вокруг мясистого носа, ниспадающие на плечи глянцево-черные волосы, спереди выбритые от линии лба до теменного экватора.

— Джугаш-Улья Каганберья, — представился брезгливоротый субъект. — Гроссмейстер великого ордена пейсмейкеров. Считаю полезным напомнить присутствующим здесь, что название ордена восходит к эпохальному открытию наших ученых. Я имею в виду открытие эффекта проявления Локона в агрегации вакуумсвернутых завитков возвратного времени. Многие из вас понимают, что именно это открытие — открытие солитона возвратного времени — легло в основу всей философской системы Ампары! Мы, рыцари великого ордена, изначально были ее пестователями.

— Были, — прогудел в бороду Алехандро.

Ледогоров сказал:

— Если это одобрит экседра, я делаю последнее предупреждение коммуникатору славных, но не всегда достаточно сдержанных эксальтадос.

— Аой! — одобрительно откликнулся нестройный хор голосов.

— Я выразил солидарность с мнением пейсмейкеров, только и всего, — не скрывая иронии, объяснился коммуникатор.

— Продолжай, гроссмейстер, экседра слушает тебя. — Ледогоров кивнул.

— Это хорошо, что она меня слушает, — одобрил верховный пейсмейкер с едва заметной усмешкой. — Мне легче будет давать экседре свои рекомендации. Экзарха Приземелья рекомендую оставить в покое, он тут ни при чем. Во время нашего с ним дистанционного разговора я убедил его не проводить дознание о Планаре на территории Лунного экзархата в том случае, если грагал сам не изъявит желания исповедаться до перелета на Землю. Очевидно, Максимилиан Экспромтов нашел мои аргументы разумными. Никакой другой вины — если это, по-вашему, его вина — за ним нет. Дальше начинается вина грагала, и я рекомендую сосредоточить внимание именно на ней.

Экзарх Приземелья потерянно развел руками и вернулся в шеренгу. А Кир-Кор почувствовал себя под прицелом зрачка сливоцветного ока: зрачок буравил ему переносицу.

— Итак, гроссмейстер, — произнес Ледогоров, — по-твоему, вина грагала начинается с момента… — Он сделал вопросительную паузу.

— …когда грагал, вопреки путевым указаниям вадемекума, сошел с полетной трассы маршрута на Лавонгай, — определил Джугаш-Улья Каганберья момент криминала. — А в это время нуклеус Лавонгайского экзархата готовился оказать ему радушное гостеприимство.

Агафон понимающе покивал:

— По законам гостеприимства мы обычно не препятствуем грагалам выбирать экзархат контрольной приписки согласно их желаниям и вкусам. На этот раз грагал выбрал тропический Лавонгай…

— Здесь явное недоразумение, фундатор, — возразил Кир-Кор. — Маршрут на Лавонгай стал для меня неожиданностью. Принимая жетон-вадемекум из рук лунного экзарха, я был в полной уверенности, что мой путь пролегает традиционным для меня маршрутом — к Белобережью Камчатского экзархата.

Казначей Приземелья выскочил из шеренги, словно выброшенный оттуда пружиной, воскликнул:

— Действительно, здесь явное недоразумение! Грагал получил от меня вадемекум именно с маршрутом на Камчатку!..

— Вот тут-то и начинается самое интересное, — сказал Ледогоров. — Ведь вручил ты грагалу жетон-вадемекум все-таки на Лавонгай — это есть в памяти информатория «Восточного экспресса». По крайней мере, так сообщили мне функционеры МАКОДа.

— Но я не мог этого сделать, фундатор!

— Не мог сделать сознательно, — мягко поправил его Ледогоров. — Конечно же, сознательно ты не стал бы посылать грагала в Лавонгайский экзархат, зная, что ради встречи с Кириллом философская школа Ампары созывает Большую Экседру в экзархате Камчатском.

«Ого! — изумился Кир-Кор. — Ради меня даже Большая Экседра!..»

— В таком случае я должен публично извиниться перед Максимилианом, — произнес Алехандро. — Хвала Ампаре! А я уж, грешным делом, подумал, что здесь имеет место прозаический адюльтер.

— Что же это получается? — спросил, ни к кому персонально не обращаясь, Олег Владимирский-Люпусов. — Выходит, Максимилиана элементарно подставили?..

Участники Экседры Зыбкой Безупречности Ума обратили свои взгляды на гроссмейстера.

— Разумеется, вы можете разглядывать меня сколько угодно, — проговорил верховный пейсмейкер без тени смущения. — Была бы польза. — Его рот покривился в улыбке.

— Кроме этой сентенции мы вправе услышать хоть какие-нибудь объяснения, — заметил фундатор.

— Нечего мне объяснять и не в чем оправдываться. — Гроссмейстер передернул плечами, и на мгновение из-под ворота мешковины золотом блеснули звенья шейной цепочки. — После уже упомянутого мною разговора с экзархом Приземелья мы получили из Лунного экзархата официальное уведомление о том, что грагал вылетает на Лавонгай. Эвархи Лавонгайского экзархата были приятно удивлены и приготовились к встрече. Это все.

Было заметно, как Максимилиан Экспромтов пытается овладеть мимикой своего лица.

— Эвархи Лавонгайского экзархата могут документально подтвердить такое «наше» уведомление? — спросил он нахмурясь.

— Естественно. Почему бы нет? В любое время.

Ледогоров сделал умиротворяющий жест. Подытожил:

— История сия уходит явно в детективную плоскость, и заниматься ею не нам. Теперь, мне представляется, мы должны извиниться перед грагалом за подозрительную неразбериху в собственных экзархатах.

— Нет! — тихо, но решительно сказал гроссмейстер. — С капитулянтской рекомендацией я не согласен.

— Предложи, будь любезен, свою.

— Во мне вызрело твердое убеждение, что прежде всего мы должны извиниться перед общиной Лавонгайского экзархата. Какая бы ни случилась досадная неразбериха там, в небесах, община на Лавонгае в том не виновна. Не так ли, фундатор?

— Это достаточно очевидно. Хорошо, продолжай.

— Кроме того, обязан извиниться перед общиной грагал.

— Он, я уверен, не заставит просить себя об этом дважды.

— Однако он должен принести свои извинения очно.

— То есть?..

— То есть он должен не мешкая вылететь на Лавонгай, объяснить эвархам ситуацию, принести свои извинения, а уж затем, если ему будет угодно, вернуться в экзархат на Белый Берег Камчатки.

«Лихо!» — мысленно восхитился Кир-Кор.

— Супернерационально, — произнес Агафон с олимпийским спокойствием.

Джугаш-Улья Каганберья сурово изрек:

— Супернерационально — это когда задеваются честь и достоинство эвархов Лавонгайского экзархата. И настолько, что ни один из них не счел для себя возможным прибыть сюда, на Большую Экседру. Ни один!

— В том, что со стороны Лавонгая нам объявлен бойкот, есть, конечно, известная доля трагизма…

— Ситуацию раскола, фундатор, создал грагал. И никакие просчеты делопроизводства в офисах Приземелья не могут служить оправданием его авантюрного — не побоюсь этого слова — поступка. Мы вправе обязать грагала немедленно устранить последствия его ошибки. Это мой совет участникам экседры и, если хотите, мое требование. Требование главы великого ордена.

— Оно невыполнимо, гроссмейстер. Грагал должен быть сегодня на заседании Большой Экседры, и он будет на нем. Я полагаю, участники Экседры Зыбкой Безупречности Ума не сочтут возможным обмануть ожидания двухсот двадцати участников Большой Экседры. Верно, друзья?

— Аой! — хором отреагировали философы. На этот раз более согласованно.

— Но речь не идет об отлучении грагала от участия в Большой Экседре! — с некоторой даже горячностью возразил верховный пейсмейкер. — Речь идет о срочном его отлете на Лавонгай, срочном урегулировании возникшей проблемы и срочном же возвращении к началу Большой Экседры. Технически это вполне осуществимо, была бы на то ваша воля, коллеги. Кстати, Большая Экседра приобретет легитимный статус только в том случае, если с грагалом прибудут сюда и все эвархи Лавонгайского экзархата. В конце концов, начало Большой Экседры можно отсрочить на час-полтора. На одной чаше весов — всего-навсего сэкономленный час, на другой — вероятность вечного раскола. У нас есть время подумать. Думайте, коллеги, думайте!

Кашлянул в бороду, привлекая внимание, Алехандро Эроховерро:

— Я солидарен с призывом гроссмейстера. И народная мудрость советует: когда речь держит лисица, пусть эту речь хорошо обдумают петухи.

Гроссмейстер вскинул руку над головой, угрожая небу острым, как стилет, указательным пальцем:

— Заявляю протест!

Ледогоров посмотрел на неугомонного коммуникатора:

— Протест принимается. Одной фразой ты, Алехандро, хотел свалить груз, который несут поколения… Итак, эвархи, он был вами предупрежден и теперь, согласно нашему уставу, должен покинуть экседру.

Барба Сибросса молча попрощался с экседрой двумя полупоклонами — влево и вправо, молча изобразил рукой крыло открытого семафора.

Спускаясь в люк, коммуникатор (как и положено уважающему себя правдоискателю в изгнании) гордо не обернулся.

— Один-ноль непонятно в чью пользу, — обронил хорошо знакомый Кир-Кору раис табориата масхаробозов Закир-ишан Саади — мускулистый молодец с выражением озабоченности в больших персидских глазах.

(Благодаря раису и его фольклорной группе Кир-Кору однажды довелось вместе с Ниной побывать в заповеднейших уголках Центральной Азии…)

— Ноль-три, — уточнил региарх. — Кое в чем Алехандро Эроховерро превосходит троих.

Демонстративно твердым шагом Джугаш-Улья Каганберья вернулся в шеренгу. Он, дескать, достаточно четко обрисовал коллегам суть проблемы, и теперь им решать, в какую сторону склонить весы.

— Гроссмейстер, — сказал Ледогоров, — даже если мы разделим твой оптимизм и уверуем в скорое возвращение грагала с умиротворенными представителями Лавонгайского экзархата, есть еще одна серьезная причина, по которой твое требование невыполнимо. Ночью при посадке на эспланаду «Ампариума» произошла авария аэромашины, ведется следствие. Свидетели этого прискорбного происшествия не вправе покидать территорию Камчатского экзархата до окончания первого этапа следственного разбирательства. В числе прочих свидетелей дал подписку о невыезде и наш новастринский гость.

— Странный случай, — произнес герой Крестовых походов, блеснув закованной в латы рукой. — Простите, грагал… — Он адресовал новастринскому гостю вежливый полупоклон, учтиво представился: — Магистр ордена артуридов лорд Олуэн, потомок рода Гвенуйферов из Аваллона. — И опять Ледогорову: — Извините, фундатор, моих ушей достиг слух, будто бы злосчастная аэромашина — чуть ли не аэрокосмический виндикейтор эсбеэсэс…

— Слух верен, милорд. Потерпел аварию люфтшниппер. Нам сообщат подробности прискорбного происшествия.

— Когда? — быстро вставил вопрос Джугаш-Улья Каганберья.

— Едва только будут подведены итоги предварительного Следствия, я полагаю. Монополия на информацию — в руках объединенной следственной комиссии, гроссмейстер.

— Благодарю, — обронил верховный пейсмейкер.

— Благодарю вас, фундатор. — Потомок рода Гвенуйферов из Аваллона учтиво склонил голову и отступил в полукруг.

— Похоже, намерен взять слово хальфе суфиата аскетов, — отвлек внимание коллег от «аварийной» темы Ледогоров. — Пожалуйста, уважаемый Умар ибн Махмуд ал-Хорезми.

Крохотным — на полступни — шагом выдвинулся из шеренги моложавый старик невысокого роста. Шафрановые щечки с румянцем, проницательный взгляд черных глаз… Выбритую до глянцевого блеска голову очень украшали белые усы и белая бородка клинышком.

— Фундатор прав, — признал белобородый хальфе, — я и в самом деле намеревался кое-что уточнить. Но сначала — преамбула…

«Боюсь старцев, преамбулы произносящих», — подумал Кир-Кор с нехорошим предчувствием. Старец продолжил:

— Пусть ни у кого не возникает впечатления, будто я уже принял чью-либо сторону на сегодняшней экседре. Пока что у меня появились свои симпатии и антипатии, но еще нет решения. Я готов принять только сторону безукоризненной объективности, и пусть грагал не будет на меня за это в обиде…

Субтильный объективист привычным для себя мимолетным движением провел пальцами по усам, обрисовывая рот овалом, и пропустил сквозь кулак клинышек белой бородки.

— Понимать так, уважаемый Умар ибн Махмуд ал-Хорезми, что безукоризненная объективность заведомо не в мою пользу? — вежливо осведомился Кир-Кор.

— Понимать так, грагал, что твое намерение быть с нами вполне откровенным плохо вяжется с твоим поведением на экседре, — сухо ответил хальфе. — Объясни мне и другим эвархам, по какой причине в преддверии нашей беседы ты предпочел воздвигнуть между собой и нами пси-непроницаемый барьер?

— По той же причине, по какой Сулейман ибн Дауд в оное время ставил на узкогорлых кувшинах свою непроницаемую печать. Запечатанные кувшины безопаснее в обращении.

— Ответ остроумен, но смысл его завуалирован туманом аллегории, — не удовлетворился хальфе. — У меня, как и у моих коллег, полагаю, была надежда на лучшую видимость.

— Я вас понимаю, — сказал Кир-Кор. — В свою очередь вы все должны понять и меня — я стараюсь выбрать краткую форму ответа. Иначе мне пришлось бы пространно рассказывать вам про уклад повседневной жизни грагалов на родимой Новастре, про хуторскую систему нашего обитания из-за проклятой нашей способности постоянно интротомировать друг друга на расстоянии ближе девятисот метров, про вынужденную привычку напяливать на себя «шубу» пси-непроницаемой защиты в общественных местах наших практически нежилых из-за этого трех городов — привычку, которую можно сравнить разве что со звериным инстинктом…

— Все это мы знаем, — сказал хальфе и досадливо дернул себя за кончик бородки. — Даже верблюду понятно, что Земля для грагалов — курортная зона, где в условиях привлекательного для вас многолюдья вы можете спокойно обретаться с открытым пси-контуром. Правда, «снимать», как сами вы выражаетесь, «шубу» можно и на планетах Дигеи… но там еще нет желанного вам многолюдья — источника легкомысленных приключений и сомнительных любовных утех.

— Отчего ж непременно сомнительных? — удивился Кир-Кор. — По большей части любовные связи грагалов развиваются на очень достойном уровне. Гораздо более достойном, чем у большинства землян. Бывает, за любовь грагалы платят и жизнью…

— Бывает, — согласился хальфе. — Чего только не бывает в этой забавной Галактике… Однако вернемся, как говорится, к нашим баранам. Если ты действительно нас понимаешь, грагал, перечисли, пожалуйста, все причины — все до одной! — которые заставили тебя полностью погасить свою псиманацию в нашем присутствии.

— Причина вообще одна, — сказал Кир-Кор. — Та, которую мы обсуждаем, эвархи. Среди миллиардов жителей Земли едва наберется две-три сотни ухватистых интротомов, и случайная встреча с феноменальным землянином у грагала практически равна нулю. Поэтому я, как верно отметил хальфе, могу позволить себе роскошь появиться в обществе людей и без пресловутой «шубы». В обществе обычных людей, разумеется, не сенситивов. Иное дело — общество эвархов! Почти каждый из вас — интротом, а каждый третий — мощный псиманант. Я даже не представляю себе, как вы ухитряетесь регулировать общение между собой при постоянно открытых пси-контурах! Вероятно, вас выручает культура пси-энергетической толерантности. Грагалы лишены такого рода культурных традиций, им остается завидовать вам. Лично я не обладаю готовностью… или смелостью, если хотите, бестрепетно интротомировать чужую мысль и безоглядно излучать свою. Других причин сдерживать свою псиманацию в вашем присутствии у меня нет.

— По-моему, — сказал Ледогоров, — объяснения грагала естественны, доводы обоснованны. Кто-нибудь возразит?

— Я. — Хальфе вскинул руку и ткнул в зенит темным от загара пальцем. — Утверждение грагала, что ему якобы нечего от нас скрывать, так и не рассеяло моих сомнений.

Ткнул пальцем в зенит и фундатор:

— Грагал обещал ответить на любой вопрос, но это не значит, что он не видит разницы между устным ответом и результатами беззастенчивой интротомии.

— Мы с тобой тоже не слепы, фундатор, однако ни ты, ни я не гасим псиманацию друг перед другом.

— Ну… если не учитывать при этом маскировочный многослойный мимесис note 4. — Было заметно, как Агафон пожал плечами под мешковиной.