Падшие ангелы (№7) - Моя прелестная роза

— Добрый вечер, Кэндовер, — смирившись с этим неожиданным поворотом судьбы, сказал Стивен. — Как ты смог меня узнать? Я, кажется, сделал все возможное, чтобы этого не произошло.

— Марго узнала твой голос, — объяснил Кэндовер. — Когда она предположила, что это ты исполняешь Тезея, я было подумал, что моя дорогая женушка перебрала бургундского. Затем я увидел, что в афише поименован некий Стивен Аш, чье имя подозрительно смахивает на твое собственное. Вот я и решил пойти посмотреть, почему ты отсутствуешь на приеме. Конечно, Марго оказалась права. Она очень хорошо распознает голоса, с малейшими нюансами. — На какой-то миг кончик сигары вспыхнул ярче. — В женитьбе на леди, которая обладает всеми задатками хорошего шпиона, оказывается, есть свои преимущества. Женщины с задатками шпионов обычно не разглашают тайн, это также одно из их преимуществ.

— Знает ли еще кто-нибудь обо всем этом? — спросил Стивен.

Кэндовер покачал головой:

— Нет, только мы двое. Кстати, не хочешь ли сигару?

— Спасибо. — Стивен курил редко, но иногда бывает нужно чем-то занять руки, вот тут-то сигара и может пригодиться. Он принял предложение Кэндовера.

Кэндовер стряхнул тлеющий пепел.

— Безусловно, труппа Фицджералда выгодно отличается от всех бродячих комедиантов, но все же, честно сказать, я никак не ожидал увидеть тебя среди ее актеров. Могу ли я спросить, почему ты присоединился к труппе, или это не мое дело?

Чувствуя, что это как раз тот случай, когда некоторая доля откровенности не помешает, Стивен спросил:

— Тебя никогда не утомляет твое высокое положение?

— Иногда. Не очень часто, правда. Только иногда, — задумчиво сказал Кэндовер. — Значит, ты отдыхаешь от обязанностей герцога, как бы взял себе отпуск?

— Вот именно. И, естественно, мне хотелось бы сохранить это в тайне.

— А знаешь, ты вполне приличный актер, — язвительно сказал Кэндовер. — Боюсь только, что семья может не одобрить твоего нового увлечения.

— Майкл, вероятно, просто посмеялся бы, но вот для нервов моей сестры, боюсь, это будет слишком тяжелым испытанием, — откровенно признался Стивен. — Если бы она взялась за меня, это наверняка явилось бы не менее тяжелым испытанием для моих нервов.

Кэндовер громко рассмеялся.

— Пожалуй ты прав. Твоя сестра — женщина беспощадная. Я никому ничего не скажу. Удивляюсь только, что Фицджералд не протрубил всем о твоем участии. Это могло бы принести ему немалые дивиденды.

Герцог бросил сигару наземь и растоптал ее ногой.

— Он не знает. Никто в труппе не знает.

— Ты, кажется, веришь, что тебе удастся сохранить свое инкогнито. Впрочем, если ты мог бы снова нацепить всю эту буйную растительность, ни одна живая душа тебя бы не узнала.

— Зачем самому напрашиваться на неприятности? — Стивен выпустил клуб бледного дыма. — К тому же вечер очень приятный. Такой тихий, мирный.

— Очень хорошо, — Кэндовер протянул ему руку. — Рад был повидаться. Ты должен как-нибудь навестить нас. Или ты собираешься остаться на подмостках?

— Нет, можешь этого не опасаться. Через неделю-другую я уйду из труппы. — Стивен пожал протянутую ему руку, — Пожалуйста, передай мои наилучшие пожелания твоей проницательной герцогине.

Медленно выдыхая дым сигары, он провожал взглядом высокую фигуру Кэндовера, вскоре исчезнувшую среди вечерних теней. На этот раз, кажется, обойдется благополучно. Многие, конечно, поспешили бы разболтать такую сногсшибательную новость, но Кэндовер не принадлежит к их числу.

Почувствовав боль, он приложил руку к животу и с чувством облегчения понял, что это не пролог к сильному приступу. Просто гнетущее ощущение в подвздошной области или пониже.

Он устало опустился наземь и оперся спиной о колесо фургона. Он уже привык к постоянной боли и даже научился ее игнорировать, пока она не приобретала острого характера. Тогда приходилось принимать опий, хотя это и дурманило голову.

Сколько времени прошло с тех пор, как он чувствовал себя совершенно здоровым? Месяца три, вероятно. Он и еще несколько домочадцев отравились рыбой. Тут же вызвали доктора Блэкмера, который быстро устранил все последствия отравления. Все остальные выздоровели, но он, Стивен, с этого времени страдает от повторяющихся колик.

Стивен невесело улыбнулся. Неужели он умирает из-за тухлой рыбы? Когда встретится с доктором Блэкмером, он непременно скажет ему об этом. Возможно, эта информация будет содействовать развитию медицинской науки.

Он потер живот. Болезнь развивается быстро. Пожалуй, в его распоряжении не остается даже и шести месяцев, о которых говорил доктор. Все, на что он может рассчитывать, три месяца, и один из них уже истек. Хорошо, что на следующей неделе он покинет труппу.

Конечно, приятно было бы посетить герцога Кэндовера, но вряд ли он когда-нибудь увидится с герцогом и его женой. Возможно, он никогда уже не сможет сидеть вечером на траве в полном одиночестве, если не считать звезд. Сердце сдавила сильная тоска.

Все, что он ни делал, все, что ни видел, предвещало ему неминуемое прощание. Хватит ли у него сил оставить Розалинду? Если бы эти последние недели она была с ним, он умер бы счастливым человеком — во всяком случае, не таким несчастным. Не таким одиноким.

Он вдруг почувствовал сильный соблазн осуществить это тайное желание. Конечно, она более или менее равнодушна к богатству, но, может быть, ей захочется обеспечить жизнь всей своей семьи. Для этого ей только требуется пожертвовать несколькими неделями или месяцами своей жизни.

Да, месяцами, но какими мучительными, ведь ей придется изо дня в день наблюдать за его медленным угасанием. Не лучше ли проститься прямо сейчас, прежде чем появятся явные признаки ухудшения?

Алоизий перекатился на бок и положил морду на колени Стивену. Он почесал у пса за ухом. Он наверняка будет скучать по своему четвероногому другу.

Он будет скучать обо всем, что так или иначе связано с труппой Фицджералда.

Как только Розалинда узнала, что Стивена нет на приеме, она попросила у слуги корзинку и уложила туда кое-что из еды и несколько бутылок. Затем пошла через парк к амфитеатру. Вечерний воздух приятно остужал ее после веселой, разгоряченной атмосферы приема. Существует древняя, восходящая еще к средневековью традиция общения между актерами и аристократами, и в замке Бурн эта традиция бережно поддерживается. Но, что ни говори, это был тяжелый день, и она устала от многолюдья.

К тому времени когда она подошла к фургонам, ее глаза уже привыкли к лунному свету, и она без труда различила фигуру человека, опирающегося спиной о колесо.

— Привет, — весело сказала она, изящно опускаясь на траву. Юбка Ипполиты раскинулась вокруг нее широким веером. — Я подумала, что вы голодны или хотите пить. Хотите шампанского?

— Пожалуй, не откажусь, — поколебавшись, сказал он.

В его голосе звучали какие-то мрачные нотки, возможно, просто продолжало сказываться напряжение, которое он испытывал во время спектакля. В таком случае шампанское должно подбодрить его. Бутылка была уже распечатана, поэтому она просто вытащила пробку и разлила вино по бокалам.

— За наш сегодняшний успех! — Они чокнулись и выпили.

Розалинда почувствовала, что напряжение, которое не покидало ее целый день, наконец начинает ослабевать. Она посмотрела на темную громаду замка, маячившую на фоне предночного неба.

— В замке прохладно, везде гуляют сквозняки, но он, конечно, очень живописен.

— А вы хотели бы иметь собственный замок? — спросил он серьезным тоном. — Или, может быть, аббатство? Она ответила не сразу, подумав.

— Пожалуй, я предпочла бы аббатство с крытыми аркадами, где я могла бы разгуливать в ненастные дни, думая о чем-нибудь своем.

— Я запомнил ваши слова. Не подарить ли мне вам аббатство с крытыми аркадами?

— Но я просто не знаю, что стала бы делать с аббатством. К тому же я не привыкла к глубоким размышлениям. — Вспомнив только что услышанные ею новости, она слегка помрачнела. — Папа сказал, что получил письмо от Саймона Кента. Он с большой охотой принимает папино предложение. И через четыре дня присоединится к нашей труппе.

— Так скоро? — С минуту Стивен помолчал. — Я уеду на другой день после его прибытия.

Она вздрогнула, и отнюдь не только из-за прохлады. Он обвил ее рукой, она прижалась к нему и положила голову на плечо. Голова легла очень удобно.

— Вам вовсе незачем уезжать с приездом Кента, — задумчиво сказала она. — Ролей у нас предостаточно. Надо устанавливать декорации. Править фургонами.

— К сожалению, мне пора, Роза, — спокойно сказал он.

Она еще теснее прижалась к нему. Он был такой теплый, надежный, полный жизни. Трудно смириться с тем, что скоро он уедет.

— Я буду скучать по вас, — шепнула она.

— И я тоже буду скучать. — Он поцеловал ее в голову.

Она подняла лицо, и вдруг их губы соединились в неистовом поцелуе. В бархатисто-мягкой ночи плыли ароматы шампанского и цветов, реяли чувственные тайны, избегающие света дня. Они обхватили руками друг друга и повалились на траву, сплетенные в одно целое. Ей нравилось ощущать его упругое, сильное, хорошо знающее, чего хочет, тело, приятно было сознавать, что она может пробудить подобное желание. Он обхватил одну ее грудь, затем провел рукой по старому шелковому платью повелительницы амазонок. Она резко глотнула воздух, когда рука остановилась между ее бедрами. В каждой ее жилке радостно билась кровь, стремление отдаться перехлестывало все остальные чувства. Но где-то в глубине души она боялась темной силы любви. Короткое удовлетворение от страсти, а затем долгая пора мучительного раскаяния.

Он заколебался, почувствовав ее отчужденность. И тут как раз, заскулив, Алоизий сунул свой холодный нос между ними.

Когда он лизнул Розалинду в щеку, она, помимо воли, рассмеялась:

— Господи, как быстро романтическая пьеса может уступить место фарсу.

Стивен откатился в сторону.

— У этого пса куда больше здравого смысла, чем у любого из нас, — задыхаясь, проговорил он.

Он встал и, протянув руку, помог подняться и ей. Его руки быстро прошлись по ней, оправляя ее одежды и успокаивая взбудораженные нервы.

Затем, подняв голову, он крепко ее поцеловал.

— Возвращайтесь на прием и приходите оттуда вместе со всеми остальными. Иначе я могу совершить что-нибудь такое, о чем мы оба пожалеем.

Разумеется, он был прав. Оставив ему шампанское и корзинку с едой, она возвратилась в замок. Голова у нее все еще кружилась.

И все это время она раздумывала: а если бы что-нибудь и в самом деле случилось, раскаивались бы она в своей уступчивости или нет.

Глава 14

Хаверфорд был скорее деревней, чем городом, труппа Фицджералда всегда гастролировала здесь с большим успехом, гостиница же «Зеленый человек», где они останавливались, была вполне удобной. Розалинда отнесла свою сумку с вещами в крошечную мансарду. Затем спустилась попить чаю. В коридоре она увидела отца: он разговаривал с хозяином гостиницы мистером Уильямсоном. Нахмурившись, отец поманил ее жестом.

— Уильямсон говорит, что амбар, куда они складывали собранную десятину и где обычно проходили выступления труппы, недавно сгорел. Он предлагает два других места. Томас вручил ей клочок бумаги с написанным на нем адресом.

— Я осмотрю одно из предлагаемых мест, а ты — другое.

— Хозяева не будут возражать?

— Нет, миссис Джордан, — заверил хозяин гостиницы. — Фермер Браун и его семья заняты сбором урожая. Пока же их крытый молотильный ток свободен. Он сказал, чтобы вы пошли и посмотрели сами, потому что все они в поле.

Розалинда внимательно изучила свой клочок бумаги, решив про себя, что надо непременно оставить подарки фермеру и его семье, даже если труппа остановит свой выбор на другом месте. За одно то, что готовы принять у себя актеров, они заслуживают благодарности, ибо небольшая плата отнюдь не окупала хлопот, связанных с проведением спектаклей.

Томас весело сказал:

— Возьми с собой Стивена. Еще, того гляди, коза на тебя нападет или баран.

Она кивнула. Надо использовать любой предлог побыть наедине со Стивеном. До приезда Саймона Кента остается всего один день. Завтра приедет Кент, а послезавтра уедет Стивен. Мысль о его предстоящем отъезде тяжелым камнем лежала на душе.

Изобразив решительный бодрый вид, она вошла в маленькую гостиную, где Стивен учил ее маленького брата.

— Разреши, я заберу твоего учителя, Брайан? Папа хочет, чтобы мы с ним осмотрели место для выступления.

— Возьми его, — быстро ответил брат. — Сперва наши общие дела, а только потом личные.

— Это отнюдь не освобождает тебя от необходимости перевести заданные латинские строки, — сухо заметил Стивен. — Сделай этот урок к моему возвращению.

Брайан вздохнул с видом мученика и нехотя принялся за дело. Стивен, усмехнувшись, потрепал шевелюру мальчика.

— Что, неприятно, брат? Подумай, как перевоплотить твои ощущения в игру на сцене.

Брайан повеселел и, схватив себя за горло, стал изображать сцену предсмертной агонии. Розалинда рассмеялась, взяла Стивена за руку и повела за собой.

Когда они уже подходили к парадной двери, она вдруг увидела, что его лицо напряглось.

— Погодите минутку, — сказал он, — я выпью немножко воды.

Войдя в бар, он поговорил с хозяйкой, которая тотчас же вынесла воды. Розалинда не без горечи заметила, что все женщины бывают рады выполнить любую просьбу Стивена.

Когда она увидела, что он запивает водой пилюлю, ее глаза сузились.

— Вы нездоровы? — спросила она Стивена, когда он вернулся.

Он скривил лицо, пожал плечами:

— Небольшое несварение желудка.

На его лице было написано такое явное нежелание продолжать этот разговор, что она промолчала. Они вышли на залитую солнцем улицу. День был чудесный, скорее осенний, чем летний. На ветру уже шелестели, падая, первые сухие листья.

Почти не разговаривая, они пошли по главной улице, пока она вновь не превратилась в сельскую дорогу. Именно здесь и находилось то место, которое они искали. На стук и дверь никто не ответил. Очевидно, как и предсказал Уильямсон, вся семья и слуги работали в поле, пользуясь хорошей погодой, чтобы завершить сбор урожая.

Розалинда оглядела двор, с трех сторон которого стояли обветренные кирпичные строения.

— И как же мы найдем молотильный ток?

— Слева, я думаю, — ответил Стивен. — Рядом с амбаром-зернохранилищем, напротив коровника.

Еще одно доказательство, что он кое-что смыслит в делах сельскохозяйственных. Они вошли в крытый молотильный ток через пару дверей, достаточно высоких, чтобы пропустить доверху груженные телеги.

Медленно поворачиваясь, Розалинда внимательно осмотрела помещение. Крышу поддерживали старые, искривленные стропила, окна были высокие, достаточно светлые. Слева тянулся сеновал.

— Мы могли бы играть под сеновалом, но у нас не будет кулис.

— В углу есть дверь, ведущая в амбар. Актеры могут пользоваться ею для входа и выхода.

Они обошли ток, обсуждая, как лучше всего можно было бы его использовать. Наконец Розалинда сказала:

— Конечно, помещение маловато, но на худой конец сойдет и оно. Если, конечно, то, что осматривает папа, не окажется лучше.

Услышав какой-то писк, она насторожилась:

— Что это?

— Должно быть, сова поймала мышь. Писк послышался вновь.

— Пойду поднимусь на сеновал, — сказала Розалинда. — Погляжу, что там такое.

На сеновал вела прочная лестница. Розалинда осторожно поднялась по ней, сознавая, без всякого, впрочем, раскаяния, что слишком высоко обнажает лодыжки. Стивен поправил лестницу, а затем взобрался по ней и сам.

Здесь было много солнца, стоял густой душистый запах свежего сена. Будь Розалинда маленькой девочкой, она с удовольствием бы здесь поиграла. С удовольствием, вероятно, поиграли бы здесь и взрослые, хотя и предпочли бы другую игру.

Писк повторился, громче и сильнее. Розалинда стала внимательно осматривать туго сбитые охапки сена. И вдруг с восторгом воскликнула:

— Посмотрите — котята!

Она подошла к выемке, где лежали четыре пушистых пестрых котенка и их насторожившаяся полосатая мать.

— Не беспокойся, дорогая, — ласково сказала Розалинда. — Я не обижу твоих малышей. Можно я подержу одного?

Ласковые слова Розалинды, по-видимому, не убедили кошку, но один черно-рыжий котенок сам направился к ней, с трудом ковыляя по упругому, колючему настилу. Она засмеялась, положила ладонь на пути котенка, и он сам взобрался на нее.

— Посмотрите, Стивен, какой он миленький. И величиной как раз с мою ладонь.

Она погладила котенка указательным пальцем и была вознаграждена за это чуть слышным мурлыканьем.

— Это кошка, — сказал Стивен. — Те, что с пестрой окраской, всегда самки.

Она подняла взгляд, удивленная его тоном, и увидела, что его лицо как-то странно напряжено.

— Я подожду вас внизу, — резко сказал он, Она с участливым выражением лица следила, как он повернулся и пошел к лестнице. Едва сделав два шага, он зашатался и с трудом сохранил равновесие. Затем, положив руки на живот, с легким стоном опустился на сено.

Розалинда положила котенка и бросилась к Стивену. Он лежал скрючившись, продолжая придерживать руками живот. По всему его лицу выступили стеклянные капли пота.

— Что с вами, Стивен? — в ужасе выдохнула она. Покачав головой, он хотел было что-то сказать, но не мог вымолвить ни слова.

Дрожащими руками она ослабила узел галстука, чтобы ему легче было дышать. Кожа у него была холодная и липкая. Вскочив на ноги, она сказала:

— Я схожу за доктором.

— Нет, — возразил он с легким раздражением. — Сейчас все пройдет.

Розалинде редко доводилось видеть человека в таком состоянии, который при этом заверял бы, что сейчас все пройдет.

— Чем я могу помочь?

— Воды, — попросил он с закрытыми глазами. — Принесите, пожалуйста, воды.

Розалинда быстро спустилась по лестнице и выбежала во двор.

Где у них тут колодец? Ага, в самом конце двора. Она кинулась туда. Орудуя ручкой ворота, спустила бадью, затем стала ее поднимать. Время казалось ей бесконечно долгим.

Тут же, на стенке, висел на гвозде большой черпак. Она набрала в него воды и вернулась в крытый ток, очень торопясь, но стараясь не разлить воду.

Розалинда сумела подняться по лестнице, почти не расплескав воду. К ее облегчению, Стивен уже не лежал скрючившись. Он лежал на спине, положив одну руку на живот. Глаза закрыты, лицо выдает с трудом сдерживаемую боль. Как могла она не замечать до сих пор его состояния?

Она опустилась на колени и поднесла черпак к его губам.

— Спасибо, — хрипло проговорил он.

— Принести еще воды? Он помотал головой:

— Все в порядке. Я только… полежу еще минутку. И мы сможем пойти.

Она вдруг рассерженно выпалила:

— Вы лгун. Были ведь и другие признаки болезни, но вы каждый раз прятались за какой-нибудь отговоркой, а я оказалась слишком глупа, чтобы обратить на это внимание. Мне давно надо было отвести вас к доктору. Что с вами?

Он посмотрел на нее в упор. В глазах его не осталось никакого зеленого оттенка, только бледный и тусклый серый цвет.

Последовало долгое-долгое молчание. Она подумала, что он снова хочет выкрутиться с помощью какой-нибудь лжи. Взяла его холодную руку и, глядя прямо в глаза, крепко сжала ее, как бы призывая сказать чистую правду. Ее упорная воля подтачивала его сопротивление, и наконец, не выдержав, он грубым шепотом признался:

— Никто не может мне помочь — ни вы, ни кто-либо другой.

У нее остановилось сердце.

— Что вы хотите сказать? Его веки сомкнулись.

— Я умираю, — произнес он еле внятным голосом. Это была худшая из всех возможных новостей, настолько ужасная, что она никак не могла ее осознать. Он говорит, что умирает. Но это просто невозможно. Ведь он так силен, так полон жизни.

Но его слова прозвучали слишком искренне, чтобы в них можно было сомневаться.

Она прижала его свободную руку к своему сердцу. Отчаяние, которое она испытывала, было неоспоримым доказательством того, как сильно она к нему привязана. Она скрывала это даже от самой себя, чтобы как-то облегчить боль неминуемого расставания.

Но боль разлуки — сущий пустяк по сравнению с тем невыносимым страданием, которое она испытывала. Она с самого начала знала, что рано или поздно он должен будет вернуться к своей семье, к друзьям. Втайне лелеяла надежду, что он сохранит о ней теплые воспоминания, и всей душой желала ему счастья. Ей даже и в голову не приходило, что его может ожидать совсем другая участь, что он может скоро покоиться в холодной земле.

Теперь наконец для нее прояснилось многое. Она поняла, почему в его душе все время живет какое-то подспудное мрачное чувство. Почему он всегда сохраняет расстояние между ними, даже когда страсть и взаимное душевное влечение неудержимо притягивают их друг к другу. Поняла, почему он настаивает на отъезде. Почему все время теряет в весе, а морщины на лбу углубляются.

Ее ум лихорадочно работал. Прежде всего она не должна усугублять его боль своим явным состраданием. Изо всех сил стараясь, чтобы ее голос звучал твердо, она сказала:

— Ваша смерть была бы ужасной, к тому же бессмысленной потерей. Я не могу с этим смириться.

Его глаза открылись, и она заметила, что зрачки расширены. В только что принятой им пилюле, вероятно, был опий, этим вполне может объясняться его неожиданная откровенность.

— Мое существование тоже представляется мне бессмысленным. — Его рот искривился в иронической усмешке. — Но ведь мы все когда-нибудь должны умереть. Я просто умираю раньше, чем ожидал.

Однако одно дело — знать, что все рано или поздно умирают, и совсем другое — увидеть, что напротив тебя за столом восседает костлявая старуха с косой. Розалинда попробовала себе представить, как вела бы себя, столкнись лицом к лицу со смертью. Она стиснула его руку.

— Поэтому вы и убежали от своей обычной жизни? Он устало кивнул:

— После того как доктор сообщил мне окончательный диагноз, мной овладело непреодолимое желание уехать в какую-нибудь глушь и попытаться примириться с предстоящей неизбежностью.

— Доктора могут ошибаться. Складки на его лице стали глубже.

— Верно, но тело не ошибается. Я чувствую, что болезнь с каждым днем развивается. Дело только во времени, а его остается не так уж много.

— Что за болезнь находит у вас доктор?

— Опухоль в желудке и печени.

— А я-то думала, что вы просто отдыхаете от тягот семейной жизни, — сказала она, кляня себя за свою недальновидность.

— Я был женат. — Он возвел взгляд к стропилам у них над головой. — Вот уже чуть больше года, как Луиза умерла.

По странному, какому-то деревянному тембру его голоса можно было сделать вывод, что он очень ее любил.

— Какая она была? — мягко спросила Розалинда.

Некоторое время он подыскивал подходящие слова.

Наконец произнес:

— Красивая. Всегда истинная леди. Без единого изъяна.

Никто не мог бы назвать Розалинду леди, и у нее, безусловно, были изъяны. Но Стивен тянется к ней, а это означает, что она может подарить ему несколько коротких мгновений радости. Во всяком случае, что бы она ни делала, больнее, чем сейчас, ей не будет.

Надо только взять правильный тон, или же он сразу спрячется в свою скорлупу. После короткого раздумья она сказала самым легкомысленным тоном:

— Сдается мне, что вы все время старались держаться подальше от меня, потому что боялись, что я подниму жуткий переполох, если узнаю о вашей болезни.

Его глаза широко открылись. Помолчав, с кислой усмешкой он сказал:

— Мысленно я не употреблял подобных слов, но то, что вы говорите, в сущности, верно.

— Какой же вы гордец! И какой глупец! — Перегнувшись, она поцеловала его в холодные губы, надеясь, что даже после сильного приступа боли он все еще сохранил способность чувствовать желание. Чуть-чуть приподняв голову, она шепнула: — Я отнюдь не из тех, кто поднимает переполох по всякому поводу, более того, умею соблюдать пристойность в проявлении своих чувств. — Постаравшись заглушить боль, она через силу улыбнулась дразнящей улыбкой. — Так как вы завтра уезжаете, я хотела бы попрощаться с вами так тепло, чтобы вы надолго запомнили наше прощание. И не только ради вас, но и ради себя.

Едва ли не минуту он смотрел на нее пронизывающим взглядом. В его глазах снова появился зеленый оттенок.

Тишина была такая полная, что Розалинда даже слышала, как кошка облизывает своих котят.

Затем Стивен обхватил ее талию и приник к ее губам долгим поцелуем, как бы продолжая ее прерванный поцелуй. Его поцелуй быстро становился все жарче, все настойчивее, требовательнее. Она почувствовала, как холод в его крови сменился теплом, а затем и горячечным жаром.

С самого начала они ощущали сильнейшее влечение друг к другу, хотя и пытались подавить его. Неожиданное признание Стивена разрушило с таким трудом возведенные барьеры. Но все, что происходило между ними, готовило их к атому моменту. Каждое соприкосновение рук, каждый обмен взглядами, каждый театральный поцелуй, да и настоящий, лишенный какого бы то ни было притворства, — все это служило топливом для разгорающегося пламени. И вот это пламя заполыхало.

Их тела прильнули друг к другу, ее груди — к его широкой груди, он подхватил ее спину и бедра. Она обхватила его ногами так, что их лобки оказались друг против друга. Она жадно глотнула воздух, ошеломленная силой своего желания. Конечно, у них с Чарлзом бывали страстные минуты, но ничего сколько-нибудь похожего на то, что она ощущала сейчас.

Они со Стивеном обменивались жаркими поцелуями, затем, утопая в облаке душистых ароматов, он схватил ее и перевернул так, что оказался наверху.

— Я очень хочу тебя, Розалинда, — сказал он хриплым голосом, — если ты сомневаешься, у тебя есть еще время остановить меня.

Медово-золотой свет, который щедро затоплял сеновал, окружал ореолом его широкие плечи и каштановые волосы. Уж не ангел ли он? Да нет, просто земной возлюбленный. Подняв руку, тыльной стороной она погладила его щеку.

— У меня нет никаких сомнений, Стивен. Только сожаление, что мы не сделали этого раньше.

Целуя ее шею, он развязал тесемку, стягивающую воротник платья. Расшнуровал корсет, снял рубашку. Затем взял ее обнаженные груди, как большие чаши, в свои руки и стал целовать нежную кожу с таким пылом, что, казалось, от его поцелуев остаются ожоги.

Когда его язык коснулся ее соска, она вся напряглась. Когда сосок затвердел и поднялся, Стивен потянул его губами, достаточно сильно, но не причиняя никакой боли. Вскоре ее, вытеснив все мысли, затопило желание.

Она сунула руки под его камзол, подняла рубашку и положила ладони на его нагую плоть. При ее прикосновении тугие мускулы его спины заиграли. Погладив ему спину, она сунула одну руку между его ног.

Он застонал, затем откинулся, стал целовать ее шею, гладить пылающими руками все ее тело. Схватив юбки, поднял их. Затем сунул руку между ее ног. Она сдержанно вскрикнула. В то время, как он нащупывал своими длинными пальцами увлажнившиеся чувствительные складки, свидетельство ее готовности, она раздвинула ноги, бессознательно выгнула спину. Ее чувственность была так сильно возбуждена, что она едва не ощущала себя распутницей.

— Ну пожалуйста, — хрипло произнесла она. — Пожалуйста.

Время, которое он потратил, чтобы снять с себя одежду, показалось ей бесконечно долгим, целой вечностью. Она чувствовала себя опустошенной, думая о тех нескольких неделях, что она его знает, и даже о годах, когда она его не знала. Но тут он навалился на нее. Ее руки нетерпеливо притиснули к себе его ягодицы.

— О Боже, — простонал он, погружаясь в ее такое ласковое тепло. Сначала она чувствовала себя неловко, потому что уже давно не была с мужчиной. Но тут же эту неловкость смыл могучий паводок страсти.

Он начал погружаться в нее вновь и вновь. Тяжело дыша, напрягаясь, она отзывалась всем своим существом, и в конце концов их движения объединил какой-то неистово дикий ритм. Оба они испытывали райское блаженство, в котором в то же время таилась мучительная боль, оба отчаянно нуждались друг в друге.

Кульминация явилась для них обоих сильнейшим потрясением, ее яростные содрогания породили в нем сильнейшую ответную реакцию. У нее было такое чувство, будто с нее заживо сдирают кожу, чувство мучительное и в то же время неизъяснимо сладостное — чувство избавления от всего давящего, обременяющего.

Наконец буря отбушевала и ушла, оставив ее в полном изнеможении. Она судорожно глотала воздух, льнула к нему, вся дрожа. Неистовство того, что только что произошло между ними, устрашило ее. И в то же время она всеми фибрами души чувствовала, что никогда не пожалеет о том, что сделала.

День пятьдесят девятый

Сознание возвращалось к нему отрывочными мыслями и видениями. Теперь он уже твердо уверился, что способен на самую сильную страсть. До сих пор он даже не подозревал, что его желание может быть таким непреоборимым, что оно может захватить его с такой стремительностью и отчаянностью. Возможно, он и раскаивался бы в своем слепом эгоизме, если бы та, что была с ним, полностью не разделила его безумия, всей полноты чувственного наслаждения.

Впервые в жизни он понял, почему соитие иной раз называют маленькой смертью. Он был как бы уничтожен и в то же время продолжал жить, но не в прошлом или будущем, а в вечном настоящем. И еще никогда не чувствовал такой полноты жизни. Он с почти болезненной остротой ощущал запах свежего сена, слышал, как лихорадочно колотится в груди его сердце. А под ним податливо трепетало тело Розалинды. Он скатился набок, крепко прижал ее к груди. Ее дыхание щекотало его горло, а когда он коснулся губами ее виска, то почувствовал легкий привкус соли.

И тут он с необыкновенной отчетливостью вспомнил сон, который видел на другой день после спасения Брайана. Вот он бежит за смеющейся женщиной — Розалиндой — по россыпям пестро сверкающих под солнцем осенних цветов. Наконец он ее настигает. Обернувшись, она самозабвенно бросается в его объятия. Они вместе падают на землю и в каком-то исступлении начинают предаваться любви.