Падшие ангелы (№7) - Моя прелестная роза

Когда наконец все актеры вышли на сцену, они соединили руки и поклонились. Слева от Стивена стояла Джессика, справа — Розалинда. Стивен почему-то подумал, что, окажись в зале его друзья, они сочли бы его безумцем, но в то же время позавидовали бы, что он находится в компании таких прелестных женщин.

Спектакль закончился. Зрители встали и начали расходиться. За кулисами Томас обнял Стивена за плечи.

— Неплохо сыграли, сэр. Во всяком случае, не хуже любого другого исполнителя этой роли, какого мне доводилось видеть.

— Мне помогло мое высокомерие, — скромно ответил Стивен.

Мария — еще красная от волнения — сказала:

— Пора возвращаться в «Три короны». Там мы поужинаем, а заодно и отпразднуем ваш дебют на сцене.

Стивен охотно согласился, радуясь, что сможет провести еще вечер в обществе приятных людей. Затем он отправился в переполненную мужскую артистическую уборную. Там он скинул свою пурпурную мантию и остался, как был, в рубашке, сапогах и бриджах.

Он уже собрался уйти, когда вошел Эдмунд Честерфилд.

— Вы уже, должно быть, вообразили себя актером, Аш? — заносчиво сказал он.

Джереми Джоунз отвел глаза. Стивен понял, что Честерфилд не слишком-то популярен у своих товарищей по ремеслу.

— Ну какой я актер, — миролюбиво сказал он. — Любитель, которому группа профессионалов милостиво разрешила попытать свои силы. — Завязывая галстук, он добавил: — Ваш Деметрий, кстати, был очень хорош.

— Так вы говорите, я был очень хорош, — смягчившись, переспросил Честерфилд. — Деметрий куда более интересный персонаж, чем Лизандр.

Выходя, Стивен подавил улыбку. Оказывается, удачно подобранным комплиментом нетрудно обезоружить завистливого актера.

«А ведь я буду скучать по этим людям, — пронеслось у него в уме. — И даже очень».

Все члены труппы любили отмечать всевозможные события, и дебют Стивена Аша оказался весьма неплохим к тому поводом. Съев гостиничный ужин и провозгласив несколько тостов в честь Стивена, все пришли в хорошее настроение. Устроившись в углу, музыканты стали наигрывать какие-то свои мелодии, в то время как актеры, разбившись на разрозненные группки, углубились в разговоры.

Розалинда всегда любила подобные вечеринки. Их оплачивал се отец — по этой, в частности, причине он никогда не смог бы разбогатеть, зато позволял поддерживать теплую атмосферу, незнакомую другим труппам. Она посмотрела на Стивена, который говорил с Джейн и Уиллом Ландерс, молодой парочкой, подвизавшейся на второстепенных ролях. И спросила у сидевшей с ней рядом Джессики:

— Скажи, ты все еще воображаешь Стивена в роли аристократического героя в твоей маленькой трагедии, воображаешь, как он будет умирать от неразделенной любви к низкородной героине, говоря проще, к тебе?

Рассмеявшись, сестра откусила кусочек пирога.

— Он слишком суровый человек, чтобы я могла представить себе его тоскующим от любви.

Розалинда доела пирожок и запила его шампанским.

— Для джентльмена он достаточно хорошо чувствует себя среди нашей труппы. Похоже, он накоротке со всеми ее членами.

— Это потому, что он настоящий джентльмен, — раздумчиво сказала Джессика. — Настоящим джентльменам не приходится доказывать свое превосходство: оно самоочевидно.

Как раз в этот момент Стивен рассмеялся какому-то замечанию Джейн. На его лице не было обычной серьезности. Внимательно его оглядывая, Розалинда поняла, что всегдашняя мрачность, пусть на время, ушла куда-то. Она была рада, что хоть так они отблагодарили его за все, что он для них сделал. Но ей было больно думать, что утром он уедет. Неужели она никогда его больше не увидит?

Эта мысль придала ей смелости.

— Стивен — член нашей труппы, — сказала она. — Пусть только на один вечер. Не важно. Мы должны посвятить его в актеры.

Джессика рассмеялась, в ее голубых глазах заплясали игривые огоньки.

— Превосходная мысль. Вот только не уверена, сможет ли он сохранить свою всегдашнюю самоуверенность.

— Конечно, да, — как бы размышляя вслух, произнесла Розалинда. — У него врожденное чувство достоинства, думаю, что оно не изменит ему и на смертном одре.

Глаза Джессики сверкнули, запомнив эти слова — могут пригодиться в игре, — она быстро кивнула, подтверждая свое согласие.

— Сейчас я объявлю, что Стивен должен пройти обряд посвящения. — Джессика поставила бокал на стол, скользнула на середину комнаты и подняла обе руки, повелительно призывая к вниманию. — Так как Стивен Аш успешно выступил на одних с нами подмостках, я предлагаю посвятить его в члены труппы.

Эти слова вызвали общий смех. Один только Эдмунд Честерфилд насупился. Если в центре внимания оказывался не он, а кто-нибудь другой, это неизбежно повергало его в дурное настроение.

— Что это за обряд, прелестная Гермия? — осторожно поинтересовался Стивен. — Меня окунут в какую-нибудь лохань, откуда пьют лошади?

— Новые, члены труппы должны перецеловать всех наших актрис, — с ухмылкой объяснил Томас.

— Дело не такое уж трудное, Стивен, — усмехнулся Джереми.

— Я буду первой! — воскликнула Джессика. Подбежав к Стивену, она обвила его шею руками и, запрокинув голову назад, поцеловала театральным поцелуем, вероятно, усвоенным при исполнении одной из пьес. Пара была очень красивая. Впервые в своей жизни Розалинда позавидовала красоте сестры. Какой мужчина сможет подавить искушение держать в своих объятиях такое прелестное, полное жизни существо? К ее удовлетворению, однако, Стивен ответил на поцелуй Джессики чисто дружеским поцелуем.

Другие женщины, хихикая, как школьницы, выстроились в очередь. Среди них была даже старая Нэн, которая играла роли старух, а заодно и работала гардеробщицей. Стивен добродушно сыграл предложенную ему роль, вложив в нее элемент подчеркнутой театральности.

Розалинда продолжала сидеть на своем стуле. Теперь она сожалела, что предложила провести обряд посвящения. Она отнюдь не хотела, чтобы Стивен поцеловал ее среди многих других. Она хотела… Но лучше об этом не думать.

Мария была в очереди последней. Она наградила Стивена смачным поцелуем, которым с успехом пользовалась в «Виндзорских проказницах». Затем повернулась к Розалинде и поманила ее.

— Твоя очередь, дорогая. Последний поцелуй — и Стивен навсегда станет членом нашей труппы.

Все захлопали в ладоши. Розалинда нехотя поднялась со стула. Подойдя к Стивену, она подняла голову и заметила, что его глаза как-то странно неподвижны. Очевидно, он также ощущает неловкость. Какая она дура, что все это затеяла. Между ними и так сложились теплые отношения, зачем же было подвергать их риску?

Он протянул руку:

— Иди, моя Ипполита.

То, что он назвал ее именем героини, облегчило ее положение. Да, она царица амазонок, гордо шествующая к своему возлюбленному. Она взяла его руку, присела.

— Дражайший герцог!

Он поднял ее, и, когда нагнулся, чтобы поцеловать, она заметила в его глазах какой-то полугрустный-полунасмешливый блеск. Прикосновение его губ было легким, но от него по всему ее телу разлился жаркий огонь. Да, между ними явно существует какая-то неуловимая связь, которая при более благоприятных обстоятельствах могла бы превратиться в глубокое взаимное чувство. Но рассчитывать на это не приходится.

Он поцеловал ее. Глядя ему в глаза, она пробормотала:

— Спасибо, Стивен.

— Это я должен сказать спасибо, Розалинда, — мягко откликнулся он.

Актеры опять захлопали, и Томас подлил еще шампанского в бокал Стивена. Розалинда отошла, испытывая чувство странного удовлетворения. Она уже не сожалела, что предложила совершить этот обряд. Лучше уж поцелуй на людях, чем никакого поцелуя.

Стивен ощущал боли в животе, поэтому не стал ничего есть и поспешил к себе в комнату, чтобы принять пилюлю. Ему показалось, что шампанское хорошо действует на его пищеварение, поэтому он понемножку пил его весь вечер. Разговоры, которые он туг слышал, никак не походили на светские лондонские беседы. Бен Брейди, к примеру, объяснял, как устраивать взрывы на сцене так, чтобы не спалить театр. Его жена, Нэн, хриплым голосом рассказывала занимательные истории о том, как добродетельные девушки укрощают прожженных повес, хотя сама она утратила девственность еще до того, как Георг Третий лишился американских колонии. Во всей труппе не было ни одного зануды, кроме Эдмунда Честерфилда.

Стивен сел на дубовую кушетку вместе с Томасом и Марией, они развлекали его забавнейшими байками из своей долгой театральной жизни. Он завидовал соединявшему их чувству неразрывной близости, завидовал тому, как естественно сплетаются их руки.

При виде этой любящей пары Стивен испытывал чувство глубокого одиночества. Усилием воли он подавил его.

Жизнь его была отнюдь не такой уж несчастной, у него просто нет права жалеть себя. Посмотрев на свои карманные часы, Томас сказал Брайану:

— Уже полночь, тебе давно пора быть в постели, сынок.

Подавив зевок, мальчик с робкой улыбкой ответил:

— Я еще не перевел урок по-латыни.

— Сделаешь это утром, — сказала Мария. — Постарайся уложиться к полудню. И не забудь про арифметику.

Поцеловав мать, Брайан ушел. — Он изучает латынь? — удивился Стивен.

Томас кивнул:

— Свой греческий я сильно подзабыл, но латынь еще помню. Брайан уже давно читает Цезаря.

— Он получает совсем неплохое образование, — вскинув брови, сказал Стивен.

Польщенный Томас, весело поблескивая глазами, объяснял:

— В Дублине я ходил в колледж святой Троицы. О, я был очень многообещающим юношей. Родители мечтали видеть меня священником или, может быть, адвокатом. — Он покачал головой с притворным сожалением. — Но затем я увидел, как эта красоточка играет Джульетту и не раздумывая положил свое сердце к ее ногам. Естественно, я так и не оправдал надежд своих родителей.

— Не верьте ему, Стивен, — с насмешливостью леди заметила Мария. — Томас и в самом деле прирожденный дворянин, но он вполне мог бы кончить свои дни на виселице. — Она ласково улыбнулась мужу. — Сколько усилий мне пришлось приложить, чтобы он не попал в какую-нибудь беду. Он ужасно хотел стать актером, поэтому всячески заверял меня на своем ирландском языке в вечной любви. В своем простодушии я даже не подозревала, что ему нужна жена из потомственной театральной семьи, чтобы научить актерскому искусству.

— Она у меня женщина суровая, — печально произнес Томас. — И держит меня под каблуком. Честное слово. — Прежде чем он успел договорить, Мария самым неприличным образом положила руку ему на бедро. Усмехнувшись, он обнял ее за плечи и крепко прижал к себе.

Подплыла Джессика.

— Не обращайте внимания на родителей, Стивен, — сказала она весело. — Они не умеют вести себя прилично. Я просто краснею, когда гляжу на них.

Этот обмен ролями между поколениями рассмешил Стивена. Как жаль, что у его родителей не было и девятой доли той привязанности, которая соединяла всех Фицджералдов.

Он вдруг почувствовал сильную изжогу. Имея уже некоторый опыт, он сомневался в том, что она является предвестием приступа боли, но не хотел рисковать.

Допив бокал, он отставил его в сторону.

— День был довольно утомительный. Я иду спать. Он встал и, покачнувшись, едва не упал. Проклятие. Объяснить это выпитым шампанским невозможно: всего-то несколько бокалов. Он приложил руку к сильно разболевшейся голове. Только бы не шлепнуться прямо здесь. В один миг Розалинда оказалась около него.

— Господи, мы совсем забыли, что вчера нас ударило бревном по голове. — Она обхватила рукой его талию. — Я провожу вас. Мне тоже пора спать.

Стивен почти не помнил о своем ушибе, который оказался таким подходящим поводом для ухода. Он попрощался со всеми присутствующими и, поддерживаемый Розалиндой, оставил комнату.

Очутившись в прохладном коридоре, он сразу же испытал чувство облегчения, тем не менее не отказался от помощи Розалинды. Так приятно было чувствовать рядом с собой эту высокую девушку, ее тело. Возле Луизы он всегда ощущал себя настоящим великаном.

Обнявшись, они поднялись по лестнице в комнату Стивена. Розалинда подняла свои темные глаза, полные заботы, и спросила:

— Вы уверены, что с вами все будет в порядке? Он кивнул:

— Просто сильно закружилась голова. Как вы сказали, вчера меня ударило бревном. Но почему то кажется, будто это было давным-давно.

Откинув волосы, она обнажила его зашитую рану.

— Воспаления нет. И всё же… все же вам лучше не уезжать завтра. Подождать, пока голова перестанет кружиться.

Он не преминул воспользоваться представившимся ему поводом:

— Вы правы. Я должен отложить отъезд, хотя бы на один день.

Им пора уже было разойтись, но они продолжали стоять, глядя друг на друга. Она все еще была совсем рядом, теплая, женственная, неотразимо соблазнительная. Ему так хотелось погладить ее шелковистые волосы, поцеловать в полные губы, как он это сделал в предыдущую ночь, когда Розалинда оказалась рядом на кровати…

Не раздумывая он притянул ее к себе и поцеловал. Тихо вздохнув, она обвила руками его шею. От нее пахло шампанским и какими-то пряностями. Он провел руками по ее крутым бедрам, и в нем жарким пламенем вспыхнуло желание. Этот поцелуи никак не походил на тот, каким они обменялись прилюдно. Просто сводил с ума.

Нет, он не должен так поступать.

Стивен почувствовал, что все плывет у него перед глазами, хотя полученный им накануне ушиб был тут явно ни при чем. В моргающих глазах Розалинды он уловил то же смятение, какое испытывал и сам.

— Простите, — неуверенно проговорил он, смущенный и пристыженный своей невыдержанностью.

— У вас какая-то особая ужасная способность, — сказала Розалинда. — Вы забываете, что я добропорядочная, респектабельная вдова. — Она не спеша убрала руки с его шеи и шагнула назад. — Стыжусь признаться, но мне очень понравился этот поцелуй.

— Мне тоже. У меня такое впечатление, будто вы просто созданы для поцелуев. Как ни одна другая женщина. И все же то, что я не устоял перед искушением, не делает мне чести. — Поколебавшись, он завершил свою мысль: — Вы так прелестны и милы. Вы… до глубины души… трогаете меня.

Она приложила руки к его щекам, ее пальцы слегка скользнули по его скулам.

— У нас с вами какие-то особенные отношения, — сказала она. — Они напоминают собой хрупкий бутон, которому никогда не суждено развернуться в большой яркий цветок. — Она коснулась его губ легчайшим поцелуем. — Никогда-никогда.

Она повернулась и пошла по коридору к своей комнате. В ее покачивающейся фигуре таился какой-то бессознательный вызов. Он проводил ее взглядом, ощущая сильное желание, лишь частично плотское, на самом же деле гораздо более глубокое.

Ему понадобилась вся его воля, чтобы не последовать за ней.

Закрыв за собой дверь, он прислонился к ней спиной и стиснул пальцы в кулаки. Быть герцогом — значит быть обреченным на одиночество. В лицо тебе всячески льстят, а за спиной, вероятно, проклинают на чем свет стоит. Если не считать горстки друзей, он всегда чувствовал себя оторванным от всего человечества.

Но вот сегодня вечером, на несколько часов, он сумел слиться с дружеской, исполненной терпимости труппой, которая приняла его таким, каков он есть. Это короткое время он, казалось, нежился под пуховым одеялом, защищавшим его от лютого холода вечности.

Стоя во тьме, он смотрел на бледные занавески, покачиваемые легким ветерком, который струился через открытые окна. До этого вечера он даже не знал, как жаждет простого человеческого общения. Почему же он должен покинуть людей, среди которых чувствует себя счастливее, чем когда бы то ни было прежде?

Если для того чтобы вернуться в аббатство, надо было расстаться только с Розалиндой или только с дружески расположенной к нему труппой, он, пожалуй, смог бы преодолеть свое нежелание. Однако все вместе они оказывали на него опасно сильное воздействие. Именно это отчасти внушало ему мысль об отъезде. В его положении нельзя хотеть слишком многого. Особенно сейчас, когда у него фактически нет будущего.

Пораздумав, он, однако, решил, что у него нет очень уж веской причины торопиться с отъездом. Он чувствует себя еще достаточно хорошо, чтобы скрывать свое состояние. К тому же вряд ли кто-нибудь из труппы хочет, чтобы он уехал, тем более что он приносит кое-какую пользу. Да, он останется еще на несколько дней. Может быть, на неделю.

Придя к этому решению, он испытал такое облегчение, что едва опять не переиграл все карты. Черт возьми, имеет же обреченный человек право хоть на какие-то удовольствия! Выработанное всей его жизнью самообладание поможет ему не допускать ничего дурного в отношении Розалинды. Не пить больше шампанского и не оставаться с ней наедине.

Вновь в мире с собой, он разделся впотьмах и нырнул под одеяло. Но когда откинулся на подушки, то вдруг с необыкновенной отчетливостью вспомнил, как держал девушку в своих объятиях. Он перекатился на бок, ощущая в душе зияющую пустоту. Будь она проклята, эта болезнь, которая заставляет видеть все в черном свете.

Он закрыл глаза, хорошо сознавая, что поступил не очень-то хорошо. Пожалуй, не стоило ее целовать, но он знал, что донесет воспоминание об этом поцелуе до последнего, не такого уж далекого, дня своей жизни.

Глава 7

Джордж Блэкмер вышел из своего фаэтона и поднялся по массивным каменным ступеням Ашбертонского аббатства.

После того как на его стук дверь открылась, он сказал:

— Доложите герцогу о моем прибытии. Обычно каменное лицо дворецкого Оуэнза странно дрогнуло.

— Его милость… в отсутствии Блэкмер снял перчатки.

— Послушайте, я же врач герцога, а не какой-нибудь назойливый посетитель. Он непременно захочет меня видеть.

После некоторого колебания Оуэнз наконец сказал:

— Герцога нет в его резиденции. Он уехал один, никому ничего не сказал о своих планах. Я… мы все несколько обеспокоены.

Брови Блэкмера вопросительно изогнулись.

— Один? Дворецкий кивнул.

— Ускакал на лошади, даже не взяв с собой своего лакея. Сразу же после вашего последнего посещения.

— За эти две недели он не прислал даже какой-нибудь записки? — недоверчиво спросил Блэкмер.

— Нет.

— Вы никому не сообщили о столь продолжительном отсутствии герцога?

— А кому мы должны сообщить? Его светлость имеет полное право ехать куда захочет. Вот только, — Оуэнз сглотнул, — он никогда не вел себя так необычно.

Поступок и в самом деле необычный. Блэкмер наблюдал за Стивеном вот уже много лет и был уверен, что тот никогда еще не совершал ничего столь непредсказуемого. Хотя, несомненно, смертный приговор может нарушить душевное равновесие любого человека.

— Если он вернется или вы узнаете какие-нибудь новости о нем, немедленно мне сообщите, — сдержанно сказал он. — Я должен это знать.

Блэкмер оставил аббатство, бормоча себе под нос какие-то ругательства. Его проклятый пациент может быть в любом уголке Англии. И один только Бог знает, что с ним происходит. Чувствует он себя, вероятно, достаточно сносно, но его самочувствие может в любой миг измениться.

Доехав до дома, Блэкмер удалился в свой кабинет и стал там расхаживать взад и вперед, ломая голову, что же ему делать. Обслуживающий персонал Ашбертона, по-видимому, не захочет делать ничего, что могло бы не понравиться их хозяину, и все же надо что-то предпринять. Ведь только он один знает, чем объясняется внезапный отъезд герцога.

Логичнее всего было бы написать брату Ашбертона, живущему в Уэльсе. Кстати, вполне вероятно, что герцог находится именно там, ищет сочувствия и готовит брата к вступлению в права наследника. Блэкмер был лишь поверхностно знаком с лордом Майклом Кеньоном, но и этого оказалось достаточно, чтобы убедиться: Майкл — человек очень суровый, иметь с ним дело опасно; если его предупредить, неизвестно, что он предпримет. Возможно, обрадуется, узнав, что скоро станет наследником. Но может случиться и так, что он гневно обрушится на непрошеного вестника, то бить на самого герцогского врача. Возможно, он даже… Последствия могут быть самыми непредсказуемыми.

Но никакого выбора не было. Еще раз выругавшись, доктор уселся за письменный стол и, тщательно подбирая каждое слово, написал письмо лорду Майклу Кеньону.

Глава 8

Внимательно осмотрев копошащихся в небольшом театре людей, Розалинда наконец увидела Стивена.

— Стивен, не поможете мне перенести эти декорации?

— С удовольствием. — Подойдя к Розалинде, он поднял ложное окно с пола. — Куда его поставить?

— Сюда, пожалуйста. Как раз на то место, где спит Алоизий. Он обычно устраивается там, где всем будет мешать.

Розалинда с незаметной улыбкой наблюдала, как Стивен уговаривает овчарку покинуть нагретое место. Она вдруг припомнила арабскую поговорку: «Если верблюд сунул нос в шатер, скоро он окажется там весь». Конечно, не очень-то тактично сравнивать аристократический нос Стивена с носом верблюда, однако всего за одну неделю он оказался полноправным членом труппы Фицджералда. Он помогал устанавливать декорации, а это была довольно тяжелая работа, правил фургоном, когда они переезжали, исполнял мелкие эпизодические роли и учил Брайана латыни, когда Томас был слишком занят.

Голова его полностью зажила, поэтому Розалинда решила, что он остался только потому, что ему нравится их жизнь. Во всяком случае, его настроение за это время заметно улучшилось.

Она часто с жгучим томлением вспоминала о том необыкновенном поцелуе, которым они обменялись. Но по молчаливому уговору они избегали оставаться наедине. Однако их неудержимо тянуло друг к другу, и, прислушиваясь к оживленным разговорам, которые вели между собой члены труппы, оба старательно подавляли взаимное физическое влечение.

Когда он выполнил все, что ему поручили, она не могла не задуматься: надолго ли еще он останется. Но спросить не решилась. Испытывала суеверный страх, что открытый разговор на эту тему может побудить его вернуться к обычной для него жизни. Конечно, этот день настанет и, вероятно, довольно скоро. Но сама она не станет торопить события.

— Требуется ли сделать что-нибудь еще, мадам распорядитель?

Она внимательно оглядела все кругом, включая скамьи, лампы освещения и декорации.

— Как будто бы все в порядке. Это одна из тех постановок, к которым легче всего подготовиться. Он потрепал Алоизия за уши.

— И что сегодня идет?

— «Изабелла, или Роковая женитьба». Это необыкновенно волнующая трагедия о преданном простодушии и жестокой смерти. — Розалинда рассмеялась. — Одна из лучших ролей моей матери, она заставляет всех женщин рыдать от сострадания. Впервые в роли Изабеллы я увидела ее здесь, в Уиткоме. Мне было тогда лет пять, и я с криком выбежала на сцепу, потому что думала, будто она и в самом деле умирает. Публика была в восторге. По общему требованию мы всегда играем здесь «Изабеллу».

— Вы рассказываете это как анекдотический случай, — сказал он, подняв темные брови. — Но я представляю себе, что чувствовала бедная маленькая девочка.

Она вдруг замерла: его слова вновь пробудили испытанное тогда волнение. Похолодев, она положила руку на грудь и на какой-то миг вернулась в прошлое. Вот ее любимая приемная мать лежит на смертном ложе, а она… она чувствует невыразимую боль и ужас.

Стивен, встревоженный видом Розалинды, схватил ее за руку.

— Что с вами?

Возращенная этими словами к действительности, она принужденно рассмеялась.

— Странно. Я как будто заново пережила все случившееся. Глупо, не правда ли?

— Совсем нет, — спокойно проговорил он. — Вы потеряли свою родную мать. Представляю себе, какой ужас вы должны были испытать, представив себе, что и ваша приемная мать умерла. Впечатление, вероятно, было такое, будто наступил конец света.

— Для меня это и в самом деле был конец света. — В глубине ее души зашевелилось что-то ужасное, темное. Смерть матери. Конец света.

Вздрогнув, она отмела так и не облекшуюся в определенную оболочку мысль. Место ей среди теней, а не на свету. Странно, что Стивен в отличие от нее сразу же заметил связь между двумя событиями. Впрочем, это легко объяснимо: просто она старалась не вспоминать о своей жизни до того, как ее удочерили Фицджералды.

Он ласково пожал ее руку.

— Вы никогда не пытались вспомнить, как выглядела ваша родная мать?

— Иногда пыталась. Без всякого успеха. Но Мария говорит, что моя мать, по всей видимости, была достойной женщиной: для маленькой девочки у меня были очень хорошие манеры. — Взволнованная этим разговором, Розалинда оглядела театр. — Странно, что нет Эдмунда. Мы должны были с ним порепетировать, потому что давно не играли эту пьесу.

Чувствуя, что его собеседница хочет переменить разговор, Стивен убрал руку.

— Как она называется?

— «Неверный возлюбленный». Это глуповатый фарс, который разыгрывается в спальне. Приятная перемена после мелодрамы «Изабелла». — Увидев, что отец беспокойно расхаживает перед входом в театр, она нахмурилась. — Папа недоволен отсутствием Эдмунда.

Через миг-другой Томас хлопнул пачкой бумаг по ладони, резко повернулся и подошел к сцене.

— Стивен, я хочу, чтобы вы сыграли роль подлого любовника в дополнительной пьесе. Вам почти не придется ничего говорить: надо только при низменном характере соблюдать благородный вид и еще по ошибке переспать с другой женщиной.

— Простите, я не расслышал? — удивленно произнес Стивен.

Розалинда рассмеялась. Выражение его лица показалось ей очень забавным.

— Вы будете играть роль Клаудио, погрязшего в пороках герцога; он испытывает сильное вожделение к Аннабель, добропорядочной девушке, которую сыграет Джессика. Вы пригрозите, что казните ее отца, если она откажется отдаться ему. В конце концов Аннабель согласится удовлетворить его похоть, однако, отговариваясь своей девической стыдливостью, поставит условие, чтобы все происходило в полной тьме. Она и ее возлюбленный — Антон, его будет играть Уил Ландерс, хитроумно попросят свою более сговорчивую подругу, то есть меня, занять место Аннабель. Я любовница, покинутая герцогом, но все еще его любящая, поэтому соглашусь принять участие в этом заговоре.

Он вскинул брови.

— Судя по всему, я могу снискать себе кое-какую славу, играя герцогов.

— У вас вид настоящего герцога, — одновременно заявили Розалинда и Томас. Все трое тут же переглянулись и расхохотались.

— Видимо, я обречен быть герцогом, — с кислым видом сказал Стивен. — Что у вас в руках, экземпляр пьесы?

Томас вручил ему текст.

— Диалоги здесь не слишком остроумные, поэтому, если забыли слова, можете импровизировать. Главное — играть свободно. Возвышаться над жизнью. Держать себя надменно, но без вульгарности.

Кивнув, Стивен стал внимательно читать свою роль, тем временем Томас собрал других участников фарса. Когда они подготовились к репетиции, Стивен успел запомнить весь диалог, хотя и не всегда слово в слово, но достаточно хорошо, чтобы сыграть свою роль. Главное было выглядеть высокомерным и властным, а это давалось ему с устрашающей легкостью. Насмешливо прохаживаясь по поводу Джессики, он проявил и неожиданно комический талант. Джессика в роли Аннабель то и дело взрывалась вспышками гнева.

Репетиция проходила достаточно гладко, Томас останавливал ее всего несколько раз, чтобы дать какое-нибудь режиссерское указание. Розалинда так увлеклась, что совсем забыла об опасностях, с которыми сопряжена была сцена подмены одной девушки другой. Но вот Стивен на цыпочках вошел в некое подобие беседки и тихо позвал:

— Где ты, моя дорогая, моя нежная голубка?

— Здесь, Клаудио, здесь, — пропела Розалинда. Она уже собиралась кинуться к нему в объятия, как вдруг со всей ясностью осознала, что это не Эдмунд, а Стивен. С Эдмундом поцелуй был чисто игровым, но со Стивеном…

Он, видимо, почувствовал то же самое, ибо остановился в ярде от нее, и похотливое чувство, выражавшееся па его лице, сменилось смятением.

— Чего вы ждете? — нетерпеливо окрикнул его Томас. — Целуйте же ее!

Глубоко вздохнув, Стивен перестал играть похотливого соблазнителя.

— Мне еще никогда не приходилось целовать прилюдно женщину, да еще в присутствии ее отца. Даже в театре. Надеюсь, у вас под рукой нет кнута.

Томас рассмеялся:

— Честно сказать, я как-то не подумал об этом, но могу понять ваши опасения.

Он повернулся и поманил к себе жену, которая, сидя на одной из задних скамей, болтала с актрисами.

— Поди сюда, моя любовь. Мы покажем этому молодому человеку, как это делается.

— Лечу, мой герой, — возгласила Мария. Когда мать забралась на сцену, Розалинда слегка отодвинулась, плохо отдавая себе отчет, смеется ли она в глубине души или встревожена. Было бы весьма неловко, если бы их со Стивеном вдруг охватило на сцене сильное физическое влечение. Впрочем, ситуация складывалась столь же комичная, как и та пьеса, которую они репетировали.

Дождавшись, пока Мария подойдет ближе, Томас громко позвал:

— Где ты, моя дорогая, моя нежная голубка?

— Здесь, Клаудио. — Мария кинулась в его объятия. — Здесь! Здесь!

Последовал затяжной, истинно драматический поцелуй, который время от времени прерывался репликами Клаудио Он говорил о красоте возлюбленной, говорил, будто у него такое чувство, что он знал ее всегда, а это означает, что Небеса благословляют их соединение. Мария подыгрывала ему так блистательно, что присутствующие не могли удержаться от хохота.

Когда показ был окончен, Джессика сказала громким, на весь зал, шепотом:

— Родители опять взялись за старое.

Когда общее веселье улеглось, наступила очередь Розалинды и Стивена показать, на что они способны. Когда они оказались совсем рядом, она подмигнула ему и прошептала:

— Выбора у нас нет. Почему бы нам не получить удовольствие от того, что нам все равно придется сделать.

Его глаза насмешливо засветились. Он схватил Розалинду и с неожиданной пылкостью перегнул ее через руку. Она инстинктивно схватилась за него, едва не забыв, что играет комедию. Но, оправившись от первоначального смятения, стала испытывать жгучее удовольствие в его объятиях. Перед публикой не произойдет ничего такого, что ей не стоило бы видеть. Сцена разыгрывается почти в полной тьме, поэтому как актриса она чувствовала себя вправе гладить руками его широкие плечи, тугие мускулы. Она смотрела в туманную глубь его серо-зеленых глаз, любовалась его строгими, красивыми чертами. Касалась его губ кончиками пальцев, как часто делают женщины в темноте.