1939: последние недели мира. Как была развязана империалистами вторая мировая война.

      По свидетельству Вайцзекера, техника расшифровки перехваченных текстов «Форшунгсамтом» Геринга была настолько успешной, что половина телеграмм иностранных посольств в Берлине не составляла секрета. Это признание, сделанное Вайцзекером в его мемуарах, – полуправда. Как свидетельствует обнаруженный в архивах германского МИД документ, начиная с сентября 1938 г. английский шифр был раскрыт, и гитлеровцы имели возможность знать содержание всех телеграмм, которыми обменивались Форин оффис и британское посольство в Берлине. (Факт констатирован английским представителем, участвовавшим в изучении и публикации трофейных документов министерства иностранных дел фашистской Германии.) Не вдаваясь в подробный анализ влияния данного обстоятельства на развитие дипломатической борьбы летом 1939 г., отметим, что одного этого было достаточно, чтобы политическое руководство рейха смогло разгадать подлинные цели британских «умиротворителей».
      В подтверждение приведем лишь одну зарисовку, показывающую, как выглядел Гендерсон в глазах германских дипломатов. Цитируем запись, сделанную Вайцзекером 13 июня 1939 г.
      «Английский посол, который посетил меня сегодня в связи с нарушением валютных предписаний, будто бы совершенных его немецким слугой (Гендерсон не обладал богатым воображением. – Авт.),перевел затем разговор на беспокоящий его вопрос о том, удастся ли пережить нынешнее лето без конфликта… Гендерсон, явно имея поручение, говорил о готовности Лондона к переговорам с Берлином… Можно было понять, что он не одобряет отношения Англии к Польше («обмолвка»?), не придает никакого значения пакту с Россией (опять «обмолвка»?)».
      Характер деятельности английского посла в Берлине очевиден.

Секретная инструкция Стрэнга

      Неудачи многократных попыток Гендерсона нащупать почву для переговоров с гитлеровской верхушкой позволяют понять то повышенное внимание, которое было уделено прибытию в Лондон упоминавшегося выше Тротт цу Зольца. После беседы в Кливдене 8 июня он был принят (неофициально, разумеется), самим Чемберленом, который подтвердил взгляды, высказанные Лотианом.
      – Вы думаете, я счастлив, что принимаю эти обязательства? – возразил британский премьер на упрек Тротта по поводу политики «окружения» Германии. – Меня к этому вынуждает господин Гитлер. Если Германия восстановит доверие к себе, он сможет снова защищать политику уступок.
      Реальных результатов проведения «позитивного» аспекта политического курса «умиротворителей» пока еще не было. Приходилось продолжать переговоры в Москве. Примечательный факт: в тот же день, 8 июня, Галифакс пригласил на беседу И.М. Майского.
      – Британское правительство, – заявил он, – очень хотело бы возможно скорее прийти к заключению договора между тремя державами. В этих целях в Москву направляется сотрудник Форин оффиса Стрэнг. Его задачей будет информировать английского посла Сидса о взглядах и настроениях правительства Великобритании в отношении англо-советских переговоров. Стрэнг полностью в курсе дела и, – подчеркнул Галифакс, – «очень искусен в редактировании всякого рода дипломатических документов и формул».
      Итак, двойная игра продолжалась. Как далеко зашло по этому пути английское правительство, дает возможность понять секретная инструкция, врученная Стрэнгу перед отъездом в Москву.
      «Проект договора в том, что касается формулировок, – говорилось в документе, – должен быть как можно более кратким и простым… Учитывается, что в результате этого в тексте могут остаться лазейки и в дальнейшем, возможно, возникнут расхождения во мнениях в отношении толкования договора…»
      Так вот какое искусство Стрэнга имел в виду Галифакс! Форин оффис, стало быть, направлял в Москву «опытного дипломата», способного, по мнению Лондона, обвести московских партнеров вокруг пальца!
      Советское правительство, глубоко заинтересованное в упрочении мира, продолжало настойчиво добиваться заключения пакта о взаимной помощи с западными державами. 2 июня оно передало Англии и Франции свой проект договора, основанный на принципе равенства сторон и взаимности обязательств. В нем предлагалось совместные гарантии трех держав распространить на Бельгию, Грецию, Турцию, Румынию, Польшу, Латвию, Эстонию и Финляндию. Предусматривалось, что механизм взаимопомощи в случае необходимости будет приведен в действие немедленно, независимо от какой бы то ни было процедуры прохождения вопросов в Лиге наций. Договор должен был вступить в силу одновременно с военной конвенцией о формах и размерах военной помощи, оказываемой участниками пакта.
      Советский проект стал предметом новых препирательств со стороны западных держав. Ссылаясь на то, что английское правительство уже сделало «ряд уступок», Галифакс рекомендовал следовать практике коммерческих сделок и добивался от советской стороны «в свою очередь» отказаться от ряда важных положений. К их числу относились вопросы о гарантиях странам Прибалтики и об одновременном подписании военной конвенции, от чего продолжали уклоняться Англия и Франция. Принятие английских «поправок» лишало пакт практической ценности для Советского Союза.
      Для ускорения переговоров Советское правительство предложило направить в Москву кого-либо из руководящих политических деятелей Англии, например Галифакса. Ведь и он, и Чемберлен ездили на переговоры в Германию. Но Лондон ограничился отправкой второстепенного чиновника Форин оффиса Стрэнга.
      Советское правительство в тот период, разумеется, не знало, с каким поручением приехал в Москву Стрэнг. Но нежелание западных держав заключить эффективный и честный договор было очевидно. Вопрос имел жизненно важное значение как для Советского Союза, так и для народов Англии и Франции, которые оставались в неведении относительно истинного положения дел и причины столь затянувшихся переговоров. В таких условиях Советское правительство прибегло к единственному остававшемуся у него средству воздействовать на позицию английского и французского правительств.
      29 июня 1939 г. в «Правде» была опубликована статья А.А. Жданова «Английское и французское правительства не хотят равного договора с СССР». В ней указывалось, что основной причиной застойного состояния, в каком оказались переговоры, являлось нежелание западных держав пойти на заключение с СССР равного договора.
      Статья обращала внимание на тактику затяжки переговоров, применявшуюся англо-французской дипломатией. Действительно, из 75 дней, когда происходил обмен мнениями, Советскому правительству для подготовки ответов понадобилось 16, остальные 59 дней ушли на задержки и проволочки со стороны западных держав. По многим вопросам, которые, при наличии доброй воли и искренних намерений Англии и Франции, легко могли бы быть разрешены, их правительства нагромождали искусственные трудности.
      «Все это говорит о том, – заключал А.А. Жданов, – что англичане и французы хотят не такого договора с СССР, который основан на принципе равенства и взаимности, хотя ежедневно приносят клятвы, что они тоже за „равенство“, а такого договора, в котором СССР выступал бы в роли батрака, несущего на своих плечах всю тяжесть обязательств. …Мне кажется, что англичане и французы хотят не настоящего договора, приемлемого для СССР, а только лишь разговорово договоре, для того чтобы, спекулируя на мнимой неуступчивости СССР перед общественным мнением своих стран, облегчить себе путь к сделке с агрессорами».
      Публикация названной статьи была мужественным шагом, продиктованным высоким чувством ответственности Страны Советов за судьбы мира, неизменной верностью нашей партии и государства принципу пролетарского интернационализма. Здесь все названо своими именами – и провокаторы войны, стремившиеся заключить сделку с агрессорами, и агрессоры. Раскрывая перед народами заговор международной реакции против мира, Советский Союз принимал на себя огонь как тех, так и других.
      Характер и масштаб предпринятой им акции лишний раз подтверждают полную несостоятельность появившихся в буржуазной прессе в период «холодной войны» измышлений о том, что СССР якобы планировал в тот период заключение договора с Германией. Она явно шла бы в разрез с подобными планами, если бы те в действительности существовали.
      В международной жизни в экстремальных ситуациях нередко возникают контрасты, особенно четко и ясно прорисовывающие позиции участников событий. В тот самый день, 29 июня, когда в «Правде» была опубликована статья А.А. Жданова, лорд Галифакс выступил на обеде, организованном Королевским институтом международных отношений в Чэтэм хаузе. Речь была тщательно подготовлена – британские «умиротворители» придавали ей большое значение. Продолжая безуспешные попытки убедить гитлеровцев в намерении Великобритании противодействовать агрессии, министр иностранных дел рельефно выделил «позитивный» аспект проводившегося курса – стремление к договоренности с тоталитарными государствами. Видный английский историк Р. Паркинсон в своей работе, посвященной рассматриваемому периоду, отмечает, что Чемберлен и его кабинет слишком были «запятнаны» умиротворением, чтобы предупреждения Галифакса были восприняты в Берлине всерьез.
      «Для русских эта речь означала, что Англия может все же заключить соглашение с Германией; для фюрера… что Англия, возможно, не будет противодействовать ему силой».
      Английский исследователь «смягчает» формулировки. Вот как разъяснил смысл выступления ближайший советчик Чемберлена, которого иные называли в ту пору подлинным министром иностранных дел Англии, Гораций Вильсон своему немецкому собеседнику Вольтату в доверительной беседе 18 июля 1939 г.: «Галифакс старался выразить готовность к сотрудничеству и к политике мирного изменения нынешнего положения постольку, поскольку Германия желает таких изменений, и если в ходе переговоров с Англией можно достичь какого-то единства мнения в этом вопросе».

«Китобойный промысел» Форин оффиса

      Рыбная ловля, как известно, древний промысел. Не счесть любителей этого занятия. Фольклор многих народов свидетельствует, что ему с увлечением посвящали свой досуг и бедняки и короли. Если говорить о времени более близком нам, то можно назвать бывшего короля Италии Виктора-Эммануила III, подолгу просиживавшего в молчании с удочкой в руках. У него даже был специальный офицер, который постоянно находился рядом и часами тоже безмолвствовал. Когда же рыба склевывала червя, он нацеплял нового, плевал на него, и король опять забрасывал удочку. Благодать!..
      Другое дело, когда рыбку ловят в мутной воде. Увлечение подобным спортом никогда не может принести лавров, а порой приводит к неприятностям. Даже крупным. В этом мог убедиться Форин оффис, проявивший подобную склонность. В середине июля 1939 г. в Западной Европе по этой причине вдруг вспыхнул громкий дипломатический скандал.
      Внешне события выглядели так. 17 июля в Лондоне открылась международная конференция по китобойному промыслу. Кроме Англии в ней участвовали Германия, Норвегия, Соединенные Штаты и Япония. Германию представлял упоминавшийся выше Вольтат. Возможно, он еще помнил по картинкам в школьных учебниках, как выглядит кит, но причины назначения его руководителем делегации, безусловно, были иные. Крупный финансист, экономический советник Геринга по «четырехлетнему плану», Вольтат обладал прекрасными связями в деловых кругах Лондона, восходившими еще к 1933 г. По свидетельству самого Вольтата, он имел постоянный свободный доступ к Г. Вильсону, с которым поддерживал ряд лет «почти дружеские отношения». Сравнительно недавно стала известна другая любопытная деталь – эмиссар Геринга, оказывается, длительное время осуществлял секретные контакты с Ванситтартом, помимо своего дипломатического поста занимавшим видное место в иерархии руководства английскими специальными службами. К сожалению, относящиеся к данному вопросу архивные фонды Форин оффиса, ознакомление с которыми представило бы несомненный интерес как для англичан, так и для широкой международной общественности, станут доступны после 2015 года. Как будет видно из последующего, для подобной застенчивости есть достаточные основания.
      Через норвежского представителя профессора Бергерсена английский министр внешней торговли, предприимчивый сын крупного магната, нажившего состояние на производстве мыла, Р. Хадсон организовал встречу тет-а-тет с германским делегатом. 22 июля разорвалась бомба: английские газеты оппозиционного направления под крупными заголовками сообщили, что «один из членов кабинета» предпринял новую попытку «умиротворения», предложив фашистскому рейху грандиозный заем, по некоторым данным, до миллиарда фунтов!
      Сенсационная новость мгновенно облетела западный мир. Посыпались запросы и возмущенные высказывания. Пытаясь как-то замять дело, Хадсон встретился с корреспондентом «Дэйли экспресс». 24 июля газета опубликовала его интервью под заголовком: «Это я подготавливал предоставление мирного займа в переговорах с Вольтатом».
      По мнению некоторых буржуазных исследователей, утечка информации произошла случайно, в результате телефонного разговора Хадсона, услышанного (или подслушанного?) испанским послом в Лондоне. Тот доверительно сообщил новость французскому посольству. Опасаясь, что английский союзник в сделке с Гитлером, не задумываясь, может продать интересы Франции, Кэ д’Орсэ подбросило добытые сведения английским газетам.
      Дипломатия стран фашистского блока не упустила случая поставить кабинет Чемберлена в глупейшее положение, «с негодованием отвергнув» английские предложения. Подробно комментируя информацию, в которой предоставление займа Германии связывалось с ее «разоружением» под международным контролем, нацистская пресса оценила предложения Хадсона как «фантастические», свидетельствующие о том, что британское правительство «потеряло чувство реальности». Вместе с тем было высказано возмущение «бесстыдной и нахальной» формой «проекта», как если бы Англия диктовала условия «побежденному врагу».
      Не поскупилась на риторику и итальянская «Трибуна», назвав английский демарш «предложением Шейлока», и заявила, что «нож Шейлока» никогда не сможет поразить сердце держав «оси», ибо для этого есть только один путь – борьба!»
      Как остроумно заметил по поводу разыгравшегося скандала уже упоминавшийся исследователь Эстер, «угрожающее молчание», а именно так пыталось толковать свою позицию в отношении Германии британское правительство, «неожиданно превратилось в оглушительный рев».
      Шумиха, вызванная разоблачением Хадсона, сыграла, однако, роль дымовой завесы, скрывшей от внимания общественности подлинное содержание проходивших тогда секретных переговоров. Мало можно узнать о них и из опубликованных в Англии дипломатических документов. Выйти истории на верную дорогу в этом вопросе помогло одно обстоятельство, которое организаторы закулисных сделок не учли. Спасая народы Европы от коричневой чумы, Советская Армия вступила на территорию фашистского рейха, В Гредицберге, в поместье Герберта фон Дирксена, германского посла в Лондоне в 1938—1939 гг., был обнаружен архив. В большинстве это были фамильные документы и деловые бумаги помещика-землевладельца, скрупулезно подсчитывавшего расходы и доходы. Но часть архива представляла необычайный интерес. Дело в том, что Дирксен имел небольшую слабость – был весьма высокого мнения о собственной персоне. Стремление поведать потомкам о своих деяниях побудило его нарушить строго соблюдаемый порядок – не держать дома служебных бумаг. Он заботливо подобрал машинописные копии отправлявшихся им телеграмм и донесений, копии расшифрованных телеграмм германского МИД, информационные материалы, поступавшие от чиновников или сотрудников возглавляемого им посольства, личные письма дипломатов. Нельзя не признать, что расчет Дирксена в данном случае был верен: подборка в прошлом совершенно секретных документов стала весьма колоритным украшением его деятельности на посту посла в британской столице .
      Ознакомление с архивом Дирксена позволяет установить, что сенсационное признание Хадсона, наделавшее столько шума, в действительности было тонко рассчитанным ходом. Его цель – скрыть подлинные масштабы и характер тайных переговоров, в которых с английской стороны участвовали Г. Вильсон, Хадсон и ряд других лиц.
      Документы говорят о том, что у Чемберлена и его единомышленников к описываемому моменту сдали нервы. Не дождавшись «обнадеживающего знака» со стороны Гитлера, сами выступили с предложением о заключении соглашения. При этом они больше всего опасались собственного народа: «Для сторонников этих планов, – писал Дирксен в Берлин 24 июля 1939 г., – наиболее головоломным является вопрос, как приступить к осуществлению этих переговоров». Общественное мнение настолько возбуждено, что опубликование сообщения о подобных планах ведения переговоров с Германией было бы немедленно взято под смертоносный огонь. «Лица, занятые выработкой программы переговоров, понимают поэтому, что подготовительные шаги должны быть сделаны самым секретным образом».
      Переговоры начались «по английской инициативе», подчеркивает Дирксен. Воспользовавшись прибытием Вольтата на китобойную конференцию, Гораций Вильсон, правая рука Чемберлена, уже не ограничился намеками или дипломатическим зондажом. «Сэр Гораций, – писал Дирксен, – подготовил документ, в котором была изложена детально разработанная широкая программа; сэр Гораций Вильсон дал совершенно ясно понять, что Чемберлен одобряет эту программу; Вильсон предложил Вольтату немедленно переговорить с Чемберленом для того, чтобы Вольтат получил от него подтверждение сказанного Вильсоном».
      Из приведенного следует, что эти тайные переговоры проходили не в каком-либо укромном закоулке, а на Даунинг-стрит, 10, в резиденции британского премьера, где рядом с кабинетом шефа находился и рабочий кабинет Вильсона. Стало быть, в описываемые минуты Чемберлен сидел совсем рядом, напряженно ожидая, не появится ли Вольтат. Но тот уклонился от встречи.
      Суть английской программы крупными мазками изобразил Вольтату Р. Хадсон. Без обиняков он заявил, что «в мире существуют еще три большие области, в которых Германия и Англия могли бы найти широкие возможности приложения своих сил, а именно: Британская империя, Китай и Россия. Англия собственными силами не может в достаточной мере обслужить свою империю, и было бы возможно и в этой сфере более широкое привлечение Германии. Точно так же Япония не может удовлетворить весь Китай в экономическом отношении; в России–  положение вещей аналогично».(Курсив мой. – Авт.)
      Как понять, что положение в России «аналогично»? Документ дает один ответ – Россия предлагалась Германии в качестве сферы «приложения сил».
      Программа этим не ограничивалась. Ее можно назвать верхом цинизма и вероломства в истории английской дипломатии (а это немало!): за сделку правительство Чемберлена выражало готовность предать союзников, отказаться от всех своих обязательств; ликвидация политики «окружения» рассматривалась английской стороной «как само собой разумеющееся следствие соглашения с Германией». Это означало бы прекращение переговоров с СССР, аннулирование фальшивых гарантий, предоставленных Польше и Румынии. Вот, стало быть, почему в лондонский проект договора с СССР был внедрен «лигонационный зонтик», вот почему английское правительство, официально объявив о заключении договора с Польшей, все лето оттягивало его ратификацию!
      – А согласно ли британское правительство с тем, чтобы кроме названных германской стороной были поставлены на повестку дня еще и другие вопросы? – спросил Вольтат.
      – Фюреру нужно лишь взять лист чистой бумаги, – ответил Вильсон, – и перечислить эти вопросы. Английское правительство было бы готово их обсудить.
      В заключение беседы Вольтат пообещал по возвращении в Германию выяснить, считает ли Гитлер момент подходящим, чтобы приступить к такому обсуждению.
      «Сэр Гораций Вильсон с большим оживлением ответил, что если это удастся, то будет сделан важнейший шаг по пути преодоления трудностей».
      «…Достижение соглашения с Германией, – заключал свое донесение Дирксен, – является для Англии все еще самой важной и желанной целью».
      Как умудрялась английская дипломатия увязывать переговоры в Москве с подобным курсом?
      После долгих споров согласившись на гарантии странам Прибалтики, западные державы отметили, что это обязательство не распространяется на случай «косвенной» агрессии. Их позиция явно шла вразрез с логикой. Именно путем «косвенной» агрессии гитлеровцы захватили в марте 1938 г. Австрию и в марте 1939 г. – оставшуюся после Мюнхена часть Чехословакии. Кстати, «гарантии», предоставленные Англией и Францией Польше, учитывая этот опыт, предусматривали возможность как прямой, так и косвенной агрессии. Когда же вопрос встал о прибалтийских странах, где «косвенная» агрессия была наиболее вероятной, Лондон и Париж воспротивились.
      Пока Вильсон и Хадсон вели в Лондоне закулисные переговоры с Вольтатом, Стрэнг в подробном донесении сообщил Форин оффису о положении дел в Москве. Отмечая, что переговоры проходят трудно, он пишет: из этого не следует делать вывод, будто «русские сами не заинтересованы в достижении соглашения и они спокойно отнеслись бы к разрыву переговоров. Наоборот, они вообще вряд ли вступили бы в эти переговоры, если бы не считали, что пакт трех держав для них выгоден… они, как и мы, вынуждены к этому силой обстоятельств…».
      Далее Стрэнг делает весьма важное замечание. Недоверие и подозрение советской стороны в результате переговоров, по его мнению, не уменьшились, как не увеличилось уважение к западным державам. «Тот факт, что мы воздвигаем одну трудность за другой по вопросам, которые кажутся им несущественными, создал впечатление, что мы к соглашению серьезно не стремимся». Писать более прямо о том, что диктуемая из Лондона тактика терпит полный провал, английский дипломат не мог.
      Как оценивал Стрэнг дальнейшие перспективы переговоров? Снова весьма показательное высказывание. «На том этапе, которого сейчас достигли переговоры, по-моему, перед нами несколько альтернатив, – писал он. – Мы можем принять советскую точку зрения в отношении неразрывности политического и военного соглашения и разорвать переговоры в связи с вопросом об определении косвенной агрессии. Или мы можем принять советское определение косвенной агрессии и разорвать на ст. 6 (вопрос об одновременности вступления в силу политической и военной частей договора. – Авт.).Мы можем не принять ни того, ни другого и разорвать в связи с обоими вопросами. Или (а положение, видимо, таково) мы не можем пойти на разрыв ни по одному из этих предлогов, тогда мы можем вернуться к идее соглашения, ограниченного случаем агрессии против одной из подписавших сторон; или мы можем принять советский проект ст. 6, начать сразу военные переговоры и продолжать тем временем усилия договориться (то есть тянуть переговоры. – Авт.)по вопросу об определении косвенной агрессии. Я склонен думать, что последний вариант был бы для нас лучшим курсом». Какое богатство вариантов, Стрэнг буквально жонглирует ими. Но, присмотревшись, обнаруживаешь, что среди них нет главного: заключения договора!
      Как представляет себе Стрэнг проведение курса, который он предлагает? Хотя читатель уже утомлен цитированием документа, приводимый ниже абзац исключительно важен для правильного понимания последующих событий. «Переговоры о военной части соглашения будут очень трудным делом, – продолжает Стрэнг, – и военные переговоры, по-видимому, не будут доведены до конца до тех пор, пока не будет найдена возможность достигнуть договоренности между СССР и Польшей о том, что Советский Союз получит право прохода (войск) хотя бы через часть польской территории в случае войны, в которой Польша окажется вовлеченной на нашей стороне (интересное уточнение! Стрэнг не исключал, таким образом, возможности вовлечения Польши в войну на стороне фашистской Германии, то есть против Советского Союза!). Подобный результат не сможет быть легко достигнут, и мы можем оказаться на протяжении месяцев в состоянии переговоров с Москвой без достижения какого-либо конкретного соглашения».
      Подобное положение, по мнению Стрэнга, будет лучше, чем разрыв переговоров. Разрыв «побудил бы Германию действовать. Он может заставить Советский Союз занять позицию изоляции или найти компромиссное решение с Германией…»
      Сказано достаточно откровенно и ясно.
      25 июля западные державы приняли советское предложение приступить к военным переговорам. Военные миссии выехали из Лондона лишь 5 августа.
      Английское правительство не торопилось. Оно ожидало ответ из Берлина.
      Создание единого антисоветского фронта империалистических держав означало бы смертельную опасность для нашей Родины.

АВГУСТ – КУЛЬМИНАЦИЯ КРИЗИСА

Гитлер: «Все, что я делаю, направлено против России»

      Сделав вираж над морем, «Кондор», личная машина «фюрера», набрал высоту и лег курсом на юго-запад. Карл Буркхарт, верховный комиссар Лиги наций в Данциге, окинул взглядом раскинувшуюся внизу панораму – острые шпили соборов, мост через Вислу, грузовые суда у причалов. Древний польский город Гданьск, по-немецки Данциг, укутанный утренней дымкой, с высоты казался мирным и спокойным, занятым будничными делами. Лучше, чем кто-либо другой, Буркхарт знал, что в действительности было не так.
      Несколько дней назад там произошел инцидент, сразу поставивший Европу на порог войны. Дело в том, что летом 1939 г. Данциг превратился в самый болезненный «невралгический» пункт во взаимоотношениях между Германией и Польшей. Используя тот факт, что большинство населения было немецким, гитлеровцы захватили сенат и фактически стали хозяевами в «вольном городе». На зданиях развевались нацистские флаги со свастикой, отряды эсэсовцев в черной форме патрулировали улицы. Днем и ночью на грузовиках без опознавательных знаков, а также морем, под видом мирных грузов, в город завозилось оружие.
      4 августа по указке из Берлина городские власти попытались отстранить от работы польских чиновников на нескольких таможенных постах на границе между территорией «вольного города» и Восточной Пруссией. Варшава ответила резкой нотой, адресованной председателю сената Грейзеру. Сославшись на предоставленное ему право таможенного контроля (Данциг находился в таможенной унии с Польшей), польское правительство заявило, что поручило своим сотрудникам продолжать исполнять обязанности «в форме и при оружии». В ноте выдвигалось требование, чтобы к 6 часам следующего дня сенат сообщил об отмене данных им указаний об отстранении польских таможенных представителей.
      Сенат разыграл «справедливое негодование», будто совершенно непричастен к инциденту! Варшава, утверждали гитлеровцы, предъявив «ультиматум», умышленно ведет дело к обострению обстановки. Правительство Данцига заявило «самый решительный протест». В войну нот включилась германская дипломатия. Вайцзекер пригласил к себе поверенного в делах Польши в Берлине С. Любомирского и выразил «крайнее удивление» в связи с действиями его правительства. Угрозы и ультиматумы Данцигу, предупредил он, могут лишь ухудшить германо-польские отношения, и ответственность за это полностью ляжет на Варшаву. Резко усилилась антипольская кампания в нацистской печати: газеты предупреждали: близится час, когда в словах Берлина будет «отчетливо слышен звон железа».
      Главарь данцигских фашистов Форстер, только что вернувшийся из Германии после встречи с Гитлером, вечером 10 августа на сборище своих сообщников произнес речь, полную угроз в адрес Польши. Следующее «собрание», заявил он, состоится уже после присоединения Данцига к рейху.
      В тот же вечер на квартире Буркхарта раздался телефонный звонок.
      – Фюрер хочет вас видеть завтра в 4 часа дня у себя в Оберзальцберге, – сообщил Форстер.
      – Это невозможно! Как я могу прибыть к этому сроку?
      – Все предусмотрено. Фюрер предоставляет вам свой личный самолет… Сегодня с полуночи аэродром будет оцеплен. О вашем отъезде никто не узнает…
      Форстер, сопровождавший Буркхарта, пустился в воспоминания о борьбе против коммунистов еще до захвата власти нацистами в Германии. Он с увлечением расписывал «пивные драки», в которых принимал самое активное участие. В одной из потасовок ему удалось поймать на лету табуретку, брошенную в «фюрера», и швырнуть ее обратно…
      Пилот сообщил, что самолет пролетает над Прагой.
      – Вот так будет с каждым, кто посмеет противиться воле фюрера! – заявил Форстер. Тема, как видно, была выбрана не случайно.
      Буркхарт молчал, преисполненный сознания огромного значения выпавшей на его долю миссии. В течение ночи он успел сообщить в Лондон и Париж о приглашении Гитлера. Галифакс и Бонне возлагали большие надежды на эту встречу. Английский министр просил «обстоятельно» переговорить с «фюрером». Буркхарт прекрасно понимал, о чем шла речь. Для него не было секретом, что англо-французские «умиротворители», пристально наблюдая за развитием германо-польского кризиса, планировали организацию нового Мюнхена за счет Польши. Не означает ли приглашение комиссара Лиги наций в Оберзальцберг, что наступил момент для осуществления этого замысла? Буркхарт оказался, как он полагал, в самом центре надвигавшегося на Европу циклона…
      Высоко над виллой «Бергхоф», на обрывистой скале, незадолго до войны был сооружен «чайный домик». Его назвали «Адлерхорст» – «Орлиное гнездо». Чтобы попасть туда, надо подняться на лифте по вертикальной шахте, вырубленной в скале, на высоту более 100 метров. Там находилось приземистое сооружение, представлявшее собой застекленную залу, которая была окружена колоннадой. Чтобы ничто не нарушало очарования чаепитий, откосы подъездов и все подступы были усеяны пулеметными гнездами. Сюда и доставили Буркхарта. Готовясь к встрече, Гитлер заранее взвинтил себя до состояния бешенства.
      – Польша прибегает к угрозам в отношении Данцига! Газеты пишут, что это именно тот язык, которым надо со мной разговаривать!.. Если вновь возникнет хоть малейший инцидент, я ударю, как молния! – Гитлер дошел до визга. – Вы меня понимаете?
      – Очень хорошо, господин канцлер. Но это будет означать всеобщую войну!
      – Пусть так! Если мне суждено вести войну, то предпочитаю, чтобы это было сейчас, когда мне пятьдесят лет, а не когда будет шестьдесят! Что вы можете предпринять против меня? Ударить с воздуха? («Истерический смех», – отметил Буркхарт в записи беседы.)