Стеклянная невеста

Тетя Аня как раз выходила из кабинета. Почти столкнувшись с племянницей, она недовольно поинтересовалась, кто ей нужен. И в тот же момент узнала Свету. Брови ее невольно поползли на лоб, рот брезгливо и завистливо изогнулся. Несколько секунд она молча разглядывала племянницу, потом громогласно спросила:

— Ты чего это вырядилась? Повод есть или просто так? — Она не стала дожидаться ответа, сразу заторопилась: — Ты вот что, милочка, не исчезай сегодня. Мне с тобой надо серьезно поговорить. Заодно кто-нибудь из наших отвезет тебя домой, чтобы на такси с незнакомой шоферней не рисковать. А то ты вон уже какая вымахала… краля, — еще раз недовольно сощурилась Атаманша и быстро ушла.

Клуб «Русалка» не относился к числу высокоприбыльных предприятий. Не пользовался он хорошей репутацией и в органах милиции. Приходилось много платить разного рода проверяющим: начиная от представителя пожарного надзора и заканчивая оперуполномоченными, совершавшими в клуб регулярные рейды. И это при том, что всех приходилось обслуживать бесплатно. С учетом же того, что рейды эти в основном планировались и проводились в ночное время, то есть в самый разгар работы, говорить о больших доходах не приходилось. «Где достать деньги?» — этот вопрос был вечной головной болью Атаманши, и этим же объяснялись постоянные припадки гнева хозяйки, быстро, впрочем, проходившие.

Но Света сегодня была вне чужих забот. Это началось с того момента, как она переоделась в это платье, чудным образом изменившее мир вокруг нее.

Выслушав и кивнув тете, она открыла дверь ее кабинета и вошла внутрь. На большом письменном столе Атаманши среди нескольких пустых и початых бутылок стояли тарелки с закусками, большей частью съеденными. Играла музыка, а в углу беззвучно отрывал в телевизоре рот диктор. Находящиеся в комнате люди сидели за столом на пододвинутых стульях или прохаживались по комнате. Все были ей знакомы. Элегантный Граф, продолжая что-то доказывать Косте Свиридову — одному из братьев-вышибал, повернул к ней спокойное, улыбающееся, но немного удивленное лицо. Один из сидевших за столом — Артем Матвеевич, которого все называли Вараном, уткнув подбородок в подставленную ладонь, молча смотрел на диктора в телевизоре. Были еще высокий молодой мужчина, всегда приходивший с Вараном, Семен Семенович, директор ресторана, был известный депутат, страстный игрок, каждый день приезжавший в клуб перекинуться в картишки, а также актер, играющий в русских сериалах, и еще один с бородкой, о котором Свете говорили, что он работает помощником руководителя администрации президента или помощником помощника руководителя администрации президента, — она точно не помнила.

Свету не сразу узнали.

— Что за луч света к нам пожаловал в наше темное мужское царство? — громко, хорошо поставленным голосом вопросил актер.

Все взгляды повернулись к ней, и Света немножко испугалась.

— Ишь ты, какая цаца! — отметил Варан.

— Девушка, не хотите ли разделить с нами компанию? — вкрадчиво проговорил помощник помощника, до сих пор никогда не замечавший Свету.

Граф наконец-то узнал Свету и подошел к ней, чтобы подвести к столу. Он продолжал улыбаться своей обычной твердой улыбкой, но изумления не пытался скрыть.

— Вот уж не предполагал, — сказал он ей на ухо.

Свету усадили за стол. Помощник и депутат наперебой целовали ей руки, совсем обслюнявив пальцы, пока Граф, со своей неизменной улыбкой, не сообщил им:

— Господа! К вашему сведению, нашей красавице едва стукнуло шестнадцать.

Света покраснела, но старцев это известие не смутило, и они еще некоторое время приставали. Свете налили в бокал шампанского, всем остальным — коньяк. Помощник помощника сказал, глядя на Свету с завистью и сожалением:

— Выпьем за самых красивых в мире женщин, за русских женщин!

Все с громкими возгласами одобрения выпили.

— Я везде побывал, — говорил помощник помощника и кивал на депутата. — Вот, Петр Антонович может подтвердить, он тоже поездил, везде полно кошек самых разных мастей, но красавиц, как у нас, — нигде нет. А их конкурсы красоты — это вообще профанация: ни рыла, ни тыла!

— Ну не скажите…

Света не слушала, что говорили вокруг нее. Все кружилось — и в голове, и в теле, она ощущала себя совсем в другом мире. В мире, где все возможно, где нет ничего предосудительного. Кровь прилила к лицу, плечам, грудь взволнованно поднимала жемчужную нитку. Актер над ухом бархатно бубнил, щекоча дыханием кожу:

— Все тлен! Россия сошла с ума, все смотрят дикие сериалы по телевизору, не замечая, что то же самое история ставит за окнами. Все повторяется — революции, смены правительств, крушения империй, только когда-то это были трагедии, а сейчас — абсурд. Всюду театр абсурда, только за окнами декорации изгажены, а по телевизору они еще чистенькие, лубочные. Все настоящее в нас самих, надо только не упустить время… Когда все позади, больше всего сожалеешь об упущенном, а не о свершенном… Нужно забыть опасения и кинуться в омут настоящей жизни, надо презирать сериалы истории на экране и вокруг нас… Надо разорвать оковы рабства, в которые нас загнали коммуняки и чистоплюи… Разом порвать в себе оковы невинности и рабской морали, вырвать из глубин обман…

— Я вот тебе, Сашка, ноги оторву, если будешь ребенка развращать, — сказал усмехаясь Граф. — Давай лучше выпьем и пойдем вниз. Там как раз полно твоих поклонниц.

Света ощущала не смысл слов вокруг, а лишь мужское внимание. Но яд чужих желаний уже вошел в ее кровь. Она еще выпила бокал шампанского, мысли пузырьками вскипели в голове, и казалось странным, что эти мужчины вокруг, сейчас так тяжело приглядывающиеся к ней, еще вчера казались существами другого, заплесневелого мира. Все сейчас ее волновало. Ей казалось, что возникшая внезапно и ниоткуда сила в ней способна противостоять тем раскаленным, надвигающимся, жгучим и душным желаниям. Женщина в ней, казалось ей, была способна укротить этих мужчин, превратить в ручных кроликов… лепить из них все, что она захочет… Света внезапно совершенно опьянела, но опьянела не от вина, а от всего, всего вокруг!..

Она была в этот момент так хороша, что Граф, уже без улыбки, заторопился.

— Ладно, ладно, все пошли вниз. Светка, ты тоже пойдешь с нами — попляшешь в зале, встряхнешься. А потом домой отвезем.

— Экий ты, Граф, сатрап! — все с тем же сожалением в голосе сказал помощник помощника, покорно поднимаясь из-за стола вместе со всеми. — Ну пойдем, пойдем вниз, раз тебе так хочется. А потом банчок сообразим, а то день будет потерян, — со вздохом закончил он.

В зале было дымно, душно и весело. На Свету оглядывались, она ловила пристальные взгляды. Граф усадил ее за свободный столик и каким-то круговым жестом дал понять официанту, чтобы он поторопился. Сам куда-то исчез. Немедленно кто-то подошел и предложил потанцевать. Света поднялась, не глядя, протянула руку, поплыла в медленном танце, ощущая рядом крепкую смесь запахов табака, вина, мужчины.

«Где же Матвей?» — подумала вдруг с обидой. И впрямь, для кого же она наряжалась, как не для него?

А музыка все звучала, и Света танцевала новые и новые танцы. Свет люстр становился все ярче, она пила шампанское, курила сигареты (кто-то спешно подносил трепещущий язычок пламени) и танцевала, танцевала… Кружились вокруг лица, Света пыталась вглядеться в них, надеясь узнать лицо Матвея, но все оказывались незнакомые, чужие, ненужные…

Между тем шум вокруг усиливался, в зале становилось все светлее, все наряднее. Света думала, что в этом виновато вино. Кто-то горячо и страстно говорил рядом о любви, а Света все искала вокруг знакомые светлые волосы с непокорным чубом волос и голубые, сразу околдовавшие ее глаза… Ее опять позвали танцевать, она поднялась, дошла до площадки, а там ее мягко, но властно развернули, и сильные руки прижали ее всю к твердому, гибкому телу. Только тогда Света — не глазами, но ощущениями тела — узнала вчерашнего чернявого Васю, и в ней сразу, с новой силой, проснулось горячее желание еще полнее ощутить его всего. Не этого, а Матвея… Именно Матвея она представляла себе таким гибким, горячим, страстным!.. Теперь ее желание стало явным, точным.

Она вдруг почувствовала во рту сигарету, вдохнула сладковатый дым марихуаны, и все поплыло, поплыло перед глазами… Сдавленный, напряженный голос прошептал ей в ухо:

— Ну вот, крошка, я же обещал, что мы встретимся сегодня. Может, не будем терять времени? Здесь есть один номерок, там мы сможем поближе познакомиться…

Он потянул ее за собой, и Света покорно шагнула за ним. Вдруг они оказались одни в комнате. Настольная лампа едва-едва освещала тлеющим красноватым светом широкую кровать — все остальное тонуло в сгущенном мраке, откуда кривлялись, как с порноэкранов, утомленные страстью лица — подмигивали, дышали, кивали на раскрытую постель… Ах, все равно! Ничего уже не было страшно, она желала лишь одного — поскорее остудить сжигающее ее желание… Темный силуэт протягивал ей бокал. Она взяла, залпом выпила вино, еще раз затянулась сладкой наркотической отравой и увлекаемая сильной рукой упала на кровать…

Внезапно полумрак вокруг озарился, в открывшийся проем двери хлынул свет из коридора, и в комнату кто-то вошел. Света вдруг поняла, что все происходит наяву, что этот вчерашний Вася уже навалился на нее, вдавил всей тяжестью, задрал подол платья и уже в нетерпении рвет, срывает с нее трусики. Все стало реальным, обнаженным; все в ней сжалось, омерзительно пахнуло перегаром… и эта возня на ней!..

— Пошел прочь! — сдавленно крикнула она.

Трезвея с каждой секундой, она попыталась оттолкнуть, спихнуть с себя раздавившее ее тело, но чувствовала, что не может справиться, что это конец.

И тогда она в отчаянии закричала, зовя на помощь того, кто только и мог ей сейчас помочь.

— Матвей! — крикнула она. — Матвей!..

Глава 30

РАБОТА

Деревня Большие Овражки была расположена недалеко от городка Икши, километрах в пятидесяти от Москвы. Здесь было домов тридцать, расположенных по одной улице, никогда не знавшей асфальта. На улицу выглядывали ветхие заборы, за ними буйно рос крыжовник и черная смородина.

Сами дома были серые, некрашеные, а с людьми, жившими здесь, ежедневно происходили странные превращения: утром трудоспособное население становилось городским по виду и духу и дружно тянулось электричкой в Москву на службу; приезжая вечером домой, оно, население, мгновенно, словно по мановению волшебной палочки, обряжалось в такие же темные, как и дома, одежды, преимущественно телогрейки и сапоги, лениво доило, кололо или пилило, и тогда казалось, что время здесь не властно, а прогресс, делая петлю вокруг Больших Овражков и краем задевая Икшу, течет прямиком в Москву, а там — в Питер, в Европу, еще дальше…

На краю деревни стояла старая церковь, недавно покрашенная на пожертвования жившего здесь уже второй год Сергея Петровича Орлова, в некоторых кругах известного под кличкой Орел. Сам Орел, купив несколько лет назад недалеко от деревни старый хутор, быстро возвел двухэтажный кирпичный особняк, обнес его таким же нарядным красным кирпичным забором и зажил, наслаждаясь природой, чистым воздухом и отдаленностью от московского смога.

Рано утром, когда в соседней деревне Большие Овражки начинали кормить скотину, Орел выскакивал из железных ворот своего особняка и трусцой бежал к полосе ближайшего леса, за которым мирно дремал огромный совхозный пруд. За Орлом, делая спросонья передним колесом зигзаги, ехал рослый парень, рядом с которым, привязанный за руль длинным поводком, трусил огромный черный ротвейлер.

Орел по тропинке, виляющей среди деревьев и кочек, бежал прямо к пруду, где старательно, ровно тридцать минут, делал комплекс упражнений. Матвей по часам три дня подряд засекал — ровно через тридцать минут Орел раздевался догола и так, без трусов, с зычным криком наслаждения и решимости, бросался в темные воды пруда.

Вдоволь наплававшись, он с шумом вылезал, вытирался полотенцем, которое давал телохранителям, и тем же путем возвращался домой.

Матвей ждал всю эту группу на опушке леса, потом кратчайшим путем, заранее исследованным, проскальзывал между деревьев и продолжал наблюдение возле пруда. Орел был в свое время боксером-средневесом. Бросив спорт, он несколько обрюзг, но и помощнел.

Сведения о нем Матвей имел весьма приблизительные, только те, которые соизволил ему сообщить Граф. Он знал, что Орел через Спорткомитет контролирует большую часть поставок в Россию продуктов питания, естественно, спиртного, сигарет и прочего, что приносило миллионные барыши и было постоянным объектом зависти у конкурирующих сторон.

Некоторое время назад Орел, несколько свысока относившийся к легкоатлетам, решил отнять часть привилегий у Павла Кудоярова, двоюродного брата Атаманши. Это могло прямым образом повлиять на существование клуба «Русалка», выживавшего и благодаря постоянным финансовым подпиткам от Кудоярова. Смириться с этим было нельзя, поэтому Граф, обговорив все с Атаманшей и не поставив в известность щепетильного Кудоярова, предложил Матвею вспомнить прошлое. Тот согласился. Отказаться от предложения было невозможно и потому, что уже почти месяц Матвей регулярно получал зарплату, а за что, в глубине души не мог понять. Но главная причина, побудившая его согласиться, заключалась в том, что последнее время он ощущал, как навыки, приобретенные им на войне и которые он ценил еще и потому, что они делали его человеком, уважаемым другими мужчинами, эти навыки потихоньку теряются. Вернее, он сам начинал о них забывать. Требовалось подтверждение своему умению, то есть собственной ценности в этом мире, где мог достойно выжить лишь сильный человек.

Каждое утро Матвей летел на мотоцикле к Большим Овражкам, прятал машину в лесу, пробирался к опушке, откуда был виден хутор Орла, и ждал рассвета. Спать не хотелось. Его возбуждали и радовали забытые ощущения. Адреналин вновь кипел в крови, чувство опасности окрашивало все вокруг в более яркие, свежие цвета, а охотничий инстинкт делал время, проведенное в засаде, незаметным.

Наблюдая за Орлом и его физзарядкой, Матвей проигрывал варианты будущей операции. Скорее всего его вторичный приезд в этот лесок уже не остался незамеченным. Но вряд ли кто-то рассматривал его в бинокль, поэтому марка мотоцикла могла остаться неузнанной. А номера для этого случая он повесил чужие. Их ему достал Петруха, прежний товарищ по борделю, у которого явно было пристрастие к чужой мототехнике. Пусть потом ищут старый мотоцикл, давно уже где-то сгнивший.

В первый день Матвей пас Орла с утра и до вечера. После своей утренней зарядки тот пробыл дома еще час, потом из ворот выплыл черный «Мерседес» и понес Орла в Москву в Комитет по физкультуре и спорту. Большую часть дня Сергей Петрович Орлов провел на рабочем месте, пару раз выезжал, причем один раз в Белый дом, а другой раз — в гостиницу «Москва», где, как объяснил потом Граф, располагались офисы многих фирм. Но в обоих случаях отлучки занимали не больше полутора часов. Вечером «Мерседес» привез хозяина домой. Чуть позже к дому подкатили еще несколько иномарок, двор осветился еще более ярко, труба бани задымила, музыка огласила окрестности, и началось веселье.

Из леса в бинокль внутренности двора не просматривались. Только с церковного купола можно было бы углядеть подробности, но так рисковать не было смысла. Тем более что церковь худо-бедно функционировала, а главное, Матвей уже решил использовать вариант с утренней пробежкой.

Дожидаться конца веселья он не стал и отбыл в Москву. На следующий день Матвей вновь приехал сюда перед рассветом и, когда Орел прибежал к пруду, сверил по часам данные. Все совпадало с прошлым разом до минуты. Орлов выбегал из ворот своего особняка в шесть часов, полчаса занимался упражнениями у воды, затем купался и без пятнадцати семь бежал обратно.

На третий день Матвей приехал сюда еще затемно. Спрятал мотоцикл в кустах и пробрался к пруду. В этот раз он решил обойтись без винтовки. Не было необходимости рисковать, привозя ее сюда. Достаточно было и пистолета. Матвей заранее навинтил глушитель и стал ждать.

А утро было прекрасное. Солнце уже давно висело над деревьями, трава, кусты, листья вокруг были покрыты алмазными каплями. По всем приметам день обещал быть жарким. Пока длилось ожидание, Матвей приглядывался ко всему вокруг. Не мешало даже ожидание того, что должно было произойти через несколько минут. К лицу и рукам липли утренние комары, над прудом поднимался зыбкий солнечный туман, а в воде среди кувшинок проплывали отраженные облака.

В начале седьмого послышался короткий взлай собаки, а в четырнадцать минут седьмого шумно явилась вся троица. Орел немедленно стал махать руками и ногами, приседать и отжиматься. Матвей стоял за толстой березой метрах в пятнадцати от Орла. Он медлил из-за собаки. Он думал, что ротвейлер вот-вот бросится к нему, потому что учуял присутствие чужого. Но этого не происходило, пес безостановочно носился вдоль кромки воды, лишь время от времени поглядывая в его сторону.

Наконец Орел разделся. Жир, покрывающий тело бывшего спортсмена, не мог скрыть мощные мышцы, проступавшие толстыми узлами под кожей. Матвей, обостренно фиксируя все вокруг, выступил из-за березы и прицелился. Ротвейлер, забыв о постороннем человеке, игриво присел на передние лапы, готовясь вместе с хозяином броситься в воду. Матвей помедлил еще мгновение, а потом нажал спусковой крючок. Выстрела почти не было слышно — раздался щелчок, словно хрустнула сухая ветка под ногой. Орел поднял обе руки к голове, будто хотел поймать осколки взорвавшегося черепа, и рухнул ничком.

Ротвейлер пригнул голову к самой земле, взвизгнул совсем по-щенячьи, но тут же развернулся и как пружина бросился к Матвею.

Время сразу замедлило свой ход, растянулось, словно резина: движение собаки, летевшей к Матвею, движения телохранителя, плавно тянувшего руку к наплечной кобуре, — все происходило, словно в сиропе или прозрачной смоле — медленно, нехотя. Матвей выстрелил в ротвейлера, потом сразу в телохранителя. И еще раз в собаку, чтобы пресечь жалобный визг.

Подойдя к мужчинам, он убедился, что контрольные выстрелы не понадобятся: черепа обоих разметало у выходных отверстий пуль. Матвей чувствовал, как сильно бьется кровь в висках, хотелось выпить водки, как в подобных случаях на войне. Он подивился тому, как быстро возвращаются, казалось бы, уже совсем забытые навыки.

Пора было идти. Матвей отвернул глушитель и выбросил пистолет. Кажется, все. Уже уходя, оглянулся: вокруг головы Орла, лежащей в прозрачной воде, расплывалось розовое облачко, а дальше ясно просматривались камушки и верхушки водорослей, и все это как-то не мешало той бездонной глубине, в которую уходило отраженное небо с облаками.

Глава 31

МАТВЕЙ ВЛЮБЛЯЕТСЯ

Мотоцикл казался живым существом — могучим, сильным, старавшимся вырваться на свободу, и надо было прилагать усилия, чтобы оставаться с ним единым целым.

Матвей ехал в клуб. После утренней операции он сразу позвонил Графу, сообщил, что дело сделано. Потом заехал домой и хорошо выспался. Сейчас было уже начало третьего, самое время отчитаться подробнее перед Графом. Вспомнив о хорошо исполненном деле, Матвей невольно улыбнулся: он чувствовал, что утренняя эйфория еще частично держится в нем — сознание того, что он не утерял навыки, приобретенные в Чечне, его радовало.

День, задавшийся с утра, тоже продолжал радовать. Солнце пряталось в синеве неба, изредка наплывали невидимые из-за домов облака, ненадолго усиливался ветер, но вот опять ярко вспыхивали разноцветные солнечные двойники в полированных корпусах пролетающих мимо машин, и все вновь цвело, парило и искрилось солнечной пылью.

Проезжая мост через реку, он еще раз мысленно проверил, все ли он сделал в лесу, чтобы не оставить следов. Вроде все нормально: пистолет выбросил в пруд — пускай ищут, а найдут, отпечатков все равно не будет, он позаботился. Кроссовки, в которых ходил по лесу, швырнул по дороге в лесополосу километрах в пятнадцати от места операции — с собой заблаговременно взял сменную обувь. Но это уже делалось на всякий случай, это была скорее перестраховка.

Он подумал, что уже почти месяц прошел, как он работает на новом месте. Сначала Матвей допускал, что, может быть, поспешил, сразу уволившись с прежнего места работы. Лилька явно была огорчена, девчонки — тоже. Даже Сом советовал подумать. Но он все же рассчитался, хотя в клубе ему ничего конкретного не предложили. Граф, правда, отвалил пару сотен баксов, но не объяснил за что. Все было вначале зыбко, тревожно и непонятно. А главное, времени свободного было полно.

Но теперь опасения позади. За сегодняшнее дело он уже получил два куска зеленых, еще одну тысячу обещали выдать сегодня. Так что за три дня непыльных хлопот он заработал три тысячи долларов. Жить можно.

Он свернул с шоссе на дорогу, ведущую к заводу. В одном месте, где въезд должен был преграждать шлагбаум и охранник при нем, давно уже никто не дежурил. А шлагбаум для мотоцикла не был серьезным препятствием.

Проехав мимо, Матвей промчался через пыльный и всегда пустой двор завода. Гулко грохотали, отражаясь в бетонных и железных заводских корпусах, выхлопы мотора его мотоцикла. Как-то на досуге Матвей не поленился провести здесь разведку местности: полазил везде, познакомился с одним из сторожей, дядей Васей, и чуть не прирезал его немецкую овчарку, молча налетевшую в одном из коридоров заводоуправления. К счастью, обошлось порванной штаниной, и теперь Машка — так по-домашнему звали овчарку — встречает его энергичным вилянием хвоста.

К «Русалке» Матвей подрулил со двора. Свой мотоцикл, договорившись с начальством, он оставлял во внутреннем дворике. На этот случай ему выдали ключ от задних железных ворот. Открыв изрядно поржавевшую и давно уже не крашенную створку, он вкатил мотоцикл. Пыль, обломки камней, какие-то старые доски, хлам — за порядком здесь особенно не следили. Лишь бы фасад был более-менее приведен в порядок, на все остальное не хватало ни рук, ни — а это было главное — денег. Принятый в коллектив клуба, Матвей был уже в курсе здешних забот. Денег и впрямь не хватало, Атаманша жила надеждой на крупный заем, поэтому усиленно подкармливала всю эту депутатско-президентскую свору, как она в сердцах говорила. Те обещали уже который месяц, а пока все держалось лишь на единовременных пособиях со стороны двоюродного брата Атаманши, отца Светки.

Вспомнив о ней, Матвей невольно улыбнулся. Вспоминать Свету было приятно. Последнее время он часто о ней думал. Не то чтобы она поразила его воображение, совсем нет, скорее всего она служила обрамлением, символом нового мира, в который ему, Матвею, посчастливилось попасть.

После демобилизации из армии прошло немногим больше полугода, и Матвей еще не успел отойти от прежнего, до конца еще не осознал, что все то, на что были раньше, во время войны, направлены его силы — необходимость просто выжить, дожить до конца очередного дня, — теперь уже не являлось главной задачей. После той, прежней жизни, оставшейся по другую сторону бытия, эта новая жизнь все еще казалась ему слишком солнечной, слишком яркой, слишком расцвеченной лубочными красками и отношениями. Раньше подобное могло лишь сниться. Или же, как иной раз бывало в перерыве между атаками духов, он представлял себе, что, когда сейчас погибнет, непременно очутится в невероятно нежном мире, где если и существуют приключения, то лишь мысленные, а обитатели этого рая всегда доброжелательны и отзывчивы.

Так что Света порхала в его новом бытие скорее как символ, нежели живым существом. Но от этого его отношение к ней становилось еще более теплым.

Глава 32

НАЧАЛЬСТВО СОВЕЩАЕТСЯ

Матвей прошел по коридору в вестибюль клуба, где встретил Ивана Свиридова. Тот, глыбой застыв у выхода, смотрел в светлый проем двери и курил. Народ еще не подтягивался, было рано — самое сонное время, затишье перед ночной бурей. Поздоровались, Матвей закурил за компанию. Иван между делом сообщил, что скоро хочет в отпуск.

— Хочу махнуть на юга. Был вчера в яхтклубе у приятеля — какие яхты! Сразу потянуло к морю, к шашлыкам, к полированным девочкам… Тебя Граф просил зайти к Иванычу, в швейцарскую. Ты позвонить, что ли, должен, или тебе позвонят?.. Зайди, в общем.

У Петра Ивановича сидел Шурочка, пил чай с печеньями. Швейцар, завидев Матвея, торопливо закончил глоток, переждал, пока чай пройдет опасный внутренний поворот, и махнул рукой, присаживайся, мол.

— Тебе Граф просил передать, что с тобой хочет поговорить Сама. Сейчас там у нее совещание. Приехал братец, и они там втроем заперлись. Третий — Граф. Тебе приказано ждать здесь звонка, пока не вызовут. Пей с нами чай, — торопливо выпалил Петр Иванович, заодно остужая слишком большой и горячий глоток выпитого чая.

Матвей присел на свободный стул возле единственного пыльного окошка. Сквозь стекла была видна часть кирпичной стены внутреннего дворика, где Матвей только что оставил свой мотоцикл. Прогнувшись, он увидел его, тот стоял под маленьким зарешеченным окошком, покрытым толстым слоем многолетней пыли. Здесь, в швейцарской, было душновато, пахло мятой. Петр Иванович разливал в маленькие розетки мед.

— Петя! Давай я помогу, — вызвался Шурочка.

— Сиди, мне что, в тягость? — остановил его швейцар, Петр Иванович располнел, видимо, недавно. Толстые морщины его налились жиром. Когда-то жесткие черты лица распустились, подобрели, и он начинал походить на доброго деревенского дядюшку. Петр Иванович покосился на Матвея:

— А ты, парень, говорят, в Чечне хорошо себя показал.

— Кто говорит? — усмехнулся Матвей.

— Граф говорил.

— А-а, ему видней. Вообще-то пришлось, — сказал Матвей и взял кружку с чаем. — А вам в Афгане с духами тоже, говорят, пришлось?

— Да, досталось там… всем. Прошлась по нам война, — задумчиво подтвердил Петр Иванович.

— Что это вы о войне да о войне? Словно других тем нет? Разве мало у нас хорошего в жизни? — порывисто сказал Шурочка и, отведя назад рукой свои длинные шелковистые волосы, другой пододвинул розетку с медом к швейцару.

— Спасибо, Шурочка, — поблагодарил Петр Иванович и вновь обратился к Матвею. — Как ты, освоился у нас?

— Да вроде того.

— Ничего, все будет тип-топ, — сказал Петр Иванович. — Главное, жив-здоров.

— Это верно, — согласился Шурочка. — Ты вон какой красивый парень. Мне мои девочки все уши о тебе прожужжали. Спрашивают, почему ты их дичишься. Все просят, чтобы познакомил.

— А ты познакомь, — посоветовал Петр Иванович. — Может, счастье свое найдет.

— А что там от меня начальству требуется? — спросил Матвей.

— Кто их там разберет. Там у них семейное совещание: Атаманша, ее брат и Граф.

— А что брату надо? — поинтересовался Матвей. Он взял чайник и стал наливать себе новую чашку чая.

— Павлу Андреевичу? Да мало ли чего! Неприятности, наверное, какие-то. Час назад приехал какой-то расстроенный. Кто его знает? Может быть, неудача с финансами? Сейчас же время какое: можно вмиг миллионером стать, а можно и нищим. Как повезет. Так что они там сейчас совещаются с Графом.

— Граф говорил, что он может стать соучредителем, да? — спросил Матвей.

— Граф? Граф, конечно, конечно. На нем, между нами говоря, все здесь и держится. Поэтому Атаманша его и соучредителем сделала, — собрал морщины в улыбку Петр Иванович.

Раздался звонок телефона. Петр Иванович послушал, сказал: «да» и, вслепую кладя трубку, кивнул Матвею:

— Тебя требуют.

Глава 33

НОВОЕ ЗАДАНИЕ

Когда Матвей зашел в круглый зал с пальмами, из кабинета Атаманши вышел мужчина. Это был Павел Андреевич, двоюродный брат Атаманши и отец Светы. Проходя мимо Матвея, он окинул его внимательным взглядом, неожиданно поздоровался и прошел мимо.

В кабинете было сумрачно. Окна были открыты, но зашторены, и ветерок с трудом прорывался в комнату, колыша сборки белой материи. Когда Матвей зашел, Атаманша что-то тихо говорила Графу. Тот, склонив голову набок, внимательно слушал. На звук открываемой двери оба оглянулись.

— Входи, герой, — оживился Граф.

Он указал на стул, на котором недавно, видимо, сидел Павел Андреевич:

— Садись, ты сегодня именинник. Хорошо поработал. Правда, Аня?

— Ну, еще бы! Все бы так работали, можно было бы на заслуженный отдых отправляться, — насмешливо отозвалась Атаманша.

— Это тебе на заслуженный? — засмеялся Граф. — Да из нас ты самая юная и энергичная.

— Твоими устами да мед пить, — усмехнулась Атаманша, но видно было, что эти слова были ей приятны.

Граф, перегнувшись к тумбе стола, покопался в недрах и достал оттуда чистую рюмку.

— Выпьем за твою сегодняшнюю удачу, — сказал он, разливая коньяк.

— А также за то, чтобы земля была пухом… кому надо, — вновь усмехнулась Атаманша.

Она залпом выпила коньяк, оглядела стол, взяла один из шоколадных кусочков, лежавших на развернутой фольге, понюхала и отложила в сторону.

— Вот что, герой, — сказала она Матвею. — Как договаривались, получи оставшуюся часть… гонорара.

Она достала из сумочки конверт и протянула его Матвею.

— Здесь ровно кусок зелени, можешь не считать. Учти, это только начало. Будешь меня держаться, на хлеб с маслом всегда заработаешь. А то и на икру, — добавила она, заметив, что Граф что-то хочет вставить.

Она все же сунула в рот кусок шоколада, прожевала, а потом закурила. Держа сигарету на отлете между указательным и средним пальцами, унизанными золотыми кольцами с крупными цветными камнями, она сказала, выпуская дым между словами:

— Я своих людей не бросаю. Если будешь мне верой и правдой служить, озолочу в буквальном смысле.

От коньяка Атаманша раскраснелась. Рыхловатое от регулярных возлияний лицо ее распустилось и стало лицом стареющей сорокалетней женщины. Ей явно было приятно находиться в обществе молодых мужчин. И было заметно, что ей хотелось сделать или сказать им что-нибудь приятное.

— А знаешь, Граф, я ведь и правда сделала тебя соучредителем. Конечно, без права подписи, подписываю все бумаги я как генеральный директор, но десять процентов прибыли уже твои. Держись меня, и у тебя все будет, — сказала она и лихо забросила себе в рот еще один кусочек шоколада.