Стеклянная невеста

Матвей доехал до проходной. Железные ворота, через которые только что проехала машина «скорой помощи», едва начали закрываться, когда Матвей въехал следом. Охранник с лицом, обезображенным давним фурункулезом, остановил его. Матвей представился служащим охранного агентства, сказал, что хочет навестить раненного в ДТП сослуживца, и попросил присмотреть за мотоциклом. Чтобы подкрепить весомость просьбы, сунул в карман мужику смятую купюру. Охранник невольно вытащил деньги, поглядел. Оказалось, пятьдесят долларов. Сумма его удивила, но мужчина ничего не сказал, спрятал доллары и обещал присмотреть за мотоциклом. Видимо, на своем посту он насмотрелся многого и уже привык ни на что не реагировать. Особенно когда за это платили.

— Завози сюда, — указал охранник за домик при воротах. — Можешь идти искать своего приятеля, здесь твоего коня никто не возьмет. Значит, пойдешь прямо, а потом свернешь направо. Там спросишь.

Матвей пошел по центральной аллее. Дождь не перестал, только истончился; блестели от воды листья деревьев и кустарников, трава на газонах, свежеокрашенные лавочки, сейчас пустующие. Пробежал с тележкой совсем молодой парень в белом халате и шапочке, ловко обогнул бумажный мешок у бордюра и скрылся за высокими кустами у ближайшего корпуса. За ним проехал грузовик с большими бидонами — пустая, плохо закрепленная тара громко дребезжала в кузове. Наверное, привозили молоко или еще что-нибудь, необходимое в здешнем гигантском хозяйстве.

Прошли трое санитарок, несшие в руках стопки аккуратно сложенного белья. Одна из санитарок была чем-то похожа на Свету — или, вернее, имела в себе частицу того, что в самом полном объеме содержалось в той далекой Свете, а также и в той, что вчера вернулась к нему, чтобы вновь уйти, теперь уже, кажется, безвозвратно. Оглянувшись, он поймал заинтересованный взгляд этой девушки, в котором тоже мелькала знакомая, таинственная тень, тотчас исчезнувшая навсегда. И сразу же Матвей почувствовал такую душевную муку, что вынужден был сесть на мокрую скамейку, — не держали ноги, и сильно дрожали пальцы, когда он, пряча в кулаке от дождевой взвеси сигарету, подносил к ее кончику трепещущий огонек зажигалки.

Некоторое время он курил, стараясь ни о чем не думать. Все и так было уже решено, а мысли приносили только лишнюю боль. Через некоторое время он потушил сигарету о чугунную основу лавочки, поднялся и пошел дальше.

Свернув направо, как ему подсказал охранник, он остановил бредущего куда-то больного в полосатой пижаме и с перевязанной рукой. Больной молча указал ближайший корпус и побрел дальше.

В полутемном вестибюле Матвей увидел окошечко дежурной сестры, к которой он и обратился. Полная от сытой и сидячей работы старушка неторопливо водила пальцем по строчкам в амбарной книге, потом сказала номера палат. Предупредила, что в реанимационное отделение посетителей не пускают, а в одиннадцатую, где лежала больная Воронина — «Нет, Воронцова, — поправилась медсестра, заглянув в книгу, — в одиннадцатую можете пройти».

Матвей поблагодарил и отошел к небольшому окну, по которому снаружи извилисто стекали, свиваясь и расходясь, тонкие струйки дождя. Какое-то странное, не присущее ему, но уже не раз за утро посещавшее его оцепенение вновь охватило его. Словно загипнотизированный, смотрел он на струйки дождя, не мог от них оторваться, пока голос медсестры не заставил его вздрогнуть:

— Молодой человек! А вы кто больным будете?

— Сослуживец, — пояснил Матвей и прошел к лестнице.

Поднявшись на второй этаж, он прошел по длинному коридору, заглядывая в приоткрытые двери палат. В комнате с табличкой «Старшая сестра» никого не было. Матвей вошел внутрь, снял с вешалки один из белых халатов и накинул его на плечи. Когда вышел в коридор, проходившая мимо женщина в таком же белом халате не обратила на него внимания.

Дверь в одиннадцатую палату тоже была приоткрыта. Матвей заглянул внутрь. Комната была небольшая, здесь располагались шесть коек, на четырех лежали женщины. Матвей вошел и поздоровался со всеми. Катя была на койке у окна. Она повернула голову на звук мужского голоса, всмотрелась, узнала Матвея и испугалась. От страха у нее исказилось лицо, она подняла забинтованную руку к лицу и закусила ее прямо через марлю. Матвей прошел к ней, взял стул, стоявший у соседней, сейчас пустовавшей кровати, пододвинул и сел.

— Здравствуй, Катя, — сказал он. — Вот пришел навестить. Как ты себя чувствуешь?

Катя продолжала с ужасом смотреть на него и, кажется, не понимала, что он ей говорил. Матвей оглянулся на женщин за спиной. Они все смотрели на него. Когда Матвей повернулся, женщины отвернулись.

— А я тебе фруктов принес, — сказал Матвей Кате. — Потом можно будет еще что-нибудь занести. Ты скажешь, что хочешь, а мы — кто-нибудь из нас — привезем.

Он открыл замок сумки и вынул пакет с фруктами. Положил на тумбочку.

— Вот, поешь, — сказал Матвей и снова оглянулся. Женщины переглянулись и зашевелились на своих кроватях. Одна отвернулась к стенке, а две не спеша поднялись и направились к выходу.

— Я не… — вдруг дрожащим голосом сказала Катя, но Матвей ее перебил.

— Ну кто же может предполагать заранее, что попадет в аварию? Ты не волнуйся, зачем тебе волноваться. Я вот почему пришел, — сказал он и задумался.

Вновь на него накатило оцепенение: ему показалось в этот миг, что все — и его приход сюда, и испуг Кати, и тактичный уход двух женщин, — все не имеет ни малейшего смысла. Чтобы он сейчас ни сделал, это уже не может повлиять на ход действительно важных событий, которые в этот момент он даже для себя определить не мог, только чувствовал, что лишь краешком сознания соприкасается с ними.

Сзади скрипнула кровать под лежащей женщиной, и Матвей очнулся. Он посмотрел на Катю, на ее опухшее от ушибов, смазанное кое-где йодом лицо, только сейчас почувствовал сильный запах лекарств, кажется пропитавший все вокруг, и подумал, что задерживаться здесь не имеет смысла.

— Я хочу тебя только об одном спросить, — сказал он, — знал ли Варан об этом вашем… мероприятии? Только не лги мне, я все равно почувствую, если ты будешь мне врать.

Катя уже справилась с собой. Видя, как спокоен Матвей, она тоже успокоилась. Глаза у нее заблестели, на щеках появился румянец, может быть, и болезненный. Она презрительно скривила рот:

— Конечно, знал. Паша Варану все докладывал. Это с самого начала была наша идея. Правда, сначала я хотела просто попугать, но когда Граф… В общем, повезло этой стерве.

— Зачем?.. — спросил Матвей, и Катя, даже не дослушав вопроса, быстро, с ненавистью, сказала:

— Кто ее просил ухлестывать за Графом? — она принизила голос, услышав, как заворочалась соседка у двери и продолжала жарким шепотом: — Он меня любил, пока эта шлюха образованная не явилась. У нее и папа за границей, и образование, и деньги — чего ей еще надо было, твари?

— Я.хотел спросить, зачем это надо было Варану?

— Как зачем? Ты же Алтына и Мирона того. — Она вновь скосила взгляд в сторону двери и стала шептать еще тише: — Так он подумал, что теперь ты к нему будешь подбираться.

— Зачем? — не понял Матвей.

— Ну, не знаю. Варан, кажется, боится, что ты его за старое решил потревожить, раз Алтына и Мирона того, — она сделала движение головой, чтобы было более понятно, что совершил с обоими Матвей.

Матвей покачал головой:

— Это же Граф решил с ними разобраться. Они на него насели за какие-то давние дела. А Света здесь при чем?

— Варан считает, что Светка имеет отношение к Атаманше. Не знаю, почему он так решил, но он убежден, что это так. Может, она не просто так явилась сейчас, может, она явилась вынюхивать прежние секреты? А кроме того, Паша мне говорил, что Алтын и Мирон помогли Графа прикрыть, когда они убирали Атаманшу, ну, старую хозяйку клуба. Деньги взяли Алтын и Мирон, потом поделили с Вараном, а клуб отошел к Графу. Сейчас ты возник, к Светке клеишься, а тебя еще тогда обделили, вот Варан и решил, что ты начнешь требовать свою долю. Разве не так? Все так думали. А Светку я все равно замочу, тварюгу!

Матвей молчал, осмысливая все то, что так просто выболтала ему Катька. За последние два месяца он совершенно выпал из орбиты. После появления Светы ему уже все стало безразлично, а иначе бы он, конечно же, получил информацию раньше этой дуры Катьки. Да и сейчас все услышанное интересовало его только в той мере, в какой оно могло коснуться Светы.

Он вновь почувствовал гнев. Гнев его был направлен на все то, что могло угрожать ей, Свете, направлен на Варана, на его «шестерок», на эту Катьку, на Графа… Нет, не на Графа, тот ни в коей мере не желал зла Свете — Матвей это знал наверняка. И даже если Граф что-то заподозрит, ревность его скоро пройдет: Матвей знал своего прежнего командира достаточно хорошо. А вот все остальные!..

— Ладно, — сказал он, поднимаясь, — мне пора.

Он оглянулся; женщина у двери продолжала лежать, отвернувшись к стене. Вновь повернувшись к Катьке, он приподнял простыню, одновременно вытаскивая пистолет, и выстрелил ей в сердце. Глушитель был отобран специально: выстрел прозвучал едва слышно, словно треснула косточка от вишни под ногой. У Катьки только глаза расширились от ужаса, она дернулась всем телом, но не успела даже вскрикнуть. Матвей спрятал пистолет, повернул тело на бок, подтянул простыню до шеи и сказал специально для женщины у двери, которая, возможно, не спала.

— Ну, Катя, спи. Я попрошу, чтобы тебя не тревожили.

У двери он посмотрел на женщину. Она и впрямь не спала, лежала с открытыми глазами. Матвей попрощался с ней и добавил:

— Катя заснула. Пускай ее не будят хотя бы до обеда. Женщина равнодушно кивнула, и Матвей вышел в коридор.

Глава 58

ЗАЧИСТКА

В коридоре он огляделся с видом человека, который не знает, куда и зачем он попал. Стены, пол, потолок, несмотря, вероятно, на ежедневную уборку, казались несвежими, грязными. Тут и там в коридоре попадались приткнувшиеся к стенам каталки, на которых здесь перевозили тяжелых больных. Некоторые из этих тележек были превращены во временные столики, уставленные бутылками из-под лекарств.

Матвей смотрел на одну такую тележку-каталку, на пузатые лекарственные флаконы и вновь ощущал, как пустела голова, как цепенело все тело, и глубоко загнанная внутрь боль, о которой он не хотел думать и вспоминать сейчас, всплывала волной, захлестывая оставшиеся в нем еще спокойные островки.

Проходившая мимо медсестра или врач, на которой ладно сидел белый халат, что-то спросила его. Он посмотрел на молодую еще женщину, у которой в углу большого рта виднелся один золотой зуб.

— Вы кого-нибудь ищете? — повторила она свой вопрос и улыбнулась, отчего зуб стал еще более заметен.

— Нет, спасибо, уже нашел, — объяснил Матвей. — Заходил к знакомой, а она спит. Так что я решил не будить. Кстати, где у вас реанимационная?

— Это в другом крыле. У вас там тоже знакомая? — сверкнула золотым зубом женщина.

— Возможно, только не среди больных.

— Тогда это Леночка. Я не права? Сегодня она дежурит, а кроме нее только мальчишки-стажеры из училища. Ну, идите, дорогу найдете, — и вновь одарила золотозубой улыбкой.

Матвей кивнул и двинулся в ту сторону. Проходя мимо одной из заставленных флаконами тележек, взял на ходу одну из бутылей. В конце коридора на предпоследней двери была укреплена табличка с фигурой мужчины, и Матвей, толкнув дверь, зашел в туалет. Вдоль одной стены находились двери кабинок, у другой — несколько жестяных раковин для умывания. В помещении было темновато, свет не горел, а единственное окошко было грубо замазано белой краской. В туалете никого не было.

Матвей поставил на подоконник сумку, вытащил бутылку купленной по дороге кислоты и откупорил пробку. Использованный трехсотмиллилитровый бутылек из-под лекарств был закрыт резиновой пробкой и запечатан жестяным захватом. Матвей приоткрыл пробку. Потом наполнил флакон кислотой, а то, что осталось в бутылке, вылил в унитаз. Среди привычных запахов общественного туалета стал ясно различим острый запах соляной кислоты.

Реанимационную он нашел быстро. Во-первых, на двери была надпись, а во-вторых, заглянув внутрь, увидел несколько коек, возле каждой из которых стояла капельница и тянулись трубки к мерно дышащим за больных аппаратам. Высокая миловидная девушка с совершенно отсутствующим выражением лица что-то подкручивала у одной из стоек, где из бутылки по трубке в больного стекало лекарство.

Девушка повернулась к Матвею, близоруко всмотрелась и улыбнулась.

— Сюда нельзя, — сказала она с таким выражением, с каким приглашают в гости. — Здесь реанимационное отделение.

— Леночка? — вместо ответа спросил Матвей. Девушка удивленно кивнула.

— А вы?..

— А я стажер из Ярославля. Разве не слышали? Нас здесь десять человек со вчерашнего дня. Ну, еще услышите, — улыбнулся он.

И словно бы его улыбка послужила самым лучшим из тех удостоверений, которые он должен был, но забыл предоставить, Леночка сразу успокоилась, хотя все еще вопросительно смотрела, не понимая, зачем он здесь, и что ему надо, этому обаятельному ярославскому стажеру?

— Вас там внизу ищет молодой человек. Почему-то он не хочет зайти. Звонил даже завотделения. Я как раз там был у него, а так как мне по пути, то решил зайти сообщить вам новость. Можете идти, я пока подежурю.

Леночка была в нерешительности. Ей и хотелось идти, но она и боялась оставить свой пост.

— Идите, идите, Леночка. Я здесь до вечера не хочу находиться, так что поспешите.

Ему очень не хотелось убивать эту глупую кошку, но, если бы та вздумала остаться, он бы сделал это не задумываясь. К счастью, Леночка, еще немного поколебавшись, унеслась прыжками. Неведомый молодой человек влек ее гораздо сильнее, чем куча ни на что не годных больных.

Как и в туалете, в реанимационной палате было довольно темно. Но если там свет экономили, то здесь все делалось только для пользы выздоравливающих. И так же сильно, как и всюду, здесь, в комнате, воздух пропах лекарствами.

Матвей прошелся вдоль коек. Третьим лежал Паша Маленький. Половина лица его была перевязана, сквозь бинт проступила кровь, а незабинтованный глаз его, хоть и был слегка приоткрыт, но ничего не видел.

Паша Маленький был без сознания, грудь его мерно вздымалась от усилия механики, но цвет лица был розовый, и не верилось, что с таким здоровяком может произойти действительное несчастье.

Матвей наклонился над ним и стал смотреть на его лицо. Он рассматривал это лицо со страшной ненавистью, и ему особенно ненавистен был этот розовый, может быть, искусственно розовый, но кажущийся таким здоровым, цвет лица. Ему вдруг стало нестерпимо обидно, что этот тупой здоровяк лежит сейчас с таким отсутствующим, довольным видом, словно прилетел с другой планеты, а ведь из-за него другой человек, гораздо лучший, чем сотня таких Паш, мог бы умереть вчера, умереть невинно, ни за что! От этих мыслей Матвей почувствовал себя совершенно измученным, он едва совсем не потерял голову, но взял себя в руки.

Теперь он действовал быстро и четко: снял бутылочку со стойки капельницы, вынул из резиновой пробки иголку, которую тут же воткнул в принесенный им флакон. Перевернув, убедился, что пробка держит прочно, жидкость не протекает, пластиковая трубка, по которой кислота немедленно устремилась в вену Паши Маленького, тоже устояла. Укрепив на металлическом держателе бутылочку, он оглянулся. Один из больных смотрел на него, внимательно следя за его манипуляциями. Оказалось, тоже «овощ»; взгляд был сосредоточен лишь на собственном угасающем мире, и лишь казался устремленным вовне.

Матвей вернулся к Паше Маленькому. И вовремя; новое «лекарство» как раз дошло: лишенный сознания организм бунтовал против смерти. Сначала стала подергиваться рука, забилась в мелкой, тряской судороге, потом конвульсии перешли в бок, тело дернулось, слегка подпрыгнуло. Мелко затряслась кровать, стойка капельницы тоже качнулась, так что Матвею, внимательно наблюдавшему за агонией, даже пришлось ее поддержать.

Ему еще долго пришлось поддерживать. В какой-то момент, правда, большое тело бандита, после особенно сильного рывка, едва не сползло с кровати. Но вдруг судороги стали слабеть. Полуприкрытый глаз Паши Маленького вдруг широко открылся, но в нем не отразилось ничего, не отразились даже муки, продолжавшие терзать тело. Тут же последовала еще одна серия конвульсий, но эта была не в пример слабее, чувствовалось, что смерть близка, и так оно и вышло.

Матвей еще секунду-другую смотрел в стеклянный глаз Паши Маленького, потом быстро повторил манипуляцию с бутылочками, но уже в обратном направлении, так, чтобы, когда придет Леночка со свидания со своим призрачным любовником, здесь все внешне было в порядке.

Прикрыв веки помутневших глаз Паши Маленького, Матвей еще некоторое время смотрел, как мерно продолжает аппарат поднимать мертвую грудь, потом покачал головой и вышел. Зашел в туалет и вылил остатки кислоты в унитаз. Пустой флакон выбросил в урну. Все это нисколько сейчас не волновало, действовал он скорее инстинктивно, скорее по инерции.

Внизу Леночку он не встретил. Выйдя из корпуса, Матвей прошел по аллее до самой проходной. Мотоцикл его в целости и сохранности стоял на том самом месте, где Матвей его и оставил. Рябой охранник махнул ему рукой из окна, когда Матвей проезжал через открытые ворота. Дождь вроде бы перестал, но стало как-то еще темнее, словно бы надвигались ранние сумерки.

По Боткинскому проезду он проехал совсем немного. Свернув к ближайшей лавочке, он пристроил рядом мотоцикл и присел. Метрах в пятидесяти дорожная машина длинной пикой продолжала крушить асфальт, рабочие так же копали следом, зачищая ржавые трубы в глубине траншеи, и Матвею казалось удивительным то, что жизнь течет в том же темпе и точно так же, как и с утра. Словно бы ничего не произошло ни с ним, ни с Пашей Маленьким, ни с Катькой. А ведь раньше, когда ему приходилось выполнять заказы, он делал это хоть и без большой охоты, но и без волнения. Работа есть работа, и каждый человек оправдывает то занятие, которым он зарабатывает свой хлеб.

Но сейчас все изменилось: впервые за долгие годы он что-то делал для себя, и разница оказалась громадной. То, что он сейчас делал и еще хотел сделать, казалось ему не только необходимым, но и справедливым. Но он волновался сейчас, и у него начинала страшно болеть голова.

Неподвижно сидел он на лавочке, тупо смотря на прилетевших, видимо, за подачками, голубей. Потом прошли двое пацанов лет десяти, остановились, завороженно уставившись на его «Судзуки». Матвей никого и ничего не замечал, погруженный в свои мысли. Он не помнил, как задремал и вдруг сидя заснул. Во сне он вновь прыгал с моста, вновь с ним летела Света, и так же внимательно следил за ними Граф.

Глава 59

К ВАРАНУ

Очнулся он от нестерпимой головной боли, нестерпимой до крика. В висках стучало, темя разламывалось. Матвей чувствовал себя измученным. Взглянул на часы: спал он, наверное, часа полтора-два, не меньше. Сейчас было начало шестого, день почти прошел, а ничего еще не было сделано.

Пока он спал, поднялся ветер. Дождь так толком и не начался, но Матвей чувствовал себя сырым и озябшим. И кажется, поднималась температура. Надо было ехать. До загородной резиденции Варана было не меньше двух часов езды. В Москве попасть в пробку Матвей не боялся. С мотоциклом пробки вообще казались смешной проблемой, проблемой для других. Тем не менее надо было спешить.

Асфальт вновь лентой растекался под колесами мотоцикла. Лавируя между машинами, он быстро продвигался вперед. Отвлекаясь, машинально читал рекламу на придорожных щитах и на транспарантах, протянутых через дороги: «Ме-на-теп», «Экс-по-центр», «Ло-ре-аль»… Он машинально, по слогам читал ничего ему не говорящие слова. Порой его глаза выхватывали знакомые названия: «Маль-бо-ро», «Сам-сунг», «Па-на-со-ник»… Он продолжал думать о Варане, о Графе, о Свете, о давних событиях, продолжавших держать участников в плену, о последствиях прежде, казалось бы, разумных действий, которые теперь, по прошествии лет, заставляют совершать все новые и новые поступки.

Матвей подумал о том, что сейчас должен совершить, и не испытал ни радости, ни гнева — ничего. У него продолжала страшно болеть голова, и больше всего сейчас хотелось все быстрее закончить, прийти к финишу в этой бесконечной гонке, по большому счету, как бы кто ни считал, не имеющей приза… Внезапно из-за большой фуры ударил ветер, швырнул в него каким-то мокрым мусором. Ветер играл с мотоциклом, как тореадор с быком. Сейчас, когда он выехал за город, можно было ехать быстрее. Ветер продолжал биться в ветровое стекло и, огибая, уже в него. По обочинам гнулись деревья, до середины шоссе долетали сломанные ветки, скользили по шлему сорванные листья.

Минут через сорок Матвей свернул на боковую дорогу. Здесь пошел лес, вплотную подступающий к шоссе. Деревья расступались внезапно, по обеим сторонам вырастали поселки, за одним из которых в лес ушла грунтовая дорога, ведущая к усадьбе Варана.

Место было выбрано хорошо. Варан поселился здесь лет семь назад вскоре после того, как, выйдя из стана «нэпманских», объявил себя «новым» вором. Для обывателя отличие первых от вторых было минимальным: и те, и другие возглавляли преступные сообщества, организовывали грабежи, взимали дань, силой внедрялись в число учредителей и акционеров процветающих предприятий.

Внутри же блатного мира существовала глухая, непримиримая вражда «нэпманов» и «новых». Первые были идеалистами уголовного мира и придерживались старых воровских правил, в число которых входили: аскетизм, отсутствие семьи, нежелание иметь имущество, постоянное обитание на зоне среди своих, пополнение воровского «общака», деньги из которого шли каждому из попавших за решетку. Словом, вор в законе старой формации был или должен был быть отцом родным для всех осужденных, мировым судьей в разборе конфликтов, высшей инстанцией, к помощи которой прибегала даже администрация тюрем и лагерей.

Иное дело «новые» воры. С приходом перестройки, появлением баснословных состояний, а также свободы, позволявшей тратить без оглядки нажитые деньги, многие законники уголовного мира задались вопросом: а почему не я? Через «общак» проходили миллионы долларов, распоряжался ими один авторитет, назначенный сходкой воров на должность «смотрящего». «Смотрящий» получал под свое авторитарное правление город, район или область и с помощью армии находящихся на свободе блатных собирал десятину со всех предпринимателей, независимо оттого, является ли тот владельцем киоска или группы банков. «Новые» воры стали, в нарушение прежних правил, часть денег из «общака» тратить на себя лично: покупали особняки, дорогие машины, заводили семьи, любовниц и личные армии, чтобы охранять устои новой жизни.

Варан не был особенно крупным «вором в законе». Он не владел корпорациями, не контролировал металлургическую промышленность или хотя бы торговлю оружием. Под его крылом находилось несколько банков, десяток казино и масса заводов и заводиков, где он вполне официально числился акционером или учредителем.

К масштабам новой жизни Варан потихоньку привык, но старое в нем держалось крепко: ворочая безналичными миллионами, он мог радоваться какому-то десятку тысяч долларов наличных, ценил свой старый двухэтажный дом, совершенно не соответствующий тому положению в обществе, которое Варан сейчас занимал, и где он жил постоянно в окружении свиты из «шестерок», «быков» и «приблатненных» и куда сейчас направлялся Матвей.

Глава 60

НАПАДЕНИЕ

Дорога становилась все хуже, пришлось снизить скорость, мотоцикл трясло, а за огромным дубом, сильно выступавшим из стены леса, вдруг вырос шлагбаум, окрашенный в бело-красную полоску. Матвей притормозил, слез с мотоцикла и осмотрелся. Иной раз Варан посылал сюда наблюдателей, а иногда устраивал засады, если ожидал нападения. Предупредить его о появлении Матвея не мог никто уже потому, что тот сам еще утром не предполагал, что решит приехать сюда. Нельзя было, правда, недооценивать звериное чутье Варана, иначе бы он не заслужил в свое время уважение сходки, короновавшей его на звание «законника».

Никого не было видно, но, когда Матвей вручную подвез мотоцикл к шлагбауму и уже взялся одной рукой за перекладину, чтобы освободить проезд, с ближайшего дерева шумно спрыгнул Штырь, а с противоположной стороны дороги из-за толстого корявого ствола вышел Карась. Оба были «шестерками» Варана, и обоих Матвей хорошо знал. Как, впрочем, знал всех, живущих в усадьбе Варана. У Карася и Штыря на шеях висели автоматы Калашникова, и оба направили стволы на Матвея.

Штырь и Карась получили свои сроки за мелкие кражи и грабежи, оба вышли на свободу несколько месяцев назад и были рады пристроиться к постоянному и сытому месту.

— А мы-то думали, кто это должен приехать? — ныряющей походкой подходил Карась, худощавый, жилистый, резкий, всегда готовый пустить в ход кулаки или нож. — Мы думали кто, а это вон кто. Выходит, Варану чистильщик понадобился. Ну ладно, доложим.

Он перекинул автомат на спину, вынул из кармана сразу затрещавшую рацию и приготовился сообщать о прибытии гостя.

— Подожди, — сказал Матвей, — дело есть. Карась вопросительно и настороженно посмотрел на Матвея. Штырь на всякий случай удобнее перехватил ствол автомата и сделал шаг вперед. Оба знали, что с таким спецом, как Матвей, надо было всегда держать ухо востро. Но знали только теоретически, потому как ничего серьезнее, кроме как поножовщины, в жизни не видели, да и настоящей крови не нюхали.

Что произошло дальше, Штырь так ничего и не понял. Он увидел только, что Матвей сунул руку под куртку, вытащил пистолет, но осознать, что это значит, не успел: пуля вошла ему в глаз и, выбив затылочную кость, затерялась в листве. Ошметки крови и мозга забрызгали Карася, и он, по рыбьи открывая рот, машинально обтирал лицо рукавом.

— Рацию отдай мне, — попросил Матвей. — Мало ли чего? А автомат медленно положи на землю.

Получив рацию, он отбросил ее подальше в лес и приказал Карасю отойти в сторону. Тот все еще стоял над своим «Калашниковым». Когда Карась отошел, Матвей поднял автомат и отбросил его вслед за рацией.

А Карась был готов выполнить любой приказ. Сейчас он был слишком ошеломлен, чтобы думать о сопротивлении. Решительность и жестокость, с какой был убит его товарищ, привела его в состоянии ступора, но отвечать на вопросы он мог. И он отвечал.

Матвей посадил его на землю, чтобы тот не вздумал совершить какую-нибудь глупость или попытаться бежать. Карась сидел, широко расставив выпрямленные ноги и сцепив руки на затылке. Рот его продолжал открываться, как у рыбы, что оправдывало его «погоняло» Карась, но слова лились свободно.

Итак, Варану кто-то позвонил с утра. Кто — неизвестно, но после этого Вараном были предприняты некоторые шаги: отданы распоряжения об усилении охраны да выслан дальний дозор в составе двух человек: ныне покойного Штыря и Карася.

Матвей посчитал это простым совпадением, хотя и делавшим его задачу более сложной. Не отметал он и ту возможность, что некто достаточно осведомленный проник в его, Матвея, мысли, догадался о его планах и позвонил, чтобы предупредить Варана о появлении киллера. Теоретически второе было возможно, хотя и отдавало мистикой. На всякий случай Матвей сделал допущение, что ждут именно его: в подобных ситуациях лучше перестраховаться, чем недооценить угрозу.

— Сколько всего человек в доме? — спросил он.

Оказалось, двенадцать человек. Это не считая Карася и, разумеется, Штыря, который уже незаметно тускнел и оседал, словно уже поторопился сделать первый шаг на пути слияния с природой. Карась стал перечислять всех по именам, это было лишнее, так как Матвей и так знал всех, но он не останавливал Карася. У него вновь страшно заболела голова, а шум, с каким ветер раскачивал сейчас верхушки деревьев, вместо того, чтобы успокоить, усиливал боли.

Он думал сейчас, как лучше начать свои действия? Дом Варана, хоть и двухэтажный, был приземистый. У него был еще один этаж, но уходящий вглубь, где располагались сауна, небольшой бассейн и подсобные помещения, включающие спортзал с тренажерами для поддержания формы бойцов, а также двухкамерная тюрьма, обычно пустовавшая. Издали дом был вообще незаметен, его скрывали деревья, а вблизи ничего нельзя было разглядеть из-за двухметрового забора. В нижнем этаже проживала вся свита Варана, вернее, ночевала; досуг братва предпочитала проводить на солнышке и в подвале, качаясь или парясь. Раз в неделю привозили из Москвы девочек, они оставались на пару дней, потом их отвозили. Верх дома занимал хозяин, туда без разрешения заходить было нельзя никому, кроме Шурика, исполняющего при Варане должность секретаря и вообще правой руки.

В качестве охраны также использовались телекамеры и три кавказские овчарки, свободно бегавшие по двору по ночам, а днем выпускаемые в случае реальной опасности. Сегодня как раз их на цепь с ночи так и не посадили. На воротах, на крыше и крыльце были установлены телекамеры. Вот, пожалуй, и все. Не считая того, что каждый из жильцов, не взирая на ранги, носил с собой оружие.

Карась, разговорившись, осмелел. Сначала он расцепил пальцы на затылке, затем, очень незаметно, руки его стали сползать по плечам. Возможно, он надеялся, что Матвей, занятый расспросами, не обратит внимания на его манипуляции, тем более что действовал он медленно и осторожно. А возможно, Карась был не такой уж и дурак и понимал, что, убив одного, Матвей не захочет оставлять свидетеля.

Внезапно Карась вскочил так быстро, словно и впрямь был подброшен пружиной. В руке его блеснул нож. Ноги еще не успели, казалось, коснуться земли, как лезвие уже метнулось к горлу Матвея.

Короткое мгновение внезапно застыло, стало тягучим, словно мед, вместило в себя многое; а Карась, вонзая нож в горло врага, успел представить, как будет хвастать убийством легендарного Чистильщика и как с уважением будут относиться к нему и братва, и Шурик, и даже сам Варан… Матвей, слегка отклонившись от ножа, выстрелил нападавшему в горло, и пуля, пробив кадык, раздробила шейные позвонки, отчего Карась умер еще в прыжке.