Лига «Ночь и туман»

Галлахер показал на Арлен:

— Ну, а вы как с этим связаны? Кто такой Дрю?

— Больше никаких вопросов, — сказал Сол. — Эрика — это самое главное. Я должен снять с нее этот проклятый пояс.

Днем он попросил Арлен купить кусачки, которые могут ему понадобиться, чтобы снять с Арлен пояс, когда Сет будет на безопасном расстоянии. Теперь Арлен достала их из сумки и передала Солу.

Он зажал кусачками пояс и заколебался.

— Арлен, может, тебе, Галлахеру и священнику лучше уйти отсюда. На случай, если бомба взорвется.

— Если ты считаешь, что это рискованно, ничего не делай. Сол покачал головой:

— Вдруг Сет еще не вышел из радиуса действия трансмиттера. Ты сказала — Дрю пошел за ним. Сет может включить детонатор.

— Может, нам всем лучше выйти отсюда, — сказал Галлахер. — Я позвоню в агентство, они пришлют специалиста.

— Пока он приедет, уже может быть слишком поздно. — Сол разглядывал провода, прикрепленные к поясу и металлической коробке. — Если только не… Да, это может сработать. — Он быстро вытащил из розетки вилку от лампочки на бюро.

Скользкими от пота руками он откусил кусачками вилку от шнура.

— Что ты делаешь? — спросил Галлахер. Сол так сосредоточился, что не мог ответить. Он аккуратно оголил концы шнура. Подойдя к Эрике, присоединил один конец шнура к оголенному проводу, идущему от коробки к поясу. Второй конец шнура от лампы он присоединил к другому проводу. Сол опасался, что бомба взорвется, если он разрежет пояс и прервет электрическую цепь. Но теперь шнур от лампы выполнял те же функции, что и пояс. Теоретически, теперь он мог разрезать пояс и не прервать при этом цепь. Теоретически.

— Я думаю, — сказал Сол, — сейчас самое время вам уйти из номера. — Без возражений Арлен подняла с кровати священника.

— Галлахер, давайте прогуляемся в конец коридора.

— Ромул?

Сол ждал.

— Удачи.

— Спасибо.

Через десять секунд Сол остался наедине с Эрикой. С болью в сердце он зажал пояс кусачками и сжал их. Он ожидал взрыва, и вдруг резко зазвонил телефон. Звонок ударил по нервам, сердце сжалось.

— Дерьмо!

Телефон зазвонил опять.

Пытаясь сохранить контроль, Сол работал быстро и осторожно, как только мог. Он снял с Эрики пояс с коробкой и аккуратно, чтобы не потревожить провода, положил все это на стул.

Телефон продолжал звонить.

Сол схватил трубку.

— Это Дрю! Ради Бога не пытайся снять с жены пояс! Сет солгал! Бомба взорвется, если ты снимешь его!

Сол опустился на кровать и начал хохотать.

— Теперь ты мне говоришь…

— Что?..

Сол продолжал хохотать, он понимал, что его смех похож на истерику, но ему было так хорошо, что это его не волновало.

— Все прекрасно. Бомбы на ней больше нет.

— Господи, как ты смог это сделать?

— С помощью шнура от лампы. Расскажу при встрече. Но с тобой все в порядке? Арлен сказала — ты пошел за Сетом и Сосулькой.

— Да. Сет мертв. Сосулька убил его.

— Что?

— Сосулька ранен. Если мы поможем ему, он обещает рассказать обо всем, о чем мы попросим. Сол встал:

— Где я должен тебя встретить?

— В парке к югу от Арки Константина. Там я оставил Сосульку. Мы будем ждать на Виа ди Сан-Грегорио.

— Ты уверен, что ему можно доверять?

— Да. Именно он сказал мне, что нельзя снимать пояс с твоей жены. Он мог и не предупреждать нас. Он не обязан помогать Эрике. После беседы с ним, я думаю, мы получим ответы на наши последние вопросы.

— Буду там через двадцать минут, — он положил трубку и выбежал в коридор к Арлен и Галлахеру. — Арлен, пожалуйста, побудь с Эрикой. Позаботься о ней. — Он побежал к лифту.

— Черт возьми, подожди минутку, — сказал Галлахер. — Я с тобой еще не закончил. Куда ты собрался?

— Встретить друга и привезти Сосульку. Скажите своей медкоманде, нам снова будет нужна их помощь. — Лифт все не подъезжал, и Сол побежал вниз по пожарной лестнице.

Проехав на большой скорости мимо Арки Константина, Сол опасался, что из-за сумерек и хаоса автомобильных огней не заметит Дрю и Сосульку на Виа ди Сан-Грегорио. Надо было спросить Дрю, на какой стороне улицы они будут.

Но Дрю внезапно оказался прямо перед ним, он поддерживал Сосульку, будто тот был мертвецки пьяным. Сол свернул в их сторону, водители из других машин раздраженно сигналили. Сол остановился у обочины. Через мгновение Дрю усадил Сосульку на заднее сиденье, и Сол поехал дальше.

На Сосульке был пиджак, в который Дрю одевался днем раньше. У блондина лицо было белым, как волосы. Кровь просачивалась через рукав пиджака.

— Он тяжело ранен?

— В оба плеча из пистолета. Одна пуля прошла насквозь. Насколько я могу судить, вторая еще в нем. Он без сознания.

— Хэлловэй, — пробормотал Сосулька.

— Кто это? — Сол посмотрел на Дрю.

— Я еще не выяснил. Кто бы он ни был. Сосульке он точно не нравится.

— Сукин сын должен поплатиться, — бормотал Сосулька.

— Почему? — спросил Дрю.

— Послал Сета убить моего отца, — ответил Сосулька.

— Почему Хэлловэй? Он израильтянин?

Сосулька рассмеялся.

— Нет.

— Это неразумно. — Сол свернул за угол. — Если Хэлловэй не израильтянин, почему он работаете командой, выступившей против нацистов?

— “Ночь и Туман”, — прошептал Сосулька.

— А это как сюда относится? — спросил Сол. — “Ночь и Туман” — нацистская тактика террора во время второй мировой войны.

— Я думаю… может, он просто пытается так объяснить метод мести израильской команды? — предположил Дрю.

Сол пожал плечами и, снова свернув с улицы, сказал:

— Используют нацистскую тактику против своих врагов? Похищают военных преступников и заставляют их близких страдать так же, как страдали еврейские семьи в период уничтожения? Отец Эрики участвует в этом безумии?

— Желание отомстить, — сказал Дрю. — Я знаю об этом все из-за гибели моих родителей. И я знаю: когда перенимаешь тактику врага, то становишься им, своим врагом. Ты начинаешь ненавидеть себя. Сол вспомнил, с какой ненавистью он убивал своего приемного отца, чтобы отомстить за смерть приемного брата. Но за этим не последовало удовлетворения, только пустота.

— Я должен найти отца Эрики. Я должен остановить его.

— Хэлловэй, — бормотал Сосулька.

— Кто он? — спросил Дрю. — Если он не еврей…

— Сын Художника.

— О Господи, — сказал Сол. — Художник — псевдоним помощника коменданта Майданека. День за днем он проводил тысячи и тысячи заключенных через газовые камеры и печи. По ночам он рисовал идиллические пейзажи с лесами и лужайками.

— Отец Хэлловэя был помощником коменданта Майданека? — спросил Дрю Сосульку.

— Да.

— Почему Хэлловэй послал Сета убить твоего отца?

— Чтобы заставить меня присоединиться к ним. Чтобы я подумал, что это “Ночь и Туман” похитили моего отца.

— Где сейчас Хэлловэй? Сосулька не отвечал.

— Если пулю не вытащат, если ему не сделают переливание крови прямо сейчас, мы никогда не получим ответ, — сказал Дрю.

— Ты прав” Он умрет. Пиджак намок от крови. Мы не сможем провести его в отель. Нужен безопасный дом. Галлахер должен сказать, где нам встретить его медкоманду. — Сол остановился у обочины и вышел из машины к телефонной будке.

Но до этого он слышал, как Дрю снова спросил Сосульку:

— Где Хэлловэй?

— Китченер. Под Торонто. Канада.

Миша Плетц сделал еще один глоток обжигающего кофе и усилием воли сдержал порыв спуститься в коммуникационный отдел в подвале штата Моссада в Тель-Авиве. “Еще только одиннадцать вечера, — напомнил он себе. — Операция “Спасение на водах” начнется не раньше, чем через час, и, кроме того, команда получила приказ соблюдать радиотишину. И потом, я там буду только мешать, — подумал он. — Я сделал свою работу. План перепроверяли не один раз”.

И все же он волновался, что информация Йозефа может оказаться неверной. Проверить контрабанду, время и место встречи, идентификационные коды — это было невозможно. Если бы информация исходила не от Йозефа, если бы не было такой угрозы существованию Израиля, Миша бы не рискнул действовать. Но при данных обстоятельствах ничего не делать было еще более рискованно. Начальство неохотно, но согласилось с ним.

Дверь в кабинет открылась. Быстро вошел помощник Миши, его усталое лицо было возбуждено:

— Ромул только что вышел на связь. Миша расправил плечи:

— Я надеялся на это. Где он?

— В Риме.

— Как он с нами связался?

— Через ЦРУ. — Помощник протянул Мише листок с номером: — Он хочет, чтобы ты позвонил как можно скорее.

Сообщение удивило Мишу. Когда он в последний раз видел Сола, агентство, возможно, было вовлечено в попытку убить Сола, и, даже если они в этом не участвовали, агентство вынудило Сола дать обещание, что он не будет связан с Моссадом. Тогда почему Сол использует их для связи? У него возникли с ними проблемы? Это совещание — мистификация?

Но, несмотря на загадочность, сообщение радовало вдвойне. Не только потому, что Мише не терпелось поговорить с Солом и Эрикой, — он был также рад отвлечься от ожидания новостей об операции “Спасение на водах”. Миша снял трубку и набрал номер. На том конце раздался только один гудок, и он узнал хрипловатый голос Сола:

— Алло.

— Это “Песчаная Змея”. Ты можешь говорить свободно по этому телефону?

— Я в безопасном доме агентства. Они сказали, что телефон защищен.

— У тебя проблемы?

— С агентством? Нет, они содействуют. Слишком долго объяснять, — торопился Сол. — Я узнал кое-что об отце Эрике, это меня беспокоит.

— И я тоже, — сказал Миша. — Дважды за последние два дня он передавал мне сообщения. У меня есть реальное подтверждение того, что он жив, — его видели. Скажи это Эрике. Он жив, его не похищали. Однако он хочет, чтобы никто не знал, где он. Мы дважды пытались его выследить, и дважды он ускользал. Сообщения он присылал…

— О нацистах? — удивился Сол. — Он сказал тебе?

— Нацисты? — Миша сильнее прижал трубку к уху. — О чем это ты?

— Военные преступники. Йозеф из-за этого и исчез. Он, Эфраим и другие бывшие оперативники Моссада из твоего списка узнали, где они скрываются. Они организовали команду и выступили против военных преступников.

От удивления Миша не мог сказать ни слова.

— Если Йозеф не сообщил тебе об этом, о чем же были его послания? — встревоженно спросил Сол.

— Даже по такому безопасному телефону говорить об этом — слишком рискованно. Он сообщил жизненно важную для Израиля информацию. Это все, что я могу сказать. Завтра ближе к полудню я смогу объяснить.

— Но завтра все может измениться. Йозеф может совершить то, что потом будет преследовать его всю жизнь. Ради него, ради Эрики я должен его остановить. Ты сказал — он снова исчез. Ты представляешь, где он может быть?

— Он все время меняет места. Сообщения приходили из разных стран. Сначала из США, потом из Канады.

— Ты сказал — из Канады?

— Это важно?

— Откуда из Канады? — спросил Сол. — Из какого города?

— Из Торонто.

— Я так и думал!

— Что случилось? — спросил Миша. — Ты знаешь, почему Йозеф поехал туда?

— Под Торонто живет сын нацистского преступника. Его отец — художник — в прошлом помощник коменданта Майданека. Сына зовут Хэлловэй.

Когда Миша услышал имя, ему показалось, будто его ударили под дых. Он хотел сказать Солу, что Хэлловэй — один из торговцев оружием, из тех о которых сообщал Йозеф, но он не мог обсуждать это, пока операция в Средиземном море не завершена. Когда команда вернется домой, он сделает так, что ливийцы решат, будто Хэлловэй впутан в это дело, тогда Миша сможет все объяснить Солу.

— Я должен заканчивать, — сказал Миша. — Позвоню тебе завтра в полдень. Это важно. Не предпринимай никаких дальнейших шагов. Просто жди моего звонка. У меня есть для тебя информация.

Миша повесил трубку.

Гудок. Расстроенный Сол положил трубку и повернулся к скромно обставленной гостиной в доме агентства на ферме в пригороде Рима. Ее превратили в больничное помещение. На кровати лежал Сосулька, кожа его была цвета льда, от колбы с плазмой к его руке тянулась трубка. Тот же доктор, что раньше занимался отцом Дуссэлтом, теперь зашивал рану на левой руке Сосульки. Затем он ее перевязал.

— Теперь начинается самое сложное, — сказал доктор и проверил показания мониторов. — Сердечная аритмия. Давление понижено. Дыхание… Продолжайте давать ему кислород, — сказал он своим ассистентам.

— Вы считаете, он может умереть? — спросил Сол.

— С двумя пулевыми ранениями он пытался установить рекорд на стоярдовой дистанции. Каждое движение выкачивало из него еще больше крови. Умрет ли? Будет чудо, если он выживет. А я еще не достал пулю из другой руки.

— Он не может умереть!

— Все умирают.

— Но мне еще нужна от него информация!

— Тогда пора начинать спрашивать. Пока я не занялся им. Если он и выживет, то через пятнадцать минут замолчит и будет молчать вплоть до завтрашнего вечера.

Сознавая присутствие доктора и двух его ассистентов, Галлахера рядом с ним, Дрю, стоящего в дверях, за которыми Арлен присматривала за Эрикой и отцом Дуссэлтом, Сол наклонился к Сосульке и вытер пот с его искаженного болью лица.

— Ты меня слышишь? — Сосулька едва заметно кивнул.

— Они говорят, что ты можешь умереть. Но если ты выкарабкаешься, я гарантирую, как только ты поправишься, тебя отпустят.

— Ради всего святого, — сказал Галлахер. — Ты не можешь давать такие обещания.

Сол резко повернулся к нему:

— Я пообещаю все, что угодно, если это даст нужные мне ответы. С самого начала я говорил вам — это личное дело. Но теперь оно касается не только отца моей жены. Оно касается и моей жены тоже. Если она узнает, что готовит ее отец, она никогда не простит мне, если я не остановлю его. Попробуйте остановить меня, и я…

— И что ты мне сделаешь? И чем это обернется для тебя? Повторение жизни ее отца? — спросил Галлахер.

Сол растерялся, понимая, что Галлахер сказал правду. Но преданность Эрике подталкивала его:

— Нет, это разные вещи. Это не ненависть. Это любовь.

— Может, от этого только хуже.

— Послушайте, извините. Я не хотел угрожать. Но вы должны понять. — Сол снова повернулся к Сосульке. — Скажи мне то, что я хочу знать. Соберись с силами. Не умирай. И ты будешь свободен. Или я умру, защищая тебя.

— Ну и обещание, — пробормотал Сосулька.

— Можешь на это рассчитывать. Сосулька облизал сухие губы:

— Что… ты хочешь знать?

— В машине, когда мы сюда ехали, ты сказал мне, что Хэлловэй живет под Торонто. Место называется Китченер. Сосредоточься. Как туда доехать? Где?..

— Китченер? — Голос Сосульки был совсем слабый, как хруст сухих листьев. — Он живет… совсем рядом… Шоссе четыреста первое… к западу от Торонто… восемьдесят километров… въезд номер…

Сол запоминал каждое слово.

Полночь. Средиземное море. Южнее Крита, севернее Ливии.

Капитан грузового корабля “Медуза” чувствовал напряжение из-за светового сигнала в темноте справа по борту. Встреча с ливийским сухогрузом не должна была состояться раньше трех часов ночи. До этого времени оставалось еще три часа, и его никто не предупредил об изменении в расписании. С одиннадцати вечера, чтобы сохранить груз в тайне от врагов, он, как и ливийцы, должен был воздерживаться от выходов в эфир. Так что, если расписание изменилось, его не могли об этом предупредить. Главное то, что сигналы вспыхивали по коду, о котором договаривались заранее. Капитан отдал приказ подтвердить получение сигнала, подождал и, когда ливийцы просигналили дальнейшее подтверждение, расслабился. Чем скорее он избавится от этого груза, тем лучше.

Труба корабля показалась из темноты и остановилась на близком, но безопасном расстоянии от замершей на воде “Медузы”. От корабля отделились лодки, заревели моторы. Капитан приказал людям спустить веревочные лестницы и приготовить корабельный кран к разгрузке.

Лодки пошли к “Медузе”. По лестницам быстро поднимались люди. Гостеприимная улыбка исчезла с лица капитана, когда он увидел, что эти люди в масках и вооружены автоматическим оружием. Они нейтрализовали его команду, загнав ее в спасательные шлюпки. К голове капитана приставили пистолет. Он вскрикнул.

Из спасательной шлюпки капитан “Медузы” смотрел, как его корабль с грузом на сто миллионов долларов исчезает в ночи. Двое из напавших следовали за “Медузой” в лодках. То, что он принял за ливийский сухогруз, на самом деле было макетом трубы, сделанным из парусины, который пираты подняли над одной из своих лодок. Он подозревал, что подобный макет поднимут над палубой “Медузы”, чтобы изменить ее силуэт и помешать преследователям опознать ее. Возможно, на борту напишут другое название. К завтрашнему утру пираты доберутся до безопасной гавани. Капитан дотронулся до виска, куда недавно ему приставили пистолет. Он спрашивал себя, как он объяснит все это ливийцам, когда они прибудут на встречу, и приказал грести как можно быстрее. Куда? Да какая разница? Главное, подальше от этого места. Подальше от ливийцев, которые не славятся ни понятливостью, ни милосердием.

Окончательно придя в себя, Эрика пыталась усвоить все, что говорил ей Сол: о том, как он, Дрю и Арлен объединили свои силы, и что случилось после того, как ее похитили. Когда она услышала о том, что им удалось узнать, удивление сменил шок.

— Команда уничтожения? Мои отец, Авидан и остальные… семидесятилетние мужчины… исчезли потому, что решили отомстить нацистским военным преступникам?

— Возможно, они заняты не только этим.

— Хуже?

Дрю помогал Солу объяснить:

— В машине Сосулька упомянул “Ночь и Туман”. Он не имел в виду нацистскую тактику.

Эрика поняла, это придало ей силы, и она встала с кровати.

— Но разве вы не понимаете? Если они мучают отцов, терроризируя детей, значит, отцы еще живы. В противном случае — месть не завершена. Нацисты должны знать, что их детей терроризируют. Они должны страдать, зная, что страдают их близкие. Значит, еще есть шанс остановить моего отца и всю команду, не дать им убить.

Дрю улыбнулся:

— Сол прав — умная женщина.

— Если я такая умная, почему я не поддержала своего отца? — спросила она. — Часть меня хочет, чтобы он сквитался с ними.

— И часть меня тоже, — поддержал ее Сол. — Может, потому я так и злюсь, защищая их.

— В этом все дело, — сказал Дрю. — Одна ваша часть хочет отомстить, но только часть. Я посторонний и не имею права на свое мнение, Моих родителей не уничтожили во время войны. Мою расу не истребляли. Но даже я, когда думаю об SS, чувствую такую злость, что хочу… — Он вздохнул. — Некоторые из них не были даже сумасшедшими, которые верят в то, что делают. Они просто мирились с безумием вокруг них. Зарабатывали на жизнь. Кормили свои семьи. Если бы эти лицемеры воспротивились…

— Но мир не таков, — произнесла Эрика.

— Мы таковы, — сказал Дрю. — И поэтому мы отказываемся использовать нацистские методы против нацистов. Потому что мы отказываемся быть нацистами. Не об этом ли шла речь на Нюрнбергском процессе? Не месть, а исполнение закона. Поверьте, я хочу, чтобы эти преступники были наказаны. Меня не волнует, сколько им лет. Я за смертный приговор. За абсолютное преступление — абсолютное наказание. Они должны быть наказаны. Но не отдельными людьми, не на основе одной лишь злобы, наказание должно быть санкционировано обществом.

— Но как?.. — Эрика пошатнулась и села на кровать. К ней подбежал Сол и обнял за плечи:

— С тобой все в порядке? — Она кивнула:

— Как мы остановим моего отца?

— Торонто, — сказал Сол. — Хэлловэй живет под Торонто. Последний раз твоего отца видели там. У тебя достаточно сил, чтобы отправиться туда?

— Даже если бы у меня их не было, я бы сказала “да”. Ради отца.

— Но ты действительно можешь?

— Да. Закажи два билета на ближайший рейс.

— Четыре, — сказал Дрю.

Эрика удивленно посмотрела на него.

Арлен, молча слушавшая весь разговор, шагнула вперед.

— Я согласна с Дрю. Четыре билета. Мы с вами.

— Но не вы…

— Не должны? Это ты хотела сказать?

— Это не ваша проблема. — Эрика расстроенно махнула рукой. — Звучит грубо. Я не это имела в виду. Но это не ваш отец.

— Верно, — сказал Дрю. — Мы не обязаны. И все равно мы с вами.

— Вы даже не знаете меня.

— Мы узнаем.

Торонто.

Йозеф Бернштейн один сидел в темной гостиной, в доме, превращенном в тюрьму. Он пытался расслабиться перед следующим напряженным днем. Несколько минут тишины.

Мне семьдесят лет, думал он. Другие старики… мои товарищи — спят наверху. Такие же старики — мои враги — наши пленники. Завтра, после более сорока лет ожидания, я исполню клятву, которую дал в юности. Отомщу за свою семью. Сделаю с этими чудовищами то же, что он и сделали со мной.

Канадский самолет “DS—10” приземлился в Торонто чуть позже двух часов дня. Организм Сола был настроен на римское время, где солнце в этот час было на закате, а не сияло над головой. Прошлую ночь он почти не спал и теперь чувствовал себя совершенно измученным. Ноги ныли от долгого сидения.

Арлен и Дрю признались, что чувствуют себя так же. А Эрика была полна сил. Мысли об отце заставляли ее действовать незамедлительно, сразу, как только они прошли иммиграционные службы и таможню. Она нашла киоск проката машин и через двадцать минут везла группу от аэропорта по шоссе 401.

Движение было интенсивным. Большинство водителей игнорировало ограничение скорости до ста километров в час. Но Эрика, несмотря на ее нетерпение, не хотела трудностей с полицией и придерживалась разрешенного максимума. Она включила кондиционер в салоне машины и смотрела вперед, не замечая расстилающихся по бокам дороги фермерских полей.

— Через пятнадцать минут Сол заметил номер въезда и показал на него:

— Здесь, сворачивай здесь.

Эрика вела машину по сельской дороге. Они проехали еще пять километров, и Сол велел ей снова повернуть налево. Леса на залитых солнцем холмах контрастировали с полями пшеницы и пастбищами.

— Должно быть, мы уже близко, — сказал Сол. Он указал на уходящую вправо гравиевую дорогу, которая вела вверх через лес к склону холма и особняку на утесе.

— Думаю, что здесь. Местность точь-в-точь, как описывал Сосулька. Здесь должно быть… Видишь, силуэт гончей на почтовом ящике у дороги.

— Многие люди раскрашивают свои почтовые ящики, — сказал Дрю. — И часто изображают на них собак.

— Сосулька говорил, за особняком — металлический мост. Минутой позже Эрика переехала через такой мост.

— Я убедилась. Не будем терять времени. — Она развернулась, снова пересекла мост и остановила машину, съехав с дороги. — Рядом с рекой брошенная машина не привлечет внимания. Похоже, что кто-то остановился порыбачить.

— Я жалею, что мы не взяли с собой оружие, — проговорил Сол.

— Через таможню в аэропорту? Мы бы все еще были в Риме. — В тюрьме, — сказал Дрю.

— Просто жаль. Я буду чувствовать себя раздетым, когда мы доберемся до этого особняка.

— Как знать. Может, оно и ни к чему, — возразила Арлен. — Хэлловэй может оказаться простым бизнесменом и ничего больше.

— Не забывай о его связи с Сосулькой и Сетом. Будет лучше, если мы приготовимся к трудностям.

Они вышли из машины. С противоположной стороны дороги лес скрывал от них особняк.

Лес был густой. Лишь иногда солнечные лучи пробивались сквозь кроны деревьев. Вдыхая аромат плодородной земли, Дрю шел по извилистой тропинке, перешагнул через упавшее дерево и стал подниматься по еще более густо поросшему лесом склону. Он оглянулся на Арлен и восхитился ее грациозными движениями: в труднопроходимой местности она чувствовала себя как дома. “Нам надо будет заняться скалолазанием. Только она и я, где-нибудь в дикой местности. Недельки на две. Когда все кончится”.

Он переключился на настоящее и продолжал пробираться выше через лес.

Наверху он подождал Арлен и с любовью коснулся ее плеча. Деревья заканчивались, и справа, дальше по склону, был виден особняк. Впереди за кустами пригнулись Сол и Эрика.

Даже на расстоянии ста ярдов Дрю увидел полдюжины вооруженных охранников перед особняком. Их внимание было обращено на въезд в поместье. Там стояло девять машин различных марок. Из особняка вышел мужчина в синем спортивном костюме и резко остановился, испугавшись того, что увидел. По гравиевой дороге, поднимая пыль, к особняку приближался грузовик.

Прошлым вечером Хэлловэй так разнервничался из-за неминуемой отправки снаряжения ливийцам, что решил рискнуть и навестить жену и детей в безопасном доме в Китченере. Если в Ливии еще три часа утра, в Торонто девять вечера, плюс время, требуемое на перегрузку товара с “Медузы” на ливийский сухогруз, и время, которое необходимо сухогрузу, чтобы вернуться в свой порт. Хэлловэй не ждал известий о передаче товара раньше следующего утра.

Разделяя опасения Розенберга о том, что “Ночь и Туман”, возможно, узнали о товаре, он молился за успех операции, хоть и не был религиозен. Враг знает о них столько, что вполне вероятно, ему известно о “Медузе”. Но Хэлловэй не предупредил ливийцев о возможной утечке информации. Уверенный в максимальном наказании за то, что дал согласие на отправку скомпрометированного груза, он решил не сообщать об этом клиентам и жил надеждой, что все пройдет благополучно.

Эту надежду он высказал в тосте за ужином. Подняв бокал, он фальшиво улыбнулся жене и детям:

— Я знаю, вас смущает то, что происходит. Последние несколько месяцев были напряженными. Я бы хотел, чтобы вы были дома. Вас нервируют телохранители. Но международная финансовая деятельность иногда создает врагов. Я надеюсь, что скоро мы увидим конец этого кризиса. Пока меня радуют ваши терпение и понимание, — и отпил из бокала и тихо предложил другой тост — за “Медузу” и успешное завершение сделки на сто миллионов долларов.

Он отметил — было ровно девять вечера — время передачи товара в Средиземном море. В столовую вошел телохранитель и вручил ему телеграмму.

Хэлловэй вскрыл конверт. Ему пришлось несколько раз перечитать телеграмму, прежде чем он осознал написанное.

“Все проблемы решены. Твой отец в безопасности. Возвращаем его завтра. Три часа дня по вашему времени. В твоем особняке. Сосулька. Сет”.

Хэлловэй глубоко и облегченно вздохнул. Впервые за несколько месяцев он почувствовал уверенность и свободу. Правда, удивляло то, что Сосулька и Сет послали телеграмму, а не позвонили, и почему они послали ее сюда, а не в особняк. Но после того, как он позвонил в особняк и телохранитель сказал, что и туда тоже пришла телеграмма, Хэлловэй успокоил себя тем, что Сосулька и Сет постарались связаться с ним в двух местах, где предполагали застать. Они могли посчитать, что телефонный разговор по какой-то причине опасен для них. Хэлловэй предупредил охранников в поместье, чтобы они ждали завтра прибытия компании.

— Ваш дедушка возвращается домой, — сказал Хэлловэй своим детям.

Радостно улыбаясь жене, он забыл об обычном воздержании в употреблении алкоголя и налил себе второй бокал вина.

К полудню следующего дня он так разнервничался, что не мог усидеть на месте. Под защитой телохранителя он выехал в поместье. Машина уже подъехала, он радостно подбежал к ней.

Но вместо отца из нее вышел Розенберг.

Хэлловэй удивленно замер на месте:

— Что ты здесь делаешь?

— Твоя телеграмма.

— Телеграмма?

— Ты не посылал?

— Бог ты мой, нет!

— Но стоит твоя фамилия, — Розенберг достал телеграмму из кармана.

Хэлловэй вырвал ее у него из рук. Сердце его сжалось, когда он читал: “Телефону доверять нельзя. Все проблемы решены. Наши отцы в безопасности. Прибывают завтра. Три часа дня по моему времени. В мое поместье. Хэлловэй”.

— И ты поверил этому? — Хэлловэй разорвал телеграмму.

— А что мне было делать? Звонить, когда ты мне запретил это делать? Оставаться в Мексике, если я надеюсь, что мой отец здесь, в Канаде?

— Ты тупица! Я тоже получил телеграмму! Почти такую же! Будто мой отец приезжает сюда.

— Тогда ты не умнее меня.

— Это они! — Хэлловэй резко повернулся к въезду в поместье. — Они собирают нас!

— Они? — У Розенберга подогнулись колени. — “Ночь и Туман”?

— А кто же еще?.. Возможно, они наблюдают сейчас за нами.

Хэлловэй и Розенберг ретировались в особняк.

Но по пути, услышав шум мотора приближающейся машины, Хэлловэй обернулся. Охранники ринулись к машине, и тут Хэлловэй узнал человека за рулем — это был Миллер.

— Я сказал тебе не приезжать сюда! Взбешенный архитектор вышел из машины.

— А я сказал, что приеду! Ты знал, кем был мой отец! Ты знал, кем они все были! Я пытался убедить себя, что если приеду сюда, то лишь опущусь до твоего уровня. Но Господь помог мне. Даже зная о преступлениях моего отца, я хочу, чтобы он вернулся! И потом, ты прислал мне телеграмму! Мой отец! Ты написал — он будет здесь! Где он?

Хэлловэй выхватил листок бумаги, которым зло размахивал Миллер. Такая же телеграмма, как у Розенберга.

— Они где-то рядом, — сказал Хэлловэй. — Я знаю. Я уверен. Они рядом.

— Рядом? — еще больше разозлился Миллер. — Что ты… Рядом? Кто?

— Надо уйти в укрытие. Быстро. В дом. — Хэлловэй заспешил к ступенькам и на ходу отдавал команды главному охраннику: — Выставь людей по периметру. Защищай дом!