Горец (№6) - Сердце горца

И Габби чувствовала... «О Господи, – сердито думала она, – Ревность». Зависть, что она себе в этом отказывала, а Морганна нет. Морганна приняла то, что ей предлагалось, погрузилась в это, получила все сполна. Она прикасалась к Адаму, целовала его и шла с ним в постель. Играла его шелковистыми черными волосами, чувствовала, как эти волосы ласкают ее обнаженное тело. Она знала вкус его прекрасной золотисто-бархатной кожи, сгорала в пламени волшебного секса с ним. И даже родила ему ребенка.

А когда она умерла, Адам удалился в горы. В печали? Или это просто был каприз ребенка, у которого забрали любимую игрушку? «Какая разница? Для него я готова всю жизнь быть любимой игрушкой, – мечтательно отозвался юный голосок. – Пошли они к черту, все твои мальчики. Зачем искать что-то посредственное, если ты всю жизнь можешь прожить как в сказке?»

– Заткнись, – пробормотала Габби. – Мне и так нелегко, а еще ты лезешь со своими замечаниями. Избавь меня от этой подростковой ерунды.

Она нахмурилась и принялась взбивать подушки, затем положила их, достала одеяло и разложила его на кровати. Все было готово, и как раз в этот момент Адам подошел к ней сзади, обнял руками за талию и потянул назад, так что ее плечи уперлись в его грудную клетку. Жар его огромного тела обжигал ее сквозь одежду, и она ощущала экзотический пряный аромат при каждом вдохе.

– Неужели тебе никогда не было интересно? – вкрадчиво проговорил Адам ей на ухо, наклонив голову.

– Что интересно? – спросила Габби, замерев на месте.

Между его животом и ее ягодицами оставалось крошечное пространство, такое соблазнительное и заманчивое. Она не позволит своему телу занять его. Не позволит себе прислониться к Адаму, ища своей ложбинкой его неизменно твердый бугор. Габби вдруг с содроганием осознала: ей нравилось то, что рядом с ней он всегда был возбужден. Она привыкла к его непрерывным ухаживаниям. Осознание того, что она так возбуждает син сириш ду, опьяняло ее. И то, что он пылал страстью, распаляло желание в ней самой. Быть объектом вожделения такого неимоверно красивого мужчины-Существа – это действовало на нее сильнее, чем самое лучшее стимулирующее средство.

Господи, он был опасен. Но она знала это с самого начала. Он явился перед ней словно облепленный наклейками с предупреждениями О'Каллагенов: «Избегать контакта любой ценой!». Куда уж понятней!

– Ты столько лет наблюдала за нами, столько лет тебе это запрещали, и, когда ты делала вид, что не замечаешь нас, неужели тебе не было интересно прикоснуться к одному из Туата-Де? – Адам медленно убрал руки с ее талии, и Габби почувствовала, что он дает ей возможность отойти, но знает, что она не сможет этого сделать; и, Господи помоги, она понимала, что должна уйти, но ей не хватало сил. Ее сердце стучало в груди, как кузнечный молот. Настал долгий, напряженный миг, когда никто из них не шевелился и не произносил ни слова.

И наконец Адам прикоснулся руками к ее груди. Дыхание, которое Габби пыталась сдерживать, вырвалось из ее легких. Ее кожа горела под тканью футболки, а нервные окончания ненасытно жаждали прикосновения. Она могла только представить, насколько восхитительно было бы ощущать, как его руки ласкают ее обнаженное тело: большие, сильные руки кузнеца касаются ее кожи. Чувствуя его волшебное прикосновение, она могла бы сгореть в пламени страсти от одного лишь тепла его тела.

У Адама вырвался крик, такой неистовый и полный желания, что у Габби подкосились ноги и она покачнулась. Он еще сильнее сжал ее грудь, заставив ее сделать глубокий, прерывистый вдох, но не стал поддерживать ее тело и все еще находился на крошечном, манящем расстоянии от нее.

– У тебя красивая грудь, ka-lyrra. Я мечтал взять ее в руки с тех самых пор, как увидел тебя. Такая полная, сочная, упругая и... – Из его горла вырвался тихий мурлыкающий звук.

Габби закрыла глаза; ее грудь, которую он крепко сжал, налилась от его прикосновения. Его небритый подбородок коснулся ее волос, а потом, скользнув вниз, – ее щеки. Его влажный горячий язык оставил длинный бархатистый след у нее на шее, посылая импульсы чувственного восторга, которые откликались у нее в позвонках. Габби хотела вырваться, остановить его. Сейчас...

– Неужели у тебя никогда не было фантазий о нас? Скажи, что не было. Скажи мне: «Нет, Адам, я никогда даже не думала об этом». – Он хрипло и злорадно рассмеялся, как будто его забавляла эта мысль, и его большие пальцы описывали круги на ее груди, как раз под сосками, где кожа была особенно чувствительной. Ее жаждущие прикосновения соски так затвердели, что стали видны сквозь бюстгальтер и футболку.

Пальцы Адама сомкнулись на этих торчащих бугорках как раз в тот момент, когда он укусил ее за шею сзади, и Габби стиснула зубы, чтобы не закричать. Он знал, черт возьми, он знал. Ее сокровенные фантазии, ее вечную внутреннюю битву. Он все об этом знал.

– Почему ты молчишь? Почему не можешь сказать это, Габриель? – Пауза. – Потому что ты действительно думала об этом. Много раз. – Его теплый шершавый язык двигался вниз по шее. Еще один мягкий укус в нежную, чувствительную мышцу, идущую от шеи к плечу, – и ее тело забилось в судороге желания. Легкое, едва заметное прикосновение к ее соскам. – Неужто в этом так трудно признаться? Я знаю, что все так и происходило. Тебе было интересно, что ты почувствуешь, когда один из нас затащит тебя в постель. Разденет тебя догола и доведет до оргазма столько раз, что ты не сможешь даже пошевелиться. Доставит тебе такое удовольствие, что ты будешь чувствовать себя изнеможенной и выжатой, как лимон, и сможешь только лежать, пока твой сказочный любовник будет кормить тебя, ухаживать за тобой и восстанавливать твои силы, чтобы все повторилось снова и снова.

Чтобы он мог медленно и глубоко входить в тебя, быстро и сильно брать тебя сзади. Чтобы мог посадить тебя верхом, а ты дрожала бы на нем, кончая. Чтобы мог целовать, облизывать и вкушать каждый миллиметр твоего тела; и все вокруг перестанет существовать для тебя, потеряет смысл, – все, кроме него и того освобождения, которое может дать тебе только он.

Дыхание Габби участилось. Будь он проклят! Да, она представляла себе все это и даже больше. А после его слов ее воображение рисовало чрезвычайно яркие картины о том, как Адам проделывает все это с ней. Вот он сажает ее на себя верхом; вот она стоит перед ним, опустившись на колени и на локти, и он пронзает ее сзади...

Господи, взволнованно подумала она, неужели она всегда представляла его? Но сколько Габби ни старалась, она не смогла вспомнить лицо принца своей мечты, которое она так детально изображала в своих девичьих грезах. Либо Адам вытеснил его из ее памяти, заменив воображаемого любовника своими темными глазами, своим сильным телом, своим соблазнительным голосом и потрясающим прикосновением, либо она всегда представляла только его.

«Остановись, О'Каллаген, ты знаешь, что тебя просто поимеют, и не только физически», – благоразумно предупредил ее едва слышный внутренний голос. «Хорошо, только минуту...»

– У тебя были фантазии. Может, твое тело и девственно, но разум – нет. Я чувствую в тебе пылкость и страсть; внутри тебя бушует ярость. Я ощутил это, как только тебя увидел. Ты ненормальна. И никогда другой не будешь. Но тебе это и не нужно. Перестань подстраиваться под мир, который никогда тебя не примет. Никто не поймет тебя так, как я. Ты – Видящая Сидхов. Ты собираешься всю жизнь это отрицать? То, что ты видишь? То, кем ты есть? Не самый лучший способ прожить всю жизнь.

На миг воцарилась тишина. Адам неподвижно стоял, все еще держа руки у нее на груди и согревая дыханием ее шею.

Габби знала, что она еще может спастись. Обрушить на него свой гнев. Сказать, что он не прав, что сам не понимает, о чем говорит. Но она не могла этого сделать, потому что Адам был прав.

В его словах не было ни капли лжи. Она действительно ненормальна и, что бы ни делала, никогда нормальной не станет. Всю жизнь она разрывалась между двумя мирами, пытаясь игнорировать один и соответствовать другому – и то и другое оказалось совершенно бесполезным занятием, – постоянно задаваясь вопросом, не ожидает ли ее в итоге такая же жизнь, как у Грэм. Без мужа, с ребенком на руках, в огромном пустом доме. И не придется ли ей постоянно убеждать себя, что этого вполне достаточно. А пока Габби неплохо держалась, пытаясь наладить дела с работой и с личной жизнью.

Но никакой парень не смог бы соперничать с фантастическими мужчинами из Чара, которых она видела с детства. Ни один земной юноша не в состоянии конкурировать с миром, который был, в сущности, намного более ярким, пылким и чувственным. И ни с одним из них она, если честно, не могла бы связать свою судьбу. И самое печальное было в том, что она все еще оставалась девственницей по большей части потому, что, черт возьми, не хотела мужчину, а хотела Существо. Всегда.

Габби устала думать, как бы она чувствовала себя с ним, устала отворачиваться, отводить взгляд, бояться прикоснуться. Устала заглушать в себе все свои грешные фантазии.

Между ними замерла тишина.

Рука Адама вдруг отпустила грудь Габби и аккуратно легла между ее ног, прижимая ее ягодицы к своему возбужденному члену.

Из ее горла вырвался несмелый крик.

Он ответил потоком слов на древнем непонятном языке, который обрушился на нее грубыми проклятиями. Потом на староанглийском, украшенном его экзотическим акцентом, Адам прорычал:

– Тебе было интересно, каково это – трахаться с Существом. Что ж, вот он я, Габриель. Вот он я.

ГЛАВА 15

При этих словах сопротивление Габби окончательно иссякло. «Вот он я». Другими словами, «возьми меня, делай со мной что хочешь». И она мечтала об этом. Мечтала, черт возьми. Она всю жизнь этого ждала. Ее фантазии о Чаре носили в основном сексуальный характер, и, хотя она редко употребляла грубые словечки, из его уст они звучали обольстительно. Благодаря его акценту и низкому голосу эти резкие слова превратились в интригующие и запретные и стали казаться сексуальными и притягательными. Его слова не оскорбили ее слух; они были приглашением, забыв о времени, закружиться в танце, в земном, животном танце, для которого не будет поводов и оправданий. Необузданный мужчина, необузданный секс – Адам предлагал ей мир, расцвеченный размытыми красками своей привлекательности и сексуальности.

Конечно, позже, по окончании «секс-марафона без препятствий» в фантазиях Габби сказочный принц всегда влюблялся в нее... но не раньше чем заканчивалось их первое неистовое совокупление. Не раньше чем было отдано должное страсти. Если вообще возможно утолить страсть сполна, имея дело с Существом.

Габби поникла, тая в его объятиях. Адам моментально уловил тот момент, когда она обмякла. Он снова заговорил на этом странном языке, и в голосе его безошибочно угадывался мужской триумф. Она пропала, и она знала это.

Габби ожидала, что он развернет ее лицом, прижмет к себе, но снова не угадала его намерений. Все еще держа руку у нее между ног, безжалостно прижимая ее тело к своей плоти, другой рукой он взял Габби за подбородок и повернул ее голову к себе, приблизив ее губы к своим. Стоя сзади нее, Адам ее целовал. Она никогда не думала, что поцелуй возможен под таким углом, но в то же время она не целовалась ни с одним мужчиной его роста, – так что оказалось, что это не только возможно, но и невероятно, причудливо эротично. Этот поцелуй был властным. Настойчивым и призывным. Адам сильно прижал ее к себе, его большая теплая рука была у нее между ног, шелковые пряди его волос разметались по ее плечам, губы крепко прижались к ее устам.

Габби тихо всхлипнула под его губами, но этот всхлип затерялся под жарким движением его языка, который пробирался все глубже, штурмовал самые укромные уголки ее рта. Погружался, вновь отступал. Играл с ней, кружа в медленном, искусительном, исполненном сексуальности танце.

Где-то он научился – о, наверное, несколько тысяч лет назад, подумала Габби с еле слышным, почти истеричным смешком – давать женщине ровно столько, сколько требовалось, чтобы она оказалась на зыбкой, хрупкой грани, и этого он мог достичь одними поцелуями. Как только она начинала таять в его руках, он тут же менял тактику, прибегал к другому способу, уменьшая количество ласки. Затем снова возвращался к прежнему, и она готова была вот-вот закричать. Когда Адам стоял сзади нее, она не могла управлять их поцелуем. Все было полностью в его власти, и он беспощадно этим пользовался. Положив одну руку на ее подбородок, а другую – между ее ног, он сделал Габби неподвижной и подвергал ее сладкой пытке своих губ.

Настойчивые, головокружительные, захватывающие дух поцелуи – и больше ничего. Мягкое, жаркое поглаживание полной, горячей нижней губой, посылающее ее телу восхитительную эротическую дрожь, от которой ей становилось скорее больно, чем приятно. Снова более глубокие, волнующие поцелуи, от которых замирало тело внизу живота, – но этих поцелуев было уже недостаточно...

И, о Боже, если бы он так же томно, дразняще ласкал все части ее тела, Габби не выдержала бы. Она бы превратилась в растерзанную плоть еще до того, как он добрался бы до самых укромных мест.

«И кстати, об укромных местах, – недовольно подумала Габби. – Он мог бы начать двигать рукой». Она изгибалась под его неподвижной рукой, пытаясь подать ему молчаливый знак. С того момента, как туда скользнула его большая ладонь, Габби была предельно близка к финалу. Если бы только он чуть-чуть пошевелил рукой!

Но если Адам и понял ее безмолвную мольбу, то предпочел ее не замечать. Его рука по-прежнему неподвижно покоилась у нее между ног, ощущая ее теплую, влажную, мучительную готовность, ее чувственную жажду прикосновения, жажду хотя бы малейшего движения, но все же оставалась недвижимой. Он зажал Габби в тисках своего тела с двух сторон, и с каждой стороны находился источник ее бесконечного наслаждения, но ни один из них не был ей доступен. Габби чувствовала лишь дразнящее обещание – и больше ничего, что могло бы снять невыносимое напряжение, нарастающее в ней.

Поцелуи. Медленные и долгие, горячие и сильные. Язык, скользящий гладко и ровно, атакующий, ретирующийся.

«За эти поцелуи можно было бы умереть», – взволнованно думала она, пытаясь заполучить его язык целиком как можно глубже, не отпуская его нижнюю губу, когда он с легким смешком отстранялся. Она отчаянно выгибалась под его рукой, но каждый раз, когда ей удавалось хоть немного сдвинуть ее с места, рука возвращалась обратно. Не в состоянии больше сдерживаться, Габби укусила его за губу.

– Черт возьми, ирландка, ты в своем уме? Смерти моей хочешь? – с тихим грубым смешком воскликнул Адам.

– Я? Перестань издеваться надо мной! Поцелуй меня крепче! И теперь ты можешь пошевелить...

Адам прервал ее жалобы поцелуями. Посасывал, кусал, целовал уголки ее рта, медленно заглатывал ее нижнюю губу. Снова крепкий, глубокий поцелуй – и опять пауза. Пытки продолжались. «Он целует меня так, как может целовать только бессмертный», – осознала Габби. Так мог целовать лишь тот, у кого в распоряжении была вечность, – неспешно, но настойчиво, наслаждаясь каждым мельчайшим оттенком удовольствия, добывая его по кусочкам и растягивая. В мире Адама не тикали часы, не убегали минуты. Ему не нужно было вставать утром на работу, ничто не мешало его сиюминутной страсти. Он был бессмертен и не ведал, что такое спешка, и этот бесконечный поцелуй сводил Габби с ума. У нее появилось ужасное подозрение, что точно так же он будет подводить ее к оргазму, скупо выдавая его по каплям, и разрешит получить целиком, только когда выжмет из нее все предвкушение и вожделение.

Габби захлестнули эмоции. Она ощущала его губы своими губами, его твердую выпуклость, которая упиралась в нее сзади, жар большой руки у себя между ног.

Внезапно Адам прервал поцелуй, его рука соскользнула с ее подбородка на талию, забралась под футболку, и застежка лифчика щелкнула. Его большая рука обняла обнаженную грудь. Габби задрожала в его объятиях, и все ее тело подалось вперед, прижимаясь к руке, зажатой между ног.

– Адам, – задыхаясь проговорила она. – Давай же, рукой!

– Еще нет, – ответил он хладнокровно и невозмутимо.

– Ну пожалуйста!

– Пока рано. Скажи, со смертным ты когда-нибудь чувство вала что-нибудь подобное, Габриель? – промурлыкал он с оттенком агрессивности в ровном, глубоком голосе. – Кто-нибудь из твоих молодых людей доставлял тебе такое наслаждение?

– Нет! – вырвалось у нее, когда его пальцы внезапно сомкнулись на ее соске, подразнивая затвердевший кончик.

– Ни один смертный так не сможет. Запомни это, ka-lyrra, на случай, если ты вдруг решишь вернуться к своим пустоголовым мальчикам. Знаешь, сколько раз, сколькими способами ты кончишь со мной?

– Я согласна и на один, если ты используешь его прямо сейчас, – прошипела Габби, и ее возбуждение уже граничило с раздражением. С ней никогда не бывало такого раньше, и она не знала, что с этим делать.

Вдруг вокруг нее разлился смех – хриплый, эротичный, чужой, темный – истинный смех Адама Блэка.

– Ты же не влюбишься в меня, ирландка? – промурлыкал он ей на ухо, и ненавистная рука наконец-то передвинулась вверх и принялась играть с пуговицей на ее джинсах.

– Едва ли, – выдавила она из себя, и все ее тело напряглось от желания, пока она, затаив дыхание, ждала, когда его рука проникнет ей под трусики. С каждой расстегивающейся пуговицей Габби дрожала все сильнее.

Ее глаза закрылись, а голова безвольно откинулась ему на грудь, когда его рука плавно скользнула в ее джинсы и ладонь, погладив ее кожу, протиснулась под трусики. В тот момент, когда Адам коснулся ее кожи, у Габби подкосились ноги. Когда она начала сползать вниз, он подхватил ее, обняв за талию.

– Это хорошо. Не хочется думать, что ты в меня влюбишься. От ее внимания не ускользнуло умиление в его голосе. Она с изумлением подумала о том, что она чуть не упала от одного его прикосновения. А ведь он даже не задел ее клитор...

– О-о-о! – вырвалось у нее, и она даже не пыталась устоять на ногах, а навалилась на него всем телом. Габби неясно слышала у себя над ухом его тяжелое прерывистое дыхание – как после очень долгой пробежки. Вот-вот нахлынет освободительная волна, она поднимается по всему телу, чтобы...

– Господи, Габриель, что ты со мной делаешь...

– Вы только полюбуйтесь, как мило, – насмешливо произнес низкий голос. – Похоже, она уже на взводе и дожидается меня. Мне не терпится закончить то, что ты начал. Помнишь, как бывало, Адам? Как мы с тобой делились? Или ты опять сделаешь вид, что этого не происходило ни разу за тысячи лет твоей жизни, которых как будто тоже не было? Она знает, что мы можем с ней сделать? Ты ей рассказывал, как мы развлекались со смертными?

Габриель судорожно дернулась в руках Адама, и такой желанный оргазм, едва начав зарождаться, исчез в отличие от возбуждения. У нее пересохло в горле, когда она услышала ироничный голос, который поверг ее в оцепенение. Габби отчаянно пыталась взять себя в руки, заговорить, предупредить Адама, что Дэррок снова их нашел, но предательские голосовые связки не слушались ее точно так же, как на Фаунтин-сквер. Она не могла пошевелиться и буквально вросла в пол.

Пока Габби стояла, не в силах даже пискнуть, она с облегчением и изумлением поняла, что каким-то образом Адаму стало обо всем известно.

Вытащив руку из ее джинсов, он резко развернул ее к себе лицом и прижал к своей груди, злобно зарычав:

– Черт возьми!

Глаза Габби с ужасом смотрели на высокое огненно-рыжее Существо, стоявшее прямо у плеча Адама. Повернув голову назад, она уставилась на Дэррока.

Сверкая радужными глазами, в которых мелькал холодный ледяной сумрак, он вытянул свои безупречные губы с отпечатком жестокости и послал ей через плечо Адама воздушный поцелуй.

Из ее горла вырвался вопль. Но они уже перемещались. Они перемещались несколько часов. Поначалу Габби продолжала пребывать в таком изумлении, что с трудом могла думать и даже не пыталась заговорить. Все ее тело находилось в подвешенном, болезненном состоянии эротической готовности, которая никак не хотела рассеиваться.

«Что ж, хотя бы в одном «Книга о син сириш ду» оказалась точной», – подумала Габби. В той части, где говорилось: «Способен так удовлетворить женщину, что та лишится дара речи, а рассудок ее помутится».

Потому что Габби знала, что никакой страх в ее жизни не мог сравниться с тем ураганом желания, который разбудил в ней Адам. И опять же, ей начинало казаться, что страх вызывал у нее лишь временное оцепенение, чувство уязвимости, только и всего.

А вот страсть... такую страсть, которую Адам в ней разбудил, она никогда раньше не испытывала. И даже не думала, что такое вообще возможно пережить. Все просто: когда к ней прикасается Адам Блэк, она чувствует себя удивительно, чрезвычайно, пьяняще живой.Именно этого она и боялась: несколько поцелуев Существа – и женщина погибла. Нельзя сказать, что Габби не была знакома с искусством поцелуев. Она много раз целовалась. Вообще-то, она даже предполагала, что целовалась во много раз больше, чем другие женщины. Потому что она девственница, а мужчины... ну, мужчины, с которыми она встречалась, прикладывали огромные усилия во время любовной прелюдии с ней, и каждый хотел быть у нее первым, как будто это какое-то соревнование.

Несколько часов искусных, обольстительных поцелуев – и она неизменно указывала своим ухажерам на дверь. И все же после поцелуев Адама она не только максимально приблизилась к оргазму, но и готова была упасть – в буквальном смысле этого слова – в постель, на пол или куда там он захочет.

Он одурманивал. Ей было нелегко смотреть на него и гадать, каков он в постели, но теперь она знала это наверняка и с этих пор никогда больше не сможет спокойно смотреть на него. Она будет думать об этом. Представлять все в мельчайших подробностях. Теперь, когда она почувствовала его вкус, она наконец могла выразить словами то, что испытывала по отношению к нему с самого начала и что не давало ей покоя с первого дня их знакомства: в Адаме Блэке было больше человеческого, чем у большинства людей.

Он был сильным, чувственным и уверенным в себе, настоящим гедонистом в каждой клеточке своего золотисто-бархатного тела. Он обожал секс, наслаждался сексом и всем, что с ним связано. Он был властен, но именно этим будил воображение женщины. Габби знала, что в постели он захочет играть ведущую роль и, пожалуй, будет грубоват. Он станет овладевать ею всеми способами, какие она только могла себе представить, а также – в этом она была вполне уверена—и теми, какие не могла.

Он будет изобретателен и неутомим и полностью отдастся наслаждению. Габби не сомневалась, что он сможет сделать так, как сказал, – оставить ее такой слабой, так оцепенело и отчаянно жаждущей, что у нее не найдется сил даже на то, чтобы самостоятельно поесть, оторвать голову от подушки, от пола или где он там ее оставит, когда закончит с ней.

Адам Блэк мог запросто свести женщину с ума в постели. «И не только там», – предупредил слабый внутренний голос. «О да, – не стала спорить Габби. – И не только там». Обо всем этом ей нужно было хорошенько подумать, и желательно не тогда, когда он к ней прикасается. И она обязательно все взвесит, как только все немного утрясется.

Не то чтобы Габби искала себе оправдания, но, с тех пор как ее жизнь стала такой сумасшедшей, она была вынуждена быстро реагировать на постоянно изменяющиеся обстоятельства, не имея возможности все как следует обдумать. Не было необходимости вспоминать одно из изречений Грэм, чтобы понять, насколько опасна такая жизнь.

«Но Боже правый, – подумала Габби, внезапно разозлившись, – мне было бы гораздо легче думать об этом, если бы я знала, каковы мои шансы выжить». Для того, кто не знает, сколько ему осталось жить, дисциплина и самоотречение имеют странное обыкновение улетучиваться вслед за подсчетом калорий.

Прошло довольно много времени, пока Габби пришла в себя после дикого возбуждения настолько, что смогла расслабиться в объятиях Адама, когда они перемещались. И даже тогда она вела себя очень осторожно. Она избегала прикосновений к той части его тела, которая все еще была твердой как камень могла легко завести ее снова. Габби заметила, что он и сам стремился не прикасаться к ней своим бугром, и когда она ненароком задела его там, он возмущенно зарычал:

– Не прикасайся к нему! Больно же. Я все-таки не железный.

– Извини, – тут же ответила Габби, хотя женское начало где-то глубоко внутри нее восторжествовало, с радостью узнав, что не одной ей так нелегко прийти в себя. И что не только на нее их близость произвела такой сильный эффект. (И уж конечно, он все-таки был железный, по крайней мере в том самом месте.)

Габби была ошарашена, когда через некоторое время они снова оказались в своем номере и Адам решительно схватил их багаж. Она открыла рот, чтобы спросить, что, черт возьми, там такого важного, что они рискнули вернуться – и впрямь, вещи и туалетные принадлежности можно было в любой момент заменить другими, – но он снова переместился, а она хорошо усвоила урок о том, что молчание – золото. (К счастью, на этот раз по пути им не встретились озера; Габби радовалась, что они не оказались у побережья, ведь материализоваться где-нибудь в кишащих акулами водах было бы гораздо хуже, чем окунуться в озеро с головастиками.)

Они продолжали перемещение, пока Габби окончательно не потеряла счет времени, и снова сели на пассажирский поезд.

Оказавшись в поезде, Адам занял место и привлек девушку к себе, посадив между ног, но все же сохраняя дистанцию. Затем он прислонил ее плечи к своей груди, обнял и оперся подбородком о ее макушку.

Габби с изумлением увидела, что он дрожит. Едва заметная нервная дрожь сотрясала его сильное тело.

– Что случилось, Адам? – взволнованно спросила она. Что Могло заставить Адама Блэка дрожать? И хотела ли она знать об этом на самом деле? Что она пропустила? Находятся ли они в безопасности или еще нет, несмотря на все эти бешеные перемещения?

– Что случилось? – проревел он. – Что случилось? Черт возьми, я все испортил, вот что случилось! Ты знаешь, как нам повезло, что он позволил мне видеть и слышать его? Если бы не это, лучше даже не думать, что было бы с нами. Черт я не привык ко всей этой проклятой ограниченности в силе; мне нелегко справиться с этим дерьмом. – Последовала долгая пауза, затем раздались приглушенные проклятия. – Нельзя было оставаться там на ночь, Габриель. Нам нельзя останавливаться нигде, пока я не привезу тебя в Шотландию и не буду уверен, что ты в безопасности. Я был самонадеянным придурком. Его руки обняли ее крепче, и он погрузился в молчание.

Габби моргнула и тоже не стала нарушать тишину. Ее сердце учащенно билось в груди. «Я был самонадеянным придурком», – сказал он. Не ожидала она услышать эти слова от властного Существа.

И грань между человеком и Существом стяла, для нее еще более размытой. Закрыв глаза, Габби откинулась назад, облокотилась на него и сказала себе, что попробует заснуть, если сможет, потому что трудно было предсказать, где и когда ей удастся поспать в следующий раз. Едва ей удалось задремать, как он легонько потормошил ее; они сошли на платформу и поехали в аэропорт.

– Самолет сейчас отлетает, ka-lyrra, – сказал Адам, изучая табло. – У меня нет времени дурачить их компьютеры и делать тебе билет. Придется тебе держать меня за руку. Идем. Нужно поторопиться, чтобы успеть до отправления.

Шотландия. Они летят в Шотландию. Прямо сейчас. Габби закрыла глаза, потрясенно осознав, во что превратилась ее жизнь, и ее рука скользнула в его руку.

Они беспрепятственно прошли через охрану и направились к гейту. Габби посмотрела на застывший профиль Адама. Зубы плотно стиснуты, глаза прищурены, взгляд устремлен вперед; он шел так быстро, что практически тащил ее за собой. Он не замедлил шаг, пока они не оказались на борту самолета.

«Сегодня понедельник», – подумала Габби с каким-то смутным удивлением, когда прильнула к окну рядом с ее местом, крепко держа Адама за руку.

Она должна быть в Цинциннати, на работе. Должна готовиться с Джефом к выступлению в суде. Ей нужно забрать вещи из химчистки, полить цветы, на этот день был назначен визит к стоматологу, а на вечер запланирована встреча с Элизабет.

А вместо этого Габби сидела в самолете, находясь под действием силы feth fiada, временно дематериализованная, собираясь всего-навсего облететь половину земного шара, а еще за ней гнались демоны из другого мира, и ее почти соблазнил неземной принц. И наверное – если уж быть совсем откровенной – соблазнил бы окончательно, не вмешайся вышеуказанный демон, а разве это не создало путаницу в ее голове, где и так царила полная неразбериха?

Доказательством тому, насколько сверхъестественным стало ее существование, являлось то, что среди всего, о чем Габби могла и на самом деле должна была беспокоиться, больше всего ее тревожила надежда на то, что все пассажиры уже на борту, все заняли свои места и никто на нее не усядется.

Сегодня ты засыпала меня вопросами, пытаясь проникнуть в мои мысли. Ты спросила, верю ли я в Бога. Я сказал, что, конечно, верю – я всегда был уверен в себе. Теперь твой дом окутала тишина, ты спишь наверху, а я сижу совсем один с этой треклятой, идиотской книжкой и подвожу итог своей жизни, и знаешь, может быть, я отвечу – да. Но может быть, ka-lyrra, твой Бог не верит в меня.

Из (тщательно пересмотренного) черного приложения к «Книге о син сириги ду» О'Каллагенов

ГЛАВА 16

Шотландия. Горы.

По мнению Адама, здесь было лучшее место на Земле. За время своего существования немало времени он провел, развлекаясь с людьми, среди этих зеленых долин и скалистых холмов. Еще в седьмом веке он в облике израненного воина долгое время жил у горцев клана МакИллиок, ел и сражался плечом к плечу вместе с ними. И когда одна из их многочисленных битв оказалась слишком кровопролитной, он завещал дар Чара мужчинам МакИллиок и тем самым спас их род от вымирания.