Поворот судьбы

— Бог ты мой, Джулиана.

— И моя дочь Кара уехала с отцом. Она собирается жить с подружкой Лео, которой двадцать пять и которая живет тем, что продает джем и прядет. А мой сын, блестящий и умный, хочет бросить школу, потому что ему трудно успевать, так как он не может сдавать тесты письменно. Вот такая мелодрама.

— Ничего себе.

— Не очень жизнеутверждающе? Совсем не так, как ты представлял себе жизнь заносчивой Джулианы Джиллис?

— У меня нет слов. Бедняжка. Я не знаю, как ты держишься на ногах.

Он был очень близок к истине.

— Когда я переживал трагедию, потеряв Сьюзан, то думал, что никогда уже не смогу радоваться жизни. Я знал, что все дни теперь будут окрашены печалью. Боль утраты не покидала меня. Я не собираюсь читать тебе проповеди. Но пройдет полтора года, Джулиана, и я гарантирую, что ты улыбнешься. Я не гарантирую, что ты тут же не почувствуешь себя виноватой, но все так и будет.

— У меня немного другая ситуация. Через полтора года передо мной по-прежнему будет стоять одна серьезная проблема.

Я собиралась рассказать ему обо всем. Какого черта мне бояться? Что я теряла? У него был такой приятный голос! И потом — я начала переписываться с теми, кто страдал подобным заболеванием. Возможно, и он знал кого-нибудь, кто мог рассказать мне о пережитом опыте. Я не собиралась сидеть в темноте и забвении.

Но он сказал:

— Я позвонил, Джулиана, потому что собираюсь в Милуоки. У меня там состоится встреча, и я мог бы увидеться с тобой. Я планировал поездку на ноябрь…

— О, как великолепно, но думаю, что это невозможно, — произнесла я, вспоминая, то забытое чувство, когда тебя обнимают. — Я хотела бы увидеть тебя снова.

— Я слишком рано завел этот разговор. У вас с Лео все еще может наладиться. В конце концов, вы очень долго были в браке.

— Нет, это в прошлом, — ровным голосом ответила я. — Пережито и забыто. Причина не в этом.

— Я понимаю, что рана еще слишком свежа…

— Мэтт, ты говоришь о свидании?

— А что, это противозаконно? Я прожил вдовцом шестнадцать лет. У меня был роман, который длился четыре года, но мы так и не дошли до таких отношений, когда люди дают друг другу обещание в вечной верности. Хотя она была великолепной. Энергичной, задорной.

— Если она была великолепной, тебе лучше попробовать снова, — проговорила я разочарованно, ощутив укол ревности, когда услышала в его голосе нотки восхищения другой женщиной. Почему я вообще тратила на него время? — На твоем месте я остановила бы выбор только на великолепном варианте.

Он пустился в объяснения:

— Проблемой стало ее гипертрофированное самолюбие. Она очень тщательно следила за своим весом, так что, по-моему, едва не довела себя до анорексии.

Я посмотрела на себя, на свое пышное тело, накачанное стероидами. Я не была толстой, скорее сошла бы за Кэтрин Хепберн в ее молодые годы. Я решила, что ему нравятся сумасшедшие и костлявые.

— А если мы обставим это не как свидание, а как визит? Я привезу гамбургеры, если ты хочешь.

Я подумала, что он, наверное, все еще ростом чуть больше пяти футов, да к тому же лысый. Носит ремень с большой серебряной пряжкой, украшенной рисунком кита (он сказал, что ездил на Кейп-Код). Наверное, Мэтт обычный мужчина, почитывающий на досуге журнальчики. Но разве это повод отказаться от дружбы? Пусть это ознаменует мою новую жизнь.

— Хорошо, — согласилась я. — Но ты должен знать, что я могу забыть свое обещание или выйти тебе навстречу с тростью, потому, что у меня рассеянный склероз, Мэтт.

— Я знаю.

— Как ты можешь знать это? Этого никто не знает.

— Твой свекор мне рассказал. Он сказал, что ты сражалась с невзгодами, как тигр, что ты была очень храброй.

— Когда ты разговаривал с моим свекром?

— Я позвонил в субботу, когда ты была на занятиях в балетном классе. Мы разговорились, и я понял, что он очень приятный собеседник. Я не мог поверить, что ты до сих пор занимаешься балетом. Если бы меня выпустили на футбольное поле, я бы точно потянул себе спину. Отец Лео так трогательно о тебе отзывался. Он любит тебя. Джулиана, я вспомнил, как ты танцевала. Ты могла бы выступать на профессиональной сцене.

Я не могла очнуться от мысли, что он все знает. Я решила, что с ним определенно что-то не так, помимо того что он коротышка и лысый (в моем воображении серебряная пряжка на ремне заменилась большим бирюзовым камнем). Кем должен быть мужчина, которого влечет к больным женщинам?

Мэтт Макдугал — извращенец.

Но ведь он был когда-то таким милым, смешным.

— Я не могу претендовать на романы с кем бы то ни было из-за своего состояния.

— Я не понимаю, — произнес он.

— Чего ты не понимаешь?

— Как связана болезнь, пусть и хроническая, с возможностью иметь личную жизнь. Будь у тебя диабет, ты сказала бы: «Я больше не встречаюсь с мужчинами»?

— Это не одно и то же, Мэтт. Ты ведь врач. Ты должен знать о тех осложнениях, которые даже приличных мужчин, проживших двадцать лет в браке, вынуждают сбегать, поскольку не каждый готов к роли мученика.

— Я знаю женщину, у которой рассеянный склероз. Она моя пациентка, потому что… Это не важно. Ей только двадцать шесть. Она прикована к инвалидной коляске, но у нее есть парень, который от нее без ума.

— Он просто без ума. Никто, никто — не хочу унизить твою пациентку — не поверит в эту историю, Мэтт.

— А почему ты решила, что можешь выступить судьей? — спросил он меня.

Глава двадцать восьмая

Дневник Гейба

В ту четверть за все ужасные годы, проведенные в школе, мне удалось превзойти самого себя. Я получил одну «пятерку» и четыре «четверки». Отличную оценку мне поставили по английскому. Когда они отправили по электронной почте мои результаты, я не успел их стереть, и мама расплакалась, увидев их. Она переживала ремиссию, поэтому контролировать ее становилось все сложнее. Она успевала повсюду, стремилась быть в курсе всех событий и, естественно, оценив мой скромный успех, снова начала умолять меня заново все обдумать.

Но эти оценки дались мне невероятной ценой. Для меня это было сродни некой миссии. Мне необходимо было доказать миссис Кимбол, что я не умственно отсталый, поэтому я записывал каждое слово (черт бы его побрал!) за каждым учителем (черт бы их побрал!) каждый раз (черт бы все побрал!). Я сосредоточился только на учебе и переписывал ответы из книг, зная наизусть вопросы. Все это уже начинало мне сниться. Я лежал с Рори в кровати и читал ей «Убить пересмешника», каждую страницу, чтобы запомнить текст, слово в слово, как моя мама. Я чуть не задохнулся, когда дошел до места, где парень уходит из зала суда. В конце Рори спросила меня: «Так кто кого там насмешил?»

Я покрасил почти всю квартиру бабушке и дедушке. Те деньги, которые они мне дали, я потратил на то, чтобы одна симпатичная девочка делала за меня домашние задания по геометрии. Система доказательств теорем напоминала мне мою жизнь. На следующий день, после того как мама получила результаты, я пришел к ней с бумагой на подпись о разрешении прекратить обучение в школе.

Ее всю трясло. Она так плакала! На следующий день я обошел всех своих учителей, которые, в общем-то, не были плохими людьми, просто бездумными, и попрощался с ними, оставив на закуску миссис Кимбол.

Она приспустила очки.

— Да, Гейб, — произнесла она.

— Да, миссис Кимбол? — вопросительным тоном сказал я.

— Какие у тебя планы?

— А вам не безразлично?

— Я думаю, что ты поступаешь неправильно.

— Я тоже так думаю. Но я же ребенок. У меня нет мудрости, которую приписывают взрослым. И здесь меня ей не научат. Здесь меня научат быть жертвой. Здесь меня научат, как ненавидеть то, что я мог бы любить.

— И что же ты любишь?

— Литературу. Язык.

— Если бы ты написал хотя бы половину того, что тебя просили выполнить, то ты был бы отличным студентом, Гейб. Ты собираешься сдавать тест для получения аттестата? Или присоединишься к вооруженным силам?

— Конечно, миссис Кимбол, я собираюсь присоединиться к вооруженным силам. Шучу. Вы думаете, много парней захотело бы отправиться со мной в разведку, зная, как легко рассеивается мое внимание?

— Ну что же, удачи тебе.

— Вы это серьезно?

— Что?

— Желаете мне удачи?

— Я серьезно говорю о том, что удача тебе бы пригодилась.

— Я вам тоже желаю удачи, миссис Кимбол. Теперь, когда я больше не считаюсь официально вашим учеником… — Я заметил, как у нее начал бегать взгляд. Она хотела убедиться, что выход из кабинета свободен.

— Не беспокойтесь, миссис Кимбол, у меня нет автомата под курткой. Я просто хотел попросить вас об одолжении.

— Что? — щелкая своей шариковой ручкой, произнесла она.

— Не поступайте так с другими детьми. Не выбирайте одного ребенка, чтобы превращать его каждый день в желе. Не смейтесь над ним, если он чего-то не может делать. Лучше приободрите его. Постарайтесь увидеть в нем что-то хорошее. Клянусь, что говорю это с самыми лучшими намерениями.

— Тот факт, что тебе не удалось освоить программу, Гейб, не имеет никакого отношения ко мне. И ты это знаешь. Ты сделал свой выбор.

— Но вы могли бы помочь мне сделать лучший выбор, — возразил я. Я очень старался, заранее продумав свой разговор с ней. — Это имеет отношение именно к вам. Вы можете просто взять ребенка за руку и успокоить его, сказав, что немного позже у него получится то, что не дается сейчас. Если бы вы были чуточку заинтересованы в этом…

— Это возможно только в том случае, если и ученик в этом заинтересован.

— А откуда вы знаете?

— Гейб, у меня скоро занятия. Прошу тебя, уходи.

Что я хотел услышать от миссис Кимбол? Какого поступка я от нее ожидал? Что она скажет мне о моих способностях? Ждал извинений, за то что нам не удалось сработаться? Ждал от нее покаяния? Сочувствия тому, что произошло в моей семье? Она вручила мне файл с бумагами, которые касались сдачи выпускных тестов. Я приказал себе не забыть выбросить их в ближайшую урну для мусора. Все прошло не так, как я себе это представлял. Чего я ждал? Я должен был знать, кто такая миссис Кимбол и кто такой я.

В конце концов, чего я еще хотел? Слов напутствия от человека, который был призван давать мне советы, при желании бы мог убедить меня в чем угодно, например в том, что я отличный парень и хороший друг?

Я покинул школу через спортивный зал. Во время перемены я встретил Маллори, подружку Каролины.

— Гейб! — крикнула она. — Не могу дождаться, когда Кэт приедет погостить на Хэллоуин! Разве это не прелесть?

— Да, не говори, — подыграл ей я, понятия не имея, что моя сестра приезжает. Я не знал, где она планирует остановиться. И с кем.

— С тобой все в порядке?

— Да, — ответил я. — Не волнуйся, Маллори. Я только что бросил школу.

— Круто, — протянула она. — Мои родители убили бы меня.

— Мои, тоже, — сказал я.

— Ну и?

— Передашь моей сестре привет. Скажешь ей, что у нас все в порядке. Просто супер.

— А разве она не у вас остановится?

— Ты ведь знаешь, что нет. А может, ты не подумала. Каролина остановится у бабушки и дедушки. Она же не разговаривает с мамой, думает, что мама ненавидит ее, за то, что она уехала. Но это не так. Знаешь, Маллори, почему бы тебе и этого ей не передать?

— У нее такой крутой парень. Ему восемнадцать. Лео и Джой разрешают ему оставаться с ней…

— Я не хочу больше ничего об этом слышать.

Я знал ведь, что не надо мне останавливаться и разговаривать с Маллори.

— Но разве это не лучший вариант? Гейб, они просто не хотят, чтобы ее первый сексуальный опыт прошел в машине или с каким-нибудь незнакомым психом. У Лео и Джой была встреча с родителями этого парня.

— Я же сказал, что и слышать об этом не хочу. Кстати, моя мама тоже. Пока, Маллори.

— Ага, Гейб, а твоя мама что, больна или как?

— Или как.

— Ты собираешься в армию?

— Да, на флот. В спецподразделение.

— Как это круто!

Когда я открывал дверь в зал, из него высыпали Люк и его дружки. Они болтали о том, кто «напился» в выходные, какой «Бьюрек тупой в алгебре», а кто «классно провел время». Я глянул на Люка. Он посмотрел мне прямо в глаза. Затем притворился, будто заметил что-то на полу, еле заметно кивнул и отвернулся.

Я тоже начал отворачиваться, когда услышал:

— Пижон.

— Пижон, — ответил я. Люк тихо произнес:

— Хочешь, погуляем в субботу?

— Может быть, — откликнулся я.

Глава двадцать девятая

Даниэль

Излишек багажа

От Джей А. Джиллис

«медиа-панорама»

«Дорогая Джей,

Прошлой весной я познакомилась с мужчиной, который привлек мое внимание. Я увидела в нем родственную душу едва ли не с первой встречи. Он яркий, умный, умеет рассмешить, заботливый и интересный. Записки, цветы, сюрпризы на свиданиях, от которых раньше не ждала ничего особенного. Даже танцевальные занятия! Однако с наступлением осени мы немного отдалились друг от друга, потому что он работал над своей кандидатской диссертацией. Я понимала, что ему нужно сконцентрироваться. Изредка он заскакивал на ужин, оставался на ночь, но все это время мыслями был далеко от меня. Наконец он сообщил мне, что на следующей неделе заканчивает работу над своим научным трудом, защищает его, а потом отправляется искать место, где осядет и будет счастлив. Естественно, я думала, что он имеет в виду и меня тоже. Я начала подгонять все незаконченные проекты на работе. Через два дня после его защиты я нарядилась, загрузила машину вином, тортом и цветами и отправилась к нему. Но его дом оказался пуст! На нем висело объявление «Сдается внаем» — и ничего больше. Даже маленькой записки. Его телефон не отвечает. Джей, я только что от него и села за это письмо. Мы ведь любили друг друга! Что мне теперь думать?

Доведенная до истерики из Хобокена».

«Дорогая Доведенная до истерики,

Надеюсь, что с тортом и вином ничего не случилось? Присядьте. Съешьте весь торт и выпейте столько вина, сколько пожелает ваша израненная душа. Выспитесь. Затем обязательно станьте на колени и произнесите благодарственную молитву за то, что вы не бросили работу и не стали принимать решительных мер, чтобы изменить свою жизнь ради человека, который оказался, таким недостойным и непорядочным. Исследования показали, что, когда женщина сходится с мужчиной, которого ей сразу хочется назвать родственной душой, в большинстве случаев она имеет дело с поверхностным и боящимся длительных связей человеком. Он знает, что должен сделать, чтобы заслужить одобрение окружающих, но это не означает, что он по достоинству оценивает это одобрение. Он уйдет и не оглянется. Вы, судя по всему, очень порядочная и достойная женщина. Тоже не оглядывайтесь, и новая, более счастливая встреча не заставит себя ждать.

Джей».

«Дорогая Джей,

Мой парень, с которым я встречалась два года, сказал мне, что чувствует необходимость поставить в наших отношениях точку. Естественно, я спросила его о причинах. Он просто ответил, что не может назвать чувство ко мне любовью, поэтому не считает возможным понапрасну тратить свое и мое время. Однако год назад он довольно свободно распоряжался своим временем, да и моим тоже (дважды за ночь, не стесняясь отвлекать меня ото сна). Но затем, когда я стала планировать проводить выходные с друзьями, он надулся. Когда я подарила ему свитер, он вышел из себя, сказав, что не видел ничего более безвкусного. Я знаю, что работа отнимает у него много сил, поэтому готова была простить ему все. Но совсем недавно я узнала, что он встречается с девушкой, у которой репутация самой непостоянной подружки в городе: сегодня она идет на свидание с парнем, а завтра машет ему ручкой.

Хорошая девочка из Нантакета».

«Дорогая Хорошая девочка,

Я не хочу быть первой, кто откроет тебе известный всему свету секрет. Твоя мама, должно быть, говорила тебе о нем, а ты запамятовала. Хорошие девочки всегда уходят первыми. Не знаю почему, но это упрямый факт: мужчины по природе своей охотники, поэтому им не так интересна дичь, которую не надо преследовать. В другой раз, когда ты влюбишься, а это обязательно произойдет, возьми себе за правило перезванивать ему только через двадцать четыре часа. Самая популярная девочка обычно очень занята встречами, учебой, спортом, друзьями, и кажется, что она всегда куда-то торопится. На первый взгляд это ерунда, однако она срабатывает. Еще с тех пор, как мамы оставляли для своих дочерей записки на стенах пещер: «Не вздумай позвонить первой».

Джей».

* * *

Я услышала, как открылась дверь, и поняла, что это Гейб. Я выпрямила спину, заняв место за отцовским столом, и сосредоточилась на экране компьютера. Я не знала, зайдет ли Гейб ко мне в комнату, но если бы он решился, то я хотела, чтобы он увидел меня погруженной в работу. Гейб заглянул. Я ощущала, с каким выражением он на меня смотрит. Гейб бросил свой рюкзак на пол и произнес:

— Мама, по-моему, все. Я сдал книжки.

Я знала, что он сделал это.

Я глубоко вздохнула, надеясь, что он не услышал этого. До последней минуты я надеялась, что случится какое-нибудь чудо и он согласится протянуть эти несчастные двадцать месяцев до окончания школы. Но для человека с характером Гейба двадцать месяцев были равносильны вечности. Любому они показались бы вечностью, если бы пришлось проводить их в адских мучениях.

С другой стороны, и моему терпению пришел конец. Конечно, сын выполнял взрослую работу. Но я оставалась матерью, то есть человеком, который призван оказывать какое-то влияние на ребенка. Я знала, что ему небезразлично мое мнение.

— Если ты ждешь от меня одобрительных слов, то на это ты еще можешь надеяться. Но вот если дело касается твоих планов на будущее, то тут я воздержусь. Я приготовила для тебя кое-что.

Я вручила ему пачку анкет, которые собрала по дороге, заехав в банк, больницу, в физиотерапию.

— Пора тебе узнать, что такое взрослая жизнь и как это самому себя обеспечивать. Ищи себе работу, дружище.

Мне показалось, что он вжался в матрац, сидя на моей кровати.

— Ты очень быстро на все отреагировала. Я и не думал, что встречу у тебя столько сочувствия.

— Это на самом деле входит в обязанности родителей, — резко произнесла я. — Хочешь покурить? Хочешь выпить пива, хочешь остаться дома? Этих вопросов от меня не жди, Гейб. Ты знаешь, что, болен ты или здоров, один или уже женат, ты по-прежнему всегда останешься для меня сыном. Но, черт побери, я потратила десять лет жизни, пытаясь заставить тебя закончить учебу, пусть даже в тупой и полной нетерпимости школе.

— Да, ты мне очень помогла. Но это ничего не изменило.

— Извини, Гейб, что я не могла заменить тебе мир вокруг. Попробую подыскать что-то подходящее под твой вкус на следующей неделе.

— Я думал, что мне можно взять тайм-аут. Я должен сориентироваться, — сказал Гейб, словно для того, чтобы сменить тему. — И потом, я не бездельничал. Я делал иногда работу за тебя, бесплатно.

— Будем считать, что ты делал это в счет проживания и питания в этом доме, — предложила я, хотя сама противилась и своему тону, и своим словам. — Ты знаешь, что содержание детей распространяется на годы, когда они не могут обеспечить себя, так как заняты учебой. Ты понимал, когда бросал школу, что твой отец больше не будет платить на тебя алименты в прежнем размере?

— А мы ему скажем о том, что я бросил школу?

— Нам и не понадобится. У Каролины есть свои источники, Гейб.

Я не знала, соответствуют ли мои слова истине, но он заслужил это.

— Вот если ты перейдешь на домашний режим обучения и будешь работать, тогда другое дело.

— Я не подумал, что это отразится на наших доходах, — проговорил он, сбрасывая туфли. — Я могу вернуться, если дело принимает такой оборот.

Не желая, чтобы он сорвался с крючка, я продолжила:

— Хорошо, снова подавай документы в школу. Но не обязательно в эту. Гейб, ты же водишь машину, так что можешь выбрать любую школу в округе.

Ни один мускул не дрогнул на его лице. Он выглядел уставшим и похудевшим. Ему никак нельзя было терять в весе.

— Забудь о том, что я говорила, — наконец сказала я. — Но я не хочу, чтобы ты думал, будто с уходом из школы у тебя начнется период спячки.

— Твое право, — пробормотал он.

— Можешь забрать свои слова назад.

— Хорошо, я заберу свои слова назад. Что-то ты очень рьяно взялась за нас, с тех пор как не стала нуждаться в помощи. Ты же теперь сама встаешь с кровати.

— А тебе больше нравилось, как было раньше? Могу успокоить тебя: к соревнованиям по биатлону я пока не готова.

— Хорошо, мама, но должен сказать тебе честно: я устал. Я на пределе. Для меня последний год был катастрофическим. Во-первых, я устал оттого, что меня сделали суррогатным отцом.

Несмотря на ситуацию, я не могла не отметить с гордостью, что он правильно выговорил слово «суррогатный».

— Хорошо, что ты предлагаешь? Отдать Рори тете Джейн? Отослать ее к другим Штейн-Штейнерам?

Гейб еще глубже вздохнул, а потом произнес:

— Нет, но я не хочу заменять Рори отца. А она воспринимает меня именно так.

— Скажи, что тогда делать? Ты ведь знаешь: никто не думал, что все так обернется.

— Пусть она больше времени проводит с бабушкой и дедушкой. Они не работают, все время звонят и спрашивают, нужна ли помощь. Пусть Рори навещает их. Мне не придется повсюду ездить с ней, мне не придется каждый день проверять ее рюкзак, чтобы она не забыла то аппликацию, то еще какую-нибудь ерунду.

Я ощутила отвращение. И сочувствие. Мне хотелось рассказать ему о том, каково это, лежать с введенным в тебя катетером.

— Я сама в состоянии воспитать своего ребенка, Гейб, — отрезала я.

Он не закрыл рта, хотя нам лучше было бы остановиться на этом.

— Ты знаешь, мама, кроме твоего упрямства есть еще кое-что. Ты такая недосягаемая, предмет зависти соседей, прекрасная Джулиана Джиллис. Однако со временем ты вынуждена будешь признать, что мы спустились по социальной лестнице вниз. Ау! Мы больше не победители. У нас не будет приема по случаю Рождества. У нас не будет больше открытых пикников. Мы снимаем жилье. Ты, я и этот несчастный ребенок, которого папочка особенно и не хотел. Мы живем взаймы у жизни. Сводим концы с концами. Нас больше не позовут в гости. Ты заметила, что все твое общение сейчас ограничивается Кейси и Стеллой? Ты ведь знаешь, что говорят о тех, кто потерпел неудачу?

— Ты хочешь назвать нас неудачниками?

Я достала папку документов, которые мне прислали из журнала «Перо».

— Видишь, мои стихи печатают! Конечно, это не дает много денег, но ты должен оценить, что я изо всех сил стараюсь держаться на плаву. Я пытаюсь пробовать и то, и это.

— То, что твое стихотворение напечатали в каком-то скромном журнальчике, который выпускается в чьем-то гараже, еще не говорит об изменениях к лучшему. Уже ничего не изменишь, ничего не вернешь.

— Спасибо за то, что ты так веришь в меня, Гейб.

— Я говорю то, чему меня научила Джанет. Не надо быть пессимистами, но нельзя утрачивать трезвый взгляд на жизнь.

— Если я не буду оптимисткой, то мне останется только пойти и повеситься.

— Да, я понимаю. Но когда я думаю о Каролине, которая сидит там в своем лесу и делает, что ей вздумается, а старина Гейб тут удерживает крепость…

Я заставила себя не злиться, а попытаться посмотреть на ситуацию глазами своего сына. В конце концов, мне не так уж трудно было это сделать. Он ощущал на себе ответственность не по его годам. Может, ему и вправду надо было отдохнуть, как другим детям, до ночи смотреть этот тупой телевизор, а потом вставать поздно утром. Может, ему надо было найти себе, подработку в каком-нибудь магазинчике или на складе. Я знала, что мое собственное унижение толкало меня на резкости. Я планировала для него не такое будущее, какое видела для себя. Он был для меня последней надеждой. Рори росла необычайно застенчивой и робкой, но я тоже верила, что она, как выразилась бы моя мама, порадует своим лоском, когда вырастет. Я мечтала, чтобы Гейб продемонстрировал хорошие результаты только ради одного: ткнуть Лео носом в успех его сына. Я хотела, чтобы в награду за мой тяжелый труд Гейб заткнул за пояс всех.

— Чего бы ты хотел, Гейб? — наконец спросила я, положив руки на колени.

— Отдохнуть, — сказал он. — Всего пару недель, а потом принимать решение.

— Хорошо.

— Мне нужно самому понять, что делать дальше.

Я подумала, что для него это такая же непосильная задача, как сложить в разные стопки джинсы и полотенца. Но я кивнула в знак согласия, и он поплелся в свою комнату. Его рюкзак с тетрадями так и остался лежать на полу.

Рори должна была посещать детский сад. Я, конечно, могла бы забрать ее оттуда, таким образом, облегчив Гейбу работу, но я не стала этого делать. Меня бросил Лео, меня «облюбовал» рассеянный склероз, но это не означало, что все в моей жизни должно лететь кувырком.

Я не могла этого допустить.

На следующий день я поместила в газете объявление. Уже через четыре дня я продала свадебное кольцо своей матери — красивое кольцо с бриллиантом — одной милой паре из Милуоки. На вырученные деньги я купила Гейбу старенькую «тойоту-короллу», но в довольно приличном состоянии (Гейб-старший решил поучаствовать и оплатил стоимость, новых шин). Я связалась с одним из кемпинг-центров в Миннесоте, где для молодых людей организован поход по чудесным местам (например, по болотистым топям Эверглейдса). Пусть Гейб немного придет в себя.

Потом по Интернету я нашла программу, которую могла себе позволить и с принципами которой я в основном была согласна: они предлагали трехнедельное обучение ребят с проблемами восприятия. Занятия начинались в апреле. Одну неделю занятия проводились в группе, после чего две недели Гейб должен будет работать по индивидуальной программе под руководством личного консультанта, который, как я надеялась, не окажется насильником или маньяком.

Я сообщила ему об этих своих затеях безоговорочным тоном

Когда Гейб увидел машину, на глазах у него выступили слезы,

— Я не заслужил, — пробормотал он. — Я наговорил тебе ужасных вещей, к тому же бросил школу.

— Нет, ты заслужил. Тебе надо возить Рори. Тебе нужно успевать во многие места. Кстати, Рори ты будешь, теперь, чаще завозить к бабушке. А то, что ты наговорил… будем считать, что я сама напросилась. Он улыбнулся.

— И еще мне надо будет ездить на работу.

— Да, но только с частичной занятостью.

— Мама, мы не можем себе этого позволить.

— Пусть это тебя не заботит, хорошо?

Мы договорились, что он подыщет себе работу. Еще мы решили, что займемся поисками репетитора, который подготовит Гейба к экзаменам, познакомит с основами геометрии, биологии и других дисциплин. Я знала, что могу позволить себе оплатить услуги университетского преподавателя (десять долларов в час, не более). Я знала, что по закону мы могли бы претендовать на получение аттестата, если я подтвержу, что мой сын освоил школьную программу, включая английский язык и литературу, а также сдал необходимые тесты.

— Четыре часа в день?

— Нет, два.

— Гейб, что можно выучить за два часа?

— Но в школе все учатся не дольше, если считать по-честному, — начал спорить он. — Все остальное время посвящено тусовке, участию в работе всяких собраний и выслушиванию каких-то дурацких объявлений.

— Хорошо, два часа плюс домашние задания.

Мы скрепили договоренность рукопожатием, а потом он обнял меня, как обнимал, когда был еще маленьким.

— Мам, такая классная машина. Я люблю ее. Чем тебе пришлось пожертвовать?

— Я продала права на роман, который будет написан… за сто тысяч баксов.

— Как здорово. Тогда давай и домик у озера купим, а?

— Я продала кольцо бабушки Джиллис.

Гейб посмотрел на машину так, словно она на его глазах превратилась в какое-то чудовище. Он положил ключи на кухонный стол.

— Послушай, — сказала я. — Каролине я могу передать кольцо, которое мне подарил твой отец. А Рори… Я рассчитываю, что она выйдет замуж за богатого человека. А тебе придется подарить своей жене…

— Кольцо из автомата в продуктовом магазине, в маленькой пластиковой коробочке, — засмеялся Гейб.

— Тебе все равно девушка не светит, — успокоила я его.

— Я знаю.

— Ах ты умник! — сказала я. — Я имела в виду — до тех пор, пока ты не научишься танцевать.

— О нет!

— Так, решайся. У меня завтра укол, поэтому как минимум на два дня я выпаду из жизни. Пользуйся случаем, и я научу тебя танцевать.

— Я и так умею танцевать, мама.

— Ты умеешь кружиться в танце? Я видела по телевизору, что это снова вошло в моду.

— О, мама! Прошу тебя, не заставляй меня этого делать.

— Танцы! — закричала Рори. Она включила магнитофон на полную громкость, и Гейб подбежал к ней и схватил ее в охапку. Я последовала за ними, по дороге заглянув на кухню.

— Мама! — крикнул мне Гейб. — Ты там поосторожнее. Мы больше здесь не хозяева.

Мы снова включили музыку, и Гейб стоял растерянный и смущенный. Втроем мы взялись за руки, и я стала объяснять:

— Все очень просто: ты двигаешься в сторону, в сторону, назад, вперед. Вот так. Теперь твоя очередь.

Конечно, он не смог этого повторить.

— Гейб, давай же. Это любому под силу. В сторону, в сторону, назад, вперед.

Рори уже подпрыгивала в своих смешных пижамных штанишках. Я не могла узнать мелодию. Старая, наверное, еще сороковых годов. Наконец Гейбу удалось запомнить несколько движений, и он их старательно повторял.

— Хорошо, теперь ты немного покружишь меня, но только не очень быстро. Мы выпрямляем руки, вот так, и потом снова, в сторону, в сторону, назад, вперед. Хорошо?