Поворот судьбы

Я подумала о чувстве онемения в конечностях.

— Немного затекают ноги и руки, — сказала я. — Наружная часть бедра. У меня есть небольшие проблемы с координацией. А еще мне довольно сложно сформулировать мысль. Это звучит глупо, но иногда мне трудно скомпоновать слова. Получается, что у меня проблема управления и телом, и мозгом.

— Как долго вы наблюдаете когнитивную дезориентацию? — Доктор Биллингтон выглядел заинтересованным, но не удивленным.

— Проблема контроля? — Я вспомнила то ощущение ужаса, которое настигло меня тогда в балетном классе.

— Сколько? Неделя, месяц? Кейси ответила за меня:

— Два года. По крайней мере, я уже тогда стала замечать. И она готова это подтвердить.

— Понятно. Я говорил о проблемах с памятью.

— У меня нет проблем ни с памятью, ни с мышлением, — закричала я, начиная плакать и злясь на себя, за то, что не сумела сдержать эмоций. — У меня есть небольшая проблема с запоминанием информации, но я думаю, что такое происходит со многими женщинами накануне менопаузы. У меня и раньше наблюдались трудности восприятия. Еще в школе. Она передалась…

— Все сходится. То, что вы описали, подтверждает наличие заболевания.

— Нет! Со мной все в порядке!

— Что ж, не буду спорить. Притом, что у вас не отмечалось никаких тяжелых симптомов, все указывает именно на это. — Доктор Биллингтон вздохнул. — Но нам придется наблюдать за малейшими переменами, чтобы не пропустить важных или переломных моментов. Тем более, что у вас совсем недавно был довольно сложный период. Что могло спровоцировать обострение? Смерть родственника? Шок? Я спрашиваю вас не из любопытства, а потому что стресс мог повлиять на ваше состояние.

— Да, — сказала Кейси.

— Но я все-таки думаю, что мне понадобятся консультация еще одного терапевта и еще несколько анализов. Я не ставлю под сомнение ваш авторитет, но… — начала я.

— Я только приветствую это, миссис Джиллис. Однако такие снимки трудно оспорить, — произнес доктор Биллингтон. — Это снимки позвоночника пациента, у которого смело можно диагностировать рассеянный склероз.

Кейси позже начала объяснять то, что говорил еще доктор Биллингтон. Она тщательно все законспектировала. Он сказал, что делает мне назначения, которые рекомендовал бы «своей собственной жене». Он предложил провести консультацию относительно необходимости курса уколов. Эти уколы давали надежду если не на выздоровление, то на стабильное состояние. Единственное лекарство, которое я узнала, — интерферон. Я слышала, что его используют при лечении рака. Уколы давали облегчение, но имели и побочные эффекты, хотя и незначительные, но «требующие внимания». Кейси спросила о том, насколько эффективным ему представляется применение антидепрессантов, а затем засыпала его вопросами о том, работают ли в округе группы поддержки и окажут ли они ощутимую пользу. Она рассказала доктору о том, что слышала о мышечных релаксантах, которые не только способствуют снятию мышечного напряжения, но и нормализуют сон. Кейси успела даже спросить у него о занятиях йогой и танцами, о влиянии на мой организм жаркого и влажного лета и о том, не вредно ли мне работать с компьютером.

Я не задала ни одного вопроса.

Мой мозг кричал, но ни одного звука не сорвалось с моих уст.

Доктор Биллингтон вручил мне кипу разноцветных листков с ответами на особенно часто задаваемые вопросы и с номерами телефонов врачей, но я просто уронила все бумаги: не потому, что у меня начался мышечный спазм, а потому, что я не могла принять эту новость как нечто само собой разумеющееся.

Доктор отнесся к моему настроению с пониманием:

— Мне тоже нелегко вручать вам эти буклеты. Пройдет немало времени, прежде чем вы поймете, что ваше тело вас не предало, — просто иногда очень сложно сохранить здоровье.

— Но я здорова! — закричала я.

— Миссис Джиллис! — мягко пожурил меня доктор Биллингтон.

— Как может протекать самый кошмарный сценарий? — спросила я.

— Давайте не будем пока седлать хромую лошадь, — сказал он.

— Нет, ответьте. Я имею право знать.

— Самая страшная форма рассеянного склероза протекает в виде быстро прогрессирующей потери ориентации, что может привести к смерти. Обычно такая форма наблюдается у мужчин, хотя женщины подвержены этой болезни в два раза больше, наверное, из-за гормональных колебаний. Что ж, можно сказать, что женщину спасает ее способность к деторождению.

— Да, — согласилась я.

— Исследования этого заболевания в группах мужчин и женщин проводятся с недавних пор, и мы не знаем точной причины, почему женщины чаще болеют рассеянным склерозом. Но у них болезнь протекает не так жестко. Лучшим вариантом будет ваше теперешнее состояние, с незначительным ухудшением, которое проявится не так скоро, как могло бы.

— Я буду прикована к инвалидному креслу?

— Нет, не обязательно.

— Я умру молодой? Я имею в виду — относительно молодой? Я уже поняла, что моя молодость позади.

— Нет. Не стоит этого ждать. Мы не знаем точно, миссис Джиллис. Ничего неизвестно, пока болезнь не заявит о себе снова, иначе все, что я скажу сейчас, может оказаться ложью. Здесь трудно что-то утверждать. Многие из тех, у кого выявлен рассеянный склероз, живут вполне нормальной жизнью. У некоторых проблемы с координацией, и они ходят с тростью. Очень редко отмечаются случаи, когда человек нуждается в помощи при отправлении физиологических потребностей. — Отправлении физиологических потребностей? Вы хотите сказать, что мне понадобятся памперсы? У меня будут проблемы с мочевым пузырем? Я лучше умру. Я лучше умру.

— Нет, это не лучший вариант, — серьезным голосом произнесла Кейси.

— Кейси, ты же знаешь мою природную деликатность. Я сама брезглива по натуре…

— Я все это прекрасно знаю. Но умереть хуже. Не надо думать о самом плохом. Подумай о детях. Обо мне. О Лео.

— Я только что узнала, что у меня болезнь, которая может уничтожить меня.

— Джулиана, ты меня не слушаешь? Врач сказал, что такой исход вовсе не обязателен. Вполне вероятно, что у тебя все будет в порядке. А может, у тебя произойдет ухудшение, но незначительное. Никто не отнял у тебя надежды на то, что ты будешь танцевать, работать, гулять…

— Я хочу спросить еще об одном, — с отчаянием в голосе обратилась я к доктору. — У меня есть читатели, которые пишут мне о нетрадиционных методах лечения рассеянного склероза, о фитопрепаратах, даже о жалах пчел. Я намерена попробовать диету, упражнения и только потом перейти на лекарства…

— Да, конечно, миссис Джиллис, — ответил доктор Биллингтон, сняв очки и потерев глаза, отчего он немедленно стал выглядеть как подросток, как Гейб. — Многие мои коллеги склонны верить, что вы ощутите какие-то улучшения, но болезнь все-таки будет развиваться в вашем организме. Если говорить откровенно, то доктора считают, что более тяжелые формы рассеянного склероза (когда состояние пациента ухудшается стремительно) являются следствием того, что человек долгое время откладывал неизбежный прием лекарственных препаратов. Некоторые сразу приступают к их использованию, но мы не можем ничего гарантировать, так как сложно контролировать динамику изменений нервной системы. Учитывая, что вам сорок пять — почти, — я питаю надежду на то, что ваше состояние не ухудшится. Может, только вы и будете знать о том, что больны. Однако я полагаю, что наш успех все же зависит от того, будем ли мы прибегать к медикаментозной терапии. Только это и позволит контролировать процесс. Пока у нас нет оснований подозревать, что вам понадобится механическая поддержка. Как бы чудовищно это ни прозвучало, но придет время, когда вы поймете, что можете причислить себя к людям, которым повезло.

Мое сознание было пусто и открыто. В нем эхом звучало только одно: «Повезло! Повезло! Повезло!» и «Лео! Лео! Лео! Лео!» Я попыталась улыбнуться. Я попыталась быть вежливой. Кейси помогла мне подняться на ноги.

Глава четырнадцатая

Рут

Излишек багажа

От Джей А. Джиллис

«Шебойган Ньюс-Кларион»

«Дорогая Джей,

Я знаю, что доктор Кеворкян отбывает наказание в тюрьме, однако по-прежнему есть люди, которые нуждаются в его услугах. У меня диагностирован астенический бульварный паралич. Пока я чувствую себя великолепно, но я знаю и то, что скоро ослабею до такой степени, что не смогу обходиться без помощи своих сыновей. Если меня поместят в дом престарелых, то это потребует огромных денег. Я бы хотела умереть, пока еще нахожусь в расцвете сил. У моих сыновей свои семьи и прекрасные дети. Они живут на Северо-Западе и даже не знают, что я больна. Я их очень люблю, потому что воспитала достойными молодыми людьми. Я последнее, что им сейчас нужно. Поймите меня правильно. Я не страдаю мазохизмом — просто не хочу быть обузой для детей. Мне не хочется потратить все свои сбережения на то, чтобы меня содержали в клинике. Должен же быть какой-то цивилизованный способ для таких людей, как я, достойно и безболезненно завершить свой путь, если ужу меня обнаружена неизлечимая болезнь?

Человек в растерянности из Ланкастера».

«Дорогой Человек в растерянности,

Я очень сочувствую вашей проблеме. Я понимаю ваш страх, однако не ждите от меня сочувствия вашим суицидальным настроениям. Люди в хосписах имеют возможность достойно завершить свой путь, но только когда для этого приходит время.

Если вы способны читать, смеяться, получать удовольствие от хорошей еды, гулять, тогда ваше время еще не наступило. Как вы могли не рассказать своим детям о том, что больны? Попробуйте проанализировать свои поступки, и вы не найдете в них логики. Это самые дорогие вам люди, а вы не стали делиться с ними сокровенным. То, что вы не просите помощи, может глубоко ранить потом. А внуки? Неужели вы думаете, что они променяют вас на ноутбук или на какую-нибудь дорогую игрушку? Леди, сойдите с креста. Вам не место среди мучеников. Сыновья разделят с вами ваши тяготы: они или помогут вам сами, или найдут людей, которые будут поддерживать вас. Семья — это опора. Именно это имел в виду Роберт Фрост, когда писал о доме. Когда вам придется покинуть нас, вам дадут знать. Все остальное лишь преждевременная спешка.

Джей».

«Дорогая Джей,

Я влюблена в мужчину, который на десять лет моложе меня. Мы с ним пришли к обоюдному решению либо усыновить ребенка, либо воспользоваться услугами суррогатной матери, но на днях он заявил, что его тревожит еще один вопрос. Он беспокоится о том, что пройдет время, и люди будут замечать нашу разницу в возрасте, ведь я постарею. Он сказал, что волнуется оттого, что это может расстроить меня, и предложил сделать пластическую операцию, пока мне еще нет пятидесяти. Я могу себе это позволить, однако не уверена, хочу ли этого. Я симпатичная, в хорошей физической форме. Этот вопрос почему-то беспокоит его больше, чем меня. Я вдова, а он никогда до этого не был женат.

Сбитая с толку из Бивер Дем».

«Дорогая Сбитая с толку,

У меня для вас припасен довольно короткий ответ: убегаем и не оглядываемся. Когда ваш «молодец» говорит, что волнуется о том, что скажут другие, на самом деле это следует понимать, как что скажу Я? Не сомневаюсь, что сейчас он хорош, как Мэл Гибсон, но потом, по прошествии пяти лет, согласится ли он пойти на небольшую липосакцию? Для того чтобы сохранить молодость кожи, существует огромное количество нехирургических методов. Если вырешитесь на пластику, пожалуйста, но это должно быть ваше решение, а не его. Бросьте этого кудахтающего паренька, да махните в Италию, где зрелая красота ценится по достоинству. Желаю вам удачи,

Джей».

* * *

Я до сих пор не могла привыкнуть к новой резкой Джей, обладающей, тем не менее, знакомым мне благоразумием, которая явилась результатом совместных усилий Гейба и Кейси. Спустя несколько недель я услышала звонок.

Тот, которого я так страшилась.

Мой редактор Стив Каркарт очень хотел поговорить. Я была уверена, что он намерен меня уволить.

Я как могла избегала созваниваться с ним, потому что дела шли слишком уж блестяще, если учесть сложившиеся обстоятельства. Несколько раз я ощутила обжигающую боль в бедре, щелчки в коленях, появились нарывы, но незначительные, во всем же остальном я чувствовала себя прекрасно. Самое главное, что Кара и я вдруг обрели друг друга, и наш мир напоминал мне хрустальный шар. Мы вместе ходили на занятия балетом, а затем непременно заходили в кафе. В магазинах мы примеряли туфли и подбирали к ним кошельки и сумочки, которые не могли себе позволить. Она призналась мне, что в отличие от Джастин, еще не познала радостей земной любви. Я призналась ей в ответ, что очень рада этому, пообещав подарить ей пятьсот долларов, если она отложит это «событие» до окончания школы.

— Пятьсот долларов, — пробормотала она. — Очень неплохо.

— Это стоимость билета в Париж и обратно в непраздничный сезон, — уточнила я.

— Отложить что, мама? Все? Или кое-что? — спросила она меня.

Я вспомнила о своем желании увидеть своего, возможно, навсегда потерянного мужа.

— Пожалуй, кое-что, — ответила я. — Кара, французский поцелуй не возбраняется. Но не более, иначе это может привести к болезни или к беременности.

— Я подумаю, — серьезно проговорила она. — Но разве я не стану предметом насмешек, если на выпускном вечере окажется, что я все еще девственница?

«Ну и дела», — подумала я.

— Это случается не так уж редко, малышка, — сказала я. Гейб бродил как потерянный — так сильно ранила его сердце

Тиан. Он не скрывал того, насколько ему легче жить без обязанностей взрослого. Я проводила за компьютером много времени, прячась за ним, как за яркой ширмой, и наблюдая, как Гейб глядит на Тиан, которая увлеченно смотрит телевизор. Ее веселило и забавляло все, от странных реалити-шоу до повторов скучных сериалов. Он изредка касался ее густых черных волос, словно они были некой священной реликвией. Она небрежно похлопывала его по руке, слишком захваченная очередной серией фильма, чтобы ответить ему с такой же нежностью. Тиан переместила Гейба в школьной иерархии на самый верх, так как была очень красивой. Гейб отрывал от нее взгляд только для того, чтобы посмотреть на нее снова уже через секунду. Но все же, в его жизни были и другие развлечения. Когда папа Штейнер приехал из Флориды (к счастью, он попал к нам в то время, когда я все еще хорошо себя чувствовала, и я не смогла доверить ему свой секрет), он пригласил Люка и Гейба выбраться на гольф (посреди зимы) и угостил их бренди. Люк околачивался в нашем доме каждый день. Не желая становиться объектом жалости из-за Лео, я часто встречалась с матерью Люка, Пэг. Когда она пробормотала что-то о долгом отсутствии Лео, я сказала ей, что он пробуется на роль ведущего программы о путешествиях.

Молчание Лео уже никто не воспринимал как странность. Только ночью я вспоминала о том, что он так и не позвонил. Ложась в нашу постель, я особенно остро ощущала свое одиночество, но улучшение состояния моего здоровья было для меня таким неожиданным и щедрым даром, что я не смела, жаловаться даже самой себе. Лео мог бы приехать, но он не приехал. Я бы его увидела и снова полюбила. Или нет. Моей целью стало избавиться даже от мыслей о Лео и о его возможном участии в моем выздоровлении. Мне пришлось сделать то, что мужчины делают сплошь и рядом, — свернуть свою обиду до размеров носового платка и спрятать ее в карман. Если я сумею это сделать, то смогу справиться и с болезнью, и с детьми, и с собой. Рассеянный склероз плюс я, плюс необходимость экономить, плюс постоянный подсчет, минус Лео — в сумме давало, новою Джулиану. Я знала, что должна сосредоточиться на своей работе, детях, финансах и на себе.

В середине недели Стив оставил второе сообщение.

На этот раз я не могла не позвонить ему.

— Джиллис! — добродушно воскликнул он и немедленно начал охоту. — Мне надо встретиться с тобой. В три нормально?

У меня на час дня была запланирована речь в женском клубе. По крайней мере, это означало, что я буду в другой одежде. Я уже который день не снимала шорты Лео и толстовку, которую хранила еще со времен колледжа. Когда я держала трубку, то заметила, что моя левая рука дергается, словно рыба на удочке. Я знала, что стресс может вызвать приступ (все, что касалось рассеянного склероза, должно было предваряться оговоркой «может быть»). Я старательно выговаривала слова, как будто расставляла магниты на дверце холодильника. Мне нужно было сказать «хорошо», а не «горячо». Я произнесла:

— Хорошо, Стив. Ты собираешься заменить мою рубрику комиксами?

— Конечно, — ответил мой босс. — Не буду обманывать. Так, шутки в сторону. Нам надо встретиться и поговорить. Если не сегодня, то…

— Сегодня вполне подходящий день, — сказала я ему.

Положив трубку, я подумала: что может принести предстоящая встреча? Так или иначе, но перспективы мне виделись весьма грустные. Я стала перебирать разные варианты, но они смешивались у меня в голове, и я отчаянно пыталась сосредоточиться, как будто отбирала ингредиенты для супа. Хорошо, хорошо. Они решили прибегнуть к услугам независимого журналиста, которого пригласили в штат. У них появилась новая кандидатура на мое место. Они вздумали изменить рубрику и превратить ее в «Он и Она», когда на один вопрос отвечают мужчина и женщина. Однако я все еще могла рассчитывать на свои скромные двадцать две тысячи годового дохода, если сумею удержаться на плаву и заниматься выступлениями в клубах, составлением рецензий и участием в выставках цветов.

— Но я не могу рассчитывать на то, что смогу все время ходить по выставкам орхидей, — сказала я, не осознавая, что еще не закончила разговаривать по телефону с редактором.

— Что? — проблеял Стив на другом конце провода.

— Это ребенок зашел в комнату.

Было девять утра. Бог ты мой, наверное, Стив решит, что я сошла с ума. Даже Аори была в детском саду.

— Извини. Я приду сразу после того, как выступлю с речью в клубе…

— Годится.

Мы попрощались.

Я медленно опустилась на холодную плитку пола в ванной комнате и начала восстанавливаться, как меня учил доктор.

Психотерапевт, к которой меня отвела Кейси (я побывала у нее всего дважды), научила меня принимать ситуацию «как она есть» (в моей жизни таких ситуаций до сих пор не было, поэтому для меня это был «свежий старт»). На первой же встрече Джанет сказала: «Главное — не думать, что ситуация не изменится к худшему». Это прозвучало, как начало романа. Ладно, я успокоила себя тем, что мне не придется слушать ерунду о счастливых открытиях, которые дают нам любые жизненные перемены, и о том, что вселенная закрывает перед нами двери, но оставляет открытым окно. Джанет заявила, что я обязана принять свою судьбу такой, как она складывается. Еще она сказала, что на следующем этапе я должна постараться вернуться к своему привычному режиму. «Философия отрицания иногда очень полезна, Джулиана. Люди с рассеянным склерозом, как и с любым другим диагнозом, не могут жить в состоянии постоянного стресса или с ощущением кризиса», — говорила мне Джанет, крупная женщина в возрасте после тридцати. Она приходила на работу в шарфах, надетых поверх пальто, но, возвращаясь домой, очевидно, забывала о них, поэтому ее кабинет стал напоминать восточный шатер с разноцветным убранством. Кроме того, в кабинете можно было увидеть бронзовый тюльпан, плоскую гранитную статуэтку, изображавшую мужчину и женщину, смотрящих друг другу в глаза, и стеклянный овал в виде яйца, поверхность которого казалась надтреснутой. Эти вещи притягивали. Я видела нечто подобное и в кабинете у Кейси. Даже взрослым необходимы игрушки, чтобы смягчить горечь предстоящих открытий и решиться на мучительный выбор. Я чувствовала иногда необыкновенное облегчение, зная, что на соседней кушетке не увижу ни Гейба, ни Каролины, которые не могли бы понять ни моего состояния, ни моего настроения.

Для человека, который, фигурально выражаясь, не знает, где он может оказаться через мгновение — на тропическом острове или в федеральной тюрьме, — философия отрицания была спасением. Альтернативой ей могла стать жалость к себе, которая привела бы к неминуемой психологической гибели. Эмоциональный паралич, осознание, что ты жертва, — что может быть хуже этого? Семья пострадает не меньше тебя самого. Я не могла позволить себе погрузиться в пучину жалости и слез, особенно сейчас, когда переживала «ремиссию». (Позже мне предстояло узнать, что под ремиссией понимается не только нормальное самочувствие, когда с тобой не происходит ничего ужасающего.) В тот момент, накануне Рождества, я ощущала себя энергичной и благодарной миру за то, что мне даровано здоровье. Для меня весь свет был, как будто очерчен ярким маркером.

Я с удовольствием занялась тем, что всегда доставляло мне наслаждение, но на что у меня вечно не хватало времени, — музыкой и книгами. Я чувствовала себя, как выразился бы Лео, словно рыба в воде. Я складывала полотенца и аккуратно распределяла их по шкафам. Я разобралась со всеми носочками Аори, готовила на кухне, «расправляясь» с картофелем, петрушкой и луком, как эксперт, потому что мне доставляло физическое удовольствие наблюдать за своими руками, порхающими в воздухе, как бабочки. Я открываю пачку дрожжей. Запах дома. Опускаю палочку дрожжей в печку для хлеба, которой уже двадцать лет, но она мне все равно дорога, и наблюдаю, как хлеб начинает подрумяниваться. Раньше эти обычные дела не вызывали у меня такого восторга, потому что не с чем было сравнивать. Я вспоминала, как в детстве выздоравливала после кори. Обновление, ощущение того, что ты новая, другая… я всегда ценила каждую минуту жизни, но не воспринимала ее как чудо. Теперь ко мне это пришло. Не обращай внимания на то, что может случиться.

Рождество минуло, надолго оставив после себя ощущение праздника. Мы поужинали с Конни и Кейси. Потом был памятный момент раздачи подарков детям. Для Аори мы купили игрушечный «Харлей», для Гейба — стереосистему, а для Кары — подержанный, но отличный ноутбук. Конни связала нам всем по свитеру, даже для Лео.

Теперь я осознаю, что тот период был словно пробуждением ото сна. Теперь я знаю, что все совсем не так. Прелесть моих драгоценных дней может быть грубо нарушена вмешательством чьей-то грубой руки. Сначала уйдут силы, затем надежда. Но как только наступит облегчение, надежда вернется. Тогда я этого не понимала. Я видела, что мне лучше, и этого было достаточно. Даже если бы я знала, что впереди меня ждет ухудшение, то вела бы себя точно так же, хотя бы для того, чтобы досадить Лео и своей болезни. Джанет была права. Кейси велела слушаться ее, и она была права.

Джанет убивала меня только одним — упрямым желанием называть вещи своими именами. Я, конечно, любила правду, но, как сказал поэт, по чайной ложке в день.

— Вам не поставили окончательного диагноза. Во всяком случае, он не прозвучал как приговор. Может, вас ждет нормальная жизнь, а может, у вас впереди десять плохих дней, которые не повторятся в ближайшие десять лет.

— Я беспокоюсь только о том, чтобы функционировать нормально каждый день. Теперь я заинтересована в этом, как никогда прежде, — сказала я, играя стеклянным овалом и перекатывая его в руках.

— Теперь, как никогда прежде? Наступят ли лучшие времена? — спросила Джанет, наклоняясь вперед.

— Ну, когда мой брак… Когда мой муж… До того, как он уехал…

— Вы накануне развода?

Накануне развода, накануне развода. Эти тяжелые слова словно затянули паутиной всю комнату, наполнив ее гулким эхом. В них прозвучало что-то грозное, страшное, как в старом слове «прелюбодеяние». Мне показалось, что надо поднять ногу и раздавить их, как какую-нибудь нечисть.

— Нет, мы не собираемся разводиться. Мой муж уехал надолго…

— В командировку?

— Нет, это скорее паломничество…

— Как долго он будет отсутствовать?

— Наверное, еще несколько месяцев.

— Что он говорит о вашей ситуации? Что он думает по поводу того, что вы противитесь медикаментозному лечению?

— Я не знаю.

— Мужчины часто не желают связывать себя с выбором такого рода. Они не могут вылечить женщину, не могут решить, что делать, поэтому чувствуют себя беззащитными.

— Нет, вы не поняли. Он не знает, потому что я ему не рассказала, — объяснила я, поставив яйцо и взяв статуэтку мужчины и женщины, которые напоминали мне картинки монолитов с острова Пасхи.

— Джули, но вам обязательно надо рассказать ему о том, что с вами стряслось, — сказала Джанет.

Я тяжело опустила статуэтку на стол.

— Я не рассказала, так как не могу с ним связаться. Нет, не так. Он не обижен… Не в опасности…

А затем я вдруг поймала себя на мысли, что не знаю этого наверняка. Возможно, он где-то умирает от жажды. Это было бы великолепно. Я подумала: «Бог ты мой, я даже не допустила мысли о том, что он может нуждаться во мне. У нас разные фамилии, его родители во Флориде, и как в случае чего можно связаться с нами?»

— Джулиана? — вопросительно произнесла Джанет.

— Он сказал, что иногда может находиться в полной недосягаемости. Наверное, сейчас как раз такое время. Все так неудачно совпало.

Меня словно загипнотизировала обстановка этого кабинета. Я смотрела на лица с острова Пасхи, и мне было на все наплевать. Я взглянула на яйцо и проговорила про себя: «Вся королевская конница и вся королевская рать…»

— Как же вы планировали связываться в случае возникновения чрезвычайных ситуаций?

— Но у нас не было до этого подобных ситуаций, — растерянно ответила я.

— А как вы собирались сообщить друг другу что-то касающееся детей, родителей мужа? — настойчиво допрашивала меня Джанет. — Я знаю, что вы ответили бы на подобный вопрос в своей рубрике. Кстати, я восхищена вашей работой.

Я ощутила себя голой. Я-то думала, что мы встречаемся в этом кабинете под масками «пациент» и «доктор». Однако мир тесен, и Джанет не собиралась притворяться.

— Этот случай мы все же предусмотрели, — признала я. — Я должна была бы позвонить на один из номеров, который он оставил.

— Но он ничего не оставил.

— Да, это так.

— Как, по-вашему, почему он так сделал?

— Потому что это не входило в его планы. Он рассчитывал на то, что я сама со всем справлюсь.

— А что входило в его планы? Я прикусила губу.

— Позвольте мне подумать.

Но она не хотела отпускать меня с крючка. В ее планы не входило давать мне время на раздумья.

— Ваш брак трещал по швам еще до того, как он уехал, — заключила она. — Это паломничество было лишь попыткой убраться с вашего пути, чтобы вы не докучали ему своими проблемами.

Ее слова произвели эффект автоматной очереди. Я почувствовала удар, но не боль. Выплаты производились довольно аккуратно, но в банке мне напомнили, что «мы» закрыли один из счетов и продали акции деревоперерабатывающего комбината. Я рассмеялась в ответ и сказала, что, должно быть, начала страдать слабоумием или забывчивостью. Потом перевела оставшуюся сумму на свой счет, придя в ужас от того, как оскудели наши сбережения. Лео не мог дозвониться ни мне, ни детям, но он сумел найти время позвонить в банк, чтобы обмануть меня и лишить законного права распоряжаться нашими общими доходами. Надо было признать очевидное.

С искренним сочувствием в глазах Джанет тихо произнесла:

— В планы Лео входило только одно — побыстрее избавиться от забот и статуса семейного мужчины, не так ли?

Я посмотрела ей прямо в глаза и ответила:

— Пожалуй, лучше не скажешь.

* * *

— Черт побери, Джиллис. Ты везде, — сказал Стив, когда я появилась в его кабинете.

На мне было серое шелковое платье с высоким воротом, туфли на пятисантиметровых каблуках и чулки со швом. Мои колени давали о себе знать, так словно я пробежала марафон, а не проехала на лифте три этажа. До этого я простояла целый час, произнося текст, своего выступления. Каркарт откинулся на стуле. Я была обеспокоена только тем, что если я сяду, то уже не встану до конца рабочего дня.

Оказалось, впрочем, что Стив воспринял мою позу как демонстрацию того, что я знаю себе цену.

— Что ж, ты, наверное, знаешь, что я хотел тебе сказать, — начал свою речь Каркарт, теребя ухоженную бороду. Его большие ровные зубы поблескивали, а губы казались мне необыкновенно алыми. Я раньше никогда не задумывалась над тем, что Стив напоминает мне волка из «Красной шапочки».

— Да, конечно, но, Стив, ты должен понять, что…

— Да-да, Джиллис, и тебе не стоит чувствовать себя виноватой. Как ни трудно мне это признавать, но тебя уже нужно перевести в штат синдиката. Я так и сказал Марти из «Медиа-панорамы». Он согласился со мной. Но ты ведь не станешь воспринимать себя как примадонну? — пошутил он.

Я ухватилась за спинку стула. Ноги у меня подкашивались, и я знала, что моих сил хватит только на то, чтобы сочувственно кивать головой Стиву. Тот продолжал:

— Надеюсь, ты по-прежнему будешь делать работу и для нас, хотя бы время от времени. Мы внесем это в контракт отдельным пунктом. Пусть это будет раз в неделю в виде коротких вопросов и ответов. За ведение рубрики тебе будут платить отдельно. «Панорама» назначит свою сумму гонорара. Марти говорит, что планирует использовать тебя в большом проекте. У них была девушка, которая занималась только темой свиданий и встреч, а ты делаешь все: пишешь и о семейных отношениях, и об отношениях между сестрами и братьями — обо всем. Тебе следует двигаться вперед. Включение в штат не сделает тебя намного богаче, но перспективы открываются захватывающие, разве нет? Не возомни о себе ничего лишнего, но ты слишком хороша для маленькой газеты.

Каркарт вручил мне номер телефона Марти Брента и адрес «Панорамы», а потом сделал нечто странное: ловко крутанулся на стуле, и оказался лицом к лицу со мной. Он так и не встал. Стив взял меня за руку, и его жест был чем-то вроде твердого мужского рукопожатия и поцелуя джентльмена, который галантно наклоняется к ручке леди.

— Ты в хорошей форме, Джиллис, — заметил он. — Потеешь в спортзале?