Моя подруга всегда против

      – По разводу? А из-за чего развод?
      – Я… э-э… мы с женой расстались около восьми месяцев назад.
      – Нет, я хотела спросить, это вы подали на развод или она? Или вы вместе?
      Мистер Ричарде кашляет. Я прихожу в себя и задираю руку:
      – Кухня – вон там, говорите?
      Мистер Ричарде не замечает намека.
      – Подавали совместно. Хотя где там совместно – она спуталась на работе с каким-то обормотом, ха-ха-ха. У них это, очевидно, продолжалось черт знает сколько времени. Сука. Но написали, что «не сошлись характерами», чтобы все было цивилизованно, без ребячества.
      – Кухню можно посмотреть?
      – Не думаю, что ей следовало раздвигать ноги перед любым прохиндеем, заскочившим на пару минут, в этом вопросе мы с ней точно не сходимся.
      – Извините, – искренне произносит Урсула. – Наверное, очень тяжело, когда брак распадается таким образом. Особенно для вас, ведь вам вдобавок нанесли сексуальное оскорбление.
      Следующие двадцать минут я брожу по дому, охваченный животным ужасом, и поэтому ничего вокруг не вижу. На выходе Урсула морщит нос и сетует на отсутствие гаража, поэтому цену мы не предлагаем.
 
      Ру и Трейси застолбили столик в кафе «У Патрика»; при моем появлении Ру выжидательно уставился на меня.
      – Что на свете звучит приятнее всего? – спросил я.
      – Когда шикарная женщина ругается матом. Э-э, а ты знаешь, что на тебе костюм?
      – Тихо. У него сегодня собеседование. – Потянувшись вперед, Трейси постучала Ру по лбу.
      – Ах да. Должность TCP. Ладно, в виде моральной поддержки оплачу твой обед.
      – Господи, как ты можешь говорить о еде? У меня сейчас не желудок, а сушильный барабан.
      – Ха! Значит, не придется позориться и занимать у тебя же деньги. Как насчет чашки чая?
      – Чай сгодится.
      – Трейси, купи бедняге чашку чая, а?
      Трейси, не моргнув глазом, пододвинула мне чашку Ру.
      – Я слышала, что у тебя есть шансы.
      – Правда?
      – Ага. Расслабляться не стоит, но говорят, кандидаты со стороны не шибко хороши.
      – Откуда ты это взяла?
      Трейси пожала плечами:
      – Здесь кадровички недавно пирожки покупали.
      – Отлично. На то и расчет: на такую говенную зарплату гарантированно позарятся только придурки.
      Ру кивнул:
      – И тогда ты сможешь сказать: «Видите, я – такой же придурок, как они, но хотя бы знаю, где что лежит».
      – Это и есть мой козырь.
      – Ты возьмешь свое, – улыбнулась Трейси.
      – Да-а, они и так знают, что с колен ты уже не поднимешься, кроме того, это всего лишь айтишная должность, и ты ее уже занимаешь.
      – Занимать-то занимаю, но моя квалификация выглядит бледно.
      – В этом костюмчике ты и сам выглядишь жутко, но тебе же плевать.
      – Было плевать, пока с вами не встретился… Загвоздка в том, что у меня нет компьютерного образования, вместо него диплом по социальной географии – обхохочешься.
      – Что будешь говорить, если тебя спросят про диплом? – полюбопытствовала Трейси.
      – Молюсь и богу, и дьяволу, чтобы не спросили.
      – Все будет нормально. Придешь сюда завтра уже ИТ-менеджером.
      – Мукзэпоем, – поправил я.
      – Какая разница. Шишкой, короче, и мы тебя зауважаем, как никогда прежде.
      – Как никогда, говоришь?
      – Ага.
      – На собеседовании сразу падай на брюхо и начинай пресмыкаться. У тебя это хорошо получается, уж мы-то знаем, – ободрила Трейси.
      После зажигательных речей Трейси и Ру я рвался в бой, но на подступах к кабинету, где проводилось собеседование, меня остановили – предыдущая кандидатка еще не вышла. Отведенное ей время уже истекло, а она все еще торчала внутри, отчего я исходил желчью. Более того, она смеялась! Я мог наблюдать за ней и группой начальства сквозь стеклянную перегородку офиса. Смеются, падлы. Наверное, отпустила обалденную шутку – всем угодила. Не иначе, надо мной гогочут. Они смеялись, все больше проникаясь симпатией друг к другу, проникаясь симпатией в ущерб мне, а я сидел за дверью в дурацком кресле, от которого потел зад, и пытался читать журнал по менеджменту.
      Кандидатка была явно не из местных. В университете я ее точно никогда не встречал. Темные волосы затянуты в хвостик в беспардонно откровенной попытке продемонстрировать «практичность». Темно-синий костюм с короткой юбкой и неброские черные туфли.
      А ноги у нее ничего.
      Дав кандидатке достаточно времени рассказать про свой опыт, личные качества и родословную начиная со времен крестоносцев, начальство переглянулось, мол, «еще вопросы будут?», намекая, что обмен знаками братской любви пора заканчивать. Вот они уже встают с мест, вот пожимают руки, улыбаются: «Надеюсь, мы еще увидимся». Ага, щас, вали отсюда, зараза. Кандидатка вышла из кабинета твердым шагом, мазнув по мне пустым взглядом, в котором я тут же уловил насмешливое презрение. Посмотрела так, словно видела, как взмокли и врезались в зад мои трусы.
      На этом дело не закончилось. Призрак кандидатки еще минут десять витал в кабинете, пока начальство кивало головами и что-то записывало, но вот меня спросили, не угодно ли зайти.
      Собеседования при устройстве на работу – исключительная мерзость, а для местных кандидатов мерзость особенная. Для начала, нельзя прибегнуть к фальшивому многословному самовосхвалению, которое и составляет тактику поведения на собеседовании, ведь всем прекрасно известно, что ты за фрукт. Остается делать вид, что все твои прежние выходки – лишь беззлобная невинная шутка. Кроме того, ты облачен в костюм, на который все утро страшно боялся что-нибудь пролить, но ухоженный вид не помогает, ведь все помнят, что на работе ты обычно напоминал кочан салата недельной свежести. Кандидат приговорен носить костюм, ибо он обязан показать, что ему «не безразлична собственная судьба». У меня имелся всего один, и надевал я его исключительно на собеседования и похороны. Выбор галстука определялся тем, хоронил ли я кого-нибудь или кто-нибудь пытался похоронить меня.
      Начальство на собеседовании состояло из Бернарда Доннелли, Кейта Хьюза (он заправлял хоз-службой отдела и был вторым по должности после Роуз Варчовски) и женщины из отдела кадров, которую специально посадили задать вопрос о «равных возможностях».
      – Садитесь, – Бернард жестом указал на кресло по другую сторону стола. – Ну что ж, Пэл. Меня, я надеюсь, вы знаете…
      Мы оба немного посмеялись этой остроте.
      – А вот Кейт Хьюз, старший администратор службы поддержки учебного процесса, – кадры, постройки, канализация…
      Обоюдный легкий поклон. Старыми знакомыми, как с Бернардом, мы с Кейтом не были, однако иногда сталкивались в коридорах, а то и вступали в неловкие беседы.
      – И, наконец – делу венец (все опять засмеялись), Клер Макмиллан из отдела кадров.
      – Хорошо, – начал Кейт. – Не могли бы вы немного рассказать о себе? Что для вас главное, почему вы заинтересованы в этой должности и так далее.
      – Да, конечно.
      – Тогда мы вас слушаем.
      Начальство сидело к окну спинами. День выдался пасмурный, но густое белоснежное облако, которое заволокло небо целиком, создавало мерцающий световой фон. Глаза у меня специально приспособлены, чтобы смотреть телевизор в три часа утра практически в полной темноте, и вдруг мне почудилось, что я попал на встречу с инопланетянами из «Близких контактов третьей степени». Обнаружив, что щурюсь, как мистер Магу, я заставил глаза открыться пошире. Рот неизвестно почему тоже открылся. Я и сказать еще ничего не успел, а они уже что-то черкали в блокнотах. Представляю, что они там понаписали. Что-нибудь вроде: «Несомненно одержим бесами».
      – Прошу прощения, нельзя ли опустить жалюзи? – спросил я.
      – Э-э, да, пожалуй… – Кейт подошел к окну и дернул за веревочку.
      – Большое спасибо. Просто свет очень яркий.
      – Яркий? – переспросил Кейт таким тоном, будто хотел сказать: «Я так не считаю».
      – У вас что-то не в порядке с глазами? – поинтересовалась Клер Макмиллан.
      – Нет.
      – Нет?
      – Нет. Я… э-э… закапываю атропин. Ну, знаете, от него зрачки расширяются. Его используют при проверке зрения.
      – Вы недавно проверяли зрение?
      – Нет, не проверял. Я лишь сказал, что атропин используется при этой процедуре.
      – А зачем вы его капаете?
      – Я… Я страдаю чрезмерным слюноотделением. Атропин сдерживает выделение слюны.
      – Да? Вот не знала.
      – И пота тоже. И слюны, и пота. Средство от тысячи хворей, ха-ха-ха.
      – Понятно, – сказала Клер.
      – Очень интересно, – добавил Кейт.
      – Ну, знаете, как это бывает: ой, что-то слюны многовато набралось. И приходится бежать за атропином.
      Все трое медленно кивнули. Очень медленно.
      – Но пока с глазами все в порядке… да, в порядке… я… Ладно, немного о себе. Я уже довольно давно работаю здесь диспетчером компьютерной группы, а последние несколько месяцев исполняю вдобавок обязанности мукзэпоя…
      – Позвольте вас перебить, – перебил Кейт. – Судя по резюме, вы получили образование в области социальной географии. У вас нет квалификации в ИТ. Не помешает ли вам это работать мукзэпоем?
      – Рад, что вы задали этот вопрос, Кейт. По сути, я считаю, что отсутствие у меня компьютерной «квалификации», – я изобразил кавычки пальцами, мысленно прощаясь со своей бессмертной душой, – на самом деле является преимуществом.
      – Каким же образом?
      – Извините, в каком смысле «каким образом»?
      – Ну, в смысле, как это может быть преимуществом?
      Я с готовностью кивнул:
      – Считаю, что, работая мукзэпоем, легко погрязнуть в технических вопросах. Однако выполнение общих задач, поставленных перед отделом, представляется нам, естественно, более важным.
      Я понятия не имел, как эти задачи были сформулированы в «Программе отдела», но знал, что Кейт приложил руку к их составлению. Он немедленно затряс головой в знак согласия – я попал в цель. Бернард затряс головой еще пуще Кейта. Потом я взглянул на Клер – та только оттопырила нижнюю губу: мол, вам виднее. Поймав кураж, я продолжал:
      – Опасность… настоящая опасность (тоже мне «настоящая», ох, гореть мне в геенне огненной) состоит в том, что мукзэпой способен отвлечься на практические вопросы и упустить из виду осмысленное и инициативное проведение всеобъемлющей стратегии. Я полагаю, что меньше других рискую угодить в эту ловушку, потому что благодаря полученному образованию сумел избежать излишней сфокусированности на механистичном аспекте компьютерных технологий.
      – Да. Звучит убедительно, – заметил Кейт.
      – Кроме того, – усмехнулся Бернард, – такого специалиста всегда полезно иметь под рукой при решении кроссвордов. Удобно, когда кто-нибудь знает, как называется столица Эфиопии.
      Все еще немного похихикали.
      – Кстати, Пэл, просто из любопытства, назовите нам столицу Эфиопии.
      – Не знаю. Я изучал социальнуюгеографию, – ответил я и закашлялся.
      – Да, разумеется. Скажите, чем вам будет интереснее всего заниматься, если вас назначат мукзэпоем? Что станет для вас наивысшим приоритетом?
      – Бернард, думаю, важнее всего преемственность. Но мы также должны проявлять гибкость и незашоренность. Перенимать передовые методы работы и одновременно реагировать на перемены. В столь динамичной обстановке высокое качество, подлинно высокое качество работы достижимо только за счет объединения наших традиционных навыков с открытостью инновациям. Да, мы сами должны стать проводниками инноваций.
      Про себя я молился, чтобы не брякнуть чего-нибудь толкового и понятного. Никогда не знаешь, куда тебя занесет.
      – Полагаю, мы все так считаем, – откликнулся Кейт.
      Уф-ф.
      Клер Макмиллан приподняла руку с зажатой в пальцах шариковой ручкой.
      – Вам наверняка известно, что наш университет придерживается политики равных возможностей. Не могли бы вы сказать, какие усовершенствования можно внести в этой области?
      В отношении вопросов о равных возможностях существует золотое правило: не говори о расовых различиях. Если заговоришь о расе или тендере, тебе каюк. Само упоминание о таких вещах как бы подразумевает, что твои коллеги – расисты и ханжи. Но если сказать: «Все в порядке, никаких улучшений не требуется», ответ будет неправильным, на грани провокации. Слава богу, остаются еще инвалиды.
      – Что ж, есть одна существенная, но часто упускаемая из виду проблема – трудности, создаваемые для инвалидов конструкцией зданий. У нас, к примеру, имеется всего один лифт, и, когда он неисправен, доступ в здание для инвалидов невероятно затрудняется. Наша аудиосистема не может использоваться студентами с нарушениями слуха. Кроме того, студентам с собаками-поводырями не хватает места внутри отсеков для индивидуальных занятий в библиотеке.
      – Да, все верно, – заулыбалась Клер, и мне захотелось выбросить вверх кулак с криком «ура!», но тут вмешался Кейт:
      – Хотя это и верно в некоторой степени…
      О чем это он? В некоторой степени? Такие слова не говорят при обсуждении вопросов равных возможностей, если только не собираются накинуть на шею удавку. И тут до меня дошло: Кейт отвечает за обустройство зданий. Черт! Полная фигня! Не собеседование, а плавание между Сциллой и Харибдой.
      – Нам приходится мириться с кое-какими ограничениями, – продолжал Кейт. – Например, наш бюджет не позволяет устанавливать в зданиях по четыре-пять лифтов.
      – Разумеется, – я бешено закрутил педали обратно, – конечно! Я лишь хотел сказать, что нам нужно углубить понимание этих вопросов.
      – По-моему, я и так неплохо в них разбираюсь.
      – Нет-нет, н-е-е-е-т, не ваше понимание. Я имел в виду общественное понимание. Если бы нам удалось повысить общественное понимание в… – осторожно, Пэл, не вдавайся в детали, ты не знаешь, где и в каких бюджетных комиссиях заседает Кейт, – в стране… Тогда, возможно, отделу выделили бы необходимое количество ресурсов на проведение более целостной политики равных возможностей.
      Я быстренько оглядел начальников. Достаточно ли далеко я отодвинул ворота, чтобы никто не почувствовал себя вратарем?
      – Да, – после паузы отозвался Кейт. – В этом и состоит суть проблемы.
      Клер Макмиллан – благослови господь ее курносую рожицу – подвела гармоничный итог, с серьезным видом промычав «м-м-м».
      Еще минут десять я продолжал править паруса по ветру. Пару раз мой корабль кренился на бок, но удачи тоже были, когда я мастерски поддакивал либо перефразировал мнение, высказанное одним из них. Притворяясь, будто мне самому только что пришло в голову то же самое, я подхватывал тему, разражаясь глубокомысленной тирадой, не оставлявшей сомнений, на чьей стороне развевается мой флаг. Мне даже удалось приплести фразу об «интегрированной среде обучения», за которую начисляются тройные очки. Когда они начали сворачивать собеседование, я чувствовал себя вполне сносно.
      – Ну, вроде все. Большое вам спасибо. Есть какие-нибудь вопросы к нам? – осведомился Кейт.
      – Нет, кажется, вы ничего не упустили.
      Эй, финишная ленточка еще не порвана! Ни одноговопроса? Никуда не годится. Они сразу поймут, что ты места себе не находил в ожидании собеседования. Фраза о каких-нибудь вопросах используется для разрядки обстановки, это все знают.
      – Ну, разве только…
      – Да?
      – Разве только о рубашке… Где вы купили себе такую рубашку, Кейт?
      – Эту? Я… э-э… не знаю. Жена покупала.
      – Очень красивая. Мне нравится… этот голубенький оттенок.
      – Если хотите, я могу ее спросить, где она купила.
      – Правда? Вот здорово! Огромное спасибо. Здорово.
      Ладненько, этот блин, похоже, вышел не комом. Но хватит ли того, что я наговорил?
      – Когда вы планируете объявить о назначении?
      – Мы собираемся принять решение до конца дня, – торжественно произнес Кейт. – Вы о нем узнаете не позднее завтрашнего утра.
      – Хорошо. Отлично. Ну, тогда… Отлично.
      Я истово пожал всем руки и, как и положено кандидату на должность менеджера, попятился задом к выходу из кабинета, перемежая легкие поклоны россыпями благодарностей. За дверью сидел очередной кандидат, он нервно тер большим пальцем ладонь. С этим соперником я был знаком – старший техник с факультета биологии.
      – Привет, Тони. Ты следующий?
      – Да, вроде того. Нервничаю, черт…
      – Не волнуйся. Все будет в порядке.
      Показав Тони большой палец, я двинул по коридору. О том, что у него расстегнута ширинка, я не стал упоминать.
      Сидеть на работе в костюме и ждать собеседования – неудобно и неприятно, но торчать в костюме после собеседования – во много раз хуже. Все, даже студенты, видят, что ты еще не распрощался с надеждой сделать карьеру. В костюме ты будто голый. Однако самое скверное – знать, что ты пролетел мимо новой должности, но все равно досиживать рабочие часы в таком виде. Костюм превращается в белый флаг, выброшенный потерпевшим жестокое поражение. Человеку, получившему отказ, да еще и одетому в костюм, никто из коллег не осмелится посмотреть в глаза.
      Я вернулся в свой офис и попробовал заняться чем-нибудь полезным, но чувствовал себя как водитель, передвигающийся в сплошном тумане. За что бы я ни брался, любое занятие быстро и незаметно перетекало в сбивчивые мысли о том, что я мог бы сделать или сказать лучше. Открывал сообщение на экране, начинал читать первую строчку, но к последней строке уже беседовал с воображаемым начальником о своих заслугах. Приходилось возвращаться в начало и опять читать, но всякий раз, когда я доходил до конца сообщения, не мог вспомнить прочитанное – в голове крутились только собственные блестящие несказанные фразы.
      В этом лихорадочном бездействии, бормоча себе под нос, я провел два с половиной часа, пока не зазвонил телефон. Звонили по внутренней линии.
      – Алло? Пэл слушает.
      – Привет, Пэл. Это Кейт. Не могли бы вы спуститься к нам на минутку?
      Голос Кейта ничего не выдал – сплошной официоз.
      – Конечно. Никаких проблем, – с энтузиазмом и готовностью откликнулся я. Если поначалу они хотели отдать должность кому-то другому, то, услышав мой бодрый голос, глядишь, и передумают. «Ух ты! Он сказал „никаких проблем“ – может, его назначим, а?»
      Подойдя к двери кабинета, я громко, мажорно постучал и, когда Бернард открыл дверь, с лучезарной улыбкой и вежливым приветствием шагнул через порог. (Они хотели отдать должность другому, но, учитывая мой дружелюбный веселый нрав… и т. д. и т. п.) Клер Макмиллан уже ушла. Кейт сидел на прежнем месте, перебирая какие-то бумаги. Бернард, открыв дверь, не сел в кресло, но принялся расхаживать по кабинету, засунув руки в карманы и тихонько издавая звуки типа «пам-пам-пам», – видимо, хотел напеть мелодию, но счел ее недостойной публичного исполнения.
      Я не знал, то ли стоять, то ли садиться. Ни Кейт, ни Бернард не подавали мне никаких знаков. Поколебавшись несколько секунд, я начал опускаться на стул, как вдруг Кейт резко воскликнул: «Так!» Пришлось, к чертям собачьим, сделать вид, будто я согнулся, чтобы почесать лодыжку. Я мог бы сохранить вид уверенного в себе человека, если бы не задержался взглядом на лице Кейта, когда он внезапно оторвался от бумаг. В результате я, так и не дотянувшись до лодыжки, потерял равновесие, повалился вперед и хлопнулся лбом о столешницу с самым громким и звучным треском, который мне когда-либо приходилось слышать.
      – Ай-ай-ай, – сочувственно воскликнул Бернард. – Вы не ушиблись?
      – Нет-нет, не ушибся, – улыбнулся я ему из-под мышки. Выпрямляясь, я постучал себя по лбу, демонстрируя, что лоб у меня на удивление крепкий и что мне ни капельки не больно. И чуть не взвыл от боли.
      – Вы точно не ушиблись?
      – Нет, ничего страшного.
      – Так. – начал еще раз Кейт. – Пэл, мы решили… Вы действительно в порядке?
      – Лучше не бывает.
      Я чувствовал, как на лбу со скоростью два дюйма в секунду набухает огромный алый пульсирующий рубец. Если проследить за взглядом Кейта, становилось ясно, что он обращался не ко мне, а к рубцу.
      – Хорошо… Пэл, мы решили предложить должность мукзэпоя вам.
      – Отлично. Просто превосходно.
      – Прекрасно. Будем считать, что получили ваше согласие. Мы вами довольны, и я уверен, что учебный центр в вашем лице обретет ценного работника, как нельзя более соответствующего этой должности. При обсуждении вашей кандидатуры были возражения, но это теперь неважно. Главное, что ваше назначение позволит быстро заполнить вакансию. Поздравляю.
      – Да, поздравляю, – эхом отозвался Бернард.
      Я развернулся в его сторону:
      – Спасибо.
      Голова у меня слегка кружилась, и резкий поворот только усугубил дело.
      – Вы действительно не ушиблись? У вас зрачки расширены.
      Кейт вздохнул:
      – Проснись, Бернард. Это действие атропина, забыл уже?
      – Да, – подтвердил я, – это от апротина.
      Я снова повернулся к Кейту. Он откинулся в кресле и произносил речь, дирижируя себе шариковой ручкой:
      – Официально на должность мукзэпоя вы будете утверждены со следующего месяца. Поскольку вы новичок в этой должности, платить вам будут по низшей ставке, но зарплата ежегодно пересматривается. Вам, полагаю, ясно, что иной подход был бы неправильно понят остальными коллегами?
      – Само собой, – согласился я.
      Кейт то появлялся, то пропадал. Сначала меня это не беспокоило, но потом я сообразил, что это мое сознание то появляется, то пропадает.
      – А как же должность диспетчера? Я… извините, дайте мне пару секунд, я переволновался.
      – Понятное дело. Я отвечу на ваш вопрос. Должность диспетчера мы решили пока держать вакантной.
      – Кстати, не только ради экономии средств. – Голос Бернарда звучал за три четверти миллиона миль.
      – Нет, – помотал головой Кейт, ужаснувшись подобной крамоле. – Ввиду быстро меняющегося положения в отделе и накопленного вами ценного опыта в качестве диспетчера, мы решили, что некоторое время вы будете совмещать обе должности. Ради преемственности. Всего несколько месяцев. Если, конечно, справитесь. Если вы считаете, что не справитесь, – скажите. Мы поймем. Если наше предложение выходит за рамки ваших возможностей, не стоит этого скрывать – мы согласимся с вашей оценкой.
      – Нет, что вы. Нет-нет, я справлюсь с обеими должностями. В конце концов, до сих пор справлялся же. Кроме того, это ненадолго.
      – Верно. Ненадолго. – Кейт просиял.
      – Совсем ненадолго, – далеко-далеко прошелестел Бернард.
      – Ну, значит, решено. – Кейт протянул руку для рукопожатия сквозь сужающуюся щель в черной тьме. – Вы – наш новый мукзэпой. Уверен, вы горы свернете.
      – Да, – с улыбкой ответил я и повалился боком на книжную полку.

Попросим Бога – пусть благословит еще раз

      – Думаешь, мне сегодня больше делать было нечего?
      Урсула везла меня домой из больницы. Ей не сразу удалось достичь состояния, когда она могла выражать свои эмоции иными средствами, нежели бешеное переключение скоростей. Кое-кто удивится: ведь это у меня сотрясение мозга и синий шишак, словно второй лоб, и это мне положено досадовать на случившееся, но у этих кое-кого другие подруги – что они могут знать о жизни?
      Откопав меня из-под груды инструкций и каталогов библиотечных поставок, Бернард предложил вызвать «скорую». Однако Кейт сохранял трезвость мысли. Когда в учебном центре срабатывала пожарная тревога, сигнал немедленно поступал в районную пожарную часть. Если выяснялось, что тревога была ложной – типа студенты порезвились, – университету присылали счет на 80 фунтов. Никто толком не знал, что со мной делать, но возобладало мнение, что, если вызвать «скорую помощь», а мои повреждения окажутся недостаточно серьезными, университету опять пришлют штрафной счет. Чтобы не рисковать, Кейт решил позвонить на работу Урсуле и попросить ее меня забрать.
      Мы отправились в районную больницу (не в ту, что находилась в конце нашей улицы, – ее власти ликвидировали в ходе кампании по улучшению обслуживания населения). Всего через четыре минуты меня осмотрела медсестра, после чего я просидел пять с половиной часов в ожидании врача в компании медленно истекающих кровью людей. Наконец меня отвели в кабинку, где врача пришлось ждать всего-то десять-пятнадцать минут. Он так скверно выглядел, что я попытался уступить ему свое место. Судя по его физиономии, он не спал тридцать шесть часов, и я сделал вывод, что застал его в середине смены. Мы оба прекрасно понимали, что он давно не отдает себе отчета в своих действиях, тем не менее, исправно прошли через положенный ритуал – просвечивание глазных яблок маленьким фонариком, вопросы о приступах тошноты и прочую медицину. В итоге врач определил у меня небольшое сотрясение мозга и предложил остаться в больнице на ночь.
      – Это еще зачем? – спросила Урсула.
      – Надо бы понаблюдать за ним.
      – О-о, я сама за ним понаблюдаю, – обрадовала Урсула. Врача обрадовала, не меня.
      – Ну, тогда ладно. – Доктор повернулся ко мне: – Вам нужен покой. Не выполняйте тяжелую работу и не залезайте на стремянку.
      – Но, доктор, тяжелая работа и стремянки – мой способ расслабляться.
      – Очень смешно. Езжайте домой.
      На обратном пути пришлось заехать к моей матери, она присматривала за детьми, пока мы были в больнице. Основное занятие моей матери – волноваться. Нет, конечно, она бывает занята чем-то другим, но крайне редко. Подлинный смысл ее жизни – в беспокойстве. Рожденная тревожной. Я не рвался показаться ей с огромной гематомой на лбу, но оставаться в машине не было никакой возможности – мать немедленно вообразила бы, что я искалечен до неузнаваемости и Урсула меня прячет.
      – Боже ты мой! – Мать прислонилась к стене, чтобы не упасть.
      – Здравствуй, мама.
      – Боже ты мой!
      – Со мной все нормально. Так врачи сказали, всего лишь небольшое сотрясение.
      – Сотрясение?! Рентген делали?
      – Нет, доктор…
      – Немедленно поезжай обратно и заставьих сделать рентген.
      – Хорошо.
      – Поезжай сию же минуту.
      – Хорошо.
      – Пойду детей заберу. – Урсула скользнула мимо моей матери в гостиную.
      Я живо устремился следом, оставив мать у дверей прижимать ко лбу ладонь, разыгрывая драматическую сцену из немого кино.
      Лежа на полу, дети смотрели мультики. Рты разинуты, глаза – по пятаку. Качество тут было совершенно ни при чем. Они с одинаковой увлеченностью смотрели любые телепередачи.
      – Халло, киндер, – поздоровалась Урсула. Ноль реакции.
      – Халло… киндер! – повторила она и, взяв в руки их куртки, ткнула каждого носком туфли.
      – Нны-ы-ы, – ответили они.
      Дети продолжали смотреть телевизор, пока Урсула отрывала их от пола и вставляла в куртки.
      – Ваш отец сегодня получил новую работу.
      Джонатан на секунду перевел на меня взгляд и снова уткнулся в телевизор.
      – Тебе пришлось за нее сражаться?
      – Нет, не пришлось. Они сказали – если я хочу, то могу взять ее себе.
      Одев Джонатана и Питера, Урсула потащила их к выходу. Они не отрывались от экрана, пока их не выволокли за дверь. Тут они хором издали душераздирающий вопль:
      – Ну, ма-а-а-а-м!
      – Досмотрите в другой раз, когда опять приедете к бабушке, – пообещала Урсула. Ее слова лишь подлили масла в огонь: дети поняли, с какой беспечностью она относится к страшной трагедии в их жизни. Питер, не в силах выдержать страдания, повалился на землю.
      – Что тут происходит? – В дверях показалась моя мать.
      – Ничего страшного, Мэри, дети просто устали.
      – Я не устал, – выл Питер.
      – Я тоже не устал, – вторил ему Джонатан.
      – Зато я устал. – Подхватив Питера, я понес его к машине, крепко зажав под мышкой.
      За мной следовала Урсула с Джонатаном. Мы пристегнули орущих детей ремнями безопасности. Урсуле выпала более легкая задача – Джонатан в основном действовал вербально: стыдил мать, протестуя против жестокой несправедливости. Питер же весь извивался, складывался пополам и пытался выпрыгнуть из машины, используя мои плечи в качестве трамплина. Услышав долгожданный щелчок замка на ремне безопасности, я стремительно обежал машину и плюхнулся на пассажирское сиденье рядом с водителем – Урсула уже давила на газ.
      Моя мать помахала нам вслед и крикнула:
      – Приедете домой – позвоните, чтобы я знала, что вы не попали в аварию!
 
      – Когда тебе выходить на новую работу? – поинтересовалась Урсула.
      Я лежал на кровати, осторожно ощупывая шишак. Казалось, он стал еще внушительнее. Оставалось надеяться, что гематома – явление того же порядка, что и дырка в зубе. Когда трогаешь ее языком, впечатление, что дыра больше самого рта, но в зеркале ее почти не видно. Урсула расхаживала нагишом, собирая грязную одежду в корзину для белья. Она подхватила со стула пару моих трусов и понюхала, чтобы проверить, свежие они или нет. Я люблю наблюдать за ней в такие моменты.
      Ой, сейчас вы подумаете, что я извращенец. Ладно, будем считать, что я пошутил.
      – В принципе, я ее и так уже выполняю. Практически уже вышел, а что?
      – Мне нужен отпуск.
      – Чего вдруг?
      Урсула перестала собирать белье и молча уставилась на меня.
      – Хорошо, – сказал я, – отпуск так отпуск.
      – Мы могли бы провести несколько недель в Германии, покататься на лыжах.
      – Да! Обожаю рассекать на лыжах… – Я выставил ладонь и стал плавно водить ей из стороны в сторону: – Ш-ш-ш-ш! Ш-ш-ш-ш! (Урсула скорчилась над корзиной для белья.) Ты, никак, смеешься?
      – Нет, – пискнула она.
 
      Дом.
      Агент, поигрывая ключами, быстро ведет нас по дорожке к чистенькому домику на две семьи на самой окраине города. На пороге соседнего дома стоит женщина и потягивает чай из кружки, озирая сад. На вид ей лет сто восемьдесят семь.
      – Доброе утро! – здороваюсь я с улыбкой.
      – Дом приехали смотреть?