Наркодрянь

      И они продержались на ринге целых две минуты. Это был честный поединок. Они не бросились друг на друга, как бешеные собаки, и не лупили куда попало. За все время они обменялись всего десятком ударов, причем оба били так, чтобы "выключить" противника, но не изуродовать. А это оказалось совсем непросто.
      Верх взял Мейсон. Стоило Харишу на секунду увлечься атакой на корпус Мейсона, как тот "поймал" соперника нокаутирующим ударом в подбородок. Голова Хариша резко дернулась назад, глаза затуманились. Он еще пытался удержаться на ногах, но Мейсон легонько толкнул его в грудь, и Хариш завалился на бок, нелепо взмахнув руками.
      ...А еще через пару минут кадеты группы "А", словно сраженные странной и молниеносной болезнью, в самых разнообразных позах валялись вокруг вольера и оглашали воздух стонами и ругательствами Хартмен, словно злой гений, стоял посреди недвижимых тел, сложив руки на груди, и улыбался Затем он неторопливо убрал в сарайчик перчатки и щитки, а взамен извлек., две бутылки виски.
      - Это для первого раза и для знакомства, - пояснил Хартмен, протягивая бутылки МакГей ву, - а в будущем будете обходиться простой водой.
      Затем он развернулся, бросил на прощание.
      "На сегодня все", и "поплыл" своей неподражаемой походкой по тропинке.
      .. В тот день их больше не трогали и даже обед принесли прямо в казарму. А вечером к ним наведался сам Хартмен. Он притащил жестяную банку с буро-зетеной мазью и пузырек с желтоватой маслянистой жидкостью. Мазь Хартмен порекомендовал накладывать на ссадины и ушибы, а из пузырька накапал каждому по пять капель жидкости.
      Надо сказать, что снадобья, приготовленные Хартменом собственноручно, обладали чудодейственной силой. Ссадины и синяки после обработки "бальзамом Хартмена" перестали ныть и даже уменьшились в размерах. А после пяти капель неведомой жидкости Мейсон почувствовал приятную тяжесть во всем теле и непреодолимую тягу ко сну. Минут через пять он уснул - и это был едва ли не самый крепкий сон за последние два месяца.
      Утром следующего дня они проснулись в полной уверенности, что вчерашнюю драку Хартмен организовал с единственной целью оценить их бойцовские качества. Каково же было их удивление, когда сразу после завтрака к ним, вместо безобидного Шрейдермана, биолога и великого знатока тропической фауны, заявился Хартмен и снова повел их на злосчастную поляну. Он построил курсантов в две шеренги, достал из сарайчика перчатки, щитки, и... все повторилось сначала, только теперь Хартмен поменял партнеров.
      Мейсону пришлось сцепиться с неуправляемым красавчиком Гийомом - и он уложил Гийома ударом в челюсть, едва не лишив соперника передних зубов.
      На третий день Мейсон дрался с Сэмом, и тот нокаутировал Мейсона таким же точно ударом, каким накануне Мейсон завалил Гийома.
      В ту же среду, вечером, они взбунтовались.
      Трудно вспомнить, кто первым заявил, что больше не войдет в вольер ни за какие коврижки. Кажется, Гийом, опасавшийся за свои уцелевшие зубы, но его бурно поддержали.
      Поднялся ужасный гвалт. Их рожи со вспухшими, почерневшими губами, с лиловыми кровоподтеками и носами, напоминающими спелые сливы, походили на лица выходцев с того света.
      Сценка для постороннего наблюдателя презабавная, но им-то было не до шуток.
      Сержант Лерош под шумок незаметно выскользнул из казармы и минут через десять вернулся вместе с капитаном Райтом. Райт со скучающим видом осведомился:
      - В чем дело? Есть претензии к учебному процессу?
      Ну, это было, пожалуй, слишком! Они взорвались все разом! Громко вопя, ругаясь, перебивая и отталкивая друг друга, они окружили невозмутимого Райта и обрушили на его голову уйму претензий, проклятий и угроз. Райт, не моргнув глазом, выдержал натиск. Они бесновались минуты дветри, а затем постепенно приумолкли, озадаченные неподвижностью и бездействием капитана. Райт зевнул и обвел кадетов невинным взглядом.
      - Собственно, я так и не понял, в чем состоят ваши претензии?
      Тогда они вытолкнули вперед Сэма, единодушно взвалив на него роль полномочного представителя. Сэм смущенно хмыкнул, прокашлялся, но начал уверенно:
      - Видите ли, господин капитан. Претензии у нас только к инструктору Хартмену. Мы считаем недопустимыми те методы, которыми он пользуется. Это, в конце концов, бесчеловечно, и мы отказываемся... Да, - решительно подчеркнул Сэм, - категорически отказываемся от подобной системы преподавания.
      Сэм выдержал паузу, ожидая реакции Райта, не дождавшись никакой реакции, добавил:
      - Среди нас нет трусов и слюнтяев, и Хартмен мог убедиться в этом. И мы требуем к себе должного уважения и человеческого отношения. Вот и все!
      - А... вон оно в чем дело, - протянул Райт, словно ни слухом ни духом не ведал ранее о причине заварухи. - Значит, вы "отказываетесь" и вы "требуете". Что-то не приходилось мне раньше в армии слышать подобных слов. Да...
      Он постучал пальцами по столу и ни с того ни с сего осведомился:
      - А знаете, какой у Хартмена оклад?
      - Не-ет, - недоуменно пожал плечами Сэм.
      - Пятьсот тысяч долларов в год, не считая премиальных.
      Ошеломленные, они переглянулись.
      - А знаете, во сколько обходится обучение одного курсанта в нашей школе? - продолжал Райт в том же духе.
      - Восемьсот-девятьсот тысяч долларов в год.
      Они тихо ахнули и раскрыли рты.
      - Плюс кое-какие издержки, - не прекращал бухгалтерских выкладок Райт, - получается три миллиона долларов за все время обучения. Обучение одной группы влетает государству в тридцать миллионов. Это приблизительно один стратегический бомбардировщик, или эскадрилья истребителей, или сторожевой фрегат. А почему государство тратит такие громадные суммы на обучение таких слюнтяев, как вы, - пояснить? - ив голосе Райта зазвенел металл. Для того, чтобы сделать из вас солдат, для которых война не более рискованная работа, чем, скажем, вождение автомобиля. И государству небезразлично, если эти миллионы улетят в трубу только потому, что комуто из вас перережут горло или проткнут грудь штыком в первой же драке. Ясно?
      Райт перевел дух и вкрадчиво поинтересовался:
      - Когда вам сулили блага, почет и славу, вы ведь развесили уши и внимали с полным одобрением. Не так ли? Молчать! - вдруг рявкнул он, заметив, что Сэм собирается что-то возразить. - Так вот: вы будете делать то, что прикажет Хартмен, потому что никто в мире лучше его не делает из таких жалких остолопов, как вы, суперменов.
      А если... - Райт многообещающе прищурился, - если кто вздумает еще "отказываться" или "требовать", что ж... мы найдем меры воздействия, и такие меры, что они раз и навсегда отобьют у вас охоту к "студенческим выступлениям". У меня все. Теперь отбой - всем спать.
      Райт удостоил их последним презрительным взглядом и затопал к выходу.
      Разошлись в тупом оцепенении. Сон никому не шел в голову. Только теперь, как ни странно, будущее предстало перед ними в истинном свете, и оно - это будущее - рисовалось ох каким неприглядным. И защиты искать было не у кого. Вся прошлая их жизнь казалась только прелюдией к первому акту трагедии. И дай Бог им доиграть эту трагедию до конца.
      - Э! Парни! - прохрипел в темноте прокуренный басок сержанта Лероша. Я вам что скажу-не вы здесь первые и не вы последние. Всем тут доставалось. И я на своей шкуре попробовал, а с нашим братом здесь не цацкались. Но я вам гак скажу: те, кто побывал в лапах Хартмена, могут не бояться ни черта, ни дьявола. Хе... Хартмен сам сатана, да и Райт... хе... не лучше, а вы... э-э... сатанинские выродки.
      Это была - в бытность Мейсона - самая длинная речь сержанта Лероша, но и на этом она не закончилась.
      - Но совет я вам дам, - продолжал Лерош, собрав остаток словарного запаса, - когда будете бить друг другу морды, то представляйте, что лупите по мешку с песком - и все тут... А будете друг на дружку злобу держать тогда вам крышка. Ну, почистил Гийом рубильник Мейсону, или высадил Спенсер зуб Харишу... И черт с ним... Он же не виноват... Главное, не звереть, но и сопли не распускать... Ничего., обвыкнете - там легче пойдет.
      Сержант умолк и ровно через минуту захрапел мощно и безмятежно.
      Лерош, как всегда, оказался прав. Уже месяца через два они смирились с "системой Хартмена".
      Не то чтобы пообвыкли - привыкнуть к ней было просто невозможно, а скорей приноровились.
      И все-таки Спенсер как-то сломал Мак-Гейву два ребра, а Гийом выбил Сэму два передних зуба.
      Хартмен лечил их собственноручно. Мак-Гейва, к примеру, он поднял на ноги за двадцать дней и снова безжалостно погнал в вольер. Ушибов, ссадин, вывихов они не замечали.
      Хартмен начал разнообразить занятия. Теперь они дрались через день, зато каждое утро и каждый вечер до одурения качали мышцы, особенно брюшного пресса, и опять-таки по "особой системе Хартмена". А еще они колотили голыми руками и ногами мешки с песком, сдирая кожу и уродуя суставы. Потом Хартмен начал с ними отработку приемов. Их, этих приемов, было немного - всего десятка два. Зато Хартмен выбрал самые эффективные из всех существующих боевых видов.
      Уже месяца через три такой подготовки Мейсон стал замечать в себе удивительные изменения.
      Теперь в драке его тело, казалось, вело себя совершенно независимо от головы. Стоило противнику сделать даже неуловимое движение, как тело само принимало решение и мгновенно реагировало на малейшую угрозу. Голова за телом явно не поспевала. Но и Мейсону с каждым днем все реже удавалось свалить противника удачным ударом.
      Теперь их поединки утратили хаотичность и скорей походили на некий экзотический танец.
      Они, как бойцовские петухи, топтались в тесной клетке, извивались и вертелись на месте. Иногда обменивались серией коротких жестких ударов, но с опытом этих серий становилось все меньше - драка не бокс, и в ней засчитывается только одно очко. Иногда кто-нибудь бросался в атаку, стараясь загнать противника в угол, но и это с каждым разом становилось все трудней: они научились уходить от атаки, проскальзывая между сеткой и телом атакующего. При этом часто успевали еще и врезать хорошенько наглецу. Правда, некоторые предпочитали отвечать на атаку градом встречных ударов или "захватом" - тут уж сказывалась индивидуальность, а Хартмен их в выборе приемов не стеснял. Теперь единоборства длились уже минут десять без перерыва и, конечно, без правил.
      Потом они научились и соизмерять силу удара - увечий сразу стало меньше, и все-таки головы их в то время плохо усваивали учебу - уж очень им доставалось. Но и это в колледже было учтено и просчитано: их не загружали до поры до времени теорией и даже удлинили время отдыха и ночного сна.
      А дьявольская изобретательность Хартмена не знала покоя. Теперь он изменил систему и заставлял их драться "на время" - в течение пятнадцати минут, причем не руками и ногами, а гибкими тонкими тросточками. Трости эти, четырех футов длиной, были сделаны из местной породы дерева и оставляли на теле после удара широкий багровый след. Сами удары, чрезвычайно болезненные, не парировались, как в фехтовальном поединке - уж очень гибкими были их "шпаги". Все-таки они научились, и притом очень скоро, уклоняться и от этого оружия. К тому же удар трости - не удар тяжелого кулака, от которого темнеет в глазах и выворачивает наизнанку.
      Их тела быстро обрели состояние физического равновесия, а лица перестали напоминать туземные маски. Тут-то и навалился на них полковник Эдвардсон со спецкурсом выживания. Программа стала такой насыщенной, что для отдыха вовсе не оставалось времени.
      После завтрака они три часа занимались с Хартменом, а потом за них брался Эдвардсон. Но теперь и Эдвардсон изменил систему.
      Вокруг базового лагеря, прямо в джунглях, были отгорожены участки территории - эдакие заповедные зоны. В этих заказниках благодаря усилиям Шрейдермана, Эдвардсона и инструкторов были собраны практически все представители тропической флоры и фауны. Здесь-то кадеты и проводили теперь время до ужина. Впрочем, "проводили время" слишком мягко сказано они работали до седьмого пота. Эдвардсон учил их добывать на обед "хлеб насущный" - не такая уж и простая задача.
      Они охотились на рыбу с деревянной острогой, изготовленной тут же, на берегу реки, или травили ее ядом "тимбо".
      Что такое "тимбо"? Обыкновенное дерево, каких в этом лесу сотни тысяч. А чтобы выудить при помощи "тимбо" рыбку, необходимо вначале вырезать из этого дерева порядочную дубину, измочалить ее и лупить дубиной по воде до тех пор, пока рыба не начнет всплывать кверху брюхом.
      Зато какое жаркое и уху они готовили из добытых шестифутовых трирао и пирара или маленьких юрких пиау, походивших на ершей!
      А еще они ковырялись в земле, словно заправские огородники, в поисках съедобных клубней Особенно нравился им корень суа - добавляешь его в обыкновенную воду и получаешь великолепное пиво, напоминающее ячменное.
      Расколоть громадный орех кастанья - тоже дело не из легких, но зато как вкусно...
      А самым трудным - на первых порах - оказалось движение. Да, именно движение в этом чертовом лесу. Минут через пять ходьбы у Мейсона, как и у всех остальных, голова шла кругом от беспрерывного, однообразного мелькания древесных стволов. Слава Богу - рядом всегда шел вездесущий Эдвардсон. Он-то и пояснил, что при ходьбе надо смотреть либо под ноги, либо, еще лучше, в пространство - так в джунглях передвигаются туземцы и мало-мальски опытные люди. Дотошный Сэм тотчас потребовал разъяснить: как же маломальски опытные туземцы в таком случае находят дичь?
      Эдвардсон снисходительно улыбнулся и пояснил, что дичь и врага замечают "на слух" или "на движение", а потому слух - это главное, а движение нужно научиться ощущать всем телом - и спиной в том числе. Кадеты усомнились и потребовали доказательств. Не говоря больше ни слова, Эдвардсон сорвал с плеча "винчестер", развернулся рывком и выпалил куда-то вверх - в густую крону бертолеции. Бедный красавец ара! Ну что стоило ему секундой раньше удержаться от крика?
      Прошитое пулей тельце свалилось к ногам Эдвардсона - и последний скептик в их группе вынужден был признать непреложность факта.
      Впрочем, Эдвардсон учил их охотиться не только на животных. Месяца три они посвятили изучению всевозможных ловушек, капканов и самострелов. Они плели сети из тонких лиан и тренировались, набрасывая их друг на друга с дерева. Они рыли "волчьи" ямы с заостренными кольями на дне и научились укрывать их с таким искусством, что сами потом не всегда могли их разыскать.
      Оказалось, что даже тонкое деревце можно согнуть и закрепить лианой с таким расчетом, чтобы при малейшем прикосновении к лиане его ствол расправлялся и ударом ломал ребра неосторожному путнику. А гигантскую бертолецию можно подпилить так, чтобы от легкого толчка она валилась в нужном направлении.
      Как-то раз Эдвардсон заметил в зарослях крохотные желтые цветочки и страшно обрадовался.
      Цветочки украшали низкорослый кустарник. Он предложил курсантам хорошенько запомнить желтые цветочки.
      - Это "Мата Колледо" - "Молчаливый Убийца". Если охапку веточек с этими цветочками подбросить, к примеру, нам в костер, то через пару минут вокруг костра будут остывать десять трупов.
      - Это почему? - ужаснулся Мейсон. Он вспомнил, что по дороге сорвал такой желтый цветочек и понюхал.
      - Дым, - пояснил Эдвардсон, - дым, образующийся при сгорании ветвей "Мата Колледо", убивает мгновенно и наверняка. Полезное растение. Один из моих бывших учеников уложил без единого выстрела взвод противника на привале.
      Самое трудное было незаметно подбросить им в костер такой подарок, но парень оказался способным учеником.
      - А нюхать их можно? - поинтересовался Мейсон.
      - Можно, - успокоил его Эдвардсон, - даже пожевать можно. Убивает только дым.
      ...Прошло каких-нибудь два года, и Мейсон научился стрелять, не так, как майор Кеведиш, но, во всяком случае, лучше всех в группе. И перед Кеведишем у него теперь было важное преимущество: майор умел только стрелять и пить, хотя и непревзойденно. Зато Мейсон теперь умел многое. Как выглядят обещанные когда-то Лерошем девочки, он начисто забыл, но прекрасно знал, как выглядит разъяренный аллигатор. Он мог запросто одолеть десять миль в сутки, пробираясь сквозь заросли. Да и стрелять "на слух" он тоже научился, притом из любого положения и в падении. К затаившемуся в листве фазану он подбирался как индейский следопыт - ни веточка не хрустнет, ни листочек не колыхнется. А сам прятался - пройдешь мимо в шаге, наступишь на голову - все равно не заметишь. А "хождение" по деревьям? За ним бы и обезьяна не угналась.
      Ему ничего не стоило выждать несколько часов в зловонной болотной жиже, выставив наружу тонкую тростинку. Пройти через трясину? Пожалуйста! Для этого есть легкая доска из пробкового дерева, нужно только уметь ею пользоваться, а уж он-то умел.
      Сигналы? Он искусно подражал и пронзительному крику тукана, и "скрипению" фазана, и надсадному вою обезьяны-ревуна, и тихому "автогудку" рассерженной анаконды. Эти звуки служили им в джунглях сигналом опасности, опознавательным знаком и командой к атаке.
      К этому времени инструктор Хартмен полностью закончил "полный курс рукопашного боя".
      Но Боже мой! Что только не устраивал неистощимый Хартмен!
      Они дрались и с закованными в колодки ногами, и со связанными руками, и "в паре". Это когда на обоих противников надевают кожаные пояса, жестко соединенные четырехфутовой палкой. Таким образом расстояние между ними жестко определялось четырьмя футами. А как тут драться? Попробуйте сами узнаете.
      Реакция Мейсона развилась до такой невероятной остроты, что атакующее движение противника он видел, словно тот двигался в замедленной съемке. А мышцы Мейсона от постоянных грубых воздействий и тренировок достигли твердости дерева. Даже мощнейший удар вызывал у Мейсона лишь болезненное ощущение, а просто сильные удары он воспринимал как легкое поглаживание.
      И вот в один прекрасный день Хартмен явился на занятие с торжественной и грустной миной на лице и объявил, что больше он ничему не может научить.
      - Следует ли это понимать так, что мы уже достигли совершенства? осторожно осведомился Сэм
      - А вот сейчас посмотрим.
      - А как? - живо заинтересовался Мак-Гейв.
      - Ну... если продержитесь против меня пять минут - значит, почти достигли.
      - Ясно, - деловито подытожил Мейсон. - Кто будет первым?
      - Сразу все.
      - Не понял, - брови Мейсона удивленно поползли вверх.
      - А что тут понимать? - осклабился Хартмен. - Выходим на полянку и затеваем драку. Десять против одного. Лерош хронометрирует. Продержитесь пять минут - будем считать, что экзамен сдан. Ясно?
      И Хартмен, не вдаваясь в дальнейшие объяснения, стянул через голову рубашку, обнажив жилистый торс, и разулся. Они последовали его примеру.
      - Перчатки надевать?
      - Не стоит.
      Хартмен стал прямо в центре полянки и широко расставил ноги, согнув их в коленях. Большие пальцы ног, словно крючья, вцепились в траву.
      Руки обвисли вдоль тела. В этой позе он застыл.
      Лерош извлек из кармана секундомер и демонстративно тиснул кнопку.
      Им казалось, что в самом начале этого странного поединка они сомнут Хартмена, словно травинку, и... лишний раз убедились, что инструктор стоит своего полумиллиона в год. Многое повидал в своей жизни Джеймс Мейсон, но искусство Хартмена так и осталось для него непостижимой загадкой.
      Они продержались тогда не пять, а целых шесть с половиной минут и тем снискали себе лавры непобедимых героев. История "Белой рыси"
      доселе не знала аналогов.
      Но вначале Хартмен разметал их, как котят, - Одним движением, когда они дружно набросились на него. Потом он сам ринулся в атаку. Мейсон с его сверхъестественной реакцией и сообразить толком ничего не успел, когда перед ним выросла долговязая фигура. Он заметил только, как босая правая ступня Хартмена оторвалась от земли и...
      Мейсону показалось, что в левом ухе у него разорвалась граната. Он сразу осел и очумело уставился немигающими глазами в пространство. Правда, секунд через пятнадцать в голове малость прояснилось, и он смог сполна насладиться видом трепки, которую задал Хартмен своим подчиненным.
      Хартмен люто гонял по утоптанному газону курсантов, быстро потерявших бравый вид. О достойных поединках никто уже не помышлял.
      Удержаться бы пять минут в приличном отдалении от конечностей Хартмена - и ладно. Однако и это оказалось непосильной задачей.
      Расстояние в двенадцать футов инструктор покрывал одним махом. Казалось, его подбрасывает в воздух невидимый реактивный моторчик. Прыжок - и-он уже рядом с противником. Даже наблюдая со стороны, Мейсон не мог понять, что происходит в том месте, куда приземлился Хартмен. Вот он вроде легонько прикоснулся к животу Гийома - и Гийом отлетел, согнувшись, в сторону. Поворот головы, еще прыжок - теперь назад с разворотом. В воздухе мелькает босая пятка и опускается прямо на голову Мак-Гейва. А рядом с МакГейвом пятился Хариш, и он почему-то быстробыстро замахал руками, словно пытаясь удержать равновесие. Нет... не получилось. Хартмен стремительно пронесся мимо и, казалось, даже не зацепил Хариша, но тот вдруг крутнулся волчком и завалился на спину.
      В последнюю жертву разошедшемуся инструктору судьба уготовила самого скромного и неприметного курсанта - Кэла Гаркесса. Но в тот самый кульминационный момент, когда бедняга Кэл, взвизгнув, полетел через голову инструктора Мейсон услышал голос совести и зов своего мужественного сердца. Он заставил себя подняться и на негнущихся ногах, низко склонив голову, двинулся на Хартмена. В глазах Мейсона читалась неумолимая решимость и .. полная обреченность Но Хартмен бой не принял! Хартмен упал на задницу и... Мейсон впервые увидел, как инструктор смеется. Да, смеется! Из широко распахнувшейся лягушачьей пасти инструктора вырвался потрясающий рев. Тело Хартмена задергалось, словно в конвульсиях, а из глаз щедро хлынули слезы. Инструктор перевернулся на живот и прополз так футов восемь. Наконец он уселся и выдавил, тяжело дыша:
      - Зрелище богов! Гора пошла на Магомета или забастовка докеров в Сан-Франциско! Такие рожи были у самураев перед харакири.
      Хартмен легко вскочил и стряхнул рукой травинки со штанов.
      - А в общем, молодцы! Теперь вам можно и на полигон "S"...
      ...Что такое полигон "S", они узнали скоро.
      Эдвардсон уверял, что эта "забава" обошлась Пентагону дороже, чем парочка атомных подводных лодок. Пожалуй, он не слишком преувеличивал.
      Мейсон к тому времени привык уже ничему не удивляться, но полигон "S" синтез новейшей электронной техники, инженерного мышления и причудливой выдумки фантаста - поразил даже его воображение. Наверняка в мире не существоничего подобного.
      А с виду - просто большой участок джунглей, обнесенный колючей проволокой. Но этот участок до последнего квадратного фута был буквально нафарширован аппаратурой. Видеокамеры и микрофоны, мишени и ловушки, датчики и имитаторы, натыканные где только возможно и тщательно замаскированные.
      Кадет двигался по заданному маршруту - таких маршрутов разной категории сложности насчитывалось десятка два. Ориентировались по карте, каждый шаг кадета, каждое движение фиксировалось камерами и передавалось на центральный пульт управления и контроля. Здесь за его продвижением следили десятка два операторов, управляющих мишенями, и два инструктора.
      Центральный пульт разместился в бетонированном подземном бункере. Кроме операторов и инструкторов, здесь работали еще с полсотни солдат из службы технического обеспечения и несколько классных инженеров-электронщиков.
      Вся работа мониторов, мишеней, само продвижение курсанта по маршруту контролировались компьютером. Этот компьютер и ставил курсанту итоговую оценку в баллах. Учитывалось все:
      время, количество пораженных мишеней и даже качество их поражения.
      На каждом шагу были натыканы всевозможные ловушки и "минные поля". Угодил в яму, наступил на "мину" - и маршрут не засчитан. Кроме того, на маршрутах средней и высшей сложности все мишени относились к разряду "активных". Если не заметил ты такую мишень или промахнулся, то мишень издавала легкий хлопок - имитировала выстрел, и... ты считаешься "убитым", а маршрут, соответственно, не засчитанным.
      На полигоне "S" они усердно практиковались еще полтора года. Собственно, это и были практические занятия по тактике. Параллельно они изучали еще и радио, и саперное дело, и фортификацию, приспособленную, естественно, к условиям джунглей, и даже психологию. Каждый совершил не меньше двадцати прыжков с парашютом - с приземлением не на учебное поле, а куда попало.
      А Хартмен теперь учил их "пляске святого Витта". Как это выглядело? А вот как: кадет надевал пуленепробиваемый жилет и закрытый шлем.
      Затем он становился напротив Хартмена, шагах в сорока. Хартмен вооружался специальным автоматом или пистолетом. Оружие это стреляло мягкими пластиковыми пулями, а скорость полета такой пули уменьшалась почти вчетверо - за счет уменьшения порохового заряда. И потеха начиналась...
      Задача курсантов состояла в том, чтобы приблизиться к Хартмену вплотную. А чтобы избежать попадания, курсант двигался скачками, все время лавируя корпусом, и ориентировался при этом на движение ствола автомата в руках инструктора. Это Хартмен и называл "пляской святого Витта". Что и говорить - задача дьявольски трудная, особенно если учесть, что удар пластиковой пули хотя и не причинял вреда, но был весьма ощутимым, и синяки после него оставались ого какие!
      Так незаметно они подошли к выпускным экзаменам. Три с половиной года минули, оставив по себе неувядающую память в виде шрамов и выбитых зубов. Впрочем, мозги их за это время тоже значительно изменились.
      Экзамены включали в себя четыре дисциплины: теоретический курс тактики, практический курс тактики - одиночное и групповое прохождение полигона "S" по маршруту наивысшей сложности, практический курс "адаптации и выживания" и марш-бросок с выходом на цель и уничтожением условного объекта.
      Начали с полигона "S".
      Мейсон до мельчайших подробностей запомнил этот свой последний учебный маршрут. На ознакомление с ним ему дали всего десять минут - по карте. Расчетное время - один час тридцать минут. За это время он должен выйти к заданной точке. Ранец за спиной - сорок футов, винтовка "М-16", к ней четыре обоймы, две гранаты, и... время пошло.
      Первые полторы мили Мейсон пробивался в совершенно невообразимых зарослях. Неподготовленный человек не ступил бы тут и шагу.
      А Мейсону понадобилось каких-нибудь двадцать минут. Жалко, что на этом участке кинокамер не было - Мейсоном стоило полюбоваться со стороны.
      Он извивался, словно змея, ввинчиваясь в стену тесно переплетенных лиан. Он полз, отталкиваясь только ногами, а руками раздвигал колючий кустарник. Когда путь ему преграждали завалы из бурелома, он карабкался на них, словно альпинист. Он, как мартышка, скакал по деревьям, цепляясь за ветви и лианы. Правда, один раз он переоценил крепость "канатов" и слетел в колючие объятия кустарника.
      И что только не сыпалось в это время на голову! Настоящий дождь из сухой коры, листьев, веток и всякой живности. Жирные, мохнатые пауки, юркие сороконожки, ядреные жуки, ярко раскрашенные древесные лягушки.
      Иногда изумрудная змейка, извиваясь, проскальзывала под руками или длинноногий геккон ловко пробегал где-то между лопатками. И каждый раз Мейсон мысленно благодарил создателя за свой защитный комбинезон. Ткань его не могли пробить ни жало осы, ни змеиные зубы, ни паучьи челюсти. Правда, воздух она тоже не пропускала, но для вентиляции в комбинезоне имелись специальные прорези и карманы. Эти прорези фильтровали воздух через тончайшую гибкую металлическую сеточку, вшитую в ткань. Ячейки сеточки - миниатюрнейшее ажурное переплетение - пропускали только воздух и воду. Ни одно, даже микроскопическое, насекомое не могло пролезть сквозь них. А стоило закрыть прорези застежками-"молниями", и комбинезон становился водонепроницаемым. Правда, тело тогда быстро перегревалось.
      Голову прикрывал капюшон с козырьком и противомоскитной сеткой, а руки защищали толстые кожаные перчатки, пришитые к рукавам с тыльной стороны кисти. На ладонной поверхности перчатки - прорезь, в которую и просовывалась рука. Прорезь эта, как и все остальное, застегивалась "молнией". В общем, комбинезон обеспечивал полную герметичность и мало чем отличался от легкого скафандра. И пусть он причинял некоторые неудобства, но без него в джунгли лучше не соваться.
      Итак, Мейсон успешно выбрался из зарослей.
      Теперь предстояло преодолеть участок редколесья. Тут можно прибавить темп, но и бдительность удвоить. Точно! Легкое движение и шорох слева.
      Поворот... выстрел... Так! Первая мишень готова.
      Мейсон поздравил себя с "почином". Впрочем, движущиеся мишени ерунда главное, не пропустить неподвижную. Эти мишени куда опасней - их маскировали так, что опытный взгляд, конечно, заметит, но... попробуй-ка на ходу.
      Обычно все "засадные" мишени выполнялись в виде головы условного врага, а рядом с головой - фотоэлемент. Подошел на критическое расстояние - пиши пропало. Раздается выстрел, и невнимательный курсант условно убит. Остается плюнуть с досады и возвращаться на исходную позицию - маршрут не засчитан.
      Зато при попадании в "голову" раздавался забавный крякающий звук.
      Итак... Мейсон быстро пересекал полосу редколесья. Стоп! Полянка! командовал сам себе.
      Залечь, осмотреться. Так и есть! Вон... между корнями "голова", а в футах тридцати справа в кустарнике - другая.
      Два выстрела: "Кряк! Кряк!" Класс. Еще раз осмотрелся... вперед... Ах, черт! Наверху, в кроне цедры, еще "голова". Едва не просмотрел.
      Мейсон вскинул винтовку на ходу - "кряк!".
      За полянкой снова густые заросли. Ого! Тропинка... утоптанная... наверняка есть штуки три противопехотных "хлопушек", а может, и "волчья яма". Вперед! Осторожненько! Так... бугорок... не дай Бог наступить... Ха... Вот и проволочка, а вот еще одна - на уровне груди... Сволочи! Шорох сзади... Разворот, выстрел! "Кряк!" Так... аккуратно пролезть между проволочками. А это что такое?! Так и есть - "волчья яма". Полный набор!