Мост в белое безмолвие

В них заключена особая ценность. Многие ли таллинцы знают, что название Каламая 1, сохранившееся на вывеске одного магазина в Копли, древнее, чем теперешнее название Таллина, а название Тынисмяги 2 напоминает времена, когда наши предки-язычники приносили святому Тынису, Антону, в жертву свиные головы - почти как дикари Голдинга? Я глубоко уважаю своих друзей геологов, топографов и гидрологов, которые в девственных лесах и тундре Сибири с помощью топора и теодолита возводят фундамент завтрашней жизни, и это скорее моя, а не их вина, если они не знают, что в мире нет безымянных рек, озер и гор, нет пустоты. Они, конечно, были бы рады, если бы до начала полевых работ кто-нибудь взял на себя труд познакомить их с историей и этнографией края, где им предстоит работать. Но этого никто не делает, и в результате на Колыме и на Чукотке тридцать две реки получили одно и то же новое название - Прямая! Но и это еще не все. И это не самый разительный пример. Только на карте Колымы и Чукотки мы найдем:
      Кривых рек - 35,
      Тихих рек - 37,
      Широких рек - 43,
      Перевальных рек - 52
      и 71 Озерную реку!
      Не превышает ли это все допустимые пределы?! Эту унылую статистику я почерпнул в газете "Магаданская правда", в номере от 15 июня 1966 года. Так мы теряем наши Трои, не говоря уже о языке, теряем на Колыме и в Эстонии.
      ВОСПРИЯТИЕ ПРОСТРАНСТВА
      На Севере меня всегда поражает почти средневековое игнорирование географических фактов. В старину, когда на Чукотском Носу не было своей собственной школы, {278} дети ходили в школу в Америку. Ближайший центр по обработке металла, по мнению некоторых исследователей, находился в Пенжинской губе, на расстоянии тысячи двухсот километров от Уэлена. Далеко это или близко? Многие недоразумения начинаются с того, что мы оцениваем расстояния с точки зрения нашего нервозного мгновения, вместо того чтобы соотнести их со временем. А времени здесь всегда было много больше, чем у нас, соответственно сокращались и расстояния. В начале века в этих краях путешествовал гидрограф Калинников. Случалось, он встречал какого-нибудь чукчу, который, поставив утром чайник на огонь, обнаруживал, что у него вышел весь запас чая. Нечто подобное может случиться и с нами, тогда мы набрасываем пальто на плечи и бежим за угол в магазин. Для чукчи таким само собой разумеющимся поступком было запрячь в нарты ездовых собак и отправиться за чаем, прихватив в дорогу изрядный кусок мороженой оленины; вся разница заключается в том, что ехать ему надо двести - триста километров в один конец и столько же обратно. И это еще не самый разительный пример. Как-то к Калинникову примкнул четырнадцатилетний мальчик, пожелавший навестить родственников. У паренька не было своей упряжки, и все четыреста километров он преспокойно бежал рядом с нартами Калинникова, вечерами он помогал ему разжечь костер и накормить собак и только после этого укладывался в снег спать. Я хочу сказать, что психологическая оценка расстояния может быть принципиально иной, чем наша, даже сейчас, в эпоху автомобилей и самолетов.
      Необычайно тесный контакт человека с природой в давние времена находил выражение прежде всего в том, что уход из жилища не означал ухода из дома, не означал перехода от знакомого к менее знакомому или тем более от знакомого мира к чужому. Понятие дома совпадало с понятием окружающей природной среды. Капитан Биллингс подтверждает это убедительным примером. Во время путешествия, продолжавшегося полгода, он вместе с домочадцами Имлерата прошел около тысячи двухсот километров, и все они были на одно лицо. На протяжении этого огромного пути неизменной оставалась каждодневная рутина мелких хозяйственных забот, повсюду они были дома. И вдруг ситуация изменилась. Они подошли к Анюю, впереди чернела непроглядная стена леса чужая, таинственная, жуткая. Чукчи остановились {279} и устроили долгое ритуальное действо с жертвоприношениями, предсказаниями и песнями, хотя до цели их путешествия оставалось не более двух дней пути. Они сделали это потому, что только теперь им предстояло вступить в чужую страну и только теперь они ощутили всю меру расстояния и страх перед далью, то, что в Ветхом завете так поэтично и психологически точно названо страхом обнаженности. Еще более любопытные примеры соотношения времени и пространства дает нам образ жизни тунгусов, нынешних эвенков. Их родная среда - лес. Этот осколок народа растворился в сибирской тайге в гомеопатических дозах. Эвенков не больше, чем служащих в каком-нибудь торговом центре Нью-Йорка, и в то же время их домом является сплошной лесной пояс, занимающий гигантскую территорию: от Камчатки и Сахалина на востоке до водораздела Енисея и Оби на западе, иными словами - площадь, значительно большую, чем та, которую занимает любой другой малочисленный народ на белом свете. Поскольку эвенки даже в таких фантастических условиях сумели сохранить свой язык и культуру, вполне резонно предположить, что и у них отсутствовало чувство расстояния или по крайней мере что оно поразительно отличалось от нашего. Как бы ощущали мы себя и свои связи с миром, если бы на территории Эстонии нас проживало всего сорок пять человек и двое из них обитали бы на острове Сааремаа? Конечно, это всего лишь арифметическая эквилибристика, но она помогает понять доисторическую жизнь эстонцев и других прибалтийских финнов, тоже связанную с такими процессами в разреженном времени и пространстве, которые даже трудно вообразить, связанную с долгими странствиями в еще более долгом времени, когда сам участник этих странствий мог и не осознавать собственного передвижения.
      Все сказанное выше - не что иное, как вступление к утверждению, что в этом уголке света Уэлен является древнейшим культурным центром, влияние которого распространялось на значительные пространства. Одной из составных частей местной культуры был танец, больше того - танец осуществлял функции языка, понятного всем. В первое десятилетие советской власти были обнаружены иероглифы пастуха Теневиля. Теневиль пользовался ими в совхозном счетоводстве и в переписке с родственниками, и его обычно называют изобретателем чукотских иероглифов. Это не совсем точно: первое указание {280} на существование пиктографии на Чукотке содержится в отчете, опубликованном в 1912 году.
      И еще один пример, связанный с расстояниями: в один из глубинных уголков края известие о том, что началась Великая Отечественная война, пришло лишь через шесть месяцев после ее начала, зимой 1942 года.
      УЖИН У ЭСКИМОСОВ
      Эмутэин пододвигает к столу стул и садится напротив меня, под картиной, на которой изображен московский Большой театр. Его жена поправляет на кровати покрывало, занавешивает окно, оглядывает комнату, потом отбрасывает край покрывала и садится на кровать. Магадан передает музыку, ее перебивает голос токийского диктора. Я выключаю радио.
      - Эмутэин, как переводится ваше имя?
      - Эмутэ-ин, - так он произносит его.
      - Эмутэин означает, что я сын Эмуна. Это эскимосское имя. Я не чукча, я эскимос.
      Я это знал, но это и по нему хорошо видно. Смешанные браки здесь не редкость, но эскимоса все равно легко отличить от чукчи. Лицо у него круглее и менее скуластое, рядом с темпераментным чукчей он кажется флегматиком. Эскимосы - исконные жители Уэлена и представляют древнейшую арктическую охотничью культуру, которая некогда кольцом охватывала Ледовитый океан.
      - Эскимосы танцевали всегда. Например, когда мы еще жили в Наукане...
      Многие эскимосские семьи переселились в Уэлен из Наукана, расположенного по ту сторону горы, на берегу Берингова пролива. Поселок, вцепившись в скалистый уступ, висел над пропастью, и его перенесли сюда.
      -...и в декабре или январе вытаскивали на берег первого гренландского кита, у нас начинался праздник танца, иногда он продолжался целый месяц. Сначала дочь лодочного старосты должна была накормить кита. У нее были для этого специальная деревянная миска и поварешка. В миске лежали копченая оленина и съедобные травы. Ими она кормила кита и охотников, всех, кроме молодых. Первого выловленного в новом году моржа кормили таким же образом. На берегу моржу отрезали голову, кормили ее с поварешки и давали запивать водой... {281}
      На всем белом свете, у всех охотничьих народов есть один общий обычай: жизнь зверя приравнивается к жизни человека. Так было у американских охотников на бизонов, у охотников на бегемотов в Западной Африке, у амурских охотников на медведей. Наш "Калевала" рассказывает о том, как Вяйнямёйнен после удачной охоты обращается к медведю со следующими словами:
      Мой возлюбленный ты, Отсо,
      Красота с медовой лапой!
      Не сердись ты понапрасну!
      Я не бил тебя, мой милый,
      Сам ты с дерева кривого,
      Сам ты ведь свалился с ветки,
      Разорвал свою одежду
      О кусты и о деревья.
      (...)
      Славный, ты пойди со мною,
      (...)
      И пойдем к мужам, героям,
      Поспешим к толпе огромной!
      Там тебя не примут дурно,
      Заживешь ты там неплохо:
      Там медку дают покушать
      И запить медком сотовым
      Всем гостям, всем приходящим,
      Всем бывающим там людям 1.
      - ...Накормив кита, его рубили на куски. Вот тогда-то и начинался пир с танцами. По вечерам участники празднества рассказывали сказки, днем танцевали. Покажи ему мою шапку для танцев.
      Женщина исчезает в сенях, открывает шкаф.
      От Уэлена до Анадыря примерно шестьсот километров на юго-запад.
      Женщина протягивает мне шапку. На головном уборе, по форме напоминающем чепец, чьи-то старательные пальцы самоуверенно вышили цветы и веночки из листиков. Четыре белых пера, похожие не столько на орлиные, сколько на перья петуха леггорна, разрисованы красными поперечными полосами. Убор из перьев, в котором я в {282} детстве играл в индейцев, выглядел правдоподобнее. У нас не хватает этнографов.
      - Какие танцы мы танцуем? Один, например, называется "Подготовка к промысловой морской охоте". А еще наш коллектив исполняет танец "Борьба с бесхозяйственностью" и "Танец кочегара". Иногда из центра приезжает балетмейстер и учит, как правильно танцевать. Сами мы иногда танцуем старинные танцы, у которых и названия-то нет...
      Как мы охотились? У нас были большие кожаные лодки - аняпик'и, и в каждой умещалось человек по двадцать. Если поднимался ветер, ставили паруса. Паруса были треугольные или четырехугольные. В хорошую погоду мы ходили только на веслах или тащили лодку вдоль берега на ремне. Когда утки летели с севера на юг, это означало, что скоро разыграется северный шторм. Самое лучшее время для весенней охоты на нерпу или на морского зайца, когда море как молоко...
      Странное сравнение в устах эскимоса!
      -...а если морской заяц высовывает голову из воды (нерпа этого почти никогда не делает), трясет ею и жует ртом, это верная примета, что к вечеру разыграется буря. Тогда спешили как можно скорее уйти в укрытие. В Наукане есть холм с впадиной посередине. В этой впадине зажигали костер, бросали в него полоски мяса, маленькие штанишки и лифы и громко звали по именам умерших. Те, кто утонул, слышат, что их зовут, но сквозь толщу воды плохо разбирают слова, плачут и кричат в ответ: как жить, что делать? Тогда родственники начинают их кормить. Говорят, что на том свете утопленники снова рождаются, но только в образе чертей. Старики рассказывают, что на том свете живет змея, длинная, как мир...
      На Чукотке нет пресмыкающихся и земноводных. Тем более странно, что они существуют в местном фольклоре. В северных сказаниях Великая Змея предстает необыкновенно устрашающей. В. Богораз высказал предположение, что она напоминает мадагаскарского или южноамериканского удава. На расстоянии и синица глухарем покажется, гласит эстонская пословица, но вначале все-таки должна быть синица, маленькая начальная змейка фольклорной Великой Змеи. Уэлен расположен на перекрестке путей разных народов. Через Берингов мост человек перешел из Азии в Америку, но когда? И кем он {283} был? На каком языке говорил? Только объединенная атака фольклористов, этнографов, языковедов, антропологов и археологов может помочь проникнуть в эти непроницаемые дебри. Не вдаваясь в подробности, сошлюсь на Т.-Р. Вийтсо, исследовавшего язык калифорнийских индейцев, пенути; он обнаружил в нем 83 слова, у которых есть общие корни с языками финно-угров и самоедов.
      - Не попьете ли с нами чаю?
      - Конечно, попью, почему не попить.
      Хозяйка в нерешительности, ее что-то беспокоит:
      - Эмутэин, обычно вы пьете чай за другим столом?
      - Да, привыкли по старинке...
      - Ну, так пусть будет как всегда!
      - Ах, значит, по-нашему? - соглашается Эмутэин, и лицо у хозяйки светлеет. Она выдвигает из-под кровати низкий чайный столик, приносит из кухни ножи и вилки. Слышно, как открывается входная дверь, из сеней доносится эскимосское приветствие, потом стук брошенных в угол сапог, на пороге появляется мужчина лет пятидесяти и одним прыжком опускается на колени рядом со столиком. Это акробатика самого высокого класса.
      - Умка, - представляет его хозяин.
      - Скажите, Умка, ваше имя можно перевести?
      - Что значит перевести? - уставился он на меня с невинным, лисьим видом.
      - Например, моя фамилия по-эстонски означает море.
      - Вот как! Ну, так чтобы вы знали, умка по-нашему - это медведь.
      - А почему вас так назвали?
      - Откуда я знаю, почему у нас такие смешные имена. Когда дед Якыр умер, дочка как раз ждала ребенка и назвала его тоже Якыром. Это, наверно, потому, что мы держимся друг друга и не забываем родителей.
      Разговор Умки течет легко и весело. По указанию хозяйки мы усаживаемся на полосатом половике, подстелив под себя несколько шкур.
      - Скажите, хозяйка, а съедобные растения вы здесь собираете?
      - Еще как! - смеется Умка. - У эскимосов есть даже поговорка: женщины на охоту пошли!
      - У нас женщины ходят на охоту с мотыгой. Без зелени не проживешь.
      Эту мудрость здесь поняли за несколько тысяч лет {284} до Кука и до того, как в Тартуском университете были открыты витамины! Самую крупную свою награду, большую золотую медаль Коплей, Кук получил не за географические, а за медицинские открытия. Только он и мог выяснить, как успешно бороться с цингой, ибо он идеально соединял в себе три необходимых для этого условия: бывший корабельный кок, он умел консервировать продукты и знал, как они воздействуют на человека физиологически; в качестве капитана дальнего плавания он прекрасно понимал значение проблемы и опасность цинги; как руководитель, пользующийся неоспоримым авторитетом, любивший сам засаливать мясо и с первого до последнего дня питавшийся из матросского котла, он был в состоянии обосновать свои доводы и умел заставить людей выполнять их. В Петропавловске он лечил казаков, заболевших цингой. Капитан Кинг, его преемник, писал: "Несмотря на всю заботу, мы в конце концов, вероятно, все-таки почувствовали бы на себе вредное воздействие засоленных впрок продуктов, если бы не использовали любую возможность питаться свежими продуктами. Часто это были растения, которые в иных обстоятельствах наши люди ни за что в рот не взяли бы: нередко, кроме всего прочего, они были в высшей степени омерзительны на вкус, и чтобы преодолеть предубеждение и отвращение, команде требовались уговоры, а нередко личный пример и авторитет самого руководителя".
      - А мне можно их попробовать?
      Теперь растерялся Эмутэин, но хозяйка уже застучала в сенях кадками и чашками, и через минуту стол, до того уставленный рыбными консервами и магазинным печеньем, приобретает куда более домашний вид.
      - Если они вам только придутся по вкусу.
      - Саклакх, - хвалит Умка с набитым ртом, - хорошее растение, ой, какое хорошее растение, сладкое, как огурец.
      Но по способу приготовления и по вкусу это домашнее соленье скорее напоминает квашеную капусту. Вероятно, это красный петушиный гребешок, который называют еще капустой чукчей. Экзотический салат в другой миске даже слишком обильно полит глицеринообразным маслом, и это вызывает у меня недоверие и давно угасшие ассоциации. В детстве я выливал рыбий жир в горшок с цветами и знаю, что после этого по крайней мере гиацинты уже никогда не могли оправиться. Но ведь здесь мор-{285}жовый жир, который только по неосмотрительности можно сравнить с рыбьим жиром, этим безобидным пастеризованным молоком, а вместо мамы за мной следят три пары внимательных черных глаз, и острота двух из них отточена на мушке ружья. Ну что ж, после нескольких глотков, когда вкусовые органы уже вышли из строя, севурак кажется даже приятным. Из чего же все-таки делают этот салат?
      - Вот это нырнак, - объясняет хозяйка, преисполнившись симпатии к незваному гостю, - мы собираем его в последние дни июня в каменистой тундре.
      Маленькие округлые листья, по-видимому, принадлежат одному из видов арктической камнеломки. В салате четыре вида растений, в маринаде они все пожелтели. Растение с продолговатыми листьями, которое здесь называют сегнак, наверное, щавель, а тламкок - горец, кроме листьев в пищу идет и его луковицеобразный корень, богатый крахмалом. Эти растения и еще дюжину других, используемых для салатов и в супах, хозяйка собирает в точно установленные дни. Арктическая природа с ее хронической нехваткой времени подстегивает не хуже местной овощной лавки: опоздаешь - ничего не получишь. Но пища обитателей Дальнего Севера все-таки намного разнообразнее, чем можно заключить из вышеприведенного сравнения. Еще в начале нашего века Толль ломал голову над вопросом, почему северные народы не болеют цингой. Команда "Зари" тяжело страдала от этой профессиональной болезни первооткрывателей, а этот заправленный ворванью севурак мог бы изменить судьбу экспедиции. Мог бы, мог бы... История не признает этих слов. "Нет ничего вкуснее ягод, смешанных с жиром и сахаром!" Черника на языке эскимосов алаглукак. Мне пришлось нарисовать ее в дневнике, чтобы позднее определить, что это за ягода. Мои гостеприимные хозяева знают русский язык, но он для них официальный, а эскимосский язык - домашний. Как называются по-русски те или иные растения или ягоды, они не знают. Морошка и брусника созревают не каждый год.
      От моржовою жира все разомлели, самая пора рассказывать сказки и петь песни. Что думает по этому поводу Умка? Может быть, расскажет что-нибудь про шамана?
      - Каждый певец немного шаман. Видишь? - Умка показывает глубокий шрам, пересекающий кисть его ру-{286}ки. - Мы свежевали в море моржей, я хватил ножом по руке, но Тэпкелиан из нашей лодки остановил кровь. Теперь его сын очень хороший охотник, но умеет ли он останавливать кровь, я не знаю. Болезни попроще мы лечили сами. В доме всегда имелся ыпокак, - лишайник, которым, растерев его между ладоней, посыпали рану. Если кто болел чахоткой, сначала откармливали щенка чистой пищей, а потом лечили больного его жиром. Если, бывало, кто упадет в холодную воду, ему давали протухшее мясо...
      - Ну, этим способом вряд ли вылечишься!
      - Еще как вылечишься! Ты послушай меня! Человека кормили до тех пор, пока его всего не выворачивало, потом мяли ему живот, проверяли, не осталось ли там чего, и давали выпить горячего бульону... При переломе кости накладывали перевязку, мышечную боль и кровотечение старухи лечили массажем, а компрессы делали из медвежьих шкур, смочив их в горячей воде, чтобы ты знал...
      Ты хотел послушать сказку? Ну, слушай. В Наукане по ту сторону реки жили девять братьев, они были сильнее всех. Давно это было. Все братья были хорошие бегуны и охотники, били морских животных и жили богато. А по эту сторону реки жил старик с внуком. Тоже сильный, но совсем один. Когда проводились состязания, он в них не участвовал, потому что те девять убивали всех, кто сильнее их. Потому-то он всегда и повторял, что я, мол, не такой уж силач. Братья охотились на нерпу, ночью вытаскивали чужие сети, ставили на их место свои пустые, а если хозяин сопротивлялся, убивали его. Или забирали себе морского зайца, оставляли хозяину только отрезанную голову. Старик учил внука: если они что-нибудь у тебя потребуют, отдай им все, не то они убьют тебя! Как-то был большой голод, мяса не было, все время дул сильный ветер. Даже в коптилку нечего было налить. В амбаре земляного жилища всегда хранился лишайник, из которого делали фитиль для коптилки, но с голодухи и его съели. Вот однажды, когда ветер утих, пошли все в море ставить сети, пошли девять силачей, пошел и внук с дедом. Внук остался последним, все уже вернулись домой, а они с дедом все еще рубили лед там, где теперь гора Ахтаравики, и самый сильный из девяти братьев тоже остался. Подошел он к ним в говорит: "Кто разрешил вам ставить здесь сети?" Старик отвечает: "Я приказал, {287} ведь здесь ничьей чужой не было отметки". В старые времена каждая семья в хороших местах ставила свою отметку. Самый сильный говорит: "Вытаскивайте свои сети, я выбрал себе это место". Старик говорит: "Не вытащим". На это самый сильный сказал: "Ты, старик, был сильным, думаешь, сейчас тоже сильный?" И стал душить его. Тогда внук взял нож и перерезал самому сильному сухожилия. Самый сильный говорит: "Что ты сделал? Теперь я умру!" Внук говорит: "Очень хорошо, слишком уж ты много убивал". Так тот и умер. Старик говорит: "Иди скажи остальным братьям, что старший брат их уже ловит нерпу". Внук пошел, говорит: "Почему вы дома сидите? Старший брат ждет вас с нартами". - "Ага, пойдем и мы!" Пошли они, нашли убитого брата, отвезли на нартах домой, решили на другой день старика вместе с внуком убить. Утром вышли, руки-ноги защищены панцирными ремнями. Спросили, как положено на войне: "Чем биться будем - копьем, луком или лучше будем бороться?" Старик давно еще сделал себе толстый лук, укрепил его камусом и оленьими жилами, натянул ремень из кожи морского зайца, стрелы были толщиной с большой палец с острыми наконечниками из моржового клыка и из берцовой кости оленя, были и тупые наконечники, чтобы не пускать крови, а только перебить кости. Старик говорит; "Будем стрелять из лука". Внуку говорит: "Целься самому младшему брату прямо в голову". Внук выстрелил стрелой с тупым наконечником - голова сразу с плеч долой. Братья тоже стреляли, но внуку каждый раз удавалось уклониться от стрел. Так он и убил их всех, но старик сказал: "Одного оставь в живых, чтобы было кому семью кормить". Старик воскликнул: "Мой внук убил восемь самых сильных братьев, но теперь родятся новые силачи, они будут лучше прежних, не станут убивать людей". Это хорошая сказка, я ее не раз слышал и никогда не забуду, чтобы ты знал.
      - Умка, а петь вы умеете?
      - Ха! Это каждый умеет!
      - Так спойте что-нибудь!
      - А что?
      - Да все равно, что хотите.
      - Я знавал старика Усеуна, он немножко прихрамывал и немножко шаманил. Когда я видел его в последний раз, он сочинил песню...
      Умка поворачивается к хозяйке, и вполголоса они {288} вспоминают слова песни Усеуна, слова, не мелодию. Затем он поясняет мне географию песни:
      - У нас в Наукане с одной стороны стояли земляные жилища и с другой стороны земляные жилища, а посередине текла небольшая речка. А песня - вот она.
      И он уже поет - не откашливаясь, не набирая в легкие воздуха, как человек, для которого переход от речи к песне, из одного мира в другой так же естествен, как для нас переход с одного языка на другой. Близости к природе сопутствует близость к искусству. Вот песня Умки:
      По ту сторону много мальчиков и девочек
      по эту сторону много растений накаехак...
      И тут же прерывает песню для делового замечания. Поистине антиматерию человек носит с собой как шапку-невидимку, достаточно простого движения, чтобы исчезнуть в зазеркальном мире или появиться оттуда. Умка объясняет:
      - Чтобы ты знал: накаехак - это высокое растение с большими шапками цветов. Когда дует северный ветер, оно колышется, а когда колышется, то будто бы поет. Теперь я начну сначала:
      По ту сторону много мальчиков и девочек
      по эту сторону много растений накаехак
      я растение накаехак
      я пою пою
      чтобы каждый рожденный младенец вырос большим
      надо танцевать
      чтобы каждый ребенок вырос большим
      каждый ребенок должен танцевать
      чтобы каждый ребенок вырос большим
      потанцуем вместе
      я растение
      растение накаехак
      накаехак
      накаехак...
      Яркая глянцевая картинка укоризненно смотрит на странного певца, который так независимо вступает в мир искусства, заставляя говорить засохшие стебли, могучие камни, влюбленные звезды, тысячи дружественных лиц тундры - своего отчего края.
      Все они сопровождают меня по дороге домой. Уэлен готовится ко сну, грохочет прибой, усыпанный звездами небосвод медленно поворачивается вокруг Унпэнера - небесного столпа. {289}
      КИНО
      До начала сеанса остается десять минут, и юноши, собравшиеся в фойе, играют на бильярде.
      - Желаете поиграть? - протягивает мне один из них кий.
      Они следят за моей игрой с интересом, но скоро интерес уступает место деликатному сочувствию. В фойе клуба наступает тишина.
      - Разрешите, я помогу вам, - говорит молодой охотник, подходит к другому концу стола и оттуда, где я вообще не видел возможности для удара, примеривается и бьет. Кий, как гарпун, летит на шар, шар отскакивает и ударяется о другой, и тут происходит то, что привело Оппенгеймера или Эйнштейна к открытию атомной бомбы и что мы теперь называем цепной реакцией. Шары со стуком ударяются друг о друга и исчезают в лузе, сопровождаемые негромким гулом одобрения.
      - Позвольте, теперь я помогу вам, - произносит другой охотник и довольно быстро заканчивает игру.
      - В ваших краях, наверное, редко играют на бильярде? - очень вежливо спрашивает кто-то.
      Потом свет начинает мигать, и мы входим в небольшой демонстрационный зал. Недели две-три назад в Уэлен с Большой земли приехал милиционер, теперь он читает постановление об усилении борьбы с хулиганством. Рядом с ним, перед сценой, лицом к собравшимся, степенно сидит группа из семи человек, в особенно выразительных местах все они серьезно кивают головами. Милиционер бросает на меня взгляд и начинает говорить о применении постановления в условиях Уэлена. Время от времени, когда перестрелка приближается к клубу, а некоторые выстрелы звучат прямо под окнами, милиционер обращает взор к потолку и стоически изучает шарообразный абажур. Каждому ясно, что для охоты на уток слишком темно, так что в своевременности постановления можно не сомневаться. Затем он торжественно перечисляет результаты своих усилий, и то один, то другой из сидящих перед сценой задумчиво кивает головой, показывая два ряда крепких зубов. Все это сопровождается откровенными комментариями слушателей.
      И на протяжении следующей недели семеро арестованных остаются в центре внимания, потому что разбушевавшаяся ночью погода задерживает прибытие самолета, {290} который бесплатно отвезет их на пятнадцать дней в камеру для арестантов. Так они и просидели в ряд все следующие дни, в зависимости от направления ветра, то на завалинке почтового отделения, то на завалинке сельсовета, наслаждаясь выпавшим на их долю вниманием и солеными шутками и покидая свое почетное место только по крайней нужде. За эту неделю пришло время улететь мне, и самую точную, самую любезную информацию я неизменно получал от них, так в конце концов в один чудесный ясный день мы оказались в Лаврентии одновременно. Однажды я видел, как они участливо потеснились под навесом, чтобы предложить место и папиросу проходящему мимо милиционеру. Но милиционер отказался.
      ИСКУССТВО ТУККАЯ
      Что я знал об искусстве чукчей? В дни, когда готовилась исследовательская экспедиция на Чукотский Нос, я посетил Игоря Лаврова, жившего в деревушке между Москвой и Ярославлем, недалеко от железной дороги. За пятнадцать лет работы на Чукотке, и в частности здесь, в Уэлене, он собрал коллекцию, составившую небольшой домашний музей. Игорь Лавров историк искусства, больше того - именно от него чукотские дети получали бумагу и цветные карандаши. Это происходило до войны и во время войны, когда в Уэлене никто еще не знал цветных карандашей. В тундре вы встретите далеко не-все краски. Если я не ошибаюсь, это Миддендорф обратил внимание на то, что у жителей тундры нет слова для обозначения одного из основных цветов. Некоторые цвета дети увидели впервые в жизни, получив цветные карандаши. Они рисовали прелестные картинки, преисполненные радости открытия красок, насыщенные фантазией и фантастикой.
      У Лаврова я увидел и шедевры высокого искусства чукчей: небольшие фигурки, вырезанные из моржовой кости, и целые клыки с выгравированными на них сказочными сюжетами, а также сюжетами, в основе которых лежат подлинные события или народные предания: застывшие в штрихе фразы, выявленные в рисунке отношения, копье или слово, брошенные в решающий момент, - точно как у Уолта Диснея в серии картинок о Микки Маусе. Одним словом, больше, чем простая иллюстрация, но меньше, чем магнитофонная лента, хотя некоторые сю-{291}жеты были рассказаны так выразительно, что казалось, я слышу голос рассказчика. Лавров посоветовал мне в Уэлене обратиться к Туккаю и сам чуть не поехал вместе со мной.
      Косторезная мастерская занимает здание второе по величине после новой школы. Говорят, раньше в нем помещалась торговая контора Свенсона. На Севере дерево не гниет, а выветривается. Ветры и пурга выдувают мягкую сердцевину, дощатые стены становятся шероховатыми, а старые бревна серебристыми и только что не сквозными. Эти видавшие виды стены, свидетели истории, дают укрытие архисовременной технике. У желтых стоматологических бормашин сидят резчики по кости, держа в руках отводной шланг с буром на конце. Дом сотрясается от работы десятков электромоторов.
      Туккай расположился за столом, составляет отчет. Он в модных очках в толстой оправе, его черные волосы острижены очень коротко, как у новобранцев, а позднее, когда он водил меня по мастерской, я обратил внимание, что он ходит на скрипучем протезе. Как только он откладывает в сторону свои бумаги, суровое и неприветливое выражение сходит с его лица.
      - Ругают, что мы не выполняем плана товаров ширпотреба. Вот я и выполняю его - на бумаге. Только и делаю, что даю массовую продукцию, а легенда так и лежит незаконченной...
      Бивень длиной сантиметров в шестьдесят до половины покрыт выгравированными на нем рисунками. Это целая повесть. Сначала я хочу узнать, что это за история.