Дестроер (№106) - Белая вода

Безуспешно пролистав всю Паутину по темам «рыба» и «рыбные промыслы», Смит с досады ввел в окно поиска слово «торпеда» — и тут оно и выплыло, как по волшебству.

Созданный на базе старой советской противолодочной торпеды и работающий на ультразвуке АКР был построен, чтобы направлять движение рыбы примерно тридцати семи видов туда или оттуда, куда пожелает оператор. Устройство, управляемое по радио, было оснащено телеметрией для дистанционного контроля и управления.

Это простое открытие на девяносто процентов объяснило Смиту смысл действий «Арен сор» и «Фьер Д'Этр де Гренуйе». Канадцы уводили промысловую рыбу из международных вод в свои. Уничтожение судов от «Санто Фадо» до «Инго Панго» имело целью скрыть свои действия и запугать потенциальных охотников до той же рыбы. А вину предполагалось свалить на Квебек.

Все «как» и «почему» прояснились. И осталось лишь несколько «кто».

Глава 42

Мастер Синанджу чувствовал, как прижимает грудную клетку к бьющемуся сердцу, и силой воли заставлял его утихнуть.

Это было трудно, потому что сердце колотилось. При всей уверенности Чиуна в своем ученике Римо оно колотилось.

Тиски стен ниши сдавили и сердце, и легкие, не давая им функционировать.

Но Римо показал мастеру Синанджу способ, и Чиуна, Верховного мастера Синанджу, столь примитивное препятствие остановить не могло. Тем более что Римо, западному человеку с огромной грудной клеткой, было куда труднее.

Но дело было не в том, чтобы задержать дыхание и сжать ребра. Очень тонок был шелк его кимоно. Порвать его — значило лишиться драгоценной одежды. Это было бы непристойно. И мастер Синанджу проникал в отверстие очень осторожно, зная, что там, на другой стороне, его уже ничто не остановит.

Из сырого коридора донесся крик. Высокий и резкий. Но искаженные эхом слова трудно было разобрать.

Это был не голос Римо. Женский голос, сварливый, мерзкий и злой.

Уже почти прошедший Чиун уперся сандалиями в пол. Позвоночник его выпрямился, эластичные хрящи сжались.

И выпрямившись так, он проскользнул внутрь, сохраняя выдержку и достоинство.

Оказавшись на другой стороне, он одним вдохом зарядил легкие кислородом. Один вдох — больше не нужно было, и потом легким шагом он прошел по каменному проходу и свернул, когда дошел до поворота.

Под ногами он ощущал какие-то странные удары и беспокойство, но не обращал внимания. Пол был из сплошного камня.

За последним поворотом его карим глазам открылась комната с кирпичными стенами, освещенная янтарным сиянием двух рядом стоящих мониторов.

Там, выпрямив спину, стоял Римо. Лицо его было обращено к сидящему перед ним.

Мастер Синанджу сделал судорожный вдох, увидев вьющиеся тонкие руки с бананово-желтыми ногтями.

И еще он увидел шарф из желтого шелка, прижатый к затылку Римо.

— Нет! — крикнул он, бросаясь вперед.

Его длинные ногти скользнули вверх, под шелк, и шелк с треском и шипением распался.

Римо качнулся назад. Чиун сгреб его обеими руками за футболку и оттолкнул с дороги. Странно, но он не ощутил сопротивления. Казалось, Римо лишился воли.

— Ты не получишь моего сына! — сказал Чиун, делая осторожный шаг вперед.

И голос, одновременно и зрелый, и юный, ответил ему:

— Ты опоздал. Он уже мой.

И хоть ее черты были искажены и сведены гримасой оскала, мастер Синанджу видел, что лицо перед ним — и еще четыре колышущиеся руки, две из которых держали концы разорванного шарфа...

Это лицо он хорошо знал.

Она стала старше. Но эти карие глаза нельзя не узнать.

Фрейя, дочь Римо и Джильды из Лаклууна.

А за ней — огромное глиняное чудовище, принявшее форму Кали Пожирательницы.

Каждая частица энергии требовала нанести смертельный удар. Но убить демона Кали значило забрать жизнь единственной дочери Римо.

Сверкающие ногти скрылись в рукавах кимоно, и лицо мастера Синанджу стало суровым.

— Поздравляю, нечистая. Ты выбрала хозяйку, которую я не смею убить.

— Изыди, старик! — сказал голос. Это был голос Фрейи, но в нем звучало эхо векового зла.

Глаза Чиуна метнулись к Римо, стоявшему в стороне. Темные глаза его застыли, лицо дергалось от противоречивых чувств. Он видел и не видел одновременно.

Чиун обратился к аватаре Кали:

— Я не могу убить тебя, это правда. Но это не означает, что я не могу обуздать тебя или выгнать из той невинной души, которой ты овладела.

Фрейя встала. Четыре ее руки протянулись в стороны, как стрелки сумасшедших часов. Чиун видел перед собой юную женщину. Более не ребенок, но еще не совсем женщина.

— Уходи, пока еще можешь стоять на ногах, — прошипела она.

Отступив на шаг, сказал с нажимом:

— Я уйду. Но сын мой пойдет со мной.

— Уходи, но отец мой останется здесь, ибо я знала, что он придет, не знала лишь, что так скоро.

— Я не уйду без Римо, — настаивал Чиун.

— Ты должен был бы спросить у моего отца, хочет он этого или нет, — предложила Фрейя-Кали, и глаза и губы ее так же сочились ядом, как ее слова.

Чиун повернулся.

Римо стоял в тени, и глаза его сверкали во впадинах лица черепа. Выражение лица невозможно было прочесть.

— Сын мой. Говори со мной...

Прозвучали слова, обернутые заполнившей мир болью:

— Чиун. Это Фрейя.

— Нет. Не Фрейя говорит с тобой, но дух Кали.

— Чушь! — Римо сорвался в гнев. — Не верю! Только не Фрейя. Никто не сделает такого с моей дочерью!

— Поверь, ибо это правда.

Римо ступил два трудных шага вперед. Руки его беспомощно и просительно взметнулись, а глаза отвернулись, чтобы не видеть четырехрукое существо.

— Чиун, я ничего не понимаю. Помоги мне.

— Я здесь ничего не могу сделать, — грустно проронил мастер Синанджу. — Я не могу убить это существо с двумя душами, из которых одна невинна, а другая — воплощенное зло. Ибо убиение зла принесет смерть невинной. Она твоей крови, и она всего лишь ребенок. Мы должны отступить.

Римо упрямо сжал кулаки.

— Я никуда не уйду. Без моей дочери — никуда.

И холодно повелел голос Фрейи-Кали:

— Ты останешься, плоть моей заемной плоти. Другой должен уйти.

Чиун посмотрел на Римо лишенным эмоций взглядом.

— Сын мой, перед тобой чрезвычайно трудный выбор. Пойти со мной — значит обрести безопасность. Остаться — опасность страшнее, чем ты можешь себе вообразить.

Темные глаза Римо метнулись к четырехрукому созданию, облаченному в желтый шелк.

— Она не тронет меня. Это моя дочь.

— Она — существо с четырьмя руками и демонической похотью. Она видит в тебе всего лишь давнего любовника. Она ищет близости с тобой. Для танца Тандавы.

— Не знаю я, о чем ты говоришь, — запальчиво произнес Римо.

— Тандава — это танец, который положит конец Вселенной и всем ее обитателям. Тебе. Мне. И твоей дочери-заложнице.

— Ерунда. Послушай, хватит пудрить мне мозги. Я должен остаться. Должен здесь разобраться.

— Римо... — начал было Чиун.

— Ты получил свой ответ, — раздалось шипение Кали из щели накрашенных желтых губ. — Теперь уноси свою жалкую жизнь и позабудь все, что ты видел и слышал. Ибо ты не смеешь коснуться моей невинной плоти, а я могу уничтожить тебя одним взглядом.

Чиун колебался. Повернувшись к Римо, он поклонился, очень осторожно.

— Я ухожу.

Римо колебался.

— Может быть, это и есть единственный выход, — неуверенно произнес он. — Может быть, мы сможем это распутать.

В голосе Чиуна прозвучал почти страх.

— Не поддавайся ее чарам, сын мой. Самое главное, не поддавайся ее чарам.

— Ради Бога, Чиун! Она же моя дочь.

— Она твой враг Она опутала тебя такими цепями, что даже мне их не разбить.

И с этими печальными словами мастер Синанджу, пятясь, вышел из комнаты, не повернувшись к врагу спиной и не сводя глаз с гипнотически колышущихся рук.

Оказавшись в коридоре, он пошел быстро. Подойдя к нише, он приготовился, как и раньше, и проскользнул обратно в главный зал. Второй раз это было легче. Шелк не цеплялся.

Не раньше чем его сандалии коснулись черных сверкающих плит, они, как будто по волшебству, стали прозрачными.

И мастер Синанджу увидел, почему оттуда слышались постоянное журчание и бормотание воды.

Снизу на него с тусклым, голодным огнем ожидания глядели чьи-то глаза.

И будто от удара невидимого молота внезапно ставший прозрачным пол разлетелся на мелкие осколки, и мастер Синанджу погрузился в самые горькие воды за всю свою долгую жизнь...

Глава 43

Сэнди Хекман с помощью карманного французского словаря вела беседу с капитаном «Арен сор».

Наконец она не выдержала.

— Либо вы черт знает как ломаете французский язык, либо вы вообще не франко-канадец.

— Та шо ты пристала! — неожиданно сказал капитан.

— Ньюфи? Так вы ньюфаундлендер!

— Ну все равно ничего не скажу, — сказал капитан. — Шо началось, то ни фига уже не остановишь.

— В таком случае можете считать себя военнопленным.

— Могу считать себя заложником экологических фарисеев.

— И этим тоже, если хочешь, — подвела итог Сэнди и пошла командовать обыском судна.

На верхней палубе оказалась фабрика по разделке рыбы, где пойманную рыбу превращали в филе и блоки для замораживания, которые пойдут потом на рыбные палочки. Сэнди вспомнила, что истощение трески и пикши в Северной Атлантике началось в пятидесятых с открытием рынка замороженных рыбных палочек — рынка, где очень скоро захватили господство канадцы.

Дойдя до нижних палуб, она напрочь забыла о рыбных палочках.

На двери висела табличка «Торпедный отсек» на английском и французском языках. Внутри оказались торпеды двух типов — с боеголовками и с приборами для загона рыбы. Там же были работающие на сжатом воздухе торпедные аппараты для запуска и приема торпед.

Торпедный экипаж в неподдельном удивлении уставился на гостей, потом хмуро сдался под прицелом винтовок М-16.

Капитана приволокли в торпедную и предложили на выбор — выложить все начистоту или чтоб его выложили на рыбный конвейер, где потрошат в буквальном смысле.

Капитан предпочел потрошение на допросе.

— Мы их зовем «рыбьи гончие» — они нам загоняют рыбу, куда мы хотим, — сказал он, показывая рукой на три торпеды в гнездах.

— Так это квебекская операция? — допытывалась Сэнди.

— Та шо я, на лягушатника похож?

— Не совсем, — признала Сэнди. — Кто вам отдает приказы?

— Та комендор.

— "Командор", вы хотите сказать?

— Та я так и говорю — комендор.

— Военно-морской флот Канады?

— Та нет. Министр рыбного хозяйства Гилберт Хьюгтон — классный парень. Собрал нас, рыбаков безработных, и вернул нам наше право от рождения — рыбачить. Та вот это ж мы тут и делали — рыбачили.

— А потопленные траулеры и погибшие команды?

У капитана сделался виноватый вид, как у ловца омаров, которого поймали с чужой ловушкой в руках.

— Та мы ж с этим скрамом только выполняли приказ.

— Скрам? Это что, рыба такая?

— Та не, скрам — это по-вашему «поцапаться». Мы ж с янковыми рыбаками еще до конфедерации начали цапаться.

— Ладно, расскажете комиссии ООН или кто вас за это дело будет вешать.

— Я прошу политического убежища!

— С какой стати?

— Та вы шо, женщина, оглохли? Вернуться в море рыбачить поскорее. Потому шо мне все равно, на кого рыбачить — на федералов или на фарисеев. Пока могу рыбачить. Это ж все, шо я умею.

— Вы, рыбаки, не успокоитесь, пока последнюю сардинку на небо не отправите.

— Та и тогда ж не успокоимся, — торжественно заявил капитан «Арен сор».

Глава 44

Звук разлетевшегося стекла проник в комнату, где Римо стоял и смотрел на свою дочь тусклыми вопрошающими глазами.

Много времени прошло, почти десять лет, осознал Римо с удивлением. Дитя, которое он видел так недолго, изменилось. Почти исчезла детская пухлость. От того невинного личика, которое он помнил, остались лишь блестящие глаза. Но теперь в них был иной свет.

В эту секунду раздался грохот. Римо повернулся к двери.

— Что это? — обеспокоенно спросил он.

— Этот старик мешал. Он зол и унес свою злость из моего храма. Это не важно. Он кое-что переломает, а потом уйдет, и больше нас не обеспокоит.

— Ты уверена?

— Я — Госпожа Кали.

— Джильда говорила, что она — Госпожа Кали.

— Я позволила ей так думать Ибо для общения с поклоняющимися мне нужна была маска. Я подчинила ее своей воле, заставила думать то, что я хотела, и только то, что я хотела. Она была отличной госпожой, ибо в господстве своем она подчинила свою волю моей.

— Она мертва, — сказал Римо пустым голосом.

— Она не важна более, как не валена любая марионетка. Как не важна наша бренная смертная плоть.

— Она же была твоей матерью! Что с тобой случилось?

— Я достигла того, к чему стремилась все эти долгие годы. Неужели ты не помнишь, Римо, как мы встретились в последний раз?

— Конечно, помню. Это было в Синанджу. Тогда ты была маленькой девочкой.

— Нет, глупец! Обращайся не к моей телесной форме! Говори с Госпожой Кали, что века и эпохи по тебе тосковала!

Рука потянулась к лицу Римо. Он уклонился.

— О Красный, не разумом своим смертным, а не имеющей возраста душой вспомни меня. Разделенные, мы соединимся. Двое, мы сольемся в одно...

— Уйди от меня! Я не хочу говорить с тобой. Я хочу говорить с Фрейей.

— Она — это я, и я — это она. Мы одно. И ты будешь единым с Шивой, моим супругом...

— Я не Шива.

— Ты не помнишь тот последний раз, в Аравии? Мы танцевали Тандаву, но нам помешали. Ты убил мое тогдашнее тело.

Римо нахмурился. Он смутно помнил то время. Постарался почти все забыть.

— Я не повторю ошибки, которую допустила тогда, — продолжала Кали. — Мы обитали в храмах всего лишь из мяса и костей. Пора выйти из них. Выйти и войти в наши истинные тела... — Ее руки с желтыми ногтями заколыхались, задвигались гипнотически перед его воспаленными глазами. — Когда у тебя будет четыре руки, как у меня, какой изысканной станет наша любовь...

Ее руки коснулись его груди и поползли к горлу. Холодные руки. Чужие. Нечеловеческие.

В этот момент Римо издал низкий вопль страха и отчаяния.

И посреди этого вопля невозможной боли он услышал голос Чиуна, зовущий его по имени.

* * *

Чиун, Верховный мастер Синанджу с лицом, похожим на паутину морщин, плавал в теплой воде.

Вокруг него вода бурлила.

Тело Гилберта Хьюгтона с плоской головой было в центре кипения стаи крошечных, прожорливых, иглозубых рыбок. Они клевали и терзали его мертвую плоть. Руки его шевелились в воде, будто еще жили.

Неподалеку, в воде, быстро становившейся розовой, а потом алой от крови, с хитроумного копта Анвара Анвар-Садата точно так же сдирали плоть.

Оторванная голова, атакованная со всех сторон, вертелась и покачивалась. Лицо моталось из стороны в сторону в бешеном отрицании своей участи.

Когда безумие обжорства дошло до кипения, мастер Синанджу поднял свои длинные ногти, дабы поразить любую и всех из хищных рыб, что посмеют приблизиться.

Но рыб было намного больше, чем ногтей у Чиуна. А в этой комнате смерти были только стены и не было пола.

И тогда Чиун выкрикнул имя своего ученика.

* * *

Римо бросился назад раньше, чем сомкнулись на его шее желтые орлиные когти. По узкому коридору за ним несся крик, лишающий воли и оглушающий сознание, но Римо заблокировал этот крик.

Подойдя к нише, он увидел вертикальную прорезь красной булькающей воды и мастера Синанджу, окруженного стрелоподобными белыми рыбами, хватавшими, как голодные собаки, все, что попадалось на зуб.

Не замедляя хода, Римо ударил поднятыми кулаками в прорезь. Посыпались осколки кирпичей, и здание заполнилось грохотом рушащихся камней. Только сейчас он вспомнил предупреждение Чиуна о замковом камне, но было уже поздно.

— Держись, папочка!

Чисто войдя в воду, Римо всплыл с двумя полными горстями бьющихся рыбок. И сдавил их. С обоих концов полезли рыбьи внутренности. Бросив их, Римо набрал еще две горсти.

Тут же живые рыбы набросились на беспомощных мертвых.

Чиун сменил тактику и последовал его примеру.

Они вдвоем давили, протыкали, били и оглушали любую рыбу, которая осмеливалась приблизиться.

Как ни были голодны эти рыбы, до них наконец дошло. Уцелевшие вернулись к телам министра рыбного хозяйства и океанов Канады Гилберта Хьюгтона и Генерального секретаря ООН Анвара Анвар-Садата, которые быстро превратились в плавающие груды продолговатых красных костей, и те еще дергались, поскольку оголодавшие рыбки сдирали с них хрящи.

— Пираньи, — сказал Римо.

— Я бы не стал есть рыбу, которая ест меня, — непреклонно заметил мастер Синанджу.

Затем, все еще барахтаясь в воде, они обернулись к нише. Она превратилась в груду камней. Оседающая пыль пленкой ложилась на неспокойную воду.

— Фрейя... — прошептал Римо. — Не говори мне, что я убил тебя.

* * *

На это ушло два часа, но они осторожно растаскивали завал, пока не добрались до комнаты, где Фрейя, дочь Римо, выполняла волю Кали, богини смерти.

Из-под нагромождения камней спадал неподвижный водопад золотых волос.

Римо застыл.

— Последняя ловушка Кали, сын мой, — сказал Чиун рядом с ним. — В самой твоей победе она наносит тебе горчайшее поражение.

Римо наклонился и отбросил камень. Тот откатился в сторону. Римо отбросил второй. Воздух заполнился удушливой известковой пылью.

Освободив тело своей дочери, Римо бережно перевернул его на спину. Приложив ухо к ее сердцу, он стал слушать. Глаза его сузились до щелей. Их заполняли слезы. Боль только начиналась.

И тут он услышал биение сердца.

Раскрыв ей рот, он стер смертельно желтую помаду с ее губ и вдул полные легкие воздуха. Ее грудная клетка раздулась и опала. Римо повторил вдох. Тот же результат.

— Ты не умрешь из-за меня, — крикнул Римо хриплым надтреснутым голосом. — Не умрешь. Я тебе не дам.

— Дух Кали оставил ее. Прими же это благо и предайся горю, — торжественно сказал Чиун.

— Черта с два! — огрызнулся Римо. — Я не сдамся. Не сдамся! Ну же, малышка, давай! Дыши. Я же слышу, что твое сердце бьется. Дыши для папочки. Дыши, и я унесу тебя от всего этого. Открой глазки, и я унесу тебя туда, где никто на свете не причинит тебе зла. Клянусь, Фрейя. Клянусь.

И дочь в его руках коротко вздохнула. Пыльный воздух вошел в открытый рот и ноздри.

— Римо! — вскрикнул Чиун. — Посмотри, она борется! Ее благословенные легкие требуют воздуха!

— Вижу, вижу, — тихо ответил Римо и прижал ее бледное лицо к своему.

Молча и угрюмо он делал искусственное дыхание рот в рот, пока снова не вдохнул жизнь в тело своей единственной дочери. Ресницы ее коротко затрепетали и раздвинулись, открыв самые прекрасные глаза, которые Римо в своей жизни видел.

— Папа, — тихо шепнула она.

— Я здесь, малышка.

И она погрузилась в целительный сон.

Без единого слова Римо вынес свою Фрейю из здания по тропе из битого камня, рядом с которой плавали красные кости и дрались из-за последних крошек еды пираньи.

Римо не сказал ни слова. Чиун шел за ним, как молчаливое привидение.

Полицейская машина стояла там же. Римо вытащил полицейского из багажника и поместил Фрейю на заднее сиденье.

Чиун остался охранять, а Римо вернулся в здание за телом Джильды из Лаклууна.

По дороге в аэропорт не было сказано ни одного слова. Не было надобности. Оба они знали, куда едут.

Чтобы внести в самолет «Эр Канада» спящую Фрейю, пришлось преодолеть некоторые трудности.

В конце концов в службе безопасности аэропорта больше не осталось функционирующих полицейских, и самолет вырулил на взлет.

* * *

В пустыне Соноран возле Юмы в штате Аризона Санни Джой Ром, вождь племени Сан Он Джо, мчался встречать самолет, которым прилетал его сын Римо. У него прокололось колесо, и он как раз его менял, когда с ревом вылетел джип «чероки» и заскрипел тормозами, подняв тучу пыли.

Вождь не удивился, увидев на переднем сиденье Римо и мастера Синанджу. Он выпрямился во все свои семь долговязых футов, обтянутых недубленой шкурой.

— Привет, — произнес он в своей сдержанной манере.

— Привет тебе, о мой двоюродный брат по крови, — ответил Чиун.

— Извините, что не встретил вас в аэропорту. Вы сами видите почему.

— Должен просить тебя об услуге, — сказал Римо, выходя из машины.

— Последний раз, когда ты просил оказать тебе любезность, ты сгрузил мне своего незаконного сына.

— И как он? — спросил Римо.

— Умеет ездить верхом, метать лассо и гоняться за белыми девчонками, но пока что вряд ли годится на большее. Все еще таит на тебя обиду. Насколько я могу судить.

Римо открыл заднюю дверцу. Оттуда вышла девушка с такими солнечными волосами, каких Санни Джой Ром в жизни не видал.

— Ну а это его маленькая сестренка, — сказал Римо.

Санни Джой снял свою широкополую стетсоновскую шляпу и потер бровь — от удивления и от пота.

— Ты все тот же Джонни Яблочное Семя, Римо, да?

— Мне нужно ее спрятать. — Тон Римо стал серьезным.

— Надолго?

— Не знаю.

Санни Джой задумался.

— Эта девочка пережила такое, что лучше оставить несказанным, — вмешался в разговор Чиун.

Санни Джой посмотрел на девушку с глубокими карими глазами и перевел взгляд на Римо.

— Вот что я тебе скажу, — произнес он наконец. — Мне уже немало лет. Ты поменяешь мне колесо — и по рукам.

И они ударили по рукам.

А пока Римо менял колесо, Санни Джой склонился над своей внучкой.

— Как тебя зовут, златовласка?

Она посмотрела на него с растущим любопытством.

— Фрейя.

— Что это за имя такое, черт возьми?

— Так назвала ее мать, — отозвался Римо.

— А где она?

— В багажнике, завернутая в простыню.

— Похоже, у нас сразу будет и радость встречи, и похороны.

Повернувшись к Чиуну Санни Джой спросил:

— Стоит ли спрашивать, что все это значит?

Взглянув на Римо, возившегося с колесом, Чиун сказал:

— Нет. Не спрашивай. Не спрашивай никогда.

* * *

Похороны были простыми. Над песчаной могилой сказали несколько слов, и это было все. Не было знака над могильным холмом и не было слез. Слишком силен был удар, чтобы были слезы. Они придут потом. Солнце в молчании клонилось к закату, и тени от канделябров кактусов становились длиннее — черные тени горя.

Когда все закончилось, Римо один ушел в красную песчаниковую пустыню, и каждый понимал, что идти за ним не надо.

* * *

Вернулся он через три дня с таким обгоревшим лицом, какого Чиун у него никогда раньше не видел.

Фрейя позволила своему старшему брату Виннеру показать, что такое индейская борьба. У Виннера было докрасна загорелое лицо и волосы, как у Фрейи, только сильно выгоревшие на солнце. На этом их сходство заканчивалось.

— Он борется лишь вполсилы, — сказал Римо Чиуну.

Чиун кивнул.

Через мгновение Виннер лежал на спине, ругаясь в высокое небо.

Губы Римо чуть раскрылись в улыбке — наполовину удивленной, наполовину довольной.

— Я знал, что они поладят.

— Только ты, Римо, мог родить сына, который дал победить себя девчонке, — фыркнул Чиун.

— Может быть, я породил дочь, которая может победить каждого. Кажется мне, что в ней больше крови Сан Он Джо, чем в нем.

Чиун скорчил недовольную гримасу, но в его глазах сверкнули огоньки тайной гордости.

— Были ли какие-нибудь признаки Кали, пока я отсутствовал?

— Нет Дух демона нашел себе иной сосуд, в котором снова вернется терзать нас когда-нибудь.

— Ты со Смитом говорил?

Чиун кивнул.

— Безбожные канадцы запросили мира.

Римо отвернулся, чтобы не смотреть, как Фрейя выворачивает Виннеру большой палец из сустава. Виннер взвыл. Ботинки из страусовой кожи заколотили по камням пустыни.

— Как это произошло?

— Я информировал Императора Смита о судьбе копта и этого канадского рыботорговца. Смит сообщил Орлиному Трону, а Президент поделился новостью с Лордом Канады. Этого было достаточно, чтобы охладить порыв канадцев к войне и рыбе. Моря снова спокойны, и так будет, пока снова не ввергнутся добрые рыбаки в пучину алчности.

— Хорошо. Я собираюсь остаться здесь немного с детишками.

— А я буду жить со своими ошибками, которые так глубоко ранили тебя, сын мой, — горько ответил Чиун.

— Я похоронил прошлое в пустыне, Чиун. Все теперь позади. Забудь об этом. Много лет назад я любил Джильду но этого не должно было быть. Моя жизнь и ее жизнь — они не подходили друг другу. Вот почему она, наверное, забрала Фрейю в Канаду. Она думала, так будет надежнее и наши пути не пересекутся.

Теплый сухой ветер пустыни развевал кустистую бороденку мастера Синанджу. Чиун кивнул головой.

— Тогда не будем больше говорить об этом, — прошептал он.

И Римо направился разнимать детей, пока одному из них его нахальные косточки не разломали, как крекеры.