Дестроер (№106) - Белая вода

— Ладно, брось.

Они поймали такси, но шофер потребовал плату вперед. Римо заплатил, поскольку, если придушить таксиста, пришлось бы искать другого, а тот мог бы оказаться еще противнее.

Если не обращать внимания на двуязычные англо-французские надписи да позеленевшие медные крыши домов на Парламентском холме, Оттава вполне сошла бы за американский город. По пути в город Римо заметил только одно, что показалось ему необычным.

— Посмотри, Чиун. Белки здесь черные.

Чиун высмотрел белку на заснеженном дубовом суку.

— Никогда в жизни не видел более странного грызуна. Не сомневаюсь, что он питается запасами рыбы.

— А я сомневаюсь. У белок слишком мало мозгов. Как у канадцев.

Чиун выглянул из окна автомобиля и окинул взглядом покрытые снегом дома. По мере приближения к центру город все больше приобретал европейские черты, становясь похожим на сад камней и высоких крыш из позеленевшей меди.

— Жирная Оттумва лежит под снегом. Жирная и легко ловится, — многозначительно заметил Чиун.

— Это не Оттумва, а Оттава, и ее нам ловить не надо, — напомнил ему Римо.

Таксист высадил их возле «Шато Лорье», и Римо протянул шоферу двадцатидолларовую купюру за пятнадцатидолларовый проезд по счетчику.

— Премного благодарен, — изрек таксист, запихивая деньги в карман.

— Постойте, а сдача? — решительно потребовал Римо.

— А чаевые?

— Я привык сам давать чаевые из сдачи.

— Ваша сдача — это мои чаевые, — не сдавался таксист.

— Обычно я сам это решаю.

— Обычно вы даете чаевые американским таксистам, а сейчас вы в Канаде, и мы предпочитаем получать чаевые именно так, потому что вы, американцы, путаете свой доллар с канадским.

— Я не путаю.

— Ну, тогда ладно.

Таксист протянул руку с горстью монет.

— Что это? — спросил Римо, глядя на одну золотую и две серебряные монеты.

— Монеты. Это ваша сдача.

— Я хотел бы бумажками.

— Это законное платежное средство, из которого я надеюсь получить свои чаевые.

— Вот они, — ответил Римо. — Заворачиваю для вас.

Он сложил обе серебряные монеты вместе, большим и указательным пальцами каждой руки взял их за края и два раза повернул. Монеты свернулись в штопор. Римо протянул их водителю.

— Что это? — спросил таксист.

— Предупреждение, которое вполне стоит четыре бакса, — сказал Римо и вылез из машины.

Шофер пытался было протестовать, но задняя дверца хлопнула с такой силой, что машина запрыгала на рессорах. Да так, что таксист выскочил наружу, решив, что началось землетрясение.

К тому времени два странных пассажира уже исчезли за дверью отеля.

* * *

Оказавшись внутри, Римо решил действовать прямо. Он подошел к стойке портье:

— Насколько нам известно, у вас остановился Генеральный секретарь ООН.

Клерк вскинул голову, нахмурился, увидев небрежно одетого — без галстука и не по сезону — Римо, и фыркнул:

— Вас ввели в заблуждение.

— Позвольте с вами не согласиться, — ответил Римо, взяв тот же тон.

— Сэр, вы ошибаетесь.

Римо уже собирался взять клерка за кончик галстука — самый удобный способ вытащить его из вылощенного костюма и стряхнуть столь же вылощенные манеры, когда у него за спиной пискнул голос мастера Синанджу:

— Римо, смотри!

Он повернулся на голос.

Бодрый в свои шестьдесят с лишним, человек с каменными чертами лица и с гарденией в петлице прошествовал мимо, оставляя неясный след запаха лосьона после бритья.

— Я уличил вас во лжи, — повернулся Римо к портье.

— Вы ошибаетесь. Это неправда — то, что вы видели...

Римо по-дружески похлопал по монитору служебного компьютера, зная из прошлого опыта, что изображение на экране превратится в рассыпанную мозаику. Судя по перекошенному от ужаса лицу портье, так и вышло.

Когда Римо и Чиун вышли на улицу, автомобиль уже отъезжал.

И все это время такси, которое их доставило, продолжало подпрыгивать на рессорах, а шофер глядел на него круглыми от ужаса глазами.

Рядом с ним остановился белый автомобиль с радужными полосками по бокам и голубым всадником на багажнике. Из него вышел человек в безупречном мундире.

— Если вы не возражаете, — сказал Римо, проскальзывая мимо него и садясь за руль, — мы хотели бы одолжить ваш автомобиль.

— Возражаю категорически, — ответил человек.

Поэтому мастер Синанджу схватил его за шею и запихнул на заднее сиденье, куда сел и сам.

— Я не могу стерпеть столь наглого похищения, — заявил водитель, когда машина уже тронулась с места. — Мы в Оттаве, а это служебная машина Королевской конной полиции Канады, а не такси.

— Это была моя оплошность, — скромно признался Римо. — Как вы отнесетесь к поездке в багажнике?

— В таком случае я приложу все усилия, чтобы стерпеть, — сказал полицейский.

Римо пристроился за автомобилем, в котором ехал Генеральный секретарь ООН. Сквозь заднее стекло был виден его серо-стальной затылок. Генеральный секретарь сидел чопорно и прямо, как старая дева.

Оба автомобиля пробирались по запруженным улицам Оттавы, удаляясь от центра города, и выехали на окраину, где в кюветах лежал старый снег, никем не убираемый и покрытый грязью.

— Это не очень хороший район, — предупредил их полицейский.

— А что тут плохого? — насторожился Чиун.

— Снег здесь грязный.

— Здесь опасно?

Полицейский презрительно хмыкнул.

— Это же Канада. У нас нет насилия.

— Это скоро изменится, — проворчал Римо.

— Джентльмены, вы асассины?

— Нет, — ответил Римо.

— Да, — ответил Чиун одновременно с ним.

— Так да или нет? — спросил полицейский, стараясь подавить ужас.

— Мы асассины, но сейчас мы в отпуске, — сообщил Римо. — И здесь не за тем, чтобы пустить кого-то в расход.

— Зачем же вы преследуете ту машину?

— Ответь ему, папочка, — попросил Римо Чиуна.

— Чтобы посмотреть, куда она едет, — ответил мастер Синанджу.

Такси, везущее Генерального секретаря ООН, привело их к чему-то вроде трансформаторной подстанции или электростанции, построенной на окраине канадской столицы. Это была угрюмая кирпичная коробка, а над главным входом висела полинявшая надпись, которая когда-то читалась «Оттава электрик», но сейчас от нее осталось только «От трик». В свете единственной красной лампочки над входом дверь казалась закопченной.

Такси остановилось прямо у входа. Генеральный секретарь вышел и с чопорным поклоном расплатился. Поправив галстук, он подошел к двери и нажал на кнопку звонка, не забыв перед этим оправить пиджак.

Дверь зажужжала, отворилась внутрь, и он мгновенно исчез за ней.

— Мы остановимся здесь, — сказал Римо, — но эта машина нам еще может понадобиться.

— Не возражаю, — ответил съежившийся полицейский. — Когда будете готовы, вызовите диспетчера.

— Мы бы предпочли, чтобы вы нас подождали.

— В таком случае будьте добры выключить двигатель.

— Нет проблем, — согласился Римо.

Они оставили мотор выключенным, а полицейского — свернувшимся в багажнике, а сами пошли ко входу в здание.

Римо огляделся.

— Похоже на такое место, где официальный представитель ООН мог бы встретиться с канадским министром, если им не нужны свидетели.

— Возможно, — сказал Чиун.

— Это будет как нечего делать.

— Не считай лососей до нереста, — мрачно предупредил мастер Синанджу.

— А что может случиться? Мы же в Канаде. Здесь даже полицейский не рискует принять бой.

Глава 31

Министр рыбного хозяйства Канады Гил Хьюгтон буквально слетел по трапу с самолета «Эр Канада» и прыгнул в свой «бентли».

Сияющая серебром машина ворвалась в степенное уличное движение Оттавы. Нога министра непроизвольно давила на газ, и он заметил, что превышает скорость. Этого он раньше никогда не делал. Но теперь превышал. Ладно, только на этот раз. Министерские номера избавят его от разговоров с дорожной полицией.

Его поездка к Храму Кали была вихрем отрывочных мыслей. Гил Хьюгтон надеялся, что Госпожа Кали найдет для него время перед встречей. Если нет, то после. Его и то, и другое устроит.

Через двадцать минут он подрулил к мрачному зданию. Впрочем, оно всегда было мрачным. И только красная лампочка над входной дверью указывала, что эта старая электростанция еще не совсем заброшена. Поставив машину у тротуара, министр быстрым и четким шагом пошел на этот рубиновый свет. Кнопка звонка отозвалась жужжанием, и министра впустили внутрь.

В огромной приемной с эротическими скульптурами он решил пока не снимать с себя одежду. Лучше не надо. Что, если Генеральный секретарь ООН уже здесь? Да, правда, правила Госпожи Кали суровы и неизменны. Никто не входит к ней иначе как в том виде, в котором появился на свет.

Но сейчас — это другое дело. Он здесь сейчас не как поклонник, а как министр промыслов и океанов.

А если он ошибается, то он ничего не имеет против попробовать кнута в награду за серьезный проступок.

Показавшись перед зеркальной дверью, он возвысил голос:

— Прошу позволения войти в обитель ужаса.

— Входи, — резанул холодный и твердый, как сталь, голос.

Гилу Хьюгтону послышалось в ее голосе восхитительное нетерпение, и он шагнул вперед. Двери распахнулись, и Гилберт остолбенел.

Госпожа Кали стояла посреди комнаты, уперев кулаки в бедра, разведя локти, низко склонив лицо в маске домино, и ее вечно меняющиеся глаза горели, как изумруды, если смотреть через них на огонь.

В следующее мгновение они были как голубые алмазы, холодные и безжалостные, и от их взгляда у него засосало под ложечкой.

— Надеюсь, я не опоздал к началу встречи? — спросил министр.

— Ты слишком рано.

— Это хорошо.

— Я презираю торопливость.

Хьюгтон попытался сглотнуть. Язык был как кусок высохшей резины.

— Я... Я могу уйти, если вы позволите.

Тут он заметил алую розу на длинном стебле, воткнутую в звено цепи, опоясывающей ее лироподобные бедра. Быстрым движением руки Госпожа Кали выдернула розу и подняла вверх.

Повернувшись боком — он видел ее поднятые груди и лицо в профиль, и сердце у него замерло, — она поднесла розу к свету. Сжав алый рот, она стала отщипывать шипы со стебля.

— Приблизься, — прозвучало приглашение.

Он сделал несколько осторожных шагов. Тонкие пальцы отламывали шипы один за другим. Они падали на черный стеклянный пол с сухим тоненьким звуком, будто кошачьи когти стучали по фарфору.

— Расстегни «молнию», — приказала она.

— Зачем?

— Повинуйся!

Медленно, потому что сердце его колотилось, Гил Хьюгтон опустил «молнию» на брюках, а Госпожа Кали продолжала счищать шипы со стебля. Когда упал последний, орган министра уже был обнажен и заметно дрожал.

— Что вы соби?..

— Что ты мне сказал на днях? — нежно спросила она.

— Что вы никогда не прикасаетесь ко мне.

— А что еще?

— Что мы больше никогда не делаем ничего нового. — Голос его сорвался на блеянье.

— Значит, ты хочешь попробовать что-нибудь новое, не так ли? — спросила она мелодичным голосом. Она не глядела на него. Казалось, он вообще вне ее внимания. Подрагивающий член министра наливался твердой упругостью.

— Да, — сказал он, склонив голову, — очень.

— Очень — что?

— Очень, Госпожа Кали. Я очень хочу испытать что-нибудь новое, Госпожа Кали, — поспешно произнес министр.

На алых губах мелькнула мимолетная улыбка. Откуда-то над собой она достала высокий флакон с массажным лосьоном. Большим пальцем с черным ногтем она отковырнула крышку и погрузила туда стебель на всю длину. Комната наполнилась рыбным запахом. Рыбий жир. Тресковый, его любимый. Хьюгтон подскакивал на цыпочках в предвкушении.

— Что вы собираетесь делать?

— Кое-что новое, — ответила она, вытягивая стебель. С него стекали вязкие капли.

Министр облизнул губы.

— Правда?

Ее голос упал почти до шепота:

— Да, правда.

И она резко повернулась к нему, одной рукой схватила его набухший член, а другой глубоко вонзила в уретру смазанный стебель и стала двигать вверх и вниз, вверх и вниз, пока он не завопил от неслыханной боли и неслыханного наслаждения, какого в самых диких мечтах не мог себе вообразить.

Боль бросила его на колени. Он скорчился на полу, ловя ртом воздух и стиснув себя обеими руками, а под ним растекалась лужица рыбьих молок и темно-красного малинового сока.

Сквозь эту муку, как стальная игла, дошел до него ее голос:

— Никогда больше не жалуйся, что я не делаю ничего нового.

Глава 32

Генеральный секретарь ООН Анвар Анвар-Садат вошел сквозь зажужжавшую дверь в неожиданно роскошную приемную. Стены из белого с розовыми прожилками мрамора напоминали нежную кожу гаремных красавиц. По крайней мере так восприняли холодный мрамор его романтические глаза.

А еще были скульптуры. Чернокожая женщина с большим количеством рук, чем дает природа. И руки эти она держала так, что это был одновременно и вызов, и призыв.

Кали, конечно. Индуистская богиня смерти. Как подходит для женщины с компьютерным псевдонимом Госпожа Кали. Сверху вниз смотрели на него пустые глаза статуи — два слепых пятна.

Анвар-Садат заметил, что формы ее весьма зрелые. Это показалось ему многообещающим признаком. Анвар Анвар-Садат любил женщин сладострастных.

По другую сторону двери — другая статуя. Это уже был не базальт, а порфир. Этого бога Анвар-Садат не узнал, но решил, что это может быть только Шива — супруг Кали. В каждой из его четырех рук были зажаты разные предметы, странные и с непонятным назначением.

Прочистив горло, Анвар-Садат возвысил голос:

— Здесь есть кто-нибудь?

— Ты желаешь войти в покои Госпожи Кали? — прозвучал в ответ твердый голос.

— Да. Это вы?

— Молчание! — прогремел голос.

Несмотря на свое самомнение и свое положение в мире, Анвар Анвар-Садат ощутил, что не может не повиноваться.

— Позвольте мне взглянуть на вас, — попросил он.

Голос доносился к нему из-за зеркала, находящегося между двумя статуями. Он сразу понял, что это зеркальная дверь, прозрачная с внутренней стороны, и что его изучают. Он принял небрежную позу, давая себя рассмотреть.

— Анвар Анвар-Садат, достаточно ли ты храбр, чтобы ступить во владения Кали?

— Да, — ответил он дрогнувшим от предвкушения голосом.

— Очень хорошо. Укрепи свой дух!

— Мой дух крепок.

— Ибо тот, кто приближается к моей ужасной сущности, навсегда меняет свою.

На одну мрачную секунду Анвар-Садат дрогнул. Он не хотел менять сущность. Он лишь хотел увидеть во плоти это создание, которое так заворожило его своим невиденным образом и неслышанным голосом и привело к этой минуте.

Он нервно сглотнул. И тут двери распахнулись.

Госпожа Кали была именно такой, какой он ее вообразил. Анвар-Садат увидел это сразу.

Она была высокой, статной и золотоволосой, как солнечный луч на чистом золоте. Черты ее лица были классическими, эфирными и в то же время точеными. Домино золотого шелка, обрамлявшее ее цвета Нила глаза, добавляло чуть-чуть тайны к тому, что было само совершенство.

Тело ее было как язык черного пламени, и пламя это замерцало, когда она перенесла тяжесть тела с одного роскошного бедра на другое. Кожа. Она одета в черную кожу. Этого он не ждал.

Его глаза скользнули вслед за мерцанием пламени, открывая новые колдовские подробности. Серебряная цепь на талии, черные ногти вампира, череп из слоновой кости на животе.

В одной руке у нее была плеть. В другой — собачий поводок.

Анвар Анвар-Садат пробежал глазами по этому поводку до самого пола, и сердце его забилось быстро и жарко.

На полу, у ее ног, скорчился на четвереньках какой-то человек. Он был совершенно голым, если не считать охвативший его горло собачий ошейник шипами внутрь. В зубах он держал алую розу, как послушный пес держит кость. С конца стебля на пол падали алые капли.

Глаза этого человека уставились в пол. Госпожа Кали резко дернула за поводок, и человек поднял голову.

— Позвольте мне представить Гилберта Хьюгтона, министра рыбных промыслов и океанов, — произнесла Госпожа Кали насмешливо-официальным тоном.

— Э-э-э... рад познакомиться, — выдавил из себя Генеральный секретарь ООН.

Сквозь стиснутые зубы канадского официального лица с зажатой в них розой донеслось горловое рычание.

События шли не так, как ожидалось...

Глава 33

В «Фолкрофте» Харолд В. Смит следил за развитием глобального конфликта.

— Это просто невероятно, — бормотал он себе под нос. — Будто все приморские страны впали в безумие обжорства.

В Северной Атлантике вышедший из повиновения американский рыболовный флот отступил в закрытую для рыболовства зону под названием Флемиш-кэп и в безумии обжорства выбирал канадскую треску в количествах, запрещенных правилами обоих государств. Катера американской береговой охраны мчались туда, чтобы убедить рыбаков уйти с канадских промыслов.

В Тихом океане между Аляской и штатом Вашингтон крейсировал американский эсминец «Аркхэм», пытаясь перехватить канадскую подводную лодку «Желтый нож/Куто жон», пока она не ударила в гущу американского лососевого флота.

Тем временем канадские корабли береговой обороны пытались взимать транзитную пошлину с американских рыбаков, а те пытались заплатить винтовочными пулями.

Оттава, официальная и неофициальная, молчала. Зато из Квебека просочились полуофициальные слухи, что в нынешней американо-канадской рыбной войне Квебек намерен встать на сторону Вашингтона. В этом Харолд В. Смит видел семя гражданской войны в Канаде. Переход провинции на сторону противника.

В Соединенных Штатах средства массовой информации уже извлекли на свет Божий давно забытые обиды. Опустошение после войны с Францией и индейцами. Рейды Дирфилда. Луисбург. Как во время войны 1812 года канадские и британские войска дотла сожгли Белый дом.

В Орегоне полувоенные силы, называвшие себя Добровольной орегонской милицией, проникли за сорок пятую параллель и повесили на соснах троих канадских полицейских. Они требовали пересмотреть договор, отдавший Канаде исконные земли Орегона.

На канадско-вермонтской границе напряжение дошло до крайнего предела. В одном городке, лежащем наполовину в Канаде, наполовину в США, граница проходила через здание городской библиотеки. Горячие головы с обеих сторон стали протягивать колючую проволоку точно посреди гуманитарного зала, и библиотеку охватил жаркий спор, который вели в основном бросанием тяжелых томов энциклопедий. Первый выстрел был только делом времени.

На озере Чэмплен вспыхнул издавна тлеющий конфликт насчет распространения мелкого вредного моллюска — полосатой мидии — из американской половины в канадскую.

Полосатые Эф-16 канадских ВВС патрулировали шоссе Алкан, которое было перекрыто на границе Аляски с Канадой. Все американские машины заворачивали обратно. Аляска оказалась отрезана от остальной части страны, осталось только воздушное сообщение.

На Парламентском холме в Оттаве стали раздаваться угрозы выхода Канады из НОРАД и других взаимовыгодных договоров.

На Капитолийском холме в Вашингтоне стали изучать все пункты Гентского договора, положившего конец войне 1812 года, в поисках упущений и недоработок.

Тем временем Президент Соединенных Шатов и его советники все воскресное утро выступали по телевизору, стараясь утихомирить все стороны и сбить нарастающую военную лихорадку.

Смит знал, что до начала открытой войны счет идет на часы. Если она вспыхнет и Квебек примет сторону Вашингтона, то между странами разверзнется пропасть, глубже которой не было никогда. Американо-канадские отношения будут отравлены на все следующее столетие.

А все потому, что человеку нужно все больше и больше рыбы, чтобы жить.

Глава 34

Римо позвонил в дверь. Его сверхчувствительные пальцы ощутили импульс тока, поэтому он знал, что сигнал передан.

Ответного жужжания не было.

Римо позвонил снова.

— Знаешь, — повернулся он к Чиуну в ожидании ответа, — в старые времена красная лампочка над входом означала дом с дурной репутацией.

— У всех домов дурная репутация. Кроме нашего, — многозначительно сказал Чиун.

— В этом есть доля истины, — согласился Римо, нажимая на кнопку. Это была старая небольшая черная кнопка в позеленевшем медном корпусе.

Кто бы там внутри ни был, он не собирался их впускать.

— Думаю, придется войти туда по-другому. Разделимся или войдем вместе?

— Мы войдем вместе, ибо какую опасность может представлять этот дом с дурной репутацией для двух питающихся рыбой мастеров Синанджу — таких, как мы?

— Дельное замечание, — заметил Римо, отступая назад и поднимая ногу в итальянской туфле. Сверкнула дорогая кожа, и Римо ударил. Сильно.

Дверь выглядела стальной, но поддалась, как жесть. От удара панель прогнулась в середине, но на самом деле не выдержали петли.

Римо прыгнул внутрь и подхватил стальную плиту раньше, чем она успела упасть на пол. Упершись ногами, он приложил силу — один угол двери пошел вниз и встал на пол — и придал двери вращение. Она покачнулась в повороте, будто решая, куда направиться, и послушно прислонилась к стенке. Шума было не больше, чем от мяча в баскетбольной корзине.

— Хилая конструкция, правда?

— Тише, — шепнул Чиун, повелительно подняв руку.

Римо прислушался и ощутил вибрацию под ногами. Она была знакома. Похожа на электрическую, но не от электричества, созданного техникой человека. Это была электрическая вибрация живого существа.

Он посмотрел вниз. Чиун рассматривал пол под ногами.

Он был черным. Не эбеновой или обсидиановой чернотой, а сверкающей чернотой, как зеркало. Казалось, через этот пол можно видеть. Их глаза прищурились.

— Никогда не видел такого пола, — пробормотал Римо.

— Я тоже, — отозвался Чиун.

— Вроде бы через него должно быть видно, но я почему-то не вижу.

— Он черный. Через черное ничего нельзя увидеть.

— А почему мне тогда кажется, что можно? — настаивал Римо.

— Не знаю, но у меня такое же чувство, как у тебя, Римо.

Вдруг у них из-под ног донесся странный звук. Бульканье, потом шумный всплеск и несколько всплесков потише.

— Звук такой, будто там канализационная труба, — предположил Римо.

— Если это так, — отозвался Чиун, — то в этой трубе обитают живые существа.

— Это не наша проблема. Пойдем, куда ведет эта дорога.

Они пошли дальше в свете оставшейся сзади красной лампочки.

Стены были мраморными, но их соединяла зеркальная секция. Зеркало сияло ртутью.

А по обе стороны от него стояли часовыми две темные статуи.

Судорожный вздох Чиуна заставил Римо застыть на месте.

— Что это? — шепнул он.

— Смотри.

— На что смотреть? — спросил Римо, пытаясь высмотреть позади статуй прячущихся врагов.

— На эти фигуры по сторонам двери, Римо.

— Вижу их. Статуи. Ну и что?

— Сколько рук имеет статуя справа, сын мой?

Глаза Римо проникли в сгусток тени.

— Четыре.

— А статуя слева?

— Четыре.

— Это не просто статуи, но Шива и Кали. Красный и Черная.

— Подумаешь, большое дело. Две статуи.

— Римо, почему они здесь, в языческой Канаде?

— Украшение.

И Римо двинулся вперед.

Плеснули шелковые полы кимоно, и на его пути вырос Чиун. Две руки взметнулись и уперлись Римо в грудь. Карие глаза Чиуна молили.

— Мне это не нравится, Римо. Зачем бы таким восточным богам охранять такое западное здание?

— Они совсем голые. Может быть, это и в самом деле бордель.

— Римо, ты можешь остаться здесь. Я войду внутрь. Не иди за мной.

— Прекрати, Чиун.

— А что если она здесь?

— Она — кто?

— Не надо шутить со мной, Римо.

Римо вздохнул. Его память унеслась к другим временам.

Он не мог точно вспомнить год, но все это началось со статуи индуистской богини Кали, демонической покровительницы поклонников культа Тхаджи, душивших путешественников из-за денег. Когда стали находить задушенных желтыми шелковыми шарфами авиапассажиров, Харолд В. Смит послал Чиуна и Римо разобраться. Им досталось больше того, на что они подписывались. Современными Тхаджи управляла древняя статуя, имевшая силу подчинять злому началу своих последователей — и Римо, который, согласно легенде Синанджу был мертвым белым тигром, предназначенным стать аватарой Шивы на земле.

Римо разбил статую, которая считалась вместилищем злого духа Кали, но дух вернулся в новой форме. На этот раз в облике четырехрукой проститутки по вызову, которая заманила Римо в котел войны в Персидском заливе. Он был тогда один, и с ним не было Чиуна, чтобы его наставить. Каким-то образом, используя желтый шелковый шарф смерти как символ американских заложников на Ближнем Востоке, Кали смогла разжечь войну в Персидском заливе.

Что-то ужасное случилось в то время с Римо. Что именно — он не помнил совсем. Потом Чиун говорил, что Кали сломала ему шею и заставила Шиву овладеть его телом, чтобы оживить. Как-то Чиуну удалось победить Кали, изгнать Шиву и возродить Римо как своего сына в Синанджу. Римо только помнил, как очнулся со странной шишкой размером с голубиное яйцо, и эту шишку пришлось удалять хирургическим путем. Чиун объяснял, что это был третий глаз Шивы. Римо считал, что это был просто след от удара, который и сам по себе прошел бы.

— Послушай, — сказал Римо, отогнав тревожные воспоминания, — та статуя была разбита вдребезги. Если бы дух Кали был где-нибудь поблизости, я бы учуял ее запах похоти. Я бы что-нибудь почувствовал.

— Может быть...

— А я не чувствую. Значит, это просто обыкновенные статуи. Смотри.

И Римо, ловко обогнув мастера Синанджу, скользнул к статуе Кали.

Протянув руку, он схватил статую за запястье и дернул. Рука с треском отскочила. Римо небрежно швырнул ее через плечо. С клацаньем рассыпались осколки по глянцево-черному полу. Небрежно махнув рукой вверх, Римо отбил пальцы еще на одной руке статуи. На пути вниз его ладонь лишила пальцев третью руку.

Наступив ногой, он растер в порошок руку, упавшую у его ног.

И наконец он сжал кулак и ударил статую в обнаженный живот. Торс вздрогнул и качнулся вперед.

Римо подхватил его, развернул и отбросил.

Верхняя половина скульптуры с грохотом вылетела сквозь открытую дверь на улицу и грохнулась, разлетевшись на куски разного размера.

Римо повернулся к Чиуну:

— Видел? Нет здесь злого духа Кали. Это просто бордель с выкрутасами или что-то вроде того.

Чиун медленно приблизился к статуе Шивы и вгляделся в его застывшее выражение лица.

— Я нахожу странное подобие, — сказал он тонким голосом.

— Ага. У него два глаза, один нос и один рот с тридцатью двумя зубами. Как у меня. На этом сходство начинается и заканчивается.

— Есть вещи, которых ты не помнишь, — предупредил его Чиун.

— Если и не помню, то и помнить, наверное, не стоит, — парировал Римо.

— Шива владел когда-то твоим земным телом.

— Тебе виднее...

— Несколько раз.

— Прекрасно. По выходным я — канал для Шивы. А сейчас я на работе.

— В последний раз он обещал мне, что завладеет тобой, своей аватарой, лишь в должное время, но не раньше.

— Дай мне знать, если придет этот день, — ответил Римо. — А сейчас ты первый пойдешь или я?

Чиун бросил на него быстрый взгляд.

— Ты же у нас храбрец. Можешь идти первым.

— С каких пор ты стал бояться? — спросил Римо с неподдельным удивлением.

— С тех самых, как увидел эти две статуи в этой самой комнате, — огрызнулся Чиун, и морщинистое лицо его помрачнело.

— Отлично. Постарайся не вдыхать мою пыль...

Повернувшись лицом к зеркальной двустворчатой двери, Римо хлопнул по ней ладонью.

Зеркало треснуло на тысячу осколков, они повисли в воздухе и потом, поняв, что уже не составляют единого целого, рухнули на пол, как серебряный дождь.

* * *

Анвар Анвар-Садат смотрел на министра рыбного хозяйства Канады Гилберта Хьюгтона.

Тот выплюнул окровавленную розу и вместо приветствия что-то прорычал.

— Я... я... — замялся Анвар-Садат, — я полагал, что мы... — он прокашлялся, — я хотел сказать...

— Ты думал, ты единственный, кому я дарую благословение гнева моего? — прозвенел металлический голос Госпожи Кали.

— Я бы не стал это так формулировать, — ответил Анвар-Садат и отвел глаза от неприятного зрелища — канадского министра на полу. Эта сцена была не в стиле Анвар-Садата. Никак не в его стиле. Во что это он влез, подумалось ему.

— Я считала, что моим марионеткам настало время встретиться.

— Я не ваша марионетка, — возразил Анвар-Садат.

Гилберт Хьюгтон выплюнул липкий сгусток крови и поднял голову.

— А я — да. Правда, я ваша единственная марионетка, Госпожа Кали?

— Конечно же, нет, — фыркнула Госпожа Кали.

— Но я ваша самая важная марионетка.

— Ты моя самая полезная марионетка, — уточнила Госпожа Кали.

Министр рыбного хозяйства болезненно улыбнулся и просиял. Зеленые глаза Госпожи Кали остановились на каменных чертах Генерального секретаря ООН.

— Но только до этого часа, — добавила она холодно. — На колени, человек, который будет фараоном!

Анвар-Садат гордо выгнул спину.

— Не встану. Я дипломат ООН.

— А я — женщина, которая поймала тебя на наживку из твоего жалкого пениса и вытащила на берег как рыбу. На колени, или плеть сдерет с тебя кожу!

— Вы не посмеете!

— Целуй мои ноги, и тогда твоя шкура не будет исполосована.

— Не соглашайся, — прошипел Гилберт Хьюгтон.

— Вы так считаете?

— Да. Я хочу слышать удары ее плети по твоей упрямой заднице. У меня тогда станет твердым, как кость.

Рассмотрев варианты, Анвар-Садат сказал:

— Я преклоню колени.