Письма полумертвого человека

Порфирий Петрович вопрошает Раскольникова: "Чем же бы отличить этих необыкновенных-то от обыкновенных? При рождении, что ль, знаки какие есть? Я в том смысле, что тут надо бы поболее точности, так сказать, более наружной определенности: извините во мне естественное беспокойство практического и благонамеренного человека, но нельзя ли тут одежду, например, особую завести, носить что-нибудь, клеймы там, что ли, какие?.. Потому что, согласитесь, если произойдет путаница и один из одного разряда вообразит, что он принадлежит к другому разряду..." Все же мне кажется, проблема самоутверждения - топографическая. Человек, осознавший свое место в мире: внизу - ад, наверху - Бог, рядом другие, - избавлен от пустых забот насчет социальной иерархии. Потому что духовное неравенство побуждает расти над собой - ведь только оно преодолимо, только его стоит преодолевать, а жажда социального самоутверждения - всего лишь проявление комплекса, хоть у 20-летней девочки, хоть у 50-летнего дядьки. Но - будем снисходительны. Погружаясь в трепетанья действительности, очень практично помнить,
      Что пылких душ неосторожность
      Самолюбивую ничтожность
      Иль оскорбляет, иль смешит,
      Что ум, любя простор, теснит,
      Что слишком часто разговоры
      Принять мы рады за дела,
      Что глупость ветрена и зла,
      Что важным людям важны вздоры
      И что посредственность одна
      Нам по плечу и не странна.
      Письмо XIV. С. Л. - Д. Ц.
      12 сентября 2001
      Словесность и растительность
      Догорает в лампе масло, дорогой Д. В., и не светит фитилек. И слог норовит сделаться сюжетом. Это я про нашу переписку (то есть, конечно, про свою в ней роль). Что ж, ее недолговечность предопределена общим заглавием: ведь полумертвый - совсем не синоним словоохотливого.
      А я тут побывал в Москве на какой-то не то всемирной, не то всероссийской книжной толкучке. Вот где действительно смиряется гордыня. Тонны, десятки тонн чтива - такого неинтересного! Гигантская это промышленность - переработка старой макулатуры в новую. Лесных угодий тоже, наверное, не щадят. Странно думать, что какая-нибудь прелестная рощица превращается в сочинение типа "Иван, запахни душу" г-на Жириновского.
      А уж так называемое золотое перо в некотором смысле не уступает, наверное, бензопиле или даже лесному пожару.
      И это даже неплохо, что кой-какие золотые перья перешли в сферу обслуживания: начальству хорошо, и природа дольше продержится. И примеры есть классические, вполне положительные: А. И. Герцен, кажется, пописывал речи для вятского губернатора.
      Жаль, что иногда эти речи сбивают с толку. На днях сразу несколько начальников произнесли почти одну и ту же фразу, которую можно было понять так, что в государственном бюджете, вот только что составленном, расходы на образование - больше военных. Это впервые в нашей истории! - восклицали значительные лица.
      Еще бы не впервые. Будь это правда - это была бы революция покруче знаменитой Октябрьской. Признаюсь, я даже размечтался ненадолго: как нынешние первоклассники будут жить в стране, где образованных людей больше, чем вооруженных, - и все такое.
      Потом в газетах мелькнули цифры, и оказалось, что все, в общем, по-прежнему: на образование - скажем, два процента; ну, а военную тайну не выдам. Но что же тогда случилось впервые в истории? Разъяснилось, кажется, и это: темпы, видите ли, роста расходов предусмотрены не такие, как всегда. Потому что даже, скажем, два - это гораздо больше, чем, скажем, полтора. Только и всего. Но и на том спасибо.
      Вообще все обстоит в политике настолько благополучно (если не считать одного пятна на карте - и на совести), что можно было бы заняться литературою, да вот беда: ее как бы нет. Тексты встречаются, и даже очень неплохие, а литература как мир идей... Наверное, Оруэлл прав: диктатура полиции за несколько десятилетий способна покончить с любыми проявлениями гениальности - не исключено, что и навсегда. Это и есть расплата. Я где-то читал: численность бобров резко упала в 37-м году. О китах и гениях статистика молчит.
      А Вы - про творчество, про духовные ценности, свободу, славу... Печальный юбилей Сергея Довлатова дает всем этим замечательным словам цену истлевшей листвы. То бывшая жена с удовольствием расскажет, как не любила, то случайный собутыльник под маской близкого друга продаст унизительный секрет. Даже странно, что Довлатова до сих пор окружает и преследует такая зависть, - а он был из всех русских писателей самый скромный, жил в отчаянии, не верил в свой дар, и собственным словам не верил - не слышал в тексте собственного голоса.
      Никогда мне не дано было ощутить довольства собой или жизнью, никогда я не мог произвести впечатление человека, у которого все хорошо, к которому стоит тянуться...
      ... Все мое существование сопровождается, проблемой "быть-казаться", и Вы даже не можете себе представить, до каких пошлых и невероятных вещей я доходил в этом смысле. Суть в том, что мне не дано быть таким, как я хочу, выглядеть так, как я хочу, и вообще, соответствовать тем представлениям о человеке достойном, которые у меня выработались под влиянием литературы Чехова и Зощенко. Я никогда не буду таким, как люди, нравящиеся мне, а притвориться таким человеком нельзя, я это знаю, что не является гарантией того, что я не буду притворяться всю жизнь...
      Всей-то жизни, впрочем, оставалось - несколько месяцев.
      Самый лучший наш с ним разговор был на площадке, что над парадной лестницей филфака. Мы были, что ли, второкурсники. А разговор - про стихотворение Пастернака "Уроки английского" (Дездемона, псалом плакучих ив, бассейн вселенной...). Не важно, и почти не помню, кто что говорил; представьте, всерьез разбирали строчку за строчкой: эти стихи про музыку, безумие и страсть построены как уравнение.
      Теперь уже ни с кем так не получается. Да и в стихах, даже очень хороших, все чаще проступает смешное.
      Кстати, как по-вашему, что комичней:
      "Грудь под поцелуи, как под рукомойник!"
      или
      "Льни - на лыжах! Льни - льняной!"?
      ... А ярмарка эта книжная размещалась в двух павильонах бывшей ВДНХ. Декорация удивительная. Кто-то, говорят, ее купил - всю выставку достижений, все эти помпезные здания. Получилось вроде Диснейленда - как бы макет Советского Союза, одного только Большого дома не хватает. Зато красиво, знаете ли, особенно под осенним солнцем.
      Письмо XV. Д. Ц. - С. Л.
      26 сентября 2001
      Человек как сфинктер
      Право, Самуил Аронович, все, что не делается, - все к лучшему. Тут грозились этой осенью осчастливить нас конным (или даже, по сюрреалистической идее какого-то начальника, одновременно еще и пешим) Александром Невским между Лаврой и гостиницей "Москва". Но - пронесло: как меланхолически сообщили мне смольнинские сидельцы, "вроде, пока рассосалось".
      Увы, не сомневаюсь, что этот частный (и временный) успех мирового здравого смысла, победа разума над сарсапариллой, не утишит общего пароксизма памятникоустановления.
      Казалось бы (на первый взгляд) - странное дело, непонятное дело: какая нужда пришла едва не на всякий угол памятники ставить, занятий других в городе, что ли, нету, проблемы решены, асфальт везде, как зеркало, и краны не текут? Но на второй взгляд дело совершенно разъясняется, более чем. Пару лет назад губернатор, человек, бесспорно, практического ума, приблизил к себе некоего гадателя и колдуна. Этот авантюрист несет откровенную ахинею, однако ж искушенный начальственный муж отчего-то ее слушает. Отчего? спросил я в частной беседе одно компетентное лицо. Лицо ответило замечательно: мол, каждому человеку хочется понимать картину мира и свое в ней место, а сей Мартын Задека как раз объясняет губернатору его место в мироздании. В самом деле: допустим, разбирается человек в асфальте, в кранах, в деньгах (и казенных, и своих собственных), но, верно, охватывает его по ночам тихая тоска: а вдруг и впрямь всё вечности жерлом пожрется и общей не уйдет судьбы?
      Лучший способ пережить прах и тленья убежать отлично известен, уж, почитай, которую тысячу лет человечество им пользуется. Памятник! Вероятно, начальники, озирая свои заслуги перед современниками и потомками, сомневаются, что exegi monumentum нерукотворный - это надежно. Аплодисменты благодарного электората рассеются, а тут - все-таки камень, бронза, покрепче будет.
      Разумеется, памятник - самое убедительное и бесспорное свидетельство вклада. Но ставить памятник мне (себе) в демократическом обществе считается как-то не очень приличным, поэтому в ходу эвфемизм при мне. То бишь: в мое правление или на мои деньги. Конкретные люди денег ведут себя в этом смысле более простодушно и прямолинейно, чем люди власти. Недавно, например, какие-то банкиры утвердили у градоначальства план: они хотят снабдить Петербург памятниками разнообразным абстракциям и симпатичным банкирскому сердцу деятелям искусств. Причем так и говорят: этот вот певец, может, и не великий, но мы его любим - пусть и его скульптурное изображение красуется в граде Петровом. Реализация личных пристрастий столь монументальным способом - это уже не при мне, это почти что мне - то есть моему вкусу.
      Самое замечательное, что девять из десяти сторонников/противников того или иного памятника решительно никаким художественным вкусом не обладают, и все их эстетические суждения либо просто невежественны, либо представляют собой пересказ чьих-то "авторитетных" мнений. На самом деле с эстетической точки зрения работы Михаила Шемякина, любимого скульптора Анатолия Собчака, - точно такое же уродство, как и работы Альберта Чаркина, любимого скульптора Владимира Яковлева (с той лишь разницей, что одно уродство напыщенно-агрессивное, а второе - тихо-мещанское). Но объективные художественные критерии ровным счетом никого не интересуют - всех интересует, при ком. Памятник (безразлично кому - Петру, Гоголю, Тургеневу, жертвам, строителям, городовым, котам etc.) есть памятник, во-первых, его автору (отсюда, думаю, а не только из гонорара так хлопочут творцы), а во-вторых - метафизический памятник поставившему его. Потому если поставивший - наш человек, то и памятник хорош, а коли нет - пеняйте на себя.
      Вот пример имеется выразительный. Знаю я пламенного публициста, который лет пять по зову своей бескорыстной гражданской совести воспевал одну коммерческую фирму. Фирма эта обещала выстроить через пруд каменный мост, на котором бы были по обеим сторонам лавки, и чтобы в них сидели купцы и продавали разные мелкие товары, нужные для крестьян, и дом с таким высоким бельведером, что можно оттуда видеть даже Москву... а государь, узнавши о такой их дружбе, пожаловал их генералами - и т. д. Панама эта, разумеется, лопнула - оставив по себе долги и преогромную яму прямо в центре города (Вы живете неподалеку и наверняка частенько ту яму видите). Теперь же пламенный публицист по зову все той же гражданской совести борется за то, чтобы ни один поребрик из исторической застройки не смели сдвинуть злые корыстолюбцы, потому что в нем - душа Петербурга. При этом пепел целого квартала исторической застройки, снесенного под известную Вам яму, ничуть не стучит в сердце нашего публициста. Так говорю же - при ком, важно ведь не действие, а кто его совершает.
      Тут вынужден объясниться насчет этой самой души СПб. Как-то неловко говорить про такое публично, но я жизни своей не понимаю без этого города, и если, скажем, решат-таки (как грозились) вырыть под Дворцовой площадью еще одну яму - торгово-развлекательный комплекс - первый прикую себя к Александровской колонне в знак протеста. (Впрочем, пусть прежде докажут, что без такого комплекса хоть кому-нибудь на Невском негде покупать и развлекаться.) Но - в свое время петербургские душелюбы не дали построить подземный выход станции "Адмиралтейская", потому что он-де угрожал исторической застройке, в которой душа и угнездилась. И теперь метро захлебывается от людей, и разрешения этой муки не видать, и, главное, скапливающаяся в замкнутом подземном пространстве энергия раздражения, ненависти, злобы миллионов людей никуда ведь не девается - она уходит в информационное поле, формируя (коверкая, уродуя) именно душу Петербурга. Люди для города или город для людей - кажется, в ответе на этот вопрос количество pro и contra равно.
      Куда проще решается вопрос с памятниками. У нас есть несколько шедевров мирового класса - и этого совершенно достаточно. (Кстати, хорошо бы один из них - Александра III Паоло Трубецкого - вернуть на место на Знаменской площади, взамен торчащей там сейчас гадости.) Мысль (на самом деле отмазка, маскировка совершенно других интенций) о том, что город надо украшать, должна быть признана порочной и преступной. Не надо! Он и без вас красивый. Гордыню и так есть куда избыть. Например, знакомый реставратор рассказывал, как его наняли позолотить надгробный памятник павшему авторитету: из постамента торчал огромный кулак, на нем сидел сокол, а вокруг - колючая проволока. Теперь все это еще и золотое - чем плохо? Место, с одной стороны, интимное, а с другой - густонаселенное, и monumentum особенно эффектно выглядит на фоне соседних.
      А можно и не трудиться смирять гордыню - она у каждого из нас периодически смиряется сама собой. Смести с человека паутину человеческого ничего не стоит - к примеру, достаточно всего-то лишить его возможности отправлять естественные надобности. Будь ты хоть академик, герой, мореплаватель и плотник, но лишь за час, пока "терпишь", вся пленка культуры, вся способность к тонким рефлексивным интеллектуальным и духовным движениям начисто растворится - и ты превратишься в один страждущий сфинктер. Хорошо знаю это не только благодаря отсутствию в городе туалетов, но и по армии, где не дать человеку отлить и оправиться есть важное средство воспитания в рамках Курса молодого бойца.
      Можно, конечно, поставить памятник сфинктеру как человеческому протоестеству (предполагаю, что как раз М. М. Шемякину такая тема и близка, и по плечу), однако не дальновиднее ли решить проблему общественных сортиров? Кто это сделает - войдет в историю не только наравне с чистильщиком Авгиевых конюшен, но и как гуманист, который помог людям оставаться людьми.
      Впрочем, надеяться на это не приходится - возвращаясь к предыдущему письму к Вам, могу лишь повторить:
      Важным людям важны вздоры.
      Письмо XVI. С. Л. - Д. Ц.
      3 октября 2001
      Без нас веселей
      Все-то мы с Вами брюзжим, нет чтобы воспарить. А с птичьего полета или хоть с Монферранова столпа, - городской пейзаж, допускаю, очень обнадеживает. Вот я пишу к Вам, а в это время по радио заграничный петербургский прозаик хвалит наше руководство: вижу, - говорит, - что город сильно приводят в порядок. Буквально так и говорит, потому что наблюдательный человек и мастер взвешенного слова.
      Я тоже, преодолевая что ни день полосу препятствий, постоянно обновляемую гениями здешних мест, пытаюсь одновременно как бы и прочитать ее, найти утешительный смысл. И нахожу иногда. Но какой-то странный.
      Вот, скажем, по Невскому от Фонтанки до Мойки на месте тротуаров проложены овраги. Среди груд развороченного грунта виднеется там и сям практично обутый человек с лопатой или без, обычно - в позе покоящегося трудолюбца.
      Много недель изучаю диспозицию в подробностях - троллейбусы теперь неторопливы, - и наконец до меня доходит: это - живая картина, театральная постановка; редкие мужчины в заляпанных сапогах старательнейшим образом исполняют порученную им работу: они годят. (Годить - напоминаю по словарю Даля - медлить, мешкать, ждать, выжидать). Даже не исключаю, что многие окончили актерский факультет, - до того талантливо каждый жест замедлен.
      Важно, чтобы никто из посторонних ни на мгновение не усомнился: здесь будет город-сад, рано или поздно. А что ни в коем случае не рано - это посторонних не касается, исключительно касается нас, а мы потерпим.
      Конечно, шведские военнопленные за лето пробили бы, глядишь, новый проспект (а по бокам-то все косточки шведские), - но сейчас не восемнадцатый век, и к тому же лопат на войсковую часть не напасешься. Главное же - не к спеху.
      Вы-то, я думаю, давно проникли в стратегию этих симпатичных манекенов: чего им велено дожидаться лето напролет? Конечно же, осени. А в сентябре? Разумеется, октября. А в октябре? Само собой, дождей. Проливных, естественно.
      Осадки, надо думать, способствуют усвоению переваренных денег.
      А когда наконец - в один прекрасный после дождичка четверг - овраги станут непролазны, все будет сделано по-быстрому - чтобы переделать, как только подсохнет. Зато когда-нибудь впоследствии мы с Вами будем фланировать по настоящему граниту. Или, в крайнем случае, не мы.
      Такие вот я сам себе преподаю уроки оптимизма. "Все будет обалденно, напеваю из Тимура Шаова (модный нынче столичный шансонье), - и не о чем скорбеть". Деньги все равно не наши - наши с Вами до копейки, насколько я понимаю, перечисляются на точечное мирное строительство в предгорьях Кавказа. Долларов же нечего жалеть: так или иначе просочатся обратно, на историческую родину. "Поскольку все отменно, все будет офигенно, все ништяк!"
      Как видите, стоит вооружиться благодушием - и тотчас в глубинах маразма открывается здравый смысл и даже юмор, отчасти черный. Нельзя, наверное, без улыбки представить себе Средний проспект предстоящей зимой. Там пошли другим путем: тротуары оставили, асфальт содрали с так называемой проезжей части. Километр потрясенной мостовой стоит, с позволения сказать, под паром. Тут и лицедеев с лопатами не видно: некому пыль пускать в глаза. То есть пыль и так столбом, но местные грязи не боятся, а вот что будет, когда после дождей затрещат - как предупреждал поэт - морозы! Видели в Эрмитаже на старинных картинах зимний Амстердам: толчея на льду канала, стар и млад на коньках? Вообразите такую же толпу - но без коньков, а зато с продуктовыми сумками в нашем декабре, во мраке часа пик. Ведь невозможно поверить, что благоустроитель придумал это просто из озорства, совершенно бескорыстно. Так что, дорогой Д. В., я, пожалуй, даже предпочел бы, чтобы этот артистизм весь ушел в сооружение монументов и даже пирамид, - живых пока еще людей все-таки жальче.
      Мало ли в городе каменных чудовищ! Кому какой вред от еще одного пусть даже конно-пешего? Идея, кстати, недурна: вводит в образ благоверного нечто мотострелковое. Другое дело, что святым памятников не ставят, а статуя святого есть священное изображение - икона, - да пусть об этом болит голова у кого-нибудь в Лавре. А детям всегда можно разъяснить, что Александр Ярославич был дальновидный политический деятель, типа Ахмада Кадырова, только покруче - на родного брата карательную экспедицию навел; а новгородцам, не желавшим монгольского ига, резал носы и выкалывал глаза.
      У нас на Староневском пока что живут в основном небогатые, много немолодых, - нас не кентавр этот волнует, а что негде стало картошки купить. Закрыли на прошлой неделе рынок на Тележной - вроде там был очаг международного терроризма, что ли, а теперь будет, говорят, супергараж. И вот, представьте, на дистанции от Московского вокзала до самой площади недоделанного кентавра - нет дешевых овощей. Бананы есть, водки хоть залейся, картошка же и прочая морковка в двух только магазинах, притом бывает не всегда, зато платить непременно втридорога. И в поперечных переулках то же самое.
      Что имел в виду благоустроитель, прихлопывая тихий наш рыночек? Действительно ли хотел Усаму бен Ладена уесть? Немного сомневаюсь.
      Тут какой-то более прагматичный план, и тоже не без эстетики. Ведь грустно, согласитесь, администрации наблюдать из окошка вереницы бедняков с кошелками; пускай ползают за продуктами где подальше, а то загнутся без моциона, тем более - зима на носу. Проще говоря: уйдите с глаз долой, труждающиеся и обремененные! Не то истопчете разноцветный гранит, когда его доставят (а доставят обязательно - в свое время - сперва проложив овраги, и т. д., см. выше).
      Вот Вы говорите - город прекрасен и без начальства. Но насколько эффектней он бы выглядел, наоборот, без населения: свежепокрашенная недвижимость (она же, Вы правы, - душа СПб) теснится вокруг бронзовых околоточных. Монументы не создают очередей, не препятствуют транспорту. Монументы сраму не имут. Монументам и туалеты не нужны.
      А нам - не положено: мочевой пузырь не зря устроен в точности как совесть; не дает забыться и возмечтать, будто мы дома в этом наилучшем из Петербургов.
      Помните, проф. Лейбниц талдычил: "Все к лучшему в этом лучшем из миров!" Все же, я полагаю, Даниил Андреев поглубже глядел:
      "Я очень немного, едва-едва, знаком с инфра-Петербургом. Помню, что там тоже есть большая, но черная, как тушь, река и здания, излучающие кроваво-красное свечение. Это подобно отчасти иллюминациям наших праздничных ночей, но жутким подобием. Внешний облик тех, кто пал в этот мир, напоминает, до некоторой степени, облик гномов: человекоподобие еще сохранено, но формы уродливы и убоги. Рост уменьшен. Движения замедленны. Никакой материальности, заменяющей одежду, их тело уже не излучает; царствует беспомощная нагота. Одно из мучений Агра - чувство бессильного стыда и созерцание собственного убожества. Другое мучение в том, что здесь начинает впервые испытываться терпкая жалость к другим подобным, и приходит понимание своей доли ответственности за их трагическую судьбу".
      Письмо XVII. Д. Ц. - С. Л.
      23 января 2002
      Храм Глупости
      Ох, Самуил Аронович, сколько, покамест длился перерыв в нашей переписке, всякого наслучалось, слилось и отозвалось...
      Над страной, однако, практически непрерывно весенний ветер веет. С каждым днем все радостнее жить. Государственная Дума в первом чтении теперь может нас с Вами усадить на нары (или разорить) за неуважение к госгимну. А во втором чтении - так ведь и усадит.
      Но еще задолго допреж того заместитель министра образования под говорящей фамилией Киселев разослал во все школы нашей уже почти что совсем великой Родины письмо "Об официальных ритуалах в общеобразовательных учреждениях, связанных с применением государственных символов РФ". Представьте: теперь детишки - эти ангельчики! - станут поголовно обучены "правильному использованию государственной символики". Поскольку им отныне предписано знать гимн наизусть, слушать и петь стоя "в оркестровом, хоровом, оркестрово-хоровом и инструментальном варианте".
      История, известное дело, повторяется: первый раз - как фарс, и второй как фарс. Может, и до третьего доживем. Вот у меня, к примеру, один знакомый б. ангельчик пятнадцать лет назад в детском саду вместе с прочими малыми сими пел в рамках обязательного изучения госсимволики: "Воз пряников род людской!" Что с них взять - детки ведь! Он же так трактовал формулу "Сплотила навеки Великая Русь": "Ну, взяла за них за всех и заплатила". И ведь как это, отчасти, местами верно - некоторые долги до сих пор если не платежом, так кровью красны.
      А вот еще был случай: "на заседании правительства Санкт-Петербурга утвержден перечень мероприятий по патриотическому воспитанию подрастающего поколения и молодежи нашего города. План городских мероприятий по воспитанию патриотизма у юных петербуржцев разработан в соответствии с федеральной программой и в русле основных направлений молодежной политики Санкт-Петербурга. Гражданственность, чувство верности своему отечеству, стремление к духовному и физическому совершенствованию - вот главные задачи патриотического воспитания. Мы должны воспитать гражданина, заботящегося (ох, нету...) о процветании и преемственности традиций Санкт-Петербурга, подчеркнул на заседании правительства губернатор Владимир Яковлев. В патриотическом воспитании подрастающего поколения не должно быть формализма. К этой работе необходимо отнестись очень серьезно (... нету сил оборвать цитату), считает губернатор. Большая роль в организации патриотического воспитания (А у Вас бы хватило?) отводится комитетам по молодежи, по образованию, культуре, науке и высшей школе, комитету по печати и связям с общественностью, а также общественным организациям, советам. Среди участников мероприятий - военные организации, промышленные предприятия, органы местного самоуправления.
      На заседании правительства был также рассмотрен вопрос о финансировании работ по капитальному ремонту помещений ряда районных прокуратур за счет средств городского бюджета"
      И правильно! Зачем нам формализм в патриотическом воспитании подрастающего поколения? Тем более - если стены прокуратуры уже близки к окончательному укреплению, а уголовную ответственность за гимническое легкомыслие не сегодня-завтра введут. Нет, нам формализм ни к чему. А мы его и не допустим.
      Вот я, например, принадлежа, честно говоря, к поколению уж давно подросшему, тем не менее никак не могу отнестись к ентому делу формально. Хотя - сам себе дивлюсь. В самом деле: что я - при сов. власти не жил, в комсомоле не фигурял, в Чехословакию отправляясь, старым райкомовским пердунам не отчитывался об успехах тамошнего народного хозяйства, в конце концов, Брежнева с Андроповым не хоронил? И что бы не забить на этот гимн (покамест во втором чтении меня еще на цугундер не тащат)? Не все ли мне, блин, равно - чай, не первая гадкая глупость на моем веку? Как говаривала одна героиня А. Н. Островского, "обид, унижений, всякого горя я в жизни видала довольно, мне не привыкать стать". Но что-то мешает...
      Это что-то - здравый смысл.
      Вооружившись сим несокрушимым (ибо простодушие победить нельзя) инструментом, попробую вскрыть проблемку.
      Что же показывает вскрытие? Тем или иным способом собрались в Москву со всех наших просторов и далей несколько сот дяденек. Что-то они там такое заседают, оклады у них хорошие, книжечка "Депутат Государственной Думы", всякие выгоды и резоны, толстая жена в перманенте осталась в округе, с избирателями, а здесь - столица, отель, почет, девушки в Охотном ряду и на Тверской красивые и окладу адекватные, а еще и бизнес какой можно спроворить. И вот это пахнущее синтетической синей рубашкой недельной давности сообщество призвало Вия, ветхого денми, но крепкого духом, и Вий написал государству новые слова credo - третьему уж государству, при котором ему довелось жить (и которое ему - с его-то закалкой и молодой женой! может, еще и доведется пережить, как пережил он царя и Советы). Или совсем напротив: Вия призвали сидящие в Кремле плейбои и петиметры, которые дерзают пахнуть даже Comme des Garcons. Но, собственно, а какая разница? Досуг ли разбирать, как тут маленький подлый политический расчет согласился с большой незамутненной человеческой глупостью...
      Все бы это и ничего, пусть бы себе упражнялись, коли важнее забот не сыскалось. Но вот объясните мне, отчего на основании умо(?)заключения ничтожного - по сравнению даже с городом (с которым я себя идентифицирую), не говоря уж о народе (с которым я себя, pardon, тоже идентифицирую) собрания вовсе посторонних мне людей, не являющихся к тому же авторитетами в области массовых песен, я должен уважать эту малоталантливую мелодию и уж совсем бездарные стихи потому лишь, что они называются гимном? Разумеется, есть общепринятые в каждом обществе нормы и правила, согласно которым не следует, скажем, ходить на похороны в розовом, а на дипломатический прием голым. Но тут-то не так: социологи свидетельствуют, что две трети жителей России ее новый гимн знать не хотят.
      Уважение (извините, дорогой С. А., за ужасный трюизм) есть чувство рациональное, и его надобно заслужить. В том числе - уважение к стране, в которой (и на которую) тратишь единственную жизнь, - и, тем более, к графическим и музыкальным произведениям, которые вполне произвольно назначены ее символизировать. Ей, стране, заслужить - у тебя, гражданина. А требовать уважения бесполезно - неужто охотнорядские и кремлевские сидельцы того не понимают? Но: если надо объяснять - не надо объяснять.
      Вспомним, с другой стороны, mot Толстого: "Уважение придумали, чтобы скрывать то место, где должна быть любовь". Любовь-то (типа - к Родине), всякий знает, - иррациональна, бессмысленна, мучительна, почти всегда безответна - и оттого, парадоксальным образом, неодолима. Но этого уж тем более объяснять не надо...
      Патриотизм - вовсе не обязательно последнее прибежище негодяев. Это еще и вполне обыденное прибежище пустой души, один из ее привычных наполнителей. Разнообразие которых, вообще говоря, не ограничено. Мне вот тут случилось побывать в некой маленькой и по нашим меркам вполне благополучной стране (то есть проблемы, конечно, есть, но они носят глобальный характер, а на уровне частной жизни все сыто, тепло и надежно). Картина: течет по улице поток людей, всех возрастов и полов, и из ста едва ли не девяносто говорят по мобильному телефону. То же - и в автобусе, на пляже, за рулем, в сортире, на земле, на воде и в воздухе... кажется даже, собаки того и гляди достанут трубу и примутся в нее лаять (new-"Записки сумасшедшего": левретки Меджи и Фидель не переписываются, а звонят друг другу "по сотовому"; Поприщин "захватил" их при помощи рации). Спрашиваю одного тамошнего старожила: что, мол, такого случилось, что требуется ежесекундно кому-то об этом сообщать? А он и говорит: "Тут жизнь настолько пуста, что людям надо все время вступать с кем-то в контакт, чтобы самим себе доказать собственное существование".
      Как лучше: когда потребление дошло до полной потери самоидентификации или когда идентификация самого себя столь полна, что хоть ночью разбуди, заголосишь наизусть "Союз нерушимый республик свободных" (или как там теперь у Дяди Степы-милиционера это сформулировано)? Не подскажу. Сам не знаю.
      Да и не все ли равно. Наполнители могут быть любые: в цемент хоть песок замешай, хоть щебенку, но строительство Храма идет ударными темпами. Воздвигается плита на плиту, растут колоннады, ширятся приделы, возносятся купола. И уж ему-то несчастная судьба Вавилонского торгового центра точно не грозит.
      Письмо XVIII. С. Л. - Д. Ц.
      30 января 2002
      В стиле диамата
      Вот какая Светлане Сорокиной досталась участь и роль, - а все из-за внешности. У Вас, наверное, тоже была похожая на нее одноклассница или однокурсница. Таких выбирали обычно в комсорги, в старосты, кассу взаимопомощи доверяли. Миловидно разумная, женственно взрослая, без этих маленьких ужимок, без подражательных затей, ни грамма того, что в высоком лондонском кругу зовется vulgar... С каким жестоким смаком, должно быть, обсуждали ее стати второгодники на переменах, нервно швыряя окурки в унитаз.