Прозрачный Тамир

      Петр уехал, а Эрдэнэ стал ломать голову, как достать ему коня. Сколько он ни думал, все выходило, что помочь ему в этом деле мог только Итгэлт, другого выхода не было. Но ведь он еще не расплатился с хозяином за юрту! Как же быть?
      - Что Петр такой невеселый уехал? Или какое несчастье случилось у него дома? - спросил на другой день Няма у Эрдэнэ.
      - У него дома началась большая война.
      - В России?
      - Да.
      - Эх, не знал я. Вчера вечером заходил он ко мне, увидел мою кремневку и спрашивает: "Сколько она сейчас стоит и далеко ли бьет?" Видимо, думал с этим ружьем воевать. Если ты встретишь его, скажи, что я отдам ружье даром. А коли разживется чем на войне, пусть что-нибудь пришлет. Я знаю, Петр не обманет, не такой он человек.
      В тот вечер Эрдэнэ попросил Итгэлта дать ему одного хорошего коня. Итгэлт с удивлением посмотрел на своего батрака.
      - Зачем тебе понадобился конь... хочешь уехать?
      - Нужно мне. А уезжать я не собираюсь.
      - В этом году для езды бери любого коня, но только для езды. А в будущем - дам тебе стригунка, из него и вырастет конь. В этом году дам тебе еще скотины на мясо. Вот и все! - твердо проговорил Итгэлт и вышел из юрты.
      Эрдэнэ очень расстроился. Как помочь Петру? Где достать коня? Эта мысль не выходила из головы, но он ничего не мог придумать. Долгор даже забеспокоилась. Что с мужем, почему он такой печальный? Уж не заболел ли?
      На другой день Эрдэнэ поехал искать двух отбившихся от табуна коней. К полудню он их нашел и уже возвращался домой. По дороге повстречал Дулму, которая пасла овец. Он остановился, закурил и хотел было снова тронуться в путь. Но в это время к ним на вороном иноходце подъехал Бадарчи. Ехал он по делу в дальние стойбища - вручать какие-то бумаги из хошунной канцелярии, но, приметив Дулму, свернул с дороги. Он давно присматривался к хорошенькой батрачке в надежде, что ее любвеобильное сердце не обойдет и его.
      Бадарчи спешился, закурил и стал хвастаться своей новой покупкой вороным иноходцем. Потом он рассказал Дулме, как поборол на празднике всех, в том числе и Эрдэнэ, которого он и на следующем празднике легко бросит на землю.
      Слова Бадарчи задели самолюбивого Эрдэнэ.
      - Чего расхвастался! - резко оборвал надзирателя Эрдэнэ. - Зачем ждать праздника, давай поборемся сейчас.
      - Эх ты, разве можно так шутить со старшими? Смотри, шею сломаешь, сощурив глаза в смехе, сказал Бадарчи.
      - Не сломаю! Только давай бороться не просто. Если я тебя свалю, ты дашь мне иноходца...
      - А если я тебя брошу, что ты мне дашь? - с издевкой спросил Бадарчи. Ведь ты же нищий!
      Эрдэнэ не знал, что ответить, и в нерешительности огляделся по сторонам.
      - Вот видишь, ничего и предложить не можешь, а берешься биться об заклад. Нет, братец, кто ничего не имеет, тот на спор не идет.
      - Вот как! - Внезапно в разговор вступила Дулма. - Тогда я помогу Эрдэнэ. Если ты его поборешь, получишь это кольцо. - И Дулма, сняв с пальца тяжелое золотое кольцо, поднесла его к носу Бадарчи.
      У Бадарчи в глазах загорелся жадный огонек. Кольцо было из червонного золота и весило не менее двух ценов.
      - Правду говоришь? Смотри, этим не шутят.
      - Правду! Если победишь Эрдэнэ, кольцо твое. Но если ты свалишься, прощайся с конем.
      - Я его, милая Дулма, и без кольца брошу наземь. Вот об тот камень спиной, - сказал Бадарчи, показывая на каменный выступ недалеко от дороги.
      Борьба началась.
      Эрдэнэ действовал осторожно, он решил атаковать только тогда, когда прием наверняка удастся. Рисковать было нельзя, ведь такой случай вряд ли еще представится. И он отступал от наседавшего Бадарчи, который твердо решил получить золотое кольцо Дулмы.
      - Ты что же, бродяга, все время будешь убегать? Но от меня все равно не уйдешь!
      Эрдэнэ не отвечал. Глаза его горели, мышцы напряглись. Вот он рванулся к Бадарчи, но тот ловко увернулся и схватил Эрдэнэ за плечо. Но и Эрдэнэ вырвался.
      - Кажется, харчи Итгэлта пошли тебе впрок. Но все равно твоя спина коснется камня!
      И они снова стали кружить.
      Наконец Эрдэнэ решился. Или сейчас, или никогда. И ухватил Бадарчи за шею.
      Бадарчи попытался освободиться, но не смог и схватил Эрдэнэ за ногу. Некоторое время они потоптались на месте. Бадарчи удалось, напрягши все силы, поднять Эрдэнэ на воздух. Но он не бросил его на землю, а понес к каменистому месту.
      - Ты же его убьешь! - крикнула Дулма. - Хватит!
      Но Бадарчи будто ничего не слышал. Тяжело дыша, он медленно шел к своей цели.
      И тут произошло неожиданное. Эрдэнэ рванулся, коленом ударил Бадарчи под руку между ребер и, когда тот пошатнулся, схватил его за шею и бросил через бедро.
      Огромное тело Бадарчи мелькнуло в воздухе и шлепнулось на спину. Не удержавшись на ногах, Эрдэнэ упал на колено и лбом стукнулся о камень. На лбу показалась алая струйка крови.
      Дулма, как ребенок, запрыгала от радости, хлопая в ладоши. Потом она подошла к Эрдэнэ, вытерла у него со лба кровь и головным платком перевязала рану.
      - Конь - не слово, выпустишь - поймаешь! - с трудом переводя дыхание, сказал Эрдэнэ и снял седло с коня Бадарчи.
      - Ничего не поделаешь, Бадарчи, уговор дороже денег. Коня придется отдать, - сказала Дулма и звонко рассмеялась.
      Бадарчи нахмурился. Неужели ему придется расстаться с конем? И черт его дернул связаться с этим батраком! Будь все это без свидетелей, не отдал бы он своего иноходца, а теперь... Эта чертова баба завтра же растрезвонит на весь хошун про его поражение.
      Попросив у Дулмы коня, на котором она пасла овец, он оседлал его и отозвал Эрдэнэ в сторону.
      - Ничего не поделаешь, тебе посчастливилось, но прошу тебя, об этом никому не говори. Понял? - сказал Бадарчи.
      - Не беспокойся. Никому не скажу ни слова, - ответил обрадованный Эрдэнэ.
      Эрдэнэ подошел к Дулме.
      - Спасибо тебе, Дулма, желаю тебе прожить сто лет.
      - Что ты, Эрдэнэ, мне и сейчас уже тошно жить, а ты говоришь - сто!
      - Ну ладно, живи, сколько хочешь, только никому не говори, что я у Бадарчи выиграл коня.
      - Если не надо говорить, значит, не буду, - ответила Дулма и, взвалив седло на спину, затянула песню и как ни в чем не бывало пошла к своей отаре.
      14
      Улдзи был доволен. Он выполнил поручение Тумэра и хоть этим отблагодарил его. Ехал он домой не торопясь. Да и куда ему спешить? Все пока идет благополучно. Домой он приехал к вечеру, на закате солнца. Дома никого не было. Около тагана в миске было много вареного мяса и тут же стоял неполный кувшин чая. Графин с арзой, которая была припасена для Тумэра, был пуст.
      Он выпил две чашки теплого чая и стал есть мясо. Кого же это они тут угощали? Ведь арза предназначалась только Тумэру. Может быть, это он и приезжал?
      Хояг и Цэнд пришли, когда солнце уже село.
      - Отец, Тумэр тут был, он совсем недавно уехал, - сказал Хояг, здороваясь с Улдзи.
      Улдзи и обрадовался и огорчился. Как жаль, что он не застал Тумэра.
      - Куда же он путь держал?
      - На запад, - сказала Цэнд.
      - Один был?
      - Нет, вдвоем. Они гонят табун лошадей. Вам он подарил кобылицу, сказал Хояг.
      - Когда они уехали?
      - Примерно в обед.
      - Немного, выходит, я опоздал. А я нашел его брата... Пожалуй, я их еще смогу догнать. Надо же ему сообщить о брате.
      Не мешкая, Улдзи вскочил на коня.
      - Я скоро вернусь, - бросил он на прощание и пустил коня с места в галоп.
      Улдзи - охотник, не раз он преследовал дичь по следу. И теперь, пока не наступила ночь, он без труда скакал верным путем, отчетливо видя следы всадников, гнавших табун. Но вот пришла ночь, следы пропали, и Улдзи решил заночевать в степи, чтобы с рассветом снова пуститься в путь.
      Цэнд и Хояг целый день провели на стойбище. Дел было много, и, утомившись, они пораньше легли спать. Ночью вдруг залаяла собака. Кто бы это? Неужели вернулся отец? Хояг прислушался. Да, к юрте кто-то подъезжал.
      - Собака перестала брехать, видно, отец приехал, - сказал Хояг. Он встал, набросил дэл и вышел из юрты. - Отец?
      - Я.
      - Догнали?
      - Догнать-то догнал, - сказал Улдзи, - только вот... Помоги-ка мне его снять.
      Улдзи и Хояг с трудом сняли лежавшего поперек седла Тумэра и внесли его в юрту.
      Лицо Тумэра было бледным, дышал он тяжело. Глядя на Тумэра, Цэнд не могла сдержать слез.
      - Дети мои, зажигайте огонь, он очень плох, - сказал Улдзи.
      Цэнд молча растопила очаг. По указанию Улдзи она вскипятила воду, бросила туда эфедры и этим отваром промыла Тумэру рану. Спать они так и не легли больше, а чуть занялся рассвет, Улдзи уже был в седле и скакал за ламой-лекарем.
      Через несколько часов он вернулся.
      Лекарь осмотрел рану, дал какое-то снадобье и прочитал три молитвы. Провожать ламу-лекаря поехал Хояг, а Улдзи и Цэнд остались с раненым. Тумэр в сознание еще не приходил, он все время бредил, часто упоминая имена Эрдэнэ и Улдзи.
      При прощании Хояг пообещал ламе-лекарю трехлетнего хайнака и попросил его позаботиться о судьбе Тумэра - читать каждый день молитвы. Не успел Хояг уехать, к ламе явился его приятель, Пурэв. Лама рассказал Пурэву, что у Улдзи лежит в бессознательном состоянии какой-то Тумэр. Сердце Пурэва сжалось от радости. Вот когда он может отомстить Тумэру!
      - Недолго этому Тумэру осталось жить, конь, на котором он должен отправиться к хозяину ада, уже оседлан, - сказал лама.
      И все же Пурэв боялся страшного сайнэра.
      - А может, выживет? - спросил Пурэв. - Ведь его и сырая шкура в Луу-гунской тюрьме не взяла, убежал он от Бадарчи. - И Пурэв подробно рассказал ламе все, что знал о Тумэре.
      - И богатырь от одной пули умирает, и богач от одного дзута* становится бедняком. Его рана гноится, и он потерял много крови. Будь он хоть из железа, все равно не выживет, - ответил лама.
      ______________
      * Дзут - бескормица от снежных заносов.
      Пурэв решил не упускать этот случай. Он сейчас же поедет к Улдзи. Нет, он не будет доносить на Тумэра, просто он припугнет Улдзи и добьется любви Цэнд, этой упрямой бабы. А нет, они за этого Тумэра хорошо ему заплатят.
      Улдзи уже издали узнал вероломного тайджи. "Чует ворон, где можно поживиться, - подумал Улдзи, - как бы он не причинил зла Тумэру". И когда Пурэв подъехал к юрте, Улдзи угодливо улыбнулся и низко поклонился незваному гостю.
      - Ты что же, негодный раб, приютил разбойника? Вот походишь у меня с железной цепью на шее. Да ты знаешь, что за это я тебя заживо сгною? напустился Пурэв на Улдзи, не давая ему опомниться.
      Улдзи стал на колени и воздел руки.
      - Помилуй нас, высокочтимый Пурэв, - тихо сказал он. - Я, ничтожный твой раб, ничего не пожалею для тебя, только будь милостив.
      - Как он там, жив еще? - спросил Пурэв, кивнув головой в сторону юрты.
      - Без сознания, но еще жив.
      - Ну, быдло, - сказал Пурэв, остановившись у двери, - если хочешь сохранить свою собачью жизнь, говори прямо: что дашь.
      - Скота у меня мало, - смиренно ответил Улдзи, - но две коровы я дам. Лицо Пурэва недовольно сморщилось. Улдзи это заметил и добавил: - И кольцо золотое дам, больше лана весом.
      Пурэв улыбнулся - это уже кое-что, но Цэнд, Цэнд...
      - Пришли ко мне Цэнд, тогда все будет в порядке.
      - Не пойдет она к тебе, руки на себя наложит, а не пойдет. Да и муж ее уже вернулся.
      Последнее обстоятельство заставило Пурэва призадуматься.
      - Ну черт с тобой, неси кольцо.
      Улдзи вошел в юрту, заглянул туда и Пурэв через дверной проем. На кровати лежал Тумэр, возле него стояла Цэнд. Хояг, опустив голову, сидел в северной части юрты. Пурэв успокоился - такой Тумэр ему не страшен, и он безбоязненно перешагнул через порог. Цэнд обернулась и вздрогнула - опять этот ненавистный тайджи. Поймав ее взгляд, полный жгучей ненависти, Пурэв загорелся местью. А что, если он сейчас расправится с этим Тумэром? Ведь ему только спасибо скажут да еще награду дадут. И он сделал два шага по направлению к кровати. Цэнд сжалась, словно готовясь к прыжку, в руках у нее сверкнул большой нож. Хояг встал, тоже решив не давать Тумэра в обиду. Пурэв сразу оценил обстановку, он остановился и, обращаясь к Улдзи, сказал:
      - Ладно, давай кольцо, а коров пригонишь завтра.
      Улдзи достал фамильное кольцо - единственную драгоценность, передававшуюся по наследству из поколения в поколение, - и протянул его Пурэву. Пурэв подбросил несколько раз кольцо на ладони, одобрительно фыркнул и торопливо вышел из юрты.
      Хояг встал и прислушался. Уехал! И, обращаясь к отцу, сказал:
      - Я догоню и в овраге расправлюсь с ним.
      Улдзи отрицательно покачал головой.
      - Нельзя, сынок, потом беды не оберешься, - тихо сказал он.
      - Отец, давайте сегодня же перекочуем в лес на Хангай. Иначе он все время будет к нам приставать, - сказала Цэнд.
      Что делать? Кажется, Цэнд права, надо сниматься с насиженного места и уходить в лес. Так и решили. В ту же ночь, погрузив на одну телегу свои пожитки, а на другую положив Тумэра, Улдзи, Хояг и Цэнд тронулись в сторону гор.
      Лишь на седьмые сутки Тумэр впервые открыл глаза и пристально посмотрел на Улдзи, как бы что-то припоминая. Потом он пошевелил высохшими губами и, ничего не сказав, снова закрыл глаза.
      В полдень он опять очнулся и, оглядевшись, тихо проговорил:
      - Из-за нескольких лошадей человека хотел убить! - Потом печально улыбнулся, попробовал приподняться, но не смог и только заскрипел зубами.
      - Не шевелись, сынок, нельзя тебе еще, - сказал Улдзи. На глаза у него навернулись слезы, но это были уже слезы радости. Наконец-то дело пошло на поправку!
      - Как я оказался у вас? - тихо спросил Тумэр.
      - Я нашел тебя в степи и привез к себе.
      С каждым днем Тумэр чувствовал себя лучше. Как-то вечером он рассказал Улдзи все, что с ним произошло.
      А Улдзи поведал ему о своей встрече с Эрдэнэ, о том, как Эрдэнэ просил, чтобы он не рисковал собой. Потом он рассказал Тумэру про визит Пурэва. Однако скрыл, что ему пришлось дать тайджи за Тумэра взятку.
      - Бросил бы ты, сынок, все эти дела, - сказал как-то Улдзи, - да занялся бы мирным делом.
      - Знаешь, Улдзи, есть одна легенда. Захотел барс спуститься с гор и начать спокойную жизнь. А его там муравьи съели, - улыбаясь, ответил Тумэр. - Вот. А я еще пожить хочу.
      Улдзи покачал головой, он никак не мог понять, почему такой смелый и сильный человек сам на смерть напрашивается.
      Тумэр будто угадал мысли Улдзи.
      - Говорят, птицы любят умирать на лету, - сказал он. - Так и я: пусть меня ждет смерть, но, пока я жив, я буду вольным жителем гор и степей. О, вы не знаете, что значит с гиком гнать табун по степи, который мчится словно ветер, да еще ночью! - Глаза Тумэра заблестели, он приподнялся, будто хотел тотчас же вскочить с постели в седло и умчаться в ночь. Но вдруг его глаза погасли и, отвернувшись к стене, он застонал.
      15
      Кончилось бабье лето, подули холодные ветры, оделись снегом вершины гор, ночью стали покрываться тоненьким льдом озера, над горой Булган летели на юг перелетные птицы. Скотоводы стали держаться ближе к зимникам, а жители городов и поселков стали утеплять свои жилища.
      В один из таких дней на вершине небольшой сопки, недалеко от Заяинского монастыря сидела девушка в голубом ватном дэле. Это была Цэцэг. В этом году ей исполнилось восемнадцать лет. Ее родители умерли давно. Осиротевшую Цэцэг взяла к себе мать Чимиг, которая с молодых лет жила около Заяинского монастыря. В прошлом году мать Чимиг умерла, и девушки остались одни.
      Мать Чимиг торговала собой, ее часто навещали ламы, китайские торговцы, и они жили безбедно. Свою родную дочь Чимиг и приемную дочь Цэцэг она тоже приобщила к своей профессии.
      Но Цэцэг с отвращением смотрела на свое занятие, ее душа рвалась к другой жизни. Только она не знала, как можно жить иначе. Она верила, что когда-то в предыдущей жизни она согрешила и потому сейчас расплачивается за прежние грехи. Чтобы в следующей жизни родиться счастливой, иметь хорошего мужа и детей, она дважды в году посещала Заяинский монастырь и неистово молилась, чтобы добрые гении-хранители вняли ее желаниям.
      А Чимиг, напротив, была довольна своей жизнью. Она считала, что для женщины на этом свете лучшей жизни нет. Ведь ее красота покоряет мужчин, и они стремятся к ней. А как забавно наблюдать, когда жены ревнуют к ней своих старикашек, а те часто ссорятся из-за нее, кичась друг перед другом своим богатством и знатностью. А ведь это ее красота и молодость будоражат сердца. Правда, она считала, что за красоту ей платят слишком мало, и какой бы подарок ей ни подносили, она недовольно кривила губы.
      - Не могли потяжелее колечко принести? - говорила она, получая от очередного клиента золотое кольцо.
      - А это что за дохлятина? - возмущалась она, когда другой расплачивался с ней воловьей тушей.
      Чимиг не нуждалась ни в чем. Стоило ей захотеть новый дэл, и торговцы Буяндалай или Ундэр тотчас же приносили ей материал. А если ей нужно было на зиму мясо, она его получала от других поклонников.
      По дороге домой Цэцэг встретила Буяндалая.
      - Здравствуй, Цэцэг, как поживаешь?
      - Хорошо, а вы?
      - Сестра дома?
      - Должна быть дома.
      - Ты не зайдешь ко мне?
      - Мне некогда.
      - Тогда завтра я к вам зайду. В эти дни было много работы, ведь для вас тружусь, - сказал Буяндалай и, показывая почерневшие от опиума зубы, расплылся в улыбке.
      Когда Цэцэг пришла домой, Чимиг шила дэл из узорного коричневого шелка. Бросив на кровать головной платок, Цэцэг жадно выпила чашку холодного чая.
      - Надо уже сушить землю под полом и утеплять юрту, - сказала она сестре.
      Чимиг отложила шитье и потянулась.
      - Жамбал обещал это сделать, - ответила она и, достав маленькую трубку с каменным мундштуком, закурила.
      Цэцэг сняла со стены шудрагу, настроила инструмент и тихонько запела:
      Выцветает узор на ковре,
      О, как нужен нам друг в декабре,
      Сунжидма моя!
      В декабре, когда щеки увянут,
      В твою юрту никто не придет,
      Кроме бурана, кроме бурана...
      Выцветает узор на ковре,
      О, как нужен нам друг в декабре,
      Сунжидма моя!
      В декабре, когда снег в волосах,
      В твою юрту никто не придет.
      Только страх, только страх...
      Она кончила. Обняв сестру, Цэцэг некоторое время сидела молча, уставившись в одну точку.
      - Цэцэг, почему ты все горюешь? И поешь грустное. Разве мы в чем-нибудь нуждаемся? Живем мы хорошо, весело, - с некоторым раздражением сказала Чимиг.
      Цэцэг не ответила, только на глазах у нее показались слезы.
      - А о чем же еще петь, когда служишь подстилкой для всех, кому не лень к тебе прийти! - произнесла Цэцэг и, утирая слезы, глубоко вздохнула.
      - Глупости говоришь, - презрительно бросила Чимиг.
      Между ними в последнее время часто происходили такие разговоры. Однако жизнь их не менялась. Чимиг считала, что Цэцэг просто глупа и поэтому не слушает ее. А Цэцэг уже давно убедилась, что говорить Чимиг о какой-то другой жизни все равно что кричать в нору сурка.
      - Принеси дров, - попросила Чимиг.
      Цэцэг повесила шудрагу и вышла. Во дворе к ней подбежал щенок. Она взяла его на руки, поласкала и опустила на землю. Затем выбрала из поленницы несколько сухих поленьев и вернулась в юрту. В это время во двор въехал всадник. Это был Тугжил. Одет он был в новый шелковый дэл с широким желтым поясом, на котором висел большой нож, отделанный серебром. Под ним был высокий гнедой конь. Это был тот самый конь из табуна, о котором Тумэр говорил, что он стоит целого десятка коней. Бросив раненого Тумэра умирать в степи, Тугжил погнал табун в Далайчойнхорванский хошун, где и продал его. Теперь он был при деньгах.
      Тугжил соскочил с коня, привязал его и направился к юрте. Под ноги ему попался щенок, которого любила Цэцэг. Он отшвырнул его носком гутула и вошел в юрту.
      - Здравствуйте! Хорошо ли живете?
      - Мы хорошо, а как вы? Все-таки не забыли нашу дверь, приехали, дерзко сказала Цэцэг.
      - Не надо сердиться. Я был далеко, и дел у меня было что волос на голове, - сказал Тугжил и уселся на ковер в северной части юрты. Он достал из-за пазухи десять серебряных янчанов и сложил их стопкой перед божницей, где стояло изображение богдо.
      - Положил десять жалких янчанов, а смотрит, будто поставил десять юмбу*. Ишь какой богач нашелся, - насмешливо сказала Чимиг.
      ______________
      * Юмбу - слиток серебра, стоимостью в 50 янчанов.
      - А у тебя язычок до сих пор весь в колючках. - Тугжил добродушно рассмеялся.
      Когда обед был готов и они втроем уселись за стол, в юрту вошел Бадарчи.
      Бадарчи еще год назад познакомился с Цэцэг и с тех пор при каждом удобном случае заезжал сюда. Тугжила он тоже знал и иногда прибегал к его услугам.
      Поздоровавшись, он уселся за стол.
      - Бадарчи, когда же ты приведешь обещанного вола? - спросила Чимиг, ставя перед ним пиалу с супом.
      - Приведу, не волнуйся, и самого крупного!
      - Посмотрим, а то ведь не зря говорят, что лучше верить своему пальцу, чем мужчине, - сказала Чимиг и подала Бадарчи палочки для еды.
      Обед проходил весело. Даже Цэцэг оживилась и выпила подогретой водки, а опьянев, позабыла о своей безотрадной жизни и, прильнув к плечу Бадарчи, тихо запела:
      От запаха горячего вина
      Кружиться начинает голова...
      - Тугжил, продай мне своего гнедого, - неожиданно сказал Бадарчи.
      - Что ж, продам, если цена подойдет.
      - Неужели ты думаешь, что я не смогу купить одну клячу? Говори любую цену, - хвастливо заявил Бадарчи.
      - Коли дашь шестнадцать коров, снимаю седло с коня, - сказал Тугжил и подмигнул Цэцэг.
      - Ты, должно быть, кроме шестнадцати, никакой цифры не знаешь. Ладно, перед покупкой коня проверяют, вот завтра его испытаю, а там видно будет, сколько он коров стоит. Из какого кочевья конь-то?
      Тугжил замялся. Он не знал, из какого места они с Тумэром угнали лошадей. Помнил только, что гнали табун издалека, кажется, из Дариганги.
      - Этот конь из Дариганги, - наобум ответил Тугжил, - а ты ведь должен знать, что именно там выращивают самых быстрых коней.
      Ночь прошла в любовных утехах, а утром Тугжил и Бадарчи распрощались с гостеприимной юртой и тронулись в путь. Утро было холодное, продрогшие за ночь кони рвались вскачь, и хозяева наконец пустили их галопом.
      Конь Бадарчи сразу отстал, будто его кто держал за хвост.
      И Бадарчи решил во что бы то ни стало заполучить коня Тугжила.
      Высоко поднявшееся осеннее солнце еще дарило тепло, и всадники согрелись. Перед ними лежала во всей красе долина Тамира. Вдруг они заметили в стороне от дороги десятка три лошадей и толпу народа.
      - Кажется, тут скачки затеяли. Айда туда, - сказал Тугжил. И пустил своего коня рысью. Бадарчи затрусил за ним.
      - Какой заклад? Мы тоже пристанем, - крикнул Тугжил собравшимся.
      - Пустим двух коней, какой придет первым, поведет за собой в поводу второго. А вы что поставите? - спросил высокий смуглый мужчина с толстой черной косой.
      Два коня были уже готовы: серый и пегий. На них уже сидели мальчики-наездники и криками горячили коней.
      - Я пущу своего. Если он первым не придет, возьмете его себе, а если он скачку выиграет, я беру двух ваших.
      Хозяева коней согласились. Тугжил сразу нашел себе наездника небольшого мальчишку и усадил его в седло.
      Коней поставили в ряд, и по команде толстокосого скачка началась. Скакать надо было верст двадцать по долине - туда и обратно. Пока лошади мчались в одну сторону, все сели в кружок. А о чем говорят мужчины во время скачек? Конечно же, о лошадях! Вот и сейчас старики стали вспоминать лучших коней Тамирской долины, бравших самые ценные призы. Все сходились на том, что все-таки лучшие кони - из восточных аймаков.
      Но вот кто-то крикнул: "Идут!" Мгновенно все вскочили.
      - Вон первым идет, кажется, гнедой.
      - Нет, это какой-то другой! Он же один скачет! А где же остальные?
      Начался спор. В это время показались два других коня.
      - Когда конь вспотеет и его прибьет пылью, он и вороным может показаться! Первым скачет серый, - кричали те, кто ставил на серого коня.
      - Смотри, как стелется. Это же у пегого такой галоп, - возражали те, кто ставил на пегого коня. Но никто не сказал, что это гнедой конь Тугжила. А сердце Тугжила билось, словно перепел в силке. Обняв стоящего рядом Бадарчи, он сказал:
      - Посмотри-ка ты, а то что-то у меня глаза слезятся.
      Конь, все больше отрываясь от других, скакал прямо к толпе. Это был конь Тугжила. Вот уже взволнованный мальчишка соскочил с него и подвел к хозяину. И только после этого подскакал серый конь, а за ним и пегий. Тугжил выиграл двух коней. Его обступили, кто-то предложил ему продать коня и назначил высокую цену.
      Однако Бадарчи не хотел никому уступить лошадь. Еще вчера он насмешливо спрашивал Тугжила, знает ли тот цифру, больше шестнадцати, а сейчас предложил за коня двадцать коров с телятами и четыре стригунка.
      Сделка состоялась. А ночью тюремный надзиратель Бадарчи и мелкий конокрад и бродяга Тугжил пьянствовали по знакомым айлам.
      - Ну, смотри, коли правду сказал, что конь из далекого кочевья, значит, все сойдет. А коли объявится хозяин, от меня все равно не уйдешь! пригрозил на прощание Бадарчи.
      - Не беспокойся. Здешних коней я не беру, - гордо ответил Тугжил.
      16
      Начался сезон стрижки овец. Это происходит осенью, когда овцы нагуляли жиру, а шерсть у них отросла. Тамирская долина уже покрылась желтовато-зеленым ковром, чистое небо сверкало голубизною, будто вымытое.
      Тайджи Пурэв собрал своих крепостных. И десять дней они за один жидкий чай стригли овец своего скупого хозяина.
      Работа шла медленно. Овец стригли плохо. Много животных было поранено, в ранах быстро завелись черви.
      - Разве это работники? - кричал сердито Пурэв. - Их шахаем или бандзой надо подгонять, тогда толк будет.
      Трех человек он избил кнутом, но это не помогло.
      Другое дело у Итгэлта. Овец у него в несколько раз больше, чем у Пурэва, только со стрижкой он не спешит. Пусть шерсть подрастет, ведь овцы сытые, жиру нагуляли, шерсть должна еще подрасти. Но вот и в гуртах Итгэлта началась стрижка, и со всех сторон повалил к нему наниматься народ.
      Утро в этот день выдалось ясное, на небе ни облачка. Овец согнали на берег Тамира, на большую поляну с мягкой луговой травой. Сделали несколько веревочных загонов и по ним рассортировали овец. В большом котле кипел густой ароматный чай, в бочках шипел кумыс, уже прирезали на мясо пять жирных коз, по тарелкам были разложены сыр и сушеный творог. Все это звало людей на работу.
      - Пейте, ешьте. Быстренько закончим работу, а вечером устроим игры, весело говорил Итгэлт, посмеиваясь над незадачливым и скупым Пурэвом, которого он называл не иначе, как пень или дубина.
      Поев досыта, люди принялись за стрижку.
      - А хозяин умеет наладить работу, - сказала Долгор.
      - Поэтому он и стал таким богатым, - согласился Эрдэнэ.
      - Умный человек и добрый, - вторил им Няма.
      Когда стали опускаться вечерние сумерки, стрижка была закончена, а шерсть упакована в мешки.
      Уже при лунном свете начались игры. Кто-нибудь бросал березовую чурку, а все ее искали. Итгэлт тоже принял участие.
      Когда Долгор в поисках чурки оказалась в стороне, к ней подошел Итгэлт.
      - Ты, наверное, уже нашла, да виду не подаешь?
      - Нет. Не нашла, право слово.
      - А вот я сейчас проверю. - С этими словами Итгэлт грубо облапил Долгор.
      Долгор оторопела - этого она никак не ожидала. А Итгэлт, видно, решил действовать напрямик. Ведь он давно уже присматривался к своей красивой батрачке.
      - Итгэлт-гуай, я же говорю, не нашла. Пустите.
      Но Итгэлт уже распалился.
      - Ладно, сейчас везде проверю. - Его руки стали шарить по всему телу Долгор.
      Долгор поняла, что дело принимает серьезный оборот.
      - Пустите, Итгэлт-гуай. Нельзя так.
      Но Итгэлт сильным рывком повалил женщину на землю.
      - Пустите же, что скажут люди!
      - Вот она! Нашли! Ловите его! - крикнул кто-то в темноте.
      - Вот видите. Нашли чурку, - сказала Долгор. Она напрягла все силы, вырвалась из объятий Итгэлта и убежала.
      Итгэлт с досадой посмотрел ей вслед. "Ничего, это упругое тело я еще буду ласкать", - прошептал он.
      Игры закончились после полуночи. Все разошлись по своим юртам, приезжие устроились на ночлег в специально поставленной большой юрте.
      На чистом ночном небе мерцали звезды, дул свежий осенний ветер. Крепко спали в эту ночь утомленные работой и игрой люди. А издалека доносился шум речной волны.
      Галсан и Дулма, помыв посуду, пошли к себе в юрту. В юрте было душно.
      - Давай спать во дворе, - сказала Дулма и вышла, взяв дэл и постель. Галсан последовал за нею.
      - Наш хозяин, кажется, хочет породниться с Эрдэнэ, - насмешливо сказал Галсан.
      - Он дождется, что Эрдэнэ свернет ему шею.
      - Не беспокойся, он свое дело сделает.
      - Эрдэнэ - это не ты! Пусть только попытается, Эрдэнэ его раздавит, как кузнечика.
      - Ах, как ты неуважительно говоришь о нашем благодетеле! Ну да ладно, давай спать вместе.
      - Чем спать с тобой, лучше спать с лягушкой.
      - Чего болтаешь? Не признаешь меня мужем?
      - Старая, Галсан, это история. Сил у меня нет, вот и терплю я...
      - Дура, - сказал Галсан и, не обращая внимания на слова жены, лег рядом.
      Полежав некоторое время молча, он сердито сказал:
      - Повернись хоть лицом-то ко мне...
      Но Дулма не повернулась - она уже спала.
      17
      Если хангайская осень славится своей красотой, то еще более прекрасна осень в Тамирской долине. Золотом отливают от легкого ветра высокие травы, с шуршанием падают на землю багряные листья осин, огромными стаями тянутся на юг перелетные птицы, несметные стада нагулявшего жиру скота пасутся на еще тучных пастбищах.