Война с Ганнибалом

– Простолюдины замыслили вас перебить, чтобы беспрепятственно передать город Ганнибалу и пунийцам. Но я готов вас спасти, если вы готовы мне поверить.

Все закричали, что верят, а Пакувий продолжал:

– Я закрою вас пока здесь, в курии, словно и сам разделяю замыслы народа, и клянусь, что отыщу средство сохранить вашу жизнь.

Приставив к дверям караул и приказав никого не впускать и не выпускать, он собирает народ и приносит ему поздравления со славной победой.

– Сенат, – говорит он, – давно ненавистный простому люду, в наших руках! Каждый потерпит кару, которой он заслуживает, но не будем забывать и об общей пользе. Без сената невозможно свободное государство, поэтому, казня одного сенатора, мы должны тут же избрать другого, человека достойного и деятельного.

Взяли навощенные таблички, надписали имена тех, кто сидел в курии, таблички сложили в урну, и Пакувий принялся тянуть жребий. Вывели того, чье имя выпало первым. Все закричали, что он мерзавец и заслуживает смерти.

– Прекрасно, – сказал Пакувий, – ваш приговор мне понятен. Теперь назовите мужа справедливого и честного, который займет его место.

Все примолкли в растерянности, а когда один из собравшихся, преодолев робость, выкликнул какое-то имя, поднялся шум и крик пуще прежнего. Кто вообще не знал этого человека, кто отзывался о нем с величайшим презрением. То же повторилось, когда Пакувий вынул вторую табличку, третью, четвертую… Среди прежних сенаторов не оказалось ни одного, которым народ был бы доволен, но и взамен предложить никого не смогли. И Собрание разошлось, решив, что самое лучшее из зол – это то, которое уже известно, и распорядившись освободить сенат из-под стражи.

С того времени знать всячески заискивала перед народом, а народ утратил всякое уважение к властям, и единственный, кого в городе слушались и почитали, был Пакувий Калавий.

Сразу после битвы при Каннах капуанцы заговорили, что пора расторгнуть союз с Римом. Но на службе в римском войске было довольно много кампанцев, и больше всего опасений вызывала судьба трехсот юношей из самых лучших семей: римляне разослали их по караульным отрядам, охранявшим разные города Сицилии, а по сути вещей – держали заложниками. Родители этих юношей и убедили сограждан отправить посольство к римскому консулу.

Консула Варрона послы нашли в Венусии. Вид его людей, еще не опомнившихся поел» разгрома и почти безоружных, в истинных союзниках пробудил бы горячее сострадание, в кампанцах же не вызвал ничего, кроме презрения. А тут еще сам консул пустился в совершенно неуместную откровенность и, когда послы от имени сената и народа Кампании обещали помочь римлянам всем необходимым, воскликнул:

– Нам необходимо все подряд, потому что нет у нас ничего – ни пехоты, ни конницы, ни знамен, ни припасов, ни денег! Не помогать вы нам должны, а взять на себя все бремя войны целиком. Поймите, кампанцы, что поражение, которое мы потерпели, – это и ваше поражение и что мы вместе защищаем одну общую отчизну от чужеземца и варвара. Воины его, и без того дикие и свирепые, одичали еще сильнее под началом у своего полководца, который строит мосты и плотины из человеческих трупов и – страшно вымолвить! – кормит солдат человечиной! Какая прекрасная цель перед вами, кампанцы: своими силами и своею верностью вы вновь поставите на ноги Римскую державу!

Послы молча переглянулись и отправились восвояси. Дождавшись, пока исчезнет из глаз Венусия, один из них, по имени Вибий Виррий, промолвил:

– Наш час настал! Мы вступим в договор с Ганнибалом, и, когда он, завершив войну, вернется в Африку, верховная власть над Италией будет принадлежать кампанцам.

В Капуе это суждение встречают с восторгом и тех же послов отряжают к Ганнибалу. Заключается союз на следующих условиях: Капуя будет управляться по собственным законам; ни военные, ни гражданские власти карфагенян не должны распоряжаться жизнью, свободой или имуществом кампанского гражданина; Ганнибал передает кампанцам триста римских пленных для обмена на тех юношей, что служат у римлян в Сицилии; в свою очередь, капуанцы согласны принять и разместить в городе карфагенский караульный отряд. А помимо и сверх этих условий простой люд Капуи внезапно схватил всех римских граждан и запер их под стражею в банях, где они и погибли, задохнувшись от жара.

Лишь один человек, по имени Деций Магий, громко осуждал измену старым союзникам и советовал согражданам одуматься, пока не поздно. Смелые его речи дошли до Ганнибала, и пуниец пригласил Деция к себе в лагерь. Деций отвечал категорическим отказом, сославшись на то, что у Ганнибала нет и не может быть никакой власти над кампанским гражданином. Пуниец приказал было доставить ослушника в оковах, но потом, опасаясь волнений в городе, отменил приказ и послал известить, что на другой день будет в Капуе сам.

Вот по какому делу явился Ганнибал в Капую.

Неустрашимость капуанца Деция Магия

Было издано распоряжение, чтобы все, с женами и детьми, вышли навстречу карфагенскому главнокомандующему, и все охотно подчинились – кроме Деция Магия. Он и навстречу не вышел, и дома не остался, чтобы никто не подумал, будто его мучит страх или раскаяние, но спокойно прогуливался по форуму в обществе сына и нескольких клиентов.

Назавтра собрался сенат в полном составе, и Ганнибал произнес речь, ласковую и даже вкрадчивую. Он благодарил капуанцев за то, что карфагенскую дружбу они предпочли римской, и заверял, что Капуе суждено быть столицею всей Италии. Но Деций Магий не должен ни зваться, ни считаться кампанцем, а потому не имеет права на дружбу с Ганнибалом, и действие договора на него не распространяется. Если ceHaf Капуи с этим согласен, пусть он тут же примет соответствующее постановление. И сенаторы послушно – хотя и с испугом – проголосовали, лишив Деция гражданских прав и выдав его Ганнибалу.

Пуниец вышел из курии и велел привести Магия. Тот, по-прежнему неустрашимый, отказывался повиноваться; тогда его заковали в цепи и силою потащили в карфагенский лагерь, а он кричал, обращаясь к сбежавшейся отовсюду толпе.

– Глядите, кампанцы, на вашу свободу, которой вы так усердно домогались! Средь бела дня, прямо на форуме, у вас на глазах не последнего в Капуе человека вяжут и тащат на смерть! Так украшайте же город, встречайте Ганнибала, праздником отмечайте день его прихода – и будьте свидетелями его триумфа над вашим согражданином!

Толпа начала волноваться, и конвойные обмотали Децию голову плащом и поскорее выволокли его вон, за ворота. Из лагеря его тотчас отправили к морю, посадили на корабль и повезли в Карфаген – на случай, если бы капуанцы переменили образ мыслей и потребовали у Ганнибала вернуть бунтовщика.

Буря занесла корабль в египетский город Кирёну, и Деций умолил тамошних начальников, чтобы его доставили в Александрию, к царю. Узнав его историю, царь Птолемей распорядился снять с него оковы и разрешил возвратиться в Италию – в Капую или же в Рим, куда сам пожелает. Но Магий объяснил, что в Капуе его жизни грозит опасность, а в Риме он будет скорее перебежчиком, чем гостем: ведь у кампанцев с римлянами война. И с изволения царя он остался в Египте.

Любопытно заметить: единомышленником Деция Магия был родной сын Пакувия, того самого, что возглавлял карфагенскую партию в Капуе. Этот юноша едва не совершил покушение на Ганнибала, и только ужас и отчаяние отца, с которым он поделился своим планом, остановили его в последний миг.

Спор в карфагенском сенате.

Тем временем в Карфаген прибыл брат Ганнибала, Магон, чтобы известить сенат о победах, одержанных в Италии. Успехи карфагенян, и без того поразительные, он счел нужным еще приукрасить и объявил, что убитыми враг потерял двести тысяч человек, а ранеными – пятьдесят тысяч. В подтверждение своих слов он насыпал у входа в курию целую гору золотых перстней и сказал:

– Эти перстни у римлян носят только всадники, да и то не все, а лишь самые знатные среди них.

Но не ради этого прислал Магона Ганнибал – Магон приехал просить подкреплений и денег, потому что, сказал он, чем ближе решительная и завершающая победа, тем больше сил требуется, чтобы ее достигнуть.

Баркиды ликовали и поздравляли друг друга, и один из них насмешливо обратился к Г аннону:

– Ну что, Ганнон, ты по-прежнему не советуешь нам начинать войну с Римом? По-прежнему требуешь выдать Ганнибала врагу?

– Да, – отвечал Ганнон, – я до тех пор не перестану тосковать о прежнем мире, пока не будет заключен новый, и до тех пор не перестану нападать на вашего неодолимого полководца, пока не обнаружится, что новый мир справедливее и выгоднее прежнего. Но о мире, сколько я понимаю, нет и речи. Вдумайтесь в то, что говорит вам Ганнибал. «Я разбил вражеские войска – присылайте еще солдат!» Не того же ли самого ты просил бы, если бы сам был разбит? «Я захватил два вражеских лагеря – дайте мне хлеба и денег!» А куда же делась добыча, которую ты взял в двух лагерях?.. Скажи, Магон, хоть один латинский город перешел на нашу сторону после Канн, хоть один перебежчик из римских граждан появился у Ганнибала?

– Нет, – сказал Магон.

– Значит, врагов у нас еще достаточно. А как они настроены? На что надеются?

– Не знаю.

– Так ведь узнать проще простого! Засылали они к Ганнибалу послов с мирными предложениями? Или хотя бы доходили до вас слухи из Рима, что там устали от войны?

– Нет.

– Значит, мы так же далеки от победы, как в день, когда Ганнибал перевалил через Альпы!.. Вот мое мнение: истинным победителям помощь не нужна, а если нас обманывают и тешат лживыми надеждами – тем более неразумно помогать обманщикам.

Нетрудно догадаться, что Ганнона поддержали очень немногие. Решено было послать в Италию из Африки четыре тысячи нумидийцев и сорок слонов, а из Испании – десять тысяч пехоты и две тысячи конницы.

Нола – первый успех после Канн.

От Капуи Ганнибал двинулся в Ноле, другому городу Кампании. Он надеялся взять его без боя. И правда, простой народ, страшась бедствий осады, хотел союза с пунийцами, но сенаторы тайно отправили гонцов к претору Клавдию Марцеллу, сменившему консула Варрона во главе войска, и Марцелл тут же откликнулся на их зов. Ганнибал отступил, но положение Марцелла было не слишком надежным – из-за враждебности народа. Среди первых недоброжелателей Рима был Луций Бантий, человек еще совсем молодой и отчаянно храбрый. Он сражался при Каннах. Карфагеняне нашли его полуживым под грудою трупов, вылечили и отпустили, щедро одарив. Теперь он был надежным приверженцем Ганнибала и главным зачинщиком смуты. Марцелл видел, что нет иного выхода, как либо казнить его, либо переманить на свою сторону. Пригласив Бантия к себе, он сказал: – Наверное, у тебя здесь много врагов, если ни один твой земляк не захотел открыть мне, какой ты замечательный воин. Но если храбрец служит в римском войске, его доблесть не останется тайной. Твои товарищи по оружию не раз рассказывали, сколько опасностей ты перенес, защищая честь римского народа, рассказывали и о твоем подвиге при Каннах. Велики твои заслуги, но я позабочусь, чтобы они были вознаграждены полностью. Приходи ко мне почаще – и ты в этом убедишься.

Для начала претор подарил Бантию прекрасного коня и пятьсот денариев, а ликторы получили приказ беспрепятственно пропускать его к Марцеллу в любое время.

Такой обходительностью Марцелл до того растрогал Луция Бантия, что вперед не было у римлян союзника вернее и мужественнее.

Ганнибал возвратился к стенам Нолы, и Марцелл перенес свою стоянку в самый город – чтобы зорче наблюдать за склонными к измене ноланцами. Но ежедневно римляне выходили в поле и строились в боевой порядок. Выходили из своего лагеря и карфагеняне и тоже строились к бою. Большого сражения ни тот, ни другой командующий не желали, однако же мелким стычкам не препятствовали. В этих мелких стычках день следовал за днем, как вдруг сенаторы сообщили Марцеллу, что простой народ вступил в сговор с пунийцами: при первом удобном случае ноланцы захлопнут и запрут ворота, так что римские воины останутся по одну сторону стен – снаружи, а их обоз по другую – внутри. Тогда изменники обоз разграбят, город же сдадут Ганнибалу.

Марцелл решает, не откладывая, попытать военного счастья. Разделив свои силы натрое, он ставит их у трех ворот, обращенных к неприятелю. Ноланцам приближаться к стенам строго-настрого запрещается. Особые караулы следят за тем, чтобы это запрещение не нарушалось.

Ганнибал, как обычно, вывел и построил свое войско, но римляне не появлялись, не было видно даже дозорных на стенах и башнях. Прождав довольно долго, пуниец предположил, что заговор в Ноле раскрыт и что римляне просто-напросто скованы страхом, а если так, то лучших обстоятельств для штурма и желать нечего. Карфагеняне выкатили осадные машины, вынесли лестницы и прочее необходимое снаряжение и начали подвигаться вперед. В этот миг распахнулись средние ворота, и сперва пехотинцы, а за ними конники с оглушительным криком бросились на врага. Центр карфагенской боевой линии был уже расстроен, когда открылись боковые ворота и римляне ударили неприятелю во фланги. Как велики оказались потери обеих сторон, в точности неизвестно – некоторые утверждают, будто у пунийцев погибло около трех тысяч человек, а у римлян всего пятьсот, – но то была огромная победа, может быть самая важная во всей войне, – первая победа после Канн.

Казилин в осаде.

Отступив от Нолы, Ганнибал осадил Казилин. Этот городок был ближайшим соседом Капуи, и потому Ганнибалу представлялось важным выбить оттуда римский гарнизон.

Гарнизон составляли пятьсот с лишком пренестинцев[27] и союзническая когорта из Перузии[28] – четыреста шестьдесят воинов.

И те и другие попали в Казилин случайно: им следовало явиться в лагерь при Каннах, но они опоздали, и весть о поражении застигла их в пути. Страшась измены кампанцев, они однажды ночью перебили горожан и все собрались по одну сторону реки, которая делит Казилин пополам. Для обороны такой маленькой крепости их было вполне достаточно, даже больше, чем достаточно, если принять в расчет скудость хлебных запасов.

Когда передовой отряд Ганнибала приблизился к Казилину, воинам показалось, будто город пуст, – такая стояла над ним тишина. Начальник отряда решил, что римляне перепугались и ушли, и велел ломать засовы на воротах. Этого только и ждали защитники Казилина. Они высыпали наружу и уложили значительную часть отряда на месте, сами же вышли из боя почти без потерь.

Ганнибал выслал большие и лучшие силы, и снова без всякого успеха. Тогда он подступил со всем войском и начал осаду по всем правилам военного искусства, обложив город со всех сторон. Но со стен и башен били так метко, что он терял отборных воинов, и в немалом числе. Наконец назначается день штурма. Тому, кто взойдет на стену первым, обещан золотой венок. Полководец произносит речь, укоряя в трусости и лени покорителей Сагунта, остановившихся перед жалкою крепостцой на ровном месте. Но все тщетно! Мужество защитников сильнее и честолюбия нападающих и даже их алчности. Штурм отражен, и, оставив под Казилином для продолжения осады лагерь и лагерную охрану, Ганнибал уходит на зимние квартиры в Капую.

Карфагенское войско было закалено против всяческих трудностей и невзгод, зато к удобствам не привыкло вовсе. Теперь впервые оно проводило зиму под кровом, в тепле и довольстве, и тех, кому были нипочем любые беды, погубили роскошь и наслаждения – долгий сон, пьянство, обжорство, бани, безделье. Жадно набросившись на эти приманки, солдаты Ганнибала в самом недолгом времени изнежились – обессилели и телом, и духом, а главное – потеряли всякую охоту воевать и всякий страх перед начальниками.

Зимние квартиры в Капуе, по мнению знатоков военного дела, – роковая ошибка полководца, еще более непростительная, чем промедление под Каннами после битвы, потому что, промешкав под Каннами, он только отсрочил победу, а зимовкою в Капуе лишил себя всякой возможности выиграть войну. Воинов точно бы подменили: в течение следующего лета многие дезертировали, не желая терпеть ночевки в палатках, утомительные переходы, скудость солдатской пищи или даже просто разлуку с милыми дружками и подругами из Капуи. Но это случилось позднее.

А теперь, едва начало теплеть, Ганнибал вернулся к Казилину. Осада успела довести римский гарнизон до крайности. Иные, не в состоянии дольше терпеть голод, бросались вниз головою со стен, иные подставляли грудь под вражеские стрелы и дротики. Между тем выше по реке находился римский лагерь, которым командовал недавно избранный диктатор. Диктатор отбыл в Рим, оставив вместо себя начальника конницы и строго-настрого запретив ему, как когда-то Фабий – Минуцию, вступать в какое бы то ни было соприкосновение с врагом.

Ослушаться начальник конницы не смел, но слухи, доносившиеся из Казилина, могли взволновать даже камень. И вот он велит собрать и свезти полбу с окрестных полей, наполняет ею глиняные бочки. Бочки складывает на берегу реки и шлет к осажденным гонца – сказать, чтобы ночью они ловили эти бочки, когда их принесет течением. Три ночи подряд хитрость начальника конницы удавалась, и враги ни о чем не добывались. Потом зарядили дожди, воды в реке прибыло, течение ускорилось, стало неровным и даже бурным, и бочки прибило к неприятельскому берегу. Доложили Ганнибалу, и он распорядился зорче следить за рекою. Тогда римляне стали сыпать в воду орехи, а осажденные старались поймать их в большие плетеные корзины.

Голод все усиливался. Уже варили и ели ремни и содранную со щитов кожу, ловили мышей и прочих мелких зверьков, сорвали каждую травку, вырыли каждый корешок у подножия стены. Вся годная для вспашки земля в городе была вспахана и засеяна репой. Узнав об этом, Ганнибал воскликнул:

– Что же мне, сидеть под Казилином, пока репа поспеет?!

(Репа растет и созревает очень медленно. Несмотря на свое отчаянное положение, осажденный гарнизон явно насмехался над Ганнибалом.)

Хладнокровие и стойкость сделали свое дело: обычно непреклонный, Ганнибал вступил в переговоры и согласился отпустить всех свободных граждан, правда – за большой выкуп.

Около половины пренестинцев погибло во время осады, остальные благополучно возвратились домой. Римский сенат наградил их двойным жалованьем и освобождением от военной службы на пять лет.

Участь перуэийской когорты нам неизвестна.

Побоище в лесу.

Консульские выборы в том году состоялись очень поздно. Избраны были Тибёрий Семпрбний Гракх – тот начальник конницы, который пытался оказать помощь осажденным в Казилине, и командующий войском в Галлии[29] Луций Постумий – заочно. Едва, однако же, миновали связанные с этим хлопоты и заботы, как пришла новая страшная весть: Луций Постумий и все войско погибли.

Римлянам предстояло пересечь обширный лес (тамошние жители зовут его Литанским лесом), и галлы подрубили деревья по обе стороны дороги, так что они продолжали стоять ровно, но готовы были рухнуть от первого, самого легкого толчка.

Постумий вел за собою двадцать пять тысяч воинов, в том числе – два римских легиона. Когда войско углубилось в лес, галлы, притаившиеся близ опушки, толкнули крайние из подрубленных деревьев, те повалились, увлекая за собою соседние, и в течение нескольких минут вся походная колонна оказалась похороненной под стволами и сучьями.

Многие были убиты на месте, остальных, потерявших от страха голову, умертвили галлы. В живых осталось всего десять человек. Постумий отбивался отчаянно и пал с оружием в руках. Его голову и доспехи торжественно принесли в самый почитаемый из тамошних храмов. Череп, по галльскому обычаю, оправили в золото, и он служил священным сосудом для возлияний богам, но также и винною чашею на пирах жрецов.

Не меньшей, чем победа, была и добыча, потому что деревья раздавили и изуродовали только людей и животных, но весь обоз и солдатская поклажа нисколько не пострадали.

Страх и уныние объяли Рим. Много дней подряд не открывались лавки, на улицах была пусто и тихо, словно ночью. Наконец сенат распорядился, чтобы эдилы обошли город и уничтожили все признаки и следы общественного траура. Консул Тиберий Семпроний обратился к сенаторам с утешительной речью: – Мы пережили и иыпесли Каннскую катастрофу, не дадим же сломить себя меньшему несчастью! Главное – это одолеть пунийцев, войну же с галлами и месть за коварство можно без опасений отложить до более спокойных времен.

На том и порешили. Распределив далее войска и провинции между полководцами, приняли особое постановление насчет беглецов с поля битвы, при Каннах: Клавдий Марцелл, под командою которого они тогда находились, получил приказ всех переправить в Сицилию, и там им предстояло служить до тех пор, пока в Италии остается хотя бы один чужеземный солдат.

Четвертый год войны – от основания Рима 539 (215 до н. э.)

Борьба двух самых богатых и могущественных на земле народов привлекала внимание всех царей и правителей, в том числе, разумеется, и Филиппа, царя Македонии. С самого начала он радовался этой войне и только никак не мог сообразить, кому из противников желать победы.

После Каннской битвы, однако же, сомнения его рассеялись, и он отправил послов к Ганнибалу, чтобы заключить союз с Карфагеном.

Приключения македонского посольства.

Македонские суда тайно пристали к берегу Южной Италии невдалеке от города Кротона. Послы двинулись в Капую, но дорогою наткнулись на римский сторожевой пост, и их отвели к претору Марку Валерию, который командовал войсками в Апулии. Глава посольства Ксенофан смело солгал, что царь Филипп поручил ему заключить союз с римским сенатом и народом.

Претор очень обрадовался и дал врагам, которых принял за друзей, проводников и охрану. С их помощью македоняне легко добрались до Кампании, а там сумели избавиться от ненужных более провожатых и, разыскав Ганнибала, предложили ему договор с царем на таких условиях: Филипп поможет пунийцам воевать в Италии, а когда вся эта страна вместе с городом Римом будет покорена и перейдет под власть Карфагена, Ганнибал высадится в Греции и, в свою очередь, поможет царю подчинить соседние с Македонией земли и острова.

Ганнибал принял условия, и Ксенофан с товарищами пустились в обратный путь. Вместе с ними выехали трое посланцев Ганнибала. Все они благополучно сели на корабль, ожидавший их на прежней тайной стоянке близ Кротона, зато, выйдя в открытое море, попались на глаза римскому флоту, который нес караульную службу у берегов Калабрии. Македоняне пытались было спастись бегством, но, убедившись, что от римских быстроходных судов не ускользнуть, сдались. Их доставили к начальнику флота, тот осведомился, кто они, откуда и куда, и Ксенофан снова прибегнул к обману, который уже выручил его однажды: сказал, что они направлялись в Рим, что им пытался помочь претор Марк Валерий, но Кампания вся запружена неприятельскими войсками и они как ни старались миновать вражеские заслоны, но были вынуждены вернуться.

Однако вид и одежда карфагенян вызвали у римлян подозрение, а варварский выговор окончательно их выдал. Тогда отвели в сторону слуг, как следует их припугнули – и тут же нашли письмо Ганнибала к Филиппу, а заодно и договор, заключенный в карфагенском лагере. Пленников и их служителей решили немедленно доставить в Рим или к одному из консулов (вместо погибшего в Галии Луция Постумия был избран Квинт Фабий Максим). —

Поспешно снаряжают пять лучших кораблей, сажают вражеских послов, всех порознь, так, чтобы они не могли ни переговариваться, ни вообще сообщаться друг с другом, и эта флотилия уходит вокруг всей Италии, из Адриатического моря в Тирренское.

Против кампанского города Кумы ее остановил другой отряд римских судов – чтобы выяснить, кто плывет, свои или враги. Отряд выполнял распоряжение консула Тиберия Гракха, и, узнав об этом, конвойные тут же причалили и отвели пленных к консулу. Гракх прочитал письма, опечатал их своею печатью и отправил в Рим сушею, а послов велел и дальше везти морем.

Близость новой войны до крайности озаботила сенаторов, но, справившись с первою тревогой, они разумно рассудили, что следует самим напасть на врага и тем удержать его вдали от Италии.

Послов сенат решил заключить в тюрьму, а их служителей продать в рабство.

Приготовления к войне с Филиппом уже начались, когда пленному македонскому судну удалось бежать, и царь узнал, что его послы и ответное письмо Ганнибала – в руках врага. В растерянности он отправляет к пунийцу новое посольство с тем же поручением. Ганнибал вторично соглашается с предложениями Филиппа, но, пока послы привозят новый его ответ, лето оканчивается. Так случайное пленение одного судна если не рассеяло, то хотя бы отодвинуло нависшую над Римом угрозу.

Борьба за Кумы.

Теперь мы расскажем, как очутился в Кумах консул Гракх. Он стоял лагерем на морском берегу повыше Кум. Стоянка была спокойная, и командующий много времени отводил учениям, чтобы новобранцы – главным образом добровольцы из рабов – привыкли находить и соблюдать свое место в строю. Но всего зорче следил он за тем, чтобы никого не попрекали его прошлым. Дабы* в воинских рядах не поселился раздор, все должны считать себя ровнею – ветеран и новобранец, свободный и бывший раб; все, кому римский народ доверил свое оружие и свои знамена, достаточно благородны. Это говорил сам консул, это не уставали повторять его помощники – легаты и военные трибуны, – и скоро в войске царило такое единодушие, что никто и не вспоминал, из какого звания вышел его товарищ.

Между тем капуанцы задумали подчинить себе Кумы, а для этого прежде всего хотели подбить их на измену римлянам. Но граждане Кум держались стойко, и капуанцы – с коварным умыслом – предложили, чтобы на общем кампанском празднестве встретились для переговоров сенаты обоих городов.

Подозревая недоброе, граждане Кум обратились за советом к Гракху. Консул велел им от приглашения не отказываться, но все, что только можно, свезти с Нолей в городские стены и самим никуда за укрепления не выходить. Накануне назначенного празднества Гракх перенес свой лагерь в Кумы. На другой день собрались кампанцы – примерно в четырех-пяти километрах от Кум, – а подле этого места скрытно расположился высший начальник из Капуи с четырнадцатью тысячами вооруженных людей.

Празднество было ночное, но все священнодействия заканчивались до полуночи. В десятом часу дня[30] Гракх велел воинам лечь, чтобы до темноты подкрепиться сном, и когда смерклось, выступил и как рал в полночь ворвался в лагерь капуанцев. Римляне перерезали больше двух тысяч человек, в плен взяли не менее трех тысяч и захватили тридцать четыре воинских знамени.

Лагерь Ганнибала находился над Капуей, на Тифатском хребте.

Как только туда дошла весть о резне, пуниец тут же спустился вниз и бросился к Кумам, рассчитывая застать победителей на месте их победы – пьяных и занятых грабежом. Но он ошибся: Гракх уже вернулся в город.

На другой день, захватив из лагеря на Тифатах все необходимое, Ганнибал осадил Кумы. Гракх не очень-то полагался на свое войско, но считал позором покинуть союзников, умоляющих римский народ о помощи и совершенно беззащитных.

Карфагеняне подкатили к городу высоченную деревянную башню. Римляне на самой стене возвели другую башню, намного выше. С этой башни защитники Капуи метали камни, колья, дротики и тем удерживали пунийцев на почтительном расстоянии. Когда же осадная башня придвинулась еще ближе, вплотную, ее закидали горящими факелами. Вспыхнул пожар, и, когда толпа карфагенян в испуге ринулась вон из башни, в wot самый миг осажденные сделали вылазку и гнали неприятеля до лагеря. Карфагеняне потеряли тысячу триста человек убитыми и пятьдесят девять пленными. Пленных взяли врасплох на постах у стены – они стояли лениво, небрежно, чувствуя себя в безопасности и менее всего ожидая вражеской вылазки.

Ганнибал надеялся, что консул, обрадованный успехом, решится на сражение в открытом поле, и назавтра выстроил боевую линию меж своим лагерем и городскою стеной. Но Гракх словно и не заметил его вызова, и, ничего не добившись и не достигнув, Ганнибал вернулся на Тифаты.

Ганнибал снова под стенами Нолы.

Марцелл по-прежнему стоял в Ноле и в течение лета много раз вторгался в Самний, огнем и мечом опустошая земли двух племен, перешедших на сторону карфагенян. Оба племени одновременно направили Ганнибалу послов, жалуясь на то, что оставлены без всякой защиты. Самнитская молодежь, которая могла бы прогнать врага, служит под знаменами Ганнибала, а Ганнибал смотрит безучастно, как разоряют верных его союзников.

Ганнибал щедро одарил послов и отпустил их, пообещав отомстить римлянам за эти набеги. Оставив в лагере на Тифатах немногочисленную охрану, он со всем остальным войском выступил к Ноле. Марцелл, который и в иных случаях поступал с чрезвычайною осторожностью, укрылся за городскими укреплениями. Ноланским сенаторам он велел нести постоянный караул на стенах и замечать все, что делается у неприятеля. Полководец Ганнибала, Ганнон, недавно прибывший из Африки с подкреплениями, просил кого-нибудь из сенаторов выйти для переговоров, и двое из них, заручившись разрешением Марцелла, вышли. Карфагенянин обратился к ним через переводчика и начал с того, что до небес превозносил удачу Ганнибала, римский же народ изображал стоящим на краю гибели.

– Даже если бы вас обороняли оба консула с двумя консульскими армиями, – продолжал Ганнон, – они бы так же не выстояли против Ганнибала, как не выстояли при Каннах. Тем более не спасти Нолу одному претору с горсткой новобранцев. Ганнибал все равно возьмет ваш город, и в первую очередь важно для вас, чтобы Нола была сдана, а не взята силою. Что ожидает город, захваченный врагом, вы знаете, и об этом я умолчу. Скажу лучше другое: выдайте нам Марцелла с его отрядом – и Ганнибал заключит с вами союз на тех условиях, какие вы предложите сами.