Дверь № 3

Официантка, круглолицая девушка с блестящими черными волосами, убранными в «конский хвост», была очень внимательна. После третьей чашки я стал с интересом поглядывать на нее.

– А я тебя знаю, – сказала она, ловко подливая еще кофе.

Лицо спокойное, серьезное, с индейскими чертами. Необыкновенная грация в движениях, естественная, почти первобытная.

– Не думаю, – покачал я головой.

Она скользнула за стол напротив меня и поставила кофейник.

– Тебя зовут Джон, ты психоаналитик.

Голос приятный, среднезападный выговор чуть-чуть в нос, очаровательно пришепетывает на звуке «с». Даже ее сверхъестественная проницательность почему-то нисколько меня не встревожила, скорее позабавила.

Я снова покачал головой.

– Увы, нет. Билл Дэвенпорт, школьный учитель. Девушка задумчиво поигрывала многочисленными кольцами из бирюзы на правой руке.

– Не беспокойся, я умею хранить тайны – все мои друзья так говорят… – На слове «друзья» было сделано особое ударение. Помолчав, она вдруг улыбнулась. Нежная улыбка, печальные карие глаза. На груди, поверх белой униформы с красным передником, – серебряный крестик. – Ты слишком много куришь, – показала она на дымящийся «салем» в пепельнице. – Спасаешься от кого-то, очень напуган, не знаешь, кому верить. Только и всего…

Последнее было шуткой, но помогло мне расслабиться.

– Теперь я попробую, – усмехнулся я. – Тебе двадцать пять, никогда не была замужем. Парни тебя побаиваются, девушки не доверяют. Школьных друзей у тебя не было. Живешь с родителями. Ты лучшая официантка в этом заведении, потому что любишь доставлять радость людям… Что еще? Ты очень честная.

Девушка уважительно кивнула.

– Совсем неплохо. Психологам не зря платят деньги. Только мне на самом деле двадцать семь и я разведена. Детей нет, учусь заочно в колледже, занимаюсь фотографией. И еще я через полчаса заканчиваю смену.

Я рассмеялся.

– Не любишь терять время попусту? То есть я хочу сказать…

– Я знаю, что ты хочешь сказать, – улыбнулась она. После нес остался аромат духов, каких-то простых и приятных. Я вернулся к своим мыслям. Надо убираться отсюда… Когда я наконец встал из-за стола, моя новая знакомая опять подошла, натягивая на ходу розовую вельветовую курточку. Сгребла со стола монетки и сунула в сумочку.

– Двадцать процентов чаевых? Спасибо.

Я расплатился с кассиром. Девушка ждала меня на улице за дверью.

– Застегнись, – сказала она. – Простудишься насмерть. На крытой стоянке, заполненной рядами тяжелых грузовиков, я остановился.

– Послушай, я не то, что… то есть…

– Подвезешь меня домой? – перебила она.

– Послушай! – разволновался я. – Ты совсем не знаешь меня! Я очень опасный человек.

Наклонив голову и прищурившись, она внимательно осмотрела меня с ног до головы.

– Ну да, по телевизору так и сказали: опасный. – Потом снова нежно улыбнулась: – Мне нравятся опасные мужчины.

Они с матерью жили в трейлере неподалеку, примерно в миле от закусочной. Типично женское жилище: чистота, запах цветов, шампуня и незнакомых духов.

Мать сидела в инвалидном кресле у телевизора – костлявая старуха в бифокальных очках и с длинными седыми волосами.

– Это Джон, – представила меня моя спутница. – Или Билл. Он еще не решил.

Хозяйка оглянулась. В толстых стеклах очков мелькнули два миниатюрных отражения телеэкрана.

– Билл, – сказал я. – Билл Дэвенпорт.

Голос старухи поразил меня. Представьте себе женщину с голосовыми связками бульдога.

– Джон, Билл, – раздраженно прорычала она, – какая разница!

– Нам только что провели кабель, – объяснила девушка, утягивая меня в свою комнатушку.

Я огляделся. Типичная спальня школьницы: плакаты, спортивные вымпелы, групповой снимок женской баскетбольной команды. Одна из стен была сплошь увешана черно-белыми фотографиями. Эффектный бородач в черной кожаной куртке верхом на мотоцикле. Горный водопад с выглядывающей из-за скалы лошадью. Голенький младенец со сжатыми кулачками, спящий на подушке. Тотемный столб, упирающийся в пелену тумана. Человек, прыгающий в реку с высокого утеса. Зловещая черная змея, переползающая через босую ногу.

– Твое? – уважительно спросил я.

– Да, только я тогда еще совсем не разбиралась в освещении.

– А по-моему, здорово.

– Спасибо, но на самом деле не очень.

Девушка положила руки мне на плечи и усадила на кровать, застеленную цветастым лоскутным одеялом.

– Тебе нужно отдохнуть, – строго сказала она. – И не пей больше так много. – Распустила волосы и распушила их перед круглым зеркалом на комоде.

Из деревянной рамы зеркала торчало множество почтовых открыток с видами природы. Кто их посылал? Что я делаю здесь?

– Мне пора, – сказал я, поднимаясь. – У меня назначена встреча в Сент-Луисе.

Девушка подошла ко мне и снова толкнула на кровать.

– Подождут, – махнула она рукой и принялась стаскивать с меня туфли. – И куда все так спешат? Ты хоть помнишь, когда в последний раз видел закат солнца? Или полную луну? Слушал птиц в лесу? Мне кажется, люди не имеют понятия, как правильно обходиться с временем…

Я лежал на кровати и рассматривал изгибы пластикового потолка. По металлической крыше трейлера барабанил дождь… Ой! С меня сдернули брюки.

– Подними руки!

Я подчинился. Она стащила куртку и фыркнула, разглядывая эмблему «Чикаго Буллз», вышитую на спине. Бросила куртку на круглый желтый пуфик в углу.

– Болеешь за них?

– Нет, за «Пистонз», – смутился я.

Снова фыркнув, она через голову, не расстегивая, сняла с меня рубашку и отправила вслед за курткой. Я остался в одном белье.

– Теперь залезай в постель… Билл.

– Лучше не надо, – насупился я, сидя в позе Будды на краю кровати.

– Не спорь, ты же простудишься!

Она была права. Голова была как чугунная, меня трясло. Под одеялами оказалось тепло и уютно, почти как дома. Из-за перегородки доносился шум от телевизора. Девушка расчесывалась, я рассматривал ее лицо в зеркале – серьезное, озабоченное. На стене в изголовье кровати висел деревянный крест, за него была заткнута сухая пожелтевшая пальмовая ветвь.

– Ты католичка? – спросил я. Девушка проследила за моим взглядом.

– Сама не знаю. И да, и нет. Просто люблю этот праздник… Святой день.

Я ничего не понял, но был почему-то совершенно очарован.

Скинув свою курточку, она снова оглянулась.

– Можешь смотреть, если хочешь.

Я повернулся на бок и, приподнявшись на локте, следил, как она, изящно изогнувшись, расстегивает молнию на спине, стягивает белый комбинезон, переступает через него, потом через трусики. Расстегивает бюстгальтер, оставивший красные следы на коже… Поворачивается ко мне лицом, давая себя рассмотреть. Ее кожа была совсем как у Лоры, песочного оттенка, но груди гораздо полнее, талия тоньше, живот более круглый, с багровыми следами растяжек. Расскажет ли она мне что-нибудь о своем прошлом? – подумал я и тут же отвлекся, поглощенный игрой света и теней на прекрасных формах ее тела.

Взгляд ее был открытым, почти гордым.

– Это мало кто видел… Я красивая, правда?

– Очень.

– Только у меня не обычная красота, не журнальная и не как в телевизоре. На такую мужчины обычно не засматриваются. Ну и пускай! Ты-то ведь видишь, правда?

– Да. – У меня закружилась голова.

Женщина скользнула под одеяло, блаженно вздохнула и притянула меня к себе. Тело ее было горячим, мягким и обволакивающим, как подушка. Влажные волосы пахли уютом и кухней. Это сон, подумал я. Какой чудесный сон!

– Ш-ш… – прошептала она. – Дурачок, ты столько времени провел в бегах, теперь надо отдохнуть, вот так… В мире есть и хорошие места, тихие, где можно успокоиться и прийти в себя. Мы все иногда в этом нуждаемся.

– Почему ты выбрала меня? – пробормотал я, с жадностью вдыхая аромат ее тела.

– Любишь задавать вопросы, да? – Она заворочалась, устраиваясь поудобнее, и обвила меня ногами. – Наверное, тебе просто повезло.

– Ты знаешь про холоков? – Я весь напрягся в ожидании ответа.

– Про кого? – переспросила она удивленно. – Это те, от кого ты бежишь?

– Не только, – вздохнул я.

– Знаешь что… – прошептала она, гладя мочку моего уха, – давай сегодня отдохнем от них.

Нажмем кнопку паузы, подумал я. Великое изобретение старика Сола. Иначе я просто не выдержу. Последний месяц меня доконал, заставив выложиться сполна. А здесь, в объятиях этой доброй и прекрасной женщины, можно забыть обо всем… на время… хотя бы ненадолго… Внезапно я дернулся, прогоняя сои, и спросил:

– Как тебя зовут?

Ее тело мягко затряслось от смеха.

– Решил, что пора уже спросить? Ладно, Билл, я тебе скажу… Меня зовут Сьюзи.

– Джон. Джон Доннелли, – ответил я, любуясь ее карими глазами и таким уютным, домашним лицом. – Почему мне хочется тебе верить, Сьюзи?

– Наверное, потому же, почему я доверяю тебе, – ответила она, гладя мягкой рукой мой живот. – Ты этого заслуживаешь. – Шутливо ущипнула меня за сосок, потом потянулась до настольной лампы и выключила ее.

– А что скажет твоя мать? – забеспокоился я.

– Не думай о ней, спи. Ты слишком устал сегодня, чтобы заниматься сексом.

Ну что ж, даже снятым иногда приходится ошибаться.

Во сне я плавал в черном ледяном озере, а Лора учила меня нырять. У нее совсем не было волос, и она все время смеялась. «Сюда!» – кричала она, и я плыл за ней – глубже, глубже… по светящейся желтой трубе, которая вдруг превратилась в огромного кита, и он проглотил нас обоих. «Не бойся, – сказала Лора, беря меня за руку, – она не кусается». От счастья мне хотелось петь, я умирал от любви…

Утром мы долго валялись в постели. Крошечная печка пылала жаром, мать Сьюзи пекла нам блинчики. Вся обстановка трейлера была приспособлена для ее удобства, даже диван в гостиной не имел ножек. Она звала меня «Джон-Билл» и все время кипятилась но поводу передач МТБ: «До чего же идиотские все эти клипы! Тараторят вечно, тараторят – как продавец, которому нечего сказать. Никакого смысла, чушь одна!» Возмущалась современными танцами, пребывая в глубоком убеждении, что все движения ниже пояса отвратительны и непристойны. Сьюзи не возражала и по большей части помалкивала, время от времени щекоча меня под столом мягкими пальчиками ног. Я то и дело улыбался, сам не зная чему.

– Как прошел ваш вечер? – спросила мать, подняв обеими руками чашку с кофе.

– Отстань, мама, – ответила Сьюзи с набитым ртом. Мы стали мыть посуду, мать устроилась на привычном месте у телевизора и принялась переключать каналы…

– Эй, Джон-Билл! – вдруг завопила она. – Тебя показывают!

Переглянувшись, мы с Сьюзи подошли поближе. Шел выпуск новостей из Чикаго.

«Профессор Дуайт Фонтейн был найден сегодня мертвым в ванне в номере отеля. В убийстве подозревается, – на экране появилось мое университетское фото из выпускного альбома, – доктор Джон Доннелли, практикующий психолог из Детройта. Подозреваемый ранее не имел судимостей, однако может быть вооружен и опасен. Фонтейн и Доннелли были участниками конференции, проходившей в отеле «Хилтон» в центре Чикаго. Подозреваемый выехал внезапно, не оплатив счет в отеле, на черном «линкольне» 1952 года выпуска».

– Это ложь! – воскликнул я. – Номер был оплачен заранее!

Старуха внимательно посмотрела на меня, потом перевела взгляд на дочь.

– Он не виноват, – буркнула она.

Из трейлера я вышел со спортивным «ежиком» на голове и в темных очках, которые Сьюзи наскоро где-то отрыла.

– Если уж скрываешься от правосудия, нужно хотя бы изменить внешность, – сказала она, довольная результатом.

Я подвез Сьюзи до стоянки грузовиков рядом с закусочной. Мы поцеловались, и она торжественно вручила мне открытку со своим адресом.

– Пошлешь?

Слизывая с губ вишневую помаду, я взглянул на открытку. Та самая картинка, что у Тима Бакли на обложке последнего альбома «Привет из Лос-Анжелеса»: вид с самолета на огромный город, покрытый облаками коричневого смога. Я не говорил ей, что еду туда! Примостив открытку на ветровом стекле, я вспомнил зеркало в спальне. Тут черт дернул меня за язык спросить:

– И много у тебя таких?

Сьюзи взглянула на меня исподлобья. В карих глазах мелькнуло что-то похожее на разочарование.

– У меня много друзей. Ну и что? Я смутился.

– Да нет, ничего… Пошлю обязательно. Обещаю. Минутное напряжение рассеялось, она нежно прикоснулась пальцем к моим губам.

– Ты точно справишься? Я кивнул.

– Если окажешься когда-нибудь в Детройте… Сьюзи нахмурилась и рассмеялась одновременно.

– Зачем психологу какая-то официантка?

– У меня есть кое-какие идеи на этот счет, – плотоядно ухмыльнулся я.

– Воображаю себе, – рассмеялась она, потом вздохнула. – Смотри, Джон, я могу принять приглашение всерьез.

– Я не шучу, на самом деле! – слегка обиделся я. – Буду очень рад тебя видеть.

Сьюзи задумчиво смотрела сквозь ветровое стекло, залитое струями дождя.

– Хорошо, я подумаю. – И повернулась ко мне. – Ты тоже… И не забудь про открытку!

Я наблюдал, как она, набросив на голову пальто, бежит к дверям закусочной, грациозно огибая лужи на черном асфальте. Потом выехал на дорогу.

В Сент-Луис я попал уже ближе к вечеру. Припарковал пикап на стоянке в неприметном уголке и стал ждать, не выключая мотор, с работающими «дворниками» и отоплением. Дождь все шел и шел… Скоро усталость взяла свое, я зевнул и погрузился в сон.

«Линкольн» мчался по шоссе, за окнами был яркий полдень, я щурился от солнечных бликов. Аймиш болтался на ветровом стекле вместо амулета. Музыка в приемнике сменилась хорошо поставленным голосом диктора:

«Заголовки этого часа: ядерная стратегия НАТО под угрозой… новые пограничные споры в Южной Америке… марксистские повстанцы атакуют позиции правительственных войск на окраинах столицы… она вернулась, доктор Доннелли, а вы проиграли…»

Нахмурившись, я взглянул на радио, но неизвестно откуда взявшаяся детская рука выключила его. С пассажирского сиденья мне улыбнулся мальчишка в красном свитере.

– Надоела мать, спину ей сломать… – пропел он насмешливо, схватил Аймиша и запихнул в рот.

Алые перышки порхали в воздухе, медленно оседая. Зрачки вытаращенных глаз расширялись и сокращались. Потом он исчез.

Вскрикнув от ужаса, я проснулся. Было уже утро. «Дворники» шуршали по сухому стеклу, контуры крыш большого города ярко выделялись на бледно-розовом рассветном небе.

Сол так и не появился.

Черт бы его побрал! Надо ехать дальше, не торчать же тут всю жизнь…

Через несколько часов, на окраине штата Миссури, я вдруг резко остановил машину, пораженный невероятно)! догадкой. Я не ломал спину матери, уж это точно! Хоти тоже. Тогда кто? Вывод был очевиден, но так ужасен, что я поехал дальше и проехал всю Оклахому, пока решился наконец себе это сказать. Лора. Я вдавил педаль акселератора до отказа и помчался по направлению к Амарилло. Смерть этой женщины доставит мне наслаждение. Невероятное наслаждение.

28

Здесь стояла такая жара, что руль обжигал руки. О кондиционере можно было лишь мечтать. Старенький пикап, казалось, вбирал в себя все тепло и все солнечные лучи из окружающей пустыни. Пропотевшая рубашка приклеилась к спинке сиденья. Я чувствовал себя преотвратно и думал уже, что так никогда и не увижу своего набожного приятеля. Проезжая через Нью-Мексико, я решил сделать крюк, чтобы посетить Аламогордо, место первых ядерных испытаний, символ начала новой эры, когда человек окончательно доказал свою способность самостоятельно, без божественной помощи уничтожить мир. Я много слышал о национальном парке Уайт-Сэндз, расположенном в центре бывшего ядерного полигона, однако огромное белесое пятно, лежащее на горизонте, как выброшенный на берег Моби Дик, произвело на меня неизгладимое впечатление. Мне даже вспомнился серебристый купол стадиона в Детройте, где проходили матчи «Лайонз». Пятно становилось все больше и больше, пока не разлилось белоснежным морем – двадцать квадратных миль гипса посреди бескрайних красных песков. Я въехал в парк в полдень и долго кружил по белой дороге, извивавшейся между таких же белых дюн, высоких, как многоэтажные дома. Красиво необычайно, но ни единого клочка тени, так что все поры моего тела работали на износ и пот лил с меня градом. Как ни странно, остальных туристов жара, по-видимому, мало беспокоила. Ребятишки карабкались по дюнам, вытаптывая на ровной поверхности свои имена, потом, весело хохоча, скатывались вниз словно со снежных гор, покрытые гипсовой пылью с головы до ног. Наверное, так выглядят дети холоков.

На термометр страшно было смотреть. Присев на бампер, я тут же вскочил, едва не опалив себе задницу. Внезапно раздался ужасающий рев, и низко над нашими головами пронеслись один за другим два реактивных истребителя. Не успел я прищуриться, чтобы лучше их разглядеть, как они уже исчезли за горизонтом, оставив за собой лишь эхо, перекатывавшееся между дюнами еще с полминуты. Машины смерти… Все вокруг задрали головы, но продолжения так и не последовало.

Я медленно продвигался на юго-запад по направлению к Таксону. Ехал больше по ночам, а днем спал где-нибудь в тени, мучимый жуткими повторяющимися кошмарами, в которых незнакомец в белом хватал и насиловал женщину, похожую на Сьюзи. Будь это ночные кошмары, я бы, наверное, не выдержал и позвонил ей, чтобы предупредить о холоках. Тем не менее я был достаточно напуган, чтобы заехать где-то в Аризоне в церковную лавку и купить прозрачную пластиковую статуэтку Богоматери, наполненную святой водой. Не знаю, на что я рассчитывал. Во всяком случае, Сола уже не ждал. Просто ехал и ехал, выжимая из пикапа все, что он мог дать. В Лос-Анджелес – туда, где была волшебная машина, которая доставит меня к холокам и к той, которая должна получить свое.

По пути я часто разговаривал сам с собой, и водители соседних машин, особенно женщины, бросали на меня удивленные взгляды. Впрочем, разговоры мои неизменно сводились к одному и тому же вопросу: «Зачем?» Зачем Лоре понадобилась смерть моей матери? К вопросу, который я задам ей перед тем, как убить. Задам, подожду ответа, войду в ее сон и проснусь. Все. Конец.

Я знал, что со стороны выгляжу психом, но мне было все равно.

Увидев придорожную надпись «Добро пожаловать в Аризону», я вдруг вспомнил, что здесь у меня хорошие друзья. Семейная пара, которая постоянно обслуживала лыжный курорт на горе Лемон к северу от Таксона. Такой жизни можно позавидовать: три тысячи метров над уровнем моря, чистейший воздух, божественные виды и не слишком много работы, что позволяло моим приятелям посвящать достаточно времени своему главному увлечению – следовать по всей стране за любимыми рок-группами, иногда целыми месяцами, пока курорт закрыт. Одни из последних хиппи, они мало интересовались насущными проблемами окружающего мира. Это были люди честные, открытые и щедрые. Свен профессионально плотничал и готовил, Джун прежде занималась геологией, а теперь прилично зарабатывала, продавая по почте диски, плакаты, памятные футболки и прочие музыкальные аксессуары.

Остановив машину на подъездной аллее возле здания, смутно напоминавшего уменьшенную копию отеля в «Сияющем» с Джеком Николсоном, я испустил пронзительный приветственный клич.

– Доннелли? – откликнулся мужской голос откуда-то сверху.

Прикрыв глаза от солнца и прищурившись, я разглядел Свена. Бронзовокожий блондин сидел верхом на коньке крыши. Белые обрезанные джинсы, кожаный пояс, увешанный плотницкими инструментами, в руке молоток. Я помахал ему и крикнул:

– Тор! Бог грома!

Могучий скандинав самодовольно расхохотался.

– Сфони ф сфонок! Джун в офисе!

Маленькая, загорелая дочерна женщина в сарафане отворила дверь и с радостным визгом бросилась мне на шею, обвила ногами талию и принялась осыпать меня поцелуями.

– Джонни!

Только сейчас я понял, как не хватало мне все последние годы этих чарующих голубых глаз.

– Привет, Джун! – с трудом выдавил я, растрогавшись.

Я знал, что меня здесь любят, но такого горячего приема не ожидал. Разжав наконец руки, Джун отступила на шаг и оглядела меня с головы до ног.

– Боже! – произнесла она, поморщившись. – Что у тебя с волосами?

– Вот… приходится путешествовать инкогнито, – вздохнул я. – Бегу от федералов.

Как ни странно, она не приняла мои слова за шутку, а понимающе кивнула. Я совсем забыл, что у моих друзей особое отношение к политике. Над такими вещами здесь не смеялись.

Войдя за Джун в дом, я едва не упал, сбитый с ног, и тут же оказался в медвежьих объятиях Свена.

– Потшему так поздно, прат? Ты гофорил, что приетешь вчера…

– Говорил? – изумился я.

– Ну да, – подтвердила Джун. – По телефону, правда, плохо слышно было.

Похоже, подумай я, мой спаситель-двойник решил опекать меня и дальше.

– Веши твои доставать? – спросила Джун, кивая на пикап.

– Все свое ношу с собой, – усмехнулся я. – Как Будда.

– По запаху слышно, – хихикнула она.

Приняв ванну впервые за несколько дней, я накинул одно из Свеновых кимоно и устроился пировать с друзьями при свете свечей. Старое вино из погребов отеля, свежеиспеченный хлеб с хрустящей корочкой, а в качестве основного блюда какая-то тестообразная разноцветная масса из овошей с сыром. Это оказалось так вкусно, что за все время еды никто не проронил ни слова, и лишь наевшись до отвала, мы откинулись на спинки стульев и обменялись удовлетворенными улыбками. Квартира, фактически чердак, казалось, не имела границ, занимая все свободное пространство под широкой крышей отеля. Повсюду стояли или висели резные деревянные работы Свена: периодически он отправлял их на выставки в какую-то нью-йоркскую галерею, где их охотно покупали, причем за такие суммы, что Джун плевалась, называла эти деньги «грязными» и жертвовала на разные экологические проекты. На музыкальных плакатах, которых тоже было немало, преобладали изображения черепов и скелетов, однако по большей части не зловещие, а скорее мистико-философские.

– Итак, кто она? – спросила Джун, когда наши челюсти устали пережевывать кулинарные творения Свена.

– Э-э… – растерялся я.

– Ты кого-то встретил.

– Да вообще-то… – смутился я.

– Отшень хорошо! – обрадовался Свен, поглаживая набитый живот. – Просто кфасс!

Что, разумеется, означало «просто класс».

– Ну, не знаю, – задумчиво протянула Джун, почему-то принюхиваясь. – У меня какие-то смешанные ощущения.

– Наверное, потому, что их две…

Я поведал им о последних событиях, по возможности избегая подробностей относительно Лоры. Подвергать друзей лишней опасности мне совсем не хотелось. Зато о Сьюзи рассказал все.

Джун все поняла правильно и вопросы про Лору задавать не стала.

– Мне нравится, что она индианка, – кивнула она. – Только, похоже, не в твоем вкусе.

– Почему?

– Слишком прафильная, – усмехнулся Свен.

– Нет, – возразила Джун, – я хочу сказать, она слишком простая.

– В каком смысле? – удивился я.

– Все твои девицы, Джонни, как на подбор крепкие орешки. С характером, в общем. А Сьюзи, она такая… покладистая.

– Ты знаешь… я все-таки не понимаю, о чем ты.

– Знаю, – вздохнула она, грустно качая головой. Ночью я долго не мог уснуть, слушая, как Джун со Свеном занимаются любовью в дальнем конце чердака, и чувствовал себя очень одиноким. Я вспоминал, как Сьюзи сидела на мне, прикрыв глаза и откинув голову, и мы мерно раскачивались в бледном лунном свете. Уже в полудреме я вдруг различил вдали жалобный вой койота, отражавшийся эхом от скал подобно океанскому прибою, и мне показалось, что это она тоскует, напоминает о себе и зовет меня вернуться в тесный трейлер в Личфилде, штат Иллинойс.

Утром после сытного завтрака из яиц, помидоров, бобов и хрустящих тостов с домашним сливовым джемом я вышел на веранду. Джун сидела за компьютером и редактировала список рассылки. Я подошел и обнял ее сзади. Она с улыбкой оглянулась.

– Ну как, хорошо тут у нас?

– Нет слов.

– Свен сказал, что тебе звонили.

– Да, сфонили! – крикнул Свен с крыши. Он снова сидел верхом, на этот раз начищая песком одну из своих деревянных скульптур, что-то абстрактное. – Какой миленький у тебя розофый телефончик, Джонни! – добавил он иронически.

Мне, однако, было не до шуток.

– Кто звонил?

– Какой-то Сол. Гофорил, что его сапрали!

– Как?

– Ф тюрьму, – пояснил Свен.

– О боже!

– Он будет шдать тебя у Лоус на океан.

– Лоус? – переспросил я. Свен кивнул. – Он сказал, что выйдет под залог?

– Нет. Сказал, что будет там. Сказал, забудь о мелотшах, думай о глафном.

Это был Сол, никаких сомнений.

Джун обеспокоенно посмотрела на меня.

– Неприятности, Джонни?

Свен прекратил работать и тоже нахмурился.

– Вам лучше не знать, – ответил я.

Наступило молчание. Мои друзья были слишком деликатны, чтобы совать нос в чужие дела.

Мне очень не хотелось расставаться с этим домом, приятной компанией, вкусной едой. Напихав мне в рюкзак разной одежды, Джун и Свен со слезами на глазах проводили меня до пикапа. Объятия и прощальные слова, казалось, будут длиться бесконечно. Напоследок Джун шутливо шлепнула меня по заднице.

– Не потеряй свою индианку!

– Но не забывай про Аламо, – подмигнул Свен.

Он имел в виду неудачное сражение, причем, как всегда, ошибся, но я подумал совсем о другом. Аламогордо. Выбеленные солнцем безжизненные дюны, начало Конца, иг-рушки взрослых людей, пребывающих в первобытной уверенности, что враги находятся где-то вне их самих. И еще я подумал о мести, которая ждет впереди. Убить. Я должен ее убить.

29

Дорога шла через Финикс – странный призрачный город в центре пустыни. Дома, дома… и вдруг ничего, пустота. Лишь раскаленная безжизненная земля и красные горы на горизонте. Так продолжалось очень-очень долго, а потом я приехал в Лос-Анджелес. Он был, как всегда, прекрасен и в этот день на удивление почти без смога – утром прошел дождь. Мне повезло: час пик уже прошел, и я избежал уже вошедших в легенды чудовищных пробок. Пронесся стрелой по Голливудскому проспекту, посмотрел на прохожего, выгуливавшего своего пуделя в тележке из супермаркета… Воспоминания нахлынули сплошным потоком. Конференция психологов, на которой я был пару лет назад. Голубые бассейны, похожие с воздуха на цветы, разбросанные по коричневой земле, и белые фургоны чистильщиков, перелетающие как бабочки с одного цветка на другой. Безработные актеры, что делают себе рекламу в роли официантов. Мексиканцы на перекрестках у светофоров, продающие апельсины, бананы, папайи… Будущие рок-звезды, которые щеголяют черной кожей и блестящим металлом. Бездомные с пластиковыми мешками, ночующие под эстакадами, и роскошные «ягуары» тех, кто бегает по утрам в кроссовках за триста долларов. Буйный вихрь модернистской архитектуры, шикарные променады, где напоказ выставлены коллекции сказочно прекрасных тел. Слепящая аура солнца, которое круглый год озаряет сбывшиеся мечты тех, кому повезло, и надежды всех остальных.

Лос-Анджелес можно сравнить с наркотиком. Сначала он сбивает с толку, вызывает головокружение, а потом на тебя накатывает теплая волна блаженства, уносит за собой, и ты шатаешься по улицам с глупой улыбкой, восторженно озираясь по сторонам. Проходит день, другой… эйфория сменяется похмельем, и ты вдруг начинаешь ощущать какую-то фальшь, нереальность всего происходящего. Эти люди на самом деле не любят меня, говоришь ты себе, им нужно только одно – хорошие чаевые! И ты уже хочешь домой, хочешь покончить с этой сумасшедшей диснеевской гонкой… Домой! Туда, где люди убирают снег с дорожек, сами готовят себе еду и не выстраивают всю свою жизнь вокруг очередных новых впечатлений, прослушиваний и премьер. Холодное честолюбие этого города портит всю картину. Каждый здесь живет лишь ожиданием счастливого момента, когда судьба выдернет его из толпы и скажет: «Твоя очередь!» Говоря с тобой, здешние люди всегда думают о чем-то другом, смотрят тебе через плечо, высматривая что-то неведомое сквозь дымку удушливого смога.

Я проехал по Венис-бич, посмотрел выступление жонглера, послушал рэгтаймы в исполнении рыжего хиппи с миниатюрным пианино на колесиках, дал ему пятерку и спросил, не знает ли он, что такое «Лоуз на берегу» – точнее перевести слова Свена я не мог. Хиппи кивнул туда, где возвышалось нечто напоминающее гигантский плавучий док на сваях. Рядом мелькала вереница огней чертова колеса.

– Супер-отель, – прищелкнул языком музыкант. – Прямо вдоль пляжа, не ошибешься.

– Спасибо, – улыбнулся я.

– Будешь там жить? – спросил он, прищурившись и смерив меня взглядом.

– У меня там встреча. Лицо его разгладилось.

– А я уж было подумал, ты из богатых.

«Лоуз» действительно оказался современным отелем класса люкс. Он стоял неподалеку от пирса Санта-Моника в конце длинной набережной, на которой располагались разнообразные аттракционы. Я припарковался на подъездной аллее рядом с компанией «мерседесов» и «порше». Мальчишка-мексиканец в униформе неохотно взял ключи от потрепанного пикапа, швейцар в белой ливрее, поклонившись и приподняв цилиндр, распахнул передо мной дверь. Главный холл здесь был еще более впечатляющим, чем в «Хилтоне». Мраморный пол, стальные колонны, которые поднимались на высоту восьми этажей к модернизированным готическим сводам стеклянного потолка. Розово-зеленая гамма, звуки арфы откуда-то сверху, пальмы, цветы и фонтаны с золотыми рыбками. Постояльцы как на подбор щеголяли в белоснежных пляжных костюмах с вышитым готическим «L» – символом отеля, и мне было крайне неуютно в пропотевшей футболке и черных джинсах.