Непобедимый эллин

      Кровь да неистовая силища так и кипели в могучем сыне Зевса и ежесекундно искали выхода. Молодой Геракл страстно желал сеять вокруг себя хаос и разрушение. В общем, с самого дня своего рождения герой научился наживать на свою чернявую голову колоссальные проблемы.
      — Да усмирите же его кто-нибудь в конце-то концов! — в сердцах возопил фиванский царь, приваленный надломившейся мраморной колонной.
      И именно в этот момент во дворец залетел божественный вестник Гермес, сверкая своими быстрыми огненными сандалиями.
      После получасовой беседы всё стало на свои законные места. Родителям героя было объяснено, кто такой на самом деле их великорослый сынишка, почему он стал так быстро расти и какая великая миссия ожидает «малыша» в будущем.
      Алкмену быстро привели в чувство, нянек-служанок за ненадобностью разогнали, Амфитриону дали валерьянки, ругающегося царя извлекли из-под обломков, ну а Геракла на всякий случай Гермес связал, но поразмыслив, всё же дал могучему герою неразбавленного вина.
       Зевс на Олимпе сокрушенно покачал головой:
      —  Малютке день от роду, — задумчиво протянул Тучегонитель, — а его уже спаивают бесшабашные родственники…
      Если чего-то фиванцам и было жаль, так это разрушенного царского дворца.
      Напившийся вина, освобожденный от веревок, расслабленный Геракл спокойно кемарил в детской. Где-то невдалеке громогласно наставлял Алкмену с Амфитрионом быстроногий Гермес.
      Всё вроде бы утряслось.
      Всё да не всё.

* * *

      — Вот. — Гера протянула трясущейся от страха богине раздора Эриде прозрачную запечатанную колбу, в которой шевелились две ядовитые змеи. — Спустишься сейчас в Фивы и подбросишь гадов в кроватку малышу. Я знаю, что тебе лучше, чем кому-либо из нас, удается становиться невидимой.
      — Но ведь он умрет! — в ужасе воскликнула Эрида.
      — Кто умрет?
      — Младенец!
      — Ну, естественно, а ты чего, собственно, ожидала? Геракл для меня ходячий позор, официально признанный незаконнорожденный сын Зевса! Этот бабник при всех олимпийцах сознался, что изменил мне, подумать только! Нет, я этого не потерплю.
      — А что, если младенец уже начал расти? — опасливо предположила богиня раздора, пряча под черной одеждой сосуд со змеями.
      — Вряд ли он успел, — небрежно отмахнулась Гера. — Давай, действуй!
      Став невидимой, Эрида тут же телепортировалась прямо во дворец фиванского царя, который (дворец) напоминал руины после внезапного налета ужасных птиц — стимфалид. Правда, то крыло, где проживали Алкмена с Амфитрионом, как ни странно, совсем не пострадало.
      Оставаясь невидимой, Эрида беспрепятственно проникла в спальню малютки, да так и застыла на пороге с открытым ртом, увидав возлежавшего на полу громадного обнаженного красавца-мужика. Мужик был просто чудовищен (в хорошем смысле), рельефные мышцы из него так и перли. Было похоже, что обнаженный атлет дремал.
      Впав в состояние полной опупелости, Эрида перестала быть невидимой, и прекрасный гигант не замедлил проснуться.
      — Опа! — сказал он, увидав перед собой изящную бледную брюнетку.
      — А где малютка? — слегка заикаясь, неуверенно спросила богиня раздора.
      — Я малютка, — улыбнувшись, проникновенным басом ответил Геракл.
      Прозрачный сосуд с двумя змеями выпал из руки Эриды и со звоном разлетелся о мраморный пол.
      — Дорогая, можешь называть меня как тебе нравится. — Геракл грациозно поднялся с пола. — Хочешь, и только для тебя, я буду малюткой?
      Герой медленно подошел к по-прежнему оцепеневшей богине, по пути с легкостью раздавив босой пяткой двух маленьких змеек. Затем он заключил Эриду в могучие объятия и запечатлел на ее изящных устах долгий страстный поцелуй.
      Богиня вскрикнула и потеряла сознание.
      —  Моя кровь! — бил себя кулаком в грудь подпрыгивавший на Олимпе Зевс. — Трижды моя кровь!
      Так не удалось сбыться самой первой интриге коварной Геры.

* * *

      Пораженный внезапным волшебным взрослением своего приемного божественного сына, полководец Амфитрион после ухода Гермеса на всякий случай пригласил к себе известного сумасшедшего прорицателя Тиресия, ибо в то время в Греции (как бы странно это ни звучало) больше доверяли сумасшедшим прорицателям, чем всемогущим богам.
      Тиресий в Фивы незамедлительно прибыл, но, к сожалению, в последнее время дедок находился в состоянии глубочайшего старческого слабоумия. Во всяком случае, Геракл смотрел на прорицателя с большой враждебностью…

* * *

      — Хороший песик. — Тиресий ласково поглядел на сидящего в ворохе пеленок героя. — Какая отличная черная масть. Будете разводить, оставите мне одного, всех не топите.
      Алкмена с Амфитрионом в замешательстве переглянулись.
      Сопровождавший старика юноша (на чье плечо прорицатель всё время опирался) тихонько шепнул в сторону:
      — Вы, главное, ничему не удивляйтесь, он раньше ветеринаром был у царя Микен.
      — Ну, так в чем ваша проблема? — Тиресий внимательно осматривал Геракла. — Лапку он уже поднимает?
      — Поднимаю, — злобно огрызнулся сын Зевса.
      — Хороший песик, — повторил старикан и потрепал Геракла по холке.
      Тут герою надоело это изощренное издевательство, и он, очень натурально зарычав, слегка тяпнул Тиресия за дряблую руку.
      — Ой-ей-ей! — вскричал прорицатель, падая навзничь. — О, Зевс, он меня укусил!
      — Геракл! — гневно воскликнула Алкмена. — Фу… то есть прекрати немедленно!
      — Да ладно, — усмехнулся герой и с поэтической тоской во взгляде стал смотреть в распахнутое окно.
      — Ой-ей-ей… — продолжал причитать Тиресий. — Он, наверное, бешеный. Теперь я пропал, а ведь на следующей неделе только собрался в восемнадцатый раз жениться. Жаль, невеста расстроится, ведь ей всего-навсего тринадцать.
      Амфитрион взялся за голову, а Зевс на Олимпе гневно топнул ногой, и старичка тут же как подменили.
      Прорицатель без посторонней помощи поднялся с пола, решительно отряхнул одежду и твердо объявил:
      — Великие подвиги ждут сына Зевса! — Любующийся облаками Геракл скептически приподнял правую бровь.
      — Всего он их совершит ровно двенадцать, — продолжал Тиресий. — На всю Аттику прославит он свое великое имя и вскоре после этого достигнет божественного бессмертия!
      Тут старик несколько поник и, опираясь на твердое плечо верного проводника, прошествовал к выходу из детской. Но на пороге вдруг задержался, обернулся и вкрадчиво добавил:
      — Давайте ему козье молоко в небольшой мисочке два раза в день.
      И, преисполненный безумного достоинства, Тиресий покинул полуразрушенный дворец фиванского правителя.
      — М-да, весьма недурственно, — изрек Геракл, имея в виду не то пейзаж за окном, не то пророчество сумасшедшего старика.

* * *

      Узнав, какая грандиозная слава ожидает приемного сына, Амфитрион решил дать дитятке самое лучшее воспитание, достойное истинного героя. Понятно, что если бы Алкмена изменила старому вояке с кем-то из смертных, то полководец порешил бы благоверную в тот же день и особых угрызений совести по этому поводу не испытывал бы. Но любовница самого Зевса!
      Это, знаете ли, великая честь!
      Громовержец на Олимпе только одобрительно крякнул, с видом заправского знатока (маленькими глоточками) пробуя новый сорт выведенной Дионисом амброзии.
      Говорить Геракл, судя по всему, уже умел, причем, как выяснилось, довольно бойко. В ругани герой тоже немало преуспел. По крайней мере то, что слетало с его уст, когда он рушил фиванский дворец, заставило покраснеть не только его родителей.
      С женщинами у сына Зевса также всё было в порядке. Во всяком случае, многие видели выбежавшую из его покоев растрепанную чернявую красотку с припухшими губами.
      Но вот в остальном… В остальном Геракла требовалось немного подучить. Не только о бицепсах пасынка решил позаботиться Амфитрион, но и о его сером веществе, в простонародье именуемом мозгами.
      Сына Зевса быстро обучили читать, писать и танцевать. Но вот с пением и игрой на кифаре получилась серьезная загвоздка.
      Учить музыке Геракла взялся не кто-нибудь, а брат великого Орфея Лин.
      Лин был упорным педагогом, но и суровым, что сыграло в его жизни роковую роль.
      В тот злосчастный день Лин занимался с сыном Зевса на природе неподалеку от руин царского дворца.
      Недовольный Геракл стоял у высокого пюпитра и до рези в глазах вглядывался в восковую дощечку с нотами и текстом знаменитой лирической народной песни. В правой, заведенной за спину руке герой держал каменный метательный диск, которым он незаметно для учителя ловко поигрывал.
      — Итак, всё сначала! — строго приказал музыкант и звонко ударил по струнам кифары.
      Геракл сделал одухотворенное лицо (так, как учил его Лин) и гулким басом утробно взвыл:
      — О птичка, птичечка…
      — Нет-нет-нет! — Брат Орфея как ужаленный вскочил с небольшого круглого камня. — Сколько раз можно тебя учить?! Ведь есть элементарные понятия о мелодии. Я понимаю, что у тебя отродясь не было слуха. Но это не оправдание, в конце концов. Мало ли, у меня, может быть, тоже слуха нет, но это не значит, что я не могу стать самым великим певцом и музыкантом Греции!
      Геракл согласно кивнул, перебрасывая за спиной диск в левую руку.
      — Итак, всё с самого начала! — Лин воинственно встряхнул кифару. — Начали…
      Сын Зевса подобрался:
      — О птичка, птичечка-а-а-а… на нежном лепестке-е-е-е… сидишь ты словно…
      — Нет-нет-нет! — дико заголосил учитель и, как припадочный, забегал по зеленой поляне.
      Геракл с любопытством наблюдал за рвущим на себе длинные волосы педагогом.
      Прекратив скакать вокруг пюпитра, Лин внезапно замер и зловеще уставился на Геракла.
      Почувствовав неладное, сын Зевса хмуро набычился.
      — А ну покажи, что у тебя там в руке за спиной? — мрачно потребовал учитель.
      — Не-а, — упрямо мотнул головой герой.
      — Немедленно покажи, я требую! — Голос музыканта возвысился до немелодичного визга.
      Геракл горестно вздохнул и протянул учителю спортивный каменный диск.
      — О, горе на мою голову! — трагически всплеснул руками Лин. — Снова и снова искусство приносится в жертву грубой силе, приносится в жертву спорту!
      Сын Зевса слушал учителя и, радостно кивая, добродушно улыбался.
      Это стало последней каплей.
      В состоянии минутного умопомрачения педагог выхватил из рук героя каменный диск и хряснул этим самым каменным диском ученика по голове.
      Диск тут же раскололся, осыпавшись к ногам мелкой серой крошкой.
      Сын владыки Олимпа осторожно потрогал маленькую ссадину на лбу, задумчиво пожевал губами и тут, наконец, рассвирепел.
      Брат Орфея и сам ужаснулся своему сугубо антипедагогическому поступку, но каяться было поздно.
      — Никто… — проревел Геракл, наливаясь опасной краской и опрокидывая ногой ненавистный пюпитр, — ни один смертный не смеет бить великого сына Зевса…
      Выкрикнув сие, герой схватил увесистую кифару и швырнул ее прямо в голову убегавшему зигзагами перекошенному учителю.
      И, что прискорбно, попал.
      —  ..! — в один голос воскликнули на Олимпе Зевс с Эротом.
      Но душа допустившего весьма опрометчивую ошибку Лина уже вовсю брела по полям асфодела в мрачном царстве Аида.

* * *

      И был суд.
      Тут уж и Зевс не мог вмешаться, ибо сам для смертных справедливые законы выдумал. Как говорится: за что боролся, на то и напоролся.
      Судили Геракла там же, в Фивах, хотя каяться в содеянном сын Зевса, похоже, не собирался.
      — Да пошли вы! — гневно ревел он с места подсудимого. — Да я вас…
      — Спокойно, дружище, спокойно! — примирительно замахал руками защитник, маленький смуглый иудей по имени Авраам. — Мы сейчас всё решим демократическим путем без применения так называемой грубой силы.
      — Да видел я эту вашу демократию знаете где? — еще больше разбушевался герой.
      — Знаем, знаем… — согласно закивал иудей.
      — Подсудимый, не хулиганьте! — прикрикнул на Геракла судья Радаманф. — Не усугубляйте и так шаткое свое положение…
      — Да я тебя… одной левой!
      Тихо зарыдала на плече у мужа пришедшая на суд Алкмена.
      Единственным, кто сохранял радостное спокойствие, был защитник. Особое удовольствие ему доставляло звяканье золотых талантов в мешочке на поясе, которые (сохраняя инкогнито) ему передал лично Зевс, спустившись на землю под видом странствующего торговца лососиной.
      — Геракл, приемный сын Амфитриона, — обличающий перст судьи Радаманфа уткнулся в разъяренного сына Зевса, — признаешь ли ты себя виновным в убийстве своего любимого учителя музыки Лина?
      — Ты мне тут не тыкай… — огрызнулся герой, зловеще шевеля кустистыми бровями.
      — Прошу суд внести орудие убийства…
      В здании правосудия тут же появились два солдата, неся на большом медном подносе искореженную до неузнаваемости кифару.
      Инструмент навеял Гераклу недавние воспоминания, и он дурным голосом пропел:
      — О птичка, птичечка…
      — Подсудимый, прошу не кощунствовать! — взвился судья. — Этим своим возмутительным поведением вы глумитесь над покойным, попираете память великолепного музыканта и педагога!
      — Вам не нравится, как я пою? — Геракл обиженно потер заросший бородой подбородок. — Что ж, вы еще попросите…
      И он демонстративно стал изучать свои сандалии.
      — Итак, мы видим, что подсудимый совершенно не отрицает своей вины, — продолжил Радаманф. — При других обстоятельствах это пошло бы ему только на пользу. Но при этом… — Судья картинно взмахнул рукой. — При всём при этом подсудимый наотрез отказывается раскаяться в содеянном и за свою немыслимую дерзость безо всяких сомнений будет справедливо покаран. Защита, ваше слово!
      Маленький иудей хитро блеснул глазками и от дальнейших комментариев воздержался.
      — Что ж, — Радаманф торжествующе усмехнулся, — уважаемые присяжные, вы можете посовещаться. Нам нечего добавить по рассматриваемому делу.
      Присяжные, набранные ради справедливого суда преимущественно из обитателей фиванского приюта для всех сирых и убогих, гуськом потянулись в комнату совещаний. При этом многие с опаской оглядывались на Геракла, который показывал им из-под деревянной скамьи могучий кулак.
      Через полчаса присяжные вернулись в зал суда.
      — Итак, уважаемые, каков же ваш вердикт? — несколько высокопарно поинтересовался судья, ни на секунду не сомневаясь в итоге рассматриваемого дела.
      Вперед выступил худой одноглазый старик и громко проблеял:
      — Мы затрудняемся с ответом.
      — Как так?! — возмутился Радаманф.
      — Голоса разделились поровну.
      — В таком случае, — сразу оживился судья, — в соответствии с греческим судебным кодексом я беру ответственность за решение на себя…
      — Одну минуточку! — вмешался защитник.
      — Да, в чем дело? — Радаманф с пренебрежением покосился на иноземца.
      — Одно маленькое, но весьма существенное обстоятельство, — быстро добавил иудей и извлек из-под одежды небольшую восковую дощечку.
      — Что это? — заподозрив неладное, воскликнул судья.
      — Это свидетельство о рождении подсудимого.
      — Ну и что с того?
      — А то, — Авраам ехидно захихикал, — что подсудимый по греческим законам не может предстать перед уголовным судом.
      — Это почему еще не может?
      — А потому что ему семь дней от роду! — выкрикнул иудей, сунув побледневшему судье восковую дощечку под нос.
      Через пять минут Геракла отпустили.
      —  Нет, ну какой всё-таки молодец! — радостно хлопал себя по бокам, зорко следивший за происходящим Зевс. — Ай да Авраам, ай да хитрюга! Нет, Эрот, ты видел? За этим народом великое будущее!
      В общем, Громовержец как в воду глядел.

Глава третья
ГЕРАКЛ В ФИВАХ

      Что ж, не лежало у молодого героя сердце к высокому искусству. Однако по большому счету и не особо-то оно было ему нужно.
      Наибольшие успехи Геракл проявил в греческой (олимпийской) борьбе, стрельбе из лука и владении различным холодным оружием. Тут сыну Зевса не было равных. Его могучие руки сами собой вертели ножи, ловко управлялись с мечом и метко кидали копье.
      Пытались еще обучить Геракла математике, но это дело оказалось таким же гиблым, как и пресловутое обучение музыке, закончившееся небольшой курьезной трагедией.
      Великий герой смог научиться считать лишь до пяти, а дальше… его словно заклинивало. Прямо психическое расстройство какое-то.
      Учитель математики Фагопир чуть с ума не сошел, втолковывая сыну Зевса азы примитивного счета. Этот учитель был уже наслышан об ужасной смерти брата Орфея Лина и потому во время занятий с Гераклом всегда надевал боевой медный шлем, хотя походил в этом шлеме на старую, выжившую из ума черепаху. Правда, чем герой мог огреть старикана, было непонятно. Ну разве что каменным макетом октаэдра либо булькающей клепсидрой.
      — Ну, давай, милок, — тихо просил математик, — считай… один, два…
      — Три, — радостно подхватывал Геракл, — четыре, пять, тридцать восемь…
      — О Зевс всемогущий!
      — Ладно, ты, Тортилла, не выделывайся, — зычно кричал на ученого сын Зевса. — Помни, что учишь ты величайшего из греческих героев, и это для тебя, старой мочалки, большая честь…
      Поприсутствовав на уроках математики, Амфитрион вовремя прекратил бесполезные занятия, чем, возможно, спас жизнь старику Фагопиру. Уж больно часто во время уроков Геракл поглядывал на каменный октаэдр, лежавший перед учителем на столе.
      Подумал Амфитрион, подумал и решил, что всему, чему нужно, Геракл уже обучен.
      После напряженной учебы началась практика, и сын Зевса поплыл вместе с аргонавтами за золотым руном, не особо, впрочем, в этом знаменитом походе напрягаясь.
      Вернувшись из славного похода, великий герой заслуживал небольшого отдыха, и приемный отец послал сына Зевса в лесистый Киферон пасти стада.
      Однако неблагодарный Геракл больше безобразничал, чем действительно пас скотину. Поначалу он увлекся спортивной стрельбой из лука по быстро движущимся целям. Овцы для сей забавы подходили просто великолепно. Крепкий лук героя бил без промаха. Но по большей части сын Зевса дремал в тени высоких деревьев, пожевывая в уголке презрительно искривленных губ зеленую травинку.
      Вовсе не удивительно, что часть огромного стада тут же растащили пронырливые волки, да и циклопы не зевали, умыкнув под шумок пару десятков овечек. Все эти мирские дела были сыну Зевса глубоко до фени. Приятная теплая нега медленно разливалась по его могучему телу. Ну что еще нужно для тихого героического счастья? Какие, к сатиру под хвост, подвиги? Кому это, извините, надо? Куда-то идти, непонятно с кем сражаться. Ищите дураков. Настоящее счастье заключено в ничегонеделании! И это Геракл уяснил для себя на всю оставшуюся жизнь, а с перспективой бессмертия — так и до скончания веков.
      Совсем отощали в стаде героя несчастные овечки, ибо паслись они на одном и том же месте, обожрав вокруг всё, что можно было еще обожрать. Ко всему животные препротивнейше блеяли, а некоторые, озверев от голода, так и вовсе несколько раз пытались покусать ленивого пастуха.
      Забравшись на дерево, Геракл кое-как отбился от рычащих копытных, а затем погнал жалкие остатки стада на новый выгон.
      По дороге герой наткнулся на издохшего в лесу льва. Бедняга, судя по предсмертным судорогам, подавился чахоточной овцой из стада Геракла. Во всяком случае, из его раззявленной в предсмертном оскале пасти по-прежнему торчали худые каракулевые копыта.
      Видно было, что лев издох совсем недавно.
      — Эх, лева, лева, ты меня огорчаешь! — сокрушенно покачал головой сын Зевса и ловко выхватил из-за спины медный разделочный тесак.
      И действительно, не пропадать же такой отличной мохнатой львиной шкуре.
      — Скажу всем, что я выследил его и убил голыми руками, — хрипло проговорил герой, снимая шкуру с покойной зверушки.
      Шкура вышла что надо, здоровая, как раз с самого Геракла.
      — А ну-ка, посмотрим-посмотрим. — Сын Зевса задумчиво погладил рыжий мех. — Стильная, однако, выйдет одежка!
      Иголка и бычьи жилы всегда были у сына Зевса под рукой. Пара часов — и герой изготовил из шкуры усопшего льва великолепный плащ. Встряхнул, проверил швы и накинул шкуру на свои могучие плечи. Плащ сидел как влитой. Передние лапы льва Геракл завязал у себя на груди, а задние на поясе. Часть черепа с головы льва послужила ему шлемом. Сын Зевса оставил зубы, уши и усы хищника, таким образом получалось, что герой как бы выглядывает из пасти зевнувшего царя зверей.
      — Если не выйдет из меня великого героя, — торжественно провозгласил Геракл, — стану портным…
      Ну хоть один талант нашелся, и то слава Зевсу.
      Громовержец на Олимпе резко оживился и послал в леса Киферона Гермеса с божественными дарами любимому сынуле.
      — А, это ты, огненогая шестерка! — так приветствовал божественного вестника сын владыки Олимпа, раздумывая, отрезать волочащийся сзади львиный хвост с кисточкой или оставить всё как есть.
      — Хамство тебя явно не красит, — невозмутимо парировал приземлившийся рядом Гермес. — Ко всему еще, приятель, от тебя слегка попахивает.
      — Это лева смердит! — пояснил Геракл, похлопывая себя по жуткому шлему. — Старый попался, но сильный. Я его лишь с третьего шелобана завалил, и то еле-еле.
      — Ага, как же, рассказывай. Можешь заливать кому угодно, но только не мне.
      — Что, не веришь?
      — Хорош трепаться, я тут тебе подарки принес.
      — Подарки — это хорошо! — просиял герой. — Давай, показывай скорее.
      — Вот тебе отличный меч олимпийской ковки, изготовленный лично Гефестом!
      Гермес протянул алчно посапывающему сыну Зевса великолепный, слегка светящийся клинок.
      — Вот тебе лук и стрелы от Аполлона, а вот золотые доспехи от Афины… Ну что, вроде ничего не забыл.
      Все эти чудесные подарки вестник богов вынимал прямо из сгустившегося воздуха и торжественно передавал Гераклу.
      — Ну теперь я отлично экипирован! — воскликнул герой, надевая под львиную шкуру золотые доспехи. — А как это ты из воздуха всё вытаскиваешь?
      — А там телепортационный конвейер, — пояснил Гермес. — Эрот вот подает, а я принимаю.
      — Что, прямо с Олимпа?
      — Ну а откуда еще, не из Тартара же, в конце-то концов.
      Из небольшого парившего над землей облачка высунулась недовольная физиономия Эрота.
      — Ну что, вроде как всё? — морщась, осведомился бог плотской любви. — У меня уже поясница болит, я тут вам не нанимался железяки на себе таскать.
      — Всё-всё, свободен! — Гермес грубо задвинул голову юноши обратно в облачко, и оно тут же исчезло.
      — Зевс еще говорил, чтобы я тебе новый сотиус-мобилис подарил, —добавил божественный вестник, — но, думаю, тебе еще рано, презентую его чуть попозже.
      — А что это такое? — заинтересованно спросил Геракл.
      — Это особое устройство для общения с другими богами, да у тебя оно уже было, только старой модели. Ну, когда ты с аргонавтами плавал. Такая маленькая попискивающая коробочка. Ты ее, помнится, зачем-то в море утопил.
      — Да ладно, — махнул рукой герой, — как-нибудь обойдусь.
      — Знаешь, ты слишком самоуверен. — Гермес покачал головой. — Не нужно было тебе говорить, что ты сын Зевса.
      — А оно, по-моему, и так видно, — буркнул Геракл и попрыгал на месте, звеня золотыми доспехами. — Ну, как тебе я?
      Вестник богов скептически поскреб подбородок. В шкуре издохшего льва и в золотых, сияющих на солнце железках герой был похож на полного и законченного придурка.
      Гермес, не любивший врать, так ему и сказал:
      — Извини, брат, но в этой шкуре ты напоминаешь мне идиота, который в один прекрасный день возомнил себя человеком-бурундуком.
      Геракл налился краской и, выхватив дарственный меч, с боевым кличем погнался за бросившимся наутек Гермесом. Свои реактивные сандалии вестник богов опрометчиво снял, перекинув через плечо, и теперь, приглушенно ругаясь, скачками несся вниз по склону живописного холма.
      — Убью-ю-ю-ю… — ревел разъяренный Геракл, бешено вращая над головой смертоносным подарком.
      —  Однако какой мой сынуля ранимый! — довольно оглаживая бороду, произнес улыбающийся Зевс.
      —  Характер у него явно в Геру, — опрометчиво ляпнул сидевший рядом Эрот.
      —  Что?! — Зевс недовольно покосился на юношу.
      —  Да так, ничего… — грустно вздохнул бог плотской любви, — оговорился слегка…

* * *

      — Что бы еще такое сделать? — задумчиво вопрошал Геракл, расположившись на кочке у небольшого болотца и вяло отмахиваясь львиной лапой от докучливой мошкары.
      — Ну я же уже извинился, — в сотый раз прокричал сидевший по пояс в зеленой жиже Гермес. — Геракл, верни сандалии!
      Сын Зевса посмотрел на лежащие рядом с кочкой реактивные причиндалы вестника богов.
      — Никто не смеет безнаказанно оскорблять сына владыки Олимпа, — спокойно заявил герой, ковыряя мечом рыхлый комок грязи.
      — Зевс, ты слышишь? Помоги! — гневно потрясая кулаками, выкрикнул в небо Гермес.
      Через пару минут за пазухой вестника бодро затренькал сотиус-мобилис. Гермес нервно дернулся.
      — Да?
      — Что, сидишь? — с неуместным злорадным весельем поинтересовался Тучегонитель.
      — А ты, можно подумать, сам не видишь! — огрызнулся Гермес. — Этот засра…
      Геракл стремительно вскочил на ноги и прицелился тяжелой реактивной сандалией прямо в голову Гермеса.
      Гермес судорожно сглотнул.
      — Твой великий сын, — быстро поправился он, — отобрал у меня мое средство передвижения. Прикажи ему, пусть немедленно вернет!
      — Никто не может приказывать великому сыну Зевса! — утробно проревел с кочки Геракл.
      — Это твой отец! — Гермес затряс над головой светящуюся коробочку.
      — А, ну тогда… — Герой немного стушевался.
      — Гермес, я сейчас всё устрою, — Громовержец с трудом удерживался от смеха. — Передай моему сыну, что я поручаю ему отправиться к минийскому царю Эргину, которому Фивы по совершенно непонятной мне причине платят большую дань. Пусть сынуля разберется с этим царем по всем олимпийским понятиям!
      Гермес дословно передал слова Зевса Гераклу.
      — Э… нет, — ощетинился герой. — Если это далеко, то я в жизни туда не пойду. У меня вон ноги болят, да и в пояснице подозрительно стреляет.
      — Да это тебя просто комар укусил! — не удержался от восклицания Гермес.
      — Может быть, и комар, — легко согласился Геракл. — А вот что, если он бешеный?
      — Нет, Зевс, ты слышишь?
      — Слышу-слышу. — Тучегонитель, больше не сдерживаясь, дико ржал. — Скажи ему, что это недалеко, прямо за болотом.
      Гермес сказал.
      — Ну, тогда… — Геракл нехотя поднялся с кочки. — А может, всё-таки лучше после обеда? — с надеждой спросил он.
      — Нет, Зевс говорит, иди немедленно! — злорадно выкрикнул вестник богов.
      Герой еще немножко для вида покряхтел, почесался и, спрятав меч, не спеша потопал в обход болота.
      — Эй, сандалии мои верни! — завопил ему вдогонку возмущенный Гермес.
      — А… — махнул рукой сын Зевса, — и так перетопчешься.
      — Эгидодержавный, ты слышал, ты всё слышал? — Вестник неистово тряс несчастный сотиус. — Нет, я в таких условиях работать не намерен. Я увольняюсь прямо с этого самого дня. Пускай Арес теперь у вас на побегушках служит, ему всё равно целыми днями делать нечего. Последняя-то крупная война случилась пятьдесят лет назад. Да и то, стыдно сказать, пьяные циклопы из-за бочки вина с лестригонами подрались. А я ухожу…
      — Спокойно, дружище, спокойно, — весело вклинился в ругань Гермеса Зевс. — Мы сейчас всё исправим. Я тотчас же посылаю тебе на помощь Афину на боевой колеснице.
      Гермес, скрежеща зубами от обиды, смачно выругался и с чувством зашвырнул сотиус-мобилис в ближайшие кусты.

* * *

      Коварный царь Эргин проживал в мощной крепости, обнесенной высокими каменными стенами.
      Вышедший к крепости сын Зевса задумчиво осмотрел неприступные стены и невозмутимых стражников, разгуливавших по самому верху.
      Стражники не сразу заприметили Геракла, ну а когда заприметили, чуть не померли со смеху.
      — Гляди, Сификл, — прокричал один из солдат, — экая образина внизу гуляет!
      — Наверное, это один из тех варваров, что живут на самом краю земли, — весело отозвался другой стражник.
      — Да нет, мужики, это просто местный сумасшедший. Их в Фивах сейчас много проживает, они присяжными в городском суде служат.
      Всё больше и больше стражников спешило к краю стены, дабы поглазеть на странного незнакомца.
      — А я знаю, как его зовут! — вдруг воскликнул какой-то солдат. — Это Человек-хорь собственной персоной…
      И стражники весело загоготали.
      — Эй, вонючка, тебе там в шкуре не жарко? — Разгуливавший внизу Геракл запрокинул голову:
      — Это вы мне?
      — Тебе-тебе, а кому же еще? Слушай, а у вас в фиванском цирке вакантные места еще есть? Я бы мог подработать метателем ножей.
      И остроумный солдат издевательски захохотал.
      Сын Зевса, нахмурившись, старательно отмерил от крепостной стены сорок шагов, затем обернулся, присел на одно колено и, выхватив из-за спины божественный лук, за полминуты очистил высокие стены от веселящихся наглецов. Чудесное оружие великого стреловержца Аполлона било без промаха.
      — Вот так! — мрачно кивнул Геракл, вешая лук обратно за спину.
      В крепости послышались дикие вопли, ругань и короткие отрывистые команды. Затем наверху появился совершенно перекошенный мужик в медных наплечниках.
      — Ты что это делаешь?! — истошно заголосил он, в ужасе уставившись на распростертые внизу тела веселых стражников.
      — Я хочу говорить с царем Эргином! — громко заявил Геракл и ударил себя кулаком в грудь.
      Всклокоченный мужик в медных наплечниках исчез. За стенами опять послышались крики, ругань и сумасбродные команды вроде: «Спрятать всех домашних животных, полить кипятком стены!»
      Сын Зевса с неудовольствием поглядел на темнеющее небо.