Риджент-стрит (№2) - Безжалостный обольститель

– Вы не можете этого сделать, – сказал он. – Вы и ваши сестры не перенесете скандала, который я устрою! Я буду бороться с вами, закон на моей стороне! О да, я буду бороться, если, конечно, захочу ее вернуть. А может, она мне больше не нужна! Может, она мне до смерти надоела! Что тогда? А?

Джулиан пожал плечами, скрывая кипевшую в нем ярость.

– Тогда можете проваливать туда, откуда явились. Стэнвуда передернуло.

– Не угрожайте мне, Кеттеринг. Закон отдал ее и все, что ей принадлежит, мне! – заорал он и направился к двери.

– Ну что ж, – непринужденно сказал Джулиан. – Только помните: я буду следить за вами. Смотрите не сделайте ничего, что могло бы повредить вашей репутации, – сказал он, мрачно хмыкнув. – Но я могу предложить вам один вариант, если желаете.

Стэнвуд остановился у порога.

– Какой вариант?

– Пятьдесят тысяч фунтов в обмен на отказ от претензий на деньги Софи и отказ оспаривать обвинение в измене.

Стэнвуд вскипел:

– Это нелепо!

– Выбирайте, Стэнвуд. Пятьдесят тысяч фунтов или долгая тяжба в суде. Если уверены, что выиграете, можем встретиться на трибуне палаты лордов.

– А что, если я соглашусь? Когда я смогу получить пятьдесят тысяч?

Джулиан понял, что выиграл первый этап битвы.

Глава 25

Следующие два дня стали для Джулиана сущим адом. Его терзали знакомые ему чувства беспомощности и печали, хотя переживания утратили свою остроту. Софи, слава Богу, жива, правда, уезжает на неопределенный срок. Возможно, навсегда.

Но для Джулиана это было равносильно ее смерти, и он очень страдал. Он был в отчаянии от того, что она потеряла невинность и впереди у нее полная неопределенность. Он занимался десятком неприятных дел – от обсуждения брака Софи во всех подробностях со своими поверенными до наблюдения за упаковкой ее багажа. Ему также пришлось успокаивать сестер, опасавшихся, что возможный скандал бросит тень и на их детей.

Он не позволял себе думать ни о чем, кроме сиюминутных дел, и, уж конечно, гнал прочь мысли о том, что мог избавить Софи от побоев Стэнвуда, и мучился угрызениями совести.

И разумеется, он не позволял себе думать о необычном домике на Аппер-Морленд-стрит.

Но он никак не мог выбросить из головы Клодию, хотя и пытался, и это приводило его в отчаяние. Он не вправе думать о ней, это погубит его. Прежде всего надо позаботиться о Софи и остальных сестрах.

Однажды холодным утром, когда Юджиния и Луи потеплее одели дочерей и ждали на причале Святой Екатерины, Джулиан привез Софи с Аппер-Морленд-стрит. После продолжительного прощания со всеми жившими там женщинами, включая слезное расставание со Стеллой, решившей остаться в маленьком доме, и Джанет, будущее которой вообще было беспросветным, Софи села в карету со спокойствием, поразившим Джулиана. Ее уверенность в себе еще больше окрепла за те несколько дней, что он не видел ее. Она ободряюще улыбнулась Джулиану, сказав, что с нетерпением ожидает путешествия.

Когда карета тронулась, Софи спросила:

– А где Клодия? Я бы хотела поблагодарить ее перед отъездом.

Джулиан оторвал взгляд от окна.

– Клодия переехала к отцу.

Улыбка исчезла с лица Софи, на нем отразилось удивление.

– Почему, Джулиан?

– Потому, дорогая, что мы потеряли доверие друг к другу.

– Это все из-за меня, да? О, Джулиан, не сердись на нее: она спасла мне жизнь!

Как будто он сам этого не знал.

– Мы не можем потерять Клодию! Надеюсь, ты найдешь выход из сложившейся ситуации.

– Не знаю, – признался Джулиан, ему не хотелось продолжать разговор на эту тему, он пребывал в полной растерянности.

На пристани их уже ждала вся семья. Энн и Юджиния бросились навстречу Софи. Все трое обнялись, что-то горячо шепча. Глядя на них, Джулиан вспомнил, как они девочками стояли вот так же, обнявшись... только тогда их было пятеро. Его охватили печальные воспоминания.

Они стояли, ожидая посадки на корабль, не зная, о чем говорить. Все украдкой рассматривали Софи, пытаясь увидеть следы синяков, признаки того, что она сломлена. Но ее лицо было спокойно, и никто не замечал ничего, что свидетельствовало бы о ее растерянности или грусти. И когда матрос подал сигнал к посадке, сестры обнялись и расцеловались, обещая часто писать друг другу.

Джулиан обменялся несколькими словами с Луи, расцеловал румяные щечки племянниц. Обняв Юджинию, он поцеловал ее макушку, взяв с нее обещание, что она будет писать не реже раза в неделю, сообщая ему о том, как дела у Софи, И когда наконец он повернулся к Софи, на глаза ему навернулись слезы. Она порывисто обняла его за шею и поцеловала.

– Никогда не прощу себе, что заставила тебя так страдать, Джулиан. У меня все будет хорошо, клянусь тебе, так что обещай не волноваться.

Он улыбнулся:

– Я попытаюсь, малышка, но обещать не могу. Она отстранилась.

– Передай Клодии, что я люблю ее! И непременно поблагодари за то, что она мне помогла. Я у нее в долгу.

Как и все они. Кивнув, он поцеловал Софи в лоб. И через несколько минут сестра скрылась на корабле.

Джулиан остался один.

Он велел кучеру сделать по Гайд-парку круг, потом еще один. Не хотелось возвращаться в темный, пустой дом с его могильной тишиной.

Господи, как же ему ее недостает!

В отчаянии он прижал кулаки к глазам. Клодия безвозвратно потеряна для него. Страшный кошмар стал явью. Он не оправдал ее доверия, подвел, как и всех остальных. Тоска и безысходность превратились в яростный огонь с тех пор, как она ушла, и этот огонь испепелял его душу. И сейчас он понимал, откуда эта тоска и безысходность.

Несчастье с Софи помогло ему понять ту боль, что снедала его с тех пор, как умерла Валери. Эта мысль возникла у него со всей кристальной ясностью, когда он вернулся домой с Аппер-Морленд-стрит и застал в гостиной Стэнвуда. После того как этот негодяй убрался, Джулиан сидел, сжав голову руками, до тех пор, пока ему не стало казаться, что он сейчас сойдет с ума... потому что ему нужна она, Клодия.

Она нужна ему сейчас, немедленно, чтобы ее руки обвились вокруг него, чтобы она что-то шептала ему на ухо. Ему нужно поделиться с ней своим горем, услышать слова утешения. Нужны были ее смешные фиалки на столе, игры на лужайке, чаепития с чудаковатыми дамами. Нужен ее смех, все оттенки ее улыбок, жар ее тела по ночам. Луч просветления коснулся его сердца, и он вспомнил слова викария на похоронах Филиппа: «И да познаешь ты в смерти свет Господа нашего, истинную любовь...»

Сейчас, сидя в карете, он едва не рассмеялся вслух над своей глупостью. Все это время он думал, что познал истинную любовь с теми, кто покинул его. Сейчас же он понимал, что та любовь, которой он так жаждал, настоящая любовь, ожидала его только с Клодией, любовь без начала и конца, чистая и сильная. Именно этого он так отчаянно хотел, сам того не понимая, еще с тех пор, как умер его отец. И он сам лишал себя этой любви, вбив себе в голову, что Клодия может быть несчастна с ним.

Да, он сделал ей больно. Оттолкнул, когда так сильно нуждался в ней. Она могла бы отвернуться от него, уйти, чтобы избежать дальнейшего скандала. Но она не ушла – она изо всех сил пыталась удержаться. И разве не ирония судьбы, что Филипп, погибнув, увлек за собой к краю пропасти и Джулиана. И тогда он стал цепляться за Клодию, сначала за ее идеальный образ, а потом уже за реальную Клодию, во плоти. Знала она об этом или нет, но именно она, Клодия, оттащила его от пропасти, не дав упасть.

Единственное, чего он хотел, – это похоронить всех демонов и просто любить ее, верить в нее, восхищаться ею, помогать ей. И чтобы она тоже любила его. Но он упустил свой шанс.

И наверняка скатится в ту проклятую бездну.

* * *

Семья Дейн была не единственной на Мейфэр, страдавшей в эти дни. В доме Уитни тоже все шло кувырком, только по иной причине.

Граф Редборн был твердо уверен, что Клодия теперь принадлежит Кеттерингу и, следовательно, он сам должен с ней разбираться, урезонивать и оплачивать ее расточительство. Все это Редборн на повышенных тонах высказал Клодии, заявив, что она не может покинуть мужа, если ее что-то не устраивает. Особенно после того, как сестра Дейна сбежала от законного супруга.

Клодия яростно спорила с ним, пытаясь убедить, а потом унизилась до того, что стала умолять не отсылать ее назад. Но граф был непреклонен – он не позволит ей покинуть мужа словно какой-то простолюдинке. Однако если Кеттеринг решит, что она больше не нужна ему, у него не будет выбора – он отправит ее в Редборнское аббатство, где она пробудет до тех пор, пока муж не одумается и не отправит ее в Кеттеринг-Холл. Так или иначе о ней позаботятся.

Унижение Клодии дошло до предела, когда ее доставили в Кеттеринг-Хаус, словно мебель, которой не нашлось места в доме отца. И хотя граф решил удостовериться, что она действительно села в карету, как он распорядился, он не счел нужным отвозить ее лично, а отправил одну, в обществе лакея.

Она вернулась, словно нищая, с тем же небольшим саквояжем, который увезла с собой. К ее огромному облегчению, Тинли, похоже, не удивился при виде молодой хозяйки, и, воспользовавшись его слабой памятью, она быстро исчезла в своих покоях, где начала метаться, словно зверь, запертый в клетке. Никогда в жизни Клодия не чувствовала себя такой несчастной, никому не нужной.

И такой одинокой.

Клодия в отличие от отца не надеялась, что Джулиан позволит ей остаться. Скорее всего отправит куда-нибудь с глаз долой.

Нашел ли он Софи? Куда отвез ее?

В ее покоях было темно и холодно, но Клодия не стала звать слуг. Не было ни сил, ни желания. Опустившись в мягкое кресло, она плотнее закуталась в накидку, поджав под себя ноги, чтобы согреться. Она вспомнила, что лишь раз в жизни ей самой довелось разжигать камин. Обычно это делали слуги. И не только это. В результате она стала совершенно никчемной. Даже не могла разжечь огонь!

Клодия прижалась лбом к ладоням и закрыла глаза, но слез не было. Впрочем, ей уже было не до слез... Впервые в жизни она не знала, куда идти, как справиться с этой ситуацией, что делать. Беспомощная, уязвимая и несчастная, она вдруг поняла, что, несмотря на все усилия улучшить свое положение, она оказалась зависимой от мужчины, которого любит всем сердцем. Но увы, он даже вида ее не выносит.

В этот момент кто-то вошел в маленький вестибюль ее покоев, и Клодия тяжело вздохнула, готовясь к появлению Бренды или Тинли. Она прислушалась к тихим шагам. Яркая вспышка спички испугала ее, и она резко подняла голову.

– Клодия.

О Боже, Джулиан!

Устыдившись, она отвернулась и дрожащей рукой провела по щеке, не в силах посмотреть на него.

– Тинли сказал, что ты здесь. – Он вошел в комнату, и Клодия взглянула на него краешком глаза. Вид у него был устрашающий – он смотрел на нее, но лицо его было непроницаемо. Этот взгляд словно полоснул ее по сердцу, уничтожив последнюю надежду, и ей вдруг отчаянно захотелось сохранить хотя бы остатки собственного достоинства.

– Прошу прощения, – сказала она, давясь непролитыми слезами. – Отец... он отправил меня назад. Он считает, что мое место здесь до тех пор, пока ты не решишь, что со мной делать. Мне правда очень жаль, Джулиан. Я всеми силами стремилась переубедить его...

– Ты, наверно, ужасно замерзла. Не этих слов она ожидала от него.

Она покачала головой и медленно встала.

– Я не замерзла. Я вообще ничего не чувствую.

– Мне очень жаль слышать это.

Взглянув на него, на его резко очерченные скулы, на все такие же длинные черные волосы, черные глаза, пронзавшие ее, она вдруг пожалела, что больше не чувствует его. Были времена, когда она чувствовала на себе его взгляд, находясь на противоположном конце большого зала, или его дыхание, когда его и близко не было. А сейчас... сейчас она совершенно ничего не чувствует. Она как неживая. Душа словно умерла. И, видит Бог, она так жалеет об этом!

– Во всем виновата я одна, – вдруг выпалила она и закрыла лицо руками, стыдясь того, что он видит ее вот такой, вымаливающей прощение. – Я так глупо себя вела! С самого начала. Ведь я знаю тебя целую вечность... Но я... просто я так отчаянно любила тебя, что все время плохо соображала, и когда дамы начинали говорить о твоих умелых руках, твоих губах, о твоей красоте, я ненавидела тебя за то, что ты желаешь их, а не меня...

– Ах, Клодия, – пробормотал Джулиан и шагнул к ней. Она понимала, что находится на грани истерики, но не могла остановиться. Слова, казалось, лились из самой души.

– И потом... ты вечно был с Филиппом, все время где-то пропадал, и ни для кого не было секретом, чем занимались повесы, особенно Филипп... А на вечере у Харрисона Грина леди Праттер и ты... ну, ты знаешь. И поэтому, когда я уже жила здесь, а вы с Артуром ушли, я решила, что все начинается снова. Не надо было мне слушать Тинли. Женщинам, наверно, следует мириться с этим, и я не должна была особенно возражать, но, Господи, как же мне было больно! – выкрикнула она.

– Клодия...

– Я любила тебя так сильно, что боялась твоих прикосновений, потому что когда ты касался меня, мне казалось, что я для тебя единственная женщина в мире, но это было не так! Всегда находилась другая, к которой ты прикасался точно так же...

– Я не прикоснулся ни к одной женщине, Клодия. Прошу, ничего больше не говори, – взмолился он.

Но она отшатнулась, стремясь выложить свои самые потаенные мысли и невысказанные сомнения.

– И я лгала тебе! И не только о Софи, но и о Филиппе тоже, – всхлипнула она и, подняв голову, посмотрела на него. – Я и себе лгала. Я никогда не любила Филиппа, я любила и люблю только тебя. И я так рада, что не вышла за него замуж, потому что знаю, какой была бы моя жизнь. У меня не было бы вот этого всего, – воскликнула она, – не было бы тебя, и я раскаивалась бы всю жизнь. Однако же я солгала тебе, потому что мне было больно. Я думала... я думала, что совсем тебе не нравлюсь, что ты жалеешь, что вообще встретился со мной... Да, наверно, ты и жалеешь. И я пойму, если ты сейчас же отправишься к моему отцу и потребуешь, чтобы он забрал меня обратно...

– Я больше никогда не позволю тебе уйти, – хрипло произнес Джулиан, приближаясь к ней.

Клодии казалось, что она стоит на краю пропасти и, если он коснется ее, рухнет вниз.

– Это так... так унизительно, – с болью прошептала она. – Быть отправленной к человеку, которому ты не нужна...

– Ты нужна мне...

– Валяться у тебя в ногах, словно попрошайка...

– Это я у твоих ног. – Джулиан осторожно протянул к ней руку, и его пальцы сомкнулись вокруг ее запястья.

Отчаянно замотав головой, Клодия сказала:

– Это невыносимо... я разрушила твою жизнь, я знаю.

– Ты невероятно обогатила ее.

– Я совершила преступление, когда увезла Софи, не подумав о последствиях, и поэтому мое преступление – это твое преступление...

Джулиан резко дернул ее к себе, схватив за руки.

– Клодия, послушай меня, – сказал он, нагнувшись, чтобы глаза их были на одном уровне. – Я люблю тебя! Я слишком долго люблю тебя совершенно безнадежно. Не проходит и минуты, чтобы я не думал о тебе, не искал тебя глазами, не прислушивался в надежде услышать твой голос! И я хочу лишь... – Он наклонился еще ниже, заставляя ее посмотреть на него. – Все, чего я хочу на этой земле, – это чтобы ты хоть немного любила меня.

Сердце ее затрепетало.

– О нет! – простонала она и опустилась на колени. Джулиан опустился вслед за ней.

– Я люблю тебя!

Непостижимо! После того, что она сделала?

– Не говори так! – Она закрыла глаза, чтобы не видеть горячей мольбы в его глазах. – Не говори, я этого просто не вынесу...

– Вынесешь, – сказал он, встряхивая ее. – Ты будешь любить меня. Будешь любить так, как пыталась любить, когда я не позволял тебе. Научишь меня жить, Клодия, научишь отдавать себя другим, не боясь ни условностей, ни последствий. Научишь заботиться о тех, кому меньше повезло в этой жизни. Ты научишь меня любить тебя, потому что, видит Бог, я плохо это делал...

– Нет! – воскликнула она. – Я боюсь, Джулиан! Ты даже представить себе не можешь, как это больно...

– Еще как могу, – сердито пробормотал он. – Не отказывайся от меня, Клодия. Мне кажется, я всю жизнь ждал именно тебя! Ты нужна мне – неужели ты не понимаешь? Я не могу без тебя жить. Ты мне нужна как воздух. Мне больно, когда тебя нет, больно, когда ты рядом! Меня снедает тоска по тебе. Боже милосердный, как жаль, что я не понял этого раньше! Но сейчас я понимаю и, клянусь, сделаю все, чтобы начать все сначала... Только люби меня.

Остатки хрупкой преграды, которой Клодия окружила свое сердце, рухнули, и с мучительным возгласом она бросилась в его объятия, стремясь почувствовать опору и успокаивающее тепло его тела.

Застонав, Джулиан приник к ее губам в яростном поцелуе и стал вытаскивать шпильки из ее волос.

– Люби меня, Клодия.

В его голосе звучала такая отчаянная мольба, что сердце ее болезненно сжалось.

– Никогда не покидай меня, – прошептал он, оторвавшись от ее губ.

Клодия пыталась освободить Джулиана от шейного платка, жилета и наконец просунула руки под его рубашку.

Задрожав от ее прикосновения, Джулиан заскользил губами к полушариям ее груди. Клодия тут же выгнулась ему навстречу. Губы и руки Джулиана ласкали ее тело. Клодия отвечала с пылом, который становился все горячее, желание – все настойчивее, чувство восторга и свободы захлестнуло ее.

Она дрожала от охватившей ее страсти. Ее рука заскользила по его груди, вниз по брюкам и замерла, поглаживая напрягшуюся плоть.

Джулиан вздрогнул и запрокинул голову.

– Ты хочешь моей смерти, – прошептал он и поцеловал ее, в то время как она, расстегнув пуговицы, коснулась наконец гладкой кожи.

Джулиан стал срывать с себя сюртук и рубашку, не отрывая взгляда от ее тела, затем принялся раздевать ее.

Когда на ней не осталось ничего, кроме нижнего белья, рука Джулиана заскользила по ее ноге вверх.

– Знала бы ты, как сильно я хотел тебя, – пробормотал он, снимая с нее чулок и останавливаясь, чтобы поцеловать обнажившуюся кожу. – Пожаловалась бы властям. – Отбросив в сторону чулок, он покрыл поцелуями ее пальцы, лодыжку, колено.

– Знай я, как сильно ты хочешь меня, – ответила Клодия срывающимся голосом, – обратилась бы к властям, чтобы они доставили тебя ко мне.

Джулиан засмеялся и заскользил рукой по внутренней стороне ее бедра.

– С того самого момента, как я увидел тебя на балу у Уилмингтона, я хотел овладеть тобой, – прошептал он, обдав дыханием шелковистые завитки между ее ног.

– Джулиан! – ахнула она.

Джулиан навис над ней, пристально вглядываясь в ее лицо. Его плоть, коснувшаяся ее лона, пульсировала желанием, возбуждая Клодию, доводя ее до безумия.

– Я люблю тебя, – прошептал он у самых ее губ и вошел в нее. – Отчаянно люблю и всегда буду любить.

Он проникал все глубже и глубже в ее лоно, время от времени откатываясь, как волна во время отлива. Тела их двигались в одном ритме, слившись в единое целое, пока не погрузились в восхитительное забытье, омываемые волнами наслаждения...

Никто из них не произнес ни слова. Клодия нежно убрала мокрую прядь с его лба, молясь про себя, чтобы это чудесное мгновение никогда не кончалось.

Они еще долго лежали, глядя друг на друга, пока не ощутили прохладу. Джулиан встал, чтобы зажечь камин. Вернувшись к кровати, откинул покрывало, велел Клодии забраться под него, строго приказав дождаться его возвращения. Натянув брюки, Джулиан ушел и вскоре вернулся уже в халате, неся на подносе вино, хлеб и сыр. Они устроили пир прямо в постели, шепча друг другу о своей любви и тихо смеясь. Потом Джулиан снова любил ее, растягивая удовольствие, и Клодии казалось, что еще мгновение, и она сойдет с ума.

Когда наконец она заснула, Джулиан крепко прижимал ее к себе, словно боясь, что она снова его покинет, но на этот раз ничего не случилось. Казалось, они отгородились от всего мира. Это были самые счастливые мгновения ее жизни.

Но, засыпая, Клодия почувствовала, что реальная жизнь уже стучится к ним, словно предупреждая: все это иллюзия, счастье не бывает вечным.

Глава 26

Когда сон начал медленно отступать, Джулиан потянулся к Клодии, но постель оказалась пуста. Открыв глаза, он приподнялся на локтях и осмотрелся. Клодия сидела перед камином, вороша тлеющие угли.

– Вернись в постель, любовь моя. Я согрею тебя, – сказал он, зевая.

Клодия посмотрела на него через плечо и улыбнулась.

– Солнце уже взошло, – сообщила она, продолжая свое занятие.

По-прежнему улыбаясь, она поднялась и вытерла руки о полы пеньюара. Джулиан поманил ее к себе.

Она повиновалась, грациозно плывя среди разбросанной на полу одежды и остатков еды, и присела на край постели. Привстав, Джулиан прижался лицом к ее шее.

Клодия засмеялась, отталкивая его:

– Щекотно!

Джулиан неохотно откинулся на подушки. Рука его проникла в широкий рукав ее пеньюара и заскользила по коже, нежной как шелк. После восхитительной ночи любви Клодия выглядела задумчивой, даже печальной.

– Что с тобой, Клодия?

– Ничего, – ответила она, покраснела и отвела взгляд. – Ну хорошо. Я не стану притворяться. Прошлая ночь была... самой замечательной в моей жизни, самой прекрасной.

Его плоть тут же отреагировала на ее слова легким подрагиванием.

– Это, моя дорогая, мягко сказано, – заметил он, перебирая пальцами ее локон.

– И никто никогда не отнимет этого у нас...

– И те ночи, которые впереди, – прошептал он, мягко улыбнувшись, когда лицо ее порозовело от смущения.

– Это было... прекрасно, – снова сказала она, рассеянно теребя пояс пеньюара.

Джулиан тут же насторожился. Он резко сел и, обняв ее, повернул к себе лицом.

– Но?..

– Но... но между нами столько всего... и... весь свет, – грустно прошептала она.

Сердце у Джулиана упало.

– Что ты имеешь в виду? – спросил он, стараясь не выдать своего волнения.

Она снова опустила глаза, и теперь он видел только ее густые ресницы.

– Ну... это и побег Софи, и скандал вокруг нас. И положение отца при короле, что, должна подчеркнуть, занимает его больше всего.

– А мне все равно, – сердито сказал Джулиан. – Я люблю тебя, Клодия. И пока ты со мной – пока ты любишь меня, мне нет никакого дела до того, что думают Редборн и все остальные.

Она подняла голову, серо-голубые глаза были полны печали.

– О, Джулиан! – прошептала она. – Я люблю тебя. Больше жизни! Клянусь!

– Ну тогда о чем речь? – воскликнул он, однако тревога продолжала расти. – Ложись, – сказал он, крепче обняв ее и положив ее голову к себе на плечо. Он не хотел думать о плохом.

– Но... рано или поздно нам все равно придется встать и столкнуться со скандалом и с позором. А я... – Голос ее затих, и Клодия прижалась лицом к его плечу.

– Что?

– Моя репутация окончательно испорчена.

Дом на Аппер-Морленд-стрит всплыл перед его мысленным взором, и Джулиан понял, что за последнюю неделю, когда он переживал самые темные моменты своей жизни, он ни разу не подумал о том, как все это сказывается на Клодии. Гладя ее волосы, он вспоминал чувство изумления и гордости, с которым рассматривал этот дом. Десятки рисунков, заполнивших ее гостиную. Ее маленькие речи на званых ужинах о необходимости образования для девочек. Он соглашался с ней, чтобы привлечь ее внимание, не вникая в саму суть ее дела. Но для нее вся эта работа имела большое значение, и он понимал, что из-за унизительных обстоятельств их брака и позора, выпавшего на долю Софи, Клодия отвергнута обществом.

Даже собственный отец не ссудит ее деньгами.

Она вздохнула у его плеча, и Джулиан поцеловал ее в висок.

– Все наладится, – прошептал он, но в его словах не было уверенности. Он готов отдать все, только бы она была счастлива.

– Нет, не наладится...

– Все будет хорошо, – успокаивал он. Клодия робко улыбнулась.

– Такова жизнь, Джулиан.

Она произнесла это так спокойно и с такой убежденностью, что сердце его сжалось.

– Я найду способ все исправить, – сказал он, не имея понятия, как это сделать.

Они снова предались любви, но когда Джулиан услышал, что дом ожил, он неохотно встал, понимая, что нельзя до бесконечности оттягивать неизбежное, рано или поздно придется столкнуться с реальностью.

В последующие дни они любили друг друга яростно и часто, словно стараясь наверстать упущенное. Клодия расцветала в его объятиях, позволяя себе испытывать волшебство любви, отвечая на его желание жаркой страстью, которая стала такой необузданной. Она доводила его до безумия своими ласками, и наслаждение захлестывало их бурными волнами.

Но ему не удавалось, как он ни старался, воссоздать то чувство свободы и эйфории, которое охватило их в ту ночь. Мешали отягощавшие их проблемы.

Самой трудной был развод Софи. Джулиан успел почувствовать на себе все презрение высшего света. Мужчины, знавшие еще его отца, делали вид, будто не знакомы с ним. Матери, в свое время готовые отдать все, что угодно, чтобы заполучить его в зятья, теперь заставляли дочерей отворачиваться при его приближении.

Сам Джулиан с безразличием относился к осуждению света, но переживал за Энн, которая, если бы не беременность, в полной мере испытала бы на себе это презрение. И еще он переживал за Софи. Джулиан понимал, что она не скоро вернется в Англию, если вообще вернется.

Клодия страдала еще больше.

Он понял это, когда увидел ее за бухгалтерскими книгами. Нахмурившись, она постукивала ручкой по книге, не замечая, что он вошел в комнату. Но, едва увидев его, тут же захлопнула книгу и убрала. Когда он спросил, чем она занимается, Клодия беспечно махнула рукой. Он не настаивал, но, как только она уехала к Энн, достал ее книги и начал просматривать записи. За исключением четырех взносов, полученных Клодией после его вмешательства, больше не было ни одного поступления за два месяца, несмотря на то что она почти каждый день отправлялась с визитами к потенциальным жертвователям. Она никогда не говорила об этих визитах и держалась спокойно. Но Джулиан чувствовал ее глубокое разочарование. Более того, рисунки школы исчезли. Однажды утром, проходя мимо ее гостиной, он почувствовал какое-то неуловимое изменение, словно переставили стол или стул. Потом понял, что десятки рисунков просто исчезли со стен.

Он много думал о домике на Аппер-Морленд-стрит, вспоминал рассказы Софи о том, как иссякает и без того крохотный ручеек пожертвований. Но когда пытался поговорить об этом с Клодией, она делала вид, будто это не имеет особого значения.

А вот о Софи Клодия часто заводила разговор, чего нельзя сказать о Джулиане. Он не хотел вспоминать о роли жены в этой истории, поскольку не был уверен, что до конца простил ее. Но Клодия упорствовала, и однажды ночью, когда они лежали в объятиях друг друга, она вновь заговорила о Софи. Джулиан противился как мог, но оказался беспомощным перед ее мягким голосом и нежными губами. В итоге он признался, что все еще зол на нее, что ему все еще больно.

Поразительно, но Клодия при этом улыбнулась.

– Ну наконец-то! – воскликнула она и настояла, чтобы они открыто рассказали друг другу о своих чувствах, о причинах гнева и недоверия. Джулиан сделал это для нее, скрипя зубами и закатывая глаза. Клодия утверждала, что он непременно отправил бы Софи обратно к Стэнвуду, а злится потому, что она сделала то, что должен был сделать он сам. Естественно, он спорил с ней, доказывая, что она не права, и даже принимая ее извинения.

Когда этот разговор закончился, он испытал огромное облегчение.

В последующие ночи он узнал еще много интересного, например, почему Клодия считала его повесой. И к концу обсуждения этой темы согласился с тем, что она права. К своему величайшему изумлению, он узнал, что та маленькая вредная девчонка, которой была Клодия в детстве, обожала и боготворила его, хотя он этого не замечал. Клодия возмущенно заявила, что он был толстокожим, когда дело касалось женских чувств. Позднее, тем же вечером, она, лежа в его объятиях, все же признала, что он несколько преуспел на этом фронте.

Но самое поразительное было то, что Филипп наконец стал уходить в прошлое, чему Джулиан был бесконечно рад. Нельзя сказать, что это произошло легко – Джулиан долго не мог отделаться от ощущения, что Филипп наблюдает за ним и Клодией. Он, должно быть, сказал достаточно для того, чтобы Клодия поняла, что тревожит его, потому что однажды она заставила его выслушать все, что происходило между ней и Филиппом. Словно зачарованный, он слушал ее рассказ об отчуждении между ней и Филиппом, о его пьянстве, его любовницах. Все это удивило Джулиана. Но что потрясло его до глубины души – это рассказ о ее последней встрече с Филиппом, о том, как он набросился на нее... и как синяки на теле Софи напомнили ей ту страшную встречу и заставили действовать.

Но призрак Филиппа не исчезал до тех пор, пока она наконец не заверила его клятвами, а потом ласками, что никогда на самом деле не любила Филиппа. Своими поцелуями она прогнала последние сомнения Джулиана.

Постепенно он понял, что Клодия проводит их через лабиринты прошлого, расставляя события и чувства по местам, прежде чем навсегда забыть о них. С каждым новым днем они постепенно избавлялись от страха и сомнений, обретая все большую уверенность друг в друге. Джулиан был в восторге – впервые в жизни он почувствовал себя так, словно Господь наконец улыбнулся ему, сделав по-настоящему счастливым.

Если бы он и Клодии подарил счастье!

Но увы, этого не случилось. Она хоть и утверждала, что с ней все в порядке, но Джулиан видел, что это не так. По ее глазам видел. Они теперь не светились тем внутренним светом, что прежде. И даже всей силой своей любви Джулиан не мог вернуть им сияние. Однако пытался, не теряя надежды.