Дыхание любви

Нет, Карли вовсе не подозревала Паркера в корысти. Он действительно нравился ей, а она ему. Правда, Паркер часто не без горечи подчеркивал, что он испытывает к Карли значительно более нежные и искренние чувства, чем она к нему. Возможно, Паркер прав: на данном этапе своей жизни Карли не готова к серьезным отношениям с мужчиной, ибо в скором времени они привели бы к замужеству. Однажды она уже испытала большую любовь, но в силу различных причин это ничем серьезным не закончилось, оставив в душе Карли лишь разочарование и обиду. Нет, пока она не желала снова пройти по тому же пути, который, возможно, закончится тупиком.

К Карли подошел ее брат Дейв, и они обнялись.

– Привет, братец!

– Привет, вояка! – улыбнулся Дейв. – Надеюсь, тебе удалось убедить руководство базы военно-воздушных сил, что за время твоего отсутствия там не случится ничего чрезвычайного? Ты ведь там теперь, как я понимаю, главнокомандующий?

– Похоже! – засмеялась Карли. – А тебе удалось убедить мою невестку, твою жену, отпустить тебя сегодня вечером на прием? Ты поклялся ей не отключать сошный телефон на случай, если она захочет сообщить тебе, что у вас уже родился наследник?

– О Господи! – Дейв вынул из кармана сотовый телефон и проверил, не отключен ли он. – Спасибо, что напомнила! Красная кнопка горит! – И он с облегчением вздохнул. – Постоянно приходится отчитываться, где был и что делал. Так сказать, нахожусь под пристальным наблюдением!

– Правильно, братец, тебя надо держать на коротком поводке! – рассмеялась Карли. – Очень коротком!

К ним подошел Паркер вместе с газетным репортером и представил его Карли. После общих фраз они обменялись светскими новостями, а потом беседа незаметно перешла на политические темы. В родном доме Карли всегда говорили о политике и законе, и она к этому привыкла.

– Я хочу увидеться с мамой прежде, чем поднимусь к деду, – улучив момент, шепнула она Паркеру.

Тот понимающе кивнул, и они, оставив Дэйва и репортера, направились на веранду, где тоже толпились гости.

Застекленная веранда располагалась вдоль западного крыла дома, и Карли любила бывать там. Просторное красивое помещение, украшенное разнообразными яркими цветами и папоротниками в больших горшках, среди которых Карли так нравилось в детстве сидеть на плетеном кресле и мечтать. О взрослой жизни, о необыкновенных приключениях, о захватывающих дух событиях. Как много счастливых часов провела она на этой веранде!

Карли и Паркер заметили среди гостей улыбающуюся миссис Сэмюелс, но не подошли к ней, решив дождаться, когда она освободится.

– Не хочешь ли после встречи с дедом поужинать со мной? – предложил Паркер.

– Я бы с удовольствием, но на вечер у меня запланированы дела.

Паркер пристально взглянул на нее:

– Какие, если не секрет?

– Не секрет. Мне надо поработать с документами. Меня ведь подключили к предварительному расследованию.

– Вот как? – Паркер хотел положить руку на плечо Карли, но она мягко отстранилась.

Понимая, что не стоит публично проявлять чувства к даме, тем более одетой в военную форму, Паркер ничуть не обиделся и, улыбнувшись, спросил:

– Предварительное расследование, говоришь? А я-то думал, что вы в вашем юридическом центре занимаетесь лишь бумажной работой!

– Мне поручили принять участие в предварительном расследовании преступления, совершенного на базе военно-воздушных сил.

– Уж не полковник ли Домингес?

– Да, он-то и обратился к полковнику Карпентеру с просьбой выделить для расследования дипломированного офицера.

– И он рекомендовал ему тебя? Слушай, Карли, речь идет о деле Смита? – оживился Паркер.

– Верно.

– Интересно… Знаешь, я был бы счастлив заняться расследованием громкого дела! – завистливо промолвил помощник окружного прокурора. – Расскажи мне вкратце о нем.

– Об этом сообщали все газеты, и ты их читал, Паркер!

– А ты расскажи то, что не печаталось в газетах. Какие-нибудь любопытные детали, подробности.

Карли задумалась. Неужели репортер из “Ньюсуик” еще не сообщил Паркеру свежую информацию о деле подполковника Смита?

– В этом деле нет особо любопытных подробностей, кроме одной: главный свидетель обвинения – знаменитый в прошлом хоккеист, который еще несколько лет назад играл в…

– Райан Макманн?

– Ты знаешь его?

– А ты нет? – удивился Паркер.

– Ни разу не слышала о нем, пока не начала заниматься делом Смита.

– Карли! Не может быть! Райан Макманн был ведущим игроком в НХЛ на протяжении шести или семи лет. Он – легенда хоккейного спорта!

Карли вдруг охватило раздражение. О Господи, очередной восторженный фанат этого грубияна Макманна! Со сколькими же еще ей придется столкнуться за время расследования? И каждый будет восхищаться Макманном, петь ему дифирамбы, рассказывать о его выдающихся спортивных достижениях.

– Эта легенда хоккейного спорта в настоящий момент – заключенный федеральной тюрьмы, – ядовито заметила она. – Сейчас он условно освобожденный. Уж не знаю, каким он там был хоккеистом, но по части соблюдения законов у него проблемы.

– Тебе с ним трудно? Он неохотно дает показания? – догадался Паркер.

– Этот Макманн гораздо упрямее нашего старого мула, которого мой дед до сих пор держит в конюшне!

Услышав про старого мула, Паркер улыбнулся. Он знал, что в семье Сэмюелс очень любят рассказывать о забавных приключениях, случавшихся с Карли в детстве, и в них всегда фигурировал этот старый упрямый мул. О его упрямстве слагали легенды, над ним смеялись, но все очень любили это животное.

– Карли, если у тебя проблемы с Макманном, то их просто решить. Так он сейчас условно освобожденный? Значит, постоянно приезжает в тюрьму для выполнения общественно полезных работ. Намекни инспектору Макманна, чтобы он повлиял на него, и тот мгновенно станет шелковым.

Карли покачала головой. Нет, она не станет прибегать к таким недостойным методам, а своими силами справится со строптивым, не желающим давать показания свидетелем!

– Если не хочешь обращаться к инспектору, предоставь это дело мне, – продолжал Паркер. – Я знаком с начальником тюрьмы, поэтому могу позвонить ему и попросить обуздать заносчивого заключенного.

– Нет, Паркер, спасибо, не надо. Я сама справлюсь с ним. Смотри, мама подает нам знак! Пойдем к ней, пока ее вниманием не завладели другие гости!

* * *

Карли незаметно ушла с веранды, миновала большой зал, где проходил прием, и направилась к лестнице. Поднявшись на второй этаж, Карли оказалась в просторном холле, в конце которого находилась комната деда. Ступая по мягкому пушистому ковру, она радостно улыбалась при мысли о встрече с дедом. Ее взгляд привычно пробежал по закрытым ставнями окнам, сквозь которые пробивался лунный свет, образуя на полу узкие дорожки, скользя по старинному массивному буфету, по большой красивой вазе из севрского фарфора, купленной матерью во время свадебного путешествия, по наградам, полученным Дейвом за победы в спортивных соревнованиях, по грамотам за отличную учебу…

Судья занимал комнату в дальнем конце холла и уже несколько лет почти не покидал ее. Он страдал прогрессирующим артритом, и при нем почти неотлучно находилась сиделка Бетти, с давних пор служившая в доме. В такую сырую, промозглую погоду, как сегодня, дед чувствовал себя особенно плохо и его болезнь обострялась, доставляя ему сильные физические страдания.

Карли постучала в дверь. Ей открыла Бетти.

– Как он себя чувствует? – спросила Карли, входя в комнату.

– Неважно, – сочувственно ответила сиделка. – В дождливую погоду болезнь всегда обостряется. Я даю ему болеутоляющие препараты, но, боюсь, они плохо влияют на печень.

– Бетти, перестань пугать мою внучку разговорами о болезнях! – прозвучал негромкий низкий голос судьи. – При двух очаровательных молодых дамах я не желаю обсуждать медицинские проблемы!

Женщины переглянулись. Карли помнила Бетти с самого раннего детства. Служанка была почти сверстницей деда. Однако он называл Бетти молодой женщиной, неизменно вызывая у нее застенчивую улыбку и легкое смущение.

Карли подошла к деду, сидевшему в инвалидном кресле около стола, поцеловала его, опустилась на стул рядом с ним и погладила его старые, морщинистые, деформированные болезнью руки.

– Мама поднимется к тебе чуть позже, когда пообщается с гостями, – улыбнулась Карли.

– Сегодня в доме большой прием, – промолвил дед и обратился к Бетти: – Налей моей внучке немного кукурузной водки. В сырую погоду необходимо промочить горло. И сама тоже выпей!

Карли и сиделка обменялись понимающими взглядами. Пить крепкую кукурузную водку, горькую, обжигающую язык и горло, им совсем не хотелось, но они знали по опыту, что спорить со стариком бесполезно, да и не нужно. Он очень любил этот сорт водки и всегда покупал ее у одного и того же производителя бочонками по десять галлонов.

Бетти налила в стакан немного водки и подала его Карли.

– Только один глоток! – сказала молодая женщина. – Сегодня вечером мне еще предстоит сделать несколько важных дел.

– Каких же?

– Просмотреть бумаги по делу Смита и написать несколько отчетов.

При упоминании о деле Смита в глазах старого судьи, как и некоторое время назад у Паркера, вспыхнуло любопытство. Но он в отличие от помощника прокурора не стал задавать Карли вопросы и не попросил рассказать о подробностях дела. Сейчас ему хотелось просто посидеть с любимой внучкой, потолковать о жизни и узнать, какие у нее новости.

С тех пор как Карли вернулась в Монтгомери, у них с дедом сложилось что-то вроде ритуала. Она приходила к нему в комнату, садилась на стул около инвалидного кресла, и они начинали неторопливую долгую беседу. Старый судья обладал острым проницательным умом, огромным жизненным и профессиональным опытом. Карли не только доверяла суждениям и взглядам деда, но и прислушивалась к его советам.

Зажмурившись, она залпом выпила кукурузную водку и замерла на несколько секунд. У нее перехватило дыхание. Через несколько мгновений Карли открыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов. Кажется, уже лучше… Удалось благополучно проглотить водку и даже не закашляться.

Старый судья с ласковой улыбкой смотрел на внучку, терпеливо дожидаясь момента, чтобы начать душевный разговор.

Глава 3

– Эй, Макманн!

– Да?

– Тебя вызывает начальник тюрьмы.

Макманн вздрогнул и поморщился. Даже теперь, через восемь месяцев после того дня, как Райана перевели в разряд условно осужденных, эти слова вызывали тревогу, и легкий холодок страха прокатился по его спине.

– Мы уже почти закончили, – ответил Макманн. – Сейчас я…

– Давай, давай, поторапливайся. Начальник ждать не любит! – усмехнулся охранник. – Иди немедленно.

Райан кивнул. Никуда не денешься, придется идти. Вообще-то он давно уже не обязан бежать по первому зову к кому бы то ни было! Условно освобожденный должен отчитываться только перед инспектором, наблюдающим за данной категорией лиц. Однако становиться в позу и нарываться на неприятности – не в интересах Макманна, если он, конечно, хочет благополучно отбыть свой срок и через два с половиной месяца навсегда покинуть стены тюрьмы.

Молодой заключенный, над которым шефствовал Макманн, обучая его грамоте, заикаясь, пробормотал:

– Не… заставляй… начальника ждать, Райан… Иди… Я подожду тебя.

Видя, с каким трудом его подопечный выговаривает слова, Райан всегда испытывал жалость. Какого черта надо начальнику тюрьмы? Сегодняшний урок еще не закончен, и парень, заволновавшись, снова начал сильно заикаться! А ведь некоторое время назад Билли удалось внятно произнести несколько фраз и вполне сносно сформулировать мысли. Теперь же появление охранника и его сообщение все испортили. Наивные голубые глаза Билли выразили страх, а его пальцы судорожно сжали авторучку.

Зачем они поместили в тюрьму этого девятнадцатилетнего парня, физически очень сильного, с красивой мускулистой фигурой, но с умственным развитием ребенка? Разве нельзя было отправить Билли на общественное перевоспитание? Ведь он, с его кротким нравом, не представляет социальной опасности. Билли Хоупвелл имел столь низкий коэффициент умственного развития, что почти не сознавал последствий своих поступков. До того как угодить в тюрьму, Билли жил в Бирмингеме, и уличные бродяги, карманники и воры, пользуясь его умственной неполноценностью, безграмотностью, внушаемостью и неумением постоять за себя, поручали ему кое-что. Так, например, когда приятели Билли готовили ограбление банка, ему пришлось сесть за руль и увезти их с места преступления. Билли даже в голову не пришло отказаться и подумать о последствиях столь рискованного шага. В результате банда грабителей была схвачена, а Билли угодил за решетку как соучастник. Конечно, суду следовало отнестись к парню гуманнее и отправить его на перевоспитание, но не в тюрьму, к настоящим преступникам. Никто не принял во внимание умственную неполноценность Билли, никто не хотел возиться с этим парнем, учить, перевоспитывать, пытаться сделать из него человека. Очевидно, у пенитенциарной системы есть более важные обязанности.

– Райан, я… – с трудом вымолвил Билли.

– Успокойся, парень. Я скоро вернусь, и мы продолжим занятия. А пока просмотри несколько страниц из книги, – спокойно сказал Райан и в сопровождении охранника вышел из класса, находившегося в помещении учебно-образовательного центра.

Моросил мелкий нескончаемый дождь, и сквозь густую пелену тумана вдалеке угадывались очертания здания администрации тюрьмы и нескольких спальных корпусов для заключенных. Режим в федеральной тюрьме Максвелла считался нестрогим; от территории базы военно-воздушных сил ее отделяла лишь металлическая решетка, у ворот которой стояли охранники. Здесь не содержали особо опасных преступников – серийных убийц, насильников, сексуальных маньяков, поэтому режим работ заключенных был весьма щадящим. Трудовой день начинался без четверти семь утра и заканчивался в три часа дня. До ужина, в свободное время, заключенные занимались в учебном центре или отдыхали, сидя за деревянными столами под соснами. Разговаривали, курили и обменивались новостями.

– Проклятый дождь! – недовольно пробурчал охранник. – Когда же он закончится? Если и дальше так пойдет, река выйдет из берегов, и начнется наводнение. – Усмехнувшись, он посмотрел на Райана и добавил: – Уверен, тебя, Макманн, тоже заставят строить заградительные сооружения.

Райан промолчал, но мысленно послал охранника к черту. Никто не имеет права ни к чему его принуждать, этот охранник нарочно нарывается на грубость. Ему ведь хорошо известно, что Райан Макманн, как условно освобожденный, дважды в неделю приезжает в тюрьму лишь затем, чтобы выполнять общественно полезные поручения: заниматься с заключенными, обучать грамоте и письму, повышая их общеобразовательный уровень.

Господи, до чего же это все ему надоело! Когда несколько месяцев назад Макманн из жалости и сострадания по собственному почину начал обучать грамоте Билли и попытался избавить его от заикания, ему и в голову не пришло, что из-за этого придется дважды в неделю приезжать в тюрьму. К занятиям с Билли подключили и других заключенных, и Райан учил теперь грамоте взрослых мужчин! Причем делал это бесплатно, поскольку заместитель начальника тюрьмы по воспитательной части вменила ему это в обязанность!

В принципе Макманн был па нее не в обиде: занятия с заключенными помогли ему раньше срока перейти в разряд условно освобожденных, а очень скоро он вообще получит освобождение и навсегда покинет тюрьму. Но приезжать сюда дважды в неделю, снова и снова видеть эти мрачные стены, наблюдать дурацкие ухмылки заключенных, их тупость и откровенное нежелание ничему учиться невыносимо. Однако надо стиснуть зубы и терпеть. Осталось совсем немного: два месяца, две педели и четыре дня, если быть точным. А Макманн был точным, потому что считал каждый прожитый здесь день и час.

А потом… Странно, но пока Райан не задумывался о том, куда он поедет, где будет жить и чем заниматься, когда истекут эти два с половиной месяца. Просто ждал, когда все закончится и он вновь обретет свободу.

Макманн и охранник прошли помещение кухонного блока и через открытую дверь увидели мусорные баки и бумажные мешки, откуда доносился неприятный запах пищевых отходов. В центре кухонного блока располагались разделочные столы и электрические плиты, а возле них трудились несколько заключенных. Заметив охранника и Макманна, один из них, приземистый коренастый молодой мужчина в темно-зеленых бумажных брюках и белой тенниске, опустил бумажный мешок с отходами и презрительно ухмыльнулся:

– Кого я вижу! – Заключенный подошел к Макманну. – Наша знаменитость! Хоккейный чемпион.

Райан молча отвернулся. Он и раньше старался не поддаваться на провокации таких мерзких типов, как этот Га-тор Бернс, осужденный за уличный грабеж, а теперь, когда его срок подходил к концу, связываться с ним и выяснять отношения было бы и вовсе глупо. Пусть тешится, недоумок, Макманну это безразлично. Всякий раз, думая о том, что Билли Хоупвелла несправедливо поместили в эту тюрьму, Райан вспоминал и Гатора Бернса. Ему тоже здесь не место. Его следовало бы отправить в тюрьму со строгим режимом, изолировать. Такие отъявленные негодяи, как Гатор, не должны находиться среди нормальных, обычных заключенных и, уж конечно, не рядом с Билли.

– Похоже, тебя много били хоккейной клюшкой по голове, – продолжал Гатор, не обращая внимания на охранника. – И у тебя там что-то сдвинулось, Макманн. Мы с ребятами могли бы, конечно, вправить тебе мозги…

– Бернс, заткнись! – вдруг рявкнул охранник. – Ты, кажется, собирался выносить на помойку свои вонючие мешки с отходами? Вот и иди! А Макманну некогда ругаться с тобой. Его ждет начальник тюрьмы!

– Начальник тюрьмы? Вот как… – На грубом плоском лице Бернса застыло изумление, и в его маленьких злобных глазках мелькнула ярость.

– Ладно, Макманн, дальше ступай один, – сказал охранник. – А мне надо к доктору. Надеюсь, дорогу ты знаешь.

Райан молча кивнул и усмехнулся. Да уж, дорогу, ведущую к кабинету начальника тюрьмы, он знал хорошо и давно.

* * *

– Здравствуйте, мистер Макманн! – Секретарша начальника тюрьмы любезно улыбнулась.

Она всегда вела себя вежливо с посетителями независимо от того, носили они военную форму или арестантскую робу.

– Добрый день, миссис Ривс.

– Мистер Болт ждет вас. Заходите.

Райан Макманн знал начальника тюрьмы давно, но всякий раз, видя его, удивлялся. Эд Болт, казалось, не менял с годами ни своих привычек, ни внешнего вида. Все те же коротко стриженные пепельные волосы, суровый взгляд, прямая осанка. Никогда не предложит посетителю сесть и начинает разговор без предисловий.

Собственно, Райан и не ждал от Эда Болта приглашения сесть. Он и без приглашений опустился на стул, стоявший напротив стола, за которым возвышался Эд Болт, и закинул ногу на ногу.

Суровое лицо начальника тюрьмы выразило раздражение, губы вытянулись в тонкую линию.

“Пусть злится! Наплевать!” – подумал Райан.

– Несколько минут назад мне позвонили, – начал Эд Болт, – и сообщили, что ты отказываешься давать показания по делу об убийстве Досон-Смит. В чем дело, Макманн?

Райан покачал головой. А эта майор Сэмюелс, оказывается, не теряла времени даром! Когда на допросе она пригрозила сообщить членам комиссии по досрочному освобождению о том, что он не желает давать показания, Райан не поверил ей. Подумал, что просто запугивает его. А это была не пустая угроза. Почувствовав, что не в силах справиться с ним, она нажаловалась в комиссию. Да… А ведь эта майор Сэмюелс поначалу даже понравилась Макманну! Молодая красивая женщина с выразительными глазами, нежной смуглой кожей, пышными волосами. А в душе – типичный прокурор, готовый без разбору обвинять в совершении преступления всех и каждого!

– Ты, Макманн, всегда отличался строптивостью и упрямством, – строго продолжал начальник тюрьмы, – но я никогда не ждал от тебя такой недальновидности. Почему ты отказался давать показания по делу об убийстве Досон-Смит? Из обычного упрямства? Или за этим кроются более серьезные мотивы? – Помолчав, Эд Болт добавил: – Твое поведение наводит меня на мысль, что ты знаешь об обстоятельствах убийства значительно больше, чем говоришь, Макманн.

От последней фразы Райан невольно поежился. Опустив голову, чтобы встречаться взглядом с Эдом Болтом, он начал лихорадочно соображать. Почему начальник так сказал? Ему что-то известно? Если да, то насколько Эд Болт осведомлен? Что за этим последует?

Нет, вряд ли начальник тюрьмы действительно что-то знает, он вел бы себя иначе. Он просто берет его на пушку, вот и все!

Райан поднял голову и изобразил удивление.

– Я отвечал на все вопросы. Сначала меня допрашивали в полиции, потом я давал показания агентам службы специального расследования. Все, что от меня требовалось, мистер Болт, я исполнил. И теперь я должен давать показания лишь в том случае, если меня вызовут повесткой в суд. Как свидетеля.

Эд Болт забарабанил пальцами по столу. Макманну был хорошо знаком этот жест. Ну и пусть злится…

– Не беспокойся, Макманн, повестку в суд ты обязательно получишь. Обязательно. Вот только боюсь, как бы твое досрочное освобождение не оказалось под вопросом. Да и срок пребывания в этих гостеприимных стенах мы можем тебе удлинить, Макманн. А то вдруг суд состоится позднее, чем ты получишь освобождение, и ты исчезнешь в неизвестном направлении. А так – будешь у нас на глазах, под присмотром.

– Я никуда не собираюсь исчезать! – хмуро бросил Райан.

– А ты и не исчезнешь, если откажешься сотрудничать с майором Сэмюелс! – рявкнул Эд Болт. – Понял? Не забывай, здесь не НХЛ, и мы с тобой не обговариваем условия твоего очередного контракта!

– Я помню об этом, – сдержанно промолвил Райан, хотя кипел от ярости.

Сколько раз он слышал подобные слова! От всех: от Эда Болта, часто с презрительной ухмылкой напоминавшего ему об этом. От грубых неотесанных охранников, потешавшихся над таким неожиданным и печальным окончанием его спортивной карьеры. От тупых мерзких заключенных, не упускавших случая позлословить над хоккейным прошлым Райана.

– Хочу дать тебе совет, Макманн, – продолжал Эд Болт. – Сегодня же свяжись с майором Сэмюелс – прежде чем покинешь территорию базы военно-воздушных сил. Или готовься к тому, что срок твоего пребывания в тюрьме продлится. Понял меня, Макманн?

Что же непонятного? С самого начала начальник тюрьмы с откровенной неприязнью относился к Райану, возмущался его строптивым характером и хорошей осведомленностью относительно того, что должен исполнять заключенный, а от чего на законных основаниях может отказаться. Когда тюремное начальство по просило Макманна помочь в организации спортивных соревнований среди заключенных и принять в них участие, тот категорически отказался. Он напомнил Эду Болту о том, что навсегда распрощался со спортом, а бегать на длинные дистанции и прыгать через барьер, как собака, потешающая хозяина, не намерен. Заключенный не обязан делать это, и заставить его участвовать в спортивных состязаниях никто не может. Не имеет права.

– Слишком хорошо ты выучил свои права, – бросил тогда сквозь зубы Эд Болт. – Смотри, как бы тебе это не навредило в дальнейшем.

С тех пор между начальником тюрьмы, его подчиненными и Макманном установились неприязненные отношения. Райан выполнял все, что ему предписывалось, но никто не мог принудить его к необязательной работе. Нет, он не вступал в открытые конфликты ни с тюремщиками, ни с заключенными, но держался от всех подальше и никому не позволял ни запугивать себя, ни садиться на шею.

Еще несколько минут назад, до разговора с Эдом Болтом, Райану казалось, что он близок к свободе. Макманн ощущал ее вкус и волнующий запах. Почти касался ее рукой. Мысленно слышал даже шуршание покрышек машины, в последний раз выезжающей из тюремных ворот и мчащейся по шоссе, прочь из этого неприветливого города. А теперь…

– Иди, Макманн, и подумай над моим советом. – Эд Болт отвернулся, давая понять, что разговор окончен.

Райан кивнул, поднялся и молча вышел из кабинета. Да, ему действительно стоит прислушаться к словам Эда Болта, чтобы не провести в тюрьме еще несколько долгих томительных лет.

* * *

Скрипнула дверь, Билли Хоупвелл резко поднял голову, и его хорошо развитое, мускулистое тело мгновенно напряглось. Он вскочил из-за стола и, заикаясь, спросил:

– Что… тебе сказал… начальник, Райан?

В проеме двери показалась наглая физиономия Гатора Бернса. Он вошел в учебный класс и жестом пригласил еще двух заключенных последовать за ним.

– Мы тоже хотели бы знать, о чем беседовал начальник тюрьмы с нашей хоккейной знаменитостью, приятель, – ухмыльнулся Гатор Бернс. Подойдя к столу, он поставил на него ногу в грязном ботинке. – Скажи, парень, ты уже поговорил с Макманном? – обратился Бернс к Билли.

– О… чем?

– О том, о чем ты не должен был говорить с ним, – зловеще промолвил Бернс. – Ну, отвечай! Проболтался?

– Я…

– Не прикидывайся идиотом, Билли. Конечно, с мозгами у тебя плоховато, но кое-что ты соображаешь.

Билли Хоупвелл действительно соображал туго, но какие-то смутные, размытые представления о добре и зле с детства укоренились в нем. Мать часто объясняла ему, как надо жить и вести себя с людьми, он пытался запоминать это по мере возможности, но иногда путал понятия и менял их местами. Потом мать умерла, и в голове Билли образовалась мешанина, из которой было трудно вычленить что-либо путное.

– Не притворяйся, будто не понимаешь, о чем я, – продолжал Гатор Бернс. – Я слышал, как ты разговаривал со своим старшим приятелем, Билли. Так вот, ты рассказал ему о… – И Гатор выразительно умолк на полуслове.

Билли молчал, пытаясь сообразить, что именно надо ответить. Гатор давно уже строго запретил ему рассказывать кому-либо о том, что часто происходило в сосновом лесу. Сказал, чтобы Билли молчал как рыба. Что сейчас ответить ему?

– Может, помочь тебе найти ответ? – ухмыльнулся Гатор. – Конечно, мы не такие сильные, как ты, приятель, но уверен, втроем справимся с тобой и выбьем дурь из твоей башки. Ну что, Джимбо, Поль? Поможем Билли вспомнить?

Двое заключенных в темно-зеленых бумажных брюках и белых теннисках с угрожающим видом приблизились к Билли Хоупвеллу.

– А не попробовать ли вам заставить вспомнить меня? – прозвучал из-за двери низкий голос Райана Макманна. – Ну, Бернс, давай потолкуем!

Нога Гатора в грязном ботинке соскользнула со стола. Плоское тупое лицо напряглось, рот скривился.

– А… наша знаменитость… – сквозь зубы процедил Гатор Бернс. – Ну, как прошел разговор с начальником? Тепло и дружественно? Поделись с нами подробностями, Макманн. Нам тоже интересно.

– Иди к черту, Бернс! – рявкнул Райан. – И дружки твои пусть убираются прочь!

– Полегче, хоккеист, полегче! – Бернс предостерегающе поднял руку. – Так о чем вы говорили с начальником тюрьмы?

– Не твое дело.

– А мы с приятелями почему-то уверены, что и нас это касается. Правда, ребята? Мы-то догадываемся, о чем шла речь.

– И о чем же?

– О шлюхе, застреленной в лесу, вот о чем!

Райан небрежно пожал плечами, а Гатор угрожающе спросил:

– Макманн, ответь, что ты наплел Эду Болту?

– Тебя это не касается! Иди лучше прими душ, а то ты весь провонял кухонными объедками.

– Смотри, приятель, как бы мы с Джимбо и Полем не заставили тебя отведать их! – злобно прошипел Бернс. – А то ты в последнее время стал больно заносчивым.

Охваченный яростью, Райан сжал кулаки и уже хотел броситься на отвратительного Гатора Бернса, но сдержался. Сейчас ему ни к чему подобные инциденты. Он никому не позволит провоцировать себя.

– Пошел вон, Бернс, – хрипло бросил Макманн. – Нам с Билли надо заниматься.

* * *

Незадолго до наступления сумерек из-за туч выглянуло солнце, и его яркие лучи осветили кабинет, в котором, склонившись над бумагами, сидела Карли Сэмюелс. Ока удивленно подняла голову, и легкая улыбка тронула ее губы. Странно, Карли уже забыла, когда были солнечные теплые дни!

День клонился к закату, до Карли отдаленно доносились голоса людей, собиравшихся домой, слышались звуки закрывающихся шкафов, ящичков столов, раздавались торопливые шаги по коридору. Сегодня она снова целый день опрашивала свидетелей по делу об убийстве Элен Досон-Смит. Беседовала с сокурсниками и приятелями четы Смит, задавала вопросы, выдвигала гипотезы, строила догадки. Сейчас Карли задумчиво просматривала записи недавних бесед, машинально теребя золотую сережку с жемчужиной в ухе, и размышляла.

Картина, предшествующая убийству, складывалась такая. Несколько свидетелей утверждали, что накануне трагедии Элен и Майкл были на вечеринке у одного из общих друзей. Сначала все шло хорошо, но потом Майкл разгорячился, начал обвинять жену в измене и несколько раз громко выкрикнул, что она спит с другим мужчиной. Элен не опровергла слов мужа, а лишь рассмеялась ему в лицо и вскоре покинула вечеринку.

Другие свидетели сообщили, будто знали, что Майкл купил Элен пистолет тридцать восьмого калибра, и даже видели его. Элен не скрывала, что носит пистолет в своей дамской сумочке, и мужу об этом известно. Вывод напрашивался сам собой: если Майкл Смит знал, где хранится пистолет, то мог легко им воспользоваться.

Удивили Карли и заявления нескольких близких друзей Майкла. Они считали его человеком твердым и решительным, способным, узнав об измене жены, хладнокровно застрелить ее, стереть отпечатки пальцев с орудия убийства и скрыться с места преступления. Если уж близкие друзья так отзываются о Майкле Смите…

В общем, у Карли уже сложилось вполне определенное впечатление, и теперь оставалось допросить обвиняемого в преступлении подполковника Смита. Она была готова к разговору с ним. Даже более чем готова. Карли с нетерпением ждала этой встречи. Она попросит Смита объяснить, что он делал на Ривер-роуд в то время, когда было совершено убийство его жены, куда направлялся в темно-зеленом “форде-торес” и зачем. И посмотрит, изменится ли выражение его лица.