— Эй-эй-эй, — мрачно сказал Уилл, лежа на полу. — Хорошие дети никогда не ссорятся в Рождество.
И поскольку Мэри была очень близко к нему, он схватил ее за лодыжку. Она свалилась на пол рядом с ним, весело хохоча.
— Осторожнее с огнем, — произнесла миссис Стэнтон годами заученную фразу.
— Ой! — закричал Уилл, когда сестра пихнула его в живот, и откатился подальше.
Мэри вдруг успокоилась и села, с любопытством глядя на брата.
— Что это у тебя так много пряжек на ремне? — удивилась она.
Уилл быстро закрыл ремень свитером, но было слишком поздно. Мэри протянула руку и снова задрала свитер.
— Какие забавные штучки. Что это такое?
— Просто украшения, — резко ответил Уилл, — я сделал их в школе на уроке металлообработки.
— Никогда не видел, чтобы ты этим занимался, — произнес Джеймс.
— Да ты сроду не интересовался, чем я занимаюсь.
Мэри ткнула пальцем в стальной круг на ремне Уилла и с визгом отдернула руку.
— Он обжег меня! — закричала она.
— Возможно, Уилл и его ремень очень долго находились около огня, — предположила мама. — И вы оба в него угодите, если будете так баловаться. Давайте-ка приступайте: рождественские напитки — рождественский пирог — рождественский сон.
— Я принесу свои подарки, пока какао остывает.
— И я тоже, — Мэри пошла за ним.
— Эти пряжки очень симпатичные. Ты мне сделаешь такую для брошки?
— Думаю, смогу, — произнес Уилл и улыбнулся про себя. Любопытство Мэри не было опасным. Ее вопросы всегда заканчивались одним и тем же.
Они поднялись в свои спальни и вскоре спустились вниз, нагруженные пакетами, которые добавили к растущей куче подарков под елкой. Уилл старался не смотреть на эту волшебную горку с тех самых пор, как они вернулись после пения гимнов, но это было невероятно трудно. Особенно после того, как он увидел огромную коробку, на которой было написано имя, совершенно точно начинавшееся на букву У. Чье еще имя начинается на У, в конце концов? Он решительно сгрузил свою охапку пакетов немного в стороне от елки.
— Ты подсматриваешь, Джеймс, — закричала Мэри позади него.
— Нет, — возразил Джеймс. Но поскольку все же был канун Рождества, он сказал: — Ладно, я подсматривал. Извините.
Миролюбивое поведение брата застигло Мэри врасплох, и в полном молчании, не зная, что и подумать, она начала раскладывать свои коробки.
В рождественскую ночь Уилл всегда ночевал в комнате вместе с Джеймсом. Здесь по-прежнему стояли две кровати, хотя Уилл и перебрался в мансарду Стефана. Джеймс забросал бывшую кровать Уилла подушками и называл ее «мой шезлонг». Все прекрасно понимали, что в рождественский вечер хочется находиться в веселой компании, перешептываться с кем-то и вместе мечтать о подарках, развешивая пустые чулки на спинке кровати, а потом провалиться в уютное забытье, которое рассеется только с приходом чудесного рождественского утра.
Пока Джеймс плескался в ванне, Уилл снял свой ремень, свернул его вокруг трех Знаков и положил под подушку. Это казалось благоразумным, хотя он знал, что никто и ничто не осмелится потревожить его дом этой ночью. Сегодня вечером он снова стал обычным мальчишкой, вероятно, в последний раз.
Звуки музыки и гул голосов доносились снизу. Исполняя торжественный ритуал, Уилл и Джеймс привязали рождественские чулки к столбикам кровати: драгоценные коричневые чулки из толстой мягкой материи, которые их мать носила в незапамятные времена, были уже порядком потрепаны за годы службы рождественскими сумками. Наполненные подарками, они станут очень тяжелыми и не смогут больше висеть; их обнаружат величественно лежащими у ножек кровати.
— Спорим, я знаю, что мама и папа тебе подарят, — сказал Джеймс. — Это…
— Ты не посмеешь сказать, — зашипел на него Уилл, а брат хихикнул и спрятался под покрывалом.
— Спокойной ночи, Уилл.
— Спокойной. Счастливого Рождества.
— Счастливого Рождества.
И все было как обычно, когда Уилл лег, уютно свернувшись под мягким теплым одеялом, обещая себе, что не заснет до тех пор, пока…
И вот уже в утренний полумрак комнаты начал проникать сквозь занавески тусклый свет. Уилл проснулся и не в силах был увидеть или услышать в окружавшем его пространстве ничего сказочного, потому что все его чувства были сконцентрированы на ощущении тяжести: у своих ног, укрытых одеялом, он заметил странные выпуклости, незнакомые угловатые формы, которых не было там, когда он ложился спать. Наступил день Рождества.
Когда он опустился на колени около рождественской елки и сорвал пеструю оберточную бумагу с коробки, на которой было написано «Уилл», то обнаружил, что внутри была вовсе не коробка, а деревянный ящик. Из радиоприемника на кухне тихо доносилось веселое пение рождественского хора; в это время по традиции вся семья собиралась вместе перед завтраком, и каждый открывал по одному подарку, лежавшему под елкой. Все остальные коробки будут лежать пестрой горкой в гостиной и дразнить домочадцев, пока после обеда не наступит наконец их очередь.
Уилл был самым младшим и поэтому должен был первым открыть подарок. Он сразу же подошел к большой коробке: во-первых, ее размеры были очень соблазнительны, а во-вторых, он надеялся, что это подарок от Стефана. Мальчик обнаружил, что кто-то уже вытащил гвозди из деревянной крышки, чтобы он мог легко открыть ящик.
— Робин вытащил гвозди, а мы с Барб положили сверху бумагу, — сказала Мэри у него за плечом, сгорая от нетерпения. — Но мы не заглядывали внутрь. Давай быстрее, Уилл, ну давай же.
Он снял крышку с ящика.
— Она полна сухих листьев. Это тростник или что-то в этом роде.
— Это пальмовые ветви, — сказал отец, заглянув внутрь. — Я думаю, это для упаковки. Береги свои пальцы, их концы могут быть очень острыми.
Уилл вытаскивал пригоршнями шуршащую листву, пока не почувствовал что-то твердое под руками. Предмет был странной неправильной формы, коричневый, гладкий, как ветка, он, казалось, был сделан из твердого папье-маше. По всей видимости, это был рог, похожий на олений. Уилл резко остановился. Сильное и совершенно неожиданное чувство пробудилось в нем, когда он прикоснулся к рогу. Этого чувства он никогда раньше не испытывал в присутствии своей семьи; его можно было описать как смесь восхищения, радости и робости. То же самое ему доводилось чувствовать в компании Носителя Света.
Он увидел конверт, торчавший из ящика, и открыл его. Письмо было написано на фирменном бланке корабля, на котором плавал Стефан.
«Дорогой Уилл!
С днем рождения! Счастливого Рождества! Я всегда обещал не смешивать эти два праздника, не так ли? А сейчас делаю это. Позволь объяснить тебе, почему. Не знаю, поймешь ли ты меня, особенно после того, как увидишь подарок. Но, возможно, поймешь. Ты всегда немного отличался от других. Я не имею в виду, что ты глупее! Просто ты другой.
Вот как все случилось. Это было в древнейшей части Кингстона в один из дней карнавала — грандиозного веселья, отголоски которого расходятся кругами и живут еще долгое время. Я смешался с процессией, вокруг были смеющиеся люди, танцоры в сумасшедших костюмах, бренчали и звенели шумовые оркестры, игравшие на канистрах, бочках и другой утвари… И я встретил одного старика.
Его внешность невозможно забыть: у него была очень смуглая кожа и полностью седые волосы. Он появился словно ниоткуда, схватил меня за руку и потянул прочь из толпы танцующих. Я уверен, что никогда прежде не видел его. Он посмотрел на меня и сказал: <<Ты Стефан Стэнтон, служишь в военно-морских силах Ее Величества. У меня есть кое-что для тебя. Вернее, не для тебя самого, а для твоего младшего брата, седьмого сына в вашей семье. Ты отправишь ему это в качестве подарка на день рождения и Рождество одновременно. Это будет твоим подарком брату, и он знает, что с ним делать, хотя сам ты не будешь знать этого».
Его слова были странными и неожиданными, они окончательно сбили меня с толку. Все, что я мог сказать: «Кто вы? Откуда вы меня знаете?» Но старый человек лишь посмотрел на меня серьезными карими глазами так, словно смотрел сквозь меня в послезавтрашний день, и сказал: «Я бы узнал тебя в любом случае. Ты брат Уилла Стэнтона. Это видение, которым обладаем мы, Носители Света. Ваше семейство тоже причастно к этому».
Вот так все произошло, Уилл. Больше он ничего не сказал. Последние его слова вообще лишены всякого смысла, я это понимаю, но именно так он сказал. Затем он скрылся в карнавальной процессии, потом снова вынырнул, и в его руках, вернее сказать, он нес это на себе, было то, что ты найдешь в коробке.
Я посылаю тебе этот предмет. Как мне и сказали. Это кажется сумасшествием, и я думаю, есть масса других вещей, которые ты хотел бы получить в подарок. Но так уж вышло. Что-то необычное было в этом человеке, и я просто обязан сделать то, о чем он просил меня.
Надеюсь, тебе понравится этот сумасшедший подарок, дружище. Буду вспоминать о тебе оба праздника.
С любовью,
Стефан».
Уилл медленно свернул письмо и положил его обратно в конверт. «Это видение, которым обладаем мы, Носители Света…» Итак, Круг охватывает весь мир. Да, так и должно быть, иначе в нем не было бы никакого смысла. Он очень обрадовался, что его новая жизнь каким-то образом коснулась и Стефана. Так и должно быть.
— Ну давай же, Уилл, — Мэри просто подпрыгивала от любопытства, юбка ее платья колыхалась. — Открывай, открывай!
Уилл вдруг понял, что его ни о чем не подозревающая семья терпеливо ждала целых пять минут, пока он читал письмо. Используя крышку ящика как поднос, Уилл быстро выгружал на нее все больше и больше пальмовых ветвей, пока наконец предмет, находившийся внутри, не открылся взгляду полностью. Он вытащил его из коробки, немного пошатнувшись под его тяжестью, и тут все буквально открыли рты от удивления.
Это была гигантская карнавальная маска, карикатурная и блестящая. Она была сделана уверенной рукой из папье-маше или, возможно, из какого-то гладкого дерева, раскрашена ярко и даже аляповато. И это не была голова человека. Скорее маска имела форму оленьей головы, на которой красовались ветвистые рога, но уши позади рогов были собачьими или, возможно, волчьими. Лицо же принадлежало человеку, но глаза на нем были птичьими — круглыми с клиновидными уголками. На лице был прямой человеческий нос; на тонких губах, тоже человеческих, играла едва различимая улыбка. Больше, однако, ничего человеческого в этом образе не было. На лице росла бородка, но ее скорее можно было принять за козлиную. Вид этой маски мог показаться устрашающим, и, когда Уилл вытащил ее из ящика, Мэри даже вскрикнула и закрыла руками лицо. Но Уилл чувствовал, что воздействие этого образа тем сильнее, чем дольше смотришь на него. Дело было не во внешнем виде. Маска не выглядела красивой или уродливой, пугающей или смешной. Это образ был создан, чтобы вызвать реакцию из глубин сознания. Это была вещь в духе Старожилов.
— Боже правый! — воскликнул отец.
— Хорошенький подарочек, — усмехнулся Джеймс.
Мама не произнесла ни слова.
Мэри тоже промолчала и отодвинулась подальше.
— Кого-то он мне напоминает, — проговорил Робин.
Пол ничего не сказал.
Барбара тоже.
— Посмотрите на эти глаза! — воскликнул Макс.
— А для чего это? — спросила Барбара.
Уилл провел пальцами по странному огромному лицу. Через секунду он уже нашел то, что искал. Отпечаток круга, с перекрестьем внутри. Высеченный на лбу между рогами, он был почти незаметным.
— Это карнавальная маска из Западной Индии. Она очень старая. И особенная. Стефан нашел ее на Ямайке.
Джеймс встал за спиной брата и рассматривал маску, стараясь заглянуть внутрь нее.
— Слушай, Уилл, эту маску можно надеть на голову, ее остов как раз будет опираться на плечи, а через щелочку во рту, я думаю, можно смотреть. Давай-ка Уилл, попробуй.
Он приподнял маску, чтобы надеть ее на брата. Но мальчик отшатнулся, внутренний голос подсказывал ему, что этого делать не надо.
— Не сейчас, — ответил он. — Пусть кто-нибудь еще откроет свой подарок.
Мэри тут же забыла о маске и о своем испуге, поскольку сейчас подошла ее очередь открывать подарок. Она нырнула в пеструю горку под елкой, и счастливые открытия продолжились.
Каждый член семьи открывал по одному подарку. Они уже почти закончили, приближалось время завтрака. Вдруг в дверь постучали. Миссис Стэнтон уже тянулась к своему традиционному свертку, но ее рука повисла в воздухе, и она удивленно подняла глаза.
— Кто бы это мог быть?
Все начали переглядываться между собой, затем посмотрели на дверь, как будто она могла говорить. Это было неправильно, как будто музыкант играл одну мелодию и посередине фразы продолжил ее совершенно другой. Никто никогда не приходил в их дом в этот час рождественского утра. Это нарушало весь привычный уклад.
— Неужели… — сказал мистер Стэнтон, и в его голосе прозвучала смутная догадка; он сунул ноги в тапочки и пошел открывать входную дверь.
Все услышали, как дверь отворилась. Вошедшего не было видно, но голос отца определенно звучал приветливо и радостно:
— Мой дорогой друг, как это мило с вашей стороны… входите… входите…
И когда отец обернулся, в его руке была небольшая коробочка. Очевидно, ее вручил высокий человек, который появился вслед за ним в дверном проеме. Мистер Стэнтон широко улыбался, его глаза сияли.
— Эллис, дорогая, это мистер Митотин, он был так добр, что проделал весь этот путь рождественским утром, что доставить это… не стоило право… мой сын Макс, моя дочь Гвен… Джеймс, Барбара… — мистер Стэнтон начал представлять свое семейство.
Уилл рассеянно слушал, как старшие обмениваются любезностями. И, только услышав голос незнакомца, он посмотрел наверх. Было что-то очень знакомое в этом низком, немного гнусавом голосе. Гость старательно повторял имена Стэнтонов, говорил он с небольшим акцентом:
— Как поживаете, миссис Стэнтон, искренние поздравления вам, Макс, Гвен…
И тут Уилл разглядел черты его лица, длинные рыжеватые волосы и окаменел.
Всадник. Мистер Митотин, бог знает откуда взявшийся друг его отца, за пределами Времени был Черным Всадником.
Уилл схватил первое, что попалось под руку — охапку яркой одежды, ямайский подарок Стефана сестре Барбаре, — и бросил на карнавальную маску, чтобы спрятать ее. Когда он снова повернулся, Всадник поднял голову, оглядел комнату и увидел его. Он уставился на Уилла с видом триумфатора, открыто бросающего вызов противнику, по его губам пробежала легкая улыбка. Мистер Стэнтон сделал Уиллу знак рукой:
— Уилл, подойди на минутку, это мой младший сын…
В эту секунду Уилл стал неистовым Носителем Света; он действовал решительно и без промедления. Как никогда, он ощущал каждый дюйм своего тела, а его ярость превосходила его самого. Он вытянул правую руку в сторону своей семьи, широко раздвинув прямые пальцы, и все они тут же застыли на месте, попав в ловушку времени. Как восковые фигуры, они стояли обездвиженные и окаменевшие по всей комнате.
— Как ты посмел явиться сюда! — закричал он. Уилл и Всадник стояли лицом друг к другу в разных углах комнаты, оставшись один на один в безжизненной комнате. Люди не двигались, стрелки часов и маятник тоже остановились; огонь в камине продолжал гореть, как будто сам по себе, не сжигая деревянные полена. — Как ты посмел! В Рождество! В рождественское утро! Убирайся!
Первый раз в жизни Уилл был охвачен такой яростью, и приятного в этом было мало. Но то, что Тьма осмелилась нарушить самую драгоценную семейную традицию, привело его в бешенство.
Всадник спокойно ответил:
— Держи себя в руках.
На Старом наречии его акцент был еще более заметен. Он улыбался Уиллу, и выражение его холодных голубых глаз ничуть не изменилось.
— Я смог пересечь порог вашего дома и миновать все эти ветки падуба, потому что был приглашен. Твой отец по доброй воле предложил мне войти в дверь. А он хозяин этого дома, и ты ничего не можешь с этим поделать.
— Да, это так, — произнес Уилл.
Глядя на самодовольную улыбку Всадника, он сконцентрировал всю свою силу, чтобы проникнуть в его мысли и понять, что он намеревается делать. Но наткнулся на черную стену враждебности, которую невозможно было разрушить. Уилл почувствовал свое бессилие, и это поколебало его решимость. Он стал судорожно вспоминать заклинание разрушения, которое Носитель Света может использовать только в самом крайнем случае, чтобы остановить силы Тьмы. И тут Черный Всадник рассмеялся.
— О нет, Уилл Стэнтон, — сказал он непринужденно. — Это не выход. Если ты используешь такого рода оружие здесь и сейчас, то уничтожишь всю свою семью за пределами Времени.
И он взглянул на Мэри. Девочка неподвижно стояла рядом с ним, ее рот был полуоткрыт: ее прервали на полуслове, когда она говорила что-то отцу.
— Очень жаль сестричку, — сказал Всадник. Затем посмотрел на Уилла, и улыбка исчезла с его лица, как будто он смахнул ее рукой, его глаза сузились. — Неужели ты думаешь, маленький дурачок, что, обладая каким-то даром магии, ты можешь контролировать меня? Знай свое место. Ты пока еще не стал мастером. Я вижу, что некоторые приемы ты уже освоил, но высшие силы пока не в твоей власти. Как и я.
— Ты боишься моих способностей, — неожиданно догадался Уилл. Он сам не вполне понимал смысл своих слов, но знал, что говорит чистую правду.
Бледное лицо Всадника вспыхнуло. Он спокойно проговорил:
— Тьма наступает, Носитель Света, и на этот раз ничто не сможет ей помешать. Мы на подъеме, а следующие двенадцать месяцев будут временем нашего окончательного становления. Передай это своим хозяевам. Передай, что для нас не существует преград. Скажи, что мы отвоюем у них все Атрибуты Силы, которыми они надеются завладеть, — и Грааль, и Арфу, и Знаки. Мы разобьем ваш Круг, до того как он станет полным. Ничто не остановит наступления Тьмы!
Последние слова прозвучали как клич триумфатора, и Уилл содрогнулся. Всадник смотрел прямо на него, его бледно-голубые глаза сверкали; он с издевкой протянул руку в сторону Стэнтонов — и в ту же секунду они вернулись к жизни, и рождественская суета возобновилась. Уилл уже ничего не мог с этим поделать.
— …что за коробочка? — закончила свою фразу Мэри.
— Мистер Митотин, это наш Уилл. — Мистер Стэнтон положил руку на плечо сына.
Уилл холодно поздоровался:
— Доброе утро.
— С праздником тебя, Уилл, — поздравил Всадник.
— Желаю вам того же, чего вы желаете мне, — ответил мальчик.
— Логично, — сказал Всадник.
— Очень высокопарно, на мой взгляд, — сказала Мэри, встряхнув волосами. — Он у нас такой. Папа, а для кого эта коробка, которую он принес?
— Нельзя говорить о присутствующих в третьем лице. Мистер Митотин, а не «он», — автоматически сделал замечание отец.
— Это сюрприз для вашей мамы, — сказал Всадник. — Вчера, когда ваш отец уходил с работы домой, он был еще не готов…
— Это от вас?
— Я думаю, от папы, — вступила в разговор миссис Стэнтон, улыбнувшись мужу. Она повернулась к Всаднику: — Вы позавтракаете с нами, мистер Митотин?
— Он не может, — ответил матери Уилл.
— Уилл!
— Он верно подметил, я действительно очень тороплюсь, — спокойно сказал Всадник. — Спасибо, миссис Стэнтон, но я должен присоединиться к своим друзьям, и мне надо идти.
— А куда вы идете? — спросила Мэри.
— К северу отсюда… Какие у тебя длинные волосы, Мэри. И очень красивые.
— Спасибо, — довольно произнесла Мэри, откинув свои длинные распущенные волосы за плечи. Всадник протянул руку, аккуратно снял один выпавший волос с ее рукава и вежливо произнес: «Позвольте мне, пожалуйста».
— Она всегда хвастается ими, — спокойно сказал Джеймс.
Всадник снова оглядел комнату и спросил:
— Какая прекрасная елка. Она из наших мест?
— Это королевское дерево, — ответил Джеймс. — Из Большого парка.
— Подойдите и посмотрите, — Мэри взяла гостя за руку и потащила к дереву. Уилл закусил губу и изо всех сил старался выкинуть из головы все мысли о карнавальной маске, концентрируясь на том, что бы он хотел съесть на завтрак. Он был абсолютно уверен, что Всадник мог читать только его сиюминутные мысли, но не те, которые были спрятаны в глубине сознания.
И опасность миновала. Хотя огромная пустая коробка и куча экзотической упаковки лежали прямо перед ним, Всадник, окруженный Стэнтонами, почтительно и восхищенно пялился на елочные украшения. Его внимание, казалось, было полностью захвачено маленькими, вырезанными из дерева инициалами членов семьи из коробочки фермера Доусона.
— Прекрасно, — проговорил он, рассеянно теребя букву «М» — «Мэри», которая, как заметил Уилл, висела перевернутая. — Мне действительно надо идти, а вам пора завтракать. Уилл, по-моему, проголодался, как волк.
Они враждебно взглянули в глаза друг другу, и мальчик подумал, что был прав: Тьма не способна читать все его мысли.
— Я действительно чрезвычайно вам благодарен, Митотин, — повторил мистер Стэнтон.
— Что вы, это было не трудно, я зашел к вам по пути. Наилучшие пожелания всем вам.
После любезных прощаний он ушел, направившись вниз по дороге. Уилл очень сожалел, что мама закрыла дверь, прежде чем они могли услышать звук работающего двигателя автомобиля. Он вообще был уверен, что Всадник приехал не на машине.
— Итак, любовь моя, это твой первый подарок под елкой, — сказал мистер Стэнтон, целуя жену и передавая ей коробочку.
— О, Роджер! — воскликнула мама, открыв ее.
Уилл протиснулся между болтавшими без умолку сестрами, чтобы посмотреть. В коробочке с названием ювелирного магазина отца на белом бархате лежало старинное кольцо, принадлежавшее матери. Это было то самое кольцо, которое мистер Стэнтон разглядывал через лупу в присутствии младшего сына и которое Мерримен видел на мысленной картинке Уилла. Но кольцо окружало кое-что еще: браслет, сделанный как его увеличенная копия, великолепно с ним сочетавшийся. Золотой обод, на котором в самом центре расположились три бриллианта, с двух сторон от них по три рубина, а вокруг камней был выгравирован странный узор из кругов и кривых линий. Уилл смотрел на украшения и думал, почему Всадник хотел, чтобы они оказались в его руках. Несомненно, именно в этом заключалась причина утреннего визита. Король Тьмы вряд ли придет в дом просто так.
— Это ты сделал, папа? — спросил Макс. — Отличная работа.
— Спасибо, — поблагодарил отец.
— Что за человек принес подарок? — Любопытство одолело Гвен. — Он работает с тобой? У него такое смешное имя.
— Да, он торговец, — ответил отец, — в основном бриллиантами. Странный парень, но довольно приятный. Я знаю его, кажется, пару лет. Мы получаем много камней от его людей, в том числе и эти камни.
Он аккуратно коснулся одним пальцем браслета.
— Вчера мне нужно было уйти пораньше, а юный Джефри еще подтягивал одну деталь. Митотин как раз оказался в магазине и предложил занести подарок, чтобы мне не пришлось возвращаться. Он сказал, что окажется в наших краях в это утро. И это было любезно с его стороны.
— Хорошо, — сказала мама, — но ты еще лучше. Это чудесный подарок.
— Я голоден, — произнес Джеймс, — когда мы будем есть?
И только после того, как яичница с беконом, тосты, чай, мармелад и мед были съедены, а впечатления от первых подарков немного поблекли, Уилл вдруг понял, что нигде не может найти письма от Стефана. Он обыскал гостиную, осмотрел все вещи, заполз под елку и перебрал пестрые подарочные упаковки, но конверта нигде не было. Конечно, его могли выбросить по неосторожности, перепутав с оберточной бумагой. Такое иногда случалось в рождественской суматохе.
Но, кажется, Уилл понял, что случилось с его письмом. Он подумал: «Хотел ли Черный Всадник рассмотреть кольцо матери или он искал что-то другое?»
***
Вскоре они увидели, что снова пошел снег. Белые хлопья падали вниз мягко и плавно, и, казалось, этому не будет конца. Следы мистера Митотина быстро запорошило, словно их никогда и не было. Собаки, Раг и Ки, которые упросили хозяев выпустить их на улицу, еще до того как пошел снег, сейчас неистово царапали заднюю дверь, просясь в дом.
— Я вообще-то за снежное Рождество, — произнес Макс, угрюмо глядя на улицу. — Но это уже слишком.
— Необыкновенно, — согласился отец, выглядывая в окно через его плечо. — Я ни разу не видел такого снегопада в Рождество за всю жизнь. Если так пойдет и дальше, то во всей Южной Англии возникнут проблемы с движением транспорта.
— Об этом-то я и думаю, — сказал Маск, — мне надо быть в Саутгемптоне послезавтра, чтобы встретиться с Дэб.
— Ой-ой-ой, — засмеялся Джеймс, обнимая себя за плечи.
Макс покосился на него.
— Счастливого Рождества, Макс, — пожелал Джеймс.
Пол, громко топая ботинками, зашел в гостиную, застегивая пальто.
— Снег или нет, я иду звонить в колокола. Они начинают и никого не ждут. Кто-нибудь из вас, сборище варваров, идет в церковь сегодня утром?
— Наши соловьи идут, — сообщил Макс, глядя на Уилла и Джеймса, которые составляли почти треть церковного хора. — Вы просто обязаны, не так ли?
— Если бы кто-то из вас решил сделать хорошее дело в праздник, — сказала Гвен, проходя мимо, — например, почистить картошку, то, возможно, мама могла бы пойти. Она любит ходить в церковь, когда есть возможность.
В конце концов из дома вышла небольшая группа тепло одетых и плотно закутанных Стэнтонов и, пробираясь по глубокому снегу, направилась к церкви. Группа состояла из Пола, Джеймса, Уилла, миссис Стэнтон и Мэри, которая, как злобно, но справедливо заметил Джеймс, больше хотела избежать домашних обязанностей, чем участвовать в богослужении. Они с трудом шли вверх по дороге, а снег все падал и падал, и пушистые хлопья жалили холодом их щеки. Пол пошел вперед, чтобы присоединиться к другим звонарям, и очень скоро мелодичный перезвон шести старых сладкозвучных колоколов, которые висели в прямоугольной церковной башенке, оживил бесцветный мир вокруг них, раскрасив его красками Рождества. Настроение Уилла улучшилось, когда он услышал колокола, но лишь слегка; свинцовый напор валившего с небес снега настораживал его. Он подозревал, что снег был послан Тьмой как предвестник беды, и не мог избавиться от этих подозрений. Мальчик засунул руки глубоко в карманы своего овчинного тулупа и почувствовал под пальцами перо грача, забытое с той чудовищной ночи накануне его дня рождения, дня зимнего солнцестояния.
На заснеженной дороге около церкви стояло четыре или пять машин. Обычно в рождественское утро их здесь было больше; но сегодня лишь немногие жители деревни решили бросить вызов этой кружащейся белой мгле. Уилл смотрел на огромные хлопья, которые по-хозяйски лежали на рукаве его тулупа, вовсе не собираясь таять. Снег задувало даже внутрь маленькой церкви, и проходило довольно много времени, прежде чем он начинал таять. Уилл прошел с Джеймсом и горсткой других хористов в узкую ризницу, чтобы облачиться в стихарь, а затем, когда звон колоколов сольется воедино, возвещая о начале службы, вся их маленькая процессия пройдет через боковой придел церкви наверх, в небольшую галерею в задней части прямоугольного нефа. Оттуда можно было видеть всех собравшихся на богослужение: в это Рождество церковь Святого Джеймса была наполовину пуста.
Обряд утренней молитвы в англиканской церкви, установленный властью парламента на втором году правления короля Эдварда VI, совершался по рождественской традиции, и запевал откровенно театральный баритональный бас пастора.
— О мороз и холод, благослови тебя Господь, прославляй Его и превозноси Его всегда, — пел Уилл, отметив, что мистер Бомонт продемонстрировал чувство юмора при выборе церковного гимна. — О лед и снег, благослови тебя Господь, прославляй Его и превозноси Его всегда.
Неожиданно мальчик почувствовал, что дрожит, но не из-за слов, которые пел, и не от холода. У него закружилась голова, и ему пришлось схватиться за перила галереи. На секунду показалось, что музыка стала чудовищно фальшивой и откровенно дребезжит в ушах. Затем она зазвучала, как прежде, тем не менее Уилл не мог избавиться от гнетущего чувства.
— О Свет и Тьма, — пел Джеймс, уставившись на брата. — Что с тобой? Ну-ка сядь и превозноси Его всегда.
Но Уилл упрямо покачал головой и оставшуюся часть службы упорно продолжал петь стоя или опустившись на колени. Он убеждал себя, что ничего страшного не произошло, а виной его смутных предчувствий было то, что старшие называли праздничным перевозбуждением. Но затем странное ощущение разлада и диссонанса возникло снова.
В самом конце службы оно повторилось еще раз. Мистер Бомонт громогласно выводил молитву Святого Хризостома:
— …кто выполнит обещание, что, когда двое или трое собираются вместе во имя Твое, Ты ответишь на их молитвы…
Голова Уилла внезапно наполнилась шумом, вместо хорошо знакомой модуляции он услышал пронзительные крики и чудовищные вопли. Он слышал их и раньше. Это был звук атакующей Тьмы, который он слышал за стенами зала в поместье, где находился с Меррименом и леди в незнакомом веке. Но в церкви? Уилл искренне удивился — ему, англиканскому мальчику-певчему, это показалось невероятным. Разве можно услышать такое в церкви? «Увы, — с грустью произнес Уилл — Носитель Света, — любая церковь любого вероисповедания очень уязвима для подобных атак, ведь это место, где люди предаются мыслям о Свете и Тьме». Шум обрушился на него с новой силой, и он опустил голову. Но вскоре звуки Тьмы стихли, и был слышен только голос пастора. Уилл быстро посмотрел вокруг, но никто из окружающих явно не заметил ничего дурного. Сквозь складки белого стихаря он сжал рукой три Знака на своем ремне, но его пальцы не почувствовали ни тепла, ни холода. Для предостерегающей силы Знаков, понял он, церковь была своего рода необжитой территорией; поскольку зло так или иначе не могло проникнуть внутрь этих стен, не было необходимости в предупреждениях об опасности. Однако где-то снаружи, за стенами церкви, возникла угроза…
