Толчек восемь баллов

***

      На насыпи работали пятьсот человек. Сто телег подвозило грунт. Бегали мужики с пустыми тачками. Хрипя и задыхаясь от натуги, катили груженые…
      Иностранные специалисты с удовольствием ругались по-русски с разными иноземными акцентами…

***

      Герстнер смотрел в теодолит, видел в него перевернутое изображение Маши с нивелиром в руках. Проверял уровень насыпи…
      Пиранделло вытаскивал застрявшие телеги. Возчики орали: «Федор! Подсоби!..» – и Пиранделло мчался на выручку…
      Родик шел с подрядчиком вдоль насыпи, отмеривал саженью проделанную работу. Подрядчик тоже нес сажень – свою.
      «Родион Иваныч!.. Родион Иваныч!..» – кричали отовсюду.
      Родик отмахивался, считал сажени. Подскакал на коне блестящий офицер, отдал честь:
      – Родион Иванович! Принимайте пополнение! – И показал на соседний лесок, откуда с песней выходил батальон солдат с лопатами.
      – Михал Михалыч! Нет слов! – Родик тут же вынул деньги: – Ровно триста. Как договаривались.
      – Благодарю покорно. – Офицер небрежно спрятал деньги. – Ваши деловые качества…
      – Равно как ваше офицерское слово чести, – поклонился ему Родик и закричал: – Пиранделло! Покажи господину офицеру, куда людей ставить!
      Офицер отдал честь и ускакал. Родик сказал подрядчику:
      – Ты мне, сукин кот, двести саженей представил к оплате, а там и ста шестидесяти не наберется!..
      – Давай перемерим! Давай перемерим!.. Эх, Родион Иваныч…
      – Ты что мне мозги пудришь?! У тебя сажень на два вершка меньше положенного! Жулик!
      – Будто нам неведомо, Родион Иваныч, что твоя сажень на три вершка больше, чем надобно…
      – Моя сажень на три вершка больше?! Ах ты ж, мать… Но договорить не успел. Подошла Маша с третьей саженью.
      – Не спорь, Родик. И вы так уж не надрывайтесь. Вы оба правы – у Родиона Ивановича сажень немножко больше, ваша немножко меньше. Вот настоящая – по ней и мерить надо.
      Родик в бешенстве глянул на Машу и злобно сплюнул…

***

      …В «бытовке» – старой карете без колес – Маша поила Герстнера, Пиранделло и вздрюченного Родика молоком и кормила бубликами. Герстнер показывал на завышенную сажень Родика и кричал:
      – Это нечестно!!! Так жить нельзя!..
      – А так можно?! – показывал Родик на сажень подрядчика.
      – Это ужасно и безнравственно!
      – Я что, для себя? – орал Родик. – Себе эти деньги выгадываю?! Тому – дай! Этому – дай!.. Только успевай отстегивать! А с каких шишей? Из собственных? Так их нет у нас – вон, бублики вместо шницелей трескаем! Только Фросиным молоком и живы!
      – Не подмажешь – не поедешь, – сказал Федор. – Россия…
      – Я не хочу этого слышать!!! – завизжал Герстнер.
      Родик рванулся к нему, схватил за отвороты сюртука:
      – А железную дорогу хочешь построить?! Дело своей жизни до конца довести хочешь?! Вот и я хочу, чтобы в моей России была твоя железная дорога! Потому и не боюсь руки пачкать!..
      Оттолкнул Герстнера, обессиленно сел, взялся за голову.
      – Простите меня, Антон Францевич…
      – И вы меня простите, Родик, – тихо сказал Герстнер и снова завопил, глядя из окна кареты на насыпь: – Где Тихон? Там кирки и лопаты растаскивают, а его нет! Куда подевался Зайцев?!

***

      Зайцева инструктировал сам Бенкендорф.
      – В Вене все узнаешь про Герстнера. До мельчайших подробностей. Под видом богатого скотопромышленника внедришься в австрийские ученые круги. Для поддержания контактов будешь вести разгульный образ жизни – рулетка, карты, вино, женщины…
      – Ваше сиясь… Виноват… – залепетал Зайцев. – Я, конечно… это… с величайшим… Однако средства…
      Бенкендорф снисходительно улыбнулся:
      – Не волнуйся, братец. Для успеха операции…
      В кабинет неслышно проскользнул адъютант, зашептал шефу.
      – До конца года? – удивился шеф жандармов. – Странно. Иди.
      Адъютант исчез. Бенкендорф снова поднял глаза на Зайцева:
      – Легенда меняется. В Австрию поедешь под видом разорившегося помещика. Жить будешь подаянием, ночевать на улицах. Явишься в Вене вот по этому адресу. – Бенкендорф показал Зайцеву адрес и сжег бумажку на свече. – Пароль: «Уже зима, а снегу нету». Отзыв: «И лето было без дождя».

***

      Под уличным тентом своего заведения Арон Циперович пил пиво и утирал пот фартуком. В этот знойный полдень жизнь в Вене замерла, и в кабачке никого не было.
      – Адам Ципровеки?
      Арон повернулся и увидел перед собой оборванного нечесаного босого человека – вид тайного агента Тихона Зайцева полностью соответствовал легенде.
      – Я-а-а!.. – ответил по-немецки Арон. – Их бин Ципровски.
      – «Уже зима, а снегу нету»… – по-русски прошептал Зайцев.
      – Есть холодное пиво. Устроит?
      – Это не ответ.
      – А что я должен вам ответить?
      – Если вы Адам Ципровеки, так должны знать. «И лето…»
      – Что лето?
      – «…было»… – подсказывал Зайцев Арону.
      – Было и есть! – начал раздражаться Арон.
      – «…без дождя»! – рявкнул разъяренный Зайцев. И тут Арон раскрыл объятия и счастливо захохотал:
      – Боже мой! Так вы же русский шпион!.. Здрас-сьте!

***

      Далеко за полночь спящие улицы Вены оглашались дуэтом Арона и Тихона на мотив известной песни «Шумел камыш»:
 
       Уже зима, а снегу нету, и лето было без дождя…
       Одна возлюбленная пара всю ночь гуляла до утра!..
 
      – А я себе думаю, что за идиот на такой жаре говорит: «Уже зима, а снегу нету»! Таки вспомнил! Эту пароль мне давали зимой! Двадцать лет тому назад, но зимой! Представляешь?! Мне двадцать лет высылали жалованье, так могу я за эти деньги ответить, что «лето было без дождя»? – кричал пьяный Циперович.
      – Арон… Я тебя уважаю, – сказал Зайцев, еле ворочая языком. – Но сведения по Антону Францычу должны быть кристальными. Поял? Это такой человек!..
      – Он мне будет рассказывать!
      – И еще… – Тихон вдруг стал расстегивать штаны.
      – Эй! Эй!.. – испугался Арон. – Только не здесь. Идем, я покажу.
      – И еще! – с тупым упрямством повторил Тихон и вытащил из штанов плотный сверток. – Я тут захватил с собой на полтора миллиона акций… Их надо того… Нам очень нужна валюта для закупки паровозов в Англии…
      – Муха не пролетит! А что я с этого буду иметь?
      – Я пришлю тебе личное приглашение на открытие нашей дороги…

***

      Ранним утром, когда весь Петербург еще спал, в двери особняка «Железной дороги» раздался громкий стук. Заблеяла Фрося.
      Со второго этажа на лестницу выскочили заспанный Пиранделло в одних портках, Герстнер в ночной рубашке, Родик в халате. С «девичьей половины» вылетела наспех одетая Маша.
      Пиранделло открыл дверь, и в особняк ворвался загорелый, по-заграничному ярко одетый Тихон Зайцев.
      – Тихон!., – закричала Маша и повисла у него на шее.
      Со слезами на глазах Тихон облобызал каждого, даже Фросю, проговорил дрожащим голосом:
      – Я в «Кулон», а там говорят – выехали… Так соскучал…
      – Мы из экономии здесь теперь живем, – пояснил Пиранделло.
      – Счас… Счас… – забормотал Тихон и открыл небольшой саквояж. – Я тут гостинцы… – Протянул напульсники Пиранделло: – Это тебе, Федор… Чтобы жилы не растягивал, когда будешь гирей упражняться. Это вам, Антон Францыч… – протянул Герстнеру красивую курительную трубку. – А табак у меня на таможне изъяли. Говорят – не положено. А это вам, Родион Иваныч. – Зайцев достал из саквояжа дешевые карманные часы. – С боем! А это тебе, Манечка. – Тихон подал Маше шляпу с искусственными цветами. – Ну, вроде все… Ох, пустая голова!.. Фросю-то забыл!.. – Достал из саквояжа аккуратный ошейник с поводком, отдал его Пиранделло. – Примерь-ка ей. Вроде бы в самый раз должно быть…
      – Ну, Тихон!.. – потрясение проговорил Родик, и все бросились радостно и благодарно тискать Зайцева.
      – Стойте! Стойте!.. – закричал Зайцев. – Самое главное!.. Отвернись, Манечка!
      Маша отвернулась. Тихон стал лихорадочно расстегивать штаны.
      – Ты что, Тишка, офонарел? – спросил Пиранделло.
      – Да погоди ты!.. – Тихон вытащил из штанов увесистый пакет. – Тута австрийской валюты на полтора миллиона русских рублей! Я там наши акции того… Двинул. При помощи одного товарища.
      – Так вы были в Австрии?! – воскликнул Герстнер.
      – Нигде я не был!!! – в ужасе завопил Тихон. – Не имею полного права ничего говорить!.. Государственная тайна!.. Все! Меня извозчик ждет! Манечка! Картошки навари! Жрать хочу, как семеро волков!.. – И Тихон выскочил за дверь.

***

      Потом он стоял перед столом Бенкендорфа, прижимал к груди легкомысленную шляпчонку и ел глазами начальство.
      – Я доволен тобой, братец.
      – Да я… Ваше сиясь… Верой и правдой на благо Отчизны…
      Верю, голубчик. Ну что ж, матерьял на Герстнера самый благоприятный – у нас к нему претензий нет. Вот и наш венский агент подтверждает. Неплохо, неплохо поработали. Благодарю вас обоих за службу.
      Бенкендорф выдвинул ящик стола и стал выкладывать оттуда банкноты. По мере того как росла кипа денег, лицо Тихона вытягивалось от сладостного ужаса перед щедростью награды.
      – Здесь десять тысяч, – сказал Бенкендорф.
      – Ваше сиясь!.. – Зайцев уже готовился упасть на колени.
      – На эти деньги тайно купишь мне акции вашей железной дороги. Не именные, а на предъявителя. И чтоб ни одна душа… Понял? А то на первой осине вздерну!

***

      Стараясь остаться незамеченным, граф Бутурлин крадучись вышел из особняка «Царскосельской железной дороги» и юркнул в карету.
      Пересчитал купленные акции и крикнул кучеру:
      – На Крестовский! К князю Меншикову!..
      В беседке на Крестовском острове Меншиков, Воронцов-Дашков, Потоцкий и Татищев слушали нервный отчет Ивана Ивановича:
      – …Я не привык так работать, господа… Ни одна моя акция, выстроенная по всем логическим законам Запада, не может увенчаться успехом!,. Я ставлю взрывной механизм в карете на десять часов, а Герстнер с группой умудряются опоздать с выходом на пятнадцать минут! После чего мне говорят, что это национальные особенности русского характера!.. Я получаю новейшее, секретнейшее оружие из Морского министерства, а оно оказывается с кривым дулом!!! Это тоже национальная особенность?! Единственное, чего я сумел добиться, – статьи господина Булгарина. Так он, слава Богу, на поверку оказался не очень-то русским…
      В дверях показался молодой лакей Меншикова:
      – Их сиятельство граф Бутурлин приехали-с…
      Иван Иванович увидел молодого лакея, сделал ему пальчиками и незаметно послал воздушный поцелуй. Лакей томно прикрыл глаза и вышел.
      Впорхнул граф Бутурлин:
      – Я, кажется, слегка опоздал, господа? Прошу прощения…
      Меншиков указал ему на кресло, задумчиво произнес:
      – Может быть, поменять тактику? Задержать строительство, сорвать сроки… Создать компромат. Придать ему политический характер, и тогда государь сам…
      – А стоит ли? – глядя куда-то в сторону, уронил Бутурлин.
      Воронцов-Дашков все понял и тоже проговорил небрежно:
      – А может, действительно, пусть их строют?..
      – Дудки! – взъярился Потоцкий. – Террор так террор!.. За что деньги плачены?!
      – Затронута моя профессиональная честь, – печально улыбнулся Иван Иванович. – Но видит Бог – не по моей вине! Естественно, я еще попытаюсь кое-что сделать. Может быть, даже используя ваши пресловутые национальные особенности…

***

      Когда Родик подкатил на линейке к строительной площадке, перед его глазами открылась ужасающая, леденящая кровь картина: на насыпи, под насыпью, в придорожном кустарнике на целую версту недвижимо лежали сотни людей в крестьянской одежде и солдатских мундирах… Валялись десятки лошадей, запряженных в неразгруженные телеги… Брошены были опрокинутые тачки…
      В ужасе Родик спрыгнул с линейки и кинулся в «бытовку» – карету без колес. Первое, что он увидел, – неподвижно лежащую Фросю. И совершенно пьяных Зайцева и Пиранделло!
      – Родион Иваныч!.. – в тихом восторге прошептал Тихон.
      – Родик… Мы и тебе взяли… – еле выговорил Федор.
      – Где?! – яростно затряс Зайцева Родик.
      – Рядом… Совсем рядом!.. – счастливо пробормотал Тихон.
      Родик рванул крышку сундука, схватил два пистолета и выскочил из «бытовки». И почти тут же увидел огромную очередь, тянущуюся к странной карете. По периметру крышки кареты были укреплены четыре узких рекламных щита со словами:
 
       VOTKA БESПIATNO
 
      Очередь увидела Родика, почтительно завопила:
      – Наше почтение, Родион Иваныч!.. Премного благодарны, Родион Иваныч!.. Мужики! Родион Иваныча пропустите без очереди!..
      На запятках кареты был пристроен прилавочек, торчали два крана. Над кранами окошечко, через которое было видно, как Иван Иванович, с привязной бородой и накладными усами, изнутри открывал краны, наливал каждому столько, сколько тот хотел. Приветственные крики мужиков всполошили Ивана Ивановича. Он выглянул и увидел Родика с пистолетами.
      – Назад!!! – страшным голосом закричал Родик, и очередь шарахнулась в ужасе от кареты.
      И тогда Родик выстрелил сразу из двух пистолетов по карете!
      Пули прошили карету насквозь. Из дыр по обе стороны кареты сразу хлынули четыре водочные струи. Толпа сокрушенно ахнула, бросилась было с котелками, с кружками…
      – Кому сказано – назад!!! – еще страшнее закричал Родик.
      Толпа снова отхлынула от кареты, но тут прыгнул Иван Иванович с длинной шпагой в руке. В мужестве ему было не отказать!
      Родик вскинул пистолет. Курок сухо щелкнул – выстрела не последовало.
      Иван Иванович улыбнулся и сказал:
      – Мой дорогой, однозарядные пистолеты – архаика… И сделал первый выпад шпагой. Родик увернулся, выхватил у кого-то из мужиков грабли и бросился в бой.
      Иван Иванович легко взмахнул шпагой и, как бритвой, срезал добрую половину грабель Родика. С остатком Родик снова кинулся в атаку, но последовал еще один элегантный взмах, и в руках Родика остался обрезок не более двух вершков. Тем более что Родик уже был прижат спиной к карете. И тогда Иван Иванович, мило улыбаясь, сделал последний смертельный выпад…
      Родик молниеносно сдвинулся в сторону, и страшная шпага вонзилась в карету. Иван Иванович попробовал ее выдернуть, но…
      – Да чего ты смотришь на него, Родион Иваныч?! – закричали из толпы. – Да дай ты ему леща!.. А то спаивают нас тут всякие!.. Знают, суки, нашу слабинку!..
      Родик размахнулся и влепил Ивану Ивановичу такую затрещину, что тот несколько раз перекувырнулся и сел на землю.
      Борода съехала набок, усы отклеились. Он их снял и безутешно заплакал…

***

      Ночью в пустынном зале первого этажа особняка «Царскосельской железной дороги» заседал «трибунал».
      «Председатель» – Маша, «заседатели» – Герстнер и Родик. Они сидели за столом, а за их спинами, словно Немезида, возвышалась уродливая фигура каменной бабы со штангой Пиранделло.
      На «скамье подсудимых» – сильно помятые после пьянки Тихон и Федор. В ногах у них лежала виноватая Фрося.
      – Завершение строительства насыпи задержалось на два дня! – возмущенно сказал Герстнер и заглянул в свои записи. – Производительность работ упала на девяносто семь с половиной процента!..
      Родик глянул в свою бумажку, прочитал:
      – «Для восстановления резко пошатнувшегося здоровья трудящихся компания была вынуждена потратить триста восемьдесят семь рублей пятьдесят шесть копеек». Это надо же такое! На опохмелку – почти четыре сотни выложить…
      – И это как раз в тот момент, когда у нас каждая копеечка на счету, – сурово проговорила Маша, – А если Бог сподобит и нам с Антоном Францевичем и Родионом Ивановичем придется уехать на закупки в заморские края? Как же на вас дело-то оставлять, господа хорошие?!
      – Бес попутал… – шмыгнул носом Тихон.
      – Да чтоб еще когда-нибудь… – всхлипнул Федор. Фрося посмотрела на «трибунал» и тоже жалобно заблеяла…

***

      В Петергофе, на балконе Английского коттеджа, Николай утверждал проекты воксалов, представляемые ему Бенкендорфом.
      Через приоткрытые двери в холостяцкую спальню императора была видна полуодетая молоденькая фрейлина, лежащая на кровати.
      – Это еще что за республиканец?! – возмутился Николай и ткнул пальцем в проект.
      – Это, ваше величество, сравнительная фигурка для масштаба воксала…
      – В жилете?! Панталонах?! Боливаре?.. Гадость! Впредь для масштабов изображать солдат с полной выкладкой! Что еще?
      – Для закупки паровых машин в Англии и колясок в Бельгии господин Герстнер испрашивает разрешения на выезд с ним переводчицы Марии Богоявленской и сокомпаньона – отставного корнета Кирюхина Родиона Ивановича.
      Царь оглянулся на спальню, понизил голос:
      – Кстати, что это за девица такая?
      – В противоправных действиях не замечена. Родителей не существует. Находится под наблюдением Академии наук…
      – Не возражаю, – громко сказал царь и прошептал: – Но потом…
      – Вас понял, ваше величество. А как с Кирюхиным? Он у нас проходил по делу четырнадцатого декабря двадцать пятого года, С тех пор – невыездной.
      В спальне фрейлина включила музыкальную шкатулку. Раздалась знакомая музыка, зовущая к любовным утехам.
      Император встал, торопливо подмахнул проект и сказал:
      – Ну, Александр Христофорович! Ну, сейчас уже не то время… Ну Бог с ним, с этим Кирюхиным, – пусть едет!..

***

      Лондон был хрестоматийно затянут туманом. На пристани стояли несколько джентльменов.
      – Гостиницу забронировали? – спросил один.
      – Так точно, мистер Стефенсон, – ответил другой.
      – Не вздумайте показывать этим варварам наши последние модели.
      – Так точно, мистер Стефенсон, – сказал третий.
      – Презенты?
      – Готовы, сэр, – поклонился четвертый.
      – Внимание! – сказал мистер Стефенсон.
      …Когда барка с нашими путешественниками причалила к пристани и Герстнер в дорожном костюме, Родик в строгом сюртуке, а Маша в шляпке с искусственными цветами сошли на берег, Стефенсон радушно улыбнулся:
      – Дорогие коллеги! Я счастлив приветствовать вас на туманной земле Альбиона. Как поживаете?
      Маша синхронно перевела фразу Стефенсона. Герстнер снял кепи:
      – Мистер Стефенсон! Джентльмены! Мы прибыли к вам, чтобы совершить коммерческую сделку, которая по праву может быть названа контрактом века! Я глубоко убежден, что, несмотря на различие политических систем, торговля между нашими странами может только укрепить наши добрососедские отношения!
      – Леди и джентльмены! – провозгласил Стефенсон. – В знак нашего высочайшего расположения мы хотели бы преподнести вам кое-какие пустячки…
      По его знаку три джентльмена тут же шагнули вперед, и один подал Герстнеру золотую модель паровоза, сказав при этом: «Девяносто восьмая проба…»; второй вручил Маше бриллиантовое колье, прошептав: «Все камни – голубой воды…»; третий протянул Родику роскошную музыкальную шкатулку, тут же продемонстрировал ее звучание, не забыв сказать: «Чистое серебро…»
      Стефенсон начал длинную речь. Герстнер негромко сказал Маше:
      – Эту болтовню можете не переводить. Отдыхайте. Родик показал ему на презенты, спросил на ухо:
      – За что это нам?
      – Во внешнеторговых отношениях так заведено. Когда одна иностранная фирма что-нибудь покупает у другой…
      – А мы-то тут при чем?
      – Но мы же для них иностранцы!
      – Ах да… Верно. Как бы они под эти презенты нам какое-нибудь бракованное старье не втюхали.
      – Вы сошли с ума, Родик! Честь фирмы…
      – Антон Францевич, наивный вы человек! Вы поглядите на его рожу – жулик в седьмом колене!.. Машенька! Ты-то хоть ухо не заваливай – смотри в оба…
      В Ньюкасле на заводе Стефенсона наши герои осматривали готовую продукцию. Джентльмены давали объяснения.
      – Ну что? По-моему, прекрасный паровоз. – Герстнер посмотрел на Родика и Машу. – Берем?
      Родик подмигнул Маше, показал глазами на паровоз!
      – Отодвиньтесь, Антон Францевич, – сказала Маша. – И ты, Родик. Мешаете.
      Родик и Герстнер отступили на шаг. Маша сосредоточилась. И вдруг (а может быть, это всем только показалось) над ее головой возникло некое странное свечение. И тут же пропало.
      Маша тяжело выдохнула и уверенно проговорила:
      – Ну что ж… Втулка золотника с опасной внутренней раковиной. Очень большой зазор в кривошипном механизме. И вообще это устарелая модель. Фирма мистера Стефенсона уже давно располагает гораздо более совершенной машиной…

***

      В кабинете Стефенсона присутствовали все его джентльмены, а также Герстнер, Родик и Маша в шляпке с цветами.
      – Я не понимаю, каким образом произошла утечка информации. – Стефенсон грозно посмотрел на своих служащих. – Но это не должно стать препятствием к заключению контракта.
      Герстнер, Родик и Маша радостно переглянулись.
      – Однако цены на каждую такую машину будут на сорок процентов выше.
      – Как?! – вскричал Герстнер. – Но мы же договаривались…
      – Новая модель. Мир дорожает, – фарисейски вздохнул Стефенсон.
      – У нас же было все точно рассчитано! – чуть не расплакалась Маша. – До копеечки! Тютелька в тютельку!..
      – У нас нет таких денег, – упавшим голосом сказал Герстнер.
      – Это ваши проблемы, сэр.
      – Правильно, сэр. Это наши проблемы, и мы их сами решим, – по-английски сказал Родик, встал из-за стола и вышел.
      Маша бросилась за ним. Она догнала Родика уже в коридоре.
      – Родик, миленький… Где ты хочешь достать деньги? Родик обнял ее, нежно поцеловал в кончик носа и совершенно честно сказал:
      – Понятия не имею.
      Ночью Родик во фраке сидел за карточным столом фешенебельного аристократического клуба и играл с несколькими лордами в «очко».
      – Девятнадцать! – торжествующе заявил Родик и открыл карты.
      – У меня больше – двадцать, – сказал его партнер и смешал карты.
      – Покажите! – потребовал Родик.

***

      А ранним утром они втроем завтракали в маленьком уличном кафе на берегу Темзы, и Родик, со следами бессонной ночи на лице, рассказывал Маше и Герстнеру:
      – Я ему говорю: «Покажите!» А он мне отвечает: «В нашем клубе джентльменам верят на слово». И тут мне так стало везти!.. Как ни прикуплю – «очко»! Двадцать одно и не меньше! Даже карты смотреть не надо!..
      И Родик выхлестнул на стол огромную пачку денег.
      – Вот! Вместе с нашими – как раз на семь новых паровозов.
      Герстнер потрясенно смотрел то на Родика, то на деньги…
      – Родик… – тихо сказала Маша. – Родион Иванович… Ведь это же нечестно…
      – Да ты что, Машенька! Все в порядке, не бойся!..
      – Это очень нечестно, Родик! – жестко произнесла Маша.
      Родик стукнул кулаком по столу, заорал на всю Темзу:
      – А!.. «Честно-нечестно»!.. Надоело!!! Я что, для себя?! Для своего удовольствия?! Я для дела, для людей, для Отечества!.. Боже мой! Да за что же это мне? За какие такие прегрешения я влюбился вот в такую дуру?!

***

      В кабинете князя Меншикова перед хозяевами русского извоза стоял Иван Иванович с подбитым глазом и вспухшей щекой. В руке он держал указку. Рядом на мольберте была укреплена схема улицы с особняком «Царскосельской железной дороги» и шестиэтажным домом напротив, с чердака которого и был сделан исторический выстрел из корабельного орудия.
      – По накопленному опыту свержений, свергаемое лицо обычно легче всего свергается во время отсутствия свергаемого. Итак, Герстнер с основными силами (Иван Иванович осторожно потрогал синяк под глазом) находится в Англии. Этот момент наиболее выгоден для захвата и разгрома его акционерной компании, оставленной на попечении всего двух малозначительных особ. Чтобы придать акции характер гневного народного бунта против железных дорог, мне потребуется…
      Здоровенный молодой лакей принес ему стакан воды.
      – Спасибо, дружочек мой… – Иван Иванович сразу изменил интонацию на кокетливо-женскую, взволнованно оглядел лакея с ног до головы и на секунду потерял мысль. – М-да… О чем же я?.. Ах да! Так вот, мне потребуется несколько решительных помощников…

***

      «Несколько помощников» оказались уже знакомой нам бандой душ в сорок. Они толпились во дворе шестиэтажного дома за закрытыми воротами.
      Сам же Иван Иванович, в хорошенькой дамской маске с кружавчиками, с шестиствольным пистолетом в одной руке и шпагой в другой, инструктировал двух извозчиков. Те кивали головами – дескать, поняли.
      Рядом стоял здоровенный молодой лакей светлейшего – Вася и преданно смотрел на Ивана Ивановича.
      Иван Иванович чуть приоткрыл ворота и выпустил извозчиков на улицу. Пригибаясь и прижимаясь к стенам домов, они побежали в разные стороны – к прилегающим к улице боковым переулкам.
      Там в каждом из переулков ждали команды по полтора десятка извозчичьих пролеток с кучерами-налетчиками…

***

      В пустынном, наглухо запертом особняке Зайцев доил Фросю и радостно говорил Федору:
      – Вот знаешь, Федя… Я как нашу Манечку полюбил, так на меня сразу снизошло какое-то веселое просветление! Я даже все вокруг нее полюбил!.. Мне теперь даже смешно бывает! Радостно!..
      – Я такого не понимаю и понимать не хочу! – отрезал Федор. – Не дергай так Фросю. Нежней, нежней… Для меня любовь к Манечке – не хиханьки да хаханьки. Для меня это… Одним словом… Вот.

***

      Иван Иванович решительно поправил на лице кружевную масочку и, глядя снизу на огромного Васю, закусил нижнюю губу и прошептал:
      – Береги себя, мой птенчик…
      Вася тоже закусил нижнюю губу, прикрыл глаза. Держа оружие наготове, Иван Иванович выскользнул из ворот на спящую улицу.
      Вышел на проезжую часть, огляделся, поднял шестиствольный пистолет и с криком «Форвертс!!!» бухнул в воздух.
      Со страшным лязганьем распахнулись ворота шестиэтажного дома, и на улицу с криком и гиканьем выскочила вся банда и помчалась к особняку Пиранделло и Зайцева. Одновременно, по пистолетному выстрелу, из боковых переулков с двух сторон вылетели извозчики на пролетках…
      – Батюшки-светы! – выглянув в окно, воскликнул Федор. – Ну, Тишка, держись!.. Сейчас нам мало не будет!.. Фросю береги!
      – Чё? Чё такое?! – испугался Тихон и прижал к себе Фросю.
      Федор метнулся ко входу как раз в тот момент, когда подбежавшие к дому налетчики уже начали рвать на себя входные двери.
      Федор тоже ухватился за ручки дверей с внутренней стороны, уперся ногами в косяки и закричал Зайцеву:
      – Тихон! Вынай свой пистолет сей минут!.. Следи за задними окнами, кабы кто не влез!!! Эх, Родион Иваныча еще б сюда!..
      – Ой-ой-ой!.. Ой-ой-ой! – запричитал Тихон, выглянув в окно. – Да что же это за безобразие такое?! Куды это полиция смотрит?!
      Его пистолет безнадежно запутался в веревках, которыми был привязан к телу, и Тихон лихорадочно пытался его высвободить…
      Извозчики атаковали особняк со всех сторон – они расшатывали решетки на окнах, били стекла, пытались влезть в дом через крышу, мешали друг другу, суетились… Иван Иванович квалифицированно руководил погромом, однако выполнение его распоряжений оставляло желать лучшего…
      Несчастный Федор один удерживал двери, которые со стороны улицы рвали на себя человек двадцать!
      – Помоги, Тишка!!! – обернулся Федор и вдруг увидел, как один извозчик уже почти влез в окно над лестницей.
      – Сзади, Тишка!.. Пуляй, Христа ради! – закричал Федор.
      А по улице от ворот шестиэтажного дома уже разбегались двадцать налетчиков с огромным бревном в руках. Казалось, что под ударом этого тарана дверь неминуемо рухнет и банда ворвется в дом.
      – Стреляй, Тихон!., – из последних сил закричал Федор.
      Но Тихон никак не мог выпростать пистолет из веревочной сбруи. Он крутил его у себя под мышкой, и вдруг неожиданно пистолет выстрелил сам по себе!
      Пуля перебила веревку, которой штанга Пиранделло была привязана к могучей шее каменной богини, и штанга, сооруженная из чудовищных мельничных жерновов, скатилась на лестничную площадку.
      Продолжая свое неумолимое движение, она набрала ритм и поскакала вниз по ступенькам прямо к входным дверям, грозя раздавить своего хозяина… Скорость штанги все возрастала и возрастала, и вот она уже, как снаряд, неслась прямо через весь нижний зал…
      – Федька! Берегись!!! – ужасно завопил Тихон.
      Федор оглянулся. Не отпуская ручек дверей, он в панике перебрал ногами по стене, и штанга со свистом пронеслась точно под ним…
      На дикой скорости она вышибла в дверях и стене дома дыру, точно соответствующую собственной форме, и… с грохотом смела с лица земли всех нападавших!
      Она пронеслась через улицу и шарахнула по шестиэтажному дому, стоявшему напротив особняка. Стремительность и сила удара были столь велики, что и в большом доме тоже образовалась точно такая же дыра, как и в особняке Герстнера.
      Секунду-другую шестиэтажный дом с дырой в форме штанги Пиранделло еще стоял как ни в чем не бывало, а потом вдруг медленно осел и рассыпался в прах…
      – Господи… – сказал Пиранделло. – Я уж думал, что она больше никогда не пригодится…

***

      В кабинете Бенкендорфа стоял Иван Иванович. Голова перебинтована, левая рука в лубке, правой он опирался на шпагу, чтобы не утруждать ушибленную ногу.
      – …Смею надеяться, ваше сиятельство, что мой международный и профессиональный опыт окажется полезным вам и вашему ведомству, ибо сродство наших занятий…
      – Превосходно, сударь, – перебил его Бенкендорф. – Но мне хотелось бы узнать истинную причину, прямо скажем, очень странной и редкой для иностранца просьбы.
      – Ну что ж, ваше сиятельство… – Лицо Ивана Ивановича озарилось мягкой и нежной улыбкой. – Я прошу у вас политического убежища, потому что именно в вашей стране я встретил существо, которое горячо полюбил и покинуть которое у меня нет сил! Я люблю и любим, ваше сиятельство, и если вы дадите мне возможность навсегда остаться в России – я буду счастлив до конца своих дней! Порукой тому – моя шпага, готовая служить вам всегда и везде!..