Толчек восемь баллов

***

      Застряла пролетка Герстнера в непролазной грязи. Да не одна, десятка полтора – и телеги с грузами, и коляски, и дилижансы… Крики, ругань, ржание лошадей! Где мужик? Где барин?..
      По колено в грязи, Герстнеру помогает толкать пролетку молодой человек очень даже приятной наружности.
      – Эй, как тебя?! Погоняй, сукин кот! Заснул? – кричит он кучеру и командует Герстнеру: – Поднавались!.. Не имею чести…
      – Отто Франц Герстнер. Инженер… – задыхается Герстнер.
      Молодой человек, по уши в грязи, хрипит от натуги:
      – Отставной корнет Кирюхин Родион Иванович.
      – Очень приятно… – любезно сипит грязный Герстнер.

***

      Упрямо ползет пролетка по раскисшей колее. А внутри с босыми ногами сидят Герстнер и Родион Иванович – отогреваются при помощи дорожного штофа.
      Герстнер распаковал баул, показывает Родиону Ивановичу изображения паровоза Стефенсона, чертежи вагонов, профили железных шин, по которым все это должно двигаться.
      Родион Иванович в восторге.
      – Боже мой! Антон Францевич! Да я всю жизнь мечтал о таком деле! Да я из кожи вылезу!.. Наизнанку вывернусь!.. Это же грандиозная идея!!!
      Схватил двумя руками гравюру с паровозом, впился в Герстнера горящим глазом, сказал торжественно, словно присягу принял:
      – Вы без меня, Антон Францевич, здесь пропадете. А я клянусь вам служить верой и правдой во благо России-матушки, для ее процветания и прогресса.
      Истово перекрестился и поцеловал гравюру будто икону…

***

      Карета графа Потоцкого с лакеем на запятках катила по дороге.
      В карете граф открыл ларец, оглядел толстую пачку ассигнаций в сто тысяч рублей, вынул из ларца добрую треть и спрятал ее в задний карман камзола…

***

      Уютно закопавшись в придорожный стог, Тихон Зайцев проследил за пролеткой Герстнера и Кирюхина в подзорную трубу, вынул бумагу, чернильницу, гусиные перья и стал писать донесение: «Сикретно; его сиятельству графу Александру Христофоровичу Бенкендорфу. Сего дни, апреля девятого числа в екипаж господина Герстнера поместился отставной корнет Кирюхин Родион сын Иванов двадцати шести лет от роду. По части благонадежности упомянутого Кирюхина…»

***

      Герстнер и Родион Иванович обедали в придорожном трактире.
      Неподалеку, за угловым столиком, Тихон хлебал щи, слушал.
      – Шестнадцатилетний корнет… Мальчишеский восторг! Подъем чувств! – говорил Родион Иванович. – «Души прекрасные порывы…» Долой! Ура!.. «Свобода нас встретит радостно у входа…»
      – О, вы поэт, – вежливо заметил Герстнер.
      – Это не я. А как начали вешать за эту «свободу», как погнали в тюрьмы да в Сибирь… До смерти перепугался! Счастье, что меня тогда по малолетству не сослали, не вздернули. И понял я – кого «долой»? Какая «свобода»? Сиди и не чирикай. Разве в этом государстве можно что-нибудь… Да оно тебя, как клопа, по стенке размажет!..
      – Ах, Родион Иванович…
      – Просто Родик.
      – Ах, Родик! Как я вам сочувствую!
      Но Родик успокоительно подмигнул ему:
      – Отдышался, огляделся… Батюшки! А ведь государство тоже не без слабостей!.. И оказалось, что если эти слабости обратить в свою маленькую пользу – и у нас можно жить очень припеваючи!
      – Чем же вы сейчас занимаетесь, Родик? – спросил Герстнер.
      – Путешествую, как видите. Скупаю мертвые души, исключительно для положения в обществе. Чтобы иметь достойное реноме. Изредка в провинции принимают за ревизора… Время от времени представляюсь внебрачным сыном великого полководца Голенищева-Кутузова… Сюжеты из собственной жизни за умеренную плату уступаю многим литераторам. Посредничаю… Но все в пределах правил. В рамках государственных законов, кои необходимо знать досконально!

***

      К трактиру подкатила карета Потоцкого. Граф вышел из кареты, прижимая ларец к толстенькому животику. Навстречу богатому господину выскочил трактирщик. Граф то-то спросил у него. Трактирщик сразу провел его внутрь заведения и указал на столик Герстнера и Родика. Зайцев насторожился, вытянул шею…

***

      Карета ждала Потоцкого у самых дверей трактира. Лакей услужливо держал дверцу кареты распахнутой.
      И тогда раздался голос секретного агента Тихона Зайцева: «Секретно. Его высокопревосходительству графу Александру Христофоровичу Бенкендорфу. Настоящим имею сообщить, что в пути господина Герстнера посетили их сиятельство граф Потоцкий. Имели непродолжительную беседу. В суть оной беседы проникнуть не удалось, кроме как наблюдал проводы их сиятельства…»

***

      С треском распахнулись трактирные двери, и Потоцкий, вместе с ларцом, по воздуху влетел из трактира прямо в собственную карету с такой силой, что пролетел ее насквозь и выпал на проезжий тракт через противоположную дверцу.
      Встал, отряхнулся, и как ни в чем не бывало светски раскланялся с проезжавшей мимо дамой. Потом влез в карету и крикнул:
      – Трогай!
      В карете граф вытащил из заднего кармана заначку тысяч в тридцать и с великим сожалением вернул ее в ларец…

***

      Дорогу пересекала быстрая неширокая речушка. Через нее было перекинуто некое строение, напоминающее мост. На берегу у моста стоял шалаш. У шалаша человек могучего телосложения доил грязную козу диковатого вида. Рядом лежали два мельничных жернова, соединенные длинным железным ломом.
      Но вот гигант услышал скрип колес, чавканье лошадиных копыт, вскрикивание ямщика и сказал козе:
      – Вот, Фрося, и наш рупь едет. Надо размяться.
      Он встал, присел пару раз, легко выжал над головой чудовищную штангу из жерновов и отхлебнул козьего молока.
      Из-за поворота показалась пролетка Герстнера и Родика. У моста ямщик осадил лошадей.
      – Что встали? – поинтересовался Родик.
      – Дальше никак, барин. Дальше – рупь, – пояснил ямщики крикнул: – Эй, Федор!
      – Чаво?
      – Не видишь «чаво»? Это, ваши благородия, Федор. При мосте живет и при нем кормится. Потому как без его ни в жисть не проехать.
      – Вот уж точно – кошелек или жизнь, – вздохнул Родик.
      – Не, барин, ему только рупь нужон, – сказал ямщик. Герстнер полез было за кошельком, но Родик остановил его:
      – У меня для таких дел специально рубль припасен, Антон Францевич. – Вытащил серебряный рубль. – Держи, Голиаф!
      Федор поймал рубль, засунул его за щеку, сбросил портки, рубаху и в одних подштанниках полез в воду. Зашел под мост и принял его на свои могучие плечи.
      – Ехай живее! Закочанеешь тут! – крикнул он из-под моста.
      Лошади опасливо ступили на неверный настил. Когда пролетка достигла середины моста, Федору пришло в голову проверить рубль на зуб. Он вытащил его изо рта, прикусил и завопил возмущенно:
      – Фальшивый!!!
      Зашвырнул неправильный рубль далеко в воду и вышел из-под моста.
      Мост рухнул, а вместе с ним в воду полетели лошади, повозка, багаж, Отто Франц фон Герстнер, возница и отставной корнет Родион Иванович Кирюхин…
      Деревянные обломки моста плыли по реке. Бились в воде лошади.
      Герстнер уцепился за колесо перевернутой кибитки – колесо вертелось, и Герстнер судорожно перебирал спицы.
      Неподалеку вынырнул Родик, захлебываясь, восторженно прокричал:
      – Антон Францыч!.. Я вот о чем подумал… Такой человек нам просто необходим!..

***

      Тайный и очень озябший агент Тихон Зайцев сидел за кустом и наблюдал в подзорную трубу за колымагой, на запятках которой была приторочена штанга силача Федора.
      Колымага проехала. Тихон отвинтил окуляр у подзорной трубы, налил в него из трубы порцию водки и выпил для согрева. Закусил близвисящим листочком и стал писать донесение: «Сикретно. Его сиятельству графу Бенкендорфу. Настоящим доношу, что в экипаж господина Герстнера был взят вольноотпущенный крестьянин Федор. Служил в батраках на мельнице. Из-за неуплаты ему заработанных денег побил мельнику лицо, забрал в счет жалованья мельничные жернова и совместно с козой Ефросиньей открыл собственное дело при разрушенном мосте…»

***

      Теперь в колымаге ехали четверо – Герстнер, Родик, Федор и коза Фрося. Коза злобно блеяла и пыталась кого-нибудь укусить.
      – Не коза, а стерва какая-то! – в сердцах сказал Родик.
      Не, Родион Иваныч, она вообще-то животная добрая. – Федор мягко погладил Фросю. – Только нервная очень. Шутка ли, два года мы с ей при этом мосте состояли! Поневоле озвереешь. Таперича ей повеселее будет – как вашу железную дорогу соорудим, я сразу же в цирк подамся – «Силовой аттракцион Джакомо Пиранделло»…
      – Как?! – поразился Герстнер.
      – Джакомо Пиранделло, Это мне один проезжий барин такое звание сочинил. Так, говорит, будет красивше. Я его за это без рубля через мост переправил,
      – А коза тебе зачем, Пиранделло? – спросил Родик,
      – Козье молоко силу дает, Родион Иваныч. И потом, с ей не скушно. Все-таки живая тварь рядом…

***

      – А Герстнер едет и едет в Петербург! – Князь Меншиков раздраженно передвинул флажок на карте. – По нашим дорогам, в наших экипажах, на наших лошадях! Фантастика!.. Вот и Потоцкий вернулся ни с чем. Спасибо, что деньги привез обратно…
      – За кого вы меня принимаете? – возмутился Потоцкий.
      – Быть может, не давать Герстнеру лошадей? – спросил Татищев.
      – Он иностранец, – возразил Бутурлин. – Или вы хотите, чтобы о нас там говорили черт знает что?
      – Боже мой! – вздохнул Воронцов-Дашков. – До каких же пор мы будем вылизывать задницы итальянским тенорам и в пояс кланяться заезжим немецким парикмахерам? Откуда же в нас это отвратительное, унизительное, отнюдь не русское качество?! Все боимся, что про нас «там» кто-то что-то скажет! Ну нельзя так, господа! Ну побольше к себе уважения…
      – И в кнуты его!!! – закричал Потоцкий. – Да так, чтобы живого места не осталось!..
      – Вы, граф, в своем уме? – спросил его Бутурлин.
      Но светлейший отреагировал несколько иначе:
      – А что? Не грех басурмана и попугать. А может быть, и поучить слегка. Для острастки. И по всему пути его следования распорядиться – лошадей не давать. Глядишь, безлошадный да пуганый – и повернет обратно! Неплохо, неплохо…

***

      Катила наша колымага сквозь лес по проселку, и вдруг прямо перед лошадиными мордами рухнуло огромное дерево и перегородило дорогу. С криком и улюлюканьем выбежали десятка два мужиков с бандитскими мордами. У каждого за поясом ямщицкий кнут, в руках вилы, колья…
      – А ну вылазь, сучье племя! – закричал главарь.
      Из кареты вылезли Родик, Герстнер и Пиранделло с козон.
      – Который? – спросил главарь у ямщика.
      Тот предательски показал на Герстнера и усмехнулся. Родик мгновенно выхватил из-под камзола два пистолета:
      – Назад!!!
      Толпа испуганно попятилась. Главарь сказал Родику:
      – Мы тебя, барин, не тронем. Нам немец нужен.
      – Я не немец, – возразил Герстнер. – Я австрийский чех…
      – Нам без разницы. Нам тебя велено поучить и попугать, чтобы ты у нас дороги из железа не делал, а вертался бы к себе обратно.
      – Один шаг – и стреляю!.. – звонко прокричал Родик.
      – Как вам не стыдно, Родик! – строго сказал Герстнер. – Ни одну из самых светлых идей нельзя утверждать силой оружия…
      Он встал на подножку кареты и, широко улыбаясь, начал:
      – Дорогие друзья! Железные дороги – это спасение от расстояний! Железные дороги – это развитие торговли и рост благосостояния народа!.. А перевозка пассажиров по железной дороге есть самое демократическое учреждение, какое только можно придумать для преобразования государства!..
      Но тут главарь банды поднял большую лесную лягушку-:! запустил ее в физиономию Герстнера. Инженер растерянно замолчал.
      – Мерзавец!!! – Родик вскинул пистолет.
      Стой, стой, Родион Иваныч! – испугался Пиранделло. – Опусти пистолет, Христом Богом молю! Не ровен час выстрелит. Грех надушу… – Он передал поводок Герстнеру и сказал: – Держи Фросю крепче, Антон Францыч. А то она их всех порвет.
      Подошел к главарю, за спиной которого теснилась вся банда.
      – Чего балуешь?
      – А те чё? – Главарь легонько пихнул Федора в грудь.
      – А ничё. – Федор тоже его пихнул.
      – А ты кто такой? – И главарь пихнул Федора посильнее.
      – Я? – Федор на секунду задумался. – Я – Пиранделло!
      Банда оскорбительно захохотала. Главарь усмехнулся:
      – Кто-о-о?! – И снова пихнул Федора в грудь.
      – Пиранделло я!!! – обиженно крикнул Федор и так пихнул главаря, что тот отлетел на несколько метров, врезался в свою банду и свалил на землю всех до единого.
      Федор вышел на дорогу, легко поднял огромное дерево и понес его к обочине. Но в это время банда уже очухалась и бросилась на него, вздымая колья и вилы.
      Держа в руках пятисаженное дерево в обхват толщиной, Федор просто повернулся вокруг своей оси и этим деревом шарахнул банду так, что вся она с воем улетела в придорожный лесок. А главарь оказался висящим на ближайшей березе. И шапка главаря упала с его головы на землю.
      Тут Герстнер не сдержал Фросю, и та со злобным кобелиным лаем бросилась вслед за бандой…

***

      Со штангой на запятках колымага ехала вдоль берега небольшого озерца. Вместо сбежавшего кучера лошадьми теперь правил Пиранделло. Рядом на облучке сидела коза Фрося в трофейной шапке главаря.
      С дерева, висящего прямо над озером, за колымагой следил Тихон Зайцев. Когда колымага проехала под ним, Тихон засуетился, ветка, на которой он сидел, обломилась, и тайный агент с воплем ужаса полетел в воду.
      – Помогите!., – услышан Пиранделло и резко осадил лошадей.
      Родик и Герстнер тревожно выпрыгнули из колымаги…

***

      В ожидании лошадей они сидели на постоялом дворе и отпаивали горячим козьим молоком мокрого, дрожащего, закутанного в клетчатый плед Тихона Зайцева.
      – Как же это ты, секретный агент тайной полиции, плавать не умеешь? – спросил Родик.
      – Да когда было плавать-то учиться, ваше благородие Родион Иванович? Ведь все пишем да следим, следим да пишем… – шмыгал носом Тихон.
      – Господи! – поразился Родион. – Я же всю жизнь считал, что тайный агент Третьего жандармского отделения и плавает как рыба, и стреляет, как Робин Гуд! Из пистолета – бац! И с сорока шагов – белке в глаз!..
      Зайцев горестно махнул рукой:
      – Да я с пяти шагов слону в задницу не попаду…
      – Дай-ко я тебе еще молочка подолью горячего, – жалостливо сказал Пиранделло. – Козье молоко от всех напастей!
      Мимо пробежал станционный смотритель, покосился лукаво.
      – Как с лошадьми, любезный? – спросил его Родик.
      – Лошадей нет, извиняюсь, и не предвидится, ваше благородие.
      – Черт знает что… – пробормотал Родик и спросил у Тихона: – А документ у тебя какой-нибудь есть?
      – А как же! – Тихон нашарил нагрудный кожаный мешочек, вытащил подмоченную бумаженцию. – А то случись чего!..
      Родик прочитал документ, на секунду задумался и сказал:
      – Вот что, Тиша. Поедешь с нами. Харчи наши, жалованье казенное. Доносы тебе поможем писать. А сейчас… – И крикнул станционному смотрителю: – Эй, любезнейший! Быстро четверку лучших лошадей тайному агенту Третьего отделения собственной его величества канцелярии! Покажи ему документ, Тихон. Покажи, покажи!..

***

      Запряженная четверкой лошадей, ехала вместительная карета с огромной штангой на запятках.
      Теперь в карете сидели пятеро – Герстнер, Родик, Пиранделло, коза и Тихон Зайцев. Все работали; Герстнер делал пометки на грифельной доске, Родик отмечал проезжаемые места на карте, Пиранделло вычесывал Фросю, Зайцев писал очередное донесение Бенкендорфу.
      – Дальше как, Родион Иванович?.. – спросил Тихон и показал уже написанное.
      – Не «сикретно», а «секретно», грамотей. А дальше так: «С величайшими опасностями и риском для жизни мне удалось внедриться в наблюдаемую группу». Написал? Точка. Теперь проси жалованье за истекшие полгода и подписывайся: «Агент ноль, ноль, ноль, семь». Или «восемь»? А, Тихон? Как там у вас это делается?
      – Нет. Я обычно пишу: «Преданный Отечеству и вашему высокопревосходительству Тихон Зайцев».
      – Очень хорошо! Вот так и пищи. Не меняй стиль.

***

      Перед самым Петербургом карета наших героев попала в плотный туман. Тревожно блеяла Фрося, бестолково суетились вокруг кареты путешественники, отчаянно причитал возница:
      – Ой, беда-то… Помоги, сохрани и выведи, Господи!..
      И вдруг совсем рядом в тумане возникло некое странное свечение в человеческий рост с неясными очертаниями. И насмешливый девичий голос проговорил:
      – По таким пустякам – и сразу к самому Господу? Все замерли. Свечение растаяло, и на его месте возникла прелестная девушка лет восемнадцати.
      – Что это вы так приуныли? – улыбнулась она.
      – Заблудились… – хрипло сказал Пиранделло,
      – Эка важность! – Девушка что-то пошептала лошадям, погладила их и крикнула путникам: – Садитесь!
      Она сразу же уютно устроилась в карете и приказала вознице:
      – Погоняй!..
      Лошади легко понесли карету в сплошной белой мгле. Фрося положила голову девушке на колени и блаженно прикрыла глаза.
      – Батюшки!.. Она же никого к себе не подпускала! – перекрестился Пиранделло.
      – Ура! – заорал возница. – На большак вылезли!!! Герстнер церемонно снял шляпу. Девушка предупредила вопрос:
      – Меня зовут Мария.
      – Местная? – сразу попытался уточнить Зайцев.
      – Это как посмотреть, – рассмеялась Мария. Родион Иванович увидел, как Мария зябко передернула плечами.
      – Озябла, Машенька?
      – Ага. Ждала вас долго.
      Пиранделло тут же сбросил с плеч кафтан, набросил его на девушку… Зайцев поспешно вытащил свою подзорную трубу, отвинтил окуляр, налил в него из трубы водки, проворковал:
      – На-ко хлебни, Манечка…
      Не чинясь, Маша выпила и пустила трубу по кругу. Когда очередь дошла до Герстнера, тот с инженерным интересом осмотрел трубу:
      – Как же вы смотрите через водку, Тихон?
      – А через ее завсегда лучше видно, Антон Францыч.
      – Какой талантливый народ! – Герстнер выпил, передал трубу Родику.
      Тот налил себе в окуляр:
      – Твое здоровье, Машенька. Тебя нам словно Бог послал…
      – Вообще-то так оно и было, – весело ответила Маша.
      Родик выпил и, потрясенно глядя на Машу, проговорил:
      – Да, есть еще женщины в русских селеньях…

***

      В Петербурге у отеля «Кулон» Родик руководил разгрузкой экипажа. Зайцев стоял на крыше кареты, сверху подавал багаж. Фрося охраняла поклажу – бросалась на каждого проходящего.
      – Жить будем здесь – каждому по комнатке. Штаб назначаю в апартаментах Антона Францевича. До утверждения проекта – никаких увольнений!
      – Родик, я готов поверить в то, что вы действительно внук фельдмаршала Кутузова! – восхитился Герстнер.
      – Нет, Антон Францевич, это легенда для провинциалов.
      – А ежели мне отлучиться потребуется? – сверху спросил Зайцев.
      – Считай себя мобилизованным, а посему на казарменном положении! – жестко отрезал Родик.
      – Исхитряйся как-нибудь. На то ты и тайный агент, – усмехнулся Пиранделло.
      – Ты еще мне будешь указывать!.. – обиделся Тихон.
      – Не ссорьтесь, друзья мои, – сказал Герстнер. – Мы с вами начинаем грандиозное дело. И жить должны в мире и согласии.
      – И в любви к ближнему, – добавила Маша и каждого одарила таким ласковым взглядом, что Пиранделло, не рассчитав собственных сил, резко рванул свою штангу с запяток.
      Освободившись от гигантской тяжести, задние рессоры кареты мгновенно выпрямились, и карета скатапультировала тайного агента на балкон второго этажа, где Тихон и повис на руках в пяти метрах от земли.
      – Вы куда, Тихон? – удивился Герстнер.
      – Не балуй, – сказал Пиранделло.
      Тихон в тоске смотрел вниз и скулил от ужаса.
      – Отпусти руки, Тиша, не бойся, – ласково сказала ему Маша. – Отпусти. Я жду тебя…
      Тихон разжал пальцы и под напряженным взглядом Маши опустился на землю. У всех рты раскрылись от изумления!
      – Что надо сказать, Тихон? – спросила Маша.
      – Слава те Господи… – еле выдавил из себя Зайцев.
      – Правильно, – похвалила его Маша и спросила у Родика: – Что дальше делать, Родион Иванович?

***

      На Крестовском острове у Меншикова рядом с дворцом была устроена купальня-бассейн с подогревом воды. Рядом – стол с самоваром, два кресла и лакей с полотенцами. Светлейший плавал на спине, граф Потоцкий – по-собачьи. Потоцкий тихо информировал светлейшего:
      – …Уйма рекомендательных писем и, конечно, последние донесения внедрившегося к ним агента сделали свое дело…
      – То, что он добился приема у Бенкендорфа – полбеды. Беда, если Александр Христофорович представит его государю, – сказал Меншиков.
      – А что, если… – И Потоцкий осекся.
      – Говори, говори. Ум хорошо, а полтора лучше.
      – А что, если преподнести Бенкендорфу ту шкатулочку…
      Светлейший едва не утонул. Отплевался и заорал на Потоцкого:
      – В Сибирь захотел?! В рудники? И нас всех в кандалы!.. Кому «шкатулочку»?! Второму человеку после царя?! Неподкупному Бенкендорфу?! Надо же додуматься!!!

***

      Шеф корпуса жандармов граф Бенкендорф принимал у себя господина Герстнера и светски болтал с ним по-немецки:
      – Я слышал, что за короткое время пребывания в России вы сумели даже создать круг единомышленников?
      – Это прекрасные люди, ваше сиятельство! Истинные патриоты своего отечества. Моя благодарность им просто не знает границ! И мне очень хотелось бы…
      Лучезарно улыбаясь, Бенкендорф встал. Вскочил и Герстнер.
      – Превосходно! – вежливо перебил его Бенкендорф. – Всегда приятно услышать о соотечественниках добрые слова. Благоволите оставить мне вашу записку о выгодах построения железных дорог в России, и коль скоро я сочту это дело полезным – сразу же представлю его на высочайшее рассмотрение.
      – Ваше сиятельство, я пребываю в неведении еще многих законов государства Российского и поэтому позволю себе спросить: почему сугубо гражданский инженерный проект вызывает такой интерес именно вашего ведомства?
      Бенкендорф широко и светски улыбнулся:
      – Ах, господин Герстнер! Кому еще, как не корпусу жандармов, помочь осуществлению ваших грандиозных замыслов? Ведь тайная полиция всегда была, есть и будет самым прогрессивным институтом в России!

***

      У дверей в царские покои Бенкендорф ждал выхода государя. Из покоев доносились страстные вздохи и стоны, сопровождаемые маршевой мелодией музыкальной шкатулки.
      Бенкендорф посмотрел на часы. И в ту же секунду оборвались все звуки, замолкла музыкальная шкатулка, дверь распахнулась, и в приемную вышел самодержец всея Руси Николай Первый.
      – Доброе утро, ваше величество, – поклонился Бенкендорф.
      – Доброе утро, Александр Христофорович. Я очень занят. Уйма дел… Потрудитесь изложить все кратчайшим образом.
      – Слушаюсь, ваше величество. Австрийский инженер Герстнер предлагает соединить железными дорогами на паровой силе ряд городов Российской империи…
      – Но он же сумасшедший!.. Ну почему ко мне?! Направьте его во врачебную управу!
      – Осмелюсь заметить, ваше величество, Герстнер представил вполне убедительные резоны для полезности введения железных дорог на благо процветания России…
      – Россия и так процветает! – нетерпеливо перебил царь. В эту секунду из-за двери послышался нежный женский голос:
      – Ну где же вы, Николя?..
      Оглядываясь на дверь, Николай торопливо проговорил:
      – Александр Христофорович, голубчик… Обсудите проекты этого… Ну как его?!
      – Герстнера, – подсказал Бенкендорф.
      – …проекты этого Герстнера в соответствующих инстанциях, создайте необходимые комиссии, сделайте организационные выводы – и только потом ко мне! И не в такое раннее время, Александр Христофорович!
      – Николя!.. – послышалось из-за двери.
      Николай ринулся в покои, на ходу расстегивая мундир. Когда он распахнул двери, Бенкендорф увидел кровать под балдахином, в которой томилась обнаженная фрейлина…

***

      На Крестовском острове, в тщательно сокрытой от посторонних глаз беседке, собрались акционеры русского извоза.
      – Мы для него – инкогнито! Мы оплачиваем его работу, а остальное его не касается. Кто мы, что мы – он никогда не узнает, – жестко проговорил князь Меншиков.
      – Неужели нельзя было найти специалиста из своих? – пожал плечами граф Татищев.
      Нет! Как выяснилось – нельзя! Потому что у нас все делается тяп-ляп! А он – ювелир!.. Послужной список его интриг превосходит всякое воображение: дворцовый переворот в Абиссинии, беспорядки в Ирландии, расстройство военного союза Люксембурга с Китаем против Англии, загадочная гибель короля Саудовской Аравии…
      – Ну хорошо, хорошо… Достаточно. Когда он будет здесь?
      – Я здесь уже. – В дверном проеме появился маленький, худенький человечек с ангельским лицом, белокурыми волосиками и широко распахнутыми доверчивыми голубыми глазами. За ним волочилась непомерно длинная шпага.
      – Ага..: – несколько растерялся князь Меншиков. – Господа! Позвольте представить вам… э-э-э…
      – Иван Иванович, – помог ему вооруженный ангел. – В России я натурализовался как Иван Иванович Иванов.
      – Дорогой Иван Иванович, мне не хотелось бы называть имен…
      – И не надо, – мило улыбнулся Иван Иванович. – Вы – князь Меншиков, вы – князь Воронцов-Дашков, вы – графы Бутурлин, Татищев и Потоцкий. Ваш негласный доход от извозного промысла – более ста миллионов рублей в год. И железные дороги Герстнера могут лишить вас этих денег. Так?
      Ошеломленное молчание было ему ответом.
      – А вот вам и последняя информация: ваш государь благосклонно разрешил создание комиссий по обсуждению проекта Герстнера.
      – Кошмар!.. – Все схватились за головы.
      – Итак – цареубийство? – деловито спросил вооруженный ангел.
      – Нет! Нет!.. Только не это!.. – испуганно закричали все.
      – Жаль… – сразу погрустнел Иван Иванович. – Время политических свобод… Император гуляет без охраны… Ах, как эффектно можно было бы обставить эту акцию!.. И недорого.
      – Ни в коем случае! – категорично прервал его Воронцов-Дашков. – Россия достаточно натерпелась от смены правителей!
      – Очень, очень жаль, – мягко и печально повторил ангел со шпагой. – А ведь скоро даже ничтожные государственные деятели, болтая о равенстве и демократии, начнут окружать себя такой толпой телохранителей, что исполнение самого примитивного политического убийства станет буквально непосильной задачей. Естественно, и цена… – Ангел присвистнул и ввинтил палец куда-то вверх.
      Вошел здоровенный молодой лакей – принес самовар, чашки, блюдца, сахар. Иван Иванович тут же стал прихорашиваться, не отводя от лакея томного взора. Лакей перехватил его взгляд, смутился…
      – Может быть… Герстнера? – осторожно спросил граф Потоцкий.
      Иван Иванович обиделся, как виртуоз-скрипач, которому предложили сыграть на балалайке «Светит месяц».
      – Ну пожалуйста… Хотя это не та фигура, господа, ради которой стоило приглашать меня! Тем более что сегодня в России уже немало сторонников железных дорог…
      Ангел со шпагой помолчал и с надеждой спросил:
      – А может быть, вообще террор?
      – Что-о-о?.. – Все впервые услышали это слово.
      – Террор. Новая, очень прогрессивная форма насильственного убеждения, при которой клиент сам отказывается от ранее намеченных планов. Мы, профессионалы, считаем, что за этой формой большое и светлое будущее, – пояснил Иван Иванович.
      Князь Меншиков сразу оценил преимущества прогресса:
      – Прекрасно! Мы примем самое живое участие в работе всех комиссий по обсуждению проекта Герстнера, а господин Иванов параллельно с нами займется осуществлением своего прогрессивного метода. Пусть расцветают все цветы! Итак – террор!!!

***

      Герстнер, Родик, Пиранделло с козой, Зайцев и Маша торопливо сбегали вниз по лестнице отеля «Кулон» к выходу на улицу, где их ожидала карета.
      – Скорей, скорей! – торопил всех Герстнер. – Мы уже десять минут назад должны были уехать…
      – Антон Францыч! Не волнуйтесь… В России вы никуда не опоздаете, – успокаивает его Родик. – Назначено заседание комиссий в десять, хорошо, если к двенадцати соберутся…
      – Я не хочу этого слышать!!! Это разгильдяйство!
      Герстнер рывком открыл дверь на улицу, и тут же перед его носом раздался страшный взрыв. Стоявшая у отеля карета взлетела в воздух…
      Когда дым рассеялся и обломки кареты вернулись из поднебесья, выяснилось, что от всего экипажа невредимыми остались только кучер на облучке и две запряженные непонятно во что лошади.
      – Ну вот, – удовлетворенно сказала Маша. – А если бы мы вышли на десять минут раньше?..

***

      По коридорам Сената сновали чиновники с папками. Один из них проскользнул в дверь с табличкой «Специальная междуведомственная комиссия», где с трибуны князь Воронцов-Дашков говорил:
      – Устроение железных дорог в России совершенно невозможно, бесполезно и крайне невыгодно. А если кому-то приходит в голову, что две полосы железа смогут оживить наши русские равнины, – тот глубоко и опасно заблуждается!
      Все это выглядело как суд над Герстнером. Он сидел в стороне ото всех, и его лицо выражало искреннее недоумение.
      Чиновник положил перед князем бумагу, зашептал:
      – Записка графа Бобринского и военного инженера по ведомству путей сообщения Мельникова в защиту проекта господина Герстнера.
      – Нам-то это зачем?! – возмутился князь. – Отнесите в Комитет по устройству железных дорог.

***

      Глядя на освещенные окна Сената, Маша, Тихон и Родик томились на набережной. Двумя полукружьями сбегали вниз гранитные ступеньки к невской воде. Там Пиранделло готовился доить Фросю.