Ночь с Ангелом

… Когда я вернулся в наше купе и облегченно брякнулся на постель, Ангел спросил:

– Вы сами когда-нибудь играли на бегах?

– Ни в жисть, – ответил я.

– А на ипподроме бывали?

– Один раз, лет сорок тому назад, в Москве. С барышней, которую безуспешно пытался склонить к греху, обедал в ресторане ипподрома на Беговой. Помню, был сильно «взямши», а посему грех в очередной раз не состоялся.

– Но что-нибудь о бегах, о скачках, о системе ставок, о легендарных выигрышах и трагических проигрышах вы, надеюсь, слышали?

– Что-то я, конечно, читал, видел на экране. Но это всегда носило некий мелодраматический или детективный характер. «Фаворит» Дика Френсиса, какие-то рассказы Иоанны Хмелевской, «Чемп» Франко Дзеффирелли с потрясающим Джоном Войтом и гениальным мальчиком лет семи – забыл имя!.. – в двух главных ролях. Что-то еще… Не помню, Ангел.

– Жаль, – закручинился Ангел. – Тогда вам на том немецком ипподроме делать нечего. Попытаюсь рассказать вам про тот день самыми простенькими и доступными словами, а когда игра закончится, я отпущу вас в То Время, чтобы вы сами могли увидеть дальнейший ход событий. Хорошо?

– Прекрасно, – сказал я, поудобнее укладываясь.

* * *

– Для начала – маленький ликбез, – сказал Ангел. – Все сведения – из материалов, полученных мною в тринадцатилетнем возрасте Сверху и в тот самый единственный день моего пребывания на ипподроме вместе с Лешей и Гришей. Больше я на ипподромах ни разу в жизни не бывал по причинам, которые вы поймете позже. Итак: в «игровой» день при хорошей погоде на ипподроме собирается несколько тысяч человек. Ипподром – это особый замкнутый мир. Публика самая разношерстная! Естественно, что этот мир криминализирован в совершенстве. В день от восьми до пятнадцати заездов. В каждом заезде до пятнадцати лошадей. Дистанции заездов зависят от возраста лошадок – тысяча двести метров, тысяча шестьсот – миля и две четыреста. Самое главное – ставки! В ставках сумасшедшее разнообразие комбинаций. На том ипподроме существовал некий лимит ставок. Вы могли поставить на один заезд не меньше двадцати и не больше пяти тысяч марок. Новичкам рекомендуется примитив: «одинар» – ставка на победителя забега. Определение выигрыша препростейшее. Объем ставок делится на сумму билетов, в которых угадан правильный приход лошади к финишу. Сообразили, Владим Владимыч?

– Почти, – честно признался я. – Значит, если какая-нибудь кобыла Дунька, которую никто в расчет и не принимал, вдруг неожиданно для всех обойдет фаворитов этого забега, то сумасшедший тип, который сдуру поставил на эту Дуньку, получит огромную сумму денег?

– Совершенно верно! – воскликнул Ангел. – И наоборот: все поставили на какого-нибудь элитарного жеребца Молодца, тот пришел, конечно, первым, и каждый поставивший на него получает копейки… Хорошо, если при своих останется. Уяснили?

– Более чем.

– Вообще-то бега – это, как сейчас помню, поразительное зрелище!.. Ваш коллега и тезка Владимир Владимирович Набоков когда-то сказал: «Если бы к нам прилетели инопланетяне, они решили бы, что Земля – планета деревьев и лошадей, потому что не встретили бы здесь ничего красивее»…

– Батюшки светы! – воскликнул я. – Как вы образованны, Ангел! С ума сойти…

И по привычке подумал: «Вот такого бы парня нашей Катьке!..»

Но тут же задавил в себе эту шкурническую мыслишку. Вспомнил, старый дурак, что Ангел вот сейчас прочтет это мое невысказанное и я буду себя чувствовать полным идиотом! Не хватает мне еще на старости лет заниматься «этими» Катькиными делами!..

Однако Ангел был не только хорошо образован, но и превосходно воспитан. Ни словом, ни жестом он не дал мне понять, что просек мой дурацкий внутренний всплеск. И я слегка успокоился.

– Так как же прошел первый заезд? – спросил я.

– Первому заезду предшествовало много событий, – ответил Ангел. – Лешка и Гриша специально приехали на ипподром почти за час до начала бегов, или, как их там называли, – «рысистых испытаний». На этом настоял осторожный и расчетливый Гриша. «Чтобы понять, с чем это кушают», – сказал он. Лешка молчал. Еще не вышедшая и не напечатанная газетка уже со вчерашнего вечера лежала у него под рубашкой на груди, изредка предательски шелестела при Лешкиных движениях, щекотала Лешку и сообщала ему нервную дрожь, которая, не скрою, передавалась и мне. И хотя я – то был совершенно уверен в успехе дела, нервничал я чудовищно… У меня просто кончики крыльев тряслись от волнения! Гриша усадил Лешку на дешевые места, а сам умчался куда-то. Куда – я понятия не имел. Не скрою, в тот день на Гришу Гаврилиди мне было наплевать. Мне важны были Лешкино спокойствие и удача, которые, как мне казалось, я достаточно подстраховал, сотворив вчера сегодняшнюю газету с перечнем победителей всех десяти заездов. Вы согласны?

– Безусловно! – горячо согласился я с Ангелом.

– В конце концов, Владим Владимыч, я был послан Вниз Ученым Советом Школы Ангелов-Хранителей на практику именно к Алексею Самошникову, и здесь, Внизу, я отвечал за него уже перед всем Небом, перед Самим Господом и в первую очередь – перед самим собой! Потому что привязался к нему, как мне тогда казалось, на веки вечные. Когда же до первого забега, до первого удара в колокол оставалось минут двадцать, прибежал запыхавшийся Гриша Гаврилиди, принес Лешке картонную тарелочку с ужасно аппетитной жареной колбаской и кетчупом, а в бумажном стаканчике вполне приличный кофе.

С собой Гриша привел странного человека лет пятидесяти пяти. Человек был одет в сильно поношенный синий клубный пиджак с тусклыми «золотыми» пуговицами, в серые старенькие, но тщательно отглаженные брюки, не очень свежую рубашку с желтеньким галстуком-бабочкой, а на ногах у него были почти новенькие кроссовки фирмы «Фила». Без носков.

– Знакомься, Леха, – радостно сказал Гриша. – Это Виталий Арутюнович Бойко. Можно просто Арутюныч. Уже девять лет здесь кантуется. С Москвы.

– Из Москвы… – в тысячный раз поправил его Лешка.

– Нехай «из». А это, Арутюныч, заслуженный артист РэСэФэСэРэ Алексей Самошников.

– Как же, как же! – восторженно соврал Арутюныч и протянул Лешке руку. – Очень, очень наслышан!.. Когда-то это был мой мир – ипподром на Беговой, Михал Михалыч Яншин, Крючков Николай Афанасьевич, Ванечка Переверзев!..

– Никакой я не «заслуженный», – смутился Лешка. – Здравствуйте.

– Леха, – зашептал Гриша, таинственно оглядываясь по сторонам, – у этого Арутюныча здесь все схвачено!.. Всякие там жокеи, наездники, тренеры, конюхи… Он здесь свой человек и с этого живет! Мы счас врезали по пивку, я угощал, у него мелких не было, так с им все здоровкались, я не знаю как! А один хмырь сказал: «Арутюныч – легенда ипподрома…» Чуешь?! Он согласился нам помогать… То есть наводить на «верняк»! Он нам будет говорить, на кого ставить. И всего за пять процентов…

Арутюныч откашлялся, выпятил свою грудку, красиво наклонил голову:

– Я, если позволите, Алексей… Виноват, как по батюшке?

– Просто – Леша.

– Я, если позволите, Лешенька, легенда не только этого ипподрома, но и московского, – скромно расширил границы своей популярности Арутюныч «с Москвы». – Меня сам Тимофеев боялся!..

Тут Гриша стал выгребать из карманов кучу разных разноцветных красивых бумажек и буклетов.

– Вот, – сказал Гриша, – это Арутюныч велел держать в руках. Тут программки сегодняшних бегов, информации про наездников, про лошадей все сказано – чего, где, когда… Всякие скаковые биографии, престижи лошадей… Короче, мы в порядке!

– Со мной, Алешенька, как за каменной стеной, – ласково заверил Арутюныч.

Знаете, Владим Владимыч, когда я это услышал, я дико перепугался за успех дела! По материалам, присланным мне Сверху, я уже все знал об ипподромных «жучках», «советчиках» и разномасштабных жуликах всех ипподромов мира. И сейчас мне было необходимо сурово оградить Лешку от малейшей попытки этого потасканного Арутюныча оказать хоть малейшее влияние на предначертанный мною ход событий!

Только я было собрался применить одно сильнодействующее средство из нашего ЭВАА – «Экстренного Волевого Ангельского Арсенала», – как вдруг совершенно неожиданно Лешка Самошников перестал трястись от волнения и заявил Арутюнычу и Грише Гаврилиди твердым, хорошо поставленным голосом:

– Никаких советов. Мы будем играть так, как этого захочу я.

Арутюныч мгновенно произвел переоценку своих услуг:

– Хорошо… Пусть не пять, пусть три процента! Для такого человека…

– Стоп! – жестко прервал его Лешка. – Сколько вы рассчитывали сегодня заработать у нас? Быстро и честно!

Так как Арутюныч уже давно отвык что-либо говорить честно, а Лешкин тон и напор не оставляли ему иного выбора, то впервые за много лет он честно ответил:

– Марок двадцать…

– Гриша, дай Виталию Арутюновичу двадцать марок и поблагодари его за желание нам помочь, – непререкаемо произнес Лешка и решительно откусил большой кусок жареной колбаски.

Потрясенный Гриша Гаврилиди безропотно вынул из бумажника двадцать марок и протянул их старому ипподромному «жучку» в бабочке и кроссовках.

– А теперь, – продолжал Лешка ледяным тоном, запивая колбаску горячим кофе, – пойди, Гриша, в кассы и поставь в первом заезде на Дженифер сто марок.

Арутюныч в ужасе схватился за голову:

– Сто марок на эту клячу?!! Что вы делаете?! Это же кошмарная профанация!!! – простонал он и, от греха подальше, постарался моментально исчезнуть.

– Сто марок, Леха… – Гриша был вконец раздавлен. – Стольник!

– Да. Пойди и поставь на Дженифер сто марок, – с металлом в голосе повторил Леша Самошников.

Я только диву давался, Владим Владимыч!.. Впервые я видел Лешку таким уверенным в себе и непреклонным. Ах, как я им гордился, как желал ему удачи, которая, может быть, вернет его домой – в Ленинград…

Сейчас я могу вам признаться, что, сочинив «завтрашнюю газету», я грубо нарушил одну из важных статей КАХа – Кодекса Ангелов-Хранителей. Это, знаете ли, что-то среднее между «Уголовным кодексом» и «Уставом внутренней службы»… Так вот, КАХ категорически запрещал Ангелам-Хранителям искусственно создавать заведомо неправедные или безнравственные ситуации даже во спасение Охраняемого! Я же своей «завтрашней газетой» заставил Лешку Самошникова отказаться от самоубийства за две минуты до его вероятной гибели, но в то же время вконец попрал запретительную статью КАХа! Я обеспечил Лешке возможность получения денег по заранее известному списку победителей завтрашних бегов, что было явно неправедным, а затем спровоцировал безнравственную дачу взятки должностному лицу. И совершенно не важно, что это «лицо» было мордой подонка и чиновного бандита, а моя мальчишеская, довольно остроумная выдумка с газетой уберегла Нашего же Общего, Опекаемого Небом Алексея Самошникова от смерти. И могла вернуть Лешку в Ленинград, домой, к родным и любимым. Ко всему тому, из чего и состоит так называемая родина… Тогда я ни о каком КАХе и не думал. Я был занят только вызволением Лешки из беды, в которую он попал по собственной дурости. Мне очень нужно было вернуть его домой! Что-то мне тогда подсказывало, что цепь семейных несчастий Самошниковых еще не размоталась до конца. Что-то им еще грозит… И хорошо было бы, чтобы Лешка к этому времени был уже дома!

Ангел замолчал.

Я вдруг увидел, как этот очень неглупый, ироничный, красивый голубоглазый здоровенный парняга так и не сумел скрыть своего волнения!

И тогда я подумал о том, какой душевной тонкостью, какой редчайшей сердечной изысканностью должен обладать очень современный молодой мужик, чтобы у него перехватывало дыхание и появлялся предательский комок в горле, когда он вспоминает свои далекие детские годы…

– Спасибо вам большое, Владим Владимыч, – тихо проговорил Ангел. – Простите меня, пожалуйста, – я невольно вторгся в ваши размышления, но они столь сильны и открыты, что не могли пройти мимо меня. И я вам очень признателен…

– Все в порядке, Ангел, – поспешил сказать я. – Так как прошел первый забег? И естественно, все последующие.

Ангел поднял соскользнувший на пол «Московский комсомолец», аккуратно положил его на столик и придавил пустым стаканом в тяжелом подстаканнике. Наверное, Ангелу нужно было время, чтобы окончательно прийти в себя.

– Я не думаю, что вам необходимы специфические ипподромные подробности. Нам с вами в них все равно не разобраться. А мы от этого будем оба чувствовать себя униженно. Это же вредно в любом возрасте… Вас устроят конечные результаты забегов? – спросил Ангел.

– Вне всякого сомнения! Лапидарно – в отчетно-телеграфном стиле.

– Тем более что этот телеграфный стиль будет тоже достаточно драматичен, – подхватил оправившийся Ангел. – Слушаете?

– Развесив уши! – заверил я Ангела.

– Итак. Дженифер, конечно же, победила и привезла в своей «качалке» геррам Самошникову и Гаврилиди одиннадцать тысяч триста восемьдесят две марки.

– С ума сойти!..

Я был в полном восторге.

Тут же за их спинами с истошным криком «А я вам что говорил?!» появился Арутюныч. На что сильно прибалдевший Гриша, как писали классики, «с прямотой римлянина» коротко сказал ему:

– Пошел на хер!

Этим воспоминаниям Ангел даже улыбнулся и стыдливо признался:

– А я на радостях даже сделал круг над всем ипподромом!

Во втором заезде на Шагала поставили максимальный лимит ставок – пять тысяч марок.

С Гришей была истерика. Он попытался устроить маленький бунт, но Лешка жестоко подавил Гришин революционный порыв, и в результате второго заезда жеребец с гордой еврейской кличкой Шагал опередил всех своих соперников почти на корпус и привез для Лешки и Гриши уже совсем непомерную сумму в сорок семь тысяч марок!!!

Ипподром ахнул… А потом застонал от зависти.

Арутюныч натурально упал в обморок и сильно ушиб себе копчик.

Гриша вернулся из касс с полиэтиленовым пакетом продуктовой фирмы «Альди», до половины набитым деньгами…

Сумку с деньгами Грише Гаврилиди помогали тащить двое огромных полицейских с пистолетами и радиостанциями. Сели они сзади герров Самошникова и Гаврилиди.

– Каких мальчиков я отобрал?! Потрясающая страна!.. Плати бабки и получай наряд полиции в свое распоряжение! Причем совершенно официально!.. Теперь, когда у нас денег, как у дурака махорки, они таки будут нас сопровождать. А то здесь столько разных халамендриков!.. Упаси нас Господь. Вот квитанция, держи. Пусть у тебя будет… На кого ставим?

… В третьем заезде Клиф выиграл для Леши и Гриши еще сто шесть тысяч марок…

Ипподром бился в конвульсиях!!!

Общая сумма выигрышей всего от трех заездов у двух русских новичков, которых никто не знал и никогда не видел даже рядом с ипподромом, уже составила двести четыре тысячи триста восемьдесят две марки. Что, конечно же, потребовало резкого усиления полицейского наряда за официально удвоенную плату.

Теперь для Лешки главное – не забыть клички лошадей-победителей! Не будешь же у всех на глазах вытаскивать из-за пазухи свою волшебную газетку…

В четвертом заезде жеребец Бобо увеличивает общий выигрыш двух русских герров еще на триста тысяч марок!!! Потому что они уже оба поставили по максимальной лимитной ставке в пять тысяч.

Вот когда ипподром встал на дыбы!

Дирекция ипподрома сходила с ума и трясла всех своих служащих от последнего конюха до Главного тренера, включая фуражиров, кельнеров ресторана, продавцов сувениров, распространителей программок, служителей навоза и ветеринарной службы!..

Вопрос был единственный – КТО ДАЕТ ИНФОРМАЦИЮ???

Не может один и тот же игрок выиграть четыре заезда подряд без чьей-либо помощи…

– Я, Владим Владимыч, должен признаться, буквально порхал от счастья! Раз даже чуть не задел Лешку по носу кончиком своего левого крыла!.. Он, бедняга, ничего не поняв, так шарахнулся, что два полицейских тут же схватились за пистолеты.

Срочно были перетасованы заезды…

На некоторых лошадях заменены наездники…

Специально поменяли очередность выхода лошадей на беговую дорожку…

Были предприняты все меры предосторожности и безопасности, вплоть до того, что заведомо слабым лошадям вкалывали сильнодействующий допинг, а могучим фаворитам каждого заезда – транквилизаторы, способные усыпить жеребца на бегу!

Все это делалось для того, чтобы всех и вся сбить с толку, не дать этим невероятным русским выиграть еще хоть один заезд! Чтобы потом не пойти по миру, ведя на поводу оставшуюся от распродажи ипподромного имущества парочку жалких одров…

Так вот, в пятом заезде старик Вилли, которого на следующей неделе уже должны были списать за полную старческую и профессиональную непригодность, нафаршированный пятью шприцами с мощными олимпийскими допингами, оставил «за флагом» всю свою лошадиную братию, состоявшую из одних чемпионов Европы и рекордсменов мира, и подарил ленинградцу Алексею Самошникову и его другу Григорию «с-под Одессы» еще полмиллиона западногермайских, очень твердых в то время, замечательных бундесмарок!!!

Бездыханную «легенду русских и немецких ипподромов» Арутюныча с жутковатым воем сирены увезла «скорая помощь», примчавшаяся из специализированной психиатрической клиники.

В шестом забеге Адонис и в седьмом – Чарли-Браун удвоили выигрышную сумму от предыдущих пяти заездов, и Лешка с Гришей стали обладателями девятисот шестидесяти четырех тысяч трехсот восьмидесяти двух марок. Почти – миллиона…

Больше геррам Самошникову и Гаврилиди уже не приходилось бегать в кассы – делать ставки, а потом мчаться – получать выигрыши.

Из Главного управления полиции была вызвана бригада опытных детективов – их в приказном порядке сдернули с субботнего отдыха, – по распоряжению главы всей полиции города они обязаны были четко выполнять ставки герров Самошникова и Гаврилиди, получать причитающиеся им суммы и запирать в специально привезенный ими какой-то особый полицейский сейф. Естественно, за отдельную плату!

Два детектива этой группы в совершенстве владели русским языком, а еще один, на всякий случай, – не пригодившимся ивритом…

После Чарли-Брауна, победившего в седьмом заезде, дирекция ипподрома решила прекратить бега. О чем и объявила по громкой трансляции на весь ипподром.

Что тут началось – словами не описать!

Решением обербургомайстера города по тревоге было поднято специализированное подразделение, натасканное на разгоны уличных нацистских демонстраций и других массовых беспорядков городского типа.

Чтобы не провоцировать жителей своего города на волнения и гражданское неповиновение, мудрый и осторожный бургомаистер запретил руководителям ипподрома прерывать бега, обещая им в дальнейшем поддержку Ратхауза. По-нашему – Горсовета.

В восьмом заезде красотка Пикулина, придя первой к финишу, вынула из отощавших касс ипподрома еще триста тысяч марок и презентовала их нашим героям – поразительно спокойному Лешке и почти сбрендившему Грише.

Ипподром рыдал! Молился и рыдал, рыдал и молился!..

В девятом и десятом заездах, как я и ожидал, победили соответственно Лешкины Тимбер и Томми. Чем укрепили финансовое положение герров Самошникова и Гаврилиди еще на четыреста тридцать тысяч западногерманских марок…

Тут Гриша очнулся, пришел в себя и стал в привычную позу менеджера артиста Самошникова: с полицией он подписал все договора на охрану и сопровождение, вызвал специальную бронированную инкассаторскую машину для денег и представительский, длиною с трамвайный вагон, белый лимузин «мерседес» – для себя и Лешки.

– Инкассаторский броневик я нанял только на сегодня, – небрежно сказал Гриша. – Доехать до банка. Мало ли шо?.. Ни за кого же поручиться нельзя. А лимузин этот… Не, ты только посмотри! Тут же по три двери с каждой стороны! Это таки – «мерседес»! Так он у нас на неделю. Мы на нем завтра в Бонн поедем, повезем эти поганые десять косых той посольской курве!.. Не возражаешь?

Сознания того, что отныне он обладает гигантской, неслыханной суммой денег, у Лешки не было.

Отчетливо он понимал лишь одно – теперь у него есть те десять тысяч марок, которые он должен заплатить за возвращение домой.

– А попроще нельзя было? – тоскливо спросил измученный Лешка.

Ответить Гриша не успел…

В сопровождении прессы и телевидения на ипподром въехал сам обербургомайстер. Он лично поздравил русских героев с неслыханной удачей и произнес небольшую речь о неразрывных связях русского и немецкого народов. Начал он с того, что Кандинский и Тютчев жили и творили в Мюнхене, Тургенев в Баден-Бадене, русская эмиграция времен революции семнадцатого года осела в Берлине, а закончил свою речь трогательным сообщением, что его папа в сорок втором был похоронен под Смоленском на краю деревни Липки.

Тут же из своей машины обербургомайстер позвонил Президенту местного отделения знаменитого «Дойче Банка» и попросил в порядке исключения открыть в субботу один из филиалов, чтобы наши новые русские друзья смогли бы положить на свой счет…

– Как, у вас нет своего счета? Кайн проблем! Сейчас будет!..

…который для них сейчас немедленно откроют, всего лишь пару миллионов марок, честно выигранных ими на ипподроме и не облагаемых ни одним пфеннигом подоходного налога!..

Вот так-то, Владим Владимыч! Последовавшие за этим события, насколько я помню, вы хотели увидеть своими глазами.

– Если можно.

– Как сказал бы Гриша Гаврилиди, «он еще будет спрашивать?!» – рассмеялся Ангел. – Укладывайтесь поудобнее и…

Я зажмурился. Так было легче переноситься из Этого Времени в То. В связи с частыми сменами Временного Пространства к середине ночи у меня уже выработался некий комплекс привычных приемов.

– Поехали? – услышал я голос Ангела.

– С Богом… – машинально сказал я.

– Ну, уж дудки! – на удивление неприязненно возразил Ангел. – Я бы хотел, чтобы вы наблюдали произошедшее беспристрастным писательским глазом.

– «Беспристрастного» глаза у писателей не бывает, Ангел, – сказал я. – Все мы в плену у самих себя, любимых… И про кого бы мы ни сочиняли, мы вольно или невольно пишем о себе. Тщательно скрываемые от постороннего глаза пороки, темные и ужасные стороны своей души мы зачастую приписываем выдуманным нами же отрицательным персонажам, а наши положительные герои совершают поступки, так и не совершенные нами в нужные и критические моменты нашей жизни. То же касается и прекрасных черт характеров наших придуманных симпатяг. Это те свойства души и характера, которые мы сами безумно хотели бы иметь. Так что ждать от сочинителя беспристрастности – дело тухлое, Ангел. А со Всевышним, я смотрю, у вас складывалось не все гладко, да?..

Но ответа Ангела я уже не услышал.

* * *

… Ипподром располагался на окраине этого большого города, и организованный Гришей Гаврилиди кортеж, двигающийся по предместьям к центру, выглядел очень внушительно и помпезно!

Впереди шел патрульный полицейский желто-зеленый автомобиль, мигая всем, чем может мигать полицейская машина, оснащенная по последнему слову техники Того Времени…

…за ним неторопливо двигался бронированный инкассаторский автомобиль с маленькими круглыми бойницами по всему корпусу для стрельбы изнутри по злодеям, затеявшим напасть на инкассаторов снаружи…

…а за инкассаторским броневиком плыл «мерседес» неправдоподобной длины, в котором сидели усталый, потухший Леша Самошников – будто из него, как из детского шарика, выпустили воздух – и чрезвычайно оживленный Гриша Гаврилиди.

Пассажирский салон лимузина был отделен от шофера толстым стеклом с занавесками, а двухсторонняя связь с водителем осуществлялась через микрофоны и динамики.

По бокам этого сказочного «транспортного средства» и позади него ехали полицейские мотоциклисты в роскошных кожаных светло-зеленых комбинезонах, белых космонавтских шлемах и в белых высоких жестких крагах.

Лешка тоскливо посмотрел на окружавших машину мотоциклистов и устало спросил Гришу:

– Эти-то на хрена?

– А для понта! – радостно прокричал Гриша. – Причем, заметь, за те же бабки! Они спросили: «Вам сопровождение нужно?», а я говорю: «А как вы думаете?», а они говорят: «Нет проблем!» Красиво жить не запретишь, Леха… Не, но какой фарт?! Это шобы так повезло? Кому-нибудь рассказать – можно же с дерева свалиться! Шоб десять заездов подряд?.. Шоб такая везуха?!

– Не ори, – тихо сказал Леша. – У меня голова раскалывается. Не было никакой везухи, Гриня. Я еще со вчерашнего вечера знал победителей всех заездов.

– Я тебя умоляю, Леха! – заржал Гриша Гаврилиди.

– Ну, тише ты, Господи, – досадливо повторил Лешка. – Я говорю правду: я все знал еще вчера.

– Значит, с тобой это на нервной почве, – убежденно сказал Гриша. – Конечно, такие бабки! Кто это может выдержать?!

– Погоди. Не трещи. Какое сегодня число?

– Шо с тобой, Леха? Ты, часом, не перегрелся там на трибунах? С утра было десятое…

– А день? Какой день недели сегодня?

– Ну, суббота же ж! Не пугай меня, Леша… Прими соточку. Здесь такой коньячок… Умереть! – И Гриша распахнул дверцы лимузинного бара.

– Я в завязке. А вчера какое было число?

– О, шоб тебя!.. Ну, девятое – пятница!

– А времени сейчас сколько?

– Без десяти пять… – Гриша тревожно посмотрел на Лешку.

– А во сколько обычно выходит вечерняя газета «Абендвельт»?

– Я знаю?! В шесть, в семь!..

– Так, по-твоему, она еще не вышла?

– Конечно, нет! А при чем здесь газета?..

– А при том, что вот эту СЕГОДНЯШНЮЮ газету «Абендвельт» я получил еще вчера – девятого августа, в пятницу, без пяти минут двенадцать ночи. И там уже был полный отчет о сегодняшних бегах на ипподроме. Со списком всех десяти победителей…

Лешка расстегнул рубашку и вытащил из-за пазухи смятую, пропотевшую, слипшуюся газету, полученную им вчера от голубоглазого мальчишки-газетчика в полночь на Кайзер-брюкке.

Он только одного не сказал Грише. Что эта волшебная, поразительная газета сыграла еще одну немаловажную роль – она уберегла его от банального и пошлого эмигрантского самоубийства на «чужбине».

Лешка сунул газету в руки Грише Гаврилиди, тоскливо посмотрел сквозь боковое стекло лимузина и…

…на мгновение ему показалось, что на противоположной стороне неширокой окраинной улицы он вдруг увидел того самого светловолосого мальчишку-газетчика с рюкзачком за спиной!..

Мальчишка радостно улыбался и вприпрыжку бежал в ту же сторону, куда катился длинный белый лимузин…

Бежал мальчишка так же странно, как бежал и вчера на Кайзер-брюкке, – будто не касаясь земли ногами!

Лешка хотел было закричать, позвать этого удивительного пацана к себе в машину! Он даже махнул ему рукой и увидел, как мальчишка рассмеялся и помахал Лешке в ответ…

Но тут встречный поток машин плотно остановился перед светофором, перекрыл противоположную сторону улицы, и Лешка потерял этого замечательного пацана из виду.

Когда же пробка под светофором рассосалась и встречные машины сдвинулись с места – не было на той стороне улицы никакого мальчишки-газетчика с рюкзачком за плечами.

А может быть, Лешке все это померещилось?..

Но сидел рядом Гриша Гаврилиди, тупо вглядывался в первую страницу газеты, где был напечатан список победителей только что завершившихся ипподромных заездов, покачивался, как старый еврей на молитве, и уже в совершенно сомнамбулическом состоянии повторял:

– Ой, мамочка… Ой, мамочка, роди меня обратно!..

… Кортеж имени А. Самошникова и Г. Гаврилиди уже выбирался из окологородского предместья.

Оставалось лишь пересечь неширокое шоссе, «ландштрассе», опоясывающее тот красивый западногерманский город, который через полторы-две недели Алексей Самошников, нагруженный самыми замечательными подарками для мамы Фирочки, для папы Сереги, для бабушки Любы и для младшего братика Толика-Натанчика, наконец-то покинет навсегда и уедет домой, в Ленинград, оставив Грише гитару и миллион очень твердых западногерманских марок.

А там, в Ленинграде, – будь что будет… Не расстреляют же!

Гриша же Гаврилиди на этот миллион начнет в Германии новую, обеспеченную и зажиточную жизнь русского грека «с-под Одессы», оказавшегося в капиталистическом окружении, но не «давшего маху», не сгинувшего там, а энергично вписавшегося в это чуждое нам доселе окружение.

За инкассаторско-лимузинно-полицейской процессией с Лешкой Самошниковым внутри, тщеславно организованной герром Гаврилиди, тянулся длиннющий шлейф автомобилей, в которых сидели те, кто был сегодня на субботнем ипподромном шоу, и в каждой машине только и было разговоров об этих русских, которые умудрились выиграть все десять субботних заездов и получили…

… Вот тут в каждой машине назывались совершенно разные цифры от трех до пятнадцати миллионов марок!..

А более прозорливые и осведомленные владельцы автомобилей и некоторые пассажиры автобусов, направлявшихся от ипподрома к центру города, считали, что сегодня, в субботу, десятого августа, они стали свидетелями небывалого, феерического и грандиозного жульничества!!! Организованного, вполне вероятно, самим ипподромом совместно с той самой знаменитой «русской мафией», о которой теперь говорят во всей Европе и, страшно сказать, даже в Америке!..

И конечно, те двое русских на трибунах, со своими умопомрачительными беспроигрышными ставками, не более как мелкие шавки этой грозной мафии, выполняющие ничтожную, отвлекающую на себя роль ипподромных «новичков», которым по всем игроцким преданиям обязательно должно «повезти» в «первый» раз!..

Вот какие страсти бушевали вокруг Леши и Гриши, сидевших внутри роскошного белого лимузина…

Гриша уже пришел в себя, вовсю хлебал лимузинный коньяк и лихорадочно перелистывал потную, мятую газету.