Ночь с Ангелом

– А шо такое?! Нет, вы посмотрите! Или я не прав?! Он еще лыбится!.. Шо я делал весь этот блядский день, прежде чем пришел сюда с бутылкой? Я, как последняя дворовая Жучка, весь город обегал в поисках денег под любые гарантии!..

– Ах, Гришенька, – вздохнул Лешка, – какие мы с тобой можем дать гарантии?

– О! – воскликнул Гриша Гаврилиди. – Это ж можно просто с дерева упасть – мне все отвечали твоими же словами! Я уже просил не десять тысяч, а хотя бы пять… Я придумал, что возьмем пять, поедем в Бонн, отдадим их этому посольскому крокодилу, а про вторую половину скажем: от когда у нас будут все документы на руках, тогда он и вторую пятеру получит. С понтом – мы таки боимся за свои бабки. А как только он нам все ксивы на твой отъезд замостырит – мы будем его видеть в гробу и в белых тапочках! Пусть попробует кому-нибудь на нас пожаловаться!.. Как я придумал? Детектив, бля!

– Гениально, – очень серьезно сказал Лешка. – Агата Кристи от зависти может утопиться в собственной ванне, а братья Вайнеры будут рыдать друг у друга на плече, завистливо приговаривая: «Ах, этот Гаврилиди! Как обошел нас, мерзавец… Как сюжет закрутил, сукин кот! Обалдеть можно!»

– Но пяти тысяч я тоже не достал, – упавшим голосом виновато признался Гриша.

– Я это понял, когда ты стал мне объяснять, «с чего начинается Родина», – спокойно сказал Лешка. – Рад за старуху Кристи и ребят Вайнеров. Ты не принесешь им творческих горестей. Нельзя бороться за счастье одного человека, одновременно доставляя массу неприятностей и неудобств всем остальным…

И подумал Лешка – хорошо бы Гриша ушел пораньше.

Потому что, если сегодня, девятого августа, он, Лешка Самошников, до полуночи не сделает ЭТОГО, потом у него просто может не хватить на ЭТО смелости…

– Послушай, «великий комбинатор», – сказал Лешка, – тут остались кое-какие денежки, которые Лори ссудила нам на дорогу. Сто семьдесят марок. Вот – сто, вот – пятьдесят и двадцатничек… Она в понедельник вернется из Испании, так ты поблагодари ее и отдай их ей.

– А у самого руки отвалятся? – спросил Гриша.

– Нет, конечно. Но я хочу завтра с утра пораньше электричкой смотаться на несколько дней в Золинген. Там у меня один дружок ленинградский объявился, – без малейшего напряжения тут же сочинил Лешка.

– Давай деньги и оставь телефон дружка. Мало ли что?..

– Видишь ли, Гриня, он меня сам разыскал. Сказал, что будет встречать на вокзале. А телефон и адрес его я забыл спросить. Я тебе сам позвоню, – легко и беззаботно соврал Лешка.

Гриша сгреб сто семьдесят марок, положил их в бумажник отдельно от своих, глянул на часы:

– Е-мое и сбоку бантик! Полвосьмого!.. Помчался. Я тут с одним жутко ушлым немцем карагандинского разлива договорился встретиться. Может, он чего присоветует?

– Вполне вероятно, – согласился Лешка. – Беги, беги, Гришаня.

«… Позвонить в Ленинград?..

Нет. Не нужно… Пусть все будет так, как есть.

Пусть ждут как можно дольше. Ожидание продлит им жизнь…

Но как ЭТО сделать?.. Как сделать «технически»?

Я же столько раз видел ЭТО в кино, в театрах… В двух спектаклях я и сам… В «Утиной охоте» и в выпускном – в «Ромео и Джульетте». Потом, правда, я выходил кланяться… Сегодня я вряд ли выйду на авансцену. Что же делать? Как ЭТО совершается?..

В Пскове после спектакля за кулисами повесился молодой рабочий сцены. Нашли его только к утренней репетиции. Говорили – от ревности… Как было страшно!.. Лицо черно-синее, в зубах наполовину прикушенный язык, серая пена из ноздрей, промокшие и обгаженные штаны, носки, ботинки. Лужа мочи внизу и… Запах! Какой-то жуткий, омерзительный запах…

Нет! Нет-нет… Господи… Боже, помоги мне уйти!.. Не хочу больше жить. У меня нет ружья, чтобы просто-напросто застрелиться…

Мне даже нечем себя отравить. Как же ЭТО сделать?..»

И тут Лешка вспомнил, что он не умеет плавать!

Вот… Выручит то, чего он так стыдился с мальчишечьих лет.

А еще он вспомнил, как прекрасно и бесстрашно плавал и нырял маленький Толик-Натанчик. С четырех лет!..

Скорее всего Лешка еще и поэтому его не любил…

«Наверное, нужно что-нибудь написать… Так все делают.

А что? Что я могу написать?.. И кто это потом прочитает? Полиция? Вызовут, наверное, кого-нибудь перевести последнее письмо утопленника…

Гришку Гаврилиди будут допрашивать. Нему Френкеля… Лори Тейлор. В смысле – Лариску Скворцову, умную и решительную, добрую и очень деловую москвичку, лауреата международного порнографического «Венуса». Обладательницу американского гражданства и американского паспорта. А также огромного запаса нерастраченной бабской нежности, не растоптанной и не стертой ежедневными профессиональными упражнениями… Ее обязательно допросят. Все видели, как она тогда увезла Лешку Самошникова из «Околицы».

Интересно, в Бонн, в наше посольство, сообщат? Чтобы этот говнюк, который запросил за возвращение домой десять тысяч, хоть поперхнулся бы!..

Да нет… Вряд ли. При чем тут наше посольство?

Не буду ничего писать. Любое слово, любая строчка из последнего письма самоубийцы могут невольно кому-нибудь напакостить. Не буду!

Пусть это выглядит, как «несчастный случай». Тогда никого не тронут. Может быть, так – для проформы – поспрашивают…

Как тогда в театре следователи нас всех опрашивали, когда тот паренек за кулисами повесился».

Который час? Лешка посмотрел на часы – дешевые, десятимарковые, купленные в «Вулворте», но очень похожие на дорогие: с секундной стрелкой, с календариком, со всякими прибамбасами для бедных турков и нищих советских туристов.

«09 авг.» – говорил календарик.

«11 часов 02 минуты» – сообщил циферблат.

«Господи! – подумал Лешка. – Неужели мне осталось жить всего лишь один час?.. Даже меньше».

Он выложил из карманов документы на кухонный столик, чьи-то визитные карточки, клочки бумажек с наспех записанными на ходу какими-то адресами и телефонами и единственную двадцатимарковую купюру.

Вздохнул и собрался было уже выйти из кухни, но остановился и вернулся к столу. Скомкал все визитные карточки, бумажки с телефонами и адресами, зашел в уборную, тщательно разорвал все на мелкие кусочки, ссыпал их в горшок и спустил воду.

Он подумал, что совершенно не нужно, чтобы потом, когда найдут его тело, по этим визиткам и адресам с телефонами ни в чем не повинных людей таскали бы на допросы. Или, еще чего хуже, на опознания…

При этой мысли Лешке неожиданно стало очень зябко, и он надел на себя легкую белую курточку. Подивился тому, что пытается унять озноб и согреться перед ЭТИМ, погасил повсюду свет, вышел на лестничную площадку и аккуратно запер квартиру.

Сел в лифт, спустился под козырек парадного подъезда и бросил ключи в свой же почтовый ящик. Падая, ключи не звякнули о металл. Они глухо стукнулись обо что-то мягкое, бумажное, да так и застряли на середине, не достигнув дна.

Лешка по привычке заглянул в три отверстия на передней стенке ящика и увидел там что-то похожее на письмо и рекламку вновь открытой пиццерии «с доставкой на дом».

Про рекламку он сообразил лишь потому, что вся урна, стоявшая рядом с почтовыми ящиками его подъезда, была забита уже выброшенными красивыми и веселыми желтыми рекламками этой пиццерии.

А вот что за письмо пришло ему – Лешке было наплевать.

* * *

К десяти часам вечера большие немецкие города уже спят.

Где-то еще что-то теплится – ночные клубы и клубики, редкие казино, бордели…

Какая-то суетня около «Хауптбанхофа» – Главного вокзала.

Но магазины уже закрыты, в кафе и ресторанчиках убирают испачканные скатерти со столов и тушат свечи…

На всех улицах и переулках дрыхнут автомобили, уткнувшись носами в попы друг другу…

В окнах домов почти нигде уже не видно света – спят мифически «правильные» и «праведные» немцы. Спят…

В одиннадцать исчезают запоздалые прохожие.

Без четверти двенадцать еще может промчаться по городу старый, вдрызг изъезженный «порше» с опущенными боковыми стеклами.

В этой в прошлом самой дорогой, а сейчас – копеечной машине будут сидеть гордые и глуповатые молодые турецкие люди, а из автомобильных динамиков во всю их многоваттную мощь в спящее немецкое небо будут нестись душераздирающие по занудливости очень восточные мелодии.

И старик «порше», и вопящие в ночи турецкие гордецы, и разрушительные звуки, взрывающие сны добропорядочных немцев, – это не разгульное, бьющее через край веселье, а всего лишь унылая и хамская демонстрация восточного презрения к приютившей их западной стране…

И еще: если через какой-нибудь немецкий город будет протекать хоть какая-нибудь речка, а через речку ляжет несколько мостов, соединяющих половинки города, один из них тщеславные жители этого города обязательно назовут «Кайзер-брюкке». Что будет означать – «Королевский мост».

Ну, точно так же, как в Советском Союзе не было городка без улицы Ленина или большого города – без Ленинского проспекта…

Вот именно посередине такого Кайзер-брюкке по-русски поздним вечером, а по немецким понятиям – глубокой ночью, без четверти двенадцать, девятого августа стоял очень-очень одинокий Леша Самошников, еще совсем недавно молодой, талантливый драматический актер, на которого когда-то, говорят, сам Товстоногов глаз положил, а Равенских специально заезжал в Псков – посмотреть, как Алексей Самошников играет горьковского Ваську Пепла.

А вокруг Лешки стояли: его мама Фирочка Самошникова, папа Сергей Алексеевич, бабушка Любовь Абрамовна, младший братишка Толик-Натанчик, почему-то в наручниках и ножных кандалах, мертвый дедушка Натан Моисеевич при всех своих орденах и медалях и покойный дядя Ваня Лепехин…

Ах, как они, и живые и мертвые, плакали, как умоляли Лешку не делать ЭТОГО, как упрашивали подождать хоть немного, в надежде на…

…вот только на что они с Лешкой могли бы надеяться – никто из них не знал.

Лешка горько плакал вместе с ними, отчетливо понимая, что все это наваждение всего лишь его предсмертный бред – что-то вроде прощальной картины последнего акта. И нету на этом мосту вокруг него никого из близких, ни живых, ни мертвых. И стоит он здесь один-одинешенек, и надежды у него нет никакой…

Он прижался грудью к прогретому за день теплому каменному ограждению моста, чуть перегнулся вперед, посмотрел вниз, стараясь разглядеть черную тихую воду вялой городской реки, а воды-то и не увидел.

Не к месту и не ко времени в глазах Лешки вдруг возникла недавно виденная телевизионная хроника – залитый светом нью-йоркский ночной Манхэттен. А в мозгу, уж совсем некстати, просквозила склочная мыслишка – как плохо и патологически экономно освещены немецкие города! Поярче был бы этот фонарь, под которым стоит сейчас Лешка, можно было бы и воду внизу разглядеть. А так неизвестно – есть она там или нет… Может быть, я сейчас туда брошусь и не утону, а только разобьюсь…

Господи?.. Да какая разница?! О чем это я?!

Лешка решительно выпрямился и неожиданно увидел некое движение с левой и правой набережных к середине моста.

С левой на мост медленно въезжала полицейская патрульная машина, сверкая синими проблесковыми мигалками, а с правой к Лешке мчался какой-то мальчишка, истошно вопя на бегу:

– Вечерние новости! «Абендвельт»!!! «Абендвельт»!.. Последние вечерние новости! Только в «Абендвельте» последние новости!..

Причем мальчишка явно старался опередить полицейский автомобиль и первым доскакать до Лешки! Наверное, он видел в Лешке своего единственного и последнего покупателя.

«Странно… – подумал Лешка. – Я и не знал, что здесь есть мальчишки-газетчики…»

На мгновение ему показалось, что маленький продавец вечерних газет не бежит к нему, а слегка летит в нескольких сантиметрах от поверхности моста. Причудится же такое!

Но больше всего Лешку беспокоила полицейская машина.

Не хватает еще, чтобы его спасала полиция! Или просто забрала бы его в участок. Что вполне вероятно: ночь, иностранец, почти не говорящий по-немецки, документов нету… Пока установят личность, пока все выяснят, пока отпустят, а там и решение расстаться с жизнью одним махом испарится, сменится унизительной трусостью и…

Маленький продавец вечерних газет неожиданно оказался совсем рядом. Наверное, Лешка слишком засмотрелся на приближающуюся полицейскую машину.

Этот голубоглазый и светловолосый мальчишка лет двенадцати-тринадцати с рюкзачком за спиной даже не запыхался!

«Как наш Толик-Натанчик…» – успел подумать Лешка.

Но мальчишка уже сунул ему в руку газету, а Лешка машинально полез в карман куртки за мелочью.

– Спасибо, не нужно! – счастливо улыбнулся ему голубоглазый пацан и помчался куда-то своим странным, парящим бегом, почти не касаясь земли…

И только тут до Лешки дошло (или показалось?..), что мальчишка-газетчик поблагодарил его по-русски…

А полицейская машина медленно приближалась.

Для того чтобы не вызвать лишних вопросов и подозрений, Лешка развернул газету и сделал вид, что просматривает последние вечерние известия ушедшего дня.

Ну, может же человек читать газету под одним из слабеньких фонарей, украшающих самый известный мост в городе – Кайзер-брюкке? Ну, не спится человеку, вот он и вышел пройтись по мосту с газеткой…

И вдруг!

Первая же страница вечерней газеты «Абенд-вельт», выходящей обычно во второй половине дня, часам к шести, действительно привлекла Лешкино внимание.

ЭТО БЫЛА ЗАВТРАШНЯЯ ГАЗЕТА!!! И датирована она была ЗАВТРАШНИМ числом – «10 АВГУСТА. СУББОТА»!!!

Под слабым светом фонаря Лешка вгляделся в циферблат своих часов и календарик.

На часах было без пяти двенадцать, а в календарике стояло – «09 авг.»!..

Лешка держал в руках газету, которая должна была выйти в свет только ЗАВТРА, после шести часов вечера!..

Но тут полицейская машина остановилась около него, и оттуда вылез молодой рослый парень в форме. Второй полицейский остался за рулем. Из автомобильной рации сквозь эфирные разряды неслось какое-то бормотание.

– Могу вам чем-нибудь помочь? – настороженно спросил Лешку рослый полицейский.

– Да… – неожиданно для себя самого хрипло сказал Лешка. – Какое сегодня число?

Полицейский придвинулся к Лешке поближе, на всякий случай принюхался к нему, внимательно заглянул в глаза и, не учуяв ни алкоголя, ни наркотиков, достаточно любезно ответил:

– Сегодня ДЕВЯТОЕ августа.

– А день?

Тут полицейский для верности посмотрел на свои часы. Его календарик на часах показывал и дни недели:

– Пока еще ПЯТНИЦА. Без двух минут двенадцать ДЕВЯТОГО августа. А почему это вас так интересует?

Лешка снова очумело глянул в газетную «шапку», увидел дату: «10 АВГУСТА. СУББОТА» и…

…увидел там КОЕ-ЧТО ЕЩЕ!., что на миг просто потрясло его воображение…

Он быстро сунул газету в карман куртки и, ни на секунду не задумываясь, ошеломленно сказал полицейскому:

– Какой ужас! Я совсем забыл поздравить свою подружку с днем рождения!

Это абсолютно лживое, но сыгранное с блистательной профессиональной актерской легкостью Лешкино заявление окончательно разрядило обстановку.

Полицейский облегченно ухмыльнулся и стал спокойно забираться в свой желто-зеленый автомобиль, насмешливо говоря Лешке:

– Если вы немедленно помчитесь к ней, она вас простит, уверяю. Но где вы в это время достанете цветы – даже представить себе не могу!.. Не вздумайте рвать их на чьей-нибудь клумбе. Хотя я на вашем месте сделал бы именно так…

От волнения Лешка даже не сумел оценить невероятную, почти «вольтерьянскую» широту полицейского совета.

Он смотрел вослед уезжавшей патрульной машине и, как только ее синие проблесковые фонари свернули с Кайзер-брюкке на набережную, выхватил газету из кармана и развернул ее трясущимися пальцами.

На первой полосе этой самой волшебной ЗАВТРАШНЕЙ газеты он снова увидел то, что так потрясло его пять минут тому назад! Это была информация городского ипподрома о результатах ЕЩЕ НЕ СОСТОЯВШИХСЯ ЗАВТРАШНИХ рысистых испытаний!!!

Десять заездов…

…десять имен жокеев…

…десять номеров «качалок»…

…десять кличек лошадей, пришедших ПЕРВЫМИ в каждом заезде…

Сегодня, в начале ночи, Лешка держал в руках список ВСЕХ ПОБЕДИТЕЛЕЙ ЗАВТРАШНЕГО ип-подромного дня!!!

Все сходится…

Лешка вспомнил, что Лори хотела отвезти его на ипподром в среду. Она сказала тогда, что играют там в среду и субботу.

В среду Лешка позвонил в Ленинград и уже ни о каком ипподроме не могло быть и речи. Истерика…

В четверг Лори улетела в Испанию на съемки, а Лешка с Гришей на «мазде» Лориной служанки поехали в Бонн, в советское посольство.

Вернулись в тот же день. Отдали машину, посидели в «Околице».

Сегодня с утра…

Нет. Со вчерашнего вечера, почти всю ночь и весь сегодняшний день Алексей Самошников готовил себя к уходу из жизни…

Значит, сегодня действительно была ПЯТНИЦА. А скачки или бега – как их там называют – на ипподроме только в среду и субботу!

Следовательно, СУББОТА – завтра. А он, Алексей Сергеевич Самошников, уже СЕГОДНЯ знает победителей всех десяти ЗАВТРАШНИХ заездов!..

Как жаль, что Лори, превосходно ориентирующаяся во всех этих лошадиных заморочках, вернется из Испании только в понедельник…

А может быть, самому попробовать? Не боги горшки обжигают! Самое главное – выучить наизусть список ЗАВТРАШНИХ ПОБЕДИТЕЛЕЙ, чтобы нигде не засвечивать эту потрясающую газетку. Лори говорила, что там крутятся очень большие бабки! Десятки тысяч… Тогда и тому посольскому засранцу хватит, и Гришку можно обеспечить, и самому не с пустыми руками домой вернуться!..

Обязательно взять с собой на ипподром Гришку Гаврилиди. Он хоть и паршиво, но достаточно нагло говорит по-немецки. Только о газете Гришке – ни слова! А то этот экспансивный «грек с-под Одессы» наверняка что-нибудь не вовремя ляпнет при посторонних.

Что же соврать для начала разговора с Гришей? Что же ему соврать, черт подери?! Как ему объяснить, зачем они едут на ипподром?

Лешка засунул газету за пазуху, под рубашку, подтянул брючный ремень, чтобы газетка ненароком не проскользнула в штанину, и наглухо застегнул курточку.

А потом неожиданно для себя обнаружил в кармане брюк монету в одну марку. Он удивленно посмотрел на эту марку, точно помня, что выложил из карманов все на кухонный столик, когда уходил умирать. Откуда взялась эта марка – одному Богу известно…

На набережной Лешка зашел в прозрачную будку телефона-автомата, опустил марку и набрал Гришкин номер.

После пятого гудка Лешка услышал кашляющий, хриплый со сна голос Гриши Гаврилиди:

– Алло…

– Гришаня, – сказал Лешка, – у меня две новости. Одна хорошая, одна плохая.

– Леха, ты, что ли?.. – сонно спросил Гриша.

– Я. С какой начать?

– Валяй с плохой. Что сегодня может быть хорошего? Ну, уже!.. Не тяни кота за хвост.

– Вышел прогуляться перед сном – потерял ключи от квартиры. Не могу попасть домой.

– Приезжай. На одной параше сидели, что же, Гриша тебе места не найдет? – сказал Гаврилиди о себе почему-то в третьем лице.

– Спасибо, – поблагодарил его Лешка. – А хорошую новость я тебе расскажу при встрече.

– Могу себе представить… – кисло проговорил Гриша. – Давай, двигай.

Ночью сидели в одних трусах друг против друга – Гриша на своей кровати, Лешка на узеньком диванчике напротив. Пили горячий чай из толстых фаянсовых кружек.

– …а перед самой моей вечерней прогулкой, мать ее за ногу, вдруг позвонила из Испании Лори, – вдохновенно сочинял Лешка, – и говорит: завтра суббота, на ипподроме скачки… Или бега, понятия не имею. И у меня, говорит, там есть один знакомый паренек жокей. Зовут его Клаус Вальтершпиль… Он будет ехать…

– Скакать, наверное, – неуверенно предположил Гриша.

– Один хрен… Он будет скакать на кобыле по кличке Дженифер.

Имя наездника и кличку его лошади – победителей первого ЗАВТРАШНЕГО заезда – Лешка вызубрил еще по дороге к дому Гриши Гаврилиди.

– Как лошадь зовут? – вдруг переспросил Гриша.

– Дженифер!

– Надо же!.. – чему-то удивился Гриша.

– Не перебивай. И Лори сказала, что это будет самый первый заезд. А Клаус вроде бы обещал ей этот заезд выиграть! У них там своя кухня… Как в любом бизнесе. И Лори мне говорит…

– Слушай, Леха! Какая она для нас Лори? Лариска она…

– Ты можешь заткнуться?! – рявкнул Лешка. – Тебе какая разница? Слушай дальше! Если, говорит она, у вас остались хоть какие-нибудь деньги от тех трехсот марок – поезжайте на ипподром и поставьте их на этого Клауса с его Дженифер. Проиграете – хрен с ним, выиграете – все ваше! А дальше, говорит, смотрите по обстоятельствам… Вот такие пирожки, repp Гаврилиди. Ты когда-нибудь играл на бегах?

– Не-а, – отрицательно мотнул головой Гриша. – В «буру» играл, в «очко» шпилил, в «дурака», естественно, в «рамс»… Да и то, когда это было! Я ж с-под Одессы, а у нас море, пляжи, пароходы… С лошадями у нас было не очень… Как-то не уважали мы это. То ли дело – берешь лодочку, сажаешь в ее от такую классную чувиху, пудришь ей мозги, загребаешь в камыши и… Объяснять дальше?

– Не надо, – сказал Лешка. – Давай спать.

Гриша захрапел секунд через тридцать.

Лешка лежал на узеньком диванчике, широко открытыми глазами смотрел в черный потолок. Газетка, которая должна была появиться на свет только завтра, через восемнадцать часов, УЖЕ была у него под подушкой!

Теперь Лешка задалбливал в память клички выигравших лошадей и очередность их победных заездов:

«Первая – Дженифер. Второй – Шагал. Ничего себе кликуха для жеребца! Третий – Клиф, четвертый… Кто же четвертый? Мать-перемать!..»

Воспользовавшись тем, что Гриша храпел, уткнувшись носом в стенку, Лешка осторожно вытащил из-под подушки спрятанную там газету и при свете лунной полоски, просочившейся в темную комнату, отыскал четвертую строчку в информационной сводке с ипподрома.

«Четвертый – Бобо!.. Ну, правильно же! Черт бы его побрал… Четвертый – Бобо. Бобо!..»

Боясь шелестеть страницами, Лешка осторожно сложил газету и снова засунул ее себе под голову. Дальше пошло легче:

«…пятый – Вилли, шестой – Адонис, седьмой – Чарли-Браун, восьмая – Пикулена. Пикулена-Аку-лена… Девятый – Тимбер, десятый – Томми!.. Уф… Итак, сначала: первая – Дженифер, второй – Шагал… Простите, дорогой Марк Захарович, я тут совершенно ни при чем… Третий – Клиф…»

Здесь механическое заучивание лошадиных кличек как-то само собой было внезапно вытеснено мыслью, что все происходящее с Лешкой Самошниковым за последнее время странным и дивным образом трансформируется из гнусного, опасного и губительного в некое подобие случайных удач!

Будто кто-то незримый пытается спасти Лешку, уберечь, охранить.

Вот только с советским посольством ничего не вышло… Ну, так ведь эту систему никому не сломить! Ни Богу, ни дьяволу.

А так во всем остальном просто чудеса какие-то: загулял было Лешка по-черному от беспросветицы и беспомощности, и вот на тебе – как отрезало!

Затосковал по теплу человеческому, по слову доброму, по ласке женской, захандрил от одиночества – Лори появилась нежданно-негаданно!..

А сегодня на мосту?.. Будто кто-то за шкирку удержал его на этом свете!

Словно следит за Лешкой могучая, невидимая, потусторонняя сила! Вот откуда… откуда появился сегодня на Кайзер-бркжке в такой поздний час голубоглазый мальчишка с длинными белыми волосиками и этой потрясающей ЗАВТРАШНЕЙ газеткой?!! Откуда? Откуда он примчался своим фантастическим, удивительным летящим бегом?! Кто он? Кто его послал?.. Да!.. Совсем забыл! А как оказалась у меня в кармане монета в одну марку?! Я же прекрасно помню, что все дочиста выгреб из карманов и оставил на кухонном столе. Дескать, ничто мне уже больше никогда не понадобится… Откуда марка-то?! Тем более что для телефона-автомата было достаточно тридцати пфеннигов…

Лешка и не заметил, как задремал.

И тут же приснился ему тот голубоглазый мальчишка с Кайзер-брюкке. Он держал Лешку за руку, как когда-то доверчиво цеплялся за него совсем маленький Толик-Натанчик, смотрел на длинного Лешку снизу вверх и говорил негромко, словно извинялся:

– А я и не знал, что для звонка из телефонного автомата нужно всего тридцать пфеннигов – три монетки по десять. Этого мы еще не проходили…

* * *

– Владим Владимыч… Владимир Владимирович! Откройте, откройте глаза. Вот так… – услышал я голос взрослого, сегодняшнего Ангела. – Возвращайтесь, возвращайтесь, Владим Владимыч.

Характерные звуки бегущего в ночи поезда стали проступать все явственнее, возникли очертания нашего уютного купе, приглушенный свет над противоположным «Ангельским» лежбищем, пустой стакан на столике, и, наконец, сам Ангел в своей веселенькой пижамке стал вырисовываться на экране моего сознания…

Лицо маленького – лет двенадцати – белобрысенького мальчишки с голубыми глазами, которого я только что видел во сне Леши Самошникова, стало преображаться, взрослеть, голос его уже разительно отличался от ломкого, мальчишечьего голоса, светло-голубые глаза потемнели до синевы, а большая и сильная ладонь его легла мне на плечо в осторожном и бережном желании вернуть меня из ночи Того Времени в ночь Времени моей сегодняшней старости.

– То вы сами рветесь из Того Времени в Это, то вас буквально за уши не вытащить оттуда, – улыбнулся мне Ангел. – Простите меня, пожалуйста, что я прервал ваш просмотр, но – не помню, говорил я вам или нет, – подолгу находиться в Том, Ушедшем и Прошлом Времени для пожилого человека вредно и небезопасно. Утрачивается четкое ощущение сиюминутной реальности, появляется некая ностальгическая растерянность, сбивается шкала оценок… Да мало ли?

Как и любой неисправимый курильщик, я долго кашлял после пробуждения и, получив наконец возможность вдохнуть полной грудью, сказал:

– Слушайте, Ангел! С этой «Завтрашней газетой» – трюк совершенно феноменальный! Да еще в двенадцать лет – уму непостижимо!

– В тринадцать, – поправил меня Ангел. – Нам с Толиком-Натанчиком исполнилось по тринадцать лет одновременно. Но ему стукнуло тринадцать в колонии строгого режима, а мне в Германии, именно в тот день, когда мы с Лешей Самошниковым и Гришей Гаврилиди были в Бонне, в советском посольстве.

– Мне, Ангел, безумно интересны ваши впечатления от посещения нашего посольства того времени. Сохранились ли они в вашей памяти?

– Еще как! – воскликнул Ангел. – Да так явственно, будто это происходило на прошлой неделе…

– Валяйте! – скомандовал я.

– Как ответил бы вам незабвенный Гриша Гаврилиди – «не могу сказать за все посольство». Наверное, там были и хорошие ребята, но при посещении кабинета этого «спецдипломата» от КГБ мне впервые захотелось иметь в своем Ангельском активе не только Хранительские функции, но и Карающие! Я до сих пор свято убежден, что наряду с Ангелами-Хранителями должны существовать и Ангелы-Наказатели. Что-то вроде Ангельского СПЕЦНАЗа. Ибо только в одних Охранительных функциях есть нечто пресное и однобокое… Кстати! Мысль о «завтрашней газете» мне подсказало именно пребывание в этом посольском кабинете!.. Вот вам и парадокс – подлость одних рождает творческое озарение у других. Звучит не очень неуклюже?

– Вполне приемлемо. Но почему бега? Неужели вы не могли бы придумать иной способ достать деньги для Лешки?

– Достать – это значит у кого-то отнять. Этот способ разрушал нравственные устои всей нашей Системы. Оставалось два выхода – заработать или выиграть. Я тут же подсчитал: чтобы Лешка Самошников смог заработать десять тысяч марок для того посольского подонка, ему пришлось бы за два года выступить в «Околице» двести девяносто шесть раз (из расчета – три раза в неделю!) и спеть две тысячи девятьсот шестьдесят русских романсов – по десять штук за вечер. И прочитать столько же стихотворений Блока, Мандельштама и Заболоцкого!.. Тогда за два года он получит четырнадцать тысяч восемьсот марок, из которых четыре восемьсот должен будет отдать Грише Гаврилиди как своему менеджеру. Но на это ушло бы два года! А посольский жучила—«инспектор» улетал в Москву уже через пять дней. Оставалось только выиграть эти деньги. Тем более что утром у Лори, когда внизу моего живота полыхал пожар неутоленных мальчишеских желаний… Не очень пышно?

– Для «неутоленных желаний» – в самый раз, – уверенно сказал я.

– Так вот, когда утром я услышал, как Лори предложила Лешке поехать на ипподром, я уже тогда немедленно связался с нашим Небесным «Отделом Ангелоинформатики» и получил все материалы о бегах и скачках в закодированном виде. Половины не понял, а в половине разобрался, слетал на ипподром – ознакомился с обстановкой, а уже потом в Бонне, когда этот… «спецдипломат» запросил десять тысяч, мне и пришла в голову идея с «завтрашней газетой» для Лешки… Ну а все остальное вы сами видели. Эта же газета сработала, когда Леша Самошников попытался свести счеты с Жизнью.

Мне уже давно хотелось в туалет – слишком много жидкости я влил в себя в эту ночь, но я никак не мог пересилить свою неугомонную старческую тягу к познанию таинственных явлений! Вполне вероятно, что во вразумительных ответах на мои бестолковые вопросы я всегда подсознательно искал надежду на продолжение собственной жизни вопреки естественным срокам, отпущенным нам природой и стоптанным здоровьем. Но с каждым годом ответы становились все менее вразумительными, а мои вопросы – все более бестолковыми. И все же, и все же!..

– Но как вы узнали победителей еще не состоявшихся заездов?!

Легко представить себе, что произошло бы со мной, если бы Ангел пустился в подробные и пространные объяснения Необъяснимого! Но к счастью, он был краток:

– Владим Владимыч, дорогой вы мой… А каким образом я сейчас помогаю вам гулять из Одного Времени в Другое?.. В каждой профессии существует свой набор технических средств и приемов. И вообще, идите вы наконец в туалет! А то получится как в старом еврейском анекдоте – «…у вас лопнет мочевой пузырь, и вы обварите себе ноги».