ИнтерКыся - ИнтерКыся. Возвращение из рая

      — Мя-а-а-а!.. — повторил я и постарался придать своей роже максимально приятно-интеллигентное выражение.
      По всей вероятности, мне это в какой-то степени удалось, потому что одна из Старух посмотрела на меня и спросила вторую Старуху на ужасающем английском:
      — Это твой кошечка? — И добавила на совершенно незнакомом ни мне, ни второй Старухе языке: — Наверное, голодный, бедная...
      Тут ко мне повернулась и вторая Старуха — Карагандинка. То, что именно эта Старуха была из России, я понял по тому, что платок у нее был заколот под подбородком базарной расписной брошкой «под Палех».
      В отличие от меня Карагандинская Старуха поняла только первую половину фразы, сказанной по-английски.
      — Нет, это не мой кошечка... — И озабоченно добавила по-русски: — Может, голодный? Покормить бы... Кысь-Кысь!
      Но я не тронулся с места. Я сидел на подоконнике, рядом со мной мерно гудел кондиционер — их здесь в Америке чуть ли не в каждом окне, — И Я СМОТРЕЛ СТАРУХАМ ПРЯМО В ГЛАЗА!..
      Тень Кашпировского витала надо мной, и я чувствовал в себе такой прилив Энергетически-Потусторонне-Гипнотических Сил, что с легкостью мог бы сейчас усыпить сто Старух вместе со всеми их родственниками-бандитами!!!
      Не двигаясь и не мигая я смотрел им в глаза и посылал волновые импульсы своей несокрушимой воли! Я даже не бросил взгляд в угол, на нашего Тимурчика — я знал, что он там и его освобождение зависит от того, как Старухи отреагируют на мой ВЗГЛЯД! Это было всего лишь первое звено во всей дальнейшей Оперативно-Кугуаро-Котово-Полицейской цепи, и я не имел права на риск и неудачу.
      — «СПАТЬ... — голосом Кашпировского, но по-Животному, сказал я Старухам. — СПАТЬ!..»
      Мне показалось, что от нервного и невероятного физического напряжения моя голова сейчас разорвется на тысячи кусочков, и, почти теряя сознание, я собрал все оставшиеся силы и повторил:
      «СПАТЬ!!!»
      Сирийская Старуха рухнула в старое продавленное кресло и тут же захрапела. А много лет пуганная и закаленная Советской властью Старуха из Караганды еще сумела пододвинуть невысокую табуреточку к стене, сесть, прислониться и только потом закрыла глаза...
      «СПАТЬ...» — прошелестел я, не прекращая посылать в уже спящих Старух свои Гипно-Энергетико-Внушательные Импульсы. Делал я это для полного закрепления достигнутого результата и для абсолютной свободы наших с Братком дальнейших действий.
      Но когда Старухи задрыхли бетонным сном, я вдруг понял, что совершенно обессилел и даже не могу шевельнуть хвостом! Так что если кто-нибудь думает, что Кашпировский даром ест свой хлеб и Гипноз — это плевое дело, тот глубоко ошибается.
      — Браток!.. — слабым голосом позвал я. — Сюда!..
      И тут же увидел в углу кухни бледного ДРЕМЛЮЩЕГО Тимурчика, действительно пристегнутого наручниками за руку и за ногу к трубе, идущей от пола до потолка.
      Бедный Тимурчик тоже стал жертвой метода господина Кашпировского, который я так удачно испытал на Старухах.
      Я видел, как в кухню наконец-то впрыгнул зевающий Браток (тоже, видать, и на него распространилось!..), но у меня самого сил хватило только на то, чтобы подползти к Тимуру и попытаться вылизать ему его усталую, бледную мордочку. Именно от моего облизывания он открыл глаза, обнял меня свободной рукой, прижался ко мне лицом и прошептал:
      — Кыся... Я знал, что ты придешь за мной.
      Вот когда в меня стали возвращаться силы! Вот когда я снова стал обретать ясность мышления и жажду немедленных действий!
      — Давай! — крикнул я Братку.
      Тот тупо и испуганно вылупился на меня:
      — Чего, Шеф?!
      — Пакет Слоновий давай!
      — Ох, ёбтеньки-мобтеньки... Я ж его на балконе оставил! — охнул Браток и выпрыгнул из кухни через окно на балкон.
      Я его даже обложить не успел как следует, а он уже буквально влетел обратно в кухню с пакетом в зубах!
      Тут же услышал в своем радиоошейнике встревоженный голос Джека:
      — Что случилось, Мартын?
      — Ничего не случилось, — говорю. — Старух усыпил, начинаем Операцию.
      — Где Тим?
      — Рядом, только к трубе прикован.
      — Чем?!
      — Обычными наручниками.
      — Что же вы, два мудака, ключ от наручников у нас не взяли?! — возмутился Джек.
      Но возмутился и я. И жутко разозлился!
      — А тебе все-таки обязательно нужно затеять перестрелку, да? Ну отстегнули бы мы его сейчас, а внизу охрана, наверху охрана, в квартире их тоже — как Крыс в наших квинсовских подвалах — немерено... Я не дам подвергать Ребенка такому риску! Выработали план Операции — давайте не метаться в разные стороны! И вообще заткнитесь и не мешайте. Нужно будет — позовем. Конец связи!
      — Шеф! Я просто торчу от вас! — потрясенно сказал Браток. — Если б вы знали, как я вас, бля, уважаю, Шеф!
      Я вспрыгнул на кухонный стол со Слоновьим пакетом в зубах, подошел прямо к казану на плите и приказал Братку:
      — Встань на задние лапы! Можешь? Вот так... Молодец! Теперь обопрись одной передней лапой о стол. К плите не прикасайся — раскаленная! О стол, я сказал, мать твою!.. Так. Порядок... Теперь когтем свободной лапы зацепи вот эту скобку на крышке... Зацепил? А теперь тяни за эту скобку наверх — попробуй снять с казана крышку. Наверх тяни, говорю! И отверни морду, а то паром обдаст... Молодец, Браток!.. Можешь подержать крышку над казаном?
      — Делать не хера! — хвастливо говорит Браток.
      Мне в самый неподходящий момент даже смешно стало. Но не от того, что ответил мне Браток, а от его потрясающе нелепого вида: стоит этакая Громила на задних лапах, одной передней опирается на кухонный стол, а во второй, высоко задрав ее вверх, держит на когте большую крышку от казана. Из казана валит пар, сквозь толстый слой риса все время прорываются со дна маленькие взрывчики кипящего масла. Летят в разные стороны раскаленные брызги, и Браток, стараясь уберечься от ожогов, все время задирает морду вверх и пытается отвернуть ее в сторону!.. Картинка, прямо скажем, не сильно изящная.
      Я подцепил маленькую полоску липучки в том месте, где пакет был заботливо и заранее взрезан Бобом, взял зубами толстую стеганую кухонную «прихватку», положил ее на край горячего казана с кипящим пловом, одной передней лапой оперся на эту «прихватку», как Браток о край стола, а второй лапой и зубами поднял полиэтиленовый пакет со Слоновьим слабительным и примерно с треть пакета высыпал в казан.
      — Закрывай крышкой! — приказал я Братку. Браток аккуратненько прикрыл казан крышкой, но так и остался стоять на задних лапах. В ожидании следующих указаний.
      — Все, — сказал я ему. — Свободен. Иди к Тимуру и встань за дверь. Если войдет тот засранец с автоматом из внутренней охраны — выруби его. Но не до смерти. Понял?
      — А вы, Шеф? — спросил Браток и помчался сторожить дверь и облизывать Тимура.
      — Ты, главное, стой на шухере, Браток, а я продолжу операцию твоего имени, — сказал я и стал посыпать из Слоновьего пакета всю остальную жратву — перепелок с фисташками и соусы всякие к этой дурацкой пшенной каше, которая у них (это я потом узнал) называется «кус-кус», и саму кашу, и рыбу, сваренную в масле...
      И что самое замечательное было — то, что вся эта Слоновья «слабилка» моментально растворялась в любой жрачке, теряла свое первоначальное порошковое состояние и абсолютно переставала быть заметной! Ну и, как справедливо и честно утверждал Слон, не имела ни малейшего запаха. На вкус я, естественно, попробовать не рискнул. Мне нужно было оставаться в форме...
      — Ох, боюсь, маловато будет одного пакета! — с сомнением произнес Браток.
      — Не думаю, — ответил я ему и отчетливо вспомнил очень выразительные и честные глаза Слона с его гигантскими «одеяльными» ушами и замечательным хоботом. — Слон лично мне говорил, что ему одного такого пакета хватает на пять дней... Одного, заметьте себе, мистер Пум! А теперь — вали на балкон и жди там меня. И никакой самодеятельности!
      Смотрю, Тимурчик даже повеселел, малость разрумянился. Они с Братком в последний раз потерлись носами, и Браток выскочил в окно.
      Я, не торопясь, взял пустую упаковку из-под Слоновьего слабительного, запихал ее лапой за помойное ведро и вспрыгнул на подоконник.
      — Все! — сказал я Тимурчику. — Теперь сиди и не рыпайся. Ничего не вздумай есть, когда будут предлагать! Все отравлено! Сядь на пол, как сидел, и делай вид, что здесь никого никогда не было. Я начинаю поднимать Старух...
      И вовремя! Потому что за дверью послышались шаги нескольких человек, явно направлявшихся к кухне...
      Я набрал полную грудь воздуха и голосом Кашпировского громко-мысленно сказал:
      «ВСЕМ СТАРУХАМ ПРОСНУТЬСЯ И ВСТАТЬ НА НОГИ!!!»
      Перевел дух от напряга и снова произнес с еще более сильным Энергетическим посылом:
      «ВСТАТЬ!.. ВЫ НИЧЕГО НЕ ПОМНИТЕ, НИ СВОЕГО СНА, НИ КОТА, КОТОРЫЙ ПОЯВЛЯЛСЯ НА КУХНЕ. НИЧЕГО!!!»
      Поглядел «жгучим» взглядом на зашевелившихся Старух в черном и для верности добавил на всякий случай:
      «ВСЕ, ВСЕ... ПРОСНУЛИСЬ, ПРОСНУЛИСЬ, ДЕВУШКИ!..»
      Прикованный к трубе Тимур захихикал, а Старухи и вправду — проснулись! И давай сразу шуровать у плиты — будто и не было никакой Гипнотической паузы!..
      Ну а я сиганул с подоконника на балкон, где на старом диване уже нахально развалился Браток.
      — Я тоже так могу, — небрежно сказал мне Браток. — Я в долине Сан-Фернандо одному чуваку вот так в глаза посмотрел, он — хуяк, и на землю. И не дышит... Ну я спиздил у него Козу и ушел с ней обедать.
      Все остальное мы с Братком видели уже только с балкона, тайно и осторожно заглядывая в окна двух огромных квартир, принадлежащих террористам. Балкон, как я уже говорил, опоясывал почти весь этаж.
      Старух было безумно жалко! Неужели Аллах допустит, чтобы Старухи отведали того, что наготовили, а мы потом посыпали Слоновьей «слабилкой»?! Неужели Аллах не оградит Старух от позора? Интересно, как Он относится к пожилым Женщинам? Может, никак не относится?.. Во всяком случае, за празднично накрытыми столами этих гангстеров Женщин мы с Братком не видели. А Старухи на кухне, видать, за Женщин у них не считаются.
      И тогда я решил: то, что может прошляпить Аллах, должен сделать Браток! После моего кашпировского сеанса гипноза у меня просто не было мозговых сил. Мышечно-мускулатурных — хоть отбавляй, а с головкой — малость похуже. Браток же сохранил свой гигантский Животно-Энергетический запас в целости. Тем более что он только что поведал, как он загипнотизировал в Сан-Фернандо какого-то хозяина бедной Козы. Важно было только Энергию Братка направить в нужное русло на мирные цели.
      — Браток! Пожалуйста, соберись и постарайся внушить Старухам, чтобы с этой секунды они не только ничего не ели, но и не пробовали бы даже! А то сраму не оберутся... Жалко старых Теток.
      — Точно, Шеф! Ну и гуманный же вы мой!.. Отпад прямо... — восхитился Браток, но тут же озабоченно спросил: — А вы потом ругаться не будете? У меня чуточку другой метод.
      — Наоборот, Браток! О чем ты говоришь?! Я же сам прошу тебя об этом.
      — Ну смотрите, Шеф. Вы обещали.
      Браток заглянул за оконный косяк на кухню, увидел Старух, провожающих своих Террористов с праздничной жратвой, и впился в Старух своими желтыми глазами. Шерсть у Братка встала дыбом по всей спине, он с размаху шваркнул хвостом по дивану и по-Животному произнес каким-то страшным утробно-желудочным голосом:
      «НУ, ВЫ, СТАРЫЕ ЛЯРВЫ!!! ТОЛЬКО ПОПРОБУЙТЕ ОТКУСИТЬ ОТЧЕГО-НИБУДЬ, — ВРАЗ НОГИ ИЗ ЖОПЫ ПОВЫДЕРГАЮ! ЧТОБ НИ К ЧЕМУ НЕ ПРИКАСАЛИСЬ, А ТО С ГОЛОВОЙ ОБСЕРЕТЕСЬ! ЯСНО? О ВАС ЖЕ, СУКИ РВАНЫЕ, ЗАБОТИМСЯ!!! А ТЕПЕРЬ ПОГЛЯДИТЕ ДРУГ НА ДРУЖКУ И САМИ СКАЖИТЕ, ЧТО ЖРАТЬ ВАМ НИ В КАКУЮ НЕ ХОЧЕТСЯ... ВПЕРЕД, БАБКИ! ПОШЕЛ!»
      Я чуть в обморок не хлопнулся от всего того, что наговорил Браток Старухам! Но что-либо откручивать назад было уже поздно...
      — Слушай, ты кушать хочешь? — спросила Сирийская Старуха Старуху Карагандинскую.
      — Что ты?! Какой «кушать»?! Я видеть все это не могу! Целый день у плиты...
      — Слава Аллаху! — Сирийская Старуха испуганно понизила голос: — А то мне показалось, что кто-то сказал: «Кушать будешь — ноги из жопы вырву...»
      — И мне... — пугливо озираясь, дрожащими губами произнесла Карагандинская Старуха.
      Страшно довольный собой Браток — этот Заместитель Аллаха по сохранению Старушечьей чести и достоинства гордо посмотрел на меня:
      — То-то же! Перетрухала Старушня — минимум дня на два. Тут и к гадалке не ходи.
      Не прошло и десяти минут от начала торжественного застолья, как Босс всей этой мишпухи, держа в одной руке бокал, а в другой полусожранную перепелку, начал пышно и цветисто говорить, что, к сожалению, им всем — верным воинам Аллаха приходится сегодня встречать их священный праздник Ураза-Байрам и Руза-Хаит во враждебном окружении «неверных». Но скоро придет время, когда зеленое знамя Ислама, при помощи одного могучего и секретного оружия, покроет весь этот Штат, всю эту Страну, весь этот Мир, и вот тогда...
      И тут Босс неожиданно для самого себя и для всех присутствующих, извините за выражение, — ПЁРНУЛ! Да так, что нас с Братком чуть с балкона не вынесло.
      Ни у одного усача (а там их было, как потом выяснилось, больше тридцати) не дрогнул на лице ни один мускул. И только один — молоденький, с еще очень жидковатыми усятами, не удержался и хихикнул.
      Босс тут же выхватил пистолет с глушителем, одним выстрелом ухлопал молодого и бестактного коллегу-единоверца и помчался в уборную!
      — Что происходит, Мартын? Браток?! — услышал я в ошейнике голоса Боба и Джека.
      — Спокойно, ребята! Спокойно!.. — быстренько сказал я. — Их внутренние разборки... Не торопитесь. Все только начинается!..
      Дальше стало происходить вообще черт знает что!
      Наголодавшиеся за время своего Рамаданского поста Террористы уже успели смести почти половину жратвы! А бедные Старухи готовили ее целый Божий день...
      А теперь, пожалуйста, представьте себе картинку маслом: тридцать с лишним вооруженных до зубов Человек, на ходу теряя штаны и оружие, с феерически-моментальным расстройством желудков и кишечников, пытаются овладеть всего двумя туалетными горшками — обгаживаясь и перегрызая друг другу глотки, с жуткими воплями и визгами, падая где попало, теряя сознание от слабости, вызванной бурным и непрекращающимся опорожнением, и так далее...
      Нет, это было зрелище не для слабонервных! Да еще и не снабженных противогазами!!! Вот где мы завалили ухо, как последние сявки...
      А когда на балкон с уже заранее спущенными штанами влетел к нам обделывающийся «верхний» охранник и, увидев нас с Братком, тут же вскинул свой автомат, Браток так захреначил ему лапой по рылу, что тот замертво брякнулся в собственное же дерьмо!..
      — Джекочка! Бобик!.. — закричал я в свой замечательный ошейник. — Браток уже вырубил одного «верхнего» охранника, так что вы можете снимать на хер «нижних», звать команду Пита и минуток через десять спокойно начинать вторжение. Я думаю, что они вот-вот окончательно дозреют... И противогазы! Обязательно три кислородные маски для Тимурчика и Старух!..
      — Принято! — услышал я голос Джека. — Боб, берешь того, который стоит у дерева, а я второго у дверей.
      — Нет проблем, Джек, — ответил Боб.
      Мы с Братком выглянули за перила, посмотреть, как это делается с профессионально-полицейских позиций. Оказалось — ничего особенного. Все, как в обычном среднем кино. Боб и Джек сзади одновременно подошли к двум гигантам-охранникам, и каждый из них похлопал «своего» клиента по плечу. Когда те обернулись, то Джек с ходу врезал своим кулаком величиной со средний школьный глобус по харе «своему», а Боб, ну действительно, абсолютно как Джеки Чан, замечательно ловко подпрыгнул, сделал в воздухе молниеносный пируэт и ногой шарахнул «своего» охранника по челюсти.
      Оба громилы рухнули, как срезанные с грядки. Боб и Джек отбросили в стороны их автоматы, надели на них наручники и стали по рациям связываться с командой Пита Морено.
      — Эй! Эй!.. — закричал я, задыхаясь от нестерпимой вони. — Вызовите пожарную машину!.. Тут все придется мыть из шланга с большим напором!!!
      Потом мы с Братком рванули с балкона на кухню — посмотреть, как там Тимурчик. Вонь по всему дому стояла несусветная!
      — А ты еще боялся, что «слабилки» не хватит!.. — упрекнул я Братка.
      Бледный Тимурчик задыхался. Увидел нас, замахал руками:
      — Ребята! Откройте второе окошко, мне не дотянуться!..
      Хорошо сказать — «откройте окошко»! А как?! Коты тоже не все могут...
      И тогда Браток, как говорят сейчас в России, «решил этот вопрос» по-своему: он повернулся к окну задницей и резко, словно бейсбольной битой, шарахнул хвостом по стеклу. А там двойная рама! Так должен вам сказать — оба стекла вылетели, словно их гранатой взорвали! И дышать сразу стало легче...
      — Ой... — сказала Сирийская Старуха Карагандинской и показала на Братка. — Смотри, какой кошечка вырос!..
      И стала терять сознание — то ли от вида Братка, то ли от вони всех своих родственников.
      Карагандинская же Старуха оглянулась тогда, когда Браток через это же окно успел сигануть на балкон. Увидела только меня и сказала по-русски, совершенно забыв английский:
      — Ничего он не выросла! Какой был кошечка, такой и остался. У нас в Караганде однажды в доме трубы замерзли, фановый труб лопнул и, клянусь Аллахом, говно целых три этажа залило! Тоже пахло... А потом замерзло — и не пахло... Жалко, что в Калифорнии нет морозов. Да?..
      — Тимурчик, солнце мое!.. Пострадай еще минутку. Я пробегусь в разведку по комнатам, погляжу — можно ли уже запускать полицию? — сказал я Тимуру и КРИКНУЛ в окно на балкон, где затаился наш великий Кугуар: — Браток! Пум ты мой ненаглядный! Охраняй Тимура, чтобы ни одна сука к нему не приблизилась, кроме наших!..
      — Спокуха, Шеф! Не трухайте — бегите. Я в засаде — все вижу, все слышу, а если что — я их всех, козлов, в рот...
      — Цыть! — вовремя прервал я Братка, и тот моментально заткнулся.
      А я помчался по всему этажу, благо двери двух квартир и всех комнат, занимаемых Террористами, были распахнуты настежь.
      Этот свой пробег по загаженным комнатам и коридорам, прыжки через валяющиеся полубессознательные тела обдриставшихся Террористов и прорыв сквозь дикий концентрированный запах свежего Человеческого дерьма я уверенно отношу к разряду собственных Подвигов с большой буквы.
      Почему? Охотно отвечаю: когда я через свой радио-ошейник дал «добро» на полицейское вторжение Джеку, Бобу и штурмовой группе Пита Морено, — первые же три «штурмовика», привыкшие в своей жутковатой и страшно опасной работе черт знает к чему, ворвались с крыши дома на наш этаж и... УПАЛИ ЗАМЕРТВО!
      Потом их, конечно, откачали, а впоследствии, как говорил Пит Морено, на некоторое время даже перевели на «легкую работу». Такой нюхательный шок они пережили!..
      Я же сумел в этой же ситуации не только не потерять сознания, но и продолжал руководить Братком, Тимурчиком и Старухами. Как любят сегодня выражаться в России — «я полностью владел ситуацией и держал всю обстановку под контролем...»
      Только у них там — это Вранье, а у меня здесь — Правда.

* * *

      Спустя какое-то время тридцать шесть обезоруженных воинов Аллаха, обессиленных нескончаемым поносом, были вынесены из дома и аккуратно разложены на ближайшей лужайке, тщательно огороженной широкой желтой полицейской лентой.
      Под светом специальных прожекторов и включенных фар десятка автомобилей одна пожарная машина выдвинула серебристую лестницу с перилами на балкон третьего этажа, и несколько храбрецов-пожарных еле-еле удерживали ствол мощного брандспойта, промывая обе квартиры Террористов, предварительно заботливо обеспечив направленный сток воды в безопасную для живущих в этом доме канализацию.
      Вторая пожарная машина из другой «кишки» «готовила» лежащих на земле тридцать шесть Террористов к дальнейшей транспортировке.
      Все они, голенькие, лежали на травке лицом вниз, руки за спиной были скованы наручниками, и с лужайки то и дело доносились стоны стыда и страданий, а также запоздалое слабое пуканье...
      Тот, который еще во время застольного тоста пернул первым, после чего и началась эта всеобщая желудочно-кишечная вакханалия (Да здравствуют Слоны всего мира!!!) — первым же и очухался под могучей струей холодной воды. И заблажил во весь голос, что без своего адвоката не скажет ни единого слова!..
      А я вдруг в крике этого голожопого, мокрого, усатого, с широченной волосатой грудью и, что самое противное, с волосатой спиной, узнал голос, звучавший из «громкой связи» нашего телефона в отеле.
      — Прислушайся, — посоветовал я Джеку. — Это не он звонил тебе в машину, когда ты стоял в ожидании Тимура на углу Сансет-бульвара и Ферфакс-авеню?
      Джек внимательно вслушался и твердо сказал:
      — Он!
      — Это расистская акция!!! — орал усатый-волосатый в толпу жителей соседних домов и журналистов, появившихся здесь неизвестно каким образом со своими камерами и микрофонами. — Ни слова без адвокатов!.. Нет — всеамериканскому произволу! Нет — полицейскому государству!!! Мы — мирные люди...
      — Но наш бронепоезд стоит на запасном пути... — по-русски сказал Тимурчик и ловко сам перевел для всех эту строчку на английский.
      А Боб показал всем на кучу оружия, отобранного у Террористов.
      Журналисты заржали и с утроенной силой стали снимать освобожденного Тина Истлейка, Боба и Джека. Естественно, и меня.
      Только Пита Морено почему-то здесь не было...
      Тимурчик показал мне на вопящего усача и тихо сказал:
      — Это он лупил меня и руководил моим похищением в лавке, куда я утром забегал за «Панорамой»...
      Вот тут-то я взял и спокойненько, этак даже вразвалочку, не спеша, пошел к Усатому спецу по похищению Детей, к этому Боссу вонючих Террористов, к этому обосравшемуся — поначалу от Слоновьего слабительного, а теперь от страха, усато-волосатому грязному Бандиту, мечтающему уничтожить весь Мир...
      Сел перед ним, подождал, когда он кончит орать и переведет дух, и сказал ему на самом примитивном шелдрейсовском языке, понятном даже любому недоумку:
      — Мой друг, сержант нью-йоркской полиции Джек Пински, обещал тебе отстрелить твои паршивые яйца. Одно за другим. Помнишь?
      Усатый в ужасе смотрел на меня. От страха глаза у него округлились до величины блюдца из-под кофейной чашечки.
      — Понял?! Я тебя спрашиваю! — прошипел я, и мой хвост самостоятельно хлестнул меня по бокам.
      — Ай-ай-ай-ай-а-а-а-а-ай!.. — завизжал Терро-Босс в панике.
      Но я увидел, что он меня ПРЕКРАСНО ПОНЯЛ!
      — К сожалению, Джек это сделать сейчас не может, — сказал я. — Слишком много свидетелей. А вот мне на них — наплевать!
      И с короткого и стремительного прыжка я вонзил все свои клыки и когти в его мошонку и дряблые яйца и повис всей своей отменной тяжестью у него на этом, как говорит Боб, «Мужчинском хозяйстве».
      А вот тут уже вся бывшая территория киностудии «Метро-Голдвин-Мейер» огласилась таким воем и визгом, которого здесь никто никогда не слыхивал! Наверное, даже Тарзан с Читой...
      Вой этого усатого «самца-экстремиста» выплеснулся за пределы ограждения бывшей киностудии, заполнил весь Рейнтри-серкл и понесся по всему огромному Калвер-Сити, через весь Лос-Анджелес, сквозь небоскребы даунтауна, через отроги гор Сан-Габриэль и затих, как мне потом говорили, лишь в районе Сиерра-Мадре, что не очень далеко от Пасадины и дома профессора Морта Пински...

* * *

      — Кто-нибудь может, мне внятно объяснить, почему с нами нет Пита Морено?! — спросил я довольно склочным голосом по дороге в Беверли-Хиллз. — Он же просто был обязан быть там до самого конца!..
      — Пит в клинике — у сына. У парня поднялась температура, и Пит помчался туда, когда с этой грязью почти все было закончено, — ответил мне Джек.
      — У Пита есть сын?! — удивился Тимур, лежа в обнимку с Братком на заднем сиденье Наташиного джипа.
      — Теперь есть, — сказал Боб.

* * *

      Утро следующего дня принесло массу новостей, известий и кое-каких качественных изменений в нашей калифорнийской житухе.
      Кое-что началось даже сразу после нашего возвращения в отель из Рейнтри-серкл.
      Во-первых, в нашем бунгало, как я и предполагал, нас ждала Наташа Векслер, которая, оказывается, почти все, что происходило с нами в Калвер-Сити на территории бывшей киностудии «МГМ», смотрела в прямом репортаже по какому-то лихому местному телевизионному каналу. А он — этот канал — ловко сумел запродать «нас» чуть ли не всем остальным каналам Соединенных Штатов.
      Еще бы!.. Бескровный захват одной из самых фанатичных и жестоких Террористических организаций, на счету у которой несметное количество убийств ни в чем не повинных Людей, взрывы представительств, консулатов и посольств Америки в разных странах света, а также взрывы и теракты в супермаркетах и торговых центрах США в наиболее людные часы работы...
      Поэтому, несмотря на достаточно поздний час, телефон в нашем бунгало раскалился от звонков чуть ли не до малинового цвета!
      Одними из первых, когда в Нью-Йорке было уже почти утро, к нам прорвались Рут и Шура. И то только лишь на Джековый телефон спутниковой связи. Отельный нам пришлось в конце концов просто отключить...
      На фантастической смеси изощренно-интеллигентного старопетербургского мата и не менее сильных чисто английских выражений Рут и Шура высказали мне и Джеку все, что они про нас думают. Самым приличным было то, что, с точки зрения профессионального журналиста А. Плоткина и лейтенанта полиции Р. Истлейк, Джек Пински как «...бодигард, за что он и получает деньги в настоящий момент, — полное говно!!! Уж если он не сумел уберечь Ребенка от похищения...»
      Ну и так далее...
      А про меня было сказано достаточно простенько:
      «...усатый, хвостатый сексуальный маньяк-авантюрист с патологически пониженным ощущением опасности и не менее потрясающе повышенной наглостью!»
      После того как Рут и Шура выкупали нас с Джеком в уже нашем собственном дерьме, они потребовали разговора с бедненьким и несчастненьким Ребенком — бывшим заложником у «этих страшных Типов».
      «Бедненький» и «несчастненький» обожравшийся Ребенок в это время отмокал в такой мраморно-розовой ванне, какую ни Рут, ни Шура и в жизни не видели — величиной с небольшой стадион. Плюс — зеркально-золотые примочки, аппаратура для массажа, сушки волос, и еще уйма каких-то агрегатов, значение которых мы и по сей день не постигли.
      «Бедный» Ребенок, весь в голубоватой пене каких-то специальных шампуней — словно ангел с рождественской открытки, — посасывал через трубочку невероятный многосложно-фруктово-тропический коктейль со взбитыми сливками, который для него заказала Наташа Векслер в отвратительно дорогом отельном кафе «Кабана-клаб».
      К чести этого кафе нужно сказать, что бармены тоже смотрели этот прямой репортаж из Рейнтри-серкл и счет за коктейль выписывать отказались, как только узнали, для КОГО сделан этот заказ! Вот такая — уважительная — халява...
      Около ванны, в которой парил Тимур с коктейлем в лапе, на розовом мраморе пола возлежал Браток и самозабвенно пожирал огромную свежайшую индюшку, присланную ему в подарок Питом Морено, который обещал подскочить к нам попозже и привезти один очень важный документ. Хотя куда уж «попозже», если на нашем калифорнийском дворе стояла уже глубокая ночь?!
      Мы с Джеком вошли в ванную. Браток, как истинно деревенский Жлоб, тут же прикрыл остатки индюшки лапой и тревожно посмотрел на нас — не придется ли делиться?
      Джек протянул телефон Тиму и спросил:
      — Не хочешь ли сказать пару слов родителям?

* * *

      О чем они там разговаривали, мы с Джеком так и не узнали. В это время к нам в бунгало ворвался Пит Морено, с трудом удерживая перевязанными руками бутылку «Джека Дэниельса».
      — Как твой парень? — первым делом спросил его наш Джек Пински. — Чем вызвано ухудшение?
      — Перевязками, старина. Ожоговые перевязки — процедура мучительная. Вот у Нунга и начался сначала озноб, потом резко подскочила температура... Но сейчас вроде бы получше. Наливай, Джек. Мне можешь не разбавлять. Пару кубиков льда, и все. Наташа! Ты с нами выпьешь?
      — С удовольствием.
      — А ты, Боб?
      — Вы же знаете, Шеф... — улыбнулся Боб.
      — А вот Боб алкоголь не приемлет! — чуточку даже хвастливо проговорил Пит. — А что, Тимур и Браток уже спят?
      — Нет, — ответил ему Джек. — Тимур лежит в ванне и треплется по телефону с Нью-Йорком. Шура и Рут посмотрели в «Новостях» сообщение о последнем этапе наших сегодняшних приключений и чуть там с ума не сошли...
      — И я, как ОТЕЦ, их очень хорошо понимаю! — гордо провозгласил Пит.
      Но тут же спохватился, убоявшись пышности заверения, и на тормозах съехал с вершины своего внезапно образовавшегося отцовства:
      — То есть я хотел сказать, что...
      — Ты все прекрасно сказал, Пит, — успокоила его Наташа. — И ты абсолютно прав. Вот и давайте выпьем за окончание ваших опасных приключений...
      Пит, Джек и Боб переглянулись, и Джек сказал с явным сомнением в голосе:
      — Ах, если бы это было «окончанием»...
      — Мы выпьем совсем-совсем за другое. Боб, позови, пожалуйста, Тима и Братка, — загадочно улыбаясь, сказал Пит.
      Через минуту Боб вывел из ванной комнаты Тимура в халате и с мокрой головой и Братка — с остатками индюшки.
      Тимур со своим роскошным коктейлем сразу же взгромоздился с ногами на диван, а Браток с индюшкой в зубах, кося на всех нас испуганным желтым глазом, пулей промчался мимо, прямо к выходу в наш садик и скрылся в межпальмовых кустах.
      — Что это с ним? — встревожилась Наташа.
      — Что, что... — проворчал я под синхронный перевод Тима. — Зарывать помчался. По своей горно-сельско-деревенской привычке, Жлобяра... Он за эту индюшку сам готов удавиться и всех вокруг передавить! Валенок серый... Куркуль чертов!
      Но уже через полминутки в проеме дверей, ведущих из сада в гостиную, появился облизывающийся Браток. И его желтый взгляд был уже не испуганным, а простодушно-хитровато-нахальным.
      — Об чем базар? Какие проблемы? — по-Животному спросил он.