Чудеса не понарошку

      - Как, как, - пожал плечами Авося. - Как вообще здесь оказываются драгоценные камни. Митя сунул свой камешек в карман. Это было по-честному. Он ведь сам потерял его и сам нашел.
      - Говорил маме, что он драгоценный, - покачал он головой, - но она даже слушать не хочет. Нет, камней маме лучше не дарить.
      - Почему? - спросил Авося.
      - Вообще-то мама у меня очень умная, - начал Митя издалека, - и она знает почти все на свете. Но только... только, по-моему, она не оченьто хорошо разбирается в камнях. Ей больше нравятся маленькие камушки.
      - Это потому, что у нее больших не было, - сказал Авося. - А ты ей подари большой камень.
      - Уже дарил, - махнул рукой Митя. - Ты просто мою маму не знаешь. Опять, скажет, хламу натащил. Лучше уж давай поищем что-нибудь другое.
      - Поищем, поищем, - проворчал Авося. - А чего тут искать?
      И вдруг он хлопнул себя по лбу, как будто вспомнил что-то важное, и сказал:
      - Точно. Надо поискать. Как же это я сразу не догадался?
      Ничего не объясняя, он принялся за поиски. Авося шарил руками по полу, ползал на четвереньках, заглядывая во все углы. Митя немного понаблюдал за ним, а потом спросил:
      - А что ты ищешь?
      - Шапку-невидимку, - сказал Авося.
      - Ту, которую надевают на голову, чтобы стать невидимым? - оживился Митя.
      - Почему невидимым?
      - Как почему? Во всех сказках так говорится.
      - Мало ли чего в сказках понапридумывают? - сказал Авося. - Сколько раз тебе объяснять: тут не сказка. В Шутландии все настоящее. И шапка-невидимка тоже. Вы ее где-нибудь видите?
      - Нет, - сказал Митя.
      - Очень надо... - фыркнул Мефодий.
      - То-то же. На то она и невидимка, чтобы ее нигде не было видно, объяснил Авося.
      - А-а-а, понятно, - сказал Митя. - У меня шапка тоже бывает невидимкой. У меня и варежки бывают невидимками. Их только мама умеет увидеть. Она говорит, это оттого, что у меня вещи своего места не знают.
      - Они у тебя никогда своего места знать на будут, - проворчал Мефодий.
      - Это еще почему? - обиделся Митя. Одно дело, когда мама ругала его за беспорядок, и совсем другое, если об этом говорит хоть и настоящий, но все же плюшевый львенок.
      - Почему, почему, - сказал Мефодий. - Как же они могут что-то знать, если у них ума нету! - Львенок выразительно постучал себя по лбу.
      - Значит, у тебя безумные варежки? Наверное, это очень интересно. Ну и везет же тебе! - с завистью сказал Авося.
      - Везет, да не очень. Мама ведь не понимает, что варежки безумные, вот и ругает меня за беспорядок, - вздохнул Митя.
      - Ничего, поищет день-другой шапку-невидимку, сразу поймет, - успокоил Митю Авося. - Только бы нам самим ее найти. До сих пор мне это еще ни разу не удавалось.
      - Как? Значит, ты даже не знаешь, тут она или нет?
      - Как же я могу это знать, если я ее тут не видел? - развел руками Авося.
      - А где ты ее видел?
      - Нигде. Какой ты непонятливый. Я же тебе целый час толкую, что на то она и невидимка, чтобы ее не видеть. Вот ты знаешь хотя бы одного человека, который бы видел шапку-невидимку?
      - Нет.
      - И я нет.
      - Так, может быть, ее тут вообще нету, - предположил Мефодий.
      - Может быть, и так, - вздохнул Авося.
      - Зачем же тогда ее здесь искать? - спросил Митя.
      - А вдруг она все-таки тут есть?
      - Нет уж, лучше не надо мне никакой шапки-невидимки, - сказал Митя.
      - Почему?
      - Даже если я ее подарю маме, она ведь все равно ее не увидит. А я ей хочу принести чтонибудь такое, на что можно было бы посмотреть.
      - Ну, так бы сразу и сказал. Если надо смотреть, то лучше всего подарить волшебное зеркальце.
      На этот раз Авося искал совсем не долго. Он вытащил откуда-то из коробки маленькое зеркальце с ручкой, рукавом протер его от пыли и протянул Мите.
      - Самый лучший подарок для мамы. Единственное в мире волшебное зеркало.
      - А почему волшебное?
      - Так оно же правду говорит! - сказал Авося. Мефодий беспокойно заерзал. Он давно уже хотел посмотреть на себя в правдивое зеркало и узнать, каков он теперь, когда стал настоящим.
      - Ну-ка, дай мне взглянуть, - он повернул к себе зеркальце.
      Глянув в зеркальце, Мефодий увидел не то, что ожидал, а совсем другое. Нельзя сказать, чтобы это совсем другое ему понравилось.
      - Как, и это тоже смеховое зеркало?! - возмутился он. - А еще говорил, что оно правдивое.
      - Конечно, правдивое, - стоял на своем Авося.
      - А чего же тогда я тут получаюсь такой маленький?
      - Это потому, что зеркальце тоже маленькое. Большой бы ты в нем не уместился. Вот смотри! - Авося придвинул зеркало к львенку вплотную. Теперь там отражался только нос Мефодия. Убедившись, что в зеркало он не умещается, Мефодий успокоился и, покосившись на зеркальце, примирительно сказал:
      - А я уж думал, что это зеркало тоже смеховое, как у Митиной мамы. А почему оно молчит?
      - Для того чтобы оно заговорило, надо сказать заклинание, - пояснил Авося.
      - Какое? - хором спросили Митя и Мефодий.
      - Такое, которое не каждый знает, - важно ответил Авося.
      - А ты знаешь? - спросил Митя.
      - Конечно! Я знаю все!
      - Тогда говори свое заклинание поскорее. - Мефодию не терпелось услышать, как зеркальце разговаривает.
      Авося наморщил лоб, на мгновение задумался, а потом, хитро прищурившись, сказал:
      - Я его так долго знал, что даже забыл. Видя, что Митю его слова очень огорчили, Авося поспешно добавил:
      - Когда у меня будет лишнее время, я подумаю и его вспомню.
      - А может быть, надо как в сказке произнести: "Ну-ка, зеркальце, скажи, всю мне правду доложи"? - предположил Митя.
      - Ну, конечно! Так и есть! - подтвердил Авося. Мефодий откашлялся, чтобы произнести заклинание без запинки, и сказал:
      - Ну-ка, зеркальце, скажи, всю мне правду доложи!
      И тут, как и полагалось, зеркальце молвило в ответ:
      - Ты прекрасен, спору нет.
      До сих пор Мефодий чувствовал себя просто настоящим львом, но теперь, когда узнал, что он к тому же бесспорно прекрасный, надулся от гордости.
      - Ты на свете всех милей, - продолжало зеркальце.
      Мефодия прямо-таки распирало от гордости.
      - Всех румяней и белей. - Зеркальце замолчало.
      Гордость, распиравшая Мефодия, съежилась. И это было как раз вовремя, иначе львенок мог бы от нее лопнуть.
      "Уж не ослышался ли я?" - подумал Мефодий и посмотрел на Митю. Митя с недоумением посмотрел на Авосю, а Авося, не замечая замешательства, бодро сказал:
      - Ну, что я говорил! Разговаривает! Такое зеркальце просто находка для мамы, правда?
      "Точно, ослышался", - подумал Мефодий и сказал:
      - Знаешь, у меня что-то в ушах зажужжало, и я плохо расслышал, что оно там говорило.
      - А ты спроси снова, - предложил Авося. Мефодий кивнул и важно произнес:
      - Ну-ка, зеркальце, скажи, всю мне правду доложи.
      И зеркальце повторило:
      - Ты прекрасен, спору нет.
      Мефодий кивнул в знак согласия.
      - Ты на свете всех милей...
      До сих пор все было правильно, и Мефодий опять кивнул.
      - Всех румяней и белей.
      Мефодий хотел кивнуть в третий раз, но вовремя спохватился.
      - Это оно про кого? - спросил он.
      - Про тебя, конечно, - серьезно сказал Митя. На самом деле он едва сдерживался, чтобы не расхохотаться. Но надо же было проучить Мефодия, чтобы тот не задавался, поэтому Митя, даже не улыбнувшись, продолжил: Это очень правдивое зеркало. Или у тебя опять в ушах зажужжало? Львенок, не видя подвоха, сказал:
      - Опять.
      - А ты попробуй еще раз.
      И Мефодий попробовал. Теперь уже он не надувался от гордости, а внимательно прислушивался, не зажужжит ли у него в ушах.
      В ушах не жужжало, и он мог бы поклясться, что зеркало сказало именно эти слова: "всех румяней и белей". Мефодий задумчиво уселся на пол. Глядя на его озадаченную мордочку, Митя больше не мог сдерживаться и расхохотался. Тут только Мефодий понял, что попал впросак. Мефодий с обидой посмотрел сначала на Митю, а потом на злополучное зеркало. Ни один настоящий лев не мог допустить, чтобы его безнаказанно называли румяным, и поэтому он яростно ринулся на зеркало.
      Митя попытался остановить Мефодия, но как раз в тот момент, когда ему удалось-таки ухватить львенка, раздался звон - разбитого стекла, и Митя понял, что для зеркальца это был последний разговор.
      - Что ты наделал! - укоризненно вскрикнул Авося.
      - А пусть не дразнится, - буркнул Мефодий, уверенный в своей правоте.
      - С чего ты взял, что оно дразнится? - спросил Авося.
      - А чего оно говорит, что я всех румяней и белей?
      - Да потому что это зеркало не для львов, а для мам, - пояснил Авося. - Для мамы это самое правдивое зеркало на свете, правда? - спросил он у Мити.
      Митя подумал о своей маме, которая, он был убежден, была самой красивой на свете, и о том, как жаль, что мама не получит в подарок такое замечательное волшебное зеркало, и еще о том, что мама была права, когда говорила, что ни один плохой поступок не остается безнаказанным. Смеяться над Мефодием и дразнить его было очень плохим поступком - ведь это такой верный и преданный друг. Львенок стоял в сторонке, понурив голову.
      - Это я во всем виноват. Больше я никогда не буду дразниться, - сказал Митя.
      Увидев, что он неожиданно прощен за разбитое зеркало, Мефодий бросился к Мите и лизнул его в щеку фетровым язычком, чтобы хоть немножко утешить, но на душе у Мити все равно было грустно-прегрустно.
      - Не огорчайся, - подбодрил Митю Авося. - Мы же еще не все осмотрели. Может быть, твоей маме что-нибудь нужно?
      Митя подумал. Вроде бы у мамы все было. И вдруг он вспомнил: ну, конечно, была одна очень нужная вещь. Мама уже несколько раз говорила, что в этом году ей нужны новые сапоги, потому что старые промокают, и когда начнется слякоть, ей не в чем будет выйти на улицу.
      - Ну так что? - спросил Авося.
      - Вообще-то маме нужны сапоги, но ведь здесь сапог нет.
      - Здесь есть все, - уверенно сказал Авося. - Мы ей не просто сапоги найдем, а сапоги-скороходы.
      - Это даже лучше, - обрадовался Митя. - Мама не любит в транспорте ездить, а со скороходами она сможет пешком ходить хоть в другой конец города.
      - Еще бы! С такими сапогами хоть куда! - подтвердил Авося.
      Митя уже представлял себе, как мама удивится и обрадуется, когда он подарит ей пару отличных сапог-скороходов. И тут Авося протянул ему нечто, покрытое густым слоем пыли. Очертаниями это нечто отдаленно напоминало сапоги. Мефодий понюхал их, чихнул пару раз и отошел в сторону, решив, что если на свете и есть вещи, которые совершенно не интересуют настоящих львов, так это сапоги-скороходы.
      - Немножко запылились, - смущенно сказал Авося и принялся очищать сапоги, но скоро Митя увидел, что этого можно было бы и не делать. Наверное, именно так должны были выглядеть сапоги, которые не снимая носили лет сто. Они были рваные, сморщенные и скособоченные, а носы стерты так, как будто сапоги не только носили, но и гоняли ими консервные банки. Митя так и ахнул.
      - Благодарить потом будешь, когда твоя мама оценит их по достоинству, - гордо сказал Авося.
      - Но они же совсем старые, - сказал Митя.
      - Ты что! Посмотри, какие подметки крепкие! - Авося пощелкал ногтем по подошве. - Они еще ого-го сколько прослужат! Бери, не сомневайся.
      Мите не хотелось обижать Авосю, поэтому он сказал:
      - Вообще-то это хорошие сапоги, но маме они будут малы.
      Авося с удивлением посмотрел на сапоги, в каждый из которых с легкостью вошли бы две ноги любой мамы и с восхищением сказал:
      - Вот это мама! Никогда не видел мам с такими ногами. Она у тебя, наверное, настоящая великанша! А может, она их разносит?
      - Нет, я хотел сказать, они ей будут велики, - поспешно поправился Митя.
      - Ну, это ничего, - с облегчением сказал Авося. - Надо в носок ваты напихать, и они ей будут впору.
      - Понимаешь, они не очень-то модные, а мама носит только очень модные сапоги, - отпирался Митя.
      - Я-то все понимаю, а вот мама твоя в сапогах ничего не понимает, авторитетно заявил Авося. - Но это оттого, что у нее в жизни хороших сапог не было. Это же отличная штука. Настоящие скороходы: одна нога здесь, а другая там. Да ты сам посмотри. Вот попробуй, надень, - уговаривал Митю Авося. Мите надоело спорить, поэтому он натянул сначала один сапог, потом... он застыл с открытым от удивления ртом, позабыв про второй сапог, потому что первый куда-то исчез. Это бы еще ничего, если бы он исчез сам по себе, но он исчез вместе с Митиной собственной ногой. Митя протер глаза в надежде на то, что ему это показалось, но, увы, он стоял на одной ноге, а другой как не бывало.
      - Ой, - сказал Митя. - Ой, ой, ой, - повторил он. - Где же моя нога?
      - Что я говорил! - обрадовался Авося. - Сапоги-скороходы - это вещь! Одна нога здесь, а другая - там!
      - Я не хочу, чтобы другая там. Я хочу, чтобы обе здесь, - сказал Митя. - Или, на худой конец, обе там.
      - Нет ничего проще, - сказал Авося. - Надень второй сапог.
      Мите не нужно было объяснять дважды. Он быстренько надел второй сапог и оказался ТАМ.
      ГЛАВА 10. ОБЫЧНЫЙ СЛЕТ
      ТАМ Мите сразу понравилось, потому что он оказался на лесной поляне. Со всех сторон поляну окружал светлый березовый лес. Белые березки тянулись к небу, как будто состязались, кто из них стройнее и выше. Солнце путалось в их кудрях, и от этого они казались еще наряднее и праздничнее. Митя огляделся: ни Авоси, ни Мефодия рядом не было. Настроение у Мити сразу испортилось.
      "Ни души, - печально подумал он. - Хотя бы какая-нибудь букашка или козявочка была". И вдруг, как по команде, со всех сторон стали слетаться жучки, козявочки, букашки и божьи коровки. Поляна ожила, и знойный летний полдень наполнился жужжанием и стрекотом.
      "Чего это они все сюда слетаются? Может быть, у них здесь слет?" подумал Митя и, представьте себе, оказался прав. Вся эта мелюзга стала спешно рассаживаться по листкам. Мошкара, которая прилетела раньше других, заняла самые лучшие места на лепестках цветов, а прилетевшим следом жучкам и букашкам ничего не оставалось, как довольствоваться местами попроще на листочках и травинках. Вокруг цветов началась такая толкотня и перебранка, что неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы не Майский Жук, который, судя по всему, был здесь главным. Выглядел Жук очень представительно. Его толстое брюшко было обтянуто мохнатой жилеткой, а коричневые крылышки блестели на солнце, словно атласный пиджак. Он взгромоздился на огромный лист лопуха, рядом с которым рос крупный лиловый колокольчик, громко кашлянул и сказал:
      - Попрошу тишины!
      Все разом примолкли и уселись кто где был. На одной ромашке оказалось так много сидящих, что стебель не выдержал, она склонилась до самой земли, и букашки роем взвились над цветком. Ромашка спружинила и поднялась опять. Майский Жук строго посмотрел на нарушителей порядка, и жучки поспешили усесться. На сей раз счастливыми обладателями мест на цветке оказались те, кто был побольше и посильнее, а раздосадованная мошкара облепила листки.
      - Разрешите считать наш слет открытым! - торжественно произнес Майский Жук.
      Все приветственно захлопали крылышками, застрекотали, зажужжали, загудели и загалдели, и поднялся такой шум, что Майскому Жуку пришлось дернуть за серебристую паутинку, привязанную к колокольчику, где в это время дремал старый Паук. Его не пригласили на слет, ведь он не умел летать да к тому же от старости был глуховат и все равно мало что услышал бы.
      Может быть, кто-нибудь подумает, что колокольчик - не самое подходящее место для сна, но Пауку оно нравилось, потому что, когда в паутину попадала какая-нибудь мошка, колокольчик начинал дребезжать, как будильник, над самым его ухом, и старичок-паучок бросался за добычей.
      Так все случилось и на этот раз. Как только Майский Жук дернул за паутинку, колокольчик зазвенел, все присутствующие затихли, а из колокольчика выскочил заспанный Паук. Он протер глаза спросонья, прошелся по паутине вдоль и поперек и озадаченно почесал затылок: с чего бы колокольчику звонить, если в его сетку-ловушку никто не попался?
      "Наверное, померещилось", - вздохнул Паук и вернулся в свое укрытие досыпать. Бедняжка к старости был не только туг на ухо, но еще и подслеповат и даже не заметил, что возле его дома полным-полно народа.
      Все это было так забавно, что Митя чуть не рассмеялся, но как раз в это время Майский Жук сказал:
      - Сегодня НА ПОВОЗКЕ ДЛЯ у нас три вопроса.
      - На повозке для чего? - спросил Митя.
      Никто не удивился ни его вопросу, ни тому, что он попал на слет, как будто это было самым обычным делом.
      - Конечно, для трех вопросов, - ответил Майский Жук и продолжал: Первые два вопроса целиком посвящаются божьим коровкам, поэтому мы рассмотрим их с РАЗНЫХ КОЧЕК ЗРЕНИЯ.
      - А почему с кочек? - не понял Митя.
      - Потому что с кочек лучше видно, чем с ровного места. Стыдно не знать таких простых вещей, - сказал Жук, назидательно подняв лапку. Итак, вопрос первый: божьи коровки отчитаются о своих УМУНЕПОСТИЖЕНИЯХ. Второе: жук-коровед выступит с докладом "Слово о коровках божьих". И наконец, третье: мы опять опустим вопрос о запрещении охоты на жука-оленя.
      - А почему вы опять опустите его? Обычно вопросы поднимают, - прервал Жука Митя.
      - Легкие вопросы поднимают. А это очень тяжелый вопрос. Нам его все равно не поднять, поэтому мы его все время опускаем. Удивительно, до чего же некоторые глупы и невоспитанны. Мало того что пристают с вопросами, да еще и перебивают на каждом шагу, - фыркнул Жук и многозначительно глянул на Митю. Митя собрался обидеться, но не успел, потому что необычный слет продолжался, а если обижаться, можно пропустить самое интересное.
      - Попрошу первого оратора, - крикнул Майский Жук.
      Первым оратором оказалась Божья-КоровкаС-Семью-Точечками-На-Крылышках. Она забралась на лист лопуха и заорала:
      - Как известно, коровки бывают двух видов, а именно: коровки божьи и коровки обыкновенные; оБЫКновенные коровки называются так потому, что среди них есть не только коровки, но еще и быки.
      - Ничего подобного, - прервал ее Митя. - Обыкновенными могут быть и божьи коровки.
      - Сейчас вы слышали самую глупую мысль из всех глупых мыслей, - проорал оратор. Это было уж слишком! Никто на свете не стерпел, если бы его все время одергивали и называли глупым. И Митя больше молчать не стал.
      - Сами вы глупые! - с достоинством сказал он.
      Что тут началось! Все зажужжали, загудели, защелкали, зацикали, захлопали, затопали, застрекотали и заверещали так, что даже глухой паучок-старичок заворочался во сне. А когда Майский Жук дернул за паутинку и зазвонил в колокольчик, Паук проснулся окончательно. Вытаращив глаза, он выскочил из колокольчика. Паутина была пуста. Паучок-старичок заглянул в каждый уголочек, обследовал каждую паутинку, но все напрасно. Добычи не было. Паук с досады крякнул, топнул и скрылся в колокольчике.
      Букашки угомонились, а Майский Жук строго обратился к Мите:
      - Пререкания еще не начались, и тебе слова никто не давал.
      - Но... - начал было Митя.
      - Никаких "но", а если ты еще посмеешь прервать наш слет, то будешь иметь дело с осами, они наведут порядок. Просим оратора продолжать. Оратор продолжил:
      - Путем многочисленных СКУЧНЫХ ПРЕСЛЕДОВАНИЙ И ОСПОРИМЕНТОВ, которые еще никто не оспорил, нами доказано, что корова обыкновенная является тем простейшим, бескрылым, земным существом, от которого произошло существо высшее - божья коровка.
      Мите тут же захотелось оспорить эти "оспорименты", но он вспомнил, что один раз он уже имел дело с осой, и спорить ему почему-то расхотелось.
      - Сейчас группа слепней работает над приручением и дрессировкой обыкновенных коров, - продолжал орать оратор. - Слепни добились больших успехов, и сейчас вы сами в этом...
      Голос у выступающего сорвался, и последнее слово было произнесено шепотом, так что его никто не расслышал. Митя понял, что оратор свою речь закончил.
      На лист лопуха между тем взобрался Слепень, храбрец-молодец. Он не стал тратить времени на слова, а раскланялся и полетел прочь. Все взоры устремились за ним. Зрители перебрались на веточки повыше.
      Мите мешал развесистый куст клюквы, он раздвинул ветки и увидел зеленую лужайку. Из травы то там, то здесь выглядывали розовые и лиловые головки клевера. Невдалеке паслась самая обыкновенная корова. Она мирно пощипывала траву и долго и старательно пережевывала ее.
      - Стоять! - на лету скомандовал Слепень корове, как будто та собиралась убегать. Мите показалось, что корова не обратила на него никакого внимания. Она как и раньше долго и старательно пережевывала траву, выискивая клевер послаще.
      - Только посмотрите, она слушается! Стоит! - пронеслось среди восхищенных зрителей.
      Бравый Слепень глянул на зрителей так, что все поняли, что он может еще и не такое. Потом он сделал над коровой круг и сел ей прямо на рог.
      - Ах, какой смельчак! Он схватил ее за рога!
      Сейчас я упаду в обморок! - воскликнула Стрекоза и шлепнулась без чувств.
      - Скорее воды... Скорее воды... - подталкивали друг друга жучки, не двигаясь при этом с места: кому же охота пропустить такое захватывающее зрелище? Когда Стрекоза поняла, что воды ей придется ждать еще долго, любопытство взяло верх над ее слабыми нервами, и она подскочила посмотреть, что будет дальше. Слепень сел на траву перед коровой.
      - Очень опасный трюк, - провозгласил Майский Жук, - видите, он кормит корову из рук. Какая дрессировка!
      - Ох, это так опасно, ведь корова может покусать! - воскликнула Стрекоза и хотела опять упасть в обморок, но передумала.
      Между тем дрессировщик сел корове на спину.
      - Он ее оседлал! - восхитились зрители. Корова терпела, терпела, но ей это надо ело, она лениво махнула хвостом и смахнула храбреца прочь. Тут любой бы растерялся, но не бравый Слепень!
      Дрессировщик полетел назад и, подлетая к зрителям, победоносно крикнул:
      - Видали, как я ее пришпорил?
      - Браво! Браво! Браво! Храбрецу слава! Слава! Слава! - слышалось со всех сторон.
      Героя осыпали цветочной пыльцой и усадили в первый ряд самых почетных гостей.
      Шум и аплодисменты так долго не затихали, что Майский Жук потянул за паутинку. Колокольчик зазвонил. Паук, которому теперь сон был не в сон, как ошпаренный выскочил из колокольчика и ринулся на поиски добычи. Когда и на этот раз паутина оказалась пуста, он с негодованием затопал и стал в ярости рвать тонкие нити.
      А колокольчик звонил, звонил, звонил, звонил очень долго.
      Наконец старичок-паучок уморился и остановился. Он устало прислонился к стеблю колокольчика, поднял голову и только тут увидел Майского Жука, который нарушал его покой. В приливе нового приступа ярости старикашка бросился на обидчика, но сослепу оступился и провалился в дырку, которую сам только что прорвал. Хорошо еще, ему удалось вовремя ухватиться за паутинку-веревочку. Вскарабкавшись по ней, старичок-паучок в сердцах плюнул, погрозил Майскому Жуку и гордо удалился.
      Майский Жук продолжал:
      - Переходим к пререканиям. Кто хочет выступить?
      - Можно я? - сказала Божья Коровка с кокетливо закрученными усиками, которая сидела рядом с Жуком-Рогачом. Она расправила крылышки и полетела к листу лопуха. Божья Коровка была такая хорошенькая и ее крылышки так блестели на солнце, что жучки с нескрываемым восхищением провожали ее взглядами, а Вредная Черепашка проворчала: "Прилететь на слет с такими коротенькими крылышками. Позор! И что они все в ней находят? Ничего особенного!"
      Между тем Божья Коровка была уже на листе лопуха. Она стрельнула глазками по сторонам, чтобы посмотреть, какое производит впечатление, и сказала:
      - Предлагаю переименовать конфеты "Коровка" в конфеты "Божья коровка". У меня все, - хихикнула она и под восторженные рукоплескания полетела на свое место. Когда она пролетала мимо отважного Слепня, тот бросил ей облако цветочной пыльцы. Хорошо еще, что Жук-Рогач ничего не заметил. Надо сказать, что он вообще ничего вокруг не замечал, то ли оттого, что был очень стар, то ли оттого, что тяжелые рога все время тянули его голову к земле.
      - А теперь мы заслушаем нашего Жука-Короведа, - объявил Майский Жук.
      - Короеда, - поправил Митя.
      - Вот именно, короведа, лучшего знатока божьих коровок, - сказал Майский Жук и так посмотрел на Митю, что тот решил промолчать. Жук-Короед совсем не был оратором, потому что орать он, наверное, не умел и вообще говорил очень тихо:
      - Сегодня я хотел бы остановиться на достоинствах...
      - Не надо останавливаться. Чего на них стоять? - возразил Майский Жук, который забеспокоился, что если Жук-Короед на чем-нибудь остановится, то они никогда не дойдут до конца заседания.
      - Сегодня я хотел бы пройтись по достоинствам всемирно известного произведения "Слово о коровках божьих", - покорно исправился жучок.
      Майский Жук с удовлетворением кивнул.
      - Трудно сказать, когда это великолепное творение появилось впервые, - продолжал Короед. - Есть мнение, что это случилось еще до появления нашей ЛИСТВЕННОСТИ. Это предполагает, но совсем не исключает, а даже наоборот... Но может быть и иначе... Есть мысль, что... Солнце стояло высоко. Над поляной разлился полуденный покой. Казалось, все замерло. Тягучий воздух был напоен зноем. Тихий, заунывный голос жучка навевал дремоту. Глаза у Мити стали слипаться, голова его упала на грудь, и от этого он встрепенулся. Все вокруг спали. Во сне Майский Жук все ниже и ниже клонился к стеблю колокольчика, и, как раз когда он готов был навалиться на него, Короед подхватил его, усадил ровно и, не прерывая своего доклада, назидательно сказал:
      - Послушайте, это интересно.
      - Да, да, - в полудреме пробормотал Майский Жук и стал досматривать свой сон.
      Короед невозмутимо продолжал:
      - Кто из нас с детства не знает этих строк:
      Божья коровка,
      Улети на небо,
      Принеси нам хлеба:
      Черного и белого,
      Только не горелого.
      Вдумайтесь в этот образ божьей коровки-труженицы, которая приносит нам хлеб, причем не просто хлеб, но хлеб разных сортов. Именно это и хотелось бы подчеркнуть.
      Подчеркнуть Жук-Короед не успел, потому что в это время Майский Жук опять низко склонился к стеблю колокольчика, и докладчик едва успел поддержать его.
      - Послушайте, это ведь интересно, - сказал Короед.
      Жаль только, что кроме Мити никто его слышать не мог. Все спали.
      - Есть еще и другие варианты этой бессмертной поэмы, - продолжил Короед, - Божья коровка, Улети на небко, Там твои детки Кушают конфетки.
      Из этих строк мы узнаем, как живут, то есть что жуют божьи коровки. Как говорится, не хлебом единым...
      Муха, которая сидела прямо над паутиной, во сне не удержалась на листе и нечаянно свалилась вниз прямо перед входом в убежище Паука.
      Колокольчик звякнул,
      Муха завопила,
      паутина задрожала,
      Майский Жук спросонья все-таки ударился головой о стебель, колокольчик трезвонил как на пожар!!!
      Все проснулись и подались кто куда. Через мгновение на поляне никого не было. Улетела даже Муха, которую, как и полагается, освободил удалец-комар. А Паук так и не вылез из своего укрытия - ему надоели эти глупые шутки. Митя с тоской оглядел опустевшую поляну и увидел, что остался не один: на листе лопуха сиротливо сидел Короед.
      - Куда же вы? Это ведь интересно! Вернитесь... - растерянно бормотал он.
      Одинокий жучок был таким жалким, что Мите захотелось его немножко подбодрить.
      - Все было правда очень интересно, - сказал Митя.
      - Я всегда знал, что в толпе найдется хотя бы один умный человек, сказал Короед, и Митя подумал, что Короед не такой уж глупый, как могло показаться с первого взгляда. Во всяком случае он гораздо умнее Майского Жука.
      И тут Мите в голову пришла мысль. Было бы очень хорошо, если бы Короед прочитал свою речь маме. Тогда бы она точно поверила в чудеса!
      - Скажите, пожалуйста, а вы не могли бы прочитать свою речь моей маме? - вежливо спросил Митя.
      - А ее интересует литература? - спросил Короед.
      - Еще как интересует! - с жаром заверил Митя.
      - Тогда летим хоть сейчас, - согласился жучок, но вдруг попятился, пролепетал: "Ой-ойой, я пожалуй, пойду" - и скрылся в траве.
      - Эй, а как же доклад? - спросил Митя, шаря руками по траве, но жучка и след простыл. Вдруг Митя услышал за спиной странное покашливание. Он оглянулся.
      ГЛАВА 11. ПОТЕРЯННЫЙ ЧЕЛОВЕК
      - Что это жучок так быстро сбежал? - задумался Митя.
      - Крра-крра, - послышалось у Мити за спиной чье-то покашливание. Митя обернулся. Перед ним сидела Сорока. Митя не знал, как надо обращаться с сороками в Шутландии, поэтому на всякий случай сказал:
      - Здрассте.
      Это было вполне подходящее слово, потому что если Сорока умеет разговаривать, то оно означает, что с ней поздоровались, а если не умеет, тогда получится, что Митя сказал "Здрассте" просто так.
      По правде говоря, он не очень удивился, когда Сорока ответила:
      - Прривет!
      - Как ты здесь оказалась? - спросил Митя.
      - Стрранный вопррос. Живу я здесь. Это ты как здесь оказался?
      - Я оказался из кладовки, - сказал Митя. - Мы с Авосей и Мефодием нашли там клад.
      - Врррешь! - не поверила Сорока.
      - Честное-пречестное слово, - поклялся Митя.
      - Ну и где же твой клад?
      - Потерялся, - развел руками Митя.
      - Ррразиня, пррростофиля, рррастеряха! Как ты мог потеррять целый клад?
      - Очень просто. Сначала мы клад нашли, а потом он потерялся вместе с Авосей и Мефодием.
      - Сперррли они твой клад, - сказала Сорока.
      - Кто?
      - Эти самые Авося и Мефодий. Сперррли и деррру дали.
      - И вовсе не они, а я сам на сапогах-скороходах. И вот оказался здесь.
      - Тогда это не они потерррялись, а ты потеррялся, - уточнила Сорока.
      - Нет. Как же я мог потеряться, когда я вот он? А их нету. Значит, это они потерялись, - уверенно сказал Митя.