Белые и черные

      Действительно, в маленьком зале, где шел матч, с трудом размещались играющие и секунданты. Немногие зрители, допущенные на второй этаж, были вынуждены следить за игрой через стеклянную перегородку, делившую зал на две части. В святая святых, непосредственно к столику играющих, допускались лишь секунданты Энрико Ибапьец и Даниель Диллетайн. Противники надежно изолировались от внешнего мира и только через бильярдную комнату могли выходить на балкон.
      «Делать нечего, раз нельзя быть рядом с Александром, буду где-нибудь совсем близко от него», - решила Надя. Облюбовав удобное кресло у самой лестницы, ведущей на второй этаж, она просиживала в нем многие часы, пока наверху шло жаркое сражение, за которым она могла следить только по демонстрационной доске.
      Сегодня одиночество было мучительно Наде. Вот почему она искренне обрадовалась, когда к ней подсел доктор Кастилио, лечивший Алехина.
      - Я хотел серьезно с вами поговорить, - начал доктор. - Вы должны настоять, чтобы сеньор Алехин сделал перерыв в игре. В таком состоянии играть невозможно!
      - А как дела Алехина сегодня? - осведомилась Надя.
      - Мастера говорят: положение трудное, - ответил доктор, считавший себя не настолько компетентным в шахматах, что бы судить об игре чемпионов. - Это понятно! Играть при такой болезни немыслимо. Поверьте мне, я врач.
      - Я не только верю, дорогой доктор, - тихо сказала Алехина, взяв аргентинца за рукав. - Я лучше всех вижу, как мучается Александр. Ночи не спит, стонет от боли. Я и не предполагала раньше, что воспаление надкостницы может протекать так мучительно.
      - Так это же ужасная болезнь! Хорошо еще, что мы облегчили ее, удалив несколько зубов. Одного не пойму - как он может играть в таком состоянии? Фантастике! - воскликнул доктор с истинно аргентинским темпераментом.
      - Он привык терпеть, - ответила Надя. - Сколько он перенес в жизни: контузия, голод, лишения… У Саши сильная воля!
      - И все же больше так играть нельзя. Вы обязаны уговорить его сделать перерыв. иначе он совсем испортит матч, потом нельзя будет ничего поправить.
      - Я просила Сашу об этом. Он объяснил, что это невозможно. Есть такие лондонские условия, претенденты на матч с чемпионом мира подписали их в двадцать втором году. Там сказано: каждый из противников может взять перерыв по болезни только на три дня в течение всего матча.
      - Так пусть хоть три дня отдохнет!
      - Вы забыли, доктор, он уже сделал перерыв на один день - после четвертой партии, когда терпеть боль совсем не было возможности.
      - Я знаю. Но можно же еще два дня… А может быть мы его за это время подправим.
      - А если потом случится что-нибудь серьезное, вновь какая-нибудь болезнь? Что тогда? Тогда Александру автоматически зачтут поражение в матче.

      - Ну, нет, этого нельзя позволить. Это негуманно, - заволновался доктор. - Я сейчас поговорю с Кваренцио, с Капабланкой. Обязательно поговорю, сегодня же! - Он сразу загорелся пришедшей в голову идеей, искренне веря, что сумеет преодолеть все трудности.
      Через минуту Надя уже видела его мелькающим то в одной, то в другой группе зрителей. Он что-то доказывал своим соотечественникам, возмущался, энергично размахивая руками в подтверждение своих слов. При этом черные глаза его блестели, подвижное лицо выражало решимость. Даже волосы, тщательно разделенные пробором, растрепались.
      «И этот говорит, что дела Саши плохи, - вернулась мыслями к мужу Надя. - Бедный Саша, как ему не повезло! Как все началось хорошо, какой веселый он был после первой партии! Радовался, как дитя: первая победа в жизни над Капабланкой, да еще какая победа! «Я им покажу! - грозил он. - Пусть все узнают, какой он «непобедимый»!» И вдруг эта ужасная болезнь. И с чего она привязалась, где простудился? Вероятно, также нервы сказались, проигрыш третьей партии. Как он, бедный, переживал, мучился. «Не то обидно, Надя, что проиграл, - играл беспомощно, вот что противно! Точно так же я проиграл ему в Нью-Йорке, стыдно вспомнить. Без борьбы, без всякого сопротивления, как мальчишка…» Понервничал, на следующее утро боль усилилась. Еще, слава богу, что всего одну партию проиграл. Мало ли что могло получиться в таком состоянии! Видно, не забыл еще нас бог. Господи, помоги ему и сегодня. Хоть бы ничью сделал!»
      Не в силах больше выносить бездействия, взволнованная женщина решила побродить по клубу в тайной надежде услышать хоть одно ободряющее слово. Она несколько раз обошла большой зал, прошла мимо групп зрителей, оживленно обсуждавших ход борьбы. Все сходились в одном: Алехину плохо. Около демонстрационной доски многие, предсказывая легкий выигрыш чемпиону мира, пытались показать возможные ходы, но это им не удавалось только потому, что администраторы категорически запрещали передвигать фигуры.
      Всюду заключались пари на результат сегодняшней партии, всего матча. Огромное большинство держало сторону Капабланки. Особенно рьяно спорили янки, отвечая тройным кушем за чемпиона мира. Это еще больше расстроило Надю, и она поспешила уйти в соседние комнаты, где было меньше народу и можно было немного отдохнуть от шума и суеты.
      Здесь было уютно, темные тона отделки стен успокаивали. На стенах между дубовыми панелями висели портреты великих мастеров шахмат и президентов шахматной федерации Аргентины. Темные занавески на окнах, бронзовые люстры, струившие мягкий свет, затейливые решетки огромных каминов - все это оставляло впечатление чего-то домашнего, обжитого. Хотя клуб был шахматный, в некоторых помещениях играли в бридж- в пропитанном дымом воздухе слышались восклицания да шелест карт.
      Кулуары немного успокоили Алехину, но вовсе не уменьшили тревогу о судьбе партии. В конце концов Надя не удержалась и вскоре снова вернулась в зал. Едва войдя туда, она заметила высокую фигуру знакомого юноши. Это был Паулино Монастерио - молодой аргентинский шахматист, в тайне от всех державший сторону Алехина.
      Расстроенная женщина немедленно устремилась к Монастерио.
      Паулино, скажите, пожалуйста, как у него дела? Только правду, ничего не скрывайте.
      Если говорить откровенно, - начал Монастерио, пока не решивший, что лучше: сказать ли горькую истину или скрыть правду в неопределенных, ни к чему не обязывающих словах, - у сеньора Алехина дела не блестящи. Но терять надежду не нужно, все покажет дальнейшее.
      - Не хитрите, Паулино, - молила Надя. - Вы же мой друг, скажите все, как есть!
      - Положение доктора Алехина очень опасное. Его ферзь попался в капкан и вот-вот погибнет. По-видимому, дебютный вариант неудачен, тем более, что Капабланка применил интересную новинку.
      - А как со временем: цейтнота еще нет? - тревожно спросила Надя. Она хорошо знала, что защищать плохую позицию труднее всего, когда нет времени для обдумывания ходов.
      - Нет, в этом смысле все в порядке. Сделано всего лишь пятнадцать ходов.
      Надя рада была поговорить с человеком, разделявшим ее чувства. Она рассказала ему об опасениях доктора, о болезни мужа. В это время к ним подбежал шустрый юноша и начал что-то быстро и взволнованно говорить по-испански.
      - Что случилось, в чем дело? - испугалась Надя.
      - Он объясняет, как Капабланка может сейчас выиграть в один ход, - не смог скрыть правду Монастерио.
      Сердце женщины сжалось в испуге. Как зачарованная смотрела Надя на маленькие карманные шахматы, где друзья по очереди передвигали крохотные плоские фигурки. В любую минуту могло прийти решение судьбы: счастье или беда для Саши и для нее самой.
      Проверив несколько раз варианты товарища, Паулино закивал утвердительно: «Си, си». Взятие конем центральной пешки черных несло Алехину неминуемую гибель.
      Молодые шахматисты поднялись и ушли, оставив Надю в полном смятении. Печальная новость совсем ее обескуражила. Молча сидела она в кресле, не в силах поднять глаза, боясь увидеть радостные лица сторонников Капабланки. Она слышала восторженные замечания: «Вот это класс! Пятнадцать ходов - и Алехину конец!» И затем предупреждающий шепот: «Тише, здесь сеньора Алехина!»
      Новость быстро распространилась по залу. Наиболее любопытные устремились наверх, чтобы воочию увидеть решающий ход чемпиона мира и капитуляцию Алехина. Все желающие не могли уместиться на втором этаже, некоторые стояли на верху лестницы, стараясь заглянуть за стеклянную перегородку.
      Время шло, а Капабланка не делал хода. Хосе Рауль думал очень долго. Странно, обычно он играет быстро. А здесь все так ясно. Чего же думать?! Напряжение в зале росло с каждой минутой. Все удивлялись: чемпион мира не видит хода, замеченного зрителями! Такой простой выигрыш, а Капа - их гениальный Капа! - не может найти в течение двадцати минут. Непонятно! Притихшая, ошеломленная Надя беззвучно шептала молитву.
      Вдруг наверху все стихло. «Все кончено! Капабланка сделал свой ход!» - пронеслось в разгоряченном мозгу Нади. Вслед за тем она услыхала спокойный голос арбитра матча Кваренцио, что-то говорившего зрителям. Несколько секунд царило молчание, затем публика устремилась вниз. Подняв голову, Надя увидела возбужденных людей, нервно теребящих сигареты; иногда до нее доносились гневные возгласы: «Безобразие! Он не имеет права этого требовать!» Многие тут же взяли плащи и с обиженным видом покинули клуб.
      Позднее ей рассказали, что произошло наверху. Обдумывая простой на вид ход, чемпион мира стал все чаще поправлять свой крахмальный воротничок. Лишь немногие знали, что у Капабланки это признак волнения. Вдруг, не делая хода, он поднялся, подошел к арбитру и что-то раздраженно ему сказал. Сеньор Кваренцио обратился к зрителям с речью. Он сообщил, что шум их разговоров мешает играющим думать и что Капабланка потребовал выполнения пункта, написанного в регламенте матча. Этот пункт гласит: «Каждый из играющих имеет право требовать, чтобы игра происходила в особом помещении, в стороне от публичного зала и шума. В это помещение никто не допускается, кроме играющих, арбитра, заместителя, секундантов и, если нужно, еще одного выбранного с согласия обоих играющих лица, передающего ходы из комнаты, где происходит игра».
      В поднявшейся суматохе все забыли, что партия может кончится одним ходом коня Капабланки. Только когда по телефону сверху передали ход белых, зрители вновь вернулись к шахматному бою. Немного успокоившись, они снова взялись за анализ позиции.
      - Ну как, что? - засыпала вопросами подошедшего Монастерио Надя. - Алехин проигрывает, да?
      - Ничего не пойму. Капабланка отказался от выигрывающего хода. Неужели не нашел?
      Нет, чемпион мира хорошо разобрался в том, что происходит на доске, и со свойственной ему интуицией отыскал способ избежать опасных осложнений. Если бы он сделал ход конем, замеченный зрителями, его противник ответил бы маленьким, незаметным передвижением ладьи, всего чуть-чуть, на одну лишь клеточку. Но этот маленький ход вызвал бы большие последствия - положение чемпиона мира могло сразу пошатнуться.
      Несколько раз пересчитывал Капабланка сложные варианты и с каждой минутой все больше убеждался: выигрыша нет. Замысел Алехина основывался на тончайшем учете малейших возможностей, план защиты был глубоко продуман. Выигрыша не было, наоборот, белым самим нужно играть осторожнее, иначе они могли оказаться в опасности.
      Нелегко переходить от сознания, что партия легко выиграна, к признанию того факта, что самому нужно спасаться. Да еще в партии, где была применена новинка, специально подготовленная к данной встрече.
      Убедившись, что взятие центральной пешки конем не проходит. Капабланка забрал ее ладьей. Ферзь Алехина выбрался из опасной зоны и вернулся в собственный лагерь. Худшее было позади, черные могли теперь спокойно смотреть в будущее. Еще несколько ходов, и игра полностью уравнялась. Капабланке ничего не оставалось, как согласиться на вечный шах. Девятая встреча кончилась миром, перевес Капабланки в счете остался тем же - одно очко.
      Пережив тяжелые минуты, Надя едва успокоилась. Паулино сообщал ей, что дела Алехина все более улучшаются, и, наконец, принес сверху радостную весть о ничьей. Еще через несколько минут на лестнице появился Александр, в его уставших глазах светился радостный блеск.
      «Как в дни побед», - подумала Надя. И действительно, разве ничья в этой партии не была победой? «Как намучился бедный, как переволновался, - пожалела она мужа. - Да еще эта болезнь…»
      И тут же вспомнила чей-то совет Александру - переменить прическу. Действительно, откинутые назад волосы заметно старили его лицо.
 

7

 
      - Добрый вечер, герр доктор, - приветствовал хозяина только что пришедший с Земишем маленький юркий мастер Ауес. - Мы принесли вам двенадцатую партию матча. Только что получена из Буэнос- Айреса. И как, вы думаете, она закончилась?
      - Пожалуй, не ошибусь, если скажу: проиграл Капабланка, - ответил Ласкер.
      - Вы правы: он действительно проиграл. И как проиграл! - подтвердил Ауес, протягивая хозяину вечернюю берлинскую газету.
      Ласкер повернул выключатель, и кабинет осветился ровным светом большой люстры. Во всю длину стены в кабинете стоял огромный темно-коричневый книжный шкаф. Тонкая отделка, величественная простота линий и размеренная пропорция частей делали его настоящим художественным произведением.
      - Этот шкаф принадлежал когда-то Гете, - улыбаясь, сообщал обычно Ласкер своим гостям, и те не могли понять, говорит он правду или шутит.
      У окна, закрытого темно-зелеными занавесками, помещался коричневый, в тон шкафу, письменный стол. В уголках и углублениях его резьбы виднелась зелень плесени - не то дань времени, не то хитрость краснодеревщика. На столе высокая, как гриб, лампа, забавные памятные безделушки, бюсты Юлия Цезаря и Бонапарта - любимцев хозяина. На бесчисленных бумагах с какими-то значками и математическими формулами маленькие кучки сигаретного пепла.
      Несколько минут, пока хозяин ходил распорядиться насчет кофе, Ауес и Земиш - человек с худым изможденным лицом - с любопытством рассматривали реликвии славы, накопленные Ласкером за двадцать семь лет своего чемпионства. На маленьком столике невдалеке от окна лежали вырезки из газет всего мира, адреса, дипломы, многочисленные фотографии и карикатуры. На них - автографы величайших шахматистов, философов, математиков; долг внимания и уважения знаменитому чемпиону отдавали и крупнейшие писатели, художники, артисты.
      Еще одна коллекция восхищала посетителя, впервые входившего в кабинет в Шенбурге, на Ашаффенбургерштрассе: за стеклами шкафа выставлены многочисленные разноцветные флажки. Это вымпелы клубов, где выступал Ласкер, и всевозможные значки. Искусно разрисованные прямоугольные вымпелы перемежались с треугольными, квадратными, круглыми. Тут же висела студенческая шапочка, напоминая о днях молодости хозяина.
      - Вы все еще интересуетесь шахматами? - спросил Ауес Ласкера, когда тот вернулся в кабинет. - Бильгера читаете?
      На углу столика лежала раскрытая огромная толстая книга - справочник по теории шахматных начал.
      - Это случайно. Смотрел одиннадцатую партию, захотел справиться по дебюту.
      - Доктор, мы надеемся увидеть вас вновь чемпионом, - высказал Ауес мечту всех немецких шахматистов.
      - Куда уж мне! Мое дело теперь писать. Нужно дать дорогу молодым.
      Эммануил Ласкер, уступив в двадцать первом году звание чемпиона мира Капабланке, редко теперь играл в турнирах. Математические проблемы больше волновали его пытливый ум, философские трактаты ждали в шкафу своего завершения. Недавно он удивил всех: в лучшем берлинском театре была поставлена его пьеса. Казалось бы, достаточно занятий для одного человека, но нет, не таков Ласкер! В последнее время его заинтересовала еще одна проблема. Знакомые улыбались: Ласкер открыл школу карточных игр: бридж, скэт - три класса по восемь слушателей в каждом. Потеряв шахматную корону, бывший чемпион, видимо, хотел стать королем бриджа.
      Пусть смеются - на то они и люди, чтобы смеяться над тем, что им непонятно. Ласкера интересовала теория борьбы во всех ее проявлениях; он хотел исследовать ее законы сначала в близкой и знакомой ему области - шахматах, картах, математических играх. Почему одному человеку везет в жизни, в делах, в игре, другой же вечно терпит неудачу? Почему на рулетке цифры выпадают в особой, трудноуловимой закономерности? Почему в картах везет сначала одному из играющих, но после его грубой ошибки фортупа сразу от него отворачивается? Почему? Как много таких «почему» во всех играх, да и в жизни.
      Значит, есть какая-то логика в той неизвестной пока закономерности совпадений, которую люди называют везением. Открыть эту закономерность, научиться распознавать извилистые пути фортуны - вот цель, поставленная Ласкером. Главную роль в этом исследовании он отводил, конечно, шахматам: здесь его познания, как нигде, велики, здесь он дал множество примеров стойкой защиты, основанной на знаниях психологии борьбы. Недаром же его за спасение многих безнадежных партий не раз обвиняли в том, что он гипнотизирует своих противников.

      Горничная принесла кофе, гости разместились в глубоких креслах. Хозяин нажал кнопку, и крышка квадратного, покрытого зеленым сукном столика перевернулась. На другой стороне была шахматная доска: столик как бы символизировал два увлечения хозяина: шахматы и карты. Земиш быстро расставил шахматные фигурки, и вскоре все трое углубились в изучение ходов, сделанных в далеком Буэнос- Айресе, за пятнадцать тысяч километров от Берлина. Они были похожи на колдунов, застывших в таинственном священнодействии. Лишь дым сигар, клубившийся над склоненными головами, да редкие восклицания поощрения или недовольства говорили о том, что вое трое живы или по крайней мере еще не заснули.
      - Я так и знал! Что-нибудь в этом роде должно было произойти, - первым нарушил тишину Ласкер.
      Партия кончилась, и все трое откинулись на спинки кресел.
      - А почему, доктор? - спросил Земиш. Он был замкнут, неразговорчив - наверное, болезнь наложила отпечаток на его характер, но сейчас и он оживился.
      - Только потому, что он проиграл предыдущую, одиннадцатую партию. Точнее, как ее проиграл.
      Экс-чемпион вспомнил, какое сильное впечатление произвела на него эта победа Алехина над Капабланкой. Даже он, Ласкер, был поражен глубиной и смелостью замыслов Алехина, точностью его маневров.
      - Да, партия высокого класса, - вмешался в разговор Ауес. - Недаром кубинец заявил одному корреспонденту: «Я такие партии выигрывать не умею!»
      - Почтенный сеньор Капабланка забыл добавить: «Я и проигрывать такие партии не умею», - сведя густые седые брови, добавил Ласкер.
      - Как это понять, доктор?
      - А так, что проигрыш в подобном стиле для Капабланки смерти подобен. Такие поражения выбивают его из равновесия.
      - Тогда понятно, почему вы предсказывали победу Алехину в двенадцатой партии.
      В кабинет вошла фрау Марта Ласкер, маленькая женщина с широким добродушным лицом и короткими волосами. С первого взгляда запоминался ее большой лоб и маленький вздернутый нос. Она поздоровалась с гостями и, не желая им мешать, сразу же ушла к себе.
      Глядя на эту партию, трудно представить, что ее играл Капабланка, - продолжал разговор Ауес. - Грубая ошибка, элементарный просчет. Чемпион мира не видел, что теряется ладья!
      - А это играл не Капабланка, - озадачил собеседников Ласкер.
      - Позвольте, доктор! - почти одновременно воскликнули оба.
      - Нет, ходы, конечно, делал Капабланка, но это был совсем иной Капабланка. Не тот, к которому мы привыкли.
      - Это, конечно, интересно, но… я ничего не понимаю, - сознался Земпш.
      - Вам приходилось когда-нибудь видеть матч боксеров? - спросил Ласкер.
      - Да, я очень люблю бокс, - кивнул Ауес.
      - Так вот, иногда во время боя один из боксеров наносит вдруг противнику сильнейший удар. Не нокаут, не такой, чтобы сбить с ног, но все же удар достаточно сильный.
      - А кто разберет: когда удар сильный, когда нет? - развел руками Земиш. - Я знаю одно: упадет и до счета десять не поднимется - значит, получил удар достаточно сильный.
      - Это нокаут, конец боя, - продолжал Ласкер, - но бывают незаметные на вид, несильные удары, а боксер от них качается, еле держится на ногах. Перед глазами все плывет: и ринг и зрители.
      - Это так называемое состояние «грогги»: пьяный, еле держащийся на ногах, - подтвердил Ауес.
      - Да, да! Такое же состояние «грогги» бывает и у шахматиста. Проигрыш партии - сильнейший удар по психике мастера. Он тоже качается, проигрыш выбивает его из колеи. Спортивная стойкость шахматиста, как боксера, определяется тем, насколько быстро он сумеет выйти из такого состояния.
      Действительно, шахматное «грогги»…- задумался Земиш. - Вы правы, доктор. Кто проигрывал несколько партий подряд, одну за другой, тот уже не в состоянии выйти из такого «грогги».
      - Шахматы - борьба нервов, - продолжал экс-чемпион, - и побеждает только тот, кто умеет хорошо выигрывать, но, что не менее важно, и хорошо проигрывать.
      - О, это многие умеют! - воскликнул Ауес.
      - Нехитрое искусство, - поддержал его Земиш.
      - В том-то и дело, что очень, очень хитрое. К сожалению, психология шахматной борьбы совсем еще не разработана. Пока изучают лишь теоретические варианты. Нет, это тоже нужно, - поспешил добавить экс-чемпион, вспомнив, что Земиш является отличным знатоком именно теории дебютов, - но я верю, что будущее поколение шахматистов начнет уделять самое серьезное внимание психологии шахмат.
      Хозяин поднялся с кресла. Кончилась сигара, а без нее он не мог жить ни минуты. Достал из шкафа маленький полированный ящик, вынул из него сигару. Когда крышка ящичка открылась, комнату наполнили звуки неаполитанской песни. Ласкер рассказал, что эту шкатулку ему подарили итальянские шахматисты.
      - Я утверждаю, что в двенадцатой партии играл не Капабланка, - вернулся к прерванному разговору Ласкер. - В самом деле, посмотрите, какие ходы делали черные. Даже не верится, что это играл мастер.
      - Вот именно. И это Капабланка, с его знаменитой интуицией, точностью, - поддержал хозяина Ауес.
      - Завтра ои сам не узнает своих ходов, - продолжал эксчемпион, - не поверит, что это он так плохо играл. Но после поражения он просто не в состоянии делать хорошие ходы - все привычные качества шахматного борца у него пропали… Есть три категории шахматистов, - продолжал Ласкер после небольшой паузы. - Одни после проигрыша играют так, будто ничего не произошло. Сила игры их не падает, нервы целиком контролируются разумом. «Грогти» у таких шахматистов короткое, проходит быстро и на последующей игре не отражается.
      - Кто, например, доктор?
      - Такими были Стейниц, Шлехтер. Из живущих сейчас - Видмар. Думаю, что ваш покорный слуга также относится к этой же категории.
      - Вы что, совсем не расстраиваетесь после поражения? - спросил хозяина Ауес. - Вам все равно: выиграли вы или проиграли?
      - Конечно, расстраиваюсь. Кому приятно проигрывать? Но нужно уметь сдерживать себя, чтобы на следующий день играть с обычной силой и уверенностью. Такого равновесия мне, к счастью, удавалось добиться.
      - А что Капа? - спросил Земшп. Многое из того, что говорил экс-чемпион, было известно Земишу по собственному опыту, однако и его заинтересовала эта своеобразная классификация мастеров.
      - Капабланка редко проигрывает, в этом особенность его стиля, но, может быть, именно поэтому проигрыши сильно отражаются на его психике. В его практике редки случаи, когда он проигрывал две партии подряд, но это лишь потому, что на следующий день после поражения он, как правило, избегает боя и делает быструю ничью. Ему нужно время, чтобы прийти в себя.
      - А к какой категории вы относите Алехина?
      - Русский чемпион - редкий тип бойца. Он сумел воспитать в себе такие боевые качества, такую сильную волю, что, как ни странно, на следующий день после проигрыша он играет еще сильнее.
      - Да, да, вы правы! - подтвердил Ауес. - Мне всегда говорили, что опаснее всего играть против Алехина, если он накануне потерпел поражение.
      - Вспомните турнир четырнадцатого года в Петербурге. Алехин был совсем молод и, казалось, недостаточно устойчив. Что же происходит? В предварительном турнире молодой мастер проиграл мне. И что, расстроился? Как бы не так! На следующий день он громит Тарраша, а еще через день Маршалла. Двух гроссмейстеров, да еще каких!
      - Деморализовался! - усмехнулся Земиш. - Расстроился!
      - Во втором круге того же турнира, - продолжал Л аскер, - он вновь проиграл мне. И что же? Вновь громит Тарраша.
      - Это уже по привычке, - пошутил Ауес.
      - А какие партии сыграл! Обе Алехин потом поместил в числе своих лучших в специальном сборнике, - добавил Ласкер. - А в матче с Капабланкой какую волю проявил Алехин, какую выдержку! Вы читали о его болезни? Шесть зубов пришлось удалить. Рвали по вечерам, часу в одиннадцатом, а на следующий день он уже играл партию, иногда с повязкой. Не шутка!
      Гости поднялись. Пора было уходить, они знали, что Ласкер уже много лет работает ночами. Расставаясь, Ауес спросил хозяина:
      - Интересно, как теперь поступит Алехин? Бросится ли он в бурное наступление или будет ждать ошибок деморализованного чемпиона?
      - Две победы подряд дали уже Алехину перевес на очко. Он найдет верный путь, - ответил Ласкер. - Русский чемпион не только блестяще освоил теорию шахмат. Он, кроме того, глубокий психолог шахматной борьбы.
      Проводив гостей, Ласкер погасил люстру, сел за письменный стол и глубоко задумался. Густые пепельные волосы, большой горбатый нос, седые усы и резко очерченный подбородок придавали его внешности что-то таинственное. Тишина и безмолвие царили в этом убежище мыслителя, только дождь за окном, изредка ударяя в стекла, напоминал, что, кроме мира разума, есть еще реальный мир с его безрассудством, нелогичностью и случайностями.
 
      В свободный день Капабланка с Кончитой пошли обедать в ресторан «Кабанья». Метрдотель с трудом нашел для них место в переполненном зале и, к их удивлению, усадил как раз рядом с Алехиным, пришедшим сюда с секундантом Даниелем Диллетайном. Хотя оба гроссмейстера не испытывали особого желания общаться друг с другом, элементарная вежливость требовала не показывать этого, тем более что присутствие Кончиты заставляло мужчин быть галантными.
 

 
      Официант соединил вместе два столика. Некоторая неловкость неожиданной встречи вскоре прошла: все четверо занялись изучением меню и выбором блюд.
      Посетители ресторана с интересом наблюдали знаменитых шахматистов, сидевших друг против друга не за шахматным, а за уставленным хрусталем столом ресторана. Некоторые шутили, что сегодня, дескать, выездной тур: ходы будут делаться ладьями-блюдами и пешками-бокалами. Немало пересудов вызвал туалет Кончиты: гладкое платье сиреневого цвета, серые туфли и длинные, по локоть, серые перчатки.
      Алехин, оказывается, впервые посетил «Кабанью».
      - Интересное место, не правда ли? - обратился он к Капабланке.
      - Я очень люблю этот ресторан, - ответил чемпион мира. - Правда, некоторые говорят, - посмотрел он на Кончиту, - что во время шахматного матча часто сюда ходить нельзя.
      - Почему?
      - Слишком острые и вкусные блюда требуют вина, а шахматистам вино и женщины во время турниров категорически запрещены.
      - Да, да, конечно. Вы знаете, один мой знакомый дирижер назвал этот ресторан консерваторией для быков! Не правда ли, комично? - смеясь, спросила Кончита. При этом она указала на стены, где висели фотографии огромных баранов, когда-то бравших первые призы на выставках, и быков-рекордсменов.
      - Я скорее назвал бы «Кабанью» не консерваторией, а крематорием для быков, - отозвался Капабланка. - Это больше похоже на правду.
      У входа в ресторан была выставлена напоказ огромная зажаренная туша барана: сразу же за дверью по обеим сторонам горели два гигантских очага. Отсюда на улицу до прохожих доносился звук шипящего мяса и острый запах приготовленной пищи. Целые туши баранов, огромные куски говядины, несчетное количество дичи, различных сортов колбас - все это жарилось здесь же, на глазах, распаляя аппетит, завлекая даже тех, кто и не собирался сюда заходить.
      Стены ресторана были отделаны в темные цвета. Темные абажуры и бра создавали в залах «Кабаньи» умиротворяющий полумрак, в котором мысли посетителя должны сосредоточиваться только на еде. Может быть, опять-таки для того, чтобы разжечь аппетит, на бесчисленных полках в оплетенных соломой бутылках стояли лучшие аргентинские и чилийские вина.
      - А у них тоже соревнование! - воскликнула вдруг Кончита, показывая на фотографии быков. - Среди них тоже, наверное, есть чемпион мира. Может быть, вот этот? - показала она на короткорогого волосатого гиганта с маленькими злыми глазками. - Смотрите, какой красавец!
      Алехин и Диллетайн промолчали, пропустив мимо ушей сомнительную остроту своей соседки. Что поделаешь - актриса! Но Капабланка обиделся.
      - Я всегда считал, что у вас хороший вкус, - хмуро ответил он.
      В ресторан вбежал голосистый назойливый мальчишка-газетчик. Он скорее насильно всучил, чем продал, свой товар. Некоторое время за столом длилось молчание - все были заняты разглядыванием газет и журналов. Вдруг тишина прервалась раскатистым смехом Кончиты.
      - Ой, как хорошо! Просто прелесть! - заливалась она. - Смотрите, какие вы смешные!
      На карикатуре были изображены Алехин и Капабланка за шахматным столиком. Талантливый художник верно схватил черты, удачно подчеркнув характерные особенности их лиц. У обоих противников были длинные черные бороды, спускавшиеся куда-то под стол. Надпись гласила: «Такими будут Алехин и Капабланка в конце матча».
      - Острят насчет ничьих, - объяснил Диллетайн. - Художник показывал мне эту карикатуру, он рисовал в клубе…