Белые и черные

      Теперь группа медленнее двигалась к берегу, все заметно устали. Однако близость цели придавала сил. Много раз обходили отважные путешественники опасные места, однако их тревога была необоснованной: настоящих трещин во льду, к их счастью, не было. Вскоре все четверо с облегчением вступили на твердый берег и еще через пятнадцать минут уже грелись в теплом зале небольшой железнодорожной станции. Ласкер дал телеграмму Марте: «Все в порядке, приезжаю в Гамбург вовремя, на «Кливленд» успеваю. Только встречай не пароходом из Хельсинки, а поездом».
 
      Ласкер проснулся от пронзительного гудка. В первые мгновения он не мог понять, где находится, но затем все вспомнил. Припомнилось ему путешествие по льду - какой ужас, какому риску подвергался; вспомнил спешную поездку поездом до Гамбурга, суматоху ночных проводов в освещенном прожекторами порту. Целая группа гроссмейстеров собралась на «Кливленде»: Алехин, Рети, Тартаковер, Мароци, Боголюбов. Шахматный пароход. Жаль, что не поехала Марта. Что поделаешь, у нее свои заботы. Ферма, весна - время становления новой жизни. Да и не любит она столицу Америки, плохо переносит копоть и гарь засоренного воздуха ее тесных улиц.
      Был уже поздний час - Ласкер отлично поспал после путешествия по льду! Яркие лучи солнца врывались сквозь круглый иллюминатор и отражались в небольшом зеркале у водопроводной раковины. «Недурная каюта», - решил Ласкер, осмотрев низкие, удобные кресла, столик, вделанный в стену. Давно уже не плавал Ласкер на океанских пароходах: в последний раз возвращался из Гаваны, после позорного фиаско в матче с Капабланкой.
      Официант принес только кофе - так распорядился Ласкер: у него было чем позавтракать! При расставании в порту Марта несколько раз повторяла:
      - Будь осторожен, не доверяй пароходной кухне. Там, говорят, ужасно кормят!
      И долго рассказывала, где какие лежат запасы. Хватит на всю дорогу, может быть, придется только обедать в ресторане.
      С улыбкой раскрыл Ласкер небольшой чемодан, здесь были бисквиты, варенье. Другой чемодан был заполнен картонными сотами: в каждой ячейке лежало по одному яйцу. Математический мозг быстро произвел подсчеты: яиц дюжины три, девять дней путешествия. Получается по четыре яйца на день, многовато! А может быть, расчет идет и на Нью-Йорк?
      Ласкер вынул из клеточки первое яйцо и тихо засмеялся. На бело-кремовой скорлупе была написана дата, когда по предположению заботливой жены это яйцо должно быть съедено, и несколько слов: «29 февраля. Не забывай Марту!» - прочел Ласкер.
      «Не забывай Марту!» Милая, дорогая Марта! Как благодарен я судьбе, что она послала мне тебя. Единственная женщина в моей жизни, зато какая женщина!»
      Воображение нарисовало Ласкеру картину далекого прошлого. Девятьсот второй год. Молодого профессора математики, чемпиона мира по шахматам восторженно принимают в доме издателя «Берлинер Локаленцайтер» Людвига Метцгера. По воскресеньям здесь собираются писатели, музыканты, художники, артисты. Родители гордятся своей дочерью - будущей солисткой оперы.
      Именно в такой вечер Ласкера знакомят с маленькой, милой женщиной с каким-то удивительно добрым лицом, мягкими движениями, обласкивающим, чисто материнским взглядом. Ни одна женщина до сих пор не поражала так Эммануила. Мудрено ли, что весь вечер он был смущен и стеснителен.
      Лишь при расставании робкий профессор набрался храбрости.
      - Где я могу вас увидеть еще? - спросил он Марту.
      - Приходите в любой понедельник к чаю, - спокойно пригласила она. - Мой муж будет очень рад встретиться с вами.
      - Ах, вы замужем! - печально протянул Ласкер, и Марта поспешила сказать, что муж ее очень болен, много лет лежит недвижим, но, тем не менее, охотно принимает гостей. Эмиль Кон стоически переносил тяжкие удары судьбы.
      И начались регулярные визиты к чаю по понедельникам; никакая сила в мире не могла бы заставить Ласкера пропустить визит к Марте и ее больному мужу. Но вскоре стало мало отих мимолетных встреч, Марта и Эммануил искали другой возможности побыть вместе.
      …Ласкер вынул яйцо из другой клеточки. На этом было написано: «Не кури слишком много». «Не кури много», - сколько лет уже говорила она эти слова! Как она сумела сразу понять его привычки, капризы, недостатки! Однажды они собрались на прогулку в зоопарк. Ласкер встретил Марту у Бранденбургских ворот восторженным взглядом. Мило болтая, они прошли десяток метров, как вдруг Эммануил остановился.
      - Я должен вернуться домой, - сказал он, глядя куда-то в небо, поверх головы Марты. - Объясню все потом.
      И почти побежал от любимой женщины. В недоумении стояла Марта посреди парка, не зная, что подумать. Поступок неучтивого профессора, даже при ее исключительной доброте, разозлил Марту, и она решила не встречаться больше с ним.
      Несколько дней спустя Эммануил, как ни в чем не бывало, появился в доме Конов и принес с собой толстую тетрадь.
      - Это ваша работа, - сказал он хозяйке, положив тетрадь на стол.
      - Моя? - протянула Марта. - Что это значит?
      - Да, да, она ваша и только ваша! - настаивал Ласкер. - Когда мы встретились, я был так счастлив, что сразу в уме решил математическую проблему, терзавшую меня несколько лет.
      Решение явилось мне молниеносно, как при вспышке молнии. Я должен был немедленно идти домой и записать его на бумаге, чтобы не забыть. Я знаю, это было грубо с моей стороны - убегать таким образом. Пожалуйста, не сердитесь! Пожалуйста!
      Бедняжка Кон угасал с каждым днем. Девять лет ждал Ласкер свободы Марты. Редкие встречи, теплые письма, тревожные телеграммы, как волновали они Ласкера во время его путешествий от турнира к турниру! Марта была его добрым гением, незаменимым советчиком, наставником. Какое блаженство испытывал он, когда, наконец, они обвенчались. Что мог дать в качестве свадебного подарка новобрачной чемпион мира? Ласюер решил задачу просто: разгромил в матче Яновского с сухим счетом восемь - ноль!
      «Какие новости от вашей жены», - прочел Эммануил на новом яйце. «Отдай в стирку белье!» - увидел он приказ на следующем. Блаженная улыбка застыла на устах довольного профессора, когда он тихонько прикрывал крышку чемодана.

      Ласкер закончил завтрак и, закурив сигару, отдыхал в кресле, когда в дверь постучали. Он вспомнил: вчера приглашал к себе Алехина. Ласкер не виделся с русским чемпионом десять лет - с самого петербургского турнира. Когда тот проезжал Берлин три года назад и играл матч с Тейхманом, Ласкера не было в Германии.
      Алехин возмужал, на лице его появились выражение решительности и отпечаток перенесенных страданий. Шахматисты рассказывали Ласкеру в Москве, что пришлось перенести русскому гроссмейстеру. Ужасы войны, контузию, голод. Но и теперь Ласкера восхищала алехинская уверенность в себе, какая-то стремительность и нервное беспокойство во всем его облике.
      - Хотите кофе? - предложил Ласкер, жестом приглашая гостя сесть в соседнее кресло. Тот отказался - только что завтракал. Слегка прищурив близорукие глаза, Алехин с любопытством разглядывал бывшего чемпиона мира.
      - Давно мы с вами не виделись, - произнес Ласкер после короткого молчания. - Как ваши дела?
      - Спасибо, хорошо, - ответил Алехин. - А как вы? Говорят, вы хотите создать конкуренцию Нансену и Амундсену.
      - А что, - тихо засмеялся Ласкер. - Другого выхода не было - только по льду. Иначе играли бы без меня. Приехал срок в срок.
      Только Ласкер мог найти путь к спасению в таком безнадежном положении.
      - Вам привет из России, - переменил тему разговора Ласкер. - Прежде всего, от сестры Варвары и брата Алексея.
      - Спасибо. Где вы их видели?
      - В Москве. Алексей, кажется, работает в Харькове, а Варвара в Москве снимается в кино. Наилучшие пожелания от шахматистов. От Романовского, Левенфиша, Григорьева. От многих других, всех я даже не запомнил.
      - Спасибо. Ну и как там?
      - Вы знаете, ничего. Жизнь в последние годы заметно улучшилась. Ввели этот самый… как его гам, - вспоминая, потер пальцами лоб Ласкер.
      - Нэп, - подсказал Алехин. - Новая экономическая политика.
      - Да, да. В общем, жизнь стала значительно лучше. Я играл там много показательных партий, давал сеансы.
      - И как играют?
      - Ничего. Романовский, Левенфиш - отличные мастера. Другие, Дуз-Хотимирский, например, или Ненароков, давно уже известны.
      - А Ильин-Женевский? - напомнил Алехин.
      - Талантливый мастер. И замечательный человек! Изумительный!
      - Этот человек столько сделал для советских шахмат, - сказал Алехин. - Великолепный организатор!
      - Сейчас там есть другой организатор, вероятно посильнее. Крыленко. Николай Крыленко. Вы знаете его? Встречались?
      - Нет, - покачал головой Алехин. - Но я его, конечно, знаю. Сподвижник Ленина, первый главковерх армии большевиков.
      - Так вот, Крыленко у них сейчас председатель шахматного исполбюро. Огромные планы. В будущем году в Москве состоится большой международный турнир. В России следят за каждым вашим шагом, Александр. «Скажите, доктор Ласкер, какие шансы у Алехина стать чемпионом мира?» - без такого вопроса не проходила ни одна моя лекция.
      - А что же вы отвечали? - с улыбкой глядя в глаза Ласкера, спросил Алехин.
      - Что отвечал? - помедлил экс-чемпион мира. - Говорил, что талантливый шахматист, что… Впрочем, не буду вас хвалить, а то зазнаетесь.
      - А вы не давали совета в лекции, как достать деньги на матч с Капабланкой?
      - Вы имеете в виду Россию?
      - Нет, что вы! Там не до матчей по шахматам. Здесь, у меценатов.
      - А! - понял, наконец, шутку собеседника Ласкер. - Вы нашли плохого советчика, Александр. Я сам никогда не умел обращаться с такого рода людьми. Я где-то читал, что вы ездили в Нью-Йорк, пробовали собрать деньги там.
      - Ничего не вышло. Все, что мне удалось вытрясти из них, - это деньги на большой турнир. Есть такой Гарри Латц - владелец Аламак-отеля в Нью-Йорке. Тот дал на матч две с половиной тысячи долларов. Но ведь их нужно пятнадцать! А больше никто не давал. В конце концов, в Нью-Йорке все стали бегать от меня, как от чумы. «Еще денег начнет просить!»
      В голосе Алехина было столько горечи, что Ласкер поспешил переменить тему разговора.
      - Скажите, Александр, вот я смотрел вашу партию с Таррашем в Гастингсе, - обратился он к Алехину. - Мне не совсем ясен смысл вашего маневра конем. А если бы Тарраш сыграл таким образом?…
      Два сильнейших гроссмейстера мира поставили на столик раскладную шахматную доску и маленькие фигурки. Долго смотрели они различные варианты, показывали друг другу партии. Алехин жадно ловил каждое слово своего опытного коллеги. Ласкер старался узнать, что было открыто нового в теории шахмат за последние годы, во время которых он так неосмотрительно бросил любимое искусство.
      С нетерпением ждал шахматный мир начала международного турнира в Нью-Йорке. Еще бы: встречались три кита шахмат, три человека, признанных сильнейшими в мире, - Хосе Капабланка, Эммануил Ласкер, Александр Алехин. Гениальный кубинец, все еще великий немец и стремительно растущий русский. Три грозных турнирных бойца, три выдающиеся шахматные индивидуальности. Десять лет назад бились они в последний раз вместе в жаркой битве в Петербурге, долгие годы любители ждали с тех пор новых схваток прославленной тройки. Хорошо, что скупые на шахматы американские меценаты раскошелились, наконец, и дали возможность миру увидеть редкостное шахматное сражение. Даже равнодушные обычно к шахматам ньюйоркцы толпами устремились в турнирное помещение, и организаторы очень жалели, что не сняли зала побольше.
      В Петрограде корифеи шахмат пришли к финишу в таком порядке: Ласкер, Капабланка, Алехин. Как-то теперь закончится их сражение? Было сделано все для того, чтобы сделать предстоящую шахматную битву наиболее острой. Одиннадцать участников играли между собой по две партии - в этом случае подключался мотив реванша: проиграв одну партию, активнее будешь стремиться к победе во второй. Было максимально уменьшено количество отложенных партий - восемь часов игры в день вполне достаточно, чтобы сыграть самую затянувшуюся партию. Но и это еще не все. Чтобы исключить элементы дебютной подготовки, домашнего анализа, судьи до самого последнего момента не определяли, кто с кем сегодня играет. Лишь перед самым началом игры бросался жребий, определявший номер играемого в тот день тура.
      Разные цели ставил перед собой каждый из великой шахматной тройки. Александр Алехин прямолинейно и стремительно мчался к главной цели своей жизни - матчу с Капабланкой. В Лондоне его успех был значителен и давал все основания вызвать на матч чемпиона. Но в игре русского гроссмейстера именно в лондонском турнире проявились большие недостатки, и это лучше всего понимал сам Алехин.
      С присущим ему неистовством принялся Алехин за работу по совершенствованию стиля своей игры. Сквозь пальцы смотрел он на спортивные итоги своих выступлений в турнирах того времени. Главное - наладить игру, добиться гармонии всех качеств и навыков, необходимых шахматисту. Больше года было отдано этой титанической работе, Алехин даже обрадовался отказу Капабланки принять его очередной вызов. К этому времени он еще не чувствовал себя внутренне готовым к ответственному единоборству.
      И вот теперь настала пора, Алехин должен был убедить мир в том, что именно он является наиболее достойным претендентом на шахматный престол, что у него все права носить шахматную корону. Только отличной игрой мог русский гроссмейстер заставить меценатов вынуть кошельки и дать деньги на желанный матч с Капабланкой. Наконец, ему нужно было во что бы то ни стало вынудить самого Капабланку дать согласие на встречу с Алехиным.
      Не слишком ли многого нужно было добиваться? «Хочешь на гору, а черт тянет за ногу», - говорит русская пословица, и в ее справедливости Алехин еще раз убедился в Нью-Йорке. С большим подъемом провел он первые две партии, но уже в третий день судьба уготовила ему жестокий удар. Именно желание играть как можно лучше в партии с Ласкером привело к тому, что Алехин, наоборот, маневрировал неудачно, сам ослабил собственную позицию и понес справедливое возмездие. Горькое поражение выбило из колеи честолюбивого гроссмейстера, он стал делать ничью за ничьей и вскоре уступил лидерство двум своим конкурентам из «большой тройки».
      Нелегкая задача стояла и перед Капабланкой. Шахматный король должен был в Нью-Йорке подтвердить свое превосходство. Правда, он уже победил всех в Лондоне два года назад, но ведь там не было Ласкера. Несгибаемый шахматный титан вновь показал былую бодрость и силу, с блеском взяв первый приз в Остраве-Моравской. Не пора ли кубинцу хоть один раз стать в турнире выше поверженного чемпиона?
      С обычной самоуверенностью начал состязание Капабланка.
      Правда, по утверждению некоторых газет, кубинец перед самым началом турнира перенес грипп и играл первые партии с высокой температурой. Но, не помешало же это ему сыграть в дополнительном блиц-турнире перед началом большого состязания и вновь вызвать хвалебные залпы газет, возвестивших с радостью еще об одной победе любимца.
      В обстановке всеобщего поклонения Капабланка вдруг в пятом туре проигрывает партию Рети. Причем как проигрывает! Чешский гроссмейстер во всю силу своего редкого таланта переиграл виртуоза шахматной техники именно в чисто технических маневрах. Поражение Капабланки явилось чем-то вроде взрыва бомбы. Десять лет не знал Хосе Рауль, что такое ноль в шахматной таблице, создавалось впечатление, что он вообще забыл о возможности такого результата. Правда, выдающаяся сила чемпиона все же сказалась, и он ответил на поражение двумя рядовыми победами. Однако, несмотря на усилия, к концу первой половины сражения он отстал от Ласкера на целое очко.
      Теперь все зависело от финиша. Толпами шли американцы на каждый тур. Догонит ли Хосе великого немца? Вспоминали, что в Петрограде Капабланка первым закончил половину дистанции, но стремительный Ласкер догнал и перегнал его в последних партиях. Удастся ли сейчас сделать то же кубинцу? Роли переменились, но нельзя не учитывать, что лидирует теперь пятидесятишестилетний, а догоняет его человек на двадцать лет моложе.
      Изо дня в день наращивал темпы Капабланка. Вот уже восемь из десяти его противников были вынуждены написать на бланке слово «сдаюсь», в том числе и сам Ласкер. Восемь с половиной очков из десяти набрал на финише чемпион мира. Великолепный результат! Неужели и этого недостаточно для первого места?!
      Если Алехин чего-то добивался в Нью-Йорке, а Капабланка стремился что-то доказать, то Ласкер просто играл в шахматы. Он наслаждался напряженной обстановкой большого турнира, часами разбирал с коллегами только что сыгранную партию. В свободный день участвовал в экскурсиях. Разве не стоило послушать в зоопарке потешную беседу с орангутангом Сюзанной «турнирного комика» Тартаковера? Каких только рассуждений не было в этой беседе с далеким предком. И о бренности всего живущего, и об оскудении рода, и о счастливых днях на заре жизни, когда не знали, что такое цейтнот и цугцванг.
      Может быть, именно вследствие такого легкого подхода к игре, без серьезных обязательств перед самим собой и шахматным миром, дела старейшего участника в турнире складывались как нельзя лучше. Пять выигрышей, пять ничьих в первой половине - такой итог сделал Ласкера лидером состязания. Когда неистовый Капабланка развил на финише бешеный темп, Ласкер не уступил ему ни на йоту. Восемь с половиной из десяти набрал чемпион мира, ровно столько же очков было записано и в турнирной графе Ласкера. Догнать лидера чемпиону мира так и не удалось: старейший участник турнира оказался и сильнейшим. Как и в Петербурге десять лет назад, великие мира расположились в том же порядке: Ласкер, Капабланка, Алехин.
 
      В глубокой задумчивости сидел Алехин в кресле фойе Аламак-отеля. Тяжелые мысли угнетали русского гроссмейстера. Закончился еще один турнир, крахом завершилась еще одна попытка решить задачу, на которую потрачено столько сил и здоровья в последние годы. Ничего не удалось, разбились мечты, провалились все расчеты. Опять, как в Петрограде, - он всего лишь третий. Впереди Ласкер и Капабланка, будто и не было этих десяти лет надежд, мучений, тяжкого труда.
      А сколько было планов перед началом турнира, и все они были связаны с одним условием, и очень важным, а именно с успехом. «Пусть даже возьму не первое место, - рассуждал тогда Алехин. - Пусть второе. В этом случае любой вариант резко повышает мои шансы на матч с Капабланкой. Предположим, первым будет Капабланка, третьим Ласкер. Что ж, дело ясно: Алехин второй - он ближайший конкурент, и матч с чемпионом мира необходим. Наоборот, если Ласкер победит, а кубинец будет третьим, тоже неплохо: с Капабланкой должен играть или Ласкер, или Алехин. Вопрос в том, кто скорее найдет денег на матч».
      На самом деле получился самый худший из возможных вариантов. Жизнь опровергла все надежды русского гроссмейстера. Он всего только третий. «Капабланка и Ласкер - это экстракласс» - прочел он недавно в одной из нью-йоркских газет. А он всего-навсего рядовой гроссмейстер, каких много. Простись с мечтами о шахматной короне, начинай все снова, опять борись, опять надейся. Разве подступишься теперь к Капабланке! Теперь новая проблема у шахматного мира: Капабланка - Ласкер? А ты в стороне, все, за что боролся, чего достиг, полетело к черту!
      В этот момент Алехин увидел Ласкера. Шахматный герой последних дней прощался с репортером, в то время как фотограф беспрерывно щелкал затвором аппарата, ловя наиболее выгодные кадры. Кое-как отделавшись от настойчивых газетчиков, Ласкер медленно пошел по фойе и, завидев Алехина, направился к нему.
      Нет более энергичных и назойливых людей, чем американские репортеры, - с усмешкой покачав головой, произнес Ласкер. - Все их интересует: какой приз, есть ли у вас жена, братья, как вам нравится Нью-Йорк?
      И как вам нравится Нью-Йорк? - улыбнулся Алехин.
      Я предпочитаю Берлин, - ответил Ласкер.
      А насчет матча с Капабланкой спрашивали? - допытывался Алехин.
      Спрашивали…
      И что вы ответили?
      Ласкер внимательно посмотрел в лицо собеседника. В этом вопросе было столько напряжения, ожидания, тревоги!
      Ласкер знал честолюбие Алехина, знал о его долгих и тщетных попытках вызвать на матч обладателя шахматной короны. Что мог ответить Ласкер? В последние дни он много думал о своих шахматных планах. Наиболее активные из сторонников немецкого чемпиона уже вовсю трубили в газетах о необходимости матч-реванша Ласкера с Капабланкой, а у самого ветерана шахмат не было ни малейшего желания начинать все заново. Опять вести переговоры, требовать, угрожать; публично настаивать на своих правах, громогласно кричать о каждой попытке противника уклониться от сражения. Нет, он уже достаточно испытал это! Хватит! Смешно мечтать возвратиться на шахматный трон, когда тебе уже под шестьдесят!
      - Я им сказал, Александр, - вздохнул Ласкер, - что не сделаю ни одного шага для организации повторного матча с Капабланкой.
      Ласкер заметил трудноуловимый блеск радости в глазах Алехина. Еще бы, самый опасный конкурент сам устраняет себя с дороги. Легко понять, с каким напряженным вниманием слушал Алехин следующие слова шахматного гения:
      - Признаюсь откровенно: я охотно сражусь еще раз с Капабланкой, но только при одном условии: если шахматный мир захочет и организует эту новую встречу. Без меня, без малейшего моего участия. Но кто этим будет заниматься? Кому сейчас важно, будет ли находиться шахматная корона в Гаване или в Берлине?
      Но у вас так много сторонников здесь, в Нью-Йорке. Вы двадцать семь лет были чемпионом мира. Одного этого достаточно, чтобы развязать самые туго завязанные кошельки, открыть самые запрятанные сейфы.
      О, дорогой мой! В этом мире привыкли давать деньги только ради денег. Шахматы - плохой бизнес. Бокс - другое дело, там за каждый доллар менажер получает десять. Нам, шахматистам, остаются лишь меценаты, богатые покровители. Но это трудный народ, они требуют в обмен на золото подобострастия, лести, угодничества. Я, к сожалению, никогда не мог с ними договариваться.
      Я тоже. Может, в этом и заключается наша с вами беда.
      Помните историю со Стейницем, - сказал Ласкер. - Он играл как-то в шахматы с банкиром. «Как вы смеете со мной разговаривать таким тоном, - вскипел банкир, когда Стейниц назвал его ход глупым. - Я банкир Ротшильд!» - «В шахматах я банкир», - ответил Стейниц.
      Алехин знал эту историю, но молча выслушал рассказ.
      Мудрено ли, что при таком характере Стейниц остался под старость нищим. Я помню его в последние годы. Страшная картина, Александр: рыжие нестриженые волосы торчат клочьями по сторонам, блеск начинающегося безумия в глазах. И это гениальнейший из шахматистов! Я не хочу идти его печальной дорогой. Каждый раз, когда я веду переговоры с богатыми меценатами о моем участии в турнире, я представляю себе Стейница последних дней. Пусть они клянут меня за несговорчивость, я твердо убежден - мои действия утверждают авторитет шахмат, поднимают значение шахматного художника в этом мире наживы и нечистых доходов.
      Да, но что же делать? - развел руками Алехин. - Хорошо, вы отказались от усилий, трудных для вашего возраста. Но что делать нам, молодым? Три года я обиваю пороги банкиров, финансовых тузов, стараюсь, как умею, склонить на свою сторону золотого тельца. Увы, пока безуспешно!
      Ласкер подумал немного, затем сказал:
      - В наши дни главное - реклама. Бить в глаза людей назойливо, без стеснения. Если вам другие не делают рекламы, делайте ее сами.
      Но как? - загорелся Алехин.
      Вы блестящий мастер комбинаций. Соберите все ваши партии, прокомментируйте их, да поярче, не стесняйтесь, не жалейте красок на самого себя. Нужно, чтобы сквозь строки в глаза читателя бросалась ваша гениальность, чтобы, прочитав эту книгу, любой убедился: сильнее вас никого нет на свете. Издайте такую книгу, пусть она кричит: «Алехин - гений!»
      Ласкер тихонько засмеялся.
      Нет, я не шучу, - еще раз повторил он, заметив вопросительный взгляд Алехина. - Это очень полезно сделать. Попробуйте еще один способ. Вы прекрасно даете сеансы вслепую.
      Это трудно, я знаю. Но это очень эффектно, сильно действует на людей, мало разбирающихся в шахматах, зато понимающих толк в деньгах.
      Спасибо за полезные советы. Мне нужно спешить, доктор, мне тридцать два года. Вы в моем возрасте уже шесть лет были чемпионом мира.
      Ничего, время еще есть. Я верю в вас, в ваш талант, Александр. Если вы не обидитесь, я хотел бы дать вам маленький совет. В вас много энергии, темперамента, вы стремительны в атаке, неистощимы в выдумке комбинаций. Но хотелось бы, чтобы в вашей игре было больше цельности, технического совершенства. Вы блестящи в острых позициях, хотелось бы такого же мастерства в позициях бесцветных, безжизненных на вид. Шахматы - это не только блеск граней бриллианта, это и надоедливый, кропотливый труд шлифовальщика тусклого алмаза. Подумайте над этим.
      Неподвижно устремив взор в лицо собеседника, внимательно и молча слушал Алехин Ласкера. Как мог он не ловить каждое его слово, не схватывать каждую мысль, идею. Ведь перед ним сидел воплощенный опыт турниров и матчей последнего полувека, человек столь же великий и мудрый, как сами шахматы.
 

5

 
      Нью-йоркский турнир, с одной стороны, внес ясность в вопрос о претендентах на шахматный престол, а с другой, окончательно его запутал. Отпал Акиба Рубинштейн, мифом оказались претензии на шахматную корону Фрэнка Маршалла, зато появилась грозная фигура, уже знавшая ранее сладость шахматной власти, - недавно свергнутый король Эммануил Ласкер. Два первых приза в крупнейших турнирах, разве не показывали они возродившуюся силу бывшего гиганта? Первый приз в таком турнире, как нью-йоркский, сам по себе давал право вызвать на матч чемпиона мира. А прошлые заслуги Ласкера! Двадцать семь лет просидел он на шахматном троне, такого факта со счетов не скинешь!
      Зашумел, заволновался шахматный мир, заспорили между собой знатоки после турнира в Нью-Йорке. «Дайте возможность Ласкеру сыграть матч-реванш, - требовали одни. - Мы не считаем убедительной победу над ним Капабланки в Гаване. Кто может выдержать утомительное сражение в такой жаре? Пусть они сыграют еще раз, но уже в более подходящих для Ласкера условиях». «Как вы не поймете: поздно уже Ласкеру рваться к шахматной короне, - возражали другие. - Ему пятьдесят шесть уже, пусть лучше уступит дорогу молодому».
      Сам Ласкер не проявлял особого интереса к возможности вернуть шахматную корону, но и не отказывался полностью от этой перспективы. «Я сыграл бы еще раз с Капабланкой, - повторил он в газетном интервью слова, сказанные им Алехину, - но только при условии, если сам шахматный мир захочет этого состязания и сам же такой матч организует. Мне не важен шахматный титул, - добавлял ветеран, - Мне интересно еще раз сразиться против своеобразных шахматных идей кубинца».
      Ласкер не проявлял после Нью-Йорка особой шахматной активности. Торжественно встреченный в Берлине по возвращении из-за океана, он больше года не играл в турнирах, изредка лишь выступая с лекциями и сеансами. Однако конец двадцать пятого года принес еще одну сенсацию, на сей раз из Москвы. Ласкер вновь опередил кубинца в большом международном турнире. Правда, экс-чемпион мира не был первым - он занял лишь второе место, зато его исторический противник был третьим.
      «Как же можно считать Капабланку чемпионом мира, - еще выше подняли голову сторонники немецкого чемпиона. - Три раза играли они вместе в турнирах, и все три раза Ласкер становился выше Хосе Рауля: в Петербурге, в Нью-Йорке и в Москве. Нет, матч, только повторный матч двух гигантов выявит истинного чемпиона мира».
      Эти громкие призывы заглушали голоса тех, кто ратовал за Алехина. Шансов на матч с Капабланкой у русского гроссмейстера становилось все меньше и меньше, и, возможно, они совсем сошли бы на нет, если бы не сверхчеловеческая энергия самого Алехина. Он понимал: наступил решающий момент в жизни. Если осуществится матч-реванш чемпиона мира с Ласкером, ему придется ждать своей очереди еще не меньше четырех лет. А может случиться и так, что заветное состязание вообще никогда не состоится.
      Алехин проявляет в этот период поразительную активность. Раскрыли любители шахмат во всех уголках мира его новую книгу «Мои лучшие партии» и с первых же строк замерли очарованные. Каких только чудес не было в этом сборнике, такие чудеса смог извлечь из глубин шахмат только Алехин. Пять ферзей в одной партии, комбинация, рассчитанная на двадцать ходов вперед, блестящие жертвы ферзей, ладей. Как комбинирует этот русский - никто в мире не может так жонглировать шахматными фигурами!
      А в это время телеграф принес еще одну ошеломляющую весть. В воскресенье первого февраля двадцать пятого года в зале «Пти паризьея» Алехин установил новый мировой рекорд игры вслепую. Двадцать восемь партий сыграл он, не глядя на доску, почти столько же, сколько в своем детском оне. Только теперь он сидел в глубоком кресле у окна, сзади него полукругом разместились враги. Тринадцать часов длился бой невидящего с невидимыми. Дважды приносили Алехину горячие блюда на обед и на ужин, но он даже не притронулся к еде. Несколько чашек кофе и двадцать девять сигарет.
      Около полуночи кончилось это невиданное сражение, но Алехин после конца его, по выражению одного корреспондента, был «свеж, как роза».
      «Какой великолепный шахматист, - все чаще повторял рядовой любитель, узнав о новом триумфе русского чемпиона. - Шахматист, неистощимый на выдумку, с широчайшей фантазией. Почему же он не играет матч на первенство мира?» «У него нет достаточных для этого турнирных успехов, как, например, у Ласкера», - возражали знатоки, и Алехин постарался ликвидировать эти возражения. В трех турнирах сыграл он в двадцать пятом году - в Париже, Берне, Баден-Бадене - и трижды с блеском выходил на первое место.