Белые и черные

      Чем бы все это кончилось, неизвестно, если бы в напряженной тишине не раздалось вдруг неожиданное восклицание:
      - Алехин! Александр! Какими судьбами?!
      Невысокий, лысоватый мужчина средних лет стоял рядом со столиком, за которым велась странная шахматная баталия. Пришелец смотрел на Алехина живыми, лукавыми глазами с косинкой, блеск их можно было заметить даже за холодными стеклами пенсне. Вид его выражал неподдельную радость.
      - Савелий! - воскликнул Алехин и вскочил со стула. Друзья обнялись, обмениваясь обычными при встрече восклицаниями, за ними с любопытством наблюдали посетители кафе.
      Имя гроссмейстера Савелия Тартаковера было хорошо известно в «Режансе», да и во всей Франции. Уроженец Ростова, он еще до войны много раз бывал в Париже и теперь считался одним из сильнейших и оригинальнейших шахматистов мира.
      Пока длилось возбуждение и суматоха неожиданной встречи, растерянный господин Ришар не спускал глаз с Алехина. Выбрав удобный момент, он тихо спросил у Тартаковера:
      - Это какой Алехин?
      - Русский гроссмейстер Александр Алехин, - ответил Тартаковер.
      - Это который в Петербурге… занял третье место?
      - Да. Именно он.
      Господи, а я то ему ладью вперед! - схватился за голову Ришар. Впрочем, его отчаяние длилось недолго: характер господина Ришара не позволял ему долго сокрушаться. Вскоре он уже ходил от одного столика к другому, и до Алехина доносились обрывки слов, высокомерно произносимых тем же трескучим голосом:
      - Да, гроссмейстеру Алехину… да, тому самому! Ладью вперед… И знаете, я выиграл все партии!
 
      - Что ж, с приездом, Саша! - Тартаковер поднял бокал искрящегося вина, в хрустале промелькнул отблеск уличного фонаря. Друзья ушли из «Режанса», где внимание шахматных любителей становилось утомительным, и сидели теперь за столиком под навесом в одном из ближайших уютных кафе. Вечером здесь бывало сравнительно тихо; лишь изредка мимо проплывала целующаяся на ходу парочка или солидная семейная пара, спокойно и бесстрастно беседующая о своих домашних делах.
      - Ты молодец! Не каждому удается убежать от большевиков, - похвалил друга Тартаковер.
      - Как - убежать?! - изумился Алехин.
      - Ножками, - усмехнулся Савелий и перебрал пальцами по столу, имитируя быстрый бег.
      Алехин пожал плечами, вынул из бокового кармана большой потрепанный бумажник, очевидно, приспособленный для советских миллионных и миллиардных банкнот, и протянул Тартаковеру сложенную вдвое бумагу. Тот прочитал:
      - Советский паспорт… Разрешение выехать на международные турниры в Гаагу, Будапешт… Действителен на несколько лет.
      Тартаковер долго и внимательно изучал документ, выданный неизвестной ему и, судя по сообщениям газет, жуткой властью.
      «Нар-ком-ин-дел, - по складам прочитал Тартаковер. - Карахан», - с трудом разобрал он подпись. - Это кто такой?
      Народный комиссар по иностранным делам, - разъяснил Алехин. - Сокращенно: наркоминдел.
      Забавные словечки попадаются у них в газетах, - улыбнулся Тартаковер. - Я иногда читаю «Известия». Так сокращают, черт ногу сломает! Зам-нач-глав-упр-пром-снаб. Неплохо! А еще: зам-ком-помор-дел.
      - Это откуда ты взял? - засмеялся Алехин.
      - Боголюбов сказал.
      - Ну, это уже из области анекдотов, - объяснил Алехин.
      - Что, так теперь и разговаривают в Москве? - Тартаковера интересовало все, что можно было узнать о стране, в которой он родился.
      - Нет, только пишут. Хотя, конечно, многие слова входят и в речь. Большевики во все хотят внести свое, новое, даже в язык.
      «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем», - продекламировал Тартаковер «Интернационал». - А что такое субботник? - журналиста и остроумного публициста, его, понятно, интересовали и новые слова в родном языке.
      - Субботник? - переспросил Алехин. - Малоприятная вещь. Это когда тебя будят в пять утра, и гонят на мороз грузить дрова или убирать снег. Не обязательно в субботу. Чаще всего в воскресенье, в единственный день отдыха.
      - Я видел фотографию: Ленин грузит бревна на субботнике. Это правда?
      - Да. Он вообще старается ничем не отличаться от простых людей.
      - Пишут, что Ленин отлично играет в шахматы? И это верно? - спросил Тартаковер.
      - Играет неплохо. Когда-то он даже играл по переписке с Хардиным. Но это было давно, в ссылке.
      - Я читал, он решил труднейший этюд Платова, - вспомнил Тартаковер. - Помнишь: король же-три, слон е-семь, конь же-один. Пешки дэ-три и аш-пять. Черные: король е-три, пешки а-два, дэ-пять и аш-семь.

      - Знаю. Выигрывает слон эф-шесть, дэ-четыре, конь е-два, а-один, ферзь, конь цэ-один, - мысленно объяснил решение Алехин. - «Красивая штучка!» - написал Ленин брату об этом этюде. И действительно, красивая!»
      - А сейчас он играет в шахматы? - поинтересовался Тартаковер.
      - Что ты! Разве ему теперь до шахмат!
      - Очень плохо в Москве?
      - Ужас! Ты себе представить не можешь! Голод. Сто граммов черного хлеба в день - это уже пир. Шахматными досками «буржуйки» топят. Полированные короли трещат в огне.
      Подошел официант. Тартаковер заказал себе омлет, кофе. Алехин решил было ничего больше не заказывать, но выпитое вино вызвало аппетит.
      - Тоже омлет, - против собственной воли произнес он.
      С минуту собеседники молчали, наслаждаясь теплым вечером, видом красивой, ярко освещенной улицы. Потом Тартаковер сказал:
      - Тебя нужно поздравить! Ты выиграл турнир в Москве. Первый советский чемпион.
      - Если бы ты только знал, что это был за турнир, - покачал головой Алехин. - В холоде, голодные играли.
      - С пустым животом в цейтноте - это действительно трудно, - усмехнулся Тартаковер. - «Съел коня» - В таком турнире звучит как издевательство.
      - Коня! Если бы можно было найти коня! Ну ладно, что мы все обо мне! - махнул рукой Алехин. - Как ты-то? Как устроился?
      - Ничего, - неопределенно протянул Тартаковер.
      - Ты женат?
      - Зачем? В Париже-то!
      - Ты будешь играть в Гааге?
      - Я обязан играть в каждом турнире, куда меня приглашают, - ответил Тартаковер. - У шахматистов ведь нет акций, не с чего стричь купоны.
      - А что это за новое течение вы провозгласили в шахматах? - Что-то в тоне ответа коллеги подсказало Алехину, что больше не следует расспрашивать оего жизни и лучше переменить тему разговора. - Ты, Рети, Брейер.
      - Ультрамодернизм, - ответил Тартаковер.
      - Это что-то из области живописи.
      - Почему? - развел руками Тартаковер. - Как раз подходит и к шахматам. Нельзя стоять на месте, сто лет жить законами Стейница. Жизнь идет вперед, нужны новые формы.
      - И что за формы? Фианкеттирование слонов. Фигурами против пешек.
      - Хотя бы!
      - Но это же не ново! - воскликнул Алехин. - Это еще встречалось в партиях Чигорина.
      - Ничто не ново под луной, - протянул Тартаковер. - Искусство состоит в том, чтобы по-новому пересказать старое. Мы и тебя считаем апостолом ультрамодернизма.
      - Нет уж, избавьте! Мы как-нибудь по-старому. Кстати, как старички? Я еще ничего не знаю.
      - Что сказать?! Тарраш со всеми воюет, хотя уже меньше. Рубинштейн стал иным. Видно, подорвала его война, играть стал значительно слабее.
      - С Капабланкой бороться не собирается?
      - Ему теперь не до этого! Хотя старый ореол Акибы еще сказывается: многие до сих пор считают его претендентом на мировое первенство.
      - А что Ласкер? Расстроен?
      - Еще бы не расстроиться: проиграл четыре - ноль. Старик закрылся в Берлине, нигде не хочет играть.
      - Говорят, они поссорились с Капабланкой?
      - Ласкер обиделся на письмо, написанное Капоп перед матчем. Кто прав - трудно разобраться! - развел руками Тартаковер.
      Некоторое время царило молчание. Видимо, гроссмейстеры вспоминали все известные им подробности борьбы за шахматный трон.
      - И почему это шахматисты, народ, в общем-то, мирный, дружный, начинают ссориться, когда дело доходит до борьбы за мировое первенство? - произнес Алехин.
      - Слава, - с улыбкой отвечал ему Тартаковер. - Пусть только в шахматах, но все же слава. Сильнейший шахматист планеты! Ты собираешься посылать вызов Капабланке?
      - А ты?
      - Я что! Просто сильный игрок, знающий, что играю слабо.
      - Скромничаешь! Я бы послал вызов, но где взять денег? - задумчиво произнес Алехин. Тартаковеру давно было известно честолюбие русского чемпиона и его мечты о шахматной короне. Сам он, действительно, давно уже решил для себя, что чемпионом мира не будет, и ему легче, чем другим, было рассуждать на тему о шахматном господстве.
      - Денег, - протянул Тартаковер. - А в Москве не дадут?
      - Что ты? Разве там до этого!
      - Тогда женись на миллионерше, - пошутил Тартаковер. - Вези ее обратно в Москву. Ты ведь здесь в командировке. - Таргаковер показал на боковой карман пиджака Алехина, куда тот спрятал советский паспорт. - Обратно поедешь?
      - Посмотрим, - уклонился от ответа Алехин. - Пока я собираюсь как можно больше играть в шахматы. Во всех турнирах, так же, как и ты.
      - Мне кажется, у тебя есть все основания вызвать Капабланку, - уже серьезно вернулся к главной теме шахматистов Тартаковер. - А кто еще?
      - А деньги? Кто даст? Нужно найти богатых меценатов, а меня на Западе еще мало знают.
      - Возьми десять первых призов в турнирах - сразу узнают, - предложил Тартаковер. - Появятся и меценаты и деньги.
      - Спасибо за совет, - поблагодарил Алехин. - Ты смотрел последние партии Капабланки? Здорово играет?
      - Неподражаемо! Шахматная машина. Ни одной ошибки! Ласкер ничего не смог с ним поделать. Причина проигрыша Ласкером матча - не только гаванская жара.
      - А ты не думаешь, что эти восторги несколько преувеличенны? - высказал сомнение Алехин.
      - А ты хоть раз выиграл у Капабланки? Нет. Я тоже нет. А кто выигрывал? И это когда он еще не был чемпионом мира! Сейчас он в ореоле славы, а слава воегда прибавляет шахматисту силу.
      - Значит, и ты вместе со всеми, - с иронией произнес Алехин. - «Можно ли выиграть у Капабланни?», «Чемпион всех времен!» - процитировал он заголовки газетных статей.
      - Почему! Я просто объективно расцениваю его силу.
      - Я читал, он стал теперь дипломатом? - поинтересовался Алехин.
      - Да, - объяснил Тартаковер. - Дипломатом, но без дипломатических обязанностей. Может разъезжать, куда хочет, за счет государства. Должности нет, зато есть деньги.
      - И здесь фортуна на его стороне. - Алехин вздохнул. - Ничего, будем работать! Сегодня все-таки лучше, чем вчера. Так ты говоришь, нужно взять десять яервых призов?!
 

2

 
      В жаркий июньский день тысяча восемьсот девяносто второго года после сиесты сеньор Капабланка-и-Граупера играл у себя в конторе в шахматы. Партнер его жил рядом с конторой и по-соседски частенько навещал Капабланку, чтобы сыграть партийку-другую. Никто не мешал им, лишь редкий посетитель отрывал иногда хозяина на несколько минут, затем он вновь возвращался к увлекательному занятию.
      Сеньор Капабланка не был силен в шахматах, но, как и многие его соотечественники, любил мудрую игру древности. Какой кабальеро не мечтал стать умелым в игре, популярной на острове! Во второй половине девятнадцатого столетия Гавана была выдающимся шахматным центром. Красота города, щедрое гостеприимство, более чем щедрые гонорары, добрые симпатии и интерес кубинских любителей притягивали сюда выдающихся мастеров шахмат. Здесь была атмосфера, насыщенная шахматами и шахматными событиями.
      На Кубе не жалели денег на турниры и матчи. Много раз жители острова бывали свидетелями выдающихся схваток полководцев деревянных армий. Капабланка помнил визит в столицу Кубы гениального Поля Морфи и его партии с чемпионом острова - талантливым рабом-негром Феликсом. А совсем недавно Гавану навестил бородатый Вильгельм Стейниц. Во второй раз отбил он здесь попытку русского виртуоза Чигорина отобрать у него шахматную корону. Правда, второй матч Чигорин играл значительно лучше, чем первый. Он уже имел отличные шансы на победу, как вдруг в решающей партии просмотрел мат в два хода. А позиция была совершенно выигрышна для русского. Ужасный просмотр! Капабланка хорошо запомнил эту позицию, не раз показывал ее соседям. Те лишь сокрушенно качали головами - бедный русский. Такое невезенье!
      Сегодня партия сложилась на редкость интересно: Капабланка нападал на белого короля, сосед тоже не зевал и готовил опасные ответные угрозы. Соперники так глубоко забрели в дебри шахматных вариантов, что не заметили, как открылась входная дверь, и тихонько вошел сын хозяина четырехлетний Хосс. Большие голубые глаза мальчика широко раскрылись при виде интересных фигур, пушистые ресницы почти коснулись бровей. Какая замечательная игра! Хитрые взрослые, оказывается, тоже играют в игрушки, но прячутся для этого от детей. Какая хорошенькая круглая фигурка! А эта! А эта! Ведь это лошадка! Еще одна! Белая, черная! Как ловко они скачут с белой клеточки на черную!
      Отец молча обнял Хосе. Не мешай! Но он и не собирался мешать, только бы не выгнали! Широко раскрытыми глазами глядел Хосе, как через восемь полей пронеслась высокая фигурка с резным венчиком, как под ее натиском неловко потеснился на одну клеточку рыцарь с короной на голове.
      Выиграл отец. Потом была еще одна партия, потом еще. Стемнело, когда отец увел Хосе домой. Мальчик был настолько ошеломлен, что забыл спросить, как называется эта игра.
      Но он не забыл на следующий день вновь прийти в контору. Отец с соседом опять засел за шахматы. Вновь по доске носились толстые круглые башенки (партнеры в редких восклицаниях их называли ладьями), опять упорно лезли вперед, сметая все на пути, пешки.
      - Мат! - прервал молчание отец, и сосед вновь расставил фигурки в первоначальное положение. Завязалась новая битва. На этот раз сосед теснил армию сеньора Капабланки. Катастрофа казалась неизбежной. Вдруг Хосе увидел, как отец взялся за коня и сбил им неприятельского ферзя. Это вызвало панику в рядах наступающего. Белые фигуры смешались, побежали назад, ища спасения у собственного короля. Но что могла сделать эта малоподвижная фигура, как она могла защитить свое разбитое войско? Армия неприятеля ворвалась в лагерь белых, и торжествующий отец еще раз объявил мат.
      Противники собирались уже начать третью партию, как вдруг тишину прорезал звонкий голосок Хосе.
      - А ты сплутовал, папа! - протянул лукаво мальчик, снизу глядя в глаза отца. Тот возмутился:
      - Я… сплутовал?! Как ты смеешь так говорить!
      Хосе испугался грозного тона отца, тем более что сосед тоже в недоумении глядел на мальчика. На глазах Хосе появились слезы. Но он не сдавался.
      - Да, да, ты обманул, - повторил Хосе. - Ты сделал неправильный ход.
      - И как же я сплутовал? - уже спокойно спросил сеньор Капабланка сына.
      - Ты пошел конем с белого поля на белое, - пояснил обрадованный мальчик. - И при этом взял белого ферзя.
      - Интересно! А откуда ты знаешь шахматы?
      - Я тебе сейчас покажу, - приблизился к доске Хосе и воспроизвел на доске все события недавнего сражения. Удивленный отец с восторгом следил за действиями сына.
      - Где ты научился играть? - смеясь, спросил он мальчика.
      - Здесь, вчера. Ночью я долго вспоминал, как ходят фигурки. Не сердись, папочка, ты просто ошибся.
      Хосе оказался прав: оба взрослых не заметили, что черный конь сделал недозволенный прыжок. Не оставалось ничего иного, как сыграть с сыном. Самоуверенный родитель дал малышу ферзя вперед. Это кончилось для него плохо. Хосе с завидной уверенностью реализовал свой материальный перевес. Это была первая победа шахматного гения - предвестник его грядущего триумфального шествия по всем странам мира.
      Хосе был незаурядным ребенком, у него оказался тот таинственный талант, который проявляется лишь у немногих. Большинство людей, глядя на шахматную доску, видят лишь безжизненные кусочки дерева на квадратиках доски. Капабланка видел в шахматах живую, движущуюся картину, в которой проявляли свою силу ферзи, ладьи и пешки. Обычный ум должен иметь время, чтобы обдумать возможные варианты, Капабланка мгновенно определял все возможности. Став взрослым, он сам не мог объяснить этого. Он просто «видел» - и все!
      Природа щедро одарила маленького Хосе Рауля, но известно, что одного дарования недостаточно для полного развития таланта. Сколько вундеркиндов погибло из-за отсутствия подходящих условий для развития, сколько дарований увядало в руках неумных воспитателей. Талант ребенка - вещь хрупкая и нежная, только заботливое и умелое обращение способствует его совершенствованию. К счастью, Хосе Рауль имел таких воспитателей. Осторожно вели они мальчика по трудной лестнице шахматной славы и жизненного пути, бережно поддерживая в опасных местах, предупреждая угрозы, убирая с его пути преграды.
      Заботливый отец избавил мальчика от губительных перегрузок. В итоге он получил правильное, всестороннее развитие. Только когда ему исполнилось восемь лет, Хосе разрешили посещать шахматный клуб, да и то лишь по воскресеньям. Однако одного дня в неделю оказалось достаточным: в тринадцать лет Хосе стал чемпионом острова. Юноша поступил в Колумбийский университет, но не инженерные науки владели его мыслями. Хосе с головой окунулся в водоворот шахматной жизни Американского континента. Турниры, сеансы, матчевые встречи окончательно отшлифовали его шахматный талант. В 1909 году Капабланка побеждает в матче знаменитого чемпиона США Фрэнка Маршалла, и этому мало кто удивляется.
      Американский континент был завоеван, но оставалась еще неверящая, враждебная Европа. Когда кубинский герой приехал в одиннадцатом году на турнир в Сен-Себастьян, опытные турнирные волки не хотели допускать его к состязанию избранных.
      - Капабланка недостоин играть в турнире такого состава, - вслух заявил гроссмейстер Осип Бернштейн.
      Дорого поплатился оп за неосторожные слова. Все-таки допущенный к турниру Капабланка по иронии судьбы встретился в первый день именно с Бернштейном. В итоге кубинец разгромил позицию высокомерного европейца и получил специальный приз за эту партию, как за красивейшую. А потом и первое место в состязании. Новичок оказался крепким орешком.
      Вскоре последовал новый успех - второй приз в Петербурге четырнадцатого года.
      - Вызывай на матч Ласкера, - советуют друзья, и кубинец предпринимает первые шаги к матчу за мировое первенство. Но как это трудно! Оказывается, существует очередь желающих водрузить себе на голову шахматную корону. Первый в очереди Акиба Рубинштейн, а там еще Александр Алехин, Арон Нимцович. Всех не перечтешь!
      - Чем он лучше других, этот американец? - ворчали знатоки. - Почему именно он должен играть с Ласкером? Разве не доказал чемпион мира, что он сильнее Капабланки? Как он разделал его в решающей партии в Петербурге!
      Может быть, кубинцу пришлось бы преодолеть много препятствий, возможно, его матча с Ласкером и вовсе не было бы, если бы дело в свои руки не взяла всесильная фортуна. Вновь поддержала она своего любимца в решающий момент. Правда, способ, которым она оказала помощь, был жесток и безжалостен. Страшная война выбила из формы Рубинштейна, ослабила Ласкера и вовлекла в горнило своего пожарища Алехина. И это в то время, когда сам Хосе Рауль беззаботно путешествовал по странам Америки, накапливая опыт для грядущих сражений. Когда отгремели последние залпы орудий, перед Эммануилом Ласкером остался только один реальный конкурент - Капабланка.
      Еще в одном услужила Капабланке фортуна. Жизнь шахматного профессионала трудна: от каждого очка в турнире, от каждой ничьей зависит благополучие, а порой и кусок хлеба. Для кубинца и здесь нашлось счастливое решение. Его маленькая родина сумела помочь своему любимцу, избавив от житейских забот.
      Тяжело было стареющему, уставшему Ласкеру выдерживать натиск молодого, полного сил и энергии претендента. Чемпион пробовал было ставить особые условия будущего матча, потом, обидевшись на неудачное выражение в письме Капабланки, публично отказался в его пользу от шахматного престола. Но шахматный мир не принял добровольной отставки своего короля. Тогда Ласкер согласился, наконец, на матч. Пусть в Гаване, пусть в жаре, лишь бы скорее покончить с этим делом! Возможно, что и при лучших условиях пятидесятитрехлетний гигант не справился бы с претендентом, обладающим столь высокой техникой, но неоспорим факт, что тяжелые условия ускорили капитуляцию Ласкера.
      Бурей восторгов встретила темпераментная Куба победу своего любимца. Тридцатитрехлетний шахматный король купался в славе, благополучии, всеобщем почете. Брак с Глорией Симиони из старинной кубинской семьи превратил обаятельного Хосе - кумира женщин в солидного гражданина, восторженно почитаемого маленькой страной. Старый сеньор Капабланка торжествовал: не зря он когда-то сделал недозволенный ход черным конем!
      Но, кроме Кубы, был еще огромный шахматный мир, а этот мир ворчал. Двадцать семь лет поклонялся он мудрому Ласкеру и теперь был явно недоволен сменой власти.
      - Что это за победа?! - возмущались знатоки и любители. - В других условиях Ласкер ни за что бы не уступил корону. Нужно повторить единоборство, но уже в более приемлемых для Ласкера условиях. Тогда посмотрим, кто победит! И уж, во всяком случае, новый король должен доказать, что он король! Пусть не в матче, пусть в турнире. Мы еще не уверены, что он сильнее Алехина, Рубинштейна, Рети, Нимцовича, Тарраша.
      Недоверие шахматного мира отравляло торжество Капа бланки. Вот почему он с охотой принял предложение англичан сыграть в большом международном турнире в Лондоне 1922 года. С решимостью ехал в Европу новый чемпион мира. Он докажет свое превосходство, убедит всех, что по праву занимает шахматный трон! Он заставит замолчать недоброжелателей, вынудит непокорных склониться к его ногам.
      - Я должен быть первым в лондонском турнире, должен! - не раз говорил Хосе Рауль Глории, вместе с которой сразу после свадьбы приехал в Европу.
 
      «Я должен взять первое место в этом турнире. Должен, - убеждал себя Алехин. - Теперь или никогда! Это очень важное состязание, может быть, самое важное из всех, где мне приходилось участвовать. Одним этим турниром я могу разом решить почти все проблемы. Трон Капабланки вообще непрочен, шахматный мир не верит в его превосходство над остальными гроссмейстерами, а тут еще новый удар. Мой первый приз поставит кубинца в трудное положение, он будет вынужден принять вызов».
      Алехин одевался сегодня с особой тщательностью. Как же иначе - открытие турнира. Он впервые играет в Лондоне, важно сразу завоевать симпатии англичан. Бритва лишний раз прошлась по его щекам. Особенно много времени отняли усики: не так-то просто вывести ровную линию на верхней губе и при этом не порезаться. Нелегким оказался также выбор сорочки и галстука в тон костюму, только что принесенному горничной из утюжки.
      «С Надей все было бы гораздо проще, - подумал Алехин, и на сердце его потеплело. - Надя, милая, хорошая Надя! Видно, сам бог послал мне ее в награду за долгие муки».
      Мало кому известный в Париже, он встретил Надю на вечере у знакомых. Чем-то родным повеяло сразу от ее мягкого тихого голоса, что-то теплое и согревающее было в ее добром, благожелательном взгляде. А разве не соскучился Алехин в годы скитаний и тревог по этой женской ласке? В Наде было много чисто материнской теплоты, а именно ласковой руки матери был лишен всю жизнь Алехин в их сложной, разобщенной семье.
      «Жаль, что она не согласилась приехать, - подумал Алехин, расхаживая из угла в угол небольшого номера в гостинице «Уолдорф», где он остановился. - Все условности, боязнь людского суда. Подумаешь, не женаты? Ну и что? Разве все уже не решено?! Сказал утром по телефону: «Приезжай». - «Что ты! - чуть не закричала в трубку. - Как можно!» - «Очень просто: садись в поезд и приезжай. Свободный человек, уже не девочка, чтобы обращать внимание на условности». Так нет тебе! Неудобно. Мнение людей на первом плане. А как ей было бы здесь хорошо, она так любит удобства».
      Алехин оглядел уютную обстановку номера. Мягких тонов обои гармонично сочетались с красочными панно и маленькими бра: патроны в виде оплавленной свечи, миниатюрные красные колпачки. Особенно красивы они вечером, при зажженном свете. Несколько тяжелых кожаных кресел так и тянули к себе усталого человека, обещая безмятежный отдых. Но всего удивительнее пол, затянутый толстым серым ковром; при каждом шаге нога утопает в его длинном, густом ворсе. Уютная домашняя обстановка! Пусть здесь нет и грана модерна, пусть все старомодно, зато все проверено годами: поместившись в таком номере, сразу чувствуешь себя так, будто уже живешь здесь долгие годы.
      Завязывая галстук перед зеркалом, Алехин вернулся мыслями к турниру. Больше всего его беспокоила предстоящая встреча с Капабланкой. Восемь лет не виделись они после Петербурга. Тогда были друзьями, вместе смотрели варианты, готовились к партиям. А теперь?! Теперь конкуренты в острейшей схватке за шахматную корону. Дружба! Разве может быть дружба между королем и ближайшим претендентом на трон? «Есть другие достойные претенденты», - вот как ответил недавно Капабланка на вызов Алехина.
      «Другие претенденты, - продолжал рассуждать Алехин. - Кто? Ласкер - это понятно, но ведь он и не собирается искать реванша. Капабланка пишет о Маршалле, но причем здесь Маршалл? Хороший гроссмейстер, и только! Не может же он считаться конкурентом только потому, что Капабланке легче всего его разгромить. Он уже однажды это сделал. Еще остается Рубинштейн. Вряд ли это серьезно, не тот уже теперь прежде грозный Акиба! Хотя многие еще в него верят. Ничего, скоро проблема Рубинштейна разрешится окончательно! Голландцы хотят организовать мой матч с Рубинштейном. Как-нибудь я у него выиграю! Еще лучше, конечно, четверной матч-турнир: Капабланка, Ласкер, Алехин, Рубинштейн. Великолепная идея, но вряд ли кубинец согласится. Зачем ему это?»
      Поправив еще раз белый платок в карманчике пиджака, Алехин вышел на улицу. Лондон казался ему слишком серьезным и немного мрачным; темно-серые здания с вековой проседью выглядели мудрыми, но усталыми. Огромный город с красивыми площадями, величественными строениями в целом все же оставлял Алехина холодным и равнодушным к своим красотам. Он не был близким его сердцу. То ли дело жизнерадостный, веселый Париж!
      Алехин дошел до Траффальгар-сквера, полюбовался памятником Нельсону и вскоре достиг Уайтхолла. Большой Бен пробил одиннадцать. «Целый час до открытия конгресса, - опять вернулся он в мыслях к предстоящему состязанию. - Конгресс - так звучно назвали англичане турнир. Для рекламы. Первый большой турнир после войны, собрались все лучшие силы. Ласкера, жалко, не будет, старик в Берлине переживает обидное поражение. Хорошо, что приехал Капабланка, с ним турнир становится особенно интересным. Как-то мы встретимся с Хосе Раулем? Восемь лет прошло, много воды утекло! Совсем по-разному прошли эти годы для него и для меня. Он стал чемпионом мира, а я? Окопы, голод, лишь чудом вернулся к шахматам…
      Вот уже больше года, как я уехал из России, а чего я добился, чего достиг? - обсуждал в мыслях собственную судьбу Алехин. - Три первых приза, правда, я взял, это неплохо. Савелий говорил, нужно взять десять, значит, осталось еще семь. Но все это не то, мало что сдвинуло с места. Нужно сейчас обязательно взять первый приз. Тогда разом отпадут конкуренты, и Рубинштейн, и Маршалл. Да и кубинцу будет нелегко. Когда вы будете вторым, сеньор Капабланка, вы обязаны будете сразиться с настойчивым русским. Тут уж вы не отделаетесь письмом с намеками!…»
      Задумавшись, Алехин чуть не попал под автомобиль.

      «О, черт! - тихо воскликнул он. - Забыл, здесь же левое движение! И чего они держатся за свою левую сторону? Традиции! Просто упорство, консерватизм. Вроде как мили и фунты. В магазинах не поймешь, что сколько стоит. Три дроби: фунты, шиллинги, пенсы. Пока переведешь в франки!» Ход его мыслей прервала необходимость перейти Уайтхолл, это было непросто. Гляди да гляди! С Викториа-стрит на Уайтхолл и через мост беспрерывным потоком неслись экипажи.
      А вот и Вестминстерское аббатство, пора идти в Централхолл. Вновь мысли Алехина вернулись к шахматам, к предстоящей встрече с Капабланкой. Как-то они будут вести себя в первые минуты, как поздороваются? На деле все оказалось совсем просто. Недалеко от входной двери, у самой нижней ступеньки дугообразной лестницы, ведущей на второй этаж, стоял сияющий Хосе Рауль. Он бросился к Алехину, обнял его, что-то радостно повторяя по-испански, затем, видимо, вспомнив, что этот язык труден русскому, перешел на французский.
      - Поздравляю! - промолвил Алехин, освободившись от объятий кубинца, и Капабланка даже не спросил, с чем. Со званием чемпиона мира, с чем же еще! Капабланка представил русскому свою жену. В слабом свете верхнего окна Алехин не сумел как следует рассмотреть молодую кубинку, но у него осталось приятное впечатление от красивого, хотя немного надменного и капризного лица. Он читал в газетах о женитьбе Капабланки на Глории Симиони и Бетанкоурт из Камагуэй. Потомственная семья кабальеро со звучной фамилией. Понятно, откуда эта надменность.
      Капабланка засыпал Алехина вопросами: его интересовала судьба многих знакомых ему шахматистов России. Он даже забыл на минуту, что Глории скучно, - она не понимала французского языка. Мимо увлекшихся собеседников вверх по лестнице проходили зрители, не спускавшие взоров с знаменитых шахматистов. Один за другим появлялись участники турнира. Вот прошел Геза Мароци - высокий, медлительный математик из Будапешта; на секунду задержавшись, он изысканно вежливо поздоровался с четой новобрачных и с Алехиным. Обронив на ходу остроумное словцо, поднялся наверх Рихард Рети. Глория придирчиво оглядела небрежно одетого красивого чеха. Едва кивнув, прошагал мимо замкнутый Акиба Рубинштейн, похожий на пастора: закрытая черная одежда, невнимательный взгляд ушедшего в себя человека. Галантно приветствовал Глорию и гроссмейстеров подвижный, высокий Макс Эйве - представитель нового, но уже уверенно входящего в высший шахматный класс поколения мастеров.