Княжеский пир - Право на жизнь

— И на том спасибо, дедушка, — поблагодарил его Лука.

— Ага, спасибо. А теперь проваливай, старый хрыч, — бросил Северьян. — Толку от тебя никакого.

Дед-лесовик приостановился, бросил косой взгляд на убийцу.

— Берегись, нелюдь, — тихо сказал он. — Придет время, и тебе придется выбирать. Помяни мои слова и сделай правильный выбор. Впрочем, это касается каждого из вас.

С этими словами он подпрыгнул, похлеще матерого волка, и скрылся в кустах. А путники еще несколько минут стояли и тупо пялились на примятую траву и колыхающиеся заросли. Уже и не верилось, был ли этот дед на самом деле или просто пригрезился. Лес-то замороченный, завороженный.

— Вот так встреча! — Лука почесал затылок. — Интересно, что это дед говорил насчет выбора, калика?

— Не знаю, — молвил Северьян. — Рано или поздно все мы делаем выбор, и далеко не всегда правильный…

Всю ночь без сна и отдыха брели путники по зачарованному лесу, пока к утру не вышли к огромному лесному озеру. Уже издалека слышны были кваканье лягушек да заунывные вопли выпи — болотной цапли. Под ногами хлюпала глинистая земля, острые стебли осоки обрезали ноги, и росли повсеместно, даже вдалеке от озера. Над водной гладью рваными лоскутами стелился мутный туман. Вблизи берега летали стрекозы и плавали водомерки. В воздухе витал нежный аромат раннего утра, смешивающийся с туманными солоноватыми запахами озерной воды и пряной свежести елей.

— Ты смотри, похоже, не врал дед! — Удивился Северьян, глядя на гладкую, колышущуюся под дуновением ветра поверхность озера.

— Красотища-то какая! — Воскликнул Лука.

— Осторожнее, — предупредил заранее домовой. — Попомни слова лесовика, не подходи близко…

— Он сказал “будь посмекалистей и не попади впросак”, — подметил Северьян. — Насчет опасности он ничего не говорил.

Лука поднял руку, призывая к вниманию.

— Вы как хотите, а я предлагаю здесь отдохнуть. Мы ведь всю ночь шли без сна и отдыха, а лучше места нам просто не найти. А потом уж будем думать, как переправиться на другую сторону.

— Согласен, — поддержал его Северьян.

Доробей лишь обреченно вздохнул.

— Ладно уж, давайте, спите. Я вас покараулю.

Лука усмехнулся.

— Еще бы. Ты же всю ночь дрых в котомке, пока мы ломились по лесу, как вепри через огород. Теперь бессонница мучит.

Домовой недовольно фыркнул.

— Ничего, попомните еще мои слова!

— Попомним, — согласился Лука, укладываясь на сырую теплую траву. Рядом примостился Северьян.

— Если что — сразу буди, — сказал он Доробею и тотчас уснул. Его примеру последовал и Лука. Лишь домовой не спал. Он забрался на сгроможденные в кучу сумки и стал наблюдать за озером. Занятие это очень скоро ему наскучило, и Доробей, чтобы развлечься начал бродить вокруг дерева. Он наворачивал круг за кругом, в безуспешных попытках убить время. А ровная доселе водная гладь вдруг пошла пеной и пузырями, заколыхалась, и из воды вынырнула голова.

Домовой подскочил на месте, и с криком “Я же предупреждал!” побежал будить людей. Лука проснулся сам, увидев запыхавшегося домового, понял, что дело не ладно. Тотчас же схватился за меч.

— Что случилось? — Спросил он.

— Там… из воды… голова! — Путано объяснял Доробей.

Лука посмотрел на озеро и сам все понял. Из воды торчала голова, потом к ней прибавились плечи, потом крупные, налитые как персики, груди.

— Русалка! — Неверяще прошептал Лука.

— А это что за напасть? — Спросил проснувшийся Северьян.

— Русалка, это речная дева. — Начал объяснять домовой. — Говорят, что все русалки — дети водяного, только папашка их не сахар. И утопить может, и жизненную силу высосать. У русалок есть близкие родственницы — кикиморы. Только кикиморы живут в болотах. А русалки в чистых, проточных водах.

— Да ты прямо мудрец, — улыбнулся Северьян, краем глаза поглядывая на русалку. — А кто отец этих… кикимор?

— Ящер их знает! — Сказал домовой. — Кикиморы вроде вообще… бесполые они, как и мы. Фигура вроде ничего, а так…

— Ладно, оставим кикимор в покое, — ответил Северьян, на всякий случай взяв в руки посох.

А загадочная дева все приближалась. Возле берега залезла на большой булыжник и стала стрелять глазками в сторону путников.

— Дела, — выдохнул Северьян, увидев, что вместо ног у русалки огромный рыбий хвост, покрытый крупной, как кольчужные кольца, чешуей.

— Пошли посмотрим, — предложил Лука.

— Давай, — согласился Северьян. — А ты, Доробей, карауль наши вещи.

— Ну конечно, — фыркнул домовой. — Как по русалкам, так сами, а как вещи, так Доробей…

— Тебе же все равно, ты бесполый… вернее бесполое, — осадил его Северьян.

А русалка только и ждала путников. Сразу заулыбалась, показывая ровные, белые как жемчуг зубы. Глаза темные, с голубоватым отливом, завлекающие. И симпатичная в общем девка. Только кожа ее была сине-зеленая, как болотная тина, а вместо ног болтается длинный, в крупных чешуйках, хвост.

— Здравствуй красавица! — Поприветствовал деву Лука.

— Здравствуй, красавец! — Обворожительно улыбнулась русалка.

Северьян демонстративно поклонился, но русалка сделала вид, что не заметила его.

— Ты здесь живешь? — Задал Лука наиглупейший вопрос.

— Ну конечно! Я же русалка! — Звонко рассмеялась дева. — Как тебя зовут?

Северьян задумался. Надо было перебираться на другой берег, а речная дева вполне могла бы в этом подсобить. Надо брать быка за рога… вернее, речную деву за хвост.

— Называй меня Лукой.

— Лука… странное имя. Я Истра.

— Красиво, — протянул Лука. — Как будто бег речной воды по камням!

— Ты очень складно говоришь! И ты мне нравишься.

В их идиллическую беседу наглым образом вторгся Северьян. Громко кашлянул, сложил губы трубочкой, собираясь с мыслями. Что действительно умел убийца, так это складно говорить в самый подходящий момент.

— Уважаемая госпожа русалка, — церемонно проворковал он. — Позволь мне попросить тебя оказать несчастным путникам маленькую услугу?

— Какой милый у тебя друг, — улыбнулась дева. — Что он хочет?

— Не знаю, но догадываюсь…

Северьян злобно зыркнул на Луку. Догадывается он… Сейчас бы все догадывалки ему пообломать, да засунуть… Неужто и правда увлекся этой здоровенной рыбиной? Вот уж бабник, невеста ждет, а он с русалками шашни крутит.

— Не могла бы ты, о, речная дева, помочь нам перебраться на другую сторону озера?

Русалка замялась.

— Я вообще-то не речная дева, а озерная. А переправить я вас могу, но…

— Что еще за но? — Переглянулись путники.

— Но что мне за это будет?

— А как насчет помощи ближнему, или скажем взаимовыручка?

Русалка усмехнулась.

— Какая еще взаимовыручка? Вы — люди, я — водяная, то есть озерная. Вот если бы я чего-нибудь получила взамен.

— Например? — Прищурился Северьян.

— Например, этого красавчика!

Русалка во все глаза уставилась на Луку. Тот покраснел, как вареный рак. — А я чо, я никакой и не красавчик, — невнятно пробормотал он.

— Похоже, допрыгались, — Северьян тяжело вздохнул. — Теперь придется плавать.

Глава 14.

— Нет, не хочу и не буду! — Брыкался Лука, когда Северьян втолковывал ему свою идею. — Она ж тоже женщина. Грех — обманывать дурака и женщину.

— Если дело того стоит — то не грех, — сказал Северьян. — Ты гляди, она то сейчас тобой заинтересовалась, а вдруг разинтересуется? Тогда что, вплавь добираться? Так ее сородичи быстро нам ноги оттяпают. По самые уши.

Лука упорно упирался.

— Все равно не хочу. А вдруг она не такая уж и глупая?

— Вот мы и проверим!

Лука ломался долго, трещал по швам и, наконец, сдался. Подошел к деве, обреченно вздохнул.

— Я согласен.

Русалка нахмурилась.

— Не надо так печалиться, витязь. Не на век же я тебя беру, а так, пока не надоешь!

— А потом что, на корм рыбам?

— Почему на корм? — Спросила она, но тут же спохватилась. — Не мели чепуху, ты еще не знаешь, какая я лю… лю…

— Любвеобильная, — подсказал Северьян. — Ладно, любвеобильная. Давай-ка, переправляй нас на другую сторону. Переправишь и можешь забирать Луку. Только с условием вернуть в целости и сохранности.

— Уж постараюсь, — улыбнулась она и скрылась в воде. Через минуту-другую вынырнула, таща за собой огромный лист кувшинки. Был он большим и широким, так что места для двух человек и одного домового здесь было с избытком.

— Давай, вези, — молвил Северьян, когда путники взгромоздились на лист.

— Сейчас, только плавники почищу! — Обиделась русалка. — Что я вам, конек морской?

— Вези. Пожалуйста, — выдавил из себя убийца.

— Хорошо, уговорили. Но ты, красавчик приготовься.

А Лука настолько вошел в роль, что сидел на листе, повесив голову, и обреченно бормотал:

— И чего я с вами там буду делать. Вы же русалки склизкие, зеленые.

— Ничего, — утешила его озерная дева. — Поживешь с нами — позеленеешь!

На другом берегу густо зеленела мясистая осока. Северьян соскочил первым, стащил вещи. За ним неохотно, лениво спрыгнул Лука. Постоял, отряхнулся, оглянулся. А дева озерная вовсю стреляла глазами и размахивала руками.

— Ну, иди сюда красавчик! — Раскрыла русалка объятия.

— Спасибо, — попятился Лука. — Я как-нибудь в другой раз… потом…

— Но как же уговор? — Вспылила озерная дева.

— Ну что ты шумишь! — Рявкнул Северьян. — Он же сказал, потом! Вот и жди!

Чудаковатая троица неторопливо уходила вглубь леса, а вслед им неслись звонкие, непечатные пожелания русалки. Только путников это не очень тяготило. Лишь Лука время от времени вздыхал, приговаривая:

— Эх, нехорошо получилось…

— Нехорошо, — согласился Северьян, — зато как приятно…

Крепкие дубовые стены трещали под напором бушевавших в голове Волхва мыслей. Белоян заложил руки за спину, и, отчеканивая каждый шаг, прогуливался от стены к стене. У входа стоял Владимир, подбоченившись, и устало смотрел на Белояна.

— Ну что, нет вестей? — Участливо поинтересовался Князь.

— Нет, — вздохнул верховный волхв. — Последний раз его видели стражники уходящим в сторону леса. И все. Как сквозь землю провалился.

— Может, сгинул уже? А что говорят стражи на дорогах?

— Никто его не видел. Задержали пару калик, но оба оказались не теми. Скрылся наш Северьян. Исчез.

Владимир зло зыркнул на Волхва.

— Сам же говорил, мол, пленник — человек слова.

— Да кто знал-то! Кто знал! — Взбеленился Волхв. — Я был уверен, что он не подведет!

— Ладно, не шуми, Белоян. — Князь крепко обнял волхва. — Я знаю, ты хотел как лучше. Подождем, может еще не все потеряно…

— Подождем. А что там с древлянами?

— Вроде все тихо. Бунтовщики не шумят, но и дань не платят. Сомнительное равновесие.

— Да уж, сомнительней некуда, — вздохнул Белоян. — Хорошо княже, будем ждать…

— Добегались! — Крикнул Зубр, затравленно пятясь.

Спереди надвигались еще три тени. Блики костра выхватили узкие глазные проемы и жуткие улыбки-оскалы приближающихся степняков.

— Твари! — Северьян крикнул, бросился на взрослых мужчин с кулаками. Тотчас отлетел назад, схлопотав сильную оплеуху.

— Белокожая свинья! — Рявкнул узкоглазый убийца, вытирая окровавленные костяшки пальцев. — Ты испачкал своей гнилой кровью мою руку!

Северьян поднялся, пошатываясь, смахнул с разбитых губ кровь, сплюнул.

— Вы все твари! И вы все умрете!..

…Связанных, мальчишек притащили к большому костру, кинули наземь, возле беснующихся, горлопанящих степняков. Северьян приподнял голову, уставился на костер, не веря своим глазам. В огне метался человек, Северьян узнал в мечущемся волхва Лукия. Бесполезно. Его крепко привязали к деревянному столбу… человек сгорит быстрее, чем расплавятся веревки…

— Нелюди, — выдохнул Северьян, пытаясь подняться, — проклятые нелюди…

Слез не было, он попросту не мог плакать, душу переполняла ненависть, такая ясная и горячая, как взор семилетнего мальчишки. Он стонал от бессилия, пытаясь перегрызть веревки, а над ним стояли степняки и довольно хохотали.

— Говори, русин,, где ваш женщины? — Крикнул лысый, как колено нелюдь Северьяну. Мальчишка плюнул ему в лицо…

— Перебьешься, тварь.

Руку вывернуло из суставов, он почувствовал, как хрустят кости, лопаются сухожилия. Северьян с трудом сдержал крик, но с губ все же сорвался пронзительный стон.

— Ты смотри-ка, крепкий попался, — ухмыльнулся степняк.

Подошел к Зубру, замахнулся ногой.

— Не бейте меня! — Закричал Зубр, сжавшись в комок, — не бейте, я все скажу!

— Не смей! — Прохрипел Северьян, — Не смей, слышишь…

Что-то тяжелое ударило по голове, и мальчишка лишился чувств. Лишь отголоском мысли все еще витало в туманном рассудке:

— Не смей…

В лесу, как в сказке, чем дальше, чем страшнее. Северьян шел впереди, нервно оглядываясь, озираясь. Из-под каждого куста ему мерещились чьи-то злобные глаза, в ушах шипело, пыхтело и чавкало, казалось весь лес вдруг ожил, и ополчился против путников. Домовой спрятался в сумку и не показывался, лишь чувствовалась через ткань, как он дрожит. Лука тоже чувствовал себя не в своей тарелке. Поначалу просто вперил взгляд в спину Северьяна, но не выдержал, вынул из ножен меч.

— Стой, калика, не могу я больше! — Взревел Лука, как раненый медведь. — Выходи, чудище, кто бы то ни было!

Но лес молчал, лишь злобно шелестела листва, да в сосновом бору раскатывалось эхо. Не так-то просто, оказалось, ходить по зачарованному лесу. Лука и сам не знал, что настолько.

— Уймись! — Рявкнул Северьян. — Это всего лишь наваждение! Если будешь ему потакать, всех жизненных сил лишишься!

— А ты откуда знаешь, калика? — Злобно прошипел Лука. — Или ты вовсе не калика? А кто? Черный маг?

— Заткнись и иди, — мрачно посоветовал Северьян. — Не нагоняй беду.

— Беду? Нет, это не я, это ты ее нагоняешь! Да ты и не человек вовсе!

Северьян крепко вцепился в посох, так что затрещала в ладонях рукоять. Он чувствовал, как закипает в груди злость, неуемная, непреодолимая. Хотелось наброситься на этого выродка, вырвать ему сердце… Убийца закрыл глаза. Что же это такое? Он ведь должен быть хладнокровным! Злоба не может взять верх над разумом, чувства всегда слабее. Только почему так хочется вцепиться в горло этому… Лес! Он насквозь пропитан злобой и ненавистью! Это лишь наваждение, только наваждение иное. Это не волк в личине зайца и не трехголовый змей, сотканный из дыма. Оно поднимает внутренние, доселе дремавшие инстинкты. Превращает человека в зверя!

От мыслей Северьяна отвлек вопль Луки.

— Убью, посланник Ящера! — Витязь бежал на него с вздернутым над головой мечом, намереваясь обрушить его, несомненно, на голову Северьяна.

Убить! Растоптать тварь! — Была первая мысль. Но Северьян переборол ее. Он привык убивать, руководствуясь холодным расчетом, взвесив все за и против. А рубить с плеча, потакая навязанной извне злобе… Не бывать этому!

Меч вылетел из рук Луки будто деревянный. Отлетел и плашмя упал в траву. Витязь, обнаружив потерю оружия, нисколько не смутился. Зарычав, как раненый медведь, он бросился на убийцу с голыми руками. Когда он был уже рядом, и его руки-клещи, мелькнули у Северьяна перед лицом, убийца ударил. Он ударил всего единожды, рукоятью меча-посоха в солнечное сплетение. Лука еще несколько секунд стоял на ногах, вперив бессмысленный взгляд в пустоту.

— Уймись, — тихо выдохнул Северьян.

Лука рухнул на землю, как мешок с дерьмом. Северьян осторожно поднял витязя, взвалил на закорки.

— Ты его убил? — Вылез из сумки домовой.

Северьян бросил на него уничижающий взгляд.

— Я что, похож на убийцу?

Осекся. Он не был похож, он был им. Но домовой понуро опустил голову.

— Прости, калика, что-то я тоже не в себе. Просто, чары этого леса таят в себе зло. И противостоять им может лишь еще большее зло.

— Я и есть зло, — тихо усмехнулся Северьян, — зло праведное.

До поздней ночи шли путники по зловещему лесу, а он все не кончался. Северьян был уверен, что Киянский лес давно остался позади. Но, куда в таком случае, ведет Лука? Сам виновник столь утомительного путешествия в бессознательном виде покоился у убийцы на плече. И приходить в себя не собирался.

Постепенно силы иссякли. Северьян выбрал подходящее место для ночлега, скинул с плеча непосильную ношу и упал на траву. Гудели руки, ноги, но еще сильнее болела голова. Не так просто бороться с сидящими глубоко внутри звериными повадками. Человек самый страшный зверь, когда ведет себя как зверь. Мстить и ненавидеть — его привилегия. Животные на это не способны.

На небе сусальным золотом рассыпались звезды. Крупные, как орехи, они безмятежно сияли в безоблачном, черном, как смоль, небе. У них не было проблем, забот, переживаний. И огонь их, яркий до белизны, не грел, а только обжигал леденящим ужасом. Ужасом скорой беды. Желтовато-белые, они сплетались в причудливые фигуры, одна другой изощренней.

Доробей сидел на коленях у Северьяна, и наблюдал за их причудливым бегом. На смешной волосатой мордочке промелькнула тень меланхолии, тягостной задумчивости. Домовой, увидев небо, как и любой человек, поддался власти высоты, красоте и величию.

— Звезды, как люди, — тихо сказал он. — Есть яркие и тусклые, есть желтые, белые, красные… Но все они рано или поздно падают… и умирают.

— Смерть — основа мироздания. — Молвил убийца. — Некоторые страшатся ее, оттягивая жалкое существование, другие ее ищут, но не могут найти. Но рано или поздно все ее получают… Безотказная женщина, вот что такое смерть…

— Ты и впрямь мудрец, калика, — убежденно заявил домовой. — Только, почему ты никогда не говоришь своего имени? Это секрет?

— Нет, — улыбнулся он. — Если тебе угодно, называй меня Северьяном.

У дерева послышался хруст и сдавленное, сиплое дыхание. Это приходил в себя Лука. Северьян не спешил ему помочь. Сидел себе спокойно, тыкая палкой в костер, уплетая между делом остатки запасов.

— Что со мной случилось? — Лука удивленно таращился по сторонам. Ноги его почти не держали, витязь качался, как тростник на ветру. — Где я?

— Очнулся? — Усмехнулся Северьян. — Ну, чего помнишь?

— Помню, как убегали от русалки, потом темный, злобный лес… и дальше непроницаемая мгла!

— Все не так уж и плохо, — тихо вздохнул убийца.

— А что было? — Всплеснул руками Лука.

— Ты ополоумел, и бросался на меня, как голодный медведь. Намерения твои были ясны невооруженным глазом…

— Я… пытался убить тебя? — Удивлению Луки не было предела.

— Пытался. Но, как видишь, не убил.

— А почему у меня так болят ребра?

Лука прикоснулся к груди и сморщился от боли. Северьян повел бровью, отворачиваясь в сторону. Видать, действительно немного переборщил с ударом. Вот так всегда, хочешь, как лучше, а получается наоборот.

— Потому что мне тоже надо было как-то защищаться, — просто ответил Северьян, догрызая заплесневевшую лепешку.

Лука так и сел. Несколько минут бессмысленным взглядом обводил окрестности, почесал затылок. Голова была пустая, как котелок. Разве что ветер не сквозил из уха в ухо.

— Я сошел с ума?

— Нет, просто чары леса скрутили тебя в бараний рог. Ты скажи мне лучше, Лука, зачем ты затащил меня… гм… нас в эту чащобу? Ты говорил, что знаешь, как пройти к Искоростеню, но сам здесь ни разу не был. Иначе лес заворожил бы тебя давно, еще в прошлый раз.

Лука понуро опустил голову.

— Это только моя вина. Мне нельзя появляться на дорогах… Если стражи Владимира найдут меня, мне от них не отделаться… Убьют, любой ценой убьют…

Северьян усмехнулся.

— Чем же это ты так провинился перед князем? Никак позарился на его любимую рубаху?

— Было дело. — Вздохнул Лука. — Я бы не хотел говорить.

— Что ж, ты имеешь право на тайну, — согласился Северьян, — но в следующий раз будь добр предупредить, прежде чем начнешь строить козни… Если бы не твоя “предусмотрительность”, мы бы уже были в Искоростене!

Лука даже не пытался оправдываться. Плечи его опустились, шея согнулась под немереным грузом головы. Он поступил подло и понимал это. Но сделал это не единожды. Об этом Северьян еще не знал.

Глава 15.

Рано утром они тронулись в путь. И чем дальше они уходили в лес, тем гуще становилась растительность, тем сильнее смыкались кроны деревьев. Дневной свет, прорывавшийся сквозь листву, теперь исчез вовсе. Дальше деревья росли настолько часто, что приходилось продираться между ними, царапая руки ноги, превращая одежду в груду рваного тряпья.

— Ничего, — кряхтел Лука, прорываясь через завал, — в вирии нам зачтется…

— Не уверен, что нас сейчас кто-то видит, вон, как кроны смыкаются, — криво усмехнулся Северьян. — Так что пыхти спокойно, счеты потом подводить будем.

— Да уж, — согласился Лука. — После наших проделок в Вирий могут и не пустить.

— Осторожнее! — Донесся из котомки возмущенный вопль домового. — Все бока мне отдавите!

Неожиданно густые, поросшие мхом деревья расступились, являя взору невероятное зрелище. Огромная, залитая солнечным светом поляна играла всеми цветами радуги. Столь пестро и ярко была она усажена разнообразными цветами, что у путников начали разбегаться глаза.

— Красотища-то какая! — Восторженно прошептал Лука, намереваясь выйти в солнечный круг.

— Стой! — Рявкнул Северьян. — Не двигайся!

Лука дернулся, как от удара мечом.

— Ты что, калика, сдурел? Так и разума лишить можно!

— Не торопись. Вспомни лучше слова лесного старца.

— Какие еще слова?

— Дикие деревья? Помнишь?

Витязь улыбнулся.

— Ну, какая здесь дикость? Просто красивая поляна!

— Ведьмина поляна тоже красивая, — проворчал Северьян. — А я еле ноги унес.

— Нам все равно идти вперед, так не обходить же эту красотищу стороной?

Северьян отмахнулся.

— Шут с тобой, Лука. Пошли, раз ты так хочешь.

Поляна и правда блистала непревзойденный великолепием. В невозможном, нереальном переплетении сплелись маки и незабудки, ромашки и лютики, васильки и иван-чай. Столько разных, неповторимых запахов захлестывали, кружили голову, путали взгляд. Северьян вдохнул полной грудью и закашлялся. Пыльца разноцветная, подстать цветам, поднялась пестреющей волной и тотчас осела. Даже домовой взирал на все вокруг с немым восхищением.

Что-то смутило Северьяна. Нет, это не была нереальная красота поляны, и ее гладкость и чистота тоже не имело отношения к назревающему в груди волнению. Испугало убийцу другое. На всей поляне, ни на едином цветке не было ни пчелки, ни бабочки. Даже случайной мухи, и той невозможно отыскать.

— В зачарованном лесу все — обман, — тихо пробормотал себе под нос Северьян. — Обман, навязанный колдовством… Лука, беги!

Северьян крикнул, что было мочи, и витязь не стал переспрашивать: сразу уловил верные нотки в голосе спутника, но было уже поздно. Из земли, там, где мгновением раньше росли нежно-синие васильки, вырвался гибкий, как змея корень, схватил Луку за ноги. Витязь не смог удержать равновесие. Так и грохнулся, точно мешок на голую землю.

— Меч, меч тащи! — Дурным голосом заорал Северьян.

Разномастные цветы таяли прямо на глазах, будто заутренний туман на реке вдруг исчезает под яркими лучами светила. На их месте один за другим вылезали из земли уродливые корни. Один из них, извиваясь, тянулся к ногам Северьяна. Убийца подпрыгнул так, как, наверное, никогда не прыгал раньше. Посох привычно развалился надвое. Лезвие меча буквально вспыхнуло, отражая блики полуденного солнца. Клинок обрушился молниеносно, отсекая отросток. Корень конвульсивно дернулся, разбрызгивая во все стороны черную маслянистую кашу. В ноздри вкрался запах тухлятины, будто на поляне устроили жертвоприношение и забыли убрать результаты сего пиршества.

Обрубок скрылся в земле. Вместо него, взрыхляя землю, точно дождевые черви, выскочили еще три. Один схватил Северьяна за предплечье. Убийца с трудом удержал меч в руке. Но корни были настырными. Тотчас другой обвил голенище правой ноги, а третий рванулся к горлу. В мановение ока он перекинул злополучный клинок из выведенной из строя правой в свободную левую. Вовремя. Еще один отросток устремился к лицу. Северьян сделал единственное, что он успел: увернулся. Острие корня пронеслось мимо, обдав щеку жаром. В ту же секунду меч в левой руке будто ожил. Жадное, требующее жертвы лезвие рубануло наискось, и злополучный корень упал на землю. Обрубок извивался как хвост ящерицы, в предсмертных конвульсиях разбрызгивая черную, дурно пахнущую слизь. Два других, извиваясь змеями, задергались, крепче сжимая голенище. Ноги подкосились. Северьян упал плашмя, в полете успев отсечь злополучный корень, связывающий ноги. Только тело его соприкоснулось с землей, тотчас из разрыхленной почвы вырвались сразу два, сковывая движения, прижимая непослушное тело к земле. Еще один, неприятно колючий, обвился вокруг шеи и начал неторопливо сжимать горло. В свободной руке Северьян по-прежнему крепко сжимал меч, но воспользоваться им не мог. Растения крепко держали убийцу.

— А ну пошли прочь, гадины! — Услышал Северьян под ухом пронзительный вопль. То Доробей выбрался из котомки и теперь тыкал злополучный корень длиннющей костяной иглой.

— Не туда! — Крикнул ему Северьян. — Возле руки отгоняй!

Неизвестно, чувствовали ли хищные растения боль, но когда домовой вогнал иглу под самое основание диковинного корня, тот, разбрызгивая черную кровь, сразу отпустил Северьяна. Убийца не растерялся, только и ожидая этого момента. Ударил мечом по спутавшим ноги корням. Обрубки полетели во все стороны, безумно извиваясь. Один сбил с ног Доробея.

— Ящерово отродье! — Заорал домовой, отталкивая шевелящийся отросток.

Северьян в это время уже срубил корень с шеи и теперь, напрягая силы, пытался стянуть злосчастный обрубок, перекрывающий дыхание.

— Лука, ты где? — Крикнул он, сбрасывая омертвевшие отростки.

В ответ раздалось лишь бессвязное мычание. Северьян подхватил воинственного домового, сунул в котомку. Уродливые отростки не унимались, диковинно изгибаясь, пытались наброситься на убийцу. Северьян рубил направо и налево, как косарь на заросшем бурьяном поле. Земля под ногами уже чавкала и пузырилась, залитая черной слизью. Наконец, он нашел Луку. Витязь был с ног до головы спеленан хищными корнями, и теперь оные определенно затягивали его в землю.

Северьян на мгновение растерялся. Сейчас начать рубить корни, можно случайно снести башку и Луке. А те все лезли и лезли из земли, оголодавшие, ненасытные. Там где только что горой валялись обрубки, теперь снова взгромоздилась стена извивающихся щупалец. Так не выбраться, — решил убийца. — Надо найти источник. Помнится, дед-лесовик говорил о хищных деревьях, отнюдь не о корнях.

Растерянность как рукой сняло. Тотчас цепкий взгляд выловил среди лесной чащи четыре толстенных дерева. Как же он сразу не заметил? Деревья и вправду выглядели живыми и хищными. Черные, с зеленым отливом стволы выглядели гладкими, отлитыми из металла и тщательно заполированными кузнецом. Ни единого сучка, не дупла, лишь искривленные гладкие стволы, да причудливо изогнутые ветви, на которых дышит, копошится ядовито-зеленая листва. Не деревья, а выродки какие-то.

Действовать надо было молниеносно. Проклятые отростки уже затащили Луку по уши в землю, лишь упирающиеся кисти рук были видны среди копошащихся корней. Мечом он так и не успел воспользоваться.

Северьян, срубая под корень все на своем пути, побежал. Деревья, будто уловили его мысли. На пути возникали все новые и новые отростки. Северьян рубил их, чувствуя, как разогрелся в руках клинок, как ноют от натуги мышцы, как напрягаются, намереваясь порваться, жилы. Пот градом катился по лицу, руки взмокли. Сейчас убийца боялся одного, что меч вдруг выскользнет из потных ладоней. Тогда конец.

И он сжимал клинок все крепче и крепче, так что трещала в руке дубовая рукоять, стонала под давлением пальцев и молило о пощаде. Зато клинок пел, кричал и стонал, звук с которым он каждый раз поднимался, можно было сравнить лишь с соединенными воедино трезвучиями, перерастающими то в шепот, то в свист.

Хищные деревья задергались, чуя приближение человека, листья их заколыхались, задергались в агонии. И было с чего. Клинок, вошедший в раж, крушил все. Теперь не хозяин управлял им, а меч руководил действиями хозяина, довлел над ним своей несокрушимой железной волей. Деревья оказались на редкость крепкими. От первого же удара Северьян с трудом удержал в руке меч. Так отскочил он, отпружинил от крепкого ствола. Но зарубка осталась. Большая зарубка. Он ударил еще раз, и еще, и бил раз за разом, изнемогая, но продолжал рубить. Из глубокой раны на стволе потекла густая черная слизь. Теперь уж Северьян не сомневался, кому именно принадлежат хищные корни. Первое дерево даже не пришлось дорубать до конца. Северьян просто толкнул его, и ствол, под чудовищным напором собственного веса завалился на бок. Черная кровь хлынула фонтаном, раздался тихий стон, и кипа корней на поляне опала безвольными палками. Со вторым деревом было проще, ствол его оказался тоньше и почти не противился ударам клинка. Когда рухнул он, тянущие Луку в землю корни бессильно дернулись и замерли. Оставшиеся деревья уже не покачивались, они трепетали, чуя приближение смерти. Северьян слышал в голове тихие, молящие о пощаде голоса, чувствовал их страх и ужас. Но на лице его играла злая широкая улыбка. Не улыбка — оскал. Оскал хищника, настигающего свою жертву…

Когда последнее дерево рухнуло под сокрушающими ударами, и Северьян в изнеможении упал на траву, небо уже затягивала хмурая пелена вечера.