Тигриные глаза (Том 2)

      Плам застонала. Болеют ли настоящие детективы гриппом?
      Воскресенье, 22 марта 1992 года
      - Тебе надо лежать, Плам. На вирусную пневмонию нельзя чихать. - Лулу улыбнулась своей слабой попытке пошутить и поправила принесенный ею букет нарциссов.
      Дженни стояла у окна и разглядывала фисташковые почки, проклюнувшиеся на деревьях Риджентс-парк.
      - Бриз убьет тебя и нас, если будет еще один рецидив. Ведь ты не работаешь уже целый месяц. Он бы не поехал в Цюрих, если бы ты не обещала ему слушаться врача.
      - К тому же погода очень обманчива, - добавила Лулу. - Солнце-то светит, но очень холодно, и дует сильный ветер. Плам, откинувшись на подушки, упрямо твердила:
      - Я чувствую себя прекрасно.
      ***
      Прошлым вечером Плам позвонила Виктору, и он постарался успокоить ее, заверив, что эта чертова картина меньше всего беспокоит его. Гораздо важнее, чтобы она скорее поднялась на ноги.
      Однако Плам была намерена как можно скорее отправиться в Париж, чтобы встретиться для нелицеприятного разговора с мсье Монфьюма. Вряд ли он сможет утверждать, что ошибка с большим тюльпаном на картине леди Бингер всего лишь досадная неточность реставратора. Так что для Плам этот тюльпан может стать тем средством, с помощью которого ей, возможно, удастся заставить Монфьюма рассказать ей о происхождении подделки Артура Шнайдера. Если Монфьюма приобрел ее у Тонона, значит, Тонон либо сам печет подделки, либо распространяет их.
      Следы трех картин - Артура Шнайдера, леди Бингер и анонимного шведа - вели в Париж. Две были связаны с ее соотечественницей Джиллиан Картерег, та, что теперь принадлежала Сюзанне Марш, и другая, которую она видела у Синтии Блай. А может быть, и четыре, если причислить к ним картину, на которую ей не позволила взглянуть Джорджина Доддз, и маленького Яна ван Кесселя, висевшего на стене в спальне миссис Картерет. Но, не имея твердых доказательств, Плам не могла обвинить Джиллиан Картерет в торговле подделками, в этом случае она рисковала оказаться привлеченной к суду за клевету, а это может обойтись ей в полмиллиона фунтов в виде судебных издержек, не говоря уже о возмещении ущерба. Лежа в кровати и чувствуя на лице тепло мягких лучей весеннего солнца, Плам вновь и вновь размышляла над историей миссис Картерет. Та утверждала, что впервые увидела четыре голландские картины еще школьницей. Бабочка, открытая в тридцатых годах, свидетельствовала, что полотно Синтии было создано позднее этого времени... Госпожа Инид считает, что картины Синтии и Сюзанны Марш написаны одним автором. Таким образом, обе картины, вышедшие из рук Джиллиан Картерет, фальшивки.
      Действительно ли дед миссис Картерет вывез их, когда бежал из Голландии в Англию? Если так, то знал ли он, что они поддельные? А может, он приобрел их уже в Англии? Госпожа Инид считает, что все подозреваемые картины всплыли на рынке в течение пяти последних лет, тогда две из картин миссис Картерет были изготовлены не раньше чем пять лет назад, а если это так, то вся ее история ложь от начала до конца.
      Интересно, насколько точно институт сможет датировать картины Синтии Блай и Сюзанны Марш?
      Нужно поговорить с Чарли. Возможно, он тайно переправляет подделки от Тонона в Англию. Не исключено, что Билл распространяет их здесь, для этого у него есть все необходимые связи.
      Да, но две подделки, всплывшие в Англии, вышли из рук Джиллиан Картерет. И вряд ли Билл, если считать его распространителем подделок, стал бы продавать их ей, а не одному из своих многочисленных агентов. Пока у Плам не было ниточек, которые бы вели к Джиллиан Картерет. Здесь она оказывалась в тупике. Вот почему ей просто необходимо поскорее съездить в Париж.
      ***
      Плам лежала в постели и, слушая болтовню подруг, все больше раздражалась из-за своей болезни. Теперь она, как никогда, была уверена, что ее расследование подходит к концу, стоит найти лишь еще одну улику, и преступник окажется в ловушке.
      Она запросто сможет слетать на денек в Париж и вернуться еще до того, как Бриз закончит свои дела в Милане. Но прежде ей надо отделаться от этих заботливых наседок.
      - Думаю, мне надо съездить в Портсмут на несколько дней. Морской воздух пошел бы мне на пользу, так считает врач. Дженни повернулась к Лулу:
      - Полагаю, мамочке мы ее можем доверить.
      Понедельник, 23 марта 1992 года
      Ожидая своей очереди у стойки регистрации в аэропорту Хитроу, Плам подпрыгнула от неожиданности, когда кто-то тронул ее за плечо. Обернувшись, она увидела моложавое лицо Ричарда Степмана и облегченно выдохнула:
      - Давайте попросим соседние места, чтобы вы смогли ввести меня в курс дела по бьеннале.
      - Вы летите в клубном классе, - возразил Ричард. - А у меня билет в салон третьего класса, и мне не удастся из него перейти, потому что самолет полон. Он переложил прямоугольную упаковку, явно содержавшую небольшую картину, из одной руки в другую.
      - Если самолет заполнен, вам не разрешат пройти с этим. - Плам показала на картину. - Давайте я возьму ее в клубный салон.
      - Спасибо, но я не могу утруждать вас.
      - Но у меня ничего нет с собой, кроме пары журналов. Ричард крепко сжал в руках упаковку.
      - Я везу это.., подруге моей матери и обещал мамочке, что не выпущу ее из рук. - На его лице появилась обаятельнейшая улыбка, и Плам подумала, что он без труда уговорит стюардессу пропустить его на борт с картиной.
      ***
      Когда они прилетели в Париж, Плам настигла Ричарда в зоне таможенного контроля и предложила подбросить его, так как у нее на весь день была заказана машина с шофером.
      Ричард вежливо, но твердо отказался. Его должна встретить подруга матери, которая, очевидно, опаздывает, и ему придется ее подождать.
      Выкинув Ричарда из головы, она пошла за шофером к ожидавшей ее машине. Но тут выяснилось, что кто-то пытался проникнуть в нее, и об этом необходимо было сообщить полиции аэропорта, что означало получасовую задержку.
      Когда наконец машина тронулась, Плам подалась вперед, не веря своим глазам. Ричард в одиночестве садился в такси.
      Плам постучала в стеклянную перегородку, отделявшую ее от шофера.
      - Поезжайте за тем такси, - велела она по-французски, с улыбкой припоминая выражения, которые использовал в подобных случаях Эркюль Пуаро.
      Такси с Ричардом Степманом направлялось отнюдь не к "Нейли", где Ричард, по его словам, должен был остановиться вместе с подругой своей мамаши. Впереди появился Нотр-Дам, гордо высившийся на правом берегу Сены. Такси Ричарда направилось в Марэ - некогда фешенебельный квартал IV округа. Теперь здесь рядом с хорошо сохранившимися особняками семнадцатого века соседствовали невзрачные дома, где снимала жилье беднота.
      Такси остановилось возле квадратного внушительного здания, отделенного от улицы большими зелеными воротами. На верхних его этажах, начиная с третьего, располагался аукцион "Леви-Фонтэн". Движение въезжавших и выезжавших автомобилей регулировал толстый седовласый консьерж в теплом пальто и комнатных шлепанцах, не обращавший никакого внимания на возмущенные гудки тех, кто из-за возникшей пробки не мог проехать по узкой улице.
      Укрывшись на заднем сиденье, Плам наблюдала, как Ричард выскочил из такси, расплатился с шофером и скрылся в здании. Он лгал, когда говорил, что везет картину подруге своей матери. На самом деле он привез ее на аукцион.
      Ей вспомнились слова, сказанные Лео за ленчем в кафе "Л'Этуаль": "Если ты собираешься подозревать каждого, кто едет в Париж, в том, что он переправляет подделки, то почему бы тебе не спросить этого богатого бездельника Чарли Боумана, что он делает у "Леви-Фонтэна"?"
      Привез ли Ричард картину для того, чтобы продать ее у "Леви-Фонтэна"? Возможно ли такое, чтобы картины тайно переправлялись не в Англию, а из Англии?
      Плам подумала, что нельзя быть такой подозрительной. Бриз сказал бы, что это сродни паранойе. То, что она видела, как Лео, Чарли и Ричард возят в Париж картины, еще ничего не значит, сказал бы он. Для людей их круга это все равно что иметь при себе карманный словарь туриста. Париж и Лондон - два из трех крупнейших в мире центров живописи. "Ты же не удивляешься, когда заядлый рыбак отправляется на рыбалку, имея при себе удочку. Так почему тебе кажется странным, что Лео, Чарли или Ричард ездят в Париж с картинами?" - так сказал бы Бриз.
      "Но тогда зачем Лео, Чарли и Ричард сознательно водят меня за нос?" ответила бы ему Плам.
      Глава 19
      Вторник, 24 марта 1992 года
      Шофер Плам дал толстому консьержу на чай, и тот разрешил их машине остаться на внутреннем дворе, вымощенном булыжником. Она сидела, все так же откинувшись на заднем сиденье, и, невидимая снаружи, не сводила глаз с единственного выхода из здания. Не прошло и сорока минут, как оттуда вышел Ричард Степман, уже без картины, и уверенно направился к воротам.
      Лишь только он скрылся за воротами, Плам поспешила в здание и очутилась в лабиринте его переходов. Справившись несколько раз, где находится "ле бьюро", она попала наконец в зал, напоминавший машинописное бюро тридцатых годов, где четыре ряда секретарш что есть мочи колотили по пишущим машинкам под надзором сухопарой дамы с бешеными глазами в розовом костюме от Шанель. Она направила Плам в главную приемную со стеллажами с картинами, над которыми колдовала молодая блондинка в длинном черном свитере и высоких красных сапогах, говорившая на безупречном английском, да еще с аристократическим произношением. Плам объяснила ей, что только что видела, как в их здание вошел ее старый друг Ричард Степман, но потеряла его в бесчисленных коридорах.
      Блондинка ответила, что мсье Степман уже ушел, оставив картину для продажи. У них есть только его лондонский адрес. Пока она выписывала его на листок бумаги, Плам оглядела помещение, где все было продумано до мелочей. Стоявший с ленивым видом охранник сразу же насторожился, когда она подошла к стеллажам и стала разглядывать картины. Затем она прошла к картине, на которой было сосредоточено главное внимание охранника. Это был небольшой рисунок Брака с изображением двух чаек, выполненный гуашью с серой и желтоватой размывкой. Чувствуя что-то знакомое, Плам пыталась вспомнить, где она видела этого Брака. Несомненно, подлинный, он был слишком ценным, чтобы продаваться на этом второразрядном аукционе. "Зачем кому-то нужно нести ценнейшие картины сюда, где за них не дадут и половины того, что можно сорвать на главных аукционах?" - недоумевала Плам. Наверное, все дело в том, что подробности здешних продаж не разносятся по всему миру, как это бывает при сделках на престижных распродажах. Скорее всего "Леви-Фонтэн" - это наиболее подходящее место для сбыта картин, которые оказываются слишком "горячими" для того, чтобы продавать их в Лондоне или Нью-Йорке.
      - Этот Брак пойдет с молотка в среду, - сообщила девушка в бесконечно высоких красных сапогах. - И наверняка по самой дорогой цене.
      - Он очень хорош, - согласилась Плам. - А кто владелец?
      - Анонимный. Он заинтересовал вас? Хотите посмотреть каталог?
      Взяв предложенный каталог, Плам спросила между прочим:
      - А что продает мсье Степман?
      - Набросок Аугустуса Джона. Просто прелесть. Его сейчас фотографируют в нашей студии. Мсье впервые продает у нас. Он наш новый клиент.
      - Как вы думаете, почему он продает здесь, а не в Лондоне?
      Девушка пожала плечами.
      - Ему рекомендовал нас другой англичанин, который давно уже продает картины здесь. Может быть, вы знаете мсье Боумана?
      - Даже очень хорошо.
      Ничего больше разузнать не удалось. Не удалось также взглянуть и на набросок Джона. Как только взгляд девушки в красных сапогах стал настороженно-подозрительным, Плам ретировалась.
      Медленно возвращаясь к своей машине, она недоумевала, зачем Дугласу Боуману нужно скрывать свое имя, продавая картины. Может быть, для того, чтобы не платить налоги с прибылей? Может быть, Чарли вез картины своего отца, когда Лео заметил его на пароме? Тогда в этом нет ничего сомнительного, и она может вычеркнуть Чарли из списка подозреваемых.
      Но это не объясняет странного поведения Ричарда Степмана по пути из Лондона в Париж.
      Интересно, а действительно ли это набросок Джона?
      ***
      Через полчаса Плам стояла на улице Якоба, перед входом в галерею Монфьюма, собираясь с духом, прежде чем войти. По ее просьбе шофер поинтересовался по телефону, когда мсье Монфьюма сможет поговорить с покупательницей из Англии. Ему ответили, что он будет только к концу дня.
      Наконец она сказала себе, что если станет медлить, то, чего доброго, не успеет закончить свои дела до возвращения Монфьюма. Она вошла, и в нос ей снова ударил запах вощеных полов, и опять прозвучала трель старомодного колокольчика на двери. Из глубины зала к ней опять вышел молодой светловолосый продавец с добродушным лицом. Узнав Плам, он расплылся в улыбке, демонстрировавшей готовность отложить все дела ради того, чтобы прийти на помощь другому человеку.
      - Оценил ли ваш муж тот старинный сосуд?
      - Он был просто в восторге от него, - улыбнулась Плам тому, что почти не покривила душой. - Но на этот раз мне нужен подарок для моей тети. - Она не успеет навестить тетю Гарриет из-за того, что та весь день проведет в Сорбонне, но может устроить ей сюрприз с доставкой.
      Когда молодой человек упаковывал желтую чашку с блюдцем из Лиможа, Плам сказала:
      - У моей подруги возникло сомнение в отношении купленной у вас картины. Когда я смогу увидеть мсье Монфьюма?
      Продавец замер с зеленой лентой в руках.
      - Сомнение? Какого рода сомнение? Мсье Монфьюма будет здесь после ленча. Картинами у нас занимается только он.
      Плам показала ему диапозитив картины леди Бингер, и продавец вспомнил:
      - А-а, Босхарт. Эта картина интересовала вас и в прошлый раз, не так ли?
      - Да. Она попала к вам от мсье Тонона. Вы не могли бы дать мне его адрес?
      На простоватом лице молодого продавца появилось сомнение.
      - Мне не полагается рассказывать о наших источниках, как вы понимаете... Вид у него стал совершенно растерянным.
      - А зачем вам это знать? - раздался голос за спиной у Плам, которая не слышала звона колокольчика. Она резко обернулась и сразу поняла, что перед ней мсье Монфьюма. Маленькие острые глазки сверлили ее через стекла очков. Красное, как помидор, лицо обрамляли редкие седые волосы.
      - Я.., э... Я хотела, - сбивчиво начала она, злясь, что ее застали врасплох. - На этой картине изображен тюльпан, которого не существовало в то время, когда она была написана.
      - А какое отношение эта картина имеет к вам?
      - Леди Бингер, ее нынешняя владелица, хочет знать причину такой несуразности. Профессор Инид Соумз из Британского института изобразительных искусств просила меня помочь ей разобраться в этом. Нам известно, что приобрели эту картину у мсье Тонона, поэтому я хочу поговорить с ним.
      Монфьюма засунул руки в карманы своего пальто с собольим воротником и уставился на Плам.
      - Так или иначе, но это еще не рекомендации. И я не вижу тут оснований для того, чтобы обсуждать свои дела с незнакомой дамой. - Он говорил медленно, выдерживая паузы между предложениями и ясно давая понять, что не потерпит, чтобы его прерывали. - Я не волен говорить о своих поставщиках и не имею такого желания, мадам. Рекомендую вам ознакомиться с нашими условиями продажи. Полагаю, это не уголовное дело?
      Плам отрицательно покачала головой, и мсье Монфьюма прямо на глазах расслабился.
      - Скорее всего, картина, как и большинство полотен такой давности, подвергалась реставрации, и это вполне может объяснить появление такого тюльпана, разве нет?.. Всего доброго, мадам.
      Вернувшись в свою арендованную машину, Плам осознала, что опять оказалась в тупике. Тонон - не слишком редкое имя во Франции, и ее шофер уже обзвонил всех Тононов в Париже, которые были указаны в телефонном справочнике, но так и не нашел среди них ни одного художника или торговца картинами. Он мог быть где угодно - во Франции, в Бельгии, Люксембурге или в Швейцарии, или еще где-нибудь: в наши дни люди переезжают с места на место и вовсе не обязательно проводят всю жизнь там, где родились. Так что мсье Тонон может находиться в любом месте земного шара.
      Суббота, 28 марта 1992 года
      Через пять дней после своей поездки в Париж Плам в заляпанном краской летном комбинезоне цвета хаки сидела, скрестив ноги, на полу в своей студии и наливала чай Дженни и Лулу, которая привезла с собой Вольфа. Малыш уже умял три сдобные булочки с кремом и два здоровенных куска фруктового бисквита.
      - Прекрасная работа, Плам. - Дженни разглядывала большое полотно, прислоненное к стене.
      - Хм... - Плам подняла глаза, склонила голову к плечу и пристально вгляделась в холст. Пока выходило неплохо, вот только тот маленький участок, слева внизу, все еще кажется скучным; может, пройтись бирюзой? Не хотелось бы делать его слишком навязчивым и разрушать контраст между легкими оттенками охры и едва проступающей оранжевой отмывкой справа внизу. Надо обострить область перехода синего в черный, так, чтобы кремовая фигура в центре отступила на задний план. Сейчас она слишком выпячена. И еще надо убрать эти красные полосы по фуксину. Подавить их.
      - Жаль, что мы не застали Бриза... Положи назад эту булочку, Вольф! взвизгнула Лулу привычным голосом молодой матери.
      - Я сама едва застала его, - сказала Плам. - Он вернулся из Милана в среду и сразу же улетел в Нью-Йорк, но обещал в следующий вторник вернуться.
      Перед самым отъездом Бриз провел ревизию картин, написанных Плам со времени возвращения из Австралии. Он ходил по студии и присматривался к трем завершенным полотнам, двум маленьким и, одному большому.
      - Не много, нетерпимо, - с облегчением признал он. - Я чертовски рад, что ты наконец сосредоточилась на бьеннале. И слава богу, есть что представить Британскому совету. У тебя налицо прогресс. Большая картина получилась лучше всего-Это гвоздь твоей экспозиции в Венеции. Она чудесная.
      Полотно было выполнено в бледных и нежных тонах. Преобладали оттенки лилового, фиолетового и зеленого, но, несмотря на их легкость, уверенно выстроенная композиция и смелое применение цвета придавали картине сильную выразительность.
      - Она называется "Пробуждение", - сказала Плам.
      - Такое впечатление, что глаз не в состоянии постичь ее до конца, словно под поверхностью у нее скрывается что-то еще, - рассуждал Бриз, прищурив глаза. - Своим настроением, но не исполнением, она напоминает туземную вещь, которую ты купила в Австралии.
      Плам пыталась понять, почему Бриз, который так легко мог схватить то, что она хотела передать в картине, оказывается глух к ее мыслям и чувствам, когда она облекает их в слова? Наверное, он считает, что как к художнице к ней надо прислушиваться, поощрять ее самобытность, позволять экспериментировать и гореть. И ничего такого по отношению к жене.
      ***
      - Вольф, отойди от стола с красками, - крикнула Лулу. - Извини, Плам, мне не следовало его брать с собой. В моей мастерской он кроткий, как ангел.
      - Он никогда не научится вести себя прилично, если ты будешь все время держать его дома, - возразила ей Дженни. - Не будь так строга с ним. Расслабься.
      - Подожди, пока у тебя будет свой, и ты поймешь, что не сможешь расслабиться лет восемнадцать. - Лулу вскочила, чтобы оттащить Вольфа от банок с красками.
      - Как Дон? - торопливо спросила Плам, вспомнив вдруг имя нового друга Дженни.
      - Дон расстался со мной вчера вечером, - коротко бросила Дженни. На глазах у нее выступили слезы. - Яне понимаю, что я делаю не правильно. Почему мужчины бегут от меня? Я теперь такая осторожная.
      Уже давно, после того как Лулу передала ей совет своей матери, Дженни поклялась никогда не говорить мужчине, что любит его или - хуже того - хочет иметь от него ребенка. Почему-то после такого заявления с ее стороны мужчина срывался с постели как ужаленный и пулей бросался на улицу, забыв застегнуть "молнию" на брюках.
      Как всегда, когда она жаловалась на несчастную судьбу и стенала по поводу своей фигуры, подруги бросились утешать Дженни. Предоставленный самому себе Вольф воспользовался моментом, чтобы прикончить оставшуюся сдобу.
      - Почему я должна притворяться, что он мне безразличен, когда это не так? - завывала Дженни. - Почему я должна насиловать себя?
      - Потому что это касается не одной тебя, - без обиняков заявила Лулу. Собираясь втроем, они без конца обсуждали проблемы сексуального поведения Дженни: ее желание угодить; ее опасение оказаться неспособной приходить в экстаз так же быстро, как предыдущие подружки ее приятеля; ее страх перед тем, что у любовника не хватит терпения и он бросит ее.
      - Мужчина не может чувствовать этого, - пролепетала Дженни, словно успокаивая себя.
      - Физически он, может быть, не чувствует, что женщина симулирует, объясняла ей Лулу, - но он вполне может знать тебя достаточно хорошо, чтобы определить, когда ты притворяешься. И если он убедился в этом, но не хочет говорить в глаза, то что происходит? Вы оба становитесь неискренними.
      - А если ты притворяешься, а он не замечает, - заметила Плам, - то тебе, наверное, делается обидно, и от этого отношения становятся только хуже.
      Лулу подалась вперед.
      - Ты знаешь, что секс не сводится только к физическому акту и не ограничивается постелью. Секс отражается на всей твоей жизни, потому что продолжает влиять на твое мироощущение и после того, как ты встала с постели. - Она мечтательно потянулась. - После ночи хорошего секса дождливый понедельник кажется чудесным, а сексуальная неудовлетворенность может повергнуть в уныние на долгие дни, даже если находишься в самом распрекрасном месте мира, где над головой колышутся пальмы, ноты все равно будешь казаться себе неполноценной, обманутой и несчастной.
      - Особенно если партнер при этом явно получил свое, - добавила Плам.
      - А это, в свою очередь, сказывается на всех твоих вне постельных отношениях. - Лулу шлепнула Вольфа по замасленным рукам, которыми он хватал ее леггинсы. - То ты впадаешь в плаксивость, то делаешься агрессивной и набрасываешься на детей.
      Плам засмеялась, глядя на Вольфа.
      - Мне вот совсем не смешно, - сердито проговорила Дженни. Она всегда сама просила совета и всегда обижалась, получив его.
      - Мы тебя понимаем, - успокаивала ее Лулу, - но мы всего лишь хотим, чтобы ты не чувствовала себя такой несчастной. Вольф, оставь в покое!
      - Не думаю, что кто-то из вас представляет, что я чувствую на самом деле, - с горечью сказала Дженни. - Особенно когда выслушиваю ваши снисходительные советы.
      - Мы вовсе не хотели быть снисходительными, правда ведь, Плам?
      - А я воспринимаю это только так. - В голосе Дженни еще прибавилось горечи. - Вы обе не понимаете, как я устала быть тихой, надежной Дженни: готовой услужить, развеселить, посидеть с детьми, поспать на чьей-то софе. И, конечно, вечной невестой, которой не суждено ничего другого. - Она с вызовом тряхнула русыми волосами. - Вы не знаете, что значит вечно прозябать на задворках. Сколько раз мне приходилось слышать, как то одна, то другая из вас спрашивает: "Можно я приведу с собой мою подругу Дженни?" И сразу всем понятно, что Дженни - это уж никак не гвоздь сезона, что она свободна, а значит, никому не нужна. Но почему? - Она вскочила на ноги и уставилась в зеркало. - Я знаю, что я слишком велика, чтобы носить эти желтые леггинсы с красным свитером, что во всем этом выгляжу, как шут гороховый. И что ни напяль на себя, все равно не будешь ни амазонкой, ни Юноной, а останешься просто слоном, который всегда больше тех мерзавцев, с кем вы вечно меня сводите. Не надо, не надо мне объяснять, что анатомия - это судьба.
      Плам с Лулу переглянулись. Они любили Дженни, но хорошо знали, что ее лучше не трогать в такие моменты. Она стояла у окна и смотрела на бледный закат, освещающий шапки распускающейся листвы.
      - Я хочу иметь то же, что есть у вас: собственного мужчину и детей. Чтобы всех их любить. - Она повернулась к подругам. - Но разве вы не видите, как мало у меня шансов, чтобы получить когда-нибудь хоть десятую часть того, что вы имеете как должное?
      Плам подскочила к окну и обняла Дженни. Оттаскивая Вольфа от подноса с чайными приборами, Лулу выкрикивала:
      - Дженни, мы любим тебя! Ты часть нашей семьи! Ты наша сестра...
      - Ты такая особенная! - Плам крепче обняла ее. - Мы знаем тебя и верим в тебя... - Она смолкла, услышав стук в дверь.
      Сандра протянула ей конверт.
      - Посыльный только что принес его. Я подумала, что это, может быть, что-то важное.
      Все еще занятая мыслями о Дженни, Плам торопливо вскрыла конверт и вынула лист белой бумаги. Лицо у нее сразу стало таким же белым...
      - О боже! - Она протянула подругам лист. - Еще одна угроза!
      Мгновенно забыв о бедах Дженни, все трое впились в лист обычной машинописной бумаги. Из букв разной величины, вырезанных из газет, на нем были составлены слова:
      БРОСЬ ОХОТУ ЗА КАРТ. ИЛИ УМРЕШЬ
      Адрес на обычном конверте был написан от руки черной шариковой ручкой. Пока они оцепенело глазели на лист, Вольф исхитрился съесть ромовый бисквит.
      Плам подскочила к переговорному устройству, вызвала кухню и спросила у Сандры, откуда приходил посыльный. Сандра сообщила, что парню, у которого она расписалась в получении письма, было лет восемнадцать. Одет он был в кожаный костюм мотоциклиста, а с головы не снимал защитный шлем, поэтому она почти не видела его лица и не знает, откуда он приехал.
      - Это от того же самого человека, те же самые методы. - Руки у Плам дрожали.
      - Ты уверена? А где другое письмо - то, которое ты получила в Нью-Йорке? спросила Дженни. - Надо сравнить их.
      Плам не помнила, сохранилось ли оно у Бриза.
      - Мне кажется странным, почему адрес на конверте написан от руки, а не составлен из тех же вырезанных букв, - заметила Дженни.
      - Это могло бы броситься в глаза посыльному, и он бы запомнил его, объяснила Лулу.
      Плам попыталась рассуждать здраво.
      - Адрес на конверте, который я получила в Нью-Йорке, был написан печатными буквами, а на этом - обычными письменными.
      - Если этот человек не хотел оставлять следов, то почему он не воспользовался пишущей машинкой? - теоретизировала Дженни. - Пишущую машинку тоже, конечно, можно вычислить, но не станет же полиция проверять все машинки Англии.
      - Не у каждого есть пишущая машинка, - возразила Лулу. - Кто бы это ни был, ясно, что он не работает в офисе, иначе бы он отпечатал адрес на компьютере и тут же стер бы его из памяти. Если он все же служит в каком-то офисе, тогда это либо слишком важная персона, либо слишком ничтожная для того, чтобы знать, как пользоваться компьютером.
      - Что говорилось в нью-йоркском письме? - спросила Дженни.
      - "Забудь голландскую кар. Или тебе конец". - Плам хорошо запомнила эти слова. - На сей раз стиль больше похож на американский, не так ли?
      - Может быть, так, а может, и нет, - пожала плечами Дженни.
      Плам еще раз взглянула на листок.
      - Общее в этих двух посланиях только союз "или", а это не так уж много.
      - Ты заявишь в полицию? - спросила Дженни.
      - Скорее всего нет. Они тут же спросят, почему я уверена, что это не шутка. И мне нечего будет сказать... Впрочем, я подумаю. Посмотрю, что скажет Бриз... Хотя нет, мне не хочется, чтобы он узнал об этом письме. Он может решить, что ему следует все бросить и вернуться. Но я-то знаю, что дел у него невпроворот и что некоторые из них никак не могут быть отложены. Да и что может сделать Бриз? В этом доме я и так в безопасности... Хотя я не знаю... Пока не решила... Подожду до утра.
      Лулу вновь принялась разглядывать конверт.
      - Скорее всего почерк изменен, ведь любому идиоту известно, что по нему можно установить, кто писал, но не каждый знает, что даже по измененному почерку можно найти автора. - Она перевернула конверт.
      Дженни заглянула ей через плечо.
      - А ты уверена, что автор письма не попросил кого-то другого написать адрес?
      - Тогда кому-то еще стало бы известно о нем, а это рискованно.
      - Ты думаешь, это мужчина? - спросила Плам.
      - Не обязательно, - сказала Лулу.
      - Как еще можно узнать что-нибудь из этого проклятого письма? - Выдержка начинала изменять Плам.
      - А как насчет Клары Стивене - того графолога, для которой я печатала одно время? Она определяет характер людей по почерку при их приеме на работу. Клара может помочь нам составить психологический портрет того, кто писал.
      Телефона в студии не было, и Лулу бросилась вниз в спальню Плам, волоча за собой Вольфа.
      Бледная как полотно Плам глядела на Дженни.
      - Я ничего не могу поделать со своим страхом. Хоть бы Бриз поскорее вернулся. - Ее охватил ледяной озноб. - Этот дом, конечно, надежен, как крепость. Во всяком случае, в этом заверяет страховая компания, ведь мы держим здесь ценные картины. - Плам знала, что все окна в доме защищены стальными жалюзи, а сигнализация подключена к полицейскому участку, расположенному в двух шагах, на Олбани-стрит. - Но я все равно боюсь, Дженни.
      - Может быть, это не так опасно, как тебе кажется, - пыталась успокоить ее Дженни. - Может быть, кто-то просто хочет, чтобы ты бросила свои поиски. Мне не верится, что кто-то собирается убить тебя. Тебя просто хотят запугать.
      - Тогда они добились своего. - Такой страх Плам испытывала впервые с тех пор, как начала свое расследование. Тогда в Нью-Йорке Бризу почти удалось убедить ее, что письмо с угрозой было чьей-то глупой шуткой. Но два письма, и, как видно, от одного и того же отправителя, полученные в разных странах, вряд ли могли быть проделкой шутника.
      "Может, Бриз был прав, - думала Плам. - Может, мое стремление разоблачить тех, кто фабрикует подделки, действительно чревато.., опасными последствиями".
      Она молча повернулась к Дженни, и они обнялись, только на этот раз уже Дженни утешала Плам, забыв свои гневные слова, которые в сердцах говорила только что.