Натан Геллер (№7) - Кровавый срок

Хиггс выгнул брови.

— По крайней мере, вы теперь узнаете истинное положение дел.

— Да, по крайней мере.

Хиггс отложил свою ложку и пристально посмотрел на меня.

— Нат, — сказал он. — Теперь, когда Фредди оправдан, я больше не имею официального статуса в этом деле.

— Я это понимаю.

— Тем не менее я хочу, чтобы вы знали, что всегда можете рассчитывать на меня и на те средства, которыми я располагаю.

Мы улыбнулись друг другу. За весь остаток вечера мы ни разу не вернулись к этой теме. Я в основном потягивал «знаменитый» (как говорилось в меню клуба «Джангл») ромовый пунш. Впрочем, я особенно не усердствовал.

Оставшись один в моем маленьком коттедже в Шангри-Ла, я основательно выспался, несмотря на то, что неотвратимо приближался шторм, раскачивая деревья и будоража сильными порывами экзотических птиц.

На следующее утро, в субботу, я проснулся поздно, и было уже половина одиннадцатого, когда я вошел в главный дом и приготовил себе яичницу с беконом. Ограничения и дефицит военного времени, казалось, совсем не повлияли на содержимое огромного холодильника, которое могло бы обеспечить бесперебойную работу ресторана в средней гостинице. Я сидел в одиночестве за столом в большой, сверкающей чистотой и отделанной в современном стиле кухне и прислушивался к порывам надвигающейся бури.

Мне предстояло написать письмо, и я даже нашел для этих целей пишущую машинку в кабинете Ди; но я пока только обдумывал его содержание и поэтому решил устроить себе выходной.

Дэниел отвез меня в Нассау, где я подумал было, не зайти ли к Марджори, но так и не сделал этого. Ведь ситуация, если не считать оправдания Фредди, почти совсем не изменилась: как дала понять Нэнси, леди Оукс продолжала считать своего зятя убийцей ее мужа.

Кроме того, я завел теперь новый роман, не так ли?

Поэтому я посчитал за лучшее выбросить из головы дело Оукса, и с этой целью я отправился на утренний киносеанс в «Савой». В этот день показывали «Вне подозрений», а хорошенькой кассиршей, у которой я приобрел билет, оказалась Бетти Робертс.

Я перекусил в «Дерти Дикс» и поболтал с несколькими репортерами, задержавшимися на острове после окончания процесса и жившими теперь за казенный счет до понедельника. Когда я снова вышел на Бэй-стрит, было не по времени темно, что обусловливалось черными клубящимися тучами, нависшими над городом. Несколько дождевых капель упало мне на щеку. С трудом двигаясь против холодного ветра, я одной рукой прижимал к горлу воротник моего, казавшегося теперь слишком светлым, пиджака, а другой поддерживал на голове соломенную шляпу.

Небо взорвалось именно в то время, когда Дэниел вез меня на маленькой открытой моторке обратно на остров Хог. Потоки ливня спадали в море, пушечные раскаты грома раскалывали небо, пронизывая его, словно трещинами, белыми линиями молний. Промокший до нитки, я болтался от одного борта раскачивающейся на волнах лодки к другому, дрожа от холода, а возможно, и страха.

В своем уютном коттедже я стянул вымокшую одежду, принял горячий удш, вытерся насухо полотенцем и голышом забрался в постель. Я накрылся дополнительным одеялом, так как холод проникал и в дом, отчего окна и двойные стеклянные двери маленького коттеджа запотели. Снаружи стволы пальм сгибались, а их листья трепетали от мощных порывов ветра. Обезумевшие птицы носились в поисках укрытия, но не находили. Пулеметная дробь, которую дождь отбивал по крыше, окнам и стенам, перемежалась с завыванием урагана.

Кое-как мне удалось задремать, но это был не сон, а некое подобие ада. Это была какая-то дьявольская дыра в тропиках, где повсюду сновали крабы, а япошки шли со штыками наперевес, в то время как мы с ребятами пытались спрятаться в траншее, надеясь, что они пройдут мимо, но этого не случилось, они нас засекли и открыли пальбу, перестреляли моих ребят к чертям собачьим и искромсали их тела лезвиями штыков, а я был еще жив и продолжал стрелять под проливным дождем, только это был кровавый дождь, и он заливал меня...

Я сел в кровати, тяжело дыша. Рядом рванул снаряд, и я ударился о палубу.

Однако это был вовсе не взрыв снаряда, а раскат грома; я сидел голой задницей на полу, чувствуя себя полным кретином и покрывшись потом, словно Кристи на свидетельской трибуне.

Я вскарабкался на кровать. Простыня совершенно взмокла от пота, словно все это время я проспал под открытым небом. Шторм продолжался с неослабевающей силой, сотрясая стекла окон. Темные силуэты пальм наклонялись к земле под невероятным углом прямо за двойными стеклянными дверями.

Оставив за собой месиво скомканных и сырых простыней и одеял, я переместился на диван и лег там, нагой и задыхающийся, как будто только что пробежал целую милю, уставившись в черную пустоту над головой. Время от времени вспышка молнии озаряла комнату, вырывая из черноты оштукатуренный потолок, который защищал меня от ненастья и напоминал мне о том, что я не в тропических джунглях, хотя на самом деле так оно и было.

С помощью дыхательных упражнений, которым меня научили в психиатрическом отделении больницы святой Елизаветы, мне удалось успокоиться; я уже почти заснул, когда вдруг услышал, как в замке боковой двери поворачивается ключ.

На мгновение я подумал, что это была Ди, вернувшаяся из поездки раньше времени.

Однако, когда вспышка молнии в очередной раз осветила комнату, я разглядел вошедших: двое крепкого вида мужчин в темных промокших костюмах стояли в лужицах стекавшей с них воды. Один был выше другого, но оба оказались весьма массивными и широкими в плечах.

У первого на голове был парик, который прилип к лысине и напоминал темную руку с большим количеством пальцев, обхватившую его череп; грубое лицо боксера с маленькими, блестящими, широко расставленными глазами, плоским носом и тонкой полоской усов, словно пародировало одну из масок инков.

Коротышка был не менее плотным, и его глаза представляли собой узкие щелочки на круглом, иссеченном шрамами лице.

Оба держали увесистые пистолеты в своих огромных ручищах — автоматические, вероятно, сорок пятого калибра — из тех, что, выстрелив, оставляют маленькую дырочку на месте входа пули в тело, а на вылете выставляют ваши внутренности на всеобщее обозрение.

Это были те самые громилы, которых я видел вместе с Лански в «Билтморе».

Я не сомневался, что именно их заметил и покойник Артур у Лайфорд Кэй в другую не менее ветреную и дождливую ночь.

Все эти мысли пронеслись в моей голове за долю секунды, которую отпустила мне вспышка молнии, прежде чем комната вновь погрузилась во мрак.

Они направились к моей кровати, что стояла слева от двери, через которую они вошли; мешанина простыней и одеял в темноте вполне могла сойти за лежащего человека, а меня, распростертого на диване, они не заметили. Визитеры принялись расстреливать матрас, и грохот стрельбы перекрыл шум бури, а оранжевые феерические вспышки выстрелов озарили помещение. Пули пронизали простыни и одеяла, оставив в них обожженные по краям дымящиеся отверстия.

Мой девятимиллиметровый был как назло в чемодане, который стоял у кровати, прямо рядом с ними. Я взял со стола лампу и запустил в стрелявших. Ее тяжелое основание угодило прямо в лоб коротышке, который вскрикнул и опрокинулся на своего напарника. Тот заметил меня и выстрелил, но будучи скованным в движениях своим приятелем, не сумел как следует прицелиться и промахнулся, разбив выстрелом окно.

Тогда я кинулся на них, оттесняя к стене. Нетвердо стоявший на ногах круглолицый коротышка пришел в чувство, когда я сжал в руке его мошонку, и пока он метался в разные стороны от боли, гогоча, словно попугай, его напарник неловко суетился у него за спиной, пытаясь подобраться ко мне поближе, чтобы застрелить или оглушить. Однако в этот момент мне удалось выхватить пистолет из скользких пальцев коротышки и выстрелить в лицо его длинного приятеля. В суматохе я промахнулся и пуля, пущенная мной, отстрелила ему левое ухо, которое отлетело от головы и мягкой алой плюхой ударилось о стену, прилипнув к ней подобно раздавленному жуку.

Теперь орали оба, но тот, чьи миндалины я сдавил в руке, вскоре пришел в себя настолько, что сумел локтем врезать мне поддых, отчего я отлетел к кровати, перекатился через нее и свалился на пол. Пистолет остался у меня, но теперь мне пришлось пригнуться, так как одноухий болван принялся решетить стену как раз у меня над головой. Затем я вскочил, чтобы открыть ответный огонь, но магазин оказался пуст, и я бросил пушку, очевидно, попав в кого-то из них, так как среди очередной серии выстрелов я расслышал и чей-то визг.

Под покровом темноты я пополз по деревянному полу к дивану, который мог послужить прикрытием на пути к двойным стеклянным дверям. Именно через них я и намеревался смыться от этих ребят к чертовой матери. Не имея пистолета, я больше не мог нанести им никакого урона.

Но когда вспышка молнии вновь осветила комнату, оказалось, что я был совершенно открыт в своей собачьей стойке на четвереньках. Моя голая задница маячила в темноте; один из них, длинный, стоял справа от меня с широко раскрытыми глазами, прижимая руку с зажатым в ней пистолетом к окровавленному месту на голове, где совсем недавно находилось его ухо. Коротышка же отсекал мне единственный путь к бегству — стеклянные двери. Щелочки его глаз расширились теперь от злобы до совершенно диких размеров, а пальцы рук напоминали когти. Он походил на борца сумо в намокшем деловом костюме...

Я кинулся на него, нагнув голову. Коротышка был, в конце концов, безоружен, и я не уверен, кто разбил стеклянные двери: то ли мы тяжестью своих тел, то ли одноухий, который принялся палить нам вслед. Когда мы пролетали через сыплющиеся градом осколки стекла, часть их впилась в мое тело. А вот моя подушка из человеческой плоти оказалась изрезанной в клочья. Бедняга лежал без сознания, истекая кровью и, вероятно, умирая. Я отлепился от него и помчался к деревьям под хлеставшими по моему голому телу подобно пулям невыносимо холодными струями ливня.

— Ублюдок! — завизжал одноухий, стоя рядом со своим напарником, и выстрелил в ту сторону, куда, как он видел, я побежал.

Я же спрятался за самым большим деревом, какое мне удалось отыскать, ствол которого был настолько толст, что почти не гнулся под порывами ветра. И тут, в мимолетном блеске молнии, я разглядел свое оружие.

Несмотря на шум бури, я расслышал щелчок вставляемой в пистолет новой обоймы... Затем под ногами убийцы зашуршали листья и ветки, захлюпали лужи, и когда он, тяжело ступая, в своем размокшем парике и с окровавленной головой, поравнялся с деревом, я выступил из-за него и ударил ублюдка в лоб кокосовым орехом с такой силой, что раздался хруст. Не могу сказать точно, что именно треснуло: голова одноухого или кокос. Но тогда, стоя под проливным дождем среди раскачивающихся надо мной пальм, голый, как Тарзан до того, как Джейн сплела ему набедренную повязку, мне было больше жаль орех. Безумно ухмыляясь, я стоял, глядя на лежащего в полубессознательном состоянии убийцу с отстреленным ухом и сбившимся набок париком.

Я взял пистолет из ослабевших пальцев и выпустил всю обойму прямо в лицо бандиту, чего я, возможно, и не сделал бы, не схвати он меня за ногу. Три пули превратили его иссеченное шрамами бульдожье лицо в куда более замысловатую маску, чем могли выдумать инки.

Шатаясь, я отошел от трупа и упал на колени, задыхаясь от отвращения. Должно быть, со стороны я был похож на туземца, приносящего жертву богам. Выбившись из сил, израненный, я опустил голову, уронил на сырую землю пистолет, прислушался к грохоту в небе и предоставил дождю возможность очистить мое тело.

Он ничего не сказал.

Он просто смеялся; а может быть, плакал.

Но когда я поднял голову, коротышка с искромсанной, перепачканной грязью физиономией, в пропитавшемся насквозь кровью вперемешку с водой костюме, из одной ноги которого, словно застывшая молния, торчал большой осколок стекла, остановился прямо передо мной со своей огромной пушкой в руке.

У меня было такое чувство, что на этот раз пистолет заряжен.

— Ты молишься, тварь? — заорал он, перекрывая шум дождя. — Самое время!

Он поднял пистолет на уровень моих глаз, так что я заглянул прямо в черный зрачок дула и собрался было нырнуть куда-нибудь в сторону, как вдруг грянувший выстрел остановил меня.

Коротышку этот выстрел остановил навсегда.

Стреляли из пушки гораздо меньшего калибра чем 45, но крепкий коротышка с осколком в ноге закачался передо мной, словно подрубленное, готовое упасть дерево. Во лбу его, не совсем точно между глаз, зияла дыра размером с двадцатипятицентовую монету, из которой тонкой струйкой стекала тут же смываемая дождем кровь. Я отклонился в сторону, и он тяжело повалился на мокрую землю, разбрызгивая вокруг воду из луж.

В дверном проеме, обрамленном острыми зазубринами остатков стекла, возникла высокая, стройная фигура. Со своего места я не мог различить черт человека, но на нем явно была черная водолазка и черные же брюки, что делало его весьма похожим на коммандос.

Новая вспышка молнии озарила мужественные черты красивого лица.

— Ради Бога, приятель, — окликнул меня Флеминг, — зайдите в дом от дождя.

Он приблизился ко мне, брезгливо обошел им же сделанный труп, помог мне подняться и провел к боковой двери, чтобы миновать осколки стекла. Когда мы вошли внутрь — хотя буря проникла и сюда через разбитые двери и выбитое выстрелом окно, — он укутал меня в одеяло и сказал.

— С вашего позволения...

Я ничего не ответил. Я еще не мог говорить.

Он прошел в ванную, закрыл за собой дверь, и я услышал звуки бурной рвоты.

Когда Флеминг вернулся, прикладывая к губам платок, он показался мне раздосадованным.

— Простите, — произнес он.

— Вы что, никого раньше не убивали? — спросил я.

— Честно говоря, — ответил он, усаживаясь рядом со мной, — нет.

Я сказал ему, что он выбрал хорошее место для начала.

— Мне сообщили, что эти двое прибыли сегодня на катере, — объяснил Флеминг. — Я их искал и подумал, что они, возможно, зайдут вас навестить, вот я и заглянул сюда. Надеюсь, вы не в претензии.

— В следующий раз, — глухо произнес я, — попытайтесь предупредить о своем приходе заранее.

Он достал свой видавший виды золотой портсигар и закурил сигарету.

— Дайте и мне одну, — попросил я.

Мы сидели и молча курили, и шторм начал стихать. Я спросил его не видел ли он катер, на котором они приплыли; мне подумалось, что должен быть еще и третий, который управлял судном. Флеминг ответил отрицательно. А Дэниел, был ли он по-прежнему в своей хибарке рядом с пристанью? «Да, был», — ответил Флеминг. В течение пятнадцати минут дождь из ливня превратился в редкие капли, а ветер из ураганного — в легкий бриз.

— Худшее позади, — сказал Флеминг.

— Вы думаете? — усомнился я. — Расскажите-ка мне вы, офицер военно-морской разведки, почему это я вдруг так легко оказался в петле, которую едва не затянули эти кретины?

Англичанин закурил новую сигарету.

— А почему бы вам не спросить об этом самих Мейера Лански и Гарольда Кристи?

— Что вы имеете в виду?

Затушив взмахом руки спичку, он улыбнулся.

— Они в одном из номеров «Британского Колониального», прямо сейчас — обсуждают свои дела. Могу сообщить вам, в каком именно номере, если хотите...

Через четверть часа я, уже одетый и имея на этот раз при себе собственный девятимиллиметровый браунинг и запасную обойму к нему, выходил из коттеджа.

— А основное здание открыто? — поинтересовался Флеминг. — Мне нужен телефон.

Я дал ему ключи.

— Разве вы не едете со мной?

— Нет. Я останусь здесь и... наведу порядок. Удачной охоты, мистер Геллер.

Каким-то образом я понял, что Флеминг имел в виду, говоря о наведении порядка: эти два трупа скоро исчезнут, словно их здесь и не было.

Но это уже не моя забота. Мне нужно было навести порядок в своих делах.

Глава 26

Окутанный бледно-зеленым сумраком ночи, я осторожно ступал по подгнившей крыше, расплескивая ногами большие лужи на маленькие. После прошедшей бури прохладный ветер дул как-то лениво и нежно. Подняться сюда не составило труда, ведь на плоскую крышу центрального корпуса отеля «Британского Колониального» вела лестница. Но теперь дело принимало опасный оборот.

Мейер Лански занимал номер в пентхаусе, на последнем этаже шестиэтажного корпуса, представлявшего собой как бы ось всего здания отеля. Сейчас я находился как раз над его номером. Я стоял, прислонившись к фасаду, который смотрел прямо на океан; рядом со мной помещался массивный щит с изображением Колумба, выступавший вверх за пределы фасада, на самом конце которого был укреплен электрический фонарь, похожий на лампу кучера, мощностью не менее пятисот ватт. Именно от него-то и исходил этот зеленоватый, сумрачный, словно бы лунный, свет.

Поднявшись на цыпочки, мне удалось заглянуть через бортик крыши на балкон этажом ниже. Это был балкон номера Лански. Если бы я вскарабкался к тому месту, где щит возвышался над фасадом, то оттуда мне пришлось бы спрыгнуть вниз на балкон, преодолев расстояние в пятнадцать футов. Если бы я после этого прыжка не сломал одну или обе ноги, а, вместо этого, промахнулся бы и пролетел мимо балкона, то стал бы верной жертвой застывшего в терпеливом ожидании пятью этажами ниже бетонного пола кафе «Дэви Джонс Локер».

Для субботнего вечера было довольно тихо, если не считать тех активных действий, что мне пришлось проделать несколько раньше. Еще не было и одиннадцати, но страх перед бурей продолжал удерживать людей дома или в номерах отеля. Внизу стояли лишь несколько парочек, глядя на беспокойное море и раскачиваемые ветром макушки пальм, стараясь не угодить ногами в многочисленные лужи и не споткнуться о разбросанные повсюду бурей ветви деревьев.

В шести футах подо мной, над балконом, виднелся декоративный карниз; вероятно, он был не больше фута шириной. Я достал из кармана одну из полдюжины сигарет, которыми снабдил меня британский агент, и прикурил от спички из фирменного коробка «Британского Колониального», прихваченного мною, когда я прощупывал силы Лански в фойе. Там я не встретил никого, кто по внешнему виду походил бы на охранника, но поднявшись на шестой этаж я обнаружил у входа в номер коренастого, с изрытым оспинами лицом часового. На нем был синий костюм, и он сидел, читая журнал «Ринг», в кресле, которое казалось для него слишком маленьким. Я прошел мимо охранника и поднялся по лестнице на крышу.

Теперь я стоял, прислонившись к тыльной стороне фасада, втягивая в себя крепкий, горький сигаретный дым. Свет фонаря придавал моему белому костюму зеленоватый оттенок. Моя девятимиллиметровая пушка находилась на своем месте в подплечной кобуре, пиджак был расстегнут. Конечно, я мог бы найти какую-нибудь веревку... ведь кругом полно лодок, и это не составило бы труда... затем привязать ее к основанию фонаря и...

К черту!

Я отшвырнул сигарету, которая зашипела в луже, забрался на фасад и свесился вдоль оштукатуренной стены. Согнутыми в запястьях руками я судорожно вцепился в верхнюю кромку фасада, в то время как мои ноги болтались внизу в поисках опоры.

Я не рискнул просто спрыгнуть на карниз, так как он был недостаточно широк, чтобы суметь сохранить на нем равновесие. Слева от меня находился нижний край щита, сплошь покрытого декоративной лепниной.

Отпустив левую руку, я почувствовал, как все мышцы моего тела напряглись, в то время как правой рукой я продолжал держаться за кромку фасада, а левой, подобно слепцу, шарил по поверхности щита до тех пор, пока наконец мои пальцы не сомкнулись на каком-то элементе лепнины, который и послужил мне точкой опоры.

Тогда я отпустил и правую руку, и мое тело качнулось в сторону щита, а ноги вдруг уверенно коснулись карниза. Ступни, развернутые в разные стороны, получили опору, по крайней мере, до тех пор, пока я держался за какой-то выступ на этом проклятом щите.

Затем правой рукой я нащупал еще что-то, за что можно было ухватиться, и, обретя полное равновесие, спрыгнул на пол балкона внизу.

Попав ногами в лужу, я поскользнулся и опрокинулся на спину, сильно ударившись о железные перила балкона, которые от этого даже затряслись. Однако мне удалось сохранить равновесие, и, когда из приоткрывшейся застекленной створчатой двери показалась плотная фигура телохранителя в соломенной шляпе и тропической рубашке, чем-то похожего на Уоллеса Бирри, я уже успел извлечь из кобуры пистолет и прицелиться. В руках охранника не было оружия: вероятно, он вышел посмотреть, не был ли грохот вызван упавшей на балкон веткой.

Выражение тупого удивления не успело сойти с его лица, а я уже приставил свою пушку к его животу. Он даже продолжал улыбаться, когда я выхватил из его подплечной кобуры длинноствольный пистолет тридцать восьмого калибра и заткнул его себе за пояс.

— Теперь подними руки и медленно сдай назад, — приказал я.

— Смотрите-ка, кто к нам пожаловал, — произнес низкий, твердый голос.

Мейер Лански небрежно сидел, скрестив ноги на диване в гостиной огромного номера; напротив, в удобном кресле, восседал Гарольд Кристи. Лански, одетый в голубую спортивную рубашку и широкие темно-синие брюки, обутый в носки и сандалии, улыбался. Казалось, он был не слишком обрадован моим приходом.

Кристи же, на котором был мятый костюм канареечного цвета и красный галстук, выглядел ошеломленным и напуганным. Его глаза цвета долларов расширились и отчаянно мигали. Он казался десятью годами старше по сравнению с тем Гарольдом Кристи, которого я не так давно впервые встретил в «Вестбурне». Он сильно похудел, и кожа висела на нем, словно еще один мятый костюм.

Между ними находился кофейный столик, на котором стояли бокалы и лежал чемодан, по-видимому, принадлежавший Кристи. Слева размещался бар, а справа — двуспальная кровать. Кроме нас четверых, включая телохранителя, в номере никого не было.

Я промолчал на реплику Лански.

— Какого черта вы тут делаете, Геллер?

— Какого черта он тут делает? — не получая от меня ответов и обращаясь неизвестно к кому, повторил Кристи.

— Скажи своему приятелю в холле, чтобы он вошел сюда, — обратился я к охраннику. — Мистер Лански хочет с ним поговорить.

Тот кивнул.

— Мейер, — сказал я, — не подавай ему никаких знаков, иначе я начну стрелять.

— Никаких сигналов, Эдди, — приказал тот охраннику.

Эдди снова кивнул.

Высунув голову за дверь, он произнес:

— Босс хочет видеть тебя.

Коренастый охранник вошел в номер с журналом «Ринг» под мышкой.

— Какого дьявола?.. — воскликнул было он, но тут же прекратил спор, увидев в моей руке пистолет. Свободной рукой я обезоружил его, и теперь у меня из-за пояса, в стиле Сапаты, торчали целых два пистолета.

— В туалет, — указывая своей пушкой, приказал я охранникам. — На срочное заседание...

Я запер дверь, подперев ручку спинкой стула.

— Налейте себе выпить, пока стоите, мистер Геллер, — сердечно предложил Лански.

— Нет, спасибо, — отказался я.

— Устраивайтесь поудобнее. Меня расстраивает, что вам показалось, будто для того, чтобы увидеть меня, надо предпринимать такие отчаянные усилия. Если вы хотели зайти, вам надо было просто позвонить заранее.

Я стоял между ними: Лански — слева, Кристи — справа. Оба были очевидно безоружны.

— Ты лишился сегодня двух своих служащих, Мейер, — сказал я. — Двое из твоих лучших ребят исчезли.

Проницательный взгляд карих глаз стал еще более твердым; однако на его простом лице со слабым подбородком появилось выражение безразличия.

— И кто же эти ребята? — вкрадчивым голосом поинтересовался Лански.

— Те двое, которые были с тобой в «Билтморе» при нашей последней встрече.

— Вы ошибаетесь. У них сейчас выходной. Они не приехали сюда вместе со мной.

Я приятно улыбнулся.

— Ты в этом уверен? Может быть, ты не понимаешь, о ком именно идет речь? У одного — дешевый парик и усики ниточкой, хотя теперь ты действительно мог бы и не узнать его, потому что я отстрелил ему одно ухо и выпустил три-четыре пули ему в лицо.

Взгляд Лански стал еще тверже, но выражение лица совсем не изменилось: рот Кристи приоткрылся, а сам он весь дрожал — это напоминало мне его состояние на свидетельской трибуне.

— У другого шрам на левой щеке, по форме похожий на молнию, — продолжал я. — Да, кажется, на левой. Круглое лицо, и еще одна новая черта на нем — дырка во лбу... примерно здесь.

Лански кивнул.

— Думаю, я знаю, о ком вы говорите.

— Наверняка. Вы ведь послали их убрать меня.

Он отрицательно покачал головой, мягко взмахнув открытой ладонью.

— Вы ошибаетесь. Я верю в то, что вы мне сказали, но я не посылал их. А ты, Гарольд? — обратился он к Кристи.

— Конечно, нет! — с негодованием в голосе, как будто ему дали пощечину, ответил тот.

Я перевел взгляд с одного на другого и рассмеялся.

— Почему бы, черт возьми, мне не поверить вам, ребята? Этакой парочке законопослушных граждан, как вы.

Лански подался вперед; он вел себя разумно. Он не был напуган, в отличие от Кристи, который, казалось, вот-вот наделает в штаны.

— Мистер Геллер, — заговорил гангстер, — ради чего стал бы я желать вашей смерти? По крайней мере, до сегодняшнего вечера вы меня ничем не обидели.

— Он обезумел, — сказал Кристи. — Он пытается возложить на меня вину за смерть Гарри!

— Ну, я-то во всяком случае в этом точно не участвовал, — ровным голосом произнес Лански.

— А я думаю, наоборот, — сказал я. — Гарольд со своей стороны попросил тебя прислать парочку крепких ребят... а именно, двух моих сегодняшних незваных гостей, теперь уже покойных... чтобы те помогли ему убедить Гарри изменить позицию в отношении ваших общих планов открыть казино на Багамах. Но Оукс был упрямым стариком, он вступил в борьбу и погиб — после чего ваши люди инсценировали убийство по ритуалу вуду, чтобы запутать следы.

— Мистер Геллер, — качая головой, с улыбкой разочарованного родителя произнес Лански, — это вы сами запутались.

— В самом деле?

— В самом деле. Если я и хотел заняться игорным бизнесом на Багамах, то Гарри Оукс не мог стоять у меня на пути.

Мой пистолет был наведен на него, но спокойный, твердый взгляд известного гангстера был нацелен на меня. И то, что он мне только что сказал, прозвучало эхом слов Фредди де Мариньи, произнесенных им в тюремной камере...

— Игорный бизнес уже узаконен здесь, — сказал Лански. — Действие закона приостановлено лишь до окончания войны. Кроме того, закон запрещает играть местным жителям, что само по себе хорошо. — Он говорил так, словно читал лекцию по правилам дорожного движения в начальной школе. — Проблема состоит в том, чтобы наладить индустрию туризма. Но в условиях войны, мистер Геллер, о туристах говорить не приходится.

— Что означает, — с горечью в голосе произнес Кристи, — что никакой спешки в том, чтобы открыть на Багамах казино, нет!

— Гарольд прав, — заметил Лански. — Этот вопрос не станет неотложным, пока война не кончится... и даже тогда сэр Гарри не встал бы у меня на пути. Для того чтобы влиять на решения о выдаче лицензий на занятие игорным бизнесом, надо быть членом Исполнительного совета, а он им не был. Гарри был могущественным человеком, это верно; но он не пользовался особенным влиянием на Бэй-стрит. Он всегда держался несколько особняком, это ему нравилось.

— Геллер, — серьезным голосом сказал Кристи. — Гарри совершенно не заботил игорный бизнес на Багамах. Багамы вообще его больше не волновали! Он собирался переезжать в Мехико — вы ведь наверняка знали об этом...

— Что бы вы там ни говорили, — произнес я, сжимая в руке рукоятку пистолета, — двое убийц, которые прикончили сэра Гарри Оукса, были твоими людьми, Лански! Те самые, которых видел покойный сторож у Лайфорд Кэй, и те же самые, из которых час назад я вышиб дерьмо!

Похоже, что на этот раз Лански забеспокоился; он видел, что я завелся не на шутку.

— Мистер Геллер, если эти двое и ответственны за смерть сэра Гарри, то они выполняли не мой приказ. Это был какой-то... заказ, который они получили по стороны.

Кристи вжался в свое кресло, словно пытаясь исчезнуть в нем.

Я направил пистолет в него.

— Значит ты нанял их... Ты ведь знал их через своего приятеля.

— Геллер, — в отчаянии заговорил Кристи, — я не имею никакого отношения к смерти Гарри! Я любил старика!

— Мистер Геллер, — сказал Лански, рискнув вытянуть свою руку и положить ее на запястье моей руки, в которой не было пистолета. — Я еврей.

Я посмотрел на него, как на безумного.

— Вы ведь еврей, не так ли, Геллер?

— Ну... да. Я так полагаю.

— Он так полагает! Да ведь это не то, о чем приходится размышлять, приятель! Или вы считаете, что этот несчастный ублюдок Гитлер стал бы раздумывать над этим?

Похоже, скромный маленький человечек наконец-то начал выходить из себя.

— О чем ты, черт возьми, болтаешь, Лански?

Он заговорил, чеканя каждое слово, словно диктовал телеграмму:

— Вы действительно считаете, что я стал бы делать деньги в одной компании с проклятыми погаными нацистами?

Меня словно холодной водой окатило.

— С нацистами? — недоуменно произнес я.

Кристи во все глаза смотрел на Лански.

Я переводил взгляд с одного на другого.

— Что ты хочешь этим сказать? С какими нацистами?

Лански отпустил мое запястье.

— Я уже и так сказал слишком много. У вас есть мужество, мистер Геллер, и хорошие мозги, но теперь последние вам пригодятся больше, чем первое.

У меня засосало под ложечкой. Лански поднялся. Он положил ладонь мне на плечо и прошептал:

— Идите. Идите, и пусть это останется простым недоразумением. Но если вы останетесь... вам придется или пристрелить здесь кого-либо, или я рассержусь на вас. А мы ведь оба не хотим ни того, ни другого, ведь так?

Кристи был похож на жабу в костюме. На его потном лице лежало выражение отчаяния. Возможно, я поговорил бы с ним, не будь рядом Лански. Внезапно я осознал, что тот был лишь невинным свидетелем случившегося. Я вдруг понял, какую серьезную ошибку совершил.

Мы простояли, застыв, около тридцати секунд, хотя мне показалось, что прошла целая вечность. Лански терпеливо ждал стоя, Кристи сидел с утомленным видом, а мое лицо, вероятно, имело теперь такой же зеленый оттенок, что и свет фонаря на крыше.